Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Формирование традиций
1.1. Костромской микрорегион: особенности и традиции
1.2. "Протомузейный" период
1.2.1. Историко-культурное направление
1.2.2. Практическое направление
ГЛАВА II. Создание музеев в губернском центре
2.1. Музеи с преобладанием задач хранения
2.1.1. Ипатьевский монастырь как мемориальный комплекс
2.1.2. Музейная деятельность Костромской губернской ученой архивной комиссии
2.1.3. Коллекционирование
2.2. Музеи с преобладанием задач использования
2.2.1. Земские музеи
2.2.2. Музеи Костромского Научного общества
ГЛАВА III. Складывание музейной сети губернии
3.1. Музей местного края
- Историко-культурное направление
- Практическое направление
- Музейная деятельность Костромской губернской ученой архивной комиссии
- Музеи с преобладанием задач использования
Введение к работе
Актуальность исследования. Музейное дело нашей страны переживает кризис, причины которого обычно видят в сложном экономическом положении, недостаточном финансировании учреждений культуры, в тяжелом материальном положении потенциальных посетителей музеев и т.п. Влияние этих условий можно признать значительным, но как тогда объяснить, что в то же самое время при отсутствии средств продолжают создаваться новые музеи, в том числе и в глубокой провинции. Так, только за последние несколько лет в Костромской области было создано четыре муниципальных музея, не считая ведомственных. Значит, существуют и другие факторы, влияющие на создание, существование и исчезновение музеев и, шире, - на различные формы музейной деятельности, которая не ограничивается рамками музеев, как государственных институтов. И в этой ситуации особый интерес представляет обращение к историческому опыту, изучение закономерностей жизни музеев, музейного отношения к миру, музейной деятельности.
Объект и предмет исследования. Объектом настоящего исследования избрана музейная деятельность, предметом - совокупность конкретных ее проявлений на территории Костромского края во всем их многообразии.
Цель и задачи исследования. Целью настоящего исследования стала выработка основ анализа музейной деятельности и их апробация на конкретно-историческом материале. Это предполагает решение следующих задач:
Выявление особенностей музейной деятельности;
Выяснение основных ее составляющих;
Исследование условий, необходимых для осуществления музейной деятельности и факторов, влияющих на этот процесс в провинции;
Рассмотрение конкретных форм реализации музейной деятельности на территории Костромского края;
Определение круга деятелей, их мотивов, целей, задач и рассмотрение результатов деятельности;
Установление связей между различными формами общественной и музейной деятельности.
Территориальные рамки. Для выявления максимальной полноты картины музейной деятельности, территориальные рамки сужены до пределов одного микрорегиона, условно названного Костромским краем. Это определение (край) позволяет подчеркнуть несводимость этой территории к площади административных образований (княжеств, наместничества, губернии, района, области). Костромской край - это исторически сложившаяся
территориальная целостность, пронизанная административными, хозяйственными и культурными связями. Музейная деятельность рассматривается как одно из проявлений сложившейся на этой территории культурной традиции.
Временные памки. Период, рассмотренный в работе, - XIX - первая треть XX вв. - вместил полный цикл музейной деятельности: от обозначения протом>зейных форм в отношении к предметному миру - до создания развитой музейной сети и ее последующего уничтожения.
Источниковая база. Использованные в исследовании источники разнообразны. Исходя из классификации, предложенной СО. Шмидтом1, их можно разделить на вещественные, изобразительные и словесные (конвенциональные, поведенческие и звуковые, которые содержали бы информацию по интересующей теме и периоду, обнаружить не удалось).
Вещественные и изобразительные источники хранятся в фондах Костромского историко-архитектурного музея - заповедника и его филиалов, а также в собрании Костромского музея изобразительных искусств. Сами музейные коллекции рассматривались в ходе исследования как результат деятельности многих поколений музейных работников, коллекционеров, краеведов, археологов, земских деятелей. Автором исследования была проведена значительная работа по научному описанию и атрибуции многих музейных предметов старых поступлений, а также учтена аналогичная работа других исследователей.
К классу словесных источников можно отнести использованные в работе устные предания, не зафиксированные на каких-либо носителях (их можно отнести к типу «разговорная речь»), и также опубликованные и неопубликованные письменные источники.
Неопубликованные словесные источники удалось обнаружить в архивах, музеях, библиотеках Москвы (ОПИ ГИМ, РГАДА), Санкт - Петербурга (РГИА, ГМЭ, ОР РНБ, архивы СПб филиалов РАН, Института археологии, Института отечественной истории РАН), а также в архивохранилищах Костромской области, в первую очередь в Государственном архиве Костромской области (использованы материалы 26 фондов). Использованы также архивные материалы Костромского управления Федеральной службы безопасности, которые частично переданы в Центр документации новейшей исторш Костромской области.
Кроме этого широко использовались опубликованные словесные источники, как относящиеся к числу источников личного происхождения (воспоминания, письма, путевые заметки и т.п.), так и материалы многочислен
Шмидт СО. О классификации исторических источников// Вспомогательные исто рические дисциплины. -Л., 1985. -T.XV1. -С. 3 -24.
ных государственных и общественных организаций, комитетов, комиссий, характеризующие их музейную деятельность.
Методологическая база. Исследование имеет междисциплинарный характер, а потому при его подготовке были учтены результаты теоретических разработок, предпринятых в рамках различных научных дисциплин -философии, психологии, музееведения, истории и др.
Стержневым для данной работы стало понятие деятельности. Оно относится к разряду универсальных, предельных абстракций, а в данном случае рассматривается как предмет объективного научного изучения, т.е. «как нечто расчленяемое и воспроизводимое в теоретической картине определенной научной дисциплины в соответствии с методологическими принципами последней, со спецификой ее задач и совокупностью основных понятий»2.
С учетом публикаций Э. Юдина, Н. Злобина, А. Огурцова, Г. Бати-щева, А. Брушлинского и др. в настоящем исследовании обосновывается особая роль человека, субъекта деятельности, под воздействием которого объект из материала трансформируется в предмет, а затем в продукт деятельности. Анализ деятельности предполагает выделение цели, средств и результата.
В данном случае деятельность рассматривается в контексте культурно-исторического процесса, участником которого является «личность, т.е. социальный индивид, в той мере, в какой он присвоил себе родовую сущность, реализуется как личность»3. В этом случае содержанием деятельности становится неисчерпаемый ряд «опредмечивание - распредмечивание - опредмечивание». Опредмечивание рассматривается как переход человеческих представлений и способностей в предмет, «очеловечивание» веши, причем оно переходит грубо-вещественные границы и человек, изменяя мир, изменяет самого себя. Опредмечивание диалектически связано с распредмечиванием, когда логика предмета становится достоянием другого человека.
Таким образом, деятельность - это процесс взаимодействия человека и среды, осуществления человеком своей творческой сущности в этом мире. Это само по себе предполагает изучение данного процесса на двух уровнях -Личности и общества, что предопределило обращение к результатам исследований, полученных в области психологии и социо-культурной антропологии.
В области психологии категория деятельности наиболее полно осмыслена в работах А.Н. Леонтьева, итогом которых стала книга «Деятельность. Сознание. Личность» (2-е изд., - М, 1977). Его формула предполагает
2 Юдин Э.Г. Системный подход и принцип деятельности. - М, 1978. -С.272.
3 Злобин Н.С. Терминологическое разногласие /и/ или концептуальные расхождения//
Деятельность; теория, методология, проблемы. -М, 1990. С. 220,226.
два параллельных ряда, в первом их них - деятельность, состоящая из дейст вий, которые в свою очередь осуществляются выполнением ряда операций Во втором ряду деятельность соотносится с мотивом, действие - с целью, і операция - с задачей.
Критерий этих переходов А.Н. Леонтьев видит в отношении челове ка к тому, что он делает. В некоторых случаях деятельность может утратил мотив и стать действием или, напротив, операция может для исполнителе стать деятельностью. В качестве примера приводится гоголевский Акакю Акакиевич, для которого простейшая операция превратилась в деятельность обрела личностный смысл, который, создавая пристрастность человеческой сознания, и связывает реальность объективного мира с мотивами субъекп деятельности.
Однако при определенных условиях личностный смысл деятельно сти не только не совпадает со значением ее для общества, но и противоречиї ему. Возникает отчуждение между ними. Это понятие вошло і научный оборот как калька немецкого «Verfremdung» после перевода на рус ский язык трудов представителей немецкой классической философии, обращавшихся к проблеме деятельности. Уже Фихте противопоставлял субъею действия («Я») - предметному миру («не - Я») и рассматривал это как отчу ждение. Возвращение мира человеку осуществлялось благодаря деятельности.
В XX веке интерес к проблемам деятельности и отчуждения вернулся в философию в эпоху кризиса, пережитого как тотальное отчуждение человека от мира. В этой ситуации публикация ранних рукописей К. Маркса осуществленная представителями Франкфуртской школы в 1930-х гг., былг воспринята как указание пути решения проблемы - в его модели неотчужденного бытия деятельность самоценна и необходима, поскольку челове* изменяет в ее ходе не только мир, но и себя, универсально, т.е. по законам красоты. С поражением <сновых левых» интерес к этим идеям стал угасать.
В России он начался изданием в 1958 году «Экономическо-философских рукописей 1844 г.». В середине 1960-х гг. количество публикаций по этой проблематике сильно сократилось, но это было связано с переходом на новый уровень ее осмысления и развития (в частности, работы Э.В. Ильенкова, АН. Леонтьева и др.). После политического кризиса 1991 года тема практически оставлена, хотя эвристический заряд проблемы далеко не исчерпан, поскольку он определен не идеологией, а стремлением научно осмыслить осуществление человеческой личности в социуме.
Степень разработанности проблемы. Музейная практика в СССР и странах социалистической системы складывалась в условиях авторитарной государствеїшои системы, с ее централизацией, жестким идеологическим монополизмом, подчинявшим себе и культурную жіснь. Музей был осознан
как рычаг идеологического воздействия, как и другие каналы коммуникации, он был подчинен интересам государственной машины, превращен в ее деталь, механический узел, утратив способность и необходимость жить по своим, ему одному присущим законам. Самосознание музейного дела - его теория - зафиксировала представления о музее, оставшиеся от 1930 - 40-х гг.: музей воспринимался как институт, подчиненный интересам государства. Этот подход позже получил название }шституционального, и по мере либерализации общественной системы начался поиск путей его преодоления. Особенно активно он шел в тех странах, где раньше был отпущен политический пресс, не случайно именно в Чехословакии 1950-х гг. И. Неуступны впервые подверг сомнению основы институционального подхода.
В советском музееведении эти поиски не были ни осуждены, ни подхвачены. Информация о них появлялась, главным образом, в малотиражных изданиях НИО Информкультура, и едва ли не первым сборником, позволившим широкой музейной общественности познакомиться непосредственно с переводами самих текстов музееведов Восточной Европы, стал сборник «Музеи мира», вышедший в 1991 году.
Экспериментальные и теоретические исследования отечественных музееведов были сосредоточены, главным образом, на социальных функциях музеев, исследовалась плоскость соприкосновения музея и посетителя. Идеологические мотивы уже утратили доминирующую позицию, но в качестве субъекта музейной деятельности по-прежнему предполагалось государство, музей рассматривался как его институт, а посетители - как объект воздействия, - то есть теория фиксировала, пыталась осмыслить сложившуюся практику отечественной музейной системы.
Разорвать этот круг, обогатить теорию, могли бы исторические изыскания, но значительный материал, накопленный историками музейного дела как в изучении истории столичных музеев, так и в многочисленных работах по истории музейного дела в провинции, существовал как бы независимо от теоретических поисков, собственно музееведческие приемы анализа исторического материала не были выработаны.
Между тем уже в «Очерках истории музейного дела в России» исторический материал и исследовательская интуиция позволили авторам сборников наметить пути преодоления институционального подхода: в статьях С. А. Каспаринской (Овсянниковой), А.М. Разгона, И.П. Иваницкого и других рассматривались внемузейные формы сохранения исторической среды, частное коллекционирование, промыгпленкыс выставки и пр. Этот материал не укладывался в прокрустово ложе современной ему теории и мог бы взорвать ее, если бы тогда же был осмыслен. Но эти два потока информации тогда не соприкоснулись.
В настоящем исследовании предпринята попытка использовать теорию музееведения как инструмент анализа исторического материала. Препятствием на этом пути стала недостаточная степень разработанности проблемы музееведения как науки.
Отталкиваясь от институционального подхода, исследователи не всегда могут предложить приемлемую и обоснованную альтернативу. «Предмет музееведения - не музей, - пишет К. Шрайнер, - он не должен рассматриваться, как часть предмета доминирующей науки»4. «Предметом музееведения не может быть музей», - декларирует чешский исследователь 3. Странски, объясняя это тем, что музей - лишь исторически преходящая форма специфического отношения человека к действительности, которую он называет «музейностью». Суть ее «проявляется в стремлении к приобретению и сохранению, несмотря на естественную тенденцию изменения и исчезновения истинных ценностей, сохранение и использование которых создает и умножает гуманистический и культурный облик человека»5.
Преодоление времени во имя культуры, - в этом же видит смысл музейного отношения к действительности словацкая исследовательница А. Гре-горова, которая говорит о «тройдименсиональности действительности», как «усилии, подтверждающем континуальность самого исторического развития общества (и природы) для потребности настоящего времени (современности) и будущего»6. В ее концепции музейное отношение к действительности является «себя - проекцией», то есть самопознанием и самовыражением человека, познанием его места в истории общества и природы.
К. Шрайнер, критикуя «музейность» как предмет музееведения, справедливо отмечает, что музейность не присуща предметам имманентно, «не существует ценностей самих по себе, ценности возникают». Однако и определение предмета, данное Шрайнером, тоже не может удовлетворить: оно сводит все к процессу сбора, хранения, изучения и использования музейных объектов, не отвечая на вопрос - что же их делает музейными, когда они приобретают это новое качество.
Приходится констатировать, что в музееведении нет готового определения специфики музейной деятельности. В это смысле характерно признание 3. Странского о необходимости «научно толковать это специфическое отношение человека к действительности и привести нас к познанию музей-ности в ее исторической и общественной взаимосвязи»7.
В настоящем исследовании предпринята попытка дальнейшего продвижения в этом направлении, исходя из анализа конкретно-исторического
4 Музееведение. Музеи мира. -М., 1991. С. 43
5 Там же. С. 18,19.
6 Там же. С. 29.
7 Там же. С. 19.
материала, полученного на локальной территории. Это подключает работу к еще одной традиции - краеведческой, которая имеет давние корни как на территории нашей страны, так и в Костромском крае.
Сегодня обращение к изучению небольших территорий характерно не только для отечественной, но и для зарубежной исторической науки, это объясняется тенденцией «очеловечить» историю, осмыслить процесс с точки зрения его непосредственных участников, понять логику их поступков.
В нашем случае музейная деятельность рассматривается как проявление органически сложившейся историко-культурной традиции. Выбор территории обусловлен не исключительностью или типичностью ее, - то и другое можно будет установить лишь при сопоставлении результатов исследования с материалами других территорий.
Такой подход глубоко укоренен в истории отечественного краеведения, он восходит к «локальному методу», сформулированному С. Архангельским в 1927 году, на волне подъема краеведческого движения. Сегодня, в условиях нового подъема краеведческого движения, идеи Архангельского развиваются, получила распространение концепция микрорегиона, который рассматривается как результат взаимодействия природной и культурной среды. Этот принцип лег в основу концепции Музейной энциклопедии, реализованной благодаря привлечению местных краеведческих сил при координационной и методологической помощи сотрудников Российского института культурологии (Москва). Основные принципы ее использованы и в настоящей работе.
При подготовке диссертации учтен также опыт авторов, исследовавших связь музейной деятельности с местной краеведческой и культурной традицией (работы Е. Поповой, К. Акинши, Г. Луговой, Г. Найдаковой, Г. Присенко, Т. Размустовой и др.). Таких исследований все больше, их число растет по мере развития краеведческого движения. В настоящей работе использованы в первую очередь те из них, что касаются истории краеведения и его роли в сохранении культурного наследия. Это как публикации СО. Шмидта, А. А. Формозова, СБ. Филимонова, А. А Севастьяновой, так и работы костромских исследователей: В.Н. Бочкова, АД. Шипилова, Е.А. Флей-мана и других.
Чрезвычайно плодотворным оказалось обращение к историографии отечественного краеведения. Это не только статья С Архангельского, ко н труды Н.П. Анциферова, И.М. Гревса, Н.К. Пиксанова и других исследователей, которые при обращении к краеведческой тематике в 1920 -е гг. привнесли свой опыт фундаментальных исследовагаш в новую для себя область. То же происходит и сегодня, когда краеведческие вопросы оказываются в поле зрения Д. С. Лихачева, С. О. Шмидта - массовое движение получает новый теоретический импульс.
Определение целей и задач настоящего исследования отчасти обусловлено традициями, сохранившимися в костромском краеведении. Еще в 1923 году председатель Костромского научного общества В.И. Смирнов писал: «Высказывалось мнение, что мерить мировым масштабом небольшой район нецелесообразно, что задачей краеведения является изучение явлений, замкнутых в границах краевой территории. Едва ли это так должно быть. Всякое явление должно быть изучено, а не зарегистрировано только, и притом изучено с мировым масштабом в руках»8.
Научная новизна настоящего исследования состоит в том, что впервые предпринята попытка сформулировать основы анализа музейной деятельности и опробовать их на конкретно-историческом материале. Впервые в научный оборот введено значительное количество новых источников, на основе которых рассмотрены процессы музейной деятельности, протекавшие в рамках Костромского микрорегиона.
Практическое значение исследования. Основные выводы, сделанные в ходе работы, послужили основой при создании концепции развития Костромского объединенного музея-заповедника, учтены в работе над Законом о музеях Костромской области. Материалы были использованы при написании отдельных статей Музейной энциклопедии, при подготовке областной энциклопедии «Костромской край», опубликованы на страницах различных научных и научно-популярных изданий. Результаты исследования могут быть использованы специалистами по истории культуры, музейного дела, краеведения. На основании материалов исследования были атрибутированы многие предметы из собрания музея - заповедника.
Апробация исследования. По теме диссертации опубликован ряд научных статей. Основное содержание отражено в докладах и сообщениях на конференциях в Москве (1988, 1990, 1991, 1992). Санкт-Петербурге (1989), Пензе (1989), Ярославле (1990, 1991, 1993). Туле (1991, 1994), Переславле -Залесском (1993), Щелыкове (1990), Ельце (1992), Нерехте (1990,1993), Чух-ломе (1995). В Костроме тема была апробирована на ежегодных Григоров-ских чтениях (1990 - 1998) и на Бочковском семинаре (1994 - 1998), на научно-практической конференции, посвященной 100-летию музея-заповедника (1991), на научном совете по работе музеев России (1991).
Кроме того, материалы исследования были использованы при подготовке выставок, построенных в Костромском музее - заповеднике в 1987, 1988 и 1991 гг.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав и заключения. К работе приложен список источников и литературы.
Смирнов В.И. Костромское научное общество по изучению местного края за 10 лет (1912 - 1922).// Краеведение. -М.; СПб., 1923. - № 1.
Историко-культурное направление
Кроме материалов ГАКО, был использованы письменные источ-ники других костромских областных и районных архивов, например, Чухломского районного архива, где сохранился фонд чухломского уезд-ного отделения Костромского научного общества (ф. 74); следственные дела костромских краеведов удалось найти в архиве костромского управления федеральной службы безопасности (дела 2413-с, 4323-с, 1330с). Некоторые их них хранятся ныне в центре документации новей-шей истории Костромской области (ф. 3656).
Методологической базой настоящего исследования стали тео-ретические исследования, предпринятые в рамках различных научных дисциплин - философии, психологии, музееведения, истории, краеведе-ния. Необходимо было определить свое место в многоголосии дефини-ций, столь характерном для нашего периода в развитии культуры. Стержневым для данной работы стало понятие деятельности.
В литературе неоднократно отмечалось, что деятельность отно-сится к разряду универсальных, предельных абстракций , которые “дают содержательное выражение одновременно и самым элементар-ным актам бытия, и его глубочайшим основаниям” . Принято различать разные функции этого понятия - как объяснительный принцип, как предмет объективного научного изучения, как предмет управления, проектирования и т.д. В нашем случае это понятие используется имен-но как предмет объективного научного изучения, “т.е. как нечто расчле-няемое и воспроизводимое в теоретической картине определенной на-учной дисциплины в соответствии с методологическими принципами по-следней, со спецификой ее задач и совокупностью основных понятий” .
Не случайно проблематика деятельности вошла в отечественную научную литературу в 1960-х гг., вместе с возвращением интереса к конкретному человеку, вытесняя постепенно понятие труда, одного из видов деятельности, направленного на поддержание его, человека, су-ществования . Теория как бы признала за ним право определять само-му цели и средства их достижения, равно как и право на ошибку, объяс-нив условия, при которых цель и результат не совпадают . От абстрак-ций, зачастую понятых примитивно и превращенных в идеологическую догму, наука начала возвращаться к человеку, как сознательному и свободно действующему существу, зависимому, безусловно, от суще-ствующих в обществе норм и ценностей, но имеющему собственно по-нимание ситуации, свои вкусы и предпочтения . Конкретный человек, а не государство, общество, класс и др., стал рассматриваться как СУБЪЕКТ деятельности.
В одной из дискуссий на рубеже 1980/90-х гг. было отмечено, что несмотря на широкое применение деятельностного подхода, теории деятельности еще не существует . Отчасти это проявилось в том, что статья, которая раскрывала бы это понятие, отсутствует в таком фун-даментальном издании, как “Философская энциклопедия”, первый том которой, где по алфавиту полагалась бы эта статья, вышел в 1960 году, когда проблема еще не была поставлена. Но и сегодня, насколько из-вестно, не существует трудов, где была бы представлена стройная теория деятельности. Несмотря на это, при всех дискуссиях и разногла-сиях среди специалистов, обращающихся к этой проблеме, есть круг основных положений, не вызывающих возражений.
“Философский энциклопедический словарь” определяет деятель-ность следующим образом: “специфически человеческая форма актив-ного отношения к окружающему миру, содержание которой составляет его целесообразное изменение и преобразование в интересах людей. Деятельность человека предполагает определенное противопоставле-ние субъекта и объекта Деятельности..” Объект, на который направ-лена деятельность, рассматривается как материал и в ходе воздейст-вия на него со стороны субъекта превращается в предмет, а затем и в продукт деятельности. Далее отмечается, что “всякая деятельность включает в себя цель, средство и результат”.
Чрезвычайно важным представляется момент, отмеченный мно-гими исследователями, в частности, Н.С. Злобиным, А.В. Брушлинским и другими: рассмотрение деятельности невозможно без рассмотрения СУБЪЕКТА. Пожалуй, наиболее решительно эту точку зрения сформу-лировал А.В. Брушлинский: деятельность “никогда не бывает без СУБЪЕКТА - без деятеля, ее осуществляющего” . Это не противоречит общественному характеру деятельности, поскольку в ходе нее человек взаимодействует с внешним миром, который он “созерцает, познает, преобразует и т.д.” Вслед за Н.С. Злобиным, мы будем рассматривать явления в контексте культурно-исторического процесса, участником ко-торого является “личность, т.е. социальный индивид, в той мере, в ка-кой он присвоил себе родовую сущность, реализуется как личность”; содержанием же его является неисчерпаемый ряд “опредмечивание - распредмечивание - опредмечивание...” Таким образом деятельность - это процесс взаимодействия чело-века и среды, осуществления человеком своей сущности в этом мире. Это само по себе предполагает изучение данного процесса на двух уровнях - на уровне личности и на уровне общества, что предопредели-ло обращение к результатам исследований, полученных в области пси-хологии и социо-культурной антропологии.
Практическое направление
Таким образом, в первой половине XIX века в Костромской губер-нии мы видим ученое сообщество, не объединенное каким-либо учреж-дением или организацией, но связанное общим неформальным интере-сом к историческим исследованиям, к коллекционированию древностей. Очень часто эта деятельность не поощрялась начальством (этим, в ча-стности, укоряли М.Я. Диева), велась в ущерб благосостоянию семьи. Так, после смерти И.И. Тычинкина в 1836 г. выяснилось, что “он перед смертью купил большой сундук рукописей какого-то монастыря за 50 руб. Нельзя не дивиться сильной его любви к древностям, - он был весьма беден и оставил большое семейство”, - замечал М.Я. Диев, со-общая об этом И.М. Снегиреву.90
Источником пополнения коллекций, помимо взаимных обменов и дарений среди коллекционеров, были случайные находки на земле, в размывах по берегам рек91 , при пахоте и рытьи гряд. Коллекционеры, прослышав о находках, пытались их приобрести для собственных кол-лекций. “По замечанию моему, - писал М.Я.Диев, - в руках простого на-рода есть много сокровищ, которые извлечь может одно единственное время, которые по неведению иногда гибнут; простой народ часто на-ходит на своих пашнях серебряные древние монеты и не зная куда их употребить - продает их серебренникам”92 .
Однако не только монеты, но и рукописи, а позже “громовые стре-лы” и каменные топоры также попадали к коллекционерам из крестьян-ских рук. Особенно богаты были древностями крестьяне - старообряд-цы, но, вероятно, их благоговейное отношение к старине уступало ме-сто предприимчивости, поскольку они за немалую цену соглашались ус-тупить реликвии “никонианскому” священнику, каким был М.Я.Диев. В письме брату, П.Я. Актову, известному библиофилу, ставшему чиновни-ком после окончания Костромской духовной семинарии, М.Я. Диев пи-сал в Тулу: “Около вас не много раскольников, следовательно, поиски не богаты”93 . Кроме того практиковалось приобретение древностей у антикваров и частных лиц.94
Однако случайные находки, другие “древние достопамятности” становились собственностью не только местных коллекционеров. В 1830 - 1834 гг. в архивах Костромских монастырей работала экспедиция П.М. Строева95 , в 1808 - 1809 гг. по просьбе министра внутренних дел А.Б. Куракина костромским губернатором было предписано всем уезд-ным властям “об оказании нужного пособия беспрепятственным показа-нием предметов и архив” представителю Оружейной палаты Бороздину, отправленному для “открытия и описания древних достопамятностей, находящихся в разных местах российской империи”96 . Любопытно, что при исследователе, кроме письмоводителя, путешествовал “по части рисования” художник 14 класса Иванов97 . Позже, составляя конкурен-цию местным коллекционерам, с целью сбора материалов для Антро-пологической выставки, выезд в губернию совершил А.П. Богданов98 , еще позже открытый лист был выдан “для осмотра древностей во внут-ренних губерниях России” А.Ф. Селиванову99 и др. Эта традиция зна-комства с древностями была продолжена и развита в конце XIX - нача-ле XX веков. Знакомство сопровождалось фиксацией внешнего вида предметов (при помощи карандаша или фотоаппарата), при возможно-сти приобретались в частную коллекцию или для государственных хра-нилищ. В начале XX века уже местные краеведы, используя свое зна-ние губернии, по просьбе центральных музеев собирали необходимые для них предметы.100
Находки могли попадать в центральные музеи, научные общества и комиссии, минуя исследователей. Обычно это были монеты, предме-ты, имеющие некоторые художественные достоинства, воспринимае-мые как редкость. Так случилось с “галичским кладом”, в котором кре-стьян заинтересовали объемные антропоморфные изображения, с най-денной в земле костяной пороховницей и т.д.101 Находки передавались местным городничим, позже - исправникам, которые, не имея возмож-ности проконсультироваться со специалистами на месте (официального учреждения, которое занималось бы древностями, еще не существова-ло) или сдать в находку в местный музей, - отправляли ее по офици-альным каналам в Москву или Петербург. Так, книги поступлений Ар-хеологической комиссии свидетельствуют, что предметы, признанные ценными, отправлялись в Эрмитаж, в случае, если они имелись в цен-тральных собраниях - в местные музеи (при их наличии), если таковых не было - предметы возвращались владельцу.102
До создания в Костромской губернии постоянных музеев, отсылка предметов древности в столицы была одной их немногих возможностей сохранить их для будущего, поскольку в губернии коллекции, практиче-ски, не переживали владельцев. После смерти создателя они либо рас-продавались в розницу, либо рассеивались по имениям наследников, где сознательно уничтожались или ненамеренно утрачивались, по-скольку их смысл оставался неясен.
Таким образом для периода, предшествовавшего созданию музе-ев, в Костромской губернии оказались характерными внеиституцио-нальные формы музейного отношения к природному и предметному миру. Объектом такого отношения становились вещи, архитектурные и природные комплексы, в которых оказались опредмеченными пред-ставления о мире, культурные потребности конкретных людей. Процесс опредмечивания мог быть сознательным актом создания артефакта, адресованного будущему (например, фамильная портретная галерея), или просто реализацией чьей-то культурной потребности, имеющей внутренний, личностный смысл (вериги преподобного Тихона Луховско-го не предназначались посторонним, не были знаком, - но они имели внутренний смысл).
Музейное отношение строилось на том, что отношение к челове-ку, событию, времени переносилось с целого - на часть, способную со-храняться во времени. В нашем случае часть (вериги, блюдо и поста-вец, изготовленные руками преподобного), вещь замещала человека, событие, эпоху. Не будучи создана часто как знак, наделялась значени-ем теми, кто понимал необходимость ее сохранения - для себя, для ро-да, для других человеческих сообществ, в зависимости от значения че-ловека, события, времени. Момент распредмечивания, то есть раскры-тия внутренней логики создания и бытования вещи, может быть значи-тельно удален во времени от момента опредмечивания. Чем короче эта временная дистанция, тем больше возможностей для сохранения предмета.
Музейная деятельность Костромской губернской ученой архивной комиссии
Особую роль в сохранении, организации и экспонировании коллекций играл характер помещения музея. Собственно, именно получение двух комнат в дворянском собрании позволило начать работы по сбору и исследованию предметов. При желании выйти на более широкую аудиторию именно ограниченность этого поме-щения не позволила это сделать. Строительство специального здания, как позже будет видно, позволило не только в основной массе сохранить предметы, но и создать универсальный по харак-теру музей, собравший коллекции большинства существовавших на время революции 1917г. музеи.
История строительства здания подробно изложена секрета-рем строительной комиссии по возведению Романовского музея А.И. Черницыным в отчете, представленном им при передаче му-зея в собственность города 2 сентября 1918 года.90 Идея строи-тельства особого здания для музея принадлежала Н.Н. Селифон-тову, она почти совпала по времени с открытием при КГУАК Рома-новского отдела и связанным с этим стремлением сделать экспо-зицию более доступной. Первый проект был заказан инженеру Л. Треберту, его эскиз хранится в фондах музея-заповедника91 , он датирован мартом 1899г. Симметричная композиция, суховатый мелкий декор приближают проект к постройкам "кирпичного сти-ля". Этот проект был одобрен министром внутренних дел Д.С. Си-пягиным 29 июня 1901г.92 , о нем же шла речь и в 1904, и в 1905 го-дах93 , но средств не хватало. Смерть Н.Н. Селифонтова на долгое время заставила забыть о проекте.
В 1908г. представитель костромского купеческого рода, про-живавший в Красноярске, Г.В. Юдин (владелец знаменитой биб-лиотеки) пожертвовал 10 тысяч рублей, что позволило снова вер-нуться к идее строительства нового здания. Им же было предло-жено новое, более просторное место на Сенной площади, и в свя-зи с этим заказ был передан городскому архитектору Н.И. Горли-цыну, выпускнику Московского училища живописи, ваяния и зод-чества, который предложил в апреле 1908г. сразу несколько про-ектов. Один из них резко отличается как от проекта предшествен-ника, так и от последующих вариантов самого Н.И.Горлицына. Этот проект датирован 4 апреля 1908, фотокопия его хранится в фондах музея-заповедника.
В этом решении был использован теремной принцип, - план здания представлял собой свободную комбинацию различных геометрических фигур - прямоугольников, окружностей, секторов, при этом каждому из них соответствовал собственный объем со своим завершением - конус, пирамиды, двускатные и вальмовые кровли. Асимметрия объемов придавала этому варианту проекта динамику, в декоре были использованы мотивы оформления кре-постным стен - "ласточкины хвосты", навесные аркатуры, узкие окошки-бойницы, кубышки, килевидные фронтоны и пояса шири-нок. Эти элементы связывали предполагаемую постройку с мона-стырскими зданиями Костромы, но были интерпретированы в стиле модерн.
Этот вариант, наиболее смелый и интересный с точки зрения развития архитектурной практики в провинции, сразу был отверг-нут членами комиссии, и позже к нему Н.И. Горлицын не возвра-щался.
Два других варианта, датированные 4 и 3 апреля 1908г., раз-вивали замысел Л. Треберта. Они походили на него симметрично-стью композиции, суховатым декором, но отличались обилием значимых изображений, как скульптурных, так и мозаичных (порт-реты Михаила Федоровича, Петра Первого, Александра II, Николая II, изображение встречи московского посольства 1613 г. и т.д.)
Следующий по времени проект датирован 1909 годом.95 В нем сохранены мозаичные панно между этажами, принцип соеди-нения нескольких окон общей аркой во втором этаже и перед ними - обширный балкон, который одновременно является кровлей крыльца, опирающегося на кубышки, украшенные гирькой. На обороте этого чертежа надпись, подтверждающая предпочтение императора, отданное именно этому проекту. Очевидно, этот про-ект с балконом лучше всего подходил к ситуации открытия музея, которое уже тогда предполагалось приурочить к юбилею Дома Романовых.
Закладка здания состоялась 21 июня 1909г., первым был за-ложен камень в восточном фасадном углу, в церемонии принима-ли участие представители духовенства во главе с Тихоном, архи-епископом Костромским и Галичским, а также участники IV област-ного археологического съезда, губернатор и другие представители местной государственной и выборной власти.96 Здание было закончено и подведено под крышу в 1911 г., но долго стояло закрытым97 , в это время шли работы по внутренней отделке, а потом и по строительству экспозиций. Прошедшая в га-зетах дискуссия о внешнем облике здания уже ничего не могла из-менить. Первым посетителем музея в новом здании стал Николай II и члены его семьи.
Архитектор, пожалуй, более остальных создателей музея оказался зависимым от политической установки, с которой созда-вался музей. Изменения в облике здания, о которых можно судить по проектам, вносились с целью связать проект не только с нача-лом XVII века, моментом пребывания в Костроме Михаила Федо-ровича, но и последующими вехами в правлении династии (царст-вование Петра, реформы Александра II), что не могло не привести к эклектике. Отказ совета комиссии от смелого варианта проекта, воспроизводящего суть конструктивных решений XVIIв., привел к подражательности, сведшейся к заимствованию элементов деко-ра.
Музеи с преобладанием задач использования
В 1918 г. началась национализация частных собраний. Пред-логом послужила необходимость “возвращения” их народу. Н.И. Ладыженский “заявил Чумбарову-Лучинскому, что он на свой счет улучшит и приспособит помещения дома для музея... Чумбаров ответил, что не оставит коллекцию в доме Ладыженского по одно-му тому, что он в этом случае будет чувствовать себя их хозяи-ном”.61 В другом случае “Член Исполнительного Комитета Калинин (крайне недалекий субъект), ведя работы над разборкой и описа-нием старинных книг из собр. Ладыженского, сказал, что “было б гораздо проще облить их керосином и сжечь”.62 Это свидетельст-вует о том, что мотивы отторжения предметов преобладали над мотивами присвоения их государством, органами власти, каким бы образом это не объяснялось. Неспособность рапредметить, раскрыть внутренний смысл - одновременно и значение вещи для общества, приводило к утрате значительного количества истори-ческих реликвий и художественных предметов.
В соответствии с этим и деятельность краеведов по спасе-нию предметов оценивалась невысоко. Так, Л.Н. Казаринов, заве-довавший Чухломским музеем, писал В.И. Смирнову: “Член ис-полкома приравнял нас к голубятникам. Говорит, что это дело лю-бительское, как, например, есть любители голубей, выводят их, ухаживают, любуются, и так как это дело любительское, то труд оплате не подлежит”.63 В письме от 8 октября 1922 г. он же писал: “Сейчас сижу в музее и зябну. Дров нет. Жалованья, конечно, тоже не платят”.
Письма представителей многих уездных отделений (Ковер-нин-ского, Варнавинского, Судиславского) позволяют проследить закономерность: именно отсутствие музея приводило часто к лик-видации отделения КНО, в то время как наличие музея с постоян-ным помещением позволяло сохранить часть коллекций, которые даже при временном прекращении деятельности отделения по-зволяли позже возобновить краеведческую традицию.64 Так, унич-тожение грозило Чухломскому отделению КНО, но значительным напряжением сил Л.Н. Казаринову удалось сохранить музей, что позволило позже возобновить работу отделения: “Относительно Отделения Науч. Общества и говорить не приходится, - писал он В.И. Смирнову 8 октября 1922 г., - Никаких средств и помещения. Я приютил его в музее и кое-что все-таки делалось. С закрытием му-зея будет полное прекращение деятельности научного общества”.
В.И. Смирнов хлопочет о выделении средств, помещений, снабжает литературой, консультирует подбадривает. Так, по сооб-щению председателя Буйского отделения КНО М.И. Матасова, представитель политпросвета “очевидно, после Ваших нотаций принялся за отыскание помещения для музея и заявил, что во что бы то ни стало достанет его”.65 Помещение в Буе так и не было найдено. музей открыться не смог. Часть коллекций сохранивших-ся в частной квартире, послужила основой для создания музея в 1946 году. “Не оставляйте нас свои просвещенным руководством, указывайте, что нужно делать и как. За присланные книги большое спасибо,” - писал из Солигалича Л.М. Белоруссов 5 декабря 1921 года, а 28 ноября 1923 г. оттуда же В.А. Голубев благодарил: “Ваш приезд в Солигалич здорово встряхнул всех краеведов, в том числе и меня”.
Таким образом, для сохранения уездного отделения решаю-щим обстоятельством оказывалось наличие музея, как базы ис-следовательской работы, для музея важнее всего было помеще-ние, позволявшее обеспечить целостность и сохранность коллек-ций. И все же прослеживается закономерность: все эти проблемы можно было разрешить, если в уезде оказывался инициативный, преданный делу краеведения человек. Он мог добиться выделе-ния помещения, создать музей, наладить краеведческую работу, часто не имея ни средств, ни поддержки местной администрации. В Чухломе таким человеком оказался Л.Н. Казаринов, а в качестве примера отсутствия такого лидера можно рассматривать драмати-ческую историю создания Галичского отделения КНО и его музея.
Работу в Галиче начал налаживать молодой ученик В.И. Смирнова, И.В. Яблоков. Практически без денег он совершил мно-говерстные обходы усадеб, осмотрел закрытые церкви и мона-стыри, вывез оттуда все, что было возможно, в музей. Он простыл и умер в 1924 г. Председателем Галичского отделения КНО стал В.В. Касторский, а принять музей В.И. Смирнов уговорил костро-мичку Т.В. Самойлову, которая писала 29 ноября 1925 г.: “впечат-ление самое скверное и от музея, и от Касторского. Последний так перегружен идеологической работой, и так мало занимают его во-просы музея и краеведения, по его признанию, что добиться от не-го проку трудно”. Ей пришлось уехать, и В.И. Смирнов писал Н.П. Анфицерову: “Не вынесла она душной атмосферы Галича,” и про-должал: “Они опять просят им царя. Эту жертву на заклание им приношу, причем нам в Галиче нужен опорный пункт больше, чем им знание своего края”.66
