Содержание к диссертации
Введение
/ ГЛАВА. СТАНОВЛЕНИЕ ЖАНРА СОНЕТА В НЕМЕЦКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XVII ВЕКА 12- 73
1.1. Национально-специфические черты появления и развития барокко в германии 12- 44
1.2. Особенности немецкого сонета (проблема традиции и новаторства) 45 - 73
2 ГЛАВА. ОБРАЗНО - ТЕМАТИЧЕСКИЙ МИР СОНЕТОВ АНДРЕАСА ГРИФИУСА 74 -132
2.1. Своеобразие религиозно - теологических сонетов а. Грифиуса 74 -109
2.2. Тема преодоления эфемерности жизни в любовных, военных сонетах и «стихах на случай» а. Грифиуса 110-132
Заключение 133 -136
Библиография 137-150
- Национально-специфические черты появления и развития барокко в германии
- Своеобразие религиозно - теологических сонетов а. Грифиуса
- Тема преодоления эфемерности жизни в любовных, военных сонетах и «стихах на случай» а. Грифиуса
Введение к работе
Настоящая работа посвящена жанру сонета в творческом наследии Андреаса Грифиуса (1616 - 1664), истории сонета в Германии и проблемам немецкого барокко.
Европейское барокко изучено основательно в работах зарубежных ученых. Основой барокковедения являются труды Г. Вельфлина, Ф. Штриха, Е. Трунца, О. Вальцеля, X. Цизаржа.1
В работах Г. Вельфлина были сформулированы признаки барокко как самостоятельной и целостной системы, он первым «сумел понять значение искусства барокко не как эпохи упадка художественных идеалов ренессанса в изобразительных искусствах».2 Немецкие исследователи, и в первую очередь Ф. Штрих, перенесли использование термина барокко в литературоведение.
В отечественном литературоведении долгое время преобладала негативная оценка литературы барокко. Выражалось это в превалировании идеологического подхода; вопросы художественности освещались слабо и односторонне, но в последние 30-40 лет ведется большая исследовательская работа по восстановлению действительного значения искусства барокко. Наиболее перспективно направление, ориентируемое на выявление национального своеобразия в отдельных странах Европы. Круг вопросов, связанных с национальной спецификой литературы барокко, разрабатывается рядом отечественных исследователей (Штейн А.Л., Плавскин З.И., Голенищев-Кутузов И.Н., Чамеев А.А.) .
Национально-специфические черты появления и развития барокко в германии
Отношение человека к действительности и к Богу, смысл человеческого существования - проблемы, ставшие определяющими в культуре XVII века. Тридцатилетняя война (1618 - 1648) и её страшные спутники (голод, эпидемии, пожары, смерть, опустошение) сформировали и общее трагическое мироощущение, и темы, и образную систему немецкой литературы этого периода. Лирика немецкого барокко откликнулась на самые насущные вопросы времени, на самую суть бытия, безраздельно поставив себя на службу своему пострадавшему и обездоленному народу.
Культурная жизнь Германии XVII века представляет сложную картину: развитие ренессансного искусства было прервано процессом Контрреформации и Тридцатилетней войной; в культурном отношении страна оказалась отброшенной назад.
В составе Священной Римской империи германской нации насчитывалось более трёхсот государств. Политическая раздробленность, отсутствие единого центра отразились и в экономике, и в культурной жизни страны, и на процессе формирования единой нормы общенационального литературного языка.
Современные ученые подчеркивают своеобразную «попытку синтеза традиционно-религиозного и научно-философского мировоззренческих принципов»11 в философских системах того периода, сосуществование противоположных течений мысли.
Философия тесно связана с вопросами веры, являвшейся неотъемлемой часть мироощущения человека XVII века. В Германии со времени Реформации любой мировоззренческий акт приобретает личностный оттенок. При этом «индивидуальное» понимается весьма специфически. М.Лютер, продолжая традиции немецкой мистики, «ego» истолковывал как «мир»; «persona» - как «вещь». В эпоху барокко лютеранская традиция трансформируется: по мысли А.В. Михайлова, человек осознает собственное «я», но не вполне обособленно - «мир воспринимается объективно, но человек еще не стал субъектом».1
Развиваются традиции средневековой мистики и в богословской мистике XVII века, «которая в историко-литературном смысле представляет собой разновидность барокко».13 Главный богословский мистик XVII века Якоб Бёме (Jakob Boehme, 1575-1624) разделял свою «философию» на собственно философию, изучающую силы Божества; астрологию, проникающую в силы природы; и богословие, постигающее Царствие Христа. Символом и средством познания Великой Тайны - Бога - была для Бёме «Утренняя заря». Беме вообще глубоко воздействовал на немецкую поэзию, включая Гете, однако влияние Беме на формировавшийся в XVII веке характер национальной поэзии «чувствуется почти осязаемо».14 Из немецких поэтов с комплексом идей Беме особенно связаны Ангел Силезский, К. Кульман, Д. Чепко, К.Р. фон Грайфенберг.
Бог у Бёме - безосновная основа всего сущего, и все, и ничто, -сущность всех сущностей (Wesen aller Wesen). И сам Бог, и природа рождаются, согласно Бёме, из некоей матрицы, родоначальницы всего сущего, обрисованной довольно туманно. Матричные сущности собираются сначала в Боге как безосновной основе, которого Бёме характеризует семью признаками, из них пять - чувственных: всемогущий, всезнающий, всевидящий, всеслышащий, всеобоняющий, всекушающий, всеосязающий. Будучи сконцентрированы в Боге, они затем изливаются (истекают) на тварный мир. Грань между Творцом и тварью проведена у Бёме нечетко. В одних случаях он говорит, что Творец не создан, но создал мир из ничего или из себя самого; в других, - что Творец и тварь имеют единую природу, -то есть сближается с мистическим пантеизмом своего предшественника Мейстера Экхарта. Бог присутствует у Бёме в природе и как нечто равное ей (мистический пантеизм), и как трансцендентная сущность, изливающаяся на мир и явленная миру как Божество. Но Божественное существо, как указывает автор, невозможно ни описать, ни выразить. Составить представление о Божественном можно только через подобия: «ибо мы живем в сем мире в частичности, сами созданы из частичности». Таким образом, и слово, и природная вещь остаются «подобием» безграничной и безусловной смысловой целостности понятия. Такое обращение с языком соответствовало барочному представлению, явление Я. Беме, наряду с реформой М. Опица, было связано с рождавшейся национальной поэзией.15
Мистический опыт в Германии постепенно отходил от Церкви, переживался лично и даже индивидуально: познание Бога - дело интуиции, дается откровением в отрешенности от земного и «непостижно уму». В период Контрреформации, «забыв об «извращениях» римско-католической (папистской) Церкви, вспомнили именно о ее мистическом характере. В то же время и внутри лютеранства намечался мистический отход от церковности к внутреннему познанию Бога - в пиетизме».16 Следует особо подчеркнуть, что объектом религиозного действия в протестантизме, широко распространенном в Германии с XVII века, становится «посюсторонний мир». Спасения теперь надлежало искать не в той или иной форме ухода из мира, а «в гуще мирской деятельности», в активной жизненной позиции.
Своеобразие религиозно - теологических сонетов а. Грифиуса
Тематически сонеты поэта многообразны, но вместе с тем наблюдается и единство его поэтической системы, объединенной, в первую очередь, философской направленностью поэзии Грифиуса.
Грифиус постоянно ищет ответ на загадку человеческого бытия у мистиков, рационалистов, стоиков. Идеи христианского стоицизма оказали серьезное влияние на поэта. Добродетель стоицизма - constantia - для него важнейший показателеь ценности человека. «Близость Грифиуса к стоицизму ощущали его современники, называвшие его «Сенекой». Но, в отличие от истинного стоика, Грифиус не может до конца проникнуться равнодушием к жизни, не может побороть в себе тяги к земным радостям».115
Тема преодоления эфемерности жизни стала объединяющим центром поэзии А. Грифиуса и толкуется поэтом именно в ключе стоицизма. Земная жизнь суетна и ничтожна, все упования человека должны быть направлены на достижение высшей цели - вечного. Во многих своих сонетах поэт пытается убедить читателей, что у человека должны быть также устои (качества), которые не подвластны тлению, и находит их: любовь, семья, дружба, мастерство, долг перед городом. И жизнь самого поэта - те же бесконечные поиски.
Барочные представления о мире - хаосе и стремление преодолеть его, найти в этом хаосе скрытый смысл постоянно пересекаются в сонетах Грифиуса. Он пропагандирует стоицизм, указывает на сущность и ничтожность земных радостей, но одновременно с этим молит Бога даровать ему хоть небольшую долю этих радостей (сонет «На завершение года 1648», Schluss des 1648sten Jahres):
Herr, vor dem unser Jahr als ein Geschwatz und Scherzen, Fallt meine Zeit nicht hin wie ein verschmelzter Schnee? Заездная T.A. Сонеты Андреаса. Грифиуса. Автореф. дисс.канд. филол. наук. Л., 1972. С. 7. LaB doch, weil mir die Sonn gleich in der Mittagshoh,
Mich noch nicht untergehn gleich ausgebrennten Kerzen!
(5-8) (Господь, перед которым наш год - болтовня и шутки, не исчезает ли мое время как, талый снег? Сделай же, если Ты мне дал солнце в полуденной высоте, чтобы человек не ушел, как сгоревшая свеча!)
Gib, dafi ich der Handvoll Jahre
Froh werde eins vor meiner Bahre!
Mifigonne mir doch nicht dein liebliches Geschenke!
(11-14);(S.32) (Дай мне, чтобы я хотя бы горсточке лет возрадовался перед моим смертным ложем! Не лишай меня Твоего великодушного дара!)
Раздумья о бренности человеческого существования приводит поэта, как указывает Т. Заездная, к размышлениям о смерти. В сонетах Грифиуса почти отсутствует изображение потустороннего мира, что «резко отличает поэзию Грифиуса от стихов современных ему религиозных поэтов (Герхарда, Шпее, Кульмана). Вместе с тем поэт говорит о страхе перед смертью, но это «страх перед Страшным судом и адскими муками». Т.Заездная рассматривает четыре сонета («Смерть», «Страшный суд», «Ад», «Вечная радость избранных») как своебразную проповедь, «в которой поэт стремится заставить человека вспомнить о неизбежном грядущем искуплении». П6 Сонет «Ад» (Die Hoik) неоднократно привлекал исследователей. Михайлов, назвав его необычным и исключительным, отмечает: «сонет, действительно написан «с той стороны»; ад для Грифиуса здесь»117 - «О Mensch! Verdirb, um hier nicht zu verderben!» (О человек! Погибни, чтоб не погибнуть здесь!). Смерть трактуется Грифиусом не только в значении разрушения и
Заездная Т.А. Сонеты Андреаса. Грифиуса. Автореф. дисс.канд. филол. наук. Л., 1972. С. 13. Михайлов А.В. Время и безвременье в поэзии немецкого барокко // Рембрандт. Художественная культура Западной Европы 17 века. М., 1970. С. 210. уничтожения, но и как освобождение от гнета материального мира и приобщение к миру духовному.
В катренах чередуются двух и восьмистопные размеры, хореи стремительно переходят в ямбы. Первые восемь строк представляют собой перечень одно и двусложных слов - коротких и отрывистых восклицаний, создается одновременно замедление ритма и необыкновенная напряженность. Перед читателем словно открывается картина страшных мучений, которые могут последовать за днем Страшного суда. Поэт, концентрируя существительные, отказывается от связного описания, показывает все грани ужаса, составляющие Ад:
Ach und Weh! Mord! Zeter! Jammer! Angst! Kreuz! Marter! Wurrne! Plagen! Pech! Folter! Henker! Flamm! Stank! Geister! Kalte! Zagen!
Ach vergeh! (Ax, боль! Убийство! Вопли! Плач! Страх! Крест! Мучения! Черви! Муки! Смола! Пытки! Палачи! Огонь!Вонь! Призраки! Холод!Робость! Ах, Уйдите!) Tief und Hoh! Meer! ffigel! Berge! Fels! Wer kann die Pein ertragen? Schluck Abgrund! ach schluck ein! die nichts derm ewig klagen!
Je und Eh! (Глубина и высота! Море! Холмы!Горы! Скалы! Кто вынесет мучения? Глоток пропасти! Ах, проглоти! Не вечно же им мучаться!
Вечно!) В терцетах вомьмистопный дактиль первых двух строк сменяется в последних строках пятистопным ямбом, в первом терцете используются три пары однокоренных слов, создавая и на лексическом, и на графическом уровне ощущение замкнутости:
Тема преодоления эфемерности жизни в любовных, военных сонетах и «стихах на случай» а. Грифиуса
Тема преодоления эфемерности жизни разрабатывалась Грифиусом глубже и серьезнее, чем другими немецкими поэтами эпохи Тридцатилетней войны. Автор не ограничивает размышления о жизни только обращением к религиозно-теологической тематике. Пусть земная жизнь - лишь мгновение, а человек - только песчинка в огромном мире, мгновение надо прожить достойно. Поэт требует от людей стойкости и мужества в борьбе с судьбой.
Поиски преодоления бренности жизни находят свое воплощение в любовной, военной поэзии и «стихах на случай».
Любовная лирика немцев тесно связана с творчеством Ф.Петрарки. Итальянский поэт с восторгом говорит о земной красоте Лауры. Как отмечает Ф. де Санктис, «содержание красоты, некогда столь абстрактное и ученое, вернее, даже схоластическое, здесь впервые выступает в своем чистом виде, как художественная реальность».
Основной способ создания женского образа в любовной поэзии немецких барочных авторов - описание любимой. Воспеваются детали, относящиеся к облику любимой: лицо, глаза, улыбка. Подтверждается неразделимость красоты и её недолговечность. Поэты предлагают либо отказаться от наслаждения быстротечной красотой, либо получить наслаждение, усиленное мыслью о её исчезновении. Авторы демонстрируют одновременно ощущение естественности ухода красоты и чувство невосполнимости утраты.
Зачастую вместо традиционных вариаций на тему «сладостно-любовной боли», описания возвышенной страсти к прекрасной юной блондинке-аристократке, «появляются разнообразные признания в любви к «старой красавице», «нищей красавице», «слепой красавице», «больной красавице» и так далее, создающие эффект неожиданного, удивительного, странного, внутренне несовместимого».160
Характерно, что у немецких поэтов мотивы любви часто переплетаются с военной тематикой. Безответная любовь приравнивается к плену, тюремному заключению («Уже не меньше года / Я у любви в плену». М. Опиц). Измена в любви ранит сильнее, чем поражение в военных действиях. Об этом пишет Юлиус Цинкгреф:
Ах, что за времена! Смятенье и тревога!..
Но в эти дни терплю я от другого бога.
Не только Марс - Амур призвал меня к войне:
Моя возлюбленная изменила мне!
Проклятье двух богов! Нет, это слишком много! (С. 184) О грусти и одиночестве вдали от возлюбленной, о «жестоких страданиях» среди людей, «которые в новое время мира наслаждаются полной ликования радостью» свидетельствует Андреас Грифиус. Поэт создал 6 сонетов, адресованных своей возлюбленной по имени Евгения. Известно, что прообразом Евгении была дочь покровителя поэта Георга фон Шёнборнера - Элизабет. По некоторым сведениям, Элизабет являлась невестой поэта, но в результате длительной разлуки (Грифиус отправился в Европу почти на 10 лет) вышла замуж за другого. В сонете «Евгении» (An Eugenien) соединены мотив одиночества и тема любви. В первых трех частях сонета варьируется мотив одиночества. Первый катрен -свидетельство о глобальном одиночестве в мире: «Ich finde mich allein und leb in Einsamkeit, I Ob ich schon nicht versteckt in ungeheure Wusten, I In welchen Tigertier und wilde Vogel nisten. I Ich finde mich allein, vertieft in herbes Leid,» (S. 35); (Я оказался один и живу в одиночестве, / Едва ли я уже не заблудился в пустыне, / Где тигр и дикие птицы гнездятся. / Я один, погружен в жестокие страдания). Поэт обращается к традиционному образу 160 Пахсарьян Н.Т. XVII век как «эпоха противоречия»: парадоксы литературной целостности // Зарубежная литература второго тысячелетия 1000-2000. М., 2001. С. 52.
111
одиночеству заблудшего (в пустыне), - восходящему к Библии. Во втором катрене поэт сужает пространство, ощущение одиночества приходит к герою в гуще радостных людей, празднующих известие о мире: «Ach mitten unter Volk, das ob der neuen Zeit I Des Friedens sich ergetzt in jauchzenvollen Lusten, I Find ich mich doch allein. Wir, die einander ktifiten / In unverfalschter Gunst, sind leider nur zu weit» (Даже среди людей, которые в новое время / Мира наслаждаются полной ликования радостью, / Я все равно один. Мы, которые целовали друг друга / В неподдельной благосклонности, сейчас, к сожалению, слишком далеко друг от друга). В терцете видна явная оппозиция: Я и Она (мое Я; та, которая есть Я). «Ich finde mich allein und einsam und betrubet, / Weil sie so fern von mir, mein Alles und mein Ich, / Ohn die mir auf dem Kreis der Erden nichts beliebet» (Я один, и одинок, и омрачен, / Потому что она далеко от меня, которая для меня все, и мое я. / Без нее мне ничего не любо на земле).
Однако в заключение сонета заявленная тема одиночества влюбленного не только не получает своего завершения, а, напротив, -абсолютно отменяется: «Doch tritt ihr wertes Bild mir stundlich vor Gesichte. / Sollt ich denn einsam sein? Ihr Bild begleitet mich./ Was kann sie, wenn ihr Bild mein Trauren macht zunichte» (Ее драгоценный образ ежечасно перед моим лицом. / Могу ли я быть одинок Ее облик сопровождает меня. / Что может она, если (уже только) ее образ делает ничтожным мою печаль). Использование enjambements и сложных синтаксических конструкций в трех первых частях стихотворения определяется формой монолога-размышления, предельно ясный синтаксис в последнем терцете соответствует форме вывода.
Кроме специальных сонетов, адресованных Евгении, встречается этот образ и в ряде других стихотворений. Так, сонет «Друзьям» (An die Freunde; (S.19) посвящен теме ухода из жизни вдали от родины. Первый катрен напоминает благословение друзьям и содержит обращение к Земле и к Небу. Во второй катрен автор включает, наряду с именем Урании (Музы астрономии), еще и имя своей возлюбленной: «Uranie, umsonst hab ich so viel gewacht! I Eugenie, ich bin eh als Ihr meint verschwunden... » (Урания, напрасно я так много бодрствовал! / Евгения, я раньше, чем вы думаете, исчезаю...).
В первом терцете, насыщенном риторическими вопросами, образ возлюбленной неразрывно связан с родиной: «Soil ich, mein Vaterland, soil ich dich nicht mehr schauen? I Soil ich mein totes Pfand der fremden Gruft vertrauen? I Scheid ich, Eugenie, ohn Euren Abschied-Kufi?» (Неужели я, мое Отечество, неужели я не увижу тебя больше? / Неужели я должен свой мертвый залог доверить чужому склепу? / Умру я, Евгения, без Вашего прощального поцелуя?). Во втором терцете поэт рисует картину прощания, в которой Евгения не сможет принять участия: «Mein Licht, Ihr werdet mir die Augen nicht zudracken I Und mit Zypressen mich und Lorbeerzweigen schmucken, I Der Myrten acht ich nicht, weil ich verwelken mu6» (Свет мой, Вы не закроете мои глаза / И не украсите меня кипарисом и лавром, / Мирт я не ценю, так как я должен увянуть).
Противостояние и вместе с тем переплетение мотивов любви и смерти свойственно поэзии барокко. Так, И. X. Гюнтер, мастер студенческих песен и стихов на случай, вводит совершенно неожиданный образ в стихотворении «При вручении ей перстня с изображением черепа». Символом любви, «нетленности чувств», «жара влечений», верности оказывается перстень. Одновременно череп на кольце символизирует смерть. Поэт пишет, что сила любви и сила смерти равновелики. Если Петрарка сожалеет, что смерть унесла возлюбленную, то Гюнтер характеризует уход из жизни как обыденное и закономерное событие. Череп - «грядущий образ», будущий облик каждого. Но стихотворение не создает трагического настроения, напротив, поэт призывает торопиться жить, ловить «в лобзанье жгучем миг ускользающий».
