Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Жанровые особенности поздней прозы в.катаева 25
Глава II. Характер авторского "присутствия" и особенности системы образов в произвщениях в.катаева 60-70-х годов 82
Заключение 169
Библиография 175
- Жанровые особенности поздней прозы в.катаева
- Характер авторского "присутствия" и особенности системы образов в произвщениях в.катаева 60-70-х годов
Введение к работе
Творческий путь В.П.Катаева насчитывает уже не одно десятилетие. Представитель первого поколения советских писателей, юность которого совпала с революцией, он отразил в своих произведениях многие вехи на пути строительства социалистического общества.
Первая мировая и гражданская война, приход советской власти в родную Одессу, нэп, героические годы первых пятилеток, Великая Отечественная война - на все эти крупнейшие события эпохи откликнулся В.Катаев, писатель, которому свойствен постоянный поиск новых, адекватных жизни изобразительных средств.
В 30-ые годы писатель ищет наиболее простые и ясные формы художественного выражения, доступные многомиллионному читателю. Отвергая элитарность литературы, рассчитанной на сравнительно узкий круг ценителей искусства, В.Катаев как бы приносит в жертву свой, во многом уже сложившийся к этому времени стиль, многокрасочный и метафоричный, считая, что богатство привлеченного языкового материала вступает порой в противоречие с одним из основных требований, свойств искусства - понятностью. Сложность стиля, возводящая преграду между писателем и читателем, им осуждается безоговорочно.
Оценивая этот момент своего творчества как изменение "почерка", "смену инструмента", В.Катаев пишет: "Стремясь наполнить свои произведения идеей, мыслью, я всячески ограничиваю словарь. Я довожу его до возможной краткости. Я добиваюсь в то же время наибольшей нагрузки слова. Я хочу, чтобы слово с максимальной точностью соответствовало мысли, которая в нем заложена. Я хочу изгнать из романа метафору (подчеркнуто мной,- Т.Г.), этот капустный кочан, эту словесную луковицу, в которой "триста одежек и все без засте-
_ 4 -
жек", и в которой вместо сердцевины - пустота..." (1931 г.)
Нетрудно заметить, что с вполне плодотворной тенденцией здесь соседствует излишний максимализм, свойственный, впрочем, большинству манифестов и программ, во многом сглаживающийся при их реализации, воплощении в живой ткани произведения. В рассказах 30-х годов "Театр" (1835 г.), "Встреча" (1935 г.), "Черный хлеб" (1936 г.), "Цветы" (1937 г.), "Сон" (1935 г.) отразились как стилевые искания писателя того периода, так и невозможность, а порой нецелесообразность их полного художественного воплощения.
Так, в рассказе "Сон" находим предельно простые синтаксические конструкции, короткие предложения, зримые, почти фотографические описания, однако таким путем не всегда достигается наибольшая выразительность.
Сравним, например, описание рукопашной схватки у В.Катаева и И.Бабеля. "Страшная картина: кавалерийская атака, схватка, рубка, поднятые сабли, исковерканные, облитые грязным потом лица - и ни одного звука..." 2 "И мы услышали великое безмолвие рубки." ^ Остановленный кадр, почти кинематографический эффект наглядности первого отрывка уступает, однако, по силе воздействия лаконичному, несколько отвлеченному, но точному образу второго.
Кстати, вопреки декларации "изгнать из романа метафору", в произведениях этого периода встречаются изощренно-цветистые, а порой и явно напыщенные описания, что свидетельствует о некоторой несогласованности и внутренней борьбе между провозглашенным прин-
1 В.Катаев. Собр. соч. в 9-ти томах,Т.8,с.306.
2 Там же, Т.I,с.404.
3 И.Бабель. Избранное. М.,1957,с.58.
ципом и творческой практикой.
В результате стилевых поисков 30-х годов и преодоления крайностей собственных деклараций мастерство В.Катаева поднимается на новую ступень, что с очевидностью проявилось в рассказах периода Великой Отечественной войны, особенно в таких маленьких шедеврах как "Флаг" и "Отче наш", а также в первой части тетралогии "Волны Черного моря", повести "Белеет парус одинокий", художественные достоинства которой (цельность, проникновенный лиризм, прозрачная символика) остались непревзойденными если не во всем творчестве В.Катаева, то в тетралогии во всяком случае. Это произведение по праву вошло в золотой фонд советской литературы для юношества.
Обращение к "кризису" В.Катаева 30-х годов обретает сегодня особый смысл в свете второго, более крутого поворота в его творчестве. Повесть "Маленькая железная дверь в стене" (1964 г.) открыла дорогу ряду произведений, которые условно можно обозначить как "новую" прозу В.Катаева.
На связи этих двух переходных периодов настаивает и сам писатель. "Мне всегда хотелось писать по-новому. Писать одинаково, "себе подобно" попросту ... скучно. Хочется сменить одежду, из которой вырос. И в тридцатые годы у меня были свои "трудности роста". Я чувствовал тогда, что осознание новых творческих задач чрезвычайно усложнило самый процесс моего труда. И тогда был переходный период преодоления старых форм. Я искал в то время более простого языка и ситуации, добивался предельной обнаженности мысли. Но сегодняшний "совсем новый" Катаев возник, однако, не вдруг. Думаю, что черты моего нового стиля заметны уже в ранних моих рассказах "Железное кольцо" и "Сэр Генри и черт".
В.Катаев. Идти в ногу со временем.- Искусство в СССР, В 1(12), 1977,с.38-39.
Два переходных периода, о которых говорилось выше, родственны по своей сути, но резко отличаются по масштабам. Если в первом случае писателя занимали вопросы, связанные со стилем в узком смысле этого слова, то есть языковые средства, то на рубеже 50-60-х годов новации охватили более широкий круг аспектов творчества: изменение жанровой специфики, поиски новых композиционных решений, акцент на выразительности художественной детали, новый подход к обработке и осмыслению жизненного факта, изменение роли литературного героя и образа автора в структуре произведения.
Именно в силу масштабности переворота возникла возможность и необходимость рассмотрения произведений последних двух десятилетий как чего-то целостного и в известном смысле противопоставленного "старой" прозе писателя.
Важно отметить, что отказ от себя "старого" и поиск "нового" не становился для Б.Катаева самоцелью, а был сориентирован на изменяющуюся читательскую аудиторию. Статья "О простоте формы" (1933 г.) дает ключ к пониманию стремления писателя к "абсолютной доступности всем". "Репутацию писателя должны создавать миллионы -они уже достаточно выросли для этого". **
А в 1961 году В.Катаев пишет: "Задачи современного писателя-прозаика значительно усложнились... Весь сегодняшний день "делается" по-новому. Его делают политики и ученые, он вытачивается на сложнейших заводских станках... Появляется и уже появилось множество новых предметов и понятий в производстве, в общественной жизни, в быту и в личных отношениях. А мы, писатели, подчас не умеем их назвать!" 2 (подчеркнуто мной. - Т.Г.).
В.Катаев. Собр. соч. в 9-ти томах,Т.8,с.304. 2 Там же, с.422-423.
На рубеже 50-60-х годов В.Катаев не был одинок в этой осознанной потребности "обновления прозы"; его творческий поиск осуществляется в русле лирической прозы того периода и в основных чертах сравним с устремлениями таких писателей, как Ю.Олеша, О.Берггольц, В.Солоухин, В.Конецкий .
Пожалуй, самой существенной особенностью, роднящей произведения В.Катаева последних двух десятилетий с "Дневными звездами" О.Берггольц, "Каплей росы" и "Владимирскими переселками" В.Солоухина, "Ни дня без строчки" Ю.Олеши является ретроспекция, обращенность в прошлое, подытоживание прожитых лет.
Итак - воспоминания, однако, особого свойства, вбирающие в себя личный опыт писателя и одновременно сориентированные на отражение наиболее важных примет эпохи, сопричастности писателя к историческим событиям, слияния личных судеб с развитием общества, Некая разновидность "исторической памяти", осмысление своего места в исторических событиях.
При данной общей установке в книгах В.Катаева отчетливо различаются историко-революционная тематика ("Маленькая железная дверь в стене", "Уже написан Вертер"), историко-литературная ("Трава забвенья", "Алмазный мой венец"), мемуарно-автобиографическая ("Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона", "Святой колодец", "Кладбище в Скулянах", "Юношеский роман"). Даже в тех случаях, когда непосредственная сюжетная завязка происходит в настоящем времени ("Святой колодец", "Фиалка"), устремленность в прошлое, поиски в нем истоков и причин сегодняшних событий образуют сжетный кос-
"Новая" проза.В.Катаева.рассмотрена в контексте лирической прозы 50-60-х годов, в частности, в диссертационных работах Э.Бальбуро-ва ("Советская.лирическая проза (вопросы поэтики)",Улан-Удэ, 1979 г.) и Т.Доля ("Становление и развитие жанра.лирической повести в русской советской литературе", М.,1975 г.)«
тяк построения произведений.
О своеобразном восприятии истории в лирической прозе писал А.Павловский: "Надо помнить также, что в книге история не описывается - в том смысле, что вот, дескать, такие-то и такие-то события имели место..." История преподносится как остро личное переживание, оставившее неизгладимый след в человеческой судьбе. "Человек, как никогда, ощутил себя полноправным участником "великих событий", а следовательно, и полномочным истолкователем и судьей." *
История - как личное переживание, человек - как начальная и конечная инстанция ее оценки становятся лозунгом и индикатором авторской позиции в лирической прозе и в "новой" прозе В.Катаева.
На этой идейной основе строится художественное своеобразие произведений, нашедшее выражение, в частности, в активной позиции автора, в намагниченности всех элементов образной системы авторским взглядом, мировосприятием, памятью, в преимущественном ведении повествования от первого лица, в преобладании внутреннего сюжета , в особенностях художественного времени, в предпочтении субъективного типа повествования, - то есть в основных показателях стиля.
1 А.Павловский. О лирической прозе,- В кн.: Время. Пафос. Стиль. М.-Л.,1965,с.258-259.
* Об этом подробно написано в статье Э.Бальбурова "Своеобразие сюжета новой катаевской прозы" (Русская литература,1973,№ 2). Автор справедливо отмечает, что наряду с традиционным сюжетом внешних движений в лирико-документальной прозе существует внутренний сюжет, складывающийся из слов, диалогов, монологов, включающий в себя внутренний жест, прямое обращение к читателю, ассоциативность. Именно этот "сюжет внутренних движений" обладает логической последовательностью на протяжении всей книги и.сообщает логику развития внешнему сюжету,.самостоятельно не организованному в этой художественной системе.
Необходимо отметить, что в современном литературоведении не выработано единого мнения относительно самого термина "лирическая проза", бытующего ныне в двух основных значениях. В одном случае под лирической прозой в ее терминологическом значении подразумевается жанровое образование, возникающее на стыке эпоса и лирики, с дальнейшим видовым делением на лирический рассказ, лирическую повесть. Одновременно допускается возможность вольного употребления определения "лирическая проза" "для стилевой характеристики самых различных видов художественной прозы" . Такую точку зрения отстаивают Л.Тимофеев, А.Павловский, М.Кузнецов. С этих позиций современная лирическая проза рассмотрена в упомянутых выше работах Э.Баль-бурова и Т.Доля.
В другом случае лирическая проза рассматривается как стилевое течение (поток, тенденция) в современной советской литературе, отражающее определенный "тип писательского мышления" (Е.Сидоров),обладающее более или менее устойчивой системой выразительности. При таком понимании лирическая проза выступает как разновидность субъективного типа образности в литературе социалистического реализма. Эту точку зрения разделяют А.Эльяшевич, Е.Сидоров, В.Гусев, С.Липин.
В настоящей работе мы исходим из этого последнего понимания термина "лирическая проза" и, относя позднее творчество В.Катаева к лирическому стилевому течению современной литературы, отдельно рассматриваем вопрос о его жанровой принадлежности. Нельзя не заметить, однако, что общность стиля у ряда писателей - представителей лирической прозы - породило черты сходства и в принципах жанрооб-разования (об этом подробнее говорится в первой главе диссертации).
Творчество В.Катаева всегда вызывало живой интерес и сопровождалось вниманием критики. Кроме текущих критических откликов, ему
Словарь литературоведческих терминов, М.,1974,с.176.
- ю -
посвящены проблемные статьи, полемики на страницах журналов, специальные исследования, монографии. Однако, не лишен внутренней логики тот факт, что наиболее фундаментальные исследования посвящены творческому пути писателя вплоть до начала 60-х годов , то есть вплоть до "рождения" "нового" В.Катаева. С одной стороны, это связано с тем, что во многом сложившийся творческий облик писателя особенно четко проступивший после написания тетралогии "Волны Черного моря", дополнился рядом черт, с трудом укладывающихся в ставший, уже привычным образ. С другой стороны, и это немаловажно, "новая" проза В.Катаева вызвала очень неоднозначную реакцию и породила острую полемику, которая на протяжении многих лет (по мере выхода в свет последующих произведений) вспыхивала с новой силой.
Постепенно вырабатывались иные критерии подхода к неординарным повестям, в которых при первом рассмотрении улавливались лишь черты различия с более ранними сочинениями. Но и сама "новая" проза с трудом поддавалась каким-либо интегрированным наблюдениям, поэтому долгое время критические работы посвящались преимущественно одному какому-нибудь произведению и носили характер более или менее развернутой и вдумчивой рецензии* Исключение составили дискуссионные статьи, опубликованные в журналах "Вопросы литературы" (1968 г.) и "Дружба народов" (1979 г.), а также ряд выступлений, примыкающих к этим дискуссиям.
Одно из положений будущих полемик предвосхитила Р.Каганова в статье, посвященной "Маленькой железной двери в стене" , то есть
Т.Сидельникова. Валентин Катаев. Очерк жизни и творчества. М.,
1957; Б.Брайнияа. Валентин Катаев. Очерк творчества. М.,1960;
Л.Скорино. Писатель и его время. М. ,1965.
Р.Каганова. Еще раз об ответственности художника.- Вопросы истории КПСС,1965,№ I.
- II -
произведению, ставшему точкой отсчета нового периода в творчестве писателя. Написанная историком, а не литературоведом, эта статья очень остро в определенном ракурсе обозначила проблему, актуальность которой при рассмотрении мемуарной, документальной литературы представляется непреходящей.
Имеется в виду выработка необходимой меры следования документальной точности факта, а также роль и место творческой фантазии, элементов вымысла (вернее, принципиально ставится вопрос о неуместности и даже недопустимости последнего). С другой стороны, лирический стиль повести о Ленине, подразумевающий ту или иную форму художественного контакта героя с образом рассказчика, вызвал неприятие реализованного в книге отношения. В связи с этой статьей можно говорить о чрезмерных требованиях к писателю в следовании документальным материалам и источникам, что с неизбежностью ограничивает горизонты творческого поиска и создает затруднения в создании художественного образа исторической личности. Возможно, здесь имел место и недоучет специфики жанра. Но сама постановка вопроса в обоих аспектах (отношение документально достоверного факта к факту искусства и значение и место героя-рассказчика в подобной художественной системе) представляется и правомерной и своевременной. Правда, попав в поле внимания профессиональных критиков, эта проблема приобрела несколько иное звучание.
Определенной вехой резко критического отношения к катаевско-му "эксперименту" стало выступление В.Дудинцева по поводу "Святого колодца" . Здесь взят иной срез. Признавая художественное мастерство писателя, заставляющее жить вещи ("первая магия искусства"),
В.Дудинцев. Две магии искусства. (Полемические заметки).- Лит. газета, 1966,Jfc 95.
критик отказывает писателю в умении сопереживать, испытывать боль ("вторая магия искусства").
Констатация бездуховности (или, во всяком случае, попытка оной) естественно обесценивает изысканность и виртуозность формы произведения. Резкая го форме и содержанию статья В.Дудинцева в своей запальчивости, на наш взгляд, теряет необходимую меру объективности, хотя содержит определенное рациональное зерно, поддержанное и развитое в последующих выступлениях этой направленности.
Наиболее обстоятельным, затрагивающим более широкий круг вопросов в их совокупности, является выступление в дискуссионном порядке на страницах "Вопросов литературы" трех критиков , рассматривающих на этот раз два произведения - "Святой колодец" и "Траву забвенья".
Заостренность полемической статьи всегда предполагает некоторое самоограничение, локализацию задачи, быть может, именно поэтому такой продуктивной оказалась традиция публикации двух или более точек зрения в одном номере журнала, и не только за счет удобства при сопоставлении разных мнений, но и благодаря более всеохватной, объемной картине исследуемого явления, создаваемой таким путем. Не вдаваясь в детали этой полемики, необходимо отметить ее основные положения.
Определенно отрицательное отношение высказал Б.Сарнов. Очень тонко и артистично написанная статья не свободна, однако, от предвзятости, а в основных выводах есть моменты бездоказательности* Так, даже признанный неудачным опыт "Травы забвенья" и "Святого ко-
1 Вопросы литературы,1968,№ I. Б.Сарнов. Угль пылающий и кимвал бряцающий. Вл.Гусев. Две стороны медали. И.Гринберг. Наблюдательность или лицезрение?
- ІЗ -
./
лодца" вряд ли обосновывает заключение критика о том, "что "новый" Катаев (как обнаружилось по ходу статьи.- Т.Г.) так же несамостоятелен, как "старый". Он так же ощупью следует за наиболее распространенными веяниями." *
Точка зе^ния Б.Сарнова во многом созвучна мнению Б.Дудинцева (упрек в бездуховности), но Б.Сарнов идет дальше, отталкиваясь от эпизода встречи автобиографического героя "Травы забвенья" с вдовой Бунина в Париже, он утверждает: "Сравнение белого цвета, который доминировал в облике Веры Николаевны Муромцевой, с цветом белой мыши, помимо воли автора несет в себе ужасную информацию. Оно рассказывает о человеческой душе, в которой поколеблены не только эмоциональные, но и нравственные устои." Л Это утверждение, как и выше процитированное, справедливо оспорено в статье И.Гринберга, которой вообще в этой полемике отмечен положительный полюс.
Однако наиболее объективной, не теряющей за сиюминутной данностью ощущения перспективы и реальности общего литературного процесса, представляется позиция Бл.Гусева. И не потому, что она является промежуточной между двумя полюсами, "золотой серединой". Такое впечатление слишком поверхностно. Вл.Гусев идет не по линии сглаживания острых углов, обозначенных Б.Сарновым, напротив, он как бы во многом соглашается с ним. И тем не менее, рассматривая произведения В.Катаева в контексте современного литературного процесса, Вл.Гусев пишет: "В литературе последних лет много прекрасных достижений, но что касается стилевых поисков, то ситуация не
Б.Сарнов. Угль пылающий и кимвал бряцающий.-Вопросы литературы, 1968,№ І.С.45.
Там же, с.48.
такова, чтобы сосредоточивать огонь наиболее мощных из наших кри-тико-артиллерийских стволов по таким мишеням, как произведения В.Катаева". 1
Таким образом, "техническое" мастерство В.Катаева, его смелые стилевые искания, носящие порой экспериментальный характер, которые воспринимались Б.Сарновым и В.Дудинцевым как "попутный, как бы само собой понятный, а порою и раздражающий, мешающий видеть суть,момент", вовлекаются в полемику, причем не сами по себе, а как фактор, способствующий обогащению "реализма, его сфер и территорий", завоеванию "им новых внутренних тем и методологического арсенала." л
Новая вспышка споров вокруг поздней прозы В.Катаева была вызвана выходом в свет повести "Алмазный мой венец", произведения, которое, на наш взгляд, действительно трудно назвать удачным и достойным крупного мастера слова, каковым является В.Катаев. Среди многочисленных критических откликов на него выделим лишь две статьи,
опубликованные в "дружбе народов" в порядке дискуссии. Не останавливаясь на них подробно, отметим только, что трудно не согласиться с целым рядом "недоумений" изящно, последовательно и доказательно развернутых в статье Н.Крымовои, где речь в основном идет о позиции автора, о некоторой небрежности, а порой пренебрежительности, с которой в этой книге рассказано о писателях, стоящих у истоков советской литературы.
Суммируя результаты нашего краткого обзора, необходимо приз-
Вл.Гусев. Две стороны медали.- Вопросы литературы,1968,$ 1,0.52
Там же, с.60.
дружба народов,1979,В 9. . Н.Крымова..Не святой колодец. Е.Книпович. С высокой и холодной любовью.
\/
нать, что именно позиция автора по отношению к его героям (и что немаловажно, героям невымышленным) стала одной из причин полемики, развернувшейся в критике вокруг "нового" В.Катаева. Среди разнообразных мнений критиков справедливыми видятся взаимосвязанные, на наш взгляд, основные два упрека. Первый из них - "ущемление нравственного нерва", нарушение меры внутренней тактичности, которая диктуется прикосновением к именам и судьбам писателей, современников В.Катаева, ставших героями его книг.
И второй - контраст между изощренной изобразительностью, увлеченностью "формой слов и вещей" и холодноватой отстраненностью, с которой писатель взирает порой на отношения между людьми. Описа-тельность временами совсем не оставляет места сопереживанию, и тогда герои оказываются незваными гостями на празднике вещей.
Мы, однако, не склонны согласиться с тотализапией указанных недостатков (хотя, порой, очень существенных). Думается, что приписывание, в частности, первому из них глобального характера, зачастую бывает связано с тем, что первое лицо, от которого ведется повествование почти во всех произведениях В*Катаева рассматриваемого периода и которое обозначает три ипостаси писателя (автор- — рассказчик - автобиографический герой), несколько опрометчиво идентифицируется с личностью самого писателя. В настоящей работе мы старались там, где это возможно, разграничить сферы выявления каждой ипостаси и проследить художественную функию взаимопереходов.
Но есть еще одна - очень важная - сторона вопроса. Позднее творчество В.Катаева дает порой основание для обоснованных упреков в субъективизме и антиисторичности, в отходе от традиций реалистической литературы, в модернистском крене его формальных изысканий и экспериментальных построений. Но если со стороны советских исследователей литературы все эти проявления подвергаются плодотворной
критике, не перечеркивающей достижения и искания писателя, то те же черты поздней прозы В.Катаева вызывают злорадство, нездоровый интерес, дают основания для далеко идущих выводов о расколе в современной русской литературе западным советологам, для причисления одного из старейших советских писателей к представителям современной декадентской прозы Запада. Поднимая на щит позднее творчество В.Катаева как проявление модернизма в советской литературе, западные советологи пользуются старым испытанным методом: опираясь на отдельные черты поэтики писателя (увлечение внутренним миром, порой в ущерб внешнему, словесной игрой,, символикой), они делают широкие обобщения, искажая при этом реальную картину творческих устремлений писателя. Утверждение западногерманского советолога Элен фон Сахно о том, что некоторые советские писатели, и В.Катаев в том числе, пренебрегают содержанием своих произведений, отходят от проблем общественной жизнич справедливо опровергается известным литературоведом В.Борщуковым, который, в частности, пишет: "Но ведь Катаев в своих повестях "Святой колодец", "Алмазный мой венец" и "Уже написан Вертер" отнюдь не чурается острых общественных вопросов, но другое дело, как он их ставит и решает. В своих изысканных словесных и формальных экспериментах он далеко не всегда объективен, не всегда ощущает реальные явления жизни, в особенности когда речь идет об историческом прошлом." " Хочется добавить, что только при очень предвзятом прочтении можно не заметить актуальности антивоенной направленности "Святого колодца" и "Юношеского романа", определенности гражданской и общественной позиции писателя, который в последнем своем произведении, изображая события первой мировой войны, как бы предостерегает от возможных повторений милитаристи-
В.Борщуков. Поле, битвы идей: Современная зарубежная критика о советской литературе, М.,1983,с.305.
ческого безумш. Более того, в "Юношеском романе" писатель как бы опровергая преждевременные и далеко не всегда добросовестные выводы, не отказываясь от усложненной формы произведения, остается в рамках подлинно реалистических традиций.
Домыслы о расколе советской литературы вызывают справедливые возражения. Сошлемся еще раз на В.Борщукова: "В современной советской литературе происходят естественные процессы роста, развития, которые сопрягаются с известными трудностями и противоречиями, но
все это отнюдь не похоже на раскол и разброд,"
Означает ли, однако, все вышесказанное, что яркое, противоречивое, неоднозначное, не во всем нашедшее меру и форму позднее творчество В.Катаева утрачивает свое значение, как определенный (плодотворный и интересный) этап пути одного из старейших советских писателей и как заметное явление современного литературного процесса? Можно с уверенностью сказать, что этого не происходит.
Более того, в свете решений июньского (1983 г.) Пленума становится еще более очевидной необходимость кропотливого и заинтересованного изучения спорных, неоднозначных, пусть и не во всем удавшихся, явлений нашего искусства,, вызывающих нездоровый интерес на Западе. Ибо домыслам советологов должна быть противопоставлена подлинно научная, объективная концепция и интерпретация, не теряющая за действительными ошибками, трудностями и противоречиями целостной картины сегодняшнего советского искусства,
"Новая" проза В.Катаева - это поиск новых путей, постановка новых творческих задач, в частности, в области литературного жанра и стиля, В последние годы в творчестве писателя переплелись два стремления: с одной стороны, найти нужные средства для отображения развивающейся действительности, сохранив неизгладимые впечатления
1 В.Борщуков. Поле битвы идей, М. ,1983,с.305.
детства и юности во всей их вещной конкретности и "осязаемости", не отстать от времени; с другой - выбрать среди "форм времени", а в чем-то и выработать самому ту художественную форму, которая с наибольшей полнотой соответствовала бы его замыслам.
И подводя итоги пройденного пути, а во многом и итоги своего многолетнего творчества, писатель остается на острие современности, ищет и находит идеи и формы, органичные для его дарования. В этом одна из причин неослабевающего интереса и внимания к поздней прозе В.Катаева.
Параллельно критической струе формировалось и другое, литературоведчески-углубленное направление изучения и осмысления "нового"
В.Катаева. Ряд содержательных статей опубликовала Е.М.Иванова .
В поле зрения исследователя оказываются особенности поэтики и стилистики,' специфика жанра, бунинские традиции и разные формы ее проявления в "Траве забвенья", способы лепки образов и другие проб-лемы. В том же ключе выдержаны статьи Н.Нефедова , посвященные особенностям сюжетосложения "Святого колодца".
Большой научный интерес представляют работы Д.Затонского и А.Бочарова , которые, не будучи специально посвященными поздней
Е.М.Иванова. Живой, подлинный Ленин.-Подъем,1966,В 5; Бунинские традиции в."Траве забвенья" В.Катаева.-Изв. Воронежского гос.пед. ин-та,І97І,.т.ІІ4; Замысел и стиль "Травы забвенья" В.Катаева.-В кн.: Метод и мастерство,1971,Вологда,вып.3; Открытая авторская позиция как особый художественный прием в.мемуарно-автобиографи-ческих произведениях нового типа.-Уч..зап..Ивановского пед.ин-та, 1972; Слово.в "Траве забвенья".-В кн.: Поэтика искусства слова, Воронеж,1978.
Н.Т.Нефедов. Проблема современной идеологизации романа*-В сб.: Вопросы русской лит-ры,Львов,1975,вып.2; Композиция сюжета и композиция произведения.-В сб.: Вопросы сюжетосложения,Рига,1976,вып.;
Д.Затонский. Роман и документ.-Вопросы литературы, 1978, .№ 12. А.Бочаров. Требовательная любовь. М.,1977.
прозе В.Катаева, рассматривают произведения последнего на широком фоне современной советской и зарубежной литературы, затрагивая такие фундаментальные литературоведческие проблемы, как современная трансформация романного жанра в ее связи с оживлением документальной стихии, а также некоторые стилевые устремления, ставшие характерным признаком времени.
Можно без преувеличения сказать, что за последние два десятилетия накопился достаточно обширный материал как собственно литературный ("новая" проза В.Катаева насчитывает уже девять произведений) так и критический, требующий обобщения, свидетельствующий о том, что мы имеем дело не с эпизодическим и "проходным" явлением в творчестве писателя, а с последовательно разрабатываемым направлением, находящим отголоски и аналоги в современном литературном процессе.
Назревшей представляется также необходимость восстановления целокупности многолетнего творческого пути В.Катаева, рассмотрения его поздних произведений в контексте более ранних. Думается, что принцип противопоставления "старого" и "нового" В.Катаева, который на определенном этапе исследования и осмысления последнего был плодотворным, сегодня уже во многом изжил себя.
Выше мы уже упоминали, что последняя монография, посвященная творчеству В.Катаева, датирована 1965 годом и видели определенную логику в предпочтении более оперативных, локальных, "эмпирических" форм научного исследования. Но сегодня уже заметно стремление подытожить разрозненные наблюдения и обозреть всю панораму творчества В.Катаева. Симптоматичным в этом смысле представляется появление
книг В .Кардана и Б.Галанова .
Л.Скорино. Писатель и его время. М.,1965. ...
В. Кардан.. Пару с в море. М. ,1982.
Б.Галанов. Валентин Катаев. Очерк творчества. М.,1982.
На первый взгляд может показаться, что книга В.Кардина, в которой рассматривается давняя повесть "Белеет парус одинокий", не подтверждает вышесказанное. Но уже в подзаголовке ("Повесть "Белеет парус одинокий" в творчестве В.Катаева") заложена установка автора на включение избранного произведения во все творчество писателя. И по ходу чтения мы убеждаемся, что ряд наблюдений и выводов, автора, непосредственно касающихся повести "Белеет парус одинокий", был бы невозможен без учета гораздо более позднего опыта писателя, а с другой стороны, в принципах сюжетного "увязывания" частей тетралогии Б.Кардин угадывает некоторые черты творческой предрасположенности В.Катаева, с большей отчетливостью проявившиеся "позже, много позже". ("С годами он (В.Катаев.- Т.Г.) все чаще хочет проследить истоки и последствия; не одно отдельно от другого, а в живой связи. Такая потребность, нам думается, в значительной степени предопределила композиционное и стилистическое своеобразие последних книг В.Катаева." *)
В более проявленном виде та же тенденция сказалась в книге Б.Галанова. Вслед за Л.Скорино и Б.Брайниной создавая литературный портрет В.Катаева, критик выбирает, однако, путь, на котором он не только не повторяет своих предшественников, но и завоевывает новое пространство научного поиска, ставит и в рамках избранного материала по-своему решает ряд проблем, давно ожидающих своей очереди. Связано это именно с тем, что здесь, пожалуй, впервые в достаточно развернутом виде произведения последних двух десятилетий включены в контекст всего творчества В.Катаева и рассмотрены не столько в плане отталкивания от более ранних произведений, сколько в аспекте развития некоторых черт творческой манеры писателя, проявившихся
Б.Кардин. Парус в море. М.,1982, с.155.
уже в тетралогии "Волны Черного моря" и в романе-хронике "Время, вперед!".
Выявлению связующих нитей между "старым" и "новым" В.Катаевым подчинено и построение книги. Нарушая общепринятый порядок, как бы "пропуская первую главу", автор начинает разговор не с биографических сведений и не с ранних проб пера (к этому он вернется позднее). Он в первой же главе задается вопросом: в чем "секрет узнаваемости Катаева?" И как один из возможных вариантов ответа предлагает то, что "Катаев - повествует ли он от первого лица или от второго -всегда толкует о себе, пишет книгу собственной жизни." *
Пожалуй, более аргументированное объяснение дается в другой книге того же автора, где, приняв за общее во всех произведениях В.Катаева "эффект присутствия" автора, Б.Галанов склонен видеть их различие в степени проявленности этого эффекта, в изменении "характера авторского присутствия от книги к книге" . Но и прфаксималь-ном приближении писателя к своему герою (как в "Святом колодце", например) критик воздерживается от их отождествления. Прием перевоплощения провозглашается универсальным для В.Катаева на всех этапах его творческого пути, и в нем видится основа общности очень различных по своей стилистике ж поэтике произведений.
Б.Галанов выделяет ведущий творческий принцип В.Катаева - . стремление к гармонии изобразительного и повествовательного в произведении, к фиксации первичного восприятия, даже предпервичного (передать "предчувствие молнии"), - для воплощения которого писатель находит все новые и новые средства. И анализ практического претворения этого принципа, в постоянной изменчивости и узнаваемос-
Б.Галанов. Валентин Катаев. Очерк творчества. М.,1982,с.II. Б.Галанов. Души изменчивой приметы... М.,1982,с.198.
ти, становится тем стержнем книги Б.Галанова, который намагничивает собой все наблюдения и размышления критика. Думается, что Б.Галанов в своем небольшом по объему исследовании избрал перспективный путь и обозначил некоторые актуальные проблемы, связанные с творчеством В.Катаева.
Исходя из всего вышеизложенного, мы видели цель настоящей работы, с одной стороны, в подробном рассмотрении двух основных направлений новаций позднего В.Катаева (жанровый сдвиг и стилевой поиск), с другой стороны, во взаимосвязанном исследовании "старой" и "новой" прозы писателя.
Первая глава настоящей работы посвящена жанровой специфике произведений В.Катаева 60-70-х годов. Считая общепринятое отнесение этих произведений к жанру повести во многом условным, базирующимся на их среднем объеме, мы искали более точное определение жанра на путях анализа тех жанровых элементов, которые синтезированы в единое целое.
Особого внимания, на наш взгляд, заслуживает выявление тех побудительных мотивов, той творческой потребности, которая заставила ряд писателей и В.Катаева в том числе обратиться к синтетической жанровой структуре, которая, с одной стороны, генетически связана с циклизованными рассказами, с другой - тяготеет к современной трансформации романа. Рассматривая возможные причины получившего распространение в последнее время обращения к синтезу жанровых элементов в художественном произведении, мы останавливаемся как на внутрилитературной потребности обновления способов обобщения, типизации, так и на культурологических, корнях данного явления.
В четвертой части первой главы, сопоставляя два художественных воплощения одной жизненной ситуации, продублированной в сюжете рассказа "Черный хлеб" и в эпизоде из "Алмазного венца", мы наблюдали
перемещение писательского внимания при раскрытии жизненного факта с обстоятельств и примет времени, с "драматургии" самого случая на выявление личностных качеств действующих лиц. Наибольшее изменение при данной переакцентировке претерпевают принципы создания образа.
Поскольку жанровый сдвиг, свойственный "новой" прозе писателя, не в последнюю очередь, на наш взгляд, связан и обусловлен изменением способов типизации характера, переосмысление жизненного материала, происходящее в указанном направлении, играет определенную роль в жанрообразовании произведения. Здесь же рассмотрена граница следования жизненно достоверному факту и возможности выхода в сферу творческой фантазии.
Вторая глава посвящена особенностям образной системы произведений Б.Катаева и месту и роли образа героя-рассказчика в ней. Думается, что одной из наиболее выразительных черт стиля "нового" В.Катаева является усложнение авторской позиции в повествовательной структуре, а также характер взаимосвязи внутри системы "автор-повествователь - персонаж". Под этим углом зрения рассмотрено два типа образной системы, которые легко обнаруживаются, несмотря на причудливость рисунка каждого произведения.
Первый строится на взаимодействии голоса автора и голосов персонажей, которые при этом не утрачивают своей самостоятельности. Принцип раскрытия основного характера (одного или нескольких) становится структурообразующим фактором целого произведения или отдельных его частей. По этому принципу в разных его модификациях создается система образов в книгах "Маленькая железная дверь в стене", "Разбитая жизнь...", "Трава забвенья", "Алмазный мой венец".
Второй тип образной системы связан с расширением самого понятия персонаж, характер, с введением в это понятие элементов релятивности. Здесь композиционное единство сопряжено с одним героем,
образ которого, однако, не ограничен ни одной жизнью (во времени), ни выбором и реализацией одной возможности. Катаевский герой,обращая взгляд в прошлое, как бы проигрывает разные возможные варианты. Таков герой "Святого колодца", "Кладбища в Скулянах", "Кубика".
Мы более детально рассмотрели каждое из художественных реализаций первого типа образной системы, которая представляется более продуктивной в рамках творческой манеры В.Катаева.
Второй тип, предполагающий гораздо более условные и опосредованные формы выражения авторской позиции, на наш взгляд, успешно претворен лишь в "Святом колодце". А. в двух других произведениях - "Кубике" и "Кладбище в Скулянах" - эта сложная форма взаимодействия, переплетения и слияния элементов образной системы порой носит самодовлеющий характер, обнажая некоторое несоответствие между замыслом и воплощением.
Жанровые особенности поздней прозы в.катаева
Одной из наиболее важных и малоразработанных проблем, связанных с последними произведениями В.Катаева, является их жанровая принадлежность, вернее, очевидная тенденция к разрушению, разложению традиционных жанровых форм.
Как известно, типология по жанровому признаку имеет три ступени обобщения, соответственно которым выделяются роды, жанры и "жанровые формы" или жанровые разновидности.
Попробуем проследить, на каком из этих уровней возможно дать жанровую характеристику интересующих нас произведений. Обычно они называются повестями, но условность и приблизительность такой жанровой классификации становится ясной при более подробном рассмотрении.
Как же определяется сам жанр повести? Словарь литературоведческих терминов предлагает два принципа определения жанра. "С одной стороны под повестью понимают среднюю (по объему и охвату жизни) форму эпической прозы, которая меньше романа, но больше новеллы... Менее убедительно нередко встречающееся иное разграничение: новелла (или рассказ) отражает одно событие из жизни героя, повесть - ряд событий, роман - целую жизнь."
Нетрудно заметить, что оба определения взаимосвязаны и дают в основном количественную характеристику (в первом случае - объем произведения, во втором - охват жизненного материала в его временной протяженности). Попытки дать качественную характеристику, выявить жанрово-структурное своеобразие повести сводятся к тому, что повесть определяется как эпический жанр, в котором сохраняется традиция устного рассказывания, тяготение к спокойному, неторопливому, упорядоченному повествованию с преимущественным стремлением рассказать о чем-то, нежели изобразить что -то, то есть, иными словами, жанровое своеобразие повести нерасторжимо связано с последовательно разворачивающимся сюжетом.
Из всех перечисленных свойств повести, несомненно присущим произведениям В.Катаева, является средний объем, который вряд ли можно считать достаточным основанием для определения жанра. И здесь на помощь приходят дополнительные, уточняющие определения жанровой формы, такие как лирико-документальная, мемуаряо-автобиографичес-кая, лирико-мемуарная и, наконец, лирическая повесть.
Сами по себе эти попытки уточнения жанра очень показательны не только как отражение недостаточности одной видовой характеристики, но и как поиски жанрообразугощего признака за пределами эпи - 27 ческого рода литературы. Ведь лирическая повесть это лиро-эпический жанр, представляющий собой синтез изобразительных средств и самого подхода к отбору и обработке материала, присущих лирике и эпосу как родам литературы.
С другой стороны, документальная, мемуарная и автобиографическая (автобиография как жанр) литература сама по себе лежит за пределами беллетристики и может быть включена в художественное произведение и даже составить его суть лишь в претворенном виде, подчиненной образной структуре произведения искусства. Скорее всего, при вышеназванном уточнении жанра перечисляются те жанровые элементы-(причем далеко не все), которые присутствуют в этих "повестях". Очевидно также, что каждый из них в отдельности мало что говорит о жанровой принадлежности целого произведения, в противном случае надо предполагать эклектическое их соединение в рамках одного целого.
Сказанное лишний раз подтверждается тем, что часть этих элементов относится ко внелитературной (имеется в виду художественная литература) области, а основной жанрообразующий признак - лиризм прозы - сам по себе неоднороден и возникает при синтезе двух родо-./ вых понятий (лирики и эпоса), во многом отражающих два различных видения мира.
Добавим еще одну особенность - включение в структуру произведения высказываний публицистического, литературоведчески-оценочного характера, эссеистические рассуждения о писательском труде, его предмете и целях, технике и т.д. (В.Катаев, Ю.Олеша, В.Шкловский, О.Берггольц, В.Солоухин, В.Конецкий и др.), и мы получим картину жанровой пестроты произведений, так условно называемых повестями. Становится очевидной дистанция, существующая между их жанром и традиционным смысловым наполнением термина "повесть". Однако, уста - 28 новив эту дистанцию, мы не приблизились к решению поставленной задачи, не ответили на основной вопрос. Какие же выводы напрашиваются?
Возможно, мы имеем дело с расширением жанровых границ повести. Такое предположение вполне правомерно, так как разрушение межжан-ровых перегородок, взаимное обогащение и разложение канонических жанров, утвержденных с особой настойчивостью и последовательностью поэтикой классицизма, процесс не новый, подготовленный литературой прошлого века и получивший наибольший размах в мировой литературе XX века, когда каждое крупное произведение большого художника знаменует порой чуть ли не рождение нового жанра.
Но в нашем случае мало что удается уяснить и с этих позиций. И причин тому несколько. Во-первых, расширение границ предполагает движение, преимущественно в одном каком-нибудь направлении; так, неудовлетворенность рационализмом и аналитичностью прозаических жанров толкает писателя в поисках эмоциональной наполненности к лирической стихии, а устав от хитросплетений изощренной фантазии, он припадает к роднику жизненного факта. В общем, вариантов здесь немало.
Но с катаевскими повестями дело обстоит сложнее, так как здесь наблюдается одновременное стремление к документальности и лиризму, к почти фактографической точности и видимому пренебрежению к достоверности. Оперировать почти одними только фактами биографии своей и чужой и не брать на себя ответственность за их подлинность - это уже не просто расширение 7аировых границ за счет документальности и никак не шаг в сторону жизнеподобия, обеспеченного фактической основой, а литературный прием, который нелегко объяснить даже стремлением к субъективно-лирическому типу повествования. Способ обработки жизненного факта и пути его включения в художественное целое, где буквальная достоверность обогащается определенной функцией в произведении, становятся знаком жанрового поиска, одним из компонентов искомого единства. Б дальнейшем мы подробнее остановимся на этом вопросе.
LINK2 Характер авторского "присутствия" и особенности системы образов в произвщениях в.катаева 60-70-х годов LINK2 Новации В.Катаева в области жанра и присущий позднему творчеству писателя активный поиск новых выразительных средств во многом определили структуру произведений этого периода. В отличие от более ранних произведений, опирающихся на единый, логически разворачивающийся сюжет, в последние годы В.Катаев пишет книги со множеством сюжетных и образных центров. Он как бы выписывает несколько миниатюр, соединенных общей идеей. Мозаика образов подчиняется лирической теме. Именно таким путем писатель пытается сочетать эпически широкий охват жизненного материала с техникой художника-миниатюриста. Но это решение вызывает некоторые затруднения в достижении художественного единства, во всяком случае, читатель лишается привычной опоры - единства сюжета. Композиционная завершенность произведения оказывается связанной с позицией автобиографического героя и остальных персонажей и с взаимодействием их голосов.
Для новых повестей В.Катаева характерно ведение повествования от первого лица, присущее лирической прозе вообще. С таким построением встречаемся у О.Берггольц, В.Солоухина, Ю.Олеши и др. И это естественно, так как "в центре советской лирической ррозы - личность писателя с его богатым внутренним миром, с ее переживанишли, нравственными устоями, личность писателя,либо непосредственно - от себя - выражающая коммунистические идеалы, либо сливающаяся с личностью лирического героя, с его стремлениями, поисками, действиями." Но, являясь наиболее распространенной, такая форма не обязательна. Гораздо более органической оказывается потребность писателя непосредственно поговорить о своем труде, его процессе, целях, о своих идеалах и стремлениях, выступить не только рассказчиком, но и истолкователем. Это прямое обращение к читателю, обходящееся без "литературного средостения" выражается в "открытой позиции пи р сателя", о которой пишет Е.Иванова .
Так, проявлением "открытой позиции" автора у О.Берггольц оказываются размышления о Главной книге как о цели, достижимой усилия-тли всей жизни писателя (причем читатель приглашается к участию не только в обсуждении, но и в создании Главной книги); В.Солоухин в "Капле росы" спорит с воображаемым собеседником о жанровой принадлежности своей книги; Ю.Олеша начинает "Ни дня без строчки" с истории ее создания и в дальнейшем делится с читателем своими взглядами на современную литературу, трудностями чисто писательской техники. Все это сближает книгу с дневником, перекидывает мостики между литературой, психологией творчества и литературоведением.
В.Катаев чаще всего обсуждает с читателем, размышляет "вслух" в своих произведениях о жаярово-стилевой структуре, выносит на общее обозрение выбор и мотивацию названия, раскрывает принципы своей поэтики и понимания мира, наконец, разворачивает целую программу "нового литературного течения" - "мовизма".
Думается, что "открытая авторская позиция", в гораздо большей мере, чем обращение к читателю от первого лица, создает концен-трированность текста субъективностью, вплоть до иллюзии прямого самовыражения писателя, отказавшегося от условностей искусства. Впечатление личного контакта, прямого обращения, не опосредованного традиционными формами сгожетосложения, усиливается благодаря разом-кнутости текста на небольшие фрагменты, логически не связанные с соседними. Отвергаются каноны логизированной, упорядоченной письменной речи, усиливается стихия устного рассказа.
Объясняя фрагментарность своей последней книги, Ю.Олеша писал: "Современные прозаические вещи могут иметь соответствующую современной психике ценность только тогда, когда они написаны в один присест. Размышления или воспоминания в двадцать или тридцать строк - максимально в сто, скажем, строк - это и есть современный роман... Большие книги читаются сейчас в перерывах, в метро, даже на его эскалаторах, - для чего же тогда книге быть большой? Я не могу себе представить долгого читателя - на весь вечер." Разомкнутость романа на подобные дискретные куски подразуме - 85 вает и диктует необходимость поиска новых путей и способов достижения единства, целостности произведения.
Отчасти эта проблема решается изменением, усложнением позиции автора в повествовательной структуре. В атмосфере повышенной субъективности, присущей произведениям В.Катаева последних лет, личность, голос автора, выступающего порой как субъект и объект повествования (случай, когда повествователь и автобиографический герой тождественны), в своем самораскрытии обеспечивает цельность произведения, сопряженную с постоянством точки зрения. Разрозненные эпизоды, нанизываясь друг на друга, путем дополнения и корректировки складываются в самохарактеристику писателя в его связи с многочисленными деталями и явлениями окружающего мира, мира вещей, людей и идей.
О тонкостях взаимосвязи между повествователем и автобиографическим героем верно пишет Е.Иванова: "В мемуарных произведениях автобиографический герой и повествователь являются трудно различимыми формами авторского сознания. И тем не менее, говоря о мироощущении автобиографического героя и повествователя в "Траве забвенья"; мы можем их дифференцировать. Это люди одной биографии, но не равного жизненного итога, реализованные в книге разными художественными образами, утверждающие разные стороны единой авторской концепции." Таким образом, в силу существующей дистанции, различного фактического наполнения трех ипостасей писателя в катаевских произведениях - автор, повествователь, автобиографический герой - иллюзия непосредственного общения (читатель - писатель) оказывается обманчивой.
Похожие диссертации на Жанрово-стилевые особенности прозы В. Катаева 60-70-х годов
