Введение к работе
Актуальность темы исследования. Отыскание идеи, структурирующей и увязывающей в диалектическое единство рефлексию философии над самой собой (ближний концептуальный круг философии) и над миром, как нечто иным по отношению к ней (дальний концептуальный круг философии),
- самый претенциозный проект монистической интеллектуальной традиции. В рамках классической, эссенциалистской стилистики завершённый вид он приобретает под пером Г.В.Ф. Гегеля, учившего о совпадении логического и исторического, о тождестве бытия и мышления, т.е. — вольно или невольно — о равенстве как фундаментальном онтологическом и методологическом принципе. Очевидно, однако, что норма равенства не дотягивает до статуса универсальной даже внутри очерченного типа рациональности. Некоторые соразмерные ему эпохальные культурные реалии: античный и средневековый космос, традиционное общество, — откровенно иерархичны, иначе говоря, чётко ориентированы на норму неравенства. Век классицизма не оказался вечностью — тем, чем мечтал, но никак не мог оказаться. Отрицание эссен циалистской метафизики пришло не столько со стороны, сколько из собст венных истоков и глубин. Оно пришло из идеи - словесно оформленной спе цифически философской мысли, неумолимо рвущейся за свои пределы; не только равной, но, одновременно и повсеместно, и неравной самой себе. Диалектическая метафизика, оперирующая неизменными ноуменами, зримо обнаруживает тут свою концептуальную ограниченность, ненароком усугуб ляя её в полемике с мировоззренческими оппонентами. Победа эссенциали стской философии над теологией (в том же гегельянстве, например) доста лась дорогой ценой. Дискредитация религиозного абсолюта рикошетом уда рила по тому всегда равному себе метафизическому абсолюту, который, соб ственно, и превращал антиномии чистого разума в диалектические противо речия, а затем безукоризненно, однозначно, с объективной достоверностью разрешал эти последние. «Бог умер!» - возвестил Ф. Ницше. На оборотной стороне скрижали немецкий интуитивист выцарапал обвинительный приго вор классической философии. Предваряющие ницшеанский вердикт попыт ки Л, Фейербаха и К. Маркса спасти её, обратившись к идее абсолютной со циальности, равной себе в лоне чувственной, сугубо человеческой любви или в сфере свободного от отчуждения труда, остались безуспешными. Мятеж человека против отвлечённых ноуменов, регулярностей и реляций оказался куда более радикальным, чем представлялось материалистическим критикам гегельянства, не говоря уже о последователях метафизически убогого пози тивизма. Экзистирующее существо во весь голос, отчаяннее Иова, взбунто валось против судьбы. Сложившаяся ситуация, получив философское осмыс ление (прежде всего у Ф.М. Достоевского, С. Кьеркегора, Ф. Ницше), задала интереснейший духовно-интеллектуальный контекст, полный противоречий и соблазнов. В нём единичное, особенное, уникальное, преодолевшее номи налистические иллюзии и отчётливо осознавшее силу общего, обрело-таки надежду вырваться из-под его жёсткой опеки. Человека гнетёт жёсткая иерархия — это несмываемое клеймо судьбы на его плечах, безотносительное к каким бы то ни было личностным качествам. Удручает человека и фундаментальное ноуменальное равенство, столь же индифферентное к экзистенциальным нюансам, как и застывшая субординация. Никогда не удовлетворится он и онтологически чахлой координацией, коррелятивным принципом дополнительности — этим фетишем современной науки, конструирующим зачастую химерические структуры и культивирующим соглашательскую эклектику. Экзистирующему существу претит и плоско-феноменологическое плюралистическое равенство — эта жалкая идеологическая подачка, набирающая вес в бездушной социальной среде и склоняющая человека - a priori пристрастного, своенравного, строптивого — к сомнительному компромиссу с собственной совестью, к молчалинской «умеренности и аккуратности», к лукавой либеральной политкорректное™.
Способна ли метафизика выйти за рамки тривиальной бинарной оппозиции равенства и неравенства (иерархии), с которой поневоле уживался классицизм? Возможно ли её диалектико-экзистенциальное снятие? Имеется ли шанс для органического сопряжения экзистенциализма и субстанциализ-ма? И — в пределе — возможна ли монистически выстроенная бытийно и ценностно полновесная неклассическая философия? Актуальность сформулированных вопросов и поиска ответов на них обусловливает своевременность настоящего диссертационного исследования.
Авторская гипотеза заключается в том, что именно идея подвижной иерархии вправе претендовать на роль конститутивной по отношению к онтологически и аксиологически глубокой постклассической философии.
Объект исследования - двуединый процесс и результат рефлексии философии над собой и над миром.
Предмет исследования - идея подвижной иерархии как структурообразующая для автопортрета философии, философской картины мира и их диалектического единства.
Цель исследования заключается в обосновании авторской гипотезы о главенствующей роли идеи подвижной иерархии для выстраивания бытийно ориентированной постклассической философии и получения с её помощью жизненно-правдивой картины мира.
Для достижения поставленной цели предполагается решить несколько комплексных задач.
1. Рассмотреть философское Слово в концептуальном поле подвижной иерархии.
1.1. Отыскать место философа в вербальном пространстве культуры.
1.2. Уточнить смысловые ракурсы языков философии, литературы и науки.
1.3. Выявить причины культурной экспансии метафоры и очертить мировоззренческий горизонт иносказания.
1.4. Представить модель-метафору в качестве аутентичной формы философского дискурса.
2. Провести содержательное и методологическое разграничение философии и науки как разнящихся видов сверхобыденной духовно-интеллектуальной практики.
2.1. Вычертить предметно-истинностные проекции философии, литературы и науки.
2.2. Противопоставить конститутивную для философии идею подвижной иерархии редукционистскому остову (нововременной) науки.
3. Выписать основные положения онтологии подвижной иерархии.
3.1. Провести философскую реконструкцию гибко ранжированного бытия.
3.2. Осмыслить истину в её субстанциальной и реляционной ипостасях.
3.3. Проанализировать идею развития.
3.4. Раскрыть каузальный сегмент онтологии подвижной иерархии.
3.5. Высветить онтолого-аксиологическое основание диалектического монизма.
4. Рассмотреть социокультурные экспликации философемы подвижной иерархии.
4.1. Разработать проект постнововременной социальной онтологии.
4.2. Сделать историософский срез концепции подвижно-иерархического монизма.
4.3. Философски истолковать идею многомерной оборачиваемой реальности, играющую первостепенную роль в русском самосознании.
Методологической основой исследования выступает экзистенциальная диалектика, опирающаяся на интеллектуальный интуитивизм. Конкретнее это означает:
- Ведущая авторская идея и её важнейшие иллюстрации - интуитивного происхождения, подготовленного, в свою очередь, личным жизненным и культурным (философским, прежде всего) опытом.
- Исходные интуиции должны быть обрамлены дискурсивными подробностями, необходимыми для разговора автора с самим собой и членами философского сообщества.
- Истинность интуитивно открывшихся положений и тех, что дедуцируются из них, не имеет сколь угодно широкого коллективного (интерсубъективного) измерения. Полная ответственность за их правдивость или неправдивость лежит на авторе, который, вместе с тем, не считает себя вправе пренебрегать критериями интерсубъективной проверки суждений на истинность, т.е. намеренно сужать их релевантность.
- Исходные и производные от них идеи, рассматриваемые в интерсубъективном контексте, оказываются фундаментально антиномичными. Разрешение указанных антиномий - посредством превращения их в диалектические противоречия — возможны лишь при помощи сверхлогических усилий, на которые способен человек и личностноподобная социокультурная общность.
- Диалектические противоречия не могут быть раз и навсегда сняты даже на личностном уровне, понуждая человека к постоянной экзистенциальной активности. Степень разработанности проблемы и источниковедческая база исследования. Непосредственно идея подвижной иерархии не выступала предметом философского рассмотрения, хотя отдельные её смысловые грани обнаруживаются и угадываются в классическом наследии и в работах современных авторов. В принципе, искомая концепция может быть достаточно полно выписана в результате экзистенциально-диалектического синтеза метафизики Платона, Ф.М. Достоевского, Ф. Ницше и М. Хайдеггера. Речь идёт в первую очередь об онтологическом различении в платоновском «Пармени-де» единого и целого, о ницшеанской вариации темы вечного возвращения и понимании немецким интуитивистом истины как движущейся толпы метафор, о хайдеггеровской отрешённости и, наконец, о рефлексии «подпольного человека» над бытийной завершённостью, которую всякий страждущий «любит только издали, а отнюдь не вблизи», и шатовском тезисе относительно побудительной силы народа — той, что велит дойти до конца и в то же время конец отрицающей. Разумеется, расставленные приоритеты не выводят упомянутых мыслителей вовсе за границы философской критики и не означают умаления роли других исследователей, тексты которых послужили питательной средой для детальной экспликации заглавной диссертационной идеи.
Автор использует парадигмальные находки философов-экзистенциалистов (Н.А. Бердяева, А. Камю, Ж.-П. Сартра, Л. Шестова, К. Ясперса), констатируя, что нерелигиозная отечественная мысль этого направления не достигла ещё высот немецкой и французской.
Среди эссенциалистски ориентированных философов диссертанта интересуют античные и западные диалектики. В большей степени Гераклит (который противопоставляется в тексте скорее Кратилу, нежели Пармениду), Николай Кузанский и Г.В. Лейбниц, в меньшей степени — представители немецкой классической философии (по причине их склонности к панлогизму). Но особенно важными оказываются конструктивно-критические обращения к наследию отечественных онтологически ориентированных мыслителей, пытавшихся, в той или иной мере и с разным успехом, выйти за рамки жёстко эссенциалистского дискурса. Речь идёт об идеал-реалистах (С.Н. Булгакове, А.Ф. Лосеве, Н.О. Лосском, В.В. Розанове, П.А. Флоренском, С.Л. Франке, П.Я. Чаадаеве), чья религиозность для диссертанта вторична по сравнению с их собственно философским поиском бытийной полноты, и о диалектических материалистах (Э.В. Ильенкове, М.А. Лившице, Л.К. Науменко). Хотя в целом марксистская философская традиция, ставящая зачастую гносеологию впереди онтологии, оценивается автором работы преимущественно критически.
Не являясь апологетом постмодернизма, диссертант не усматривает, вместе с тем, разумных оснований для тотального неприятия этого интеллектуального течения, отчасти солидаризируясь с ним в критике косной субординации и тривиального бинаризма, а также соглашаясь с тем, что философия не исчерпывает себя в коммуникации и адекватно выражается скорее в письме, нежели в говорении. Отсюда ссылки, впрочем нечастые, на тексты Ж. Делёза, Ж. Деррида, Ф. Гваттари, М. Фуко.
Проблема вербальной и вневербальной иерархии — это проблема структуры. Поэтому пристальное внимание диссертант уделяет отечественной формальной школе (В.Б. Шкловский, Б.М. Эйхенбаум, P.O. Якобсон), выборочно - наследующему ей французскому структурализму и постструктурализму (Р. Барт, Ж. Лакан, Ц. Тодоров), гораздо критичнее относясь к тарту-ско-московским семиотикам (Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский) вследствие неприятия их методологии жёсткого бинаризма.
Пластичная ранжированность языковой сферы сущего вычерчивается также с учётом мнений С.С. Аверинцева, Н.Д. Арутюновой, М.М. Бахтина, В.В. Бибихина, «позднего» Л. Витгенштейна, Ф.И. Гиренка, В. фон Гумбольдта, С.С. Гусева, В.М. Жирмунского, К.К. Жоля, В.А. Звегинцева, Ф.Х. Кессиди, М.С. Козловой, Т.Г. Лешкевич, Е.М. Мелетинского, Л.А. Микеши-ной, С.С. Неретиной, X. Ортеги, Дж. Оруэлла, М. Полани, А.Н. Портнова, А.А. Потебни, М.М. Прохорова, П. Рикёра, В.М. Розина, X. Уайта, Г. Фреге, Ф. Шлегеля, А. Шопенгауэра, А.Д. Шмелёва, Г.Г. Шпета, В.А. Штоффа, Т.В. Щитцовой.
Противопоставляя подвижно-иерархическую ткань философии редукционистскому полотну нововременной науки, автор принимает во внимание работы Р.Ю. Виппера, П.П. Гайденко, В.Д. Захарова, Р.С. Карпинской, А. Койре, И.К. Лисеева, А.Л. Никифорова, А.П. Огурцова, М.К. Петрова, В.И. Свинцова, Б.С. Грязнова, Е.Н. Князевой, А. Косарева, Н.Н. Моисеева, В.Н. Садовского, А.В, Соболева, B.C. Степина, Р.Л. Томпсона, П. Фейерабенда.
Гибкая субординированность сущего как такового выписывается с опорой на тексты Аврелия Августина, В.Ф. Асмуса, А. Бергсона, Л. фон Бер-таланфи, П.П. Гайденко, Г.В.Ф. Гегеля, Г. Гессе, А.Л. Доброхотова, Ф.Х. Кессиди, Г.П. Корнева, В.А. Кутырёва, С.А. Левицкого, А.А. Любищева, И.Д. Новикова, А.П. Платонова, В.П. Руднева, О.М. Фрейденберг, С.С. Хоружего, Ф.В.Й. Шеллинга, М. Элиаде, Г.А. Югая.
Социокультурные экспликации философемы подвижной иерархии раскрываются посредством обращения к идеям Э. Бенвениста, Н.А. Бенедиктова, В. Беньямина, Ж. Бодрийяра, Н.В. Болдырева, Э. Бёрка, М.А. Волошина, Г.Д. Гачева, Ф.И. Гиренка, А.А. Григорьева, Н.Я. Данилевского, Г. Дебора, Л.П. Карсавина, В.А. Кошелева, В.И. Ленина, К.Н. Леонтьева, К. Маркса, В.Ф. Одоевского, А.П. Платонова, К. Поппера, Ю.И. Семёнова, В.В. Серби-ненко, Ю.С. Степанова, Ю.В. Трифонова, Н.С. Трубецкого, А.С. Хомякова, О. Шпенглера, Ю. Эволы, Ф. Энгельса, Э. Юнгера.
Поэтико-эстетическим ориентиром диссертанту служат произведения Х.Л. Борхеса, С.Д. Кржижановского, В.В. Хлебникова.
Научная новизна исследования.
1. Вводится в философский оборот и терминируется словосочетание «подвижная иерархия». Выдвигается и обосновывается гипотеза, согласно которой именно идея подвижной иерархии конституирует бытийно и ценностно глубокую постклассическую философию.
2. Отыскивается место философа в вербальном пространстве культуры, отличающее любителя мудрости от обывателя, мудреца, теолога, мифолога, пророка, поэта и учёного.
3. Уточняется смысловой ракурс языков философии, литературы и науки в плане выделения различного удельного веса в них субъективной, интерсубъективной и объективной концептуальных составляющих, а также в плане различных способов преодоления антиномий в сопоставляемых дискурсах.
4. Связывая атрибутивную метафоричность словесно-вещной реальности прежде всего с моментом структурной изменчивости сущего, полагается эвристически ценным описать ту в терминах уподобления, различения, противопоставления. Исходя из немодерновых мировоззренческих предпочтений, выявляется и рассматривается онтологическая подоплёка иносказания в различных сверхобыденных культурных практиках: философии, мифе, литературе, науке.
5. В качестве аутентичной формы философского дискурса утверждается конструкция, именуемая моделью-метафорой, которая существенно отлична от «чистой» метафоры литературы и «чистой» модели науки.
6. Вычерчивается предметно-истинностная проекция философии, литературы и науки, позволяющая отделить философский реализм от научного, истину и истинность философскую от научной.
7. На основании проведённого методологического и содержательного сравнения философия и наука разграничены как разнящиеся виды сверхобыденной духовно-интеллектуальной практики.
8. Обнаруживается онтолого-аксиологическое основание философемы подвижной иерархии, в качестве которого выступает платоновское единое, содержательно дополненное в ценностном отношении находками отечественных интеллектуалов и включённое в экзистенциальный контекст.
9. Выделяются и анализируются диалектически-противоречивые ипостаси истины: субстанциальная и реляционная.
10. В рамках парадигмы подвижной иерархии осмысливается идея раз вития, предполагающая, что становящееся и пребывающее не находятся в со стоянии тривиального равенства и не обладают объективным приоритетом друг перед другом, приобретая его лишь на субъект-культурном и личностном уровнях. Концептуально уточнённое вечное возвращение истолковывается архетипом подлинного развития.
П. Рассматривая вопрос о соотношении causa efficiens и causa finalis, доказывается, что именно онтологическая матрица пластичной субординации делает это соотношение бытийно и ценностно весомым, позволяя преодолеть односторонности механистического ателеологизма и фаталистического те-леологизма. Критикуется сциентистская подмена онтологически глубокой, иерархически фундированной телеологии всего лишь феноменологической и корреляционной телеономией. 12. Отстаивается аксиологическая и эвристическая значимость подвижно-иерархического монизма, противостоящего сразу нескольким методологическим конкурентам механистического толка: иерархически однонаправленному, закостеневшему монизму, плюрализму и дуализму. Даётся обоснование того, что адекватным содержательным наполнением подвижно-иерархического монизма оказывается диалектическое единство гилозоизма и экзистенциализма.
13. Положив в основание идею подвижной иерархии, вычерчивается проект постнововременной (постклассической) социальной онтологии, противостоящий онтологическим моделям классического стиля и феноменологическим моделям, господствующим в неклассической социальной философии.
14. Гибкая ранжированность сущего рассматривается онтологическим фундаментом социальной справедливости и её вершины - состояния братства.
15. Выдвигается и обосновывается тезис о структурообразующей роли идеи подвижной иерархии для русского самоопределения. На основании чего переосмысливаются некоторые хрестоматийные и претендующие на этот статус характеристики отечественной культуры, в критическом плане - атрибутивно приписываемые ей эсхатологизм и дуализм манихейского типа.
16. Содержательно раскрывается методология подвижно иерархического монизма применительно к историософской проблематике.
Демонстрируется ориентация отечественной общественной мысли на очерченный методологический каркас.
Основные положения, выносимые на защиту.
1. Эксплицированная идея подвижной иерархии структурирует и увязывает в диалектическое единство рефлексию философии над собой (ближний концептуальный круг философии) и над миром как нечто иным по отношению к ней (дальний концептуальный круг философии), продвигая реализацию самого претенциозного, быть может, проекта монистической интеллектуальной традиции.
2. В отличие от мудреца-молчальника и примыкающего к нему теолога, не предрасположенных к въедливому самоанализу, философ есть надрывно рефлектирующий словесник. Дихотомия «философ — обыватель» тесно связана с полярностью письменной и устной речи. Помимо обывателя к натурам говорящим относятся мифолог, пророк и, отчасти, поэт. Находясь в оппозиции к ним, философ и учёный выступают натурами пишущими. Однако тексты учёного конвенциональны и интерсубъективны, тогда как письмена философа субстанциональны и экзистенциальны, присущая им страстность делает их схожими с творениями поэта.
3. Все три сопоставляемых языка — философии, литературы (включая радикальнейший авангард) и науки — осмысленны. При этом их семантическая конфигурация различна. Та, что свойственна литературному письму, отличается безоговорочным первенством субъективной компоненты смысла. Оттого семантическая матрица литературы зыбка, прихотлива, терпима и даже провокативна по отношению к противоречиям. Философия и наука, не менее, а то и более (применительно к науке) внимательные к сферам интерсубъективно и объективно сущего, неизбежно оказываются концептуально строже организованными. Но эта их строгость, подразумевающая, в частности, минимизацию числа противоречий, достигается разными путями. Наука снимает обнаруживаемые ею антиномии конвенциально на интерсубъективной ступени слова и дела. Философии подобное соглашательство претит. Она настаивает на ответственной личностной акцентировке и нюансировке знания, на экзистенциальном разрешении жизненных апорий.
4. Выделяя доминантный признак во взаимоотношениях обозначаемого и обозначающего, а также в динамическом соположении обыденно-житейской реальности и той, что высвечивается в сверхобыденных человеческих практиках, предлагаются следующие культурно-видовые характеристики метафоры. Метафора мифа есть различающее уподобление. В (монотеистической) религии, где пласты сакрального и профанного дистанцированы в гораздо большей степени, трансцендентны друг другу, но при этом земной мир постулируется созданным по образу вышнего, метафора оказывается противопоставляющим уподоблением. В литературе - жизненно-правдивом вымысле — уподобляющим противопоставлением. В науке — уподобляющим различением моделируемого сообществом профессионалов объекта-для-нас и объекта-самого-по-себе. Философия сопрягает в себе все указанные аспекты структурной изменчивости, сосредотачиваясь на оборачивании уподобляющего противопоставления и противопоставляющего уподобления.
5. Предельно прозрачная, поддающаяся строгому логическому определению и исчислению вербальная модель, свойственная науке, и чересчур вуалированная словесная метафора литературы (поэтики) не удовлетворительны для философского дискурса. Его оптимальной формой является модель-метафора — осмысленная знаковая (языковая) конструкция с условно-фиксированным числом интерпретаций, ограничиваемых спецификой познаваемого объекта, эпистемическими интерсубъективными нормами и экзистенциальными усилиями познающего субъекта. Она тесно сопряжена, детерминируется и сама, в свою очередь, генерирует вполне определённую онтологическую, гносеологическую и аксиологическую установку — органи-цизм, в противовес механицизму, со свойственным тому культом «чистой» модели в области формально-знаковых структур.
6. Предмет, о котором идёт речь в литературно-художественном произведении, не обладает, как правило, свойством объективного существования. Но зачастую он не менее, а то и более, значим и реален для человека, чем феномены, действительность которых удостоверяется повседневным опытом и сциентистской эмпирией. В предмете научного дискурса выделяются два слоя, причём интерсубъективный превалирует над объективным. Предмет философских размышлений сопричастен всем трём граням сущего, включая непременно и субъективно-личностную. В общем случае он подразумевает подвижную иерархию соответствующих страт реальности, выказывая очевидную склонность к внутренним трансформациям по оси «субъективно-личностное - объективное» и давая вполне определённую острастку интерсубъективизму, за которым нередко тянется шлейф конформизма и оппортунизма. Для экзистенциального философа объективизм — такая же крайность и односторонность, как и субъективизм. Быть реалистом (и диалектиком) в философии невозможно без умения заставать мир с собой и без себя, общающимся и уединённым. В истинностном отношении литература — посредством слова — апеллирует непосредственно к правде. Наука — необходимо и достаточно — к истине. Философия, не удовлетворяясь оценкой только по шкале «истина — ложь», страстно взывает ещё и к правде. Истина в науке понимается как равенство или даже тождество, поддерживаемое объективным основанием (согласно классическому эталону) или устанавливаемое по соглашению (в рамках неклассики). Философская истина есть экзистенциально решаемое неравенство.
7. В методологическом плане принципу редукционистской простоты нововременной науки философия противопоставляет идею подвижной иерархии. В содержательном плане научному дискурсу фактов и законов противопоставляется собственно философская апелляция к событию и судьбе. Формулируется кредо философии: «Утверждая - глубоко сомневаться, сомневаясь — искренне утверждать».
8. Выступающее основанием философемы подвижной иерархии платоновское единое в коечном итоге онтологически и аксиологически не больше и не меньше всякого своего фрагмента, а в конкретных пространственно-временных координатах может быть и бывает и больше, и меньше любого из них.
9. Субстанциальная и реляционная ипостаси истины гибко ранжированы друг относительно друга. Первая возвышается над второй постольку, поскольку структурированная субстанция включает в себя реляционность в качестве одного из аспектов; подлинность системы отношений детерминирована подлинностью реальностью-плеромы. В свою очередь, реляционная ипостась превалирует над субстанциальной постольку, поскольку человек, экзи-стируя, рвёт путы объемлющей его реальности или, по крайней мере, выказывает к ней особое, личное отношение.
10. Становящееся и пребывающее, изменчивость и неизменность, движение и покой, любые другие сополагаемые способы существования развивающейся реальности могут обладать и обладают — в различных пространственно-временных и экзистенциальных координатах - приоритетом друг перед другом, концептуально схватывая и раскрывая вместе с тем само развитие в его полноте. Посредством семантического сравнения меняющейся неизменности и неменяющейся изменчивости, осмысливается идея развития в русском культурном ландшафте. Содержательная ёмкость первого лексического конструкта и содержательная банальность продукта его оборачивания свидетельствуют о Парменидово-Гераклитовой (именно в таком порядке) мотивированности нашего языка и нашей ментальности, об абсолютном отвержении кратиловщины и относительном приоритете неизменности (покоя) перед изменчивостью (движением) в архетипе отечественного мировоззрения. Понятие устойчивого развития для него излишне.
11. Каузальные компоненты причинного единства — детерминанты действующая и целевая, материальная и формальная — не только дополняют друг друга по принципу корреляции (слишком слабая установка), но иерархически соотносятся между собой. Их ранжируемость подвижна, вплоть до обратимости. Действующая причина играет главенствующую роль при прохождении системой каждой из многочисленных точек ветвления пути, привнося с собой элемент случайности и ярко демонстрируя аспект непредначертанности развития. Целевая причина превалирует вблизи координат финального (квазифинального) равновесия. Она же, скорее всего, первенствует, хотя и без исчерпывающих гарантий, в выстраивании цепочки равновесных и, не исключено, бифуркационных состояний, конституирующих траекторию движения системы. Правда, цепочка эта в любое мгновение и в любом своём звене может быть надломана, разорвана — или наоборот, стянута в узел действием (в том числе, непреднамеренным).
12. Монизм есть методологический принцип, согласно которому за основу изучаемой реальности — целокупно или фрагментарно взятого сущего — принимается одна онтологическая инстанция, наделяемая высочайшей ценностью. Идеалистическая и материалистическая версии монизма суть крайности, частные случаи той онтологически верной философемы, которая подвижно-иерархически преодолевает оппозиции макрокосма и микрокосма, телесного и душевного, материального и идеального. Гилозоизм, очищенный от натуралистического редукционизма и пронизанный экзистенциальным пафосом, максимально приближен к диалектическому архетипу. В указанном методологическом формате человек бытийно и ценностно в конечном итоге не больше и не меньше природно-социальной субстанции, конкретно-исторически становясь и оказываясь то больше, то меньше её. Подвижно-иерархический монизм, выражаемый диалектикой единого и многообразного, аксиологически и эвристически превосходит своих конкурентов: а) иерархически однонаправленный, закостеневший монизм, передаваемый взаимоотношением целого и частей; б) плюрализм, с фигурирующими в нём онтологическими симулякрами, псевдоцелостностями; в) антитетический, но недиалектический дуализм.
13. Содержательно разнящиеся варианты классической социальной онтологии опираются на одно общее методологическое основание — принцип жёсткой субординации. Его частным случаем, субординацией нулевого порядка, оказывается популярный в эпоху Модерна лозунг равенства. Неклассическая социальная онтология, в строгом понимании используемых терминов, невозможна вовсе. Отказываясь от ноуменально значимой иерархии и удовлетворяясь конвенциональной и коррелятивной дополнительностью, она исподволь или открыто замещается феноменологией. Постнеклассическая, точнее, постнововременная социальная онтология вполне легитимна. Она не чурается не отфильтрованной рассудком жизни, не пренебрегает ни ноуменальным, ни феноменальным её пластом, ни какими-то иными её сторонами, полагая их гибко ранжированными друг относительно друга и относительно целокупной жизни. На смену поверхностной сциентистской корреляции возвращается метафизически глубокая иерархия, но не статичная (характерная для матрицы классицизма), а подвижная, не укладывающаяся в прокрустово ложе фиксированной базисно-надстроечной субординации.
14. Справедливое общество на русский лад - это общество: а) экономически равных людей, т.е. равно вышедших из-под гнёта труда как необходимости; б) подвижно-иерархическое в областях собственно социальной, политической и хозяйственной (отличающейся от экономической примерно так же, как культура отличается от цивилизации); в) наконец, это общество совестливой иерархии в сфере собственно культурной (духовной). Братская общность зримо воплощает в себе канон подвижной иерархии. Генетическое лидерство, первородство автоматически не означает неизменного далее онтологического и аксиологического первенства. Напротив, зачастую младший из братьев, к тому же прозывающийся дураком, выручает из беды старших. Братская общность защищает человека от угрозы тотальной социализации. Охраняет от вульгарной публичности. Оберегает и от чересчур простецкого кровнородственного гегемонизма, и от сползания в банальный солипсизм.
15. Рассудочной объективации двойничества, свойственной культурному архетипу Запада, Россия противопоставляет мифо-поэтическое и диа-лектико-метафизическое оборотничество персоны. Клонированию, как исключительно внешнему тиражированию субъекта, противополагается практика перевоплощений, опыт проникновения человека в иное с их дальнейшим взаимным перерождением. Трёхслойная модель западной культуры (рай — ад — чистилище), сконструированная тартуско-московскими семиотиками, оказывается скрыто дуалистической. Напротив, внешне дуальная схема русского культурного бытия (посюстороннее — потустороннее, рай - ад), допускающая многократные субстанциальные и экзистенциальные скачки, перевороты и трансформации, корректно вписывается в монистическую, подвижно-иерархическую картину сущего. Эсхатологизм — односторонняя характеристика отечественной культуры и ментальности. Не только к краю, рубежу жизни, но и в глубь её, в само её нутро влечётся русский человек. Указанные ориентации у него гибко ранжированы. Их синтез, не надо обманываться, нередко — жутко противоречив. Зачастую — причудлив. Иногда же (а во власти ли человеческой чаще?) - изумительно красив.
16. Основополагающей реальностью, с которой сталкивается отечественный философ истории, является жизнь конкретного социокультурного организма (минимально умалённого социокультурного единства). Любой из них и, не исключено, их всепространственный и всевременной ансамбль гибко, вплоть до обратимости, ранжированы. В итоговой для конкретного субъекта истории перспективе онтологически исходные детерминанты его жизне 14
деятельности — имманентная (интерсубъективно-субъективная) и трансцендентальная (объективная), в каждой из которых выделяются материальная и идеальные грани, - не больше и не меньше друг друга, но могут быть и бывают - в тот или иной временной отрезок существования данного общественного организма, либо в том или ином его пространственном фрагменте — и больше, и меньше одна другой. То же самое справедливо при вычленении в социальной реальности экономической, политико-правовой, собственно социальной и собственно культурной сторон, бытийно и ценностно отличаемых от отвлечённых факторов общественной жизни.
Теоретическая и практическая значимость исследования. Указав на идею подвижной иерархии как на конститутивную по отношению к метафизике и метафизической картине мира, автор чётко очертил крупную философскую проблему, имеющую важное социально-культурное значение. Её решение, предложенное диссертантом, глубоко аргументировано и конструктивно-критически вплетено в отечественную и мировую философскую традицию. С опорой на экзистенциальную диалектику показана возможность и желательность выхода метафизики за рамки тривиальной бинарной оппозиции равенства и неравенства (иерархии), минуя онтологически и аксиологи-чески слабую координацию (дополнительность). Продемонстрирован образец монистически выстроенной бытийно и ценностно полновесной постклассической философии или, иначе, идущей навстречу ей экзистенциально фундированной философии неоклассицизма.
Выводы автора могут послужить теоретическим подспорьем для выработки справедливой, личностно и национально ориентированной социальной и культурной политики.
Материалы диссертации используются в лекционных курсах: «Философия», «Введение в гносеологию», «Философия культуры», «Философские вопросы гуманитарных, естественных и технических наук, — читаемых автором в ННГУ им. Н.И. Лобачевского, других нижегородских вузах.
Апробация работы. Основные положения и результаты исследования изложены в авторской монографии, в главах коллективных монографий, в статьях, вышедших в научных журналах, альманахах и сборниках, в докладах и сообщениях на научных конгрессах, симпозиумах и конференциях международного, всероссийского и регионального уровня.
По теме диссертации автором опубликовано более 80 работ общим объёмом около 60 печатных листов, все — без соавторов. В периодических научных изданиях, рекомендованных ВАК для публикации научных работ, отражающих основное содержание докторских диссертаций, опубликовано 14 текстов. Среди них статьи в журналах: «Человек», «Философские науки», «Философия хозяйства», «Социологический журнал», «ПОЛИС», «Полигно-зис», «Личность. Культура. Общество»; в Вестниках Санкт-Петербургского и Нижегородского университетов (подробнее см.: заключительный раздел автореферата). Защищаемая автором концепция наиболее полно изложена в монографии: Фатенков А.Н. Философия подвижной иерархии (русский контекст).- Н. Новгород: Изд-во ННГУ, 2005.- 322 с- 18,8 п.л.
Апробация отдельных положений диссертации прошла:
- на Российских философских конгрессах: Третьем (Ростов-на-Дону, сентябрь 2002 г.) и Четвёртом (Москва, май 2005 г.);
- на международных конференциях: «Язык образования и образование языка» (Великий Новгород, июнь 2000 г.), «Византийское богословие и традиции религиозно-философской мысли в России» (Санкт-Петербург, сентябрь 2000 г.), «"Наши" и "чужие" в российском историческом сознании» (Санкт-Петербург, май 2001 г.), «Межэтническая коммуникация в современном социокультурном пространстве» (Н. Новгород, май 2001 г.), «Единство и этнокультурное разнообразие мира. Диалог мировоззрений» (Н. Новгород, июнь 2001 г.), «Социальная политика социального государства» (Н. Новгород, октябрь 2001 г.), «Десять лет российских реформ: некоторые итоги и новые проблемы. Экономика. История. Философия. Право» (Н. Новгород, апрель 2002 г.), «Культура и проблемы межэтнической коммуникации. Роль НКО в оптимизации межэтнических отношений» (Н. Новгород, май 2002 г.), «"Я" и "Мы": история, психология, перспективы» (Санкт-Петербург, май 2002 г.), «Социология социальных трансформаций» (Н. Новгород, октябрь 2002 г.), «Взаимодействие науки, философии и религии на рубеже тысячелетий: прошлое, настоящее, будущее» (Санкт-Петербург, ноябрь 2002 г.), «Малая социальная группа: социокультурные и социопсихологические аспекты» (Н. Новгород, март 2003 г.), «Экономическая, социальная и духовная ситуация в современной России» (Н. Новгород, апрель 2003 г.), «Истина и заблуждение. Диалог мировоззрений» (Н. Новгород, июнь 2003 г.), «Пространство и время в восприятии человека: историко-психологический аспект» (Санкт-Петербург, декабрь 2003 г.), «Электронная культура и новые гуманитарные технологии XXI века» (Москва, октябрь 2004 г.), «Организация в фокусе социологических исследований» (Н. Новгород, апрель 2005 г.), «Жизнь провинции как феномен духовности» (Н. Новгород, апрель 2005 г.), «Ильенков-ские чтения — 2005» (Воронеж, май 2005 г.), «Природа человека и общество. Диалог мировоззрений» (Н. Новгород, июнь 2005 г.), «Высокие технологии в педагогическом процессе» (Н. Новгород, 2000 — 2005 гг.), «Международная Нижегородская ярмарка идей» (Н. Новгород, 1999 - 20004 гг.);
- на всероссийских конференциях: «Естественно-научное образование гуманитариев в контексте развития культуры XXI века» (Н. Новгород, декабрь 1999 г.), «Власть и общество: история и современность» (Н. Новгород, май 2000 г.), «Управление и самоуправление в обществе» (Н. Новгород, декабрь 2001 г.), «Государственное управление в России: традиции и современность» (Н. Новгород, май 2002 г.), «Россия и мировое сообщество в поисках новых форм стабильности» (Йошкар-Ола, октябрь 2002 г.), «Образование в культуре и культура образования» (Новосибирск, ноябрь 2002 г.), «Современная философия науки: состояние и перспективы развития» (Москва, январь 2003 г.), «Православная духовность в прошлом и настоящем» (Н. Новгород, январь 2003 г.), «Проблемы формирования исторического сознания» (Н. Новгород, май 2004 г.), «Идея университета и топос мысли» (Самара, сентябрь 2005 г.), «Россия - великая держава (вызовы современности и поиски проективного россиеведения» (Москва, декабрь 2005 г.);
- на региональных конференциях: «Проблема рациональности в науке и культуре» (Н. Новгород, декабрь 1999 г.), «Духовный мир человека: проблемы и перспективы» (Н. Новгород, апрель 2000 г.), «Естественно-научное и гуманитарное знание в цифровой век» (Н. Новгород, декабрь 2000 г.), «Пути развития общества в эпоху перемен» (Н. Новгород, апрель 2001 г.), «Общественные конфликты и личность» (Н. Новгород, ноябрь 2001 г.), «Наука и повседневность: основания науки в цифровом обществе» (Н. Новгород, декабрь 2001 г.), «Россия и проблемы глобализации» (Н. Новгород, апрель 2002 г.), «Человек и асимметрия социальных изменений» (Н. Новгород, ноябрь 2002 г.), «Язык в системе мультикультурного общества» (Н. Новгород, ноябрь 2002 г.), «Наука и повседневность: коммуникация, междисциплинарность, металингвистика» (Н. Новгород, декабрь 2002 г.), «Языки науки и динамика научного знания» (Н. Новгород, декабрь 2003 г.), «Антропологический потенциал современного университетского образования» (Н. Новгород, октябрь 2004 г.), «Мировоззренческая парадигма в философии: философия как теоретическое мировоззрение» (Н. Новгород, ноябрь 2004 г.), «Наука и повседневность: концепции и концепты» (Н. Новгород, декабрь 2004 г.), «Мировоззренческая парадигма в философии: экзистенциальный срез» (Н. Новгород, ноябрь 2005 г.), «Наука и повседневность: наука и национальная культура» (Н. Новгород, декабрь 2005 г.).
Структура диссертации определяется поставленной целью и сформулированными задачами исследования. Диссертационная работа объёмом 366 печатных страниц состоит из введения, четырёх глав, заключения и библиографического списка (525 позиций) на 48 страницах.
