Содержание к диссертации
Введение
Глава І. Д.Г. Байрон в контексте европейского романтизма 18
1. Особенности индивидуального стиля Байрона 20
2. Восприятие личности и художественного мира Байрона в Европе... 33
Глава II. Рецепция Д.Г. Байрона в России 48
1. Феномен Байрона в культурно - историческом сознании России 49
2. Этапы рецепции Байрона 71
3. Рецепция Байрона в картине мираИ.И. Козлова 102
Глава III. Рецепция цикла «Еврейские мелодии» Д.Г. Байрона в переводах русских поэтов 1810-1830-х годов 117
1. Специфические черты цикла «Еврейские мелодии» Байрона 118
2. Поэтический перевод эпохи романтизма и русские переводы «Еврейских мелодий» Байрона 128
Заключение 152
Библиография 160
Приложение 175
- Особенности индивидуального стиля Байрона
- Феномен Байрона в культурно - историческом сознании России
- Специфические черты цикла «Еврейские мелодии» Байрона
Введение к работе
Джордж Ноэл Гордон Байрон (George Noel Gordon Byron, 22.1.1788, Лондон -19.IV.1824, Миссолонги, Греция) - английский поэт-романтик, которому удалось вступить в литературный диалог практически со всеми европейскими странами.
Байрон и его творчество стали воплощением романтического идеала личности, живущей не по законам общепринятых социальных норм, а по законам собственного творческого гения. Своей судьбой Байрон дал пример свободного обращения с нравственными, политическими, религиозными и иными догмами, образец поведения человека, отвергающего те внешние условия, которые сковывают его внутренний мир. Герои его произведений -это одновременно и современники, и вечные образы дерзких гениев. «Кажется, в нашем веке невозможно поэту не отозваться Байроном... <...> Нынешнее поколение требует байроновской поэзии не по моде, не по прихоти, но по глубоко в сердце заронившимися потребностям нынешнего века» [Вяземский 1984,с.67-68].
Современников английского поэта поразил необычный масштаб художественных открытий, неординарность мышления, новаторский творческий стиль, новый взгляд на мир, новое отношение к человеку. Поэты разных стран обратились к опыту Байрона в создании образов природы, человека (сильной личности); придавали своим произведениям пафос протеста, отчаяния, «мировой скорби»; использовали в своем оригинальном поэтическом творчестве лейтмотивные образы лирики английского поэта-романтика; воспринимали тематику его творчества и тип героя который, впоследствии, получил название «байронический герой».
Творчество Д. Байрона, новаторское по своей сути, не могло оставить равнодушными крупнейших европейских авторов, среди которых в первую очередь надо называть И.В. Гете и Г. Гейне в Германии, А. де Виньи и А. де
Ламартина во Франции, А. Мицкевича и Ю. Словацкого в Польше, Д. Леопарди в Италии, А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова в России.
Предметом исследования диссертации является рецепция творчества Д.Г. Байрона в России 1810-1830-х годов XIX века. В качестве объекта исследования выступают русские переводы стихотворений Д.Г. Байрона, рецензии и критические статьи о его биографии и творчестве, помещенные в московских и петербургских журналах 1810-1830-х годов, а также оригинальные лирические произведения русских поэтов-романтиков, вступивших в диалог с английским поэтом как аспекты восприятия Д.Г. Байрона в России в контексте общеевропейской рецепции.
В России имя Д. Байрона впервые звучит на страницах «Русского музеума» в 1815 г. С этого начинается диалог русской воспринимающей среды с английским поэтом. На прошедшей в Институте Мировой Литературы им. М. Горького РАН в апреле 1988 года сессии, посвященной 200-летию со дня рождения Д.Г. Байрона, в своем заключительном слове СВ. Тураев констатировал: «<...> заседание, посвященное рецепции Байрона в России, показало почти полную неразработанность этой научной темы и вскрыло острую необходимость в обобщающих исследованиях, а также в библиографических работах» [Казнина 1988, с.339].
В 50-70-е годы XX века Байрон часто рассматривался литературоведами скорее как политический деятель, певец свободы, деятельный участник освободительного движения, нежели как поэт-романтик, во многом новатор, чью роль в истории мировой литературы и значение для мировой культуры в целом и для русской культуры в частности трудно переоценить. Между тем в настоящее время возникает задача пересмотра ряда традиционных подходов к произведениям Байрона, что связано с необходимостью вовлечения наследия поэта-романтика в широкий общекультурный контекст. В этой связи необходимо обращение к русским периодическим изданиям, воспоминаниям
современников, отечественных и зарубежных, переводам произведений Байрона в России.
Актуальность работы определяется несколькими моментами:
Потребностью современного байроноведения в новых подходах, позволяющих выявить рецепцию Д. Байрона в инонациональной культуре.
Возросшим интересом в условиях открытости современного общества к межличностной коммуникации, диалогу культур, одним из важных условий которого является перевод.
Обострившимся вниманием в современном литературоведении к истории литературной критики и ее роли в становлении национальной литературы.
Под рецепцией в диссертации понимается диалог в широком смысле слова, восприятие как часть единого процесса «воздействие - восприятие». В таком значении этот термин был предложен словацким исследователем Д. Дюришином [Дюришин 1979, с.285]. Рецепция связана с проблемой литературных взаимоотношений.
Определяя роль поэта/писателя в иноязычной среде, необходимо выяснить изменение образа человека в данной стране благодаря межличностным контактам, переписке, исследованиям биографов и другим документам. Следует учесть, что время само по себе тоже является одним из факторов, способствующих коррекции диалога между литературами.
Современникам редко бывают доступны все документы, раскрывающие личность поэта/писателя и его творчество, они обычно складывают мнение об иноязычном авторе исходя из собственных впечатлений или слухов. Последние могут трансформироваться в мифы, которые способны существенно повлиять на процесс восприятия автора потомками. Временной интервал, разделяющий создателя и интерпретатора текста, несет в себе новые возможности понимания. Кроме того, истинное
осознание иноязычного автора не может быть достигнуто путем отказа интерпретатора от своей культуры. Он интуитивно, подсознательно сравнивает чужую культуру со своей, привнося новые смыслы и в ту, и в другую.
Г. Брандес еще в конце XIX века заметил: "Существует элемент, который скорее замечается иностранцем, чем туземцем - именно расовые черты, те черты немецкого писателя, которые характеризуют его, как немца. Наблюдателю - немцу очень часто кажется, что быть немцем и человеком одно и то же, так как всякий раз, как он приступает к изучению человека, он видит перед собой немца. Иностранцу же бросаются в глаза такие особенности, на которые туземец не обратит даже внимания, потому что постоянно видит их перед собой, а главным образом потому, что сам ими отличается» [Брандес 1900, с.2].
«Горизонт восприятия» меняется от эпохи к эпохе, от одной национальной ментальносте к другой. Произведение, таким образом, целесообразно рассматривать не только внутри культуры-творца, но и между воспринимающей и воспринимаемой сторонами, что позволяет вписать литературное произведение в контекст мировой литературы и шире -культуры с точки зрения его вхождения в иноязычную литературу, культуру, которые, в свою очередь, имеет собственные «горизонты ожидания», «встречные течения».
Процесс вхождения литературного произведения одной культуры в другую может усложняться включением в диалог культуры-посредника, которая вступает в межлитературный обмен в силу исторической потребности, способствуя дальнейшему взаимообогащению литератур и тем самым их развитию. Такие контакты принято называть, вслед за Д. Дюришином, опосредованными. При этом огромное значение литературы имеет личность посредника, поскольку его интерпретация является основным фактором
воспринятая иноязычного автора или произведения в воспринимающей стране.
Наряду с опосредованными контактами выделяют и прямые, которые предполагают знакомство с оригиналом.
Принято различать также внешние и внутренние контакты. Знакомство с иноязычным автором всегда начинается с внешнего контакта: становится известно, что такой поэт/писатель существует, на него ссылаются, о нем упоминают, иногда кое-что переводят, но это знакомство пока не имеет откликов (подражаний, рецензий) в воспринимающей литературе. Внутренние контакты начинаются, когда появляются серьезные исследования, анализирующие творчество данного автора, литература о нем, художественное течение. К этому же понятию относятся так называемые «влияния» и «воздействия». Разделение контактов на внутренние и внешние позволяет проследить историю вхождения автора в иноязычную среду от мифа до полной адаптации в воспринимающей культуре.
Термин «влияние» все чаще в современном литературоведении подвергается критике, поскольку «в своем исконном значении он отдает заведомое предпочтение воспринимаемому, «воздействующему» элементу, оттесняя на задний план творческую активность воспринимающей стороны. <....>. В реальности, сравнительное изучение литератур имеет дело с диалогом и должно исходить из равноценности статусов отправителя и получателя художественной информации» [Цветкова 2003, с.20].
В вопросе рассмотрения межкультурных связей соединяются такие научные подходы, как компаративистский (А.Гегард, Г. Лансон, А.Н. Веселовский), герменевтический (Ф.Шлейермахер, Х.Г.Гадамер, П.Рикер), рецептивный (Х.Р.Яусс, В.Изер). Достижения этих научных областей позволили ввести в литературоведческую практику термин «рецепция», который, как представляется, отвечает сути диалога культур.
Компаративисты вводят в обиход понятие «влияние», оппозицию «свое - чужое». Они считают, что литературный процесс в каждой стране самостоятелен, поэтому связи между отдельными литературными процессами тоже имеют самостоятельное значение, не зависящее от внешних факторов. Кроме того, в рамках данной методологии сформулирована мысль о том, что труд писателя - не столько интимное таинство, сколько плод общественной мысли, порождение века, в котором автор живет. Поэтому в культурный диалог вступают две национальные литературы, причем, каждая из них находит в «чужой» собственные черты.
Для представителей герменевтики понимание складывается из двух начал: интуитивного постижения предмета и интерпретации. При этом ученые подчеркивают, что абсолютного понимания авторского замысла возникнуть не может из-за индивидуальности и неисчерпаемости процесса понимания. Герменевтика высказывает и другую значимую мысль: произведения искусства нельзя понять вне социокультурного контекста, вне связи с традицией породившей культуры.
Особо хотелось бы остановиться на основных идеях рецептивной эстетики, ставшей следующим важным этапом в исследовании взаимодействия культур. По своим истокам рецептивная эстетика во многом явилась реакцией на «имманентную эстетику», т.е. на идею автономности искусства, на понимание произведения искусства как самодовлеющего и самоценного произведения. Узко понятый эстетический анализ, замыкающийся рамками художественного текста, недостаточен для понимания произведения искусства. Поскольку в акте художественного восприятия приходят во взаимодействие законы произведения и опыт читателя, зрителя и слушателя, постольку их субъективные ожидания (чувства притяжения - отторжения, удовольствия - неудовольствия) опосредованно влияют и на само художественное содержание.
Таким образом, в «добытых» художественных смыслах всегда присутствует след индивидуальной и социальной психологии, воздействие доминирующих настроений, устойчивых ментальных состояний. Подлинное понимание требует включения в максимально широкую систему координат: привлечения в художественное восприятие всех знаний об эпохе, о замысле автора, о том гипотетическом зрителе и читателе, на которых рассчитывал автор.
Механизмы преемственности и наследования затрагивают такие духовно-психологические характеристики произведения, которые оказываются способны вступить в диалог с ценностными ориентациями данного общества. При этом в «первозданном» виде произведение не может бытовать на новой почве, ведь в новой исторической ситуации оно встречается с ценностями другой эпохи, другой культуры. Так реализуется потребность человека и общества в самоидентификации, стремлении среди множества художественных практик найти максимально созвучные собственному внутреннему миру. По этой причине любые процессы художественной интерпретации - это всегда обменный процесс, отличающийся движением с двух сторон: со стороны самого произведения и со стороны того «горизонта ожидания», который присущ каждой художественной эпохе.
В современном литературоведении для обозначения этого «обменного процесса» используют термин «рецепция». Мы согласны с М.В. Цветковой в том, что можно говорить о двух типах аспектов рецепции. Это «аспекты, связанные с вхождением текста в воспринимаемую среду» (переводы, адаптации; цензурные купюры, редакторская правка; издания и переиздания; критические работы; литературоведческие труды; литературные биографии; читательская реакция), и «аспекты, связанные с вхождением воспринимаемого произведения в творчество других авторов» (эпиграфы, цитаты, аллегории,
реминисценции, заимствование, литературная полемика, стилизованное подражание, пародирование и т.п.) [Цветкова 2003, с.11].
В диссертационном исследовании предполагается рассмотреть романтические переводы стихотворений Д. Байрона, литературно-критические статьи, появившиеся в журналах 1810-1830-х годов, читательскую реакцию, то есть аспекты, связанные с вхождением текста в воспринимающую среду, или, как их еще называют в рецептивной эстетике, примеры репродуктивной рецепции. Из примеров продуктивной рецепции (аспектов, связанных с вхождением воспринимаемого произведения в творчество других авторов) коснемся заимствований и реминисценций.
Перевод является одним из наиболее важных аспектов рецепции. Авторы книги «Система «литература» и методы ее изучения» (1998) В.Г. Зинченко, В.Г. Зусман, В.И. Кирнозе считают переводчика соавтором оригинального текста. Он, переводчик, играет очень важную роль в процессе вхождения литературного произведения в инокультурное пространство, поскольку является одновременно читателем, представителем воспринимающей культуры и интерпретатором текста, который должен встать на позицию читателя, принадлежащего к традиции автора. Переводчик становится соавтором, так как создает новое, ориентированное на читателей своей культуры, произведение и при этом опирается на культурную традицию автора оригинального произведения. Он находится между двух национальных (и индивидуальных) картин мира, сближая их посредством своего творчества.
Действительно, переводческое познание можно рассмотреть как творчество интерпретации подлинника и сохранения индивидуального стиля переводчика. Характерные черты переводческого познания - личностное, творческое отношение переводчика к оригиналу; познание через культуру, а также через язык перевода и структуры «перевоплощенного» произведения. Отличительной особенностью поэтического перевода является выход в литературную практику, что выступает завершающим этапом познания
переводимого произведения, критерием проверки его истинности. <...>. Таким образом, перевод есть синтез творческого своеобразия автора и индивидуальности самого переводчика [Чоговадзе 2000, с. 10].
По мнению В.М. Жирмунского, «творчески освоенные переводы органически входят в состав литературы, к которой принадлежит переводчик, включаются в закономерную последовательность ее развития, занимая в ней место не вполне совпадающее с тем, которое занимает оригинал в своей родной литературе». Изучение переводов «представляет большой принципиальный интерес» и позволяет «осмыслить переводную литературу как органическую часть оригинальной, определить ее место в русском литературном развитии XVIII - XX вв.» [Жирмунский 1981, с.5].
Художественная критика является еще одним важным аспектом рецепции творчества и личности поэта/писателя в иноязычной культуре. По словам исследовательницы О. Вайнштейн, «идеальным читателем мыслится и критик-филолог [после самого автора, который курсивом выделяет мысли как читатель, записывает критические замечания, что тоже след читателя], но не просто адекватно толкующий, а способный к подражанию, воспроизведению и сотворчеству критик - расширенный автор» [Вайнштейн 1994, с.408].
В эпоху романтизма художественная критика рассматривалась не как прикладная дисциплина, а как сложная индуктивно-аналитическая деятельность, направленная на познание произведения, исходя из его собственной природы. Деятельность критика обращена на своеобразное продолжение и завершение бытия художественного произведения, т.е. критик должен ввести то или иное произведение в контекст художественного процесса, определить его место в панораме художественной всеобщей традиции. С этой точки зрения любое произведение не завершено, поскольку вне критического анализа оно еще не обладает той рефлексией и самосознанием, которые необходимы для понимания его места в общих тенденциях художественного сознания. Следовательно, деятельность критика
не сводится только к узкому пространству произведения, а развертывается в сложном контексте духовной жизни. Критик не просто оценивает взаимосвязи и соотношения между разными выразительными средствами, языковые традиции и новаторство автора, а соотносит явления, получившие художественное воплощение, с социокультурным пространством.
В рамках русской литературной критики первой трети XIX века шло формирование эстетики, публицистики, философской мысли и истории литературы. Сочинители 1810-х-1830-х годов видели в критике одновременно и средство воздействия на литературу и «зеркало» литературно -общественного развития эпохи: «Журнал есть род архива, в коем <...> потомство будет искать нашей литературной деятельности» [Надеждин 1972, с. 121]; «состояние критики само по себе показывает степень образованности всей литературы» [Пушкин 1994, т.П, с.90], «<...> она [критика] дает понятие об отношениях писателей между собою, о большей или меньшей их известности, наконец, о мнениях, господствующих в публике» [Там же, с.90]; «журналы критику не должны ли отчасти причислить к разряду записок? Не показывают ли они также многообразных сторон своего времени, страстей его, мнений, подробностей быта?» [Полевой 1939, c.VIII].
Критика объединяет, синтезирует многоликую картину литературной жизни. Пушкинская эпоха была наилучшим, благоприятным временем для порождения- «мифов творения», поскольку именно тогда русская светская литература впервые достигла той степени развития, когда появилась необходимость осмыслить пройденный путь и наметить дальнейший. В русской литературной критике были представлены две основные модели создания «самобытной» словесности: > первая модель предполагала непосредственную зависимость от
западноевропейского влияния (Н.И. Греч, П.П. Свиньин, И.В.
Киреевский, Н.И. Надеждин и др.);
> вторая модель осуществлялась за счет обращения к прошлому (С.Н. Глинка, В.К. Кюхельбекер, П.А. Катенин, Н.И. Бахтин, СП. Шевырев и
ДР-)-
Разумеется, отдельные литературные концепции могли строиться на
основе взаимодействия общих моделей (О.М. Сомов, Ф.В. Булгарин, А.А.
Бестужев, В.Т. Плаксин и др.).
1810-1830-е годы - время обретения русской литературой
национального содержания, национальной литературной формы; начало
творческой зрелости русской литературы. Самые глубокие для начала XIX
века художественные идеи были высказаны в поэзии, которая стала первой
среди других родов литературы. Несколько причин способствовали расцвету
поэзии в это время:
Нация находилась на подъеме, переживая патриотический порыв, связанный с военными победами 1812 года и ожиданием правительственных реформ.
В среде дворянства сложился новый класс образованных, европейски мыслящих людей.
Еще в конце XVIII века создалась почва для открытий, реформ в области литературного языка.
Одним из тех, кто способствовал становлению русской литературы 1810-1830-х годов, был Д.Г. Байрон. Вокруг его творчества велись дискуссии, в результате которых выделялись приемлемые и неприемлемые для русской романтической литературы черты.
Научная новизна заявленной темы связана с отсутствием целостного концептуального исследования рецепции Д.Г. Байрона в культурно-историческом сознании России 1810-1830-х годов. В работе привлекаются ранее не использованные материалы: статьи, рецензии, помещенные в Московских и Петербургских журналах начала XIX века; вводятся в научный оборот не переведенные на русский язык монографии Т. Лупера, Д.Г.
Робертсона, Ф.В. Мартина, М.К. Джозефа, раскрывающие специфику индивидуального стиля Д.Г. Байрона.
Целью исследования является осмысление рецепции Д.Г. Байрона в России с 1810-1830-х годов в общеевропейском контексте.
Цель обусловливает частные задачи диссертационного исследования:
Обозначить своеобразие картины мира Д.Г. Байрона и те черты его индивидуального стиля, которые станут причиной европейской и русской рецепции в 1810-1830-х годах.
Исследовать романтические переводы лирики Д. Байрона (на примере цикла «Еврейские мелодии») и литературно-критические статьи об английском поэте, появившиеся в 1810-1830-х годах в России как наиболее существенные аспекты репродуктивной рецепции.
На примере рецепции Д. Байрона в картине мира И.И. Козлова осмыслить понятие «встречное течение».
Материалом исследования послужили: поэтическое наследие Д.Г. Байрона, русские переводы стихотворений цикла «Еврейские мелодии», выполненные Н. Гнедичем, Н. Маркевичем, Д. Ознобишиным, М. Лермонтовым, в которых отразилась специфика романтического перевода, а также стихотворения и переводы И. Козлова. Материалом исследования истории рецепции Д.Г. Байрона явились также литературно-критические статьи, переводные и русские, помещенные в журналах «Вестник Европы», «Соревнователь Просвещения и благотворения», «Сын Отечества», «Московский телеграф» и др. в период с 1810 по 1830 годы; дневниковые записи и воспоминания русских поэтов, переводчиков.
Теоретико-метологическая основа диссертационного исследования.
1. Результатами длительного и плодотворного изучения личности и
творчества Байрона в отечественной и зарубежной филологической науке
стало существование к сегодняшнему дню достаточно большого
количества исследований разного уровня на всех европейских языках.
Фундамент современного российского байроноведения составили работы таких ученых, как Н.Я. Дьяконова, А.А. Елистратова, В.М. Жирмунский, М.С. Кургинян, А.С. Ромм, Л.В. Сидорченко, Д.М.Урнов, И.О.Шайтанов и др. В развитии зарубежного байроноведения основополагающую роль сыграли труды Б. Блэкстоуна, Э. Босттера, Р. Гликнера, М. Джозефа, Э. Догерти, В. Кальверта, Л. Марчанда, Д. Макганна и др. Приходится констатировать, что соотечественники Байрона уделяют его творческому наследию недостаточно внимания. Они выдвигают на первый план другие фигуры поэтов-романтиков. Это, прежде всего, У. Вортсворт, Д. Ките, С. Кольридж, Т. Мур. Необходимо обратить внимание и на то, что большинство зарубежных авторов в качестве основного метода исследования выбирают биографический (причем часто с элементами психоанализа). Однако именно в работах зарубежных ученых возникла проблема использования библейского материала в творчестве Байрона, тогда как в российском байроноведении она не становилась предметом специального исследования. Исключением является, пожалуй, появившаяся в 2003 году диссертационная работа Е.Н. Михайленко «Библейские темы и мотивы в позднем творчестве Д.Г. Байрона». В 1991 году вышел сборник статей «Великий романтик. Байрон и мировая литература» (М.: Наука, 1991); его авторы затрагивают такие проблемы, как место Байрона в истории мировой литературы (СВ. Тураев), природа магического влияния байроновской личности и созданных им образов (Н.Я. Дьяконова), роль Байрона в становлении русского романтизма (В.И.Сахаров), значение байроновского импульса в творчестве Лермонтова (A.M. Зверев) и др.
Вопросы русско-зарубежных связей и рецепции в отечественном литературоведении освещены в работах М.П. Алексеева, А.Н. Веселовского, Н.В. Драгомирецкой, В.М. Жирмунского, В.Г. Зусмана, Н.М. Ильченко, Н.И. Конрада, В.И. Кулешова, Ю.Д. Левина, Н.П.
Михальской, С.А. Небольсина, И.Г. Неупокоевой, Л.И. Никольской, И.К. Полуяхтовой, Л.Р. Радченко, М.В. Цветковой и др.
Труды С.С. Аверинцева, Г.Р. Гачечиладзе, А.И. Гиривенко, В.Н. Комиссарова, Ю.Д. Левина, И. Левого, Л.Л. Нелюбина, М.Ю. Рябовой, П.М. Топера, А.В. Федорова, Е.Г. Эткинда и др. стали основой исследований в области теории и практики перевода.
Об истории литературной критики и журналистики писали: А.И. Акопов, Л. Алябьева, М.Б. Велижев, С. Весин, О.В. Голубева, Б.И. Есин, В.И. Кулешов, Н.И. Мордовченко и др.
Методика работы ориентирована на сравнительно-исторические исследования аспектного типа. В диссертации рассматриваются переводы, литературная критика, оригинальные произведения русских авторов, связанные с творчеством Д.Г. Байрона. Аспектный принцип сочетается с хронологическим, поскольку в работе выделяются этапы вхождения Д. Байрона в русскую литературу XIX века. В диссертационном исследовании используются элементы сравнительно-типологического, историко-биографического методов, которые соотносимы между собой и могут быть системно использованы в рамках исследования.
Научно-теоретическая значимость работы заключается в том, что она вносит вклад в изучение творчества Д.Г. Байрона в России первой трети XIX века.
Основные положения диссертации представляют интерес с точки зрения их практической значимости. Результаты исследования могут быть использованы в общих курсах по истории английского и русского романтизма, истории литературной критики; в спецкурсах и спецсеминарах по творчеству Д.Г. Байрона, по теории и практике поэтического перевода, межкультурной коммуникации.
Апробация работы. Отдельные положения диссертации были представлены в виде докладов и сообщений на межвузовских и
международных научных конференциях: «Литература Великобритании в европейском культурном контексте» (Н. Новгород, 2000), XVI - Пуришевские чтения «Всемирная литература в контексте культуры» (М., 2004), XVII -Пуришевские чтения «Путешествовать - значит жить» (Х.К. Андерсен) Концепт странствия в мировой литературе» (М., 2005), «Русско-зарубежные связи» (Н. Новгород, 2005). По теме диссертационного исследования опубликовано 6 работ.
Структура исследования определяется поставленными задачами и исследовательским материалом. Диссертация состоит из Введения, трех глав, Заключения, Библиографии, которая состоит из 224 русскоязычных и 55 англоязычных названий и Приложений. Общий объем диссертационной работы 214 страниц, основной текст- 159.
Основные положения диссертации, выносимые на защиту:
Восприятие личностного и художественного мира Д.Г. Байрона в Европе первой половины XIX века носило ярко выраженный национальный характер.
Своеобразие историко-литературного освоения творчества Д.Г. Байрона в России определяется динамикой развития русской литературной критики и русской национальной литературы романтического направления.
В своем становлении и развитии русская рецепция Д. Байрона XIX века прошла этапы, соответствующие этапам освоения русской литературой своего места в литературном процессе европейского романтизма.
Цикл «Еврейские мелодии» - одно из наиболее переводимых в начале XIX века произведений, поскольку отвечало мироощущению переводчиков эпохи романтизма.
Особое место среди переводчиков Д.Г. Байрона занимает И.И. Козлов, снискавший популярность «второго Байрона» не только в России, но и за рубежом.
Особенности индивидуального стиля Байрона
Юношеский период (1807-1812) творческого пути Д.Г. Байрона связан с выпуском сборника «Часы досуга» (Hours of Idleness). Дебют не прошел незамеченным в литературных кругах Англии.
10 марта 1812 - вышли в свет две первые песни новой поэмы «Паломничество Чайльд Гарольда» (Childe Harold s Pilgrimage), сразу сделавшие имя лорда Байрона знаменитым.
Лондонский период (1812-1816) - время трудной для Д.Г. Байрона романтической славы. Новый жанр лиро-эпической поэмы увеличил славу Байрона как неистового, одинокого романтика. Именно в эти годы Д. Байрон создает цикл «восточных поэм», в который вошли поэмы «Корсар» ("The Corsair", 1814), «Лара» ("Lara", 1814), «Паризина» (Parisina, 1816), «Осада Коринфа» ("The Siege of Corinth", 1816). Герой Д.Г. Байрона, представленный в этих произведениях, всегда чужой среди людей. Часто он - человек, презревший законы и запреты существующей морали, разбойник, пират, но в глубине его ожесточившегося сердца не умерло благородство. Его последняя надежда, последняя связь с жизнью - в любви. Герой английского поэта цельно и закончено вобрал в себя разнообразные романтические черты, замкнувшиеся в нем единством биографии и образа. Вторым важным циклом этого периода становится ряд стихотворений, объединенных личностью Наполеона, которого Д.Г. Байрон считает героем-романтиком: «Ода с французского» ("Ode from the French"), «Прощание Наполеона» ("Napoleon s Farewell. From the French") и др.
В промежутке между началом и завершением цикла о Наполеоне Д. Байрон создает «Еврейские мелодии» ("Hebrew Melodies") - двадцать три стихотворения, появившиеся в начале 1815 года с уведомлением, что они написаны для сборника еврейских мелодий мистером Брэхамом и мистером Натаном. Библейские сюжеты отобраны таким образом, что представляют небольшую, но исчерпывающую антологию романтических мотивов: обреченность тирана, величие героя, красота самоотречения, страдание народа. И все это объединено лирически в душе певца, знающей отчаяние, но готовой воскреснуть в подвигах.
Май-октябрь 1816 года - швейцарский период, когда появляется сборник, в который вошли стансы к Августе и новая поэма «Шильонский узник» ("The Prisoner of Chillon"). В то же время написаны небольшие лирические поэмы «Тьма» ("Darkness") и «Сон» ("The Dream"), начата философская драма «Манфред» ("Manfred").
Ноябрь 1816-1823 годы - итальянский период, во время которого написаны «Беппо» ("Верро: A Venetian Story", 1817), «Жалоба Тассо» ("The Lament of Tasso" 1817), историческая поэма «Мазепа» ("Mazeppa", 1818), «Пророчество Данте» ("The Prophecy of Dante", 1819). Кроме того, появляется цикл исторических трагедий, включающий такие произведения Д.Г. Байрона, как «Марино Фальеро» ("Marino Faliero", 1820), «Сарданапал» ("Sardanapalus", 1821), «Двое Фоскари» ("The Two Foscari", 1821). В драматическом цикле Байрон представил несколько вариантов решения исторического конфликта сильной личности со своим временем. Параллельно с ними до самого отъезда в Грецию он продолжает работать над поэмой «Дон Жуан» ("Don Juan", 1817-1823). 1823-1824 г.г. - греческий период, связанный в большей степени с политической деятельностью и смертью лорда Байрона.
Д.Г. Байрон в своем творчестве опирался на разнообразные традиции европейской литературы XVIII века и современных ему романтиков. Все, что он воспринял от своих предшественников, было переосмыслено в соответствии с его собственным мироощущением и творческим кредо. В результате образы, созданные Байроном, оказались несравнимы со своими литературными предтечами по масштабности и значительности. Будучи, несомненно, романтиком по своему мировоззрению и следуя традициям романтизма, Байрон представляет собой явление, далеко выходящее за рамки какого бы то ни было литературного направления. Он вырабатывал свои собственные творческие и эстетические принципы и применял оригинальный подход даже к тем проблемам и образам, которые являлись знамением времени и, что называется, «носились в воздухе».
Вторая половина XVIII века - время кризисное. Просветители развенчали христианскую мораль как мораль приоритета долга перед желанием, интересов государства перед интересами личности. Веру подчинил себе здравый смысл. Самые, казалось, бесспорные вещи стали подвергаться анализу. Для человека XVIII столетия это означало кризис веры.
Бурное развитие наук, рост промышленности свидетельствовали о величии человека, о его всемогуществе. Но с другой стороны, великие открытия ставили перед человечеством все новые и новые проблемы, а это заставляло сомневаться во всесилии разума.
Состояние человека той эпохи аллегорически выражено У. Бекфордом (1760-1844) в повести «Ватек» (1786). Путь человечества к вершинам познания ассоциируется с башней до небес, а Ватек, герой повести, восходит к звездам по одиннадцати тысячам ступеней, подобно тому, как человеческий разум проникает в тайны мироздания.
Просветители помещали своего героя, среднего человека, в самые исключительные условия, чтобы вернее проследить проявления его страстей, пороков, добродетелей, чтобы каждое его действие могло иметь самые серьезные последствия. Такие исключительные обстоятельства впоследствии выбирали «готики», романтики. Но их цели были иными: наиболее объемно, контрастно, выразительно изобразить исключительного героя.
Д. Дефо (1660/1661-1731) помещает Робинзона на необитаемый остров. Что станет делать обыкновенный человек в полном одиночестве и без надежды на спасение? В дальнейшем у самого Дефо мотив буквального одиночества переосмысливается. Герои оказываются одиноки в мире людей. Молль Флендерс, например, ниоткуда не ждет помощи. Она, подобно Робинзону, рассчитывает только на себя. Как сможет она примирить свои высокие притязания и ограниченные возможности, связанные с ее социальным положением? Именно эта проблема движет сюжет произведения.
Байрон будет интересоваться одинокой личностью, но одинокой в силу своей исключительности. Одиночество для Байрона - не одно из условий эксперимента, как это было у просветителей, а неотъемлемая характеристика образа.
Другой английский просветитель, С. Ричардсон (1689-1761), поднимает вопрос о необходимости направлять в нужное русло естественные дарования человека. Он вводит в литературу образ человека разнообразно одаренного, но порочного и развращенного, подтверждая концепцию просветителей о роли воспитания в формировании личности.
Феномен Байрона в культурно - историческом сознании России
Имя Байрона стало входить в русское сознание на фоне крупных изменений социокультурных условий. Русское общество переживало подъем национальной культуры, вызванный итогами Отечественной войны 1812 года и либеральными реформами правительства Александра І в области образования и культуры. Французская революция заставила русское общество осознать свою включенность в общеевропейскую жизнь, поэтому значительное экономическое, политическое и культурное отставание России от развитых западноевропейских стран остро переживалось русской передовой общественной мыслью. В политической, социальной и духовной жизни общества на первый план выходит вопрос о путях дальнейшего национального, исторического и культурного развития страны. Либеральные реформы Александра I породили веру в возможность для России избежать «ужасных потрясений Европы» и путем мирных реформ, а не революций, воплотить в жизнь высокие идеалы Просвещения.
Литература в этот период приобретает исключительное значение в духовной и общественной жизни, становится ареной не только культурной, но и идеологической борьбы. В поисках ответов на злободневные вопросы современности русская общественная мысль обращается к опыту западноевропейских стран. Острая журнальная полемика, разразившаяся в этот период, наглядно демонстрировала разнообразие подходов к решению наболевших вопросов, отражавших, в свою очередь, расстановку сил в русском обществе. В борьбе литературно-общественных объединений и группировок определяются две наиболее значительные концепции: первая -продолжение изоляции русской культуры от «развращающего» влияния Европы, культивирование патриархальных традиций, утверждение уникальности и самобытности русского пути развития (С.Н. Глинка, В.К. Кюхельбекер, П.А. Катенин и др.); вторая - освоение западноевропейского духовного опыта и привитие его на русскую почву (Н.И. Греч, П.П. Свиньин, И.В. Киреевский и др.). Отдельные авторы (О.М. Сомов, Ф.В. Булгарин, А.А. Бестужев и др.) считали возможным совмещение обеих моделей.
К началу 1820-х годов, по утверждению В.М. Жирмунского, увеличилось количество книжных издательств, журналов, литературных альманахов и других изданий, менялась система гуманитарного образования в школах и университетах, изменялся и социальный статус писателя, и отношение к литературе читателя [Жирмунский 1978, с.22].
Как отмечает А.В. Лашкевич, «К концу второго десятилетия XIX века в России складывается профессиональная литература, художественное творчество перестает быть уделом немногих избранных и становится средством массового коммуникативного процесса» [Великий романтик 1991, с. 160]. В течение примерно полувека в России формируется литературное сознание в его современном виде, определяются его основные компоненты.
В условиях русской культуры начала XIX в. литература играла доминирующую роль. Авторы книги «Литературные кружки и салоны» - М. Аронсон и С. Рейсер - подчеркивают, что «в XVIII в. поэзия как-то тянулась за живописью, и Державин и Дмитриев, разные люди в литературе, увлекались передачей в поэзии красок, то живопись XIX в. уже тянется за литературой. ... В начале XIX в. русское общество было уже сильно насыщено литературой. Поэтому если не все тогдашние кружки и салоны носили явно литературный характер, то все они представляют для литературоведа тот интерес, что они культивируют литературу, что беседы в них часто вращаются вокруг нее...» [Аронсон, Рейсер 2001, с.20]. Кроме того, на литературу как культурный феномен возлагались еще социально-политические задачи, главные из которых - место России в мировом пространстве, сплочение русского народа, осознавшего свою самобытность (идея народности). В начале XIX века произведения русских писателей могли увидеть свет, прежде всего, на страницах журналов; они же являлись средоточием художественной критики и полемики; в журналах читатель мог получить информацию о культурной жизни страны и, что немаловажно, Европы.
Почти вся периодика первой трети XIX века была сосредоточена в Петербурге (приблизительно 30 журналов) и Москве (приблизительно 25 журналов). Петербург превосходил Москву не только количеством периодических изданий, но и их качеством, ведь наиболее передовые, максимально отвечающие духу времени журналы выходили именно здесь. И это не случайно: в течение всей первой четверти XIX века (до поражения декабристов на Сенатской площади) Петербург был центром передовой общественной мысли, поскольку в нем сосредоточено было большинство общественно-политических и общественно-литературных изданий.
Одно из первых мест среди петербургских изданий по качеству материалов, составу сотрудников и строгой периодичности (выходил регулярно раз в неделю) занимал журнал Н.И. Греча «Сын Отечества», в патриотических размышлениях которого через ключевые слова Бог, царь и Отечество заложен был некий символический смысл, пробуждавший национальное самосознание читателей. Так в каждом номере «Сына Отечества», например в 1812 году, можно было найти красноречивые воззвания и мысли на тему национальной свободы, возбуждавшие национальный героизм в сердцах защитников Отечества, или ненависть к врагам его, или участие к пострадавшим в великом деле. С той же целью помещались выписки из иностранных газет о ходе французских дел, о восстании Европы.
Специфические черты цикла «Еврейские мелодии» Байрона
Отвлеченным от заданной темы лирико-философским излиянием является стихотворение "If that high world" («О, если там, за небесами»). Оно написано о том, что всегда волновало Байрона (и его друга П. Шелли) - о бессмертии души. Поэт хотел бы в него верить - ведь это утешительная вера. Но сомнение гораздо сильнее. С точки зрения ортодоксальной религии, сама условная форма («если там за небесами») уже кощунственна. Об этом стихотворении композитор И. Натан в своих воспоминаниях писал, что короткое if (если) в начале этого стихотворения привело к бесчисленным нападкам на поэта - его обвиняли в атеизме [Looper 1978, р.462]. А герою и нужно бессмертие лишь для того, чтобы соединиться на небе с тою, с кем на земле был он разлучен, чтобы забыть о страданиях, выпавших на его долю, как и на долю всех смертных.
Сходные размышления, также носящие общефилософский характер, звучат и в стихотворениях "When coldness wraps this suffering clay" («Когда наш прах оледенит...») и "All is Vanity, Saith the Preacher" («Все суета, сказал Учитель»). Обе «мелодии» навеяны Экклезиастом, но направление мысли Байрона не религиозное, а мирское, светское. Первое из них даже не имеет прямых параллелей в библейском тексте, и поэт в сущности мечтает только о свободе от земных пут, которая представляется ему возможной лишь с окончанием жизни.
Выход из тесных рамок чувственного бытия кажется Байрону необходимым для того, чтобы раскованный и неограниченный дух мог приобщиться к высоким и вечным тайнам вселенной - идея в сущности фаустовская, хотя Байрон в то время еще не читал трагедии Гете [Robertson 1925, р.379]. Так же точно и вторая из названных «мелодий» от имени библейского персонажа выражает общие мысли о бренности и нищете жизни, о печали одинокой души.
Ничего от традиционно религиозного мировоззрения здесь нет - менее всего от христианских надежд на блаженство посмертного существования. Библейские мифы, заимствованные из Ветхого Завета, ситуации, исторические повествования, произведения восточной мудрости, песнопения — пестрота сюжетов и жанров, представленных в Библии, - оказываются для Байрона формой, в которую облекаются его сомнения и философско-религиозные поиски. В письме к Анабелле Мильбэнк от 3 марта 1814 года Байрон писал: «Религия - это источник, в котором я никогда не нахожу и вряд ли когда-нибудь смогу найти утешение...» [Байрон 1963, с.94].
Религия Байрона - «естественная религия», основанная на искреннем и глубоком чувстве преклонения перед мудрым творцом мира. Сам Байрон неоднократно подчеркивал, что о религии знает очень мало; что религии не существует; что лучше избегать религии и пр. Однако это не означает, что Байрон отрицал ее, был атеистом. Он не принимал ортодоксальных идей, был против иудаизма, кальвинизма как таковых, но не против Библии в широком смысле. Библия давала Байрону пищу для философских размышлений, ставила перед ним вопросы, ответы на которые он пытался найти, но не всегда успешно. Это была одна из его любимых книг, которая сопровождала его даже во время последнего путешествия. Такое пристрастие, однако, не свидетельствует о религиозности поэта в привычном смысле этого слова. Байрон, как известно, был равнодушен к Новому Завету, хотя многое из нравственного учения Христа принимал. Его восхищала «дикая» поэзия Ветхого Завета, описанные здесь героические события, высокие страсти, архаическая этика [Looper 1978 р.57]. По наблюдению современного исследователя С.Н. Зотова, «В определенном смысле в Новом Завете все уже случилось, тайна будущего открыта, или: в будущем уже нет тайны - есть Судный день как реальность, заданность», а романтиков, в том числе Байрона, привлекает недосказанность Ветхого Завета, его тайна» [Зотов 2001, с. 132].
У Байрона во многие библейские мотивы не случайно привносится героическая тема, или, во всяком случае, она заметно усиливается. Таково стихотворение «Jephtha s Daughter» («Дочь Иевфая»), где девушка добровольно приносит себя в жертву, чтобы отец мог выполнить обет, данный Богу, который ниспослал ему победу над врагами. В предсмертную речь дочери Иевфая Байрон вводит гордые слова, отсутствующие в «Книге судей».
