Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Религиозные аспекты творчества 25
1 Фрэнсис Томпсон и католическая поэзия (Д. М. Хопкинс и К. Пэтмор) 25
2 «Designer Infinite». Личный Бог. - «Гончая небес» («The Hound of Heaven») 34
3 Путь Франциска Ассизского - от Бога к Природе 43
4 Категория страдания как религиозный аспект поэтики 49
5 «Универсальный религиозный символизм» 56
6 Солнце и Крест 56
7 Новое язычество 58
8 Религиозный символизм. Поэма «Госпожа мечты» («The Mistress of Vision») 61
9 Эстетика литургии как поэтическая эстетика 66
10 Религиозная проблематика малых жанров 70
ГЛАВА II. Теория поэтического творчества 75
1 Этика и поэтическое творчество 75
2 Истина и поэзия 80
3 Воображение и фантазия. Томпсон и Кольридж 81
4 Детство и поэзия. Эссе «Шелли» («Shelley») 85
5 «Поэзия о поэзии» 87
ГЛАВА III Поэтический стиль и стих 92
1 Поэтический стиль 92
2 Язык обыденный и язык поэтический 93
3 Выбор слов и индивидуальный поэтический стиль 94
4 Два стилистических полюса - «Песни сестры» («Sister Songs») и «Упавший тис» («A Fallen Yew») 95
5 Поэтический стиль «Гончей небес» («The Hound of Heaven») 99
6 Стих 103
7 Концепция взаимодействия метрики и ритма Ф. Томпсона и К. Пэтмора 104
8 Особенности стиха малых поэтических произведений 106
9 Стих од - «Laus Amara Doloris», «Ода к заходящему солнцу» («Ode to the Setting Sun»), 10 «Ода восходящего солнца» («Orient Ode»), «Гончая небес» («The Hound of Heaven) 108
11 Метрические и ритмические особенности поэмы «Госпожа мечты» («The Mistress of Vision») 110
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 113
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 116
- Фрэнсис Томпсон и католическая поэзия (Д. М. Хопкинс и К. Пэтмор)
- Этика и поэтическое творчество
- Поэтический стиль
Введение к работе
Биографические сведения
Жизнь и творчество английского поэта Фрэнсиса Джозефа Томпсона (Francis Joseph Thompson 1859-1907) представляют значительный интерес не только для истории английской литературы. С конца XIX века и до настоящего времени они продолжают привлекать внимание критиков, специалистов по вопросам викторианской поэзии и деятелей религиозных движений во мнопгх странах как крайне незаурядное и многоплановое явление периода рубежа веков. В целом в английском1 и американском литературоведении2 в изучении творчества поэта преобладает биографический подход, при котором отдельные аспекты поэтики Томпсона рассматриваются как часть общей картины его духовной биографии. Биографическими в той или иной степени являются почти все исследования, посвященные поэзии Томпсона. В данной работе предполагается иной подход, основанный не только на биографическом материале, но и на изучении поэтики текстов Томпсона, с учетом того, что события жизни поэта, находя определенный резонанс в его произведениях, включались в его общий поэтический замысел и приобретали не только эмоционально-эстетическую, но и религиозно-философскую, онтологическую значимость.
* * *
Фрэнсис Томпсон родился 18 декабря 1859 года в Престоне. Его отец - Чарльз Томпсон (Charles Thompson) был врачом, мать - Мэри Тернер Мортон (Mary Turner Morton) была дочерью банковского служащего. Чарльз Томпсон, принявший католичество в период расцвета Оксфордского движения, оказал немалое влияние на формирование мировоззрения и религиозных убеждений сына. Сам Томпсон позднее неоднократно признавал, что так или иначе его жизнь и творчество были связаны с идеями Оксфордского движения: «Все мы пишущие ныне, прямо или косвенно являемся наследниками Оксфордского движения».3
1 Megros R.L. Francis Thompson. The Poet of Earth in Heaven, Wright Т.Н. Francis Thompson and his poetry.
Butter P. Francis Thompson.
2 Thomson P.K. The Francis Thompson. A critical biography.
3 Цит. no: Thomson P.K. The Francis Thompson. A critical biography, N.Y, 1961, p. 16
В семье будущего поэта интересовались литературой, но непосредственное отношение к ней имели только два брата Чарльза Томпсона - Эдвард Хили Томпсон (Edward Healy Thompson), чьи теологические труды пользовались большой популярностью, и Джон Костл Томпсон (John Costall Thompson), издавший в 1848 году сборник стихов «Мечта о свободе» («A Vision of Liberty»). Если от отца Фрэнсис Томпсон унаследовал глубину религиозного чувства, то от матери он воспринял крайне эмоциональное и яркое воображение, что впоследствии во многом предопределило характер его поэтических произведений.
Поступлением осенью 1870 года в возрасте одиннадцати лет в католический колледж Ашо (Ushaw) формально заканчивается детство Томпсона и начинается второй период в жизни поэта (1870 -1880). Основное влияние на него в колледже оказывала не столько учеба, как отмечает автор книги, посвященной жизни и творчеству поэта «Дорогами Фрэнсиса Томпсона» («Francis Thompson in his paths. A visit to persons and places associated with the poet») Т. Конноли, сколько духовная жизнь общины и Церкви. В этом учебном заведении, в классических католических традициях Англии, существовал культ мучеников эпохи Тюдоров, что оказало в дальнейшем влияние на идею создания «Оды к английским мученикам» («Ode to the English Martyr»), и, что стало впоследствии не менее значимым для Томпсона, - культ Девы Марии. Так в мае месяце дважды в день все студенты, преподаватели и священнослужители Ашо принимали участие в литургии в честь Пресвятой Девы, которая считалась покровительницей колледжа. Завершалось ежедневное богослужение гимном Magnificat, реминисценции которого можно обнаружить в ряде стихотворений поэта. По свидетельству одного из современников Томпсона и выпускника Ашо, «эта вдохновенная церемония сохранялась в памяти всякого, кто принимал в ней участие, на всю жизнь».4 Стихотворение «Страсти Марии» («The Passion of Магу»), отражает впечатления Томпсона тех дней. В одном из крупнейших его произведений «Песни сестры» («Sister Songs») мы находим аллюзию на майские религиозные церемонии в Ашо, посвященные Пресвятой Деве, «who guid'st the bare and dabbled feet of May». К Деве Марии обращено заключение «Оды к заходящему солнцу» («Ode to the Setting Sun»):
Therefore, О tender Lady, Queen Mary, Thou gentleness that dost enmoss and drape The Cross's rigorous austerity,
Connolly T.L. Francis Thompson in his paths. A visit to persons and places associated with he poet. Brace, 1945, p. 168
Wipe thou the blood from wounds that needs must gape.
О Деве Марии Томпсон говорит как о единственной женщине, любви которой взыскуют все поэты, которая «управляет движением звездных сфер, их согласованное гармоническое звучание и танец повинуются ее девственному взору»:
The Woman I behold, whose vision seek
All eyes and know not; t'ward whom climb
The steps o' the world, and beats all wing of rhyme,
And knows not; t'wixt the sun and moon
Her inexpressible front enstarred
Tempers the wrangling spheres to tune;
Their divergent harmonies
Concluded in the concord of her eyes,
And vestal dances of glad regard
К более поздним же его произведениям относятся «Успение Марии» («Assumpta Maria»), «Строки на восшествие Пресвятой Девы Ночи» («Lines for a Drawing of Our Lady of the
Night»):
Think, О sick toiler, when the night Comes on thee, sad and infinite,
Think, sometimes, 'tis our own Lady Spreads her blue mantle over thee,
And folds the earth, a wearied thing, Beneath its gentle shadowing;
Как и все воспитанники Ашо, Томпсон принимал участие во всех аспектах религиозной жизни колледжа. По мнению многих исследователей,5 впечатления этого периода оказали огромное влияние на него и сформировали его интерес к литургической поэзии. К тому времени интерес Томпсона к литературе уже успел проявиться, и среди любимейших своих авторов в те годы он называл Крэшо, Шекспира и Шелли. Успехи
5 Thomson Р.К. The Francis Thompson. A critical biography; Wright Т.Н. Francis Thompson and his poetry.
поэта в колледже в основном были связаны с двумя предметами - латынью и английским языком. По замечанию одного из преподавателей, сочинения Томпсона были лучшим из всего, что ему доводилось видеть среди работ детей его возраста, тогда как к точным наукам Томпсон не проявлял ни малейшего интереса. Однако, несмотря на все эти обстоятельства, в июне 1877 года отец поэта получает известие о том, что, по мнению администрации колледжа, его сыну нет смысла продолжать учебу. Формальной причиной тому послужило отсутствие успехов Томпсона в изучении схоластики. Впоследствии, как рассказывает Т. Коннолли, в период пребывания в обители Пэнтасаф (Pantasaph), Томпсон так же избегал знакомства с произведениями схоластов, объясняя это тем, что «если он позволит себе слишком заинтересоваться схоластикой, то не сможет больше писать стихи».
По желанию отца Томпсон, покинув Ашо, в 1877 году поступает в медицинский колледж Оуэнз (Owens) в Манчестере. Так начинается третий период его жизни, включающий годы с 1877 по 1884. Поэт провел в Манчестере шесть лет, но в результате отказался и от медицинской карьеры. На сей раз неудача была связана с его неприятием трудностей врачебной профессии. Но пребывание в колледже не прошло для него бесследно. Впечатления этого времени нашли отражение в концепции природы Томпсона.7 Кроме того, учеба в Оуэнз способствовала формированию достаточно негативного отношения поэта к науке. Представление Томпсона о месте науки в жизни человека и ее значении в контексте духовного развития нашло отражение в оде «Гимн земли» («An Anthem of Earth»), где осуждению подвергается наука, служащая источником заблуждений и забывающая о вере:
In a little sight, in a little sight,
We learn from what in thee is credible
The incredible, with bloody clutch and feet
Clinging the painful juts of jagged faith.
Science, old noser in its prideful straw,
That with anatomizing scalpel tents
Its three-inch of thy skin, and brags "All's bare" -
The eyeless worm, that, boring, works the soil,
Making it capable for the crops of God;
Against its own dull will
6 Connolly T. L., op.cit, p. 97
7 ibid, p. 144-145
Ministers poppies to our troublous thought, A Balaam come to prophecy.
А в оде «Девятнадцатый век» («The Nineteenth Century») Томпсон фактически выносит обвинительный приговор своему столетию за его попытку подменить религию наукой:
Her heart she gave
To the blind worm that bores the mold,
Bloodless, pertinacious, cold,
Unweeting what itself upturns,
The seer and prophet of the grave.
It reared its head from off the earth
(Which gives it life and gave it birth)
And placed upon its eyeless head a crown,
Thereon a name writ new,
«Science», erstwhile with ampler meanings known;
And all the peoples in their turns
Before the blind worm bowed them down.
К 1879 году у Томпсона обостряется болезнь легких, унаследованная от матери, и он сталкивается с необходимостью принимать опиум. Некоторые биографы поэта объясняют этим обстоятельством интерес Томпсона к книге Томаса Де Куинси «Исповедь англичанина, употребляющего опиум» («The Confession of English Opium Eater»), но вне сомнения, отношение Томпсона к Де Куинси объяснялось и тем сходством обстоятельств жизни обоих поэтов, которое нетрудно заметить даже при их поверхностном сопоставлении. Позднее Томпсон написал эссе, посвященное жизни и творчеству Де Куинси, в котором вопреки распространенному представлению об «Исповеди», как о произведении, где опиум описывается как источник творческого вдохновения и средство активизации воображения для художника, Томпсон дает ей совсем иную характеристику: «Только для того, чтобы выявить правдивый эффект действия этого необычного наркотика, очистить представления о нем от фантастики и узнать о его вредоносности с абсолютно научной точки зрения, стоит браться за чтение этой книги».8 В 1880 умирает мать поэта, и эта трагедия вызывает у него серьезный психологический кризис, который
Connolly T.L., op.cit, p. 150
усугубляется проблемами, связанными с невозможностью завершить образование и занять положение в обществе.
В 1882 году в Глазго Томпсон предпринимает вторую безуспешную попытку сдать экзамены по медицине. Вернувшись в Манчестер, он продолжает учебу еще в течение двух лет, а затем, оставив попытки закончить медицинский колледж, пытается поступить на службу в армию, но по состоянию здоровья получает отказ. После этого он принимает решение всецело посвятить себя литературе.
В ноябре 1885 года, вследствие все ухудшавшихся отношений с отцом Томпсон покидает семью и уезжает в Лондон. В его положении, без средств к существованию, без профессии и образования, это был шаг, обрекавший его на жизнь вне норм и устоев общества викторианской эпохи.
Надеясь опубликовать в Лондоне свои произведения, Томпсон, провел около двух лет в нищете и полной безвестности, живя случайными заработками. Тягостные впечатления этого периода нашли отражение в его поэме «Песни сестры» («Sister Songs»):
Forlorn, and faint, and stark,
I had endured through watches of the dark
The abashless inquisition of each star,
Yea, was the outcast mark
Of all those heavenly passers' scrutiny;
Stood bound and helplessly
For Time to shoot his barbed minutes at me;
Вспоминая в записных книжках свои наиболее тяжелые переживания, связанные с Набережной Темзы и улицей Чаринг Кросс в Лондоне, поэт писал, что только вера помогла ему выжить в то время. Отголосок впечатлений тех лет возникает в стихотворении «Царствие Божие» («The Kingdom of God»):
But (when so sad thou canst not sadder) Cry; - and upon thy so sore loss Shall shine the traffic of Jacob's ladder Pitched betwixt Heaven and Charing Cross.
Yea, in the night, my Soul, my daughter,
9 Connolly T.L., op.cit, p. 73
Cry, - clinging Heaven by the hems; And lo, Christ walking on the water Not of Gennesareth, but Thames!
Обращаясь к социальным проблемам беднейших слоев общества в эссе «Самая темная часть Англии» («In the Darkest England»), опубликованном в Merry England в январе 1891 года, Томпсон основывался на собственных впечатлениях и собственном трагическом опыте «лондонских скитаний». Эссе привлекло внимание кардинала Маннинга (Henry Edward Manning 1808-1892), активно занимавшегося решением социальных вопросов. Маннинг пригласил поэта для беседы в свою резиденцию в Лондоне. Встреча состоялась, но никакого влияния на дальнейшее положение Томпсона она не оказала. В стихотворении «На смерть кардинала Вестминстерского» («То the Dead Cardinal of Westminster») поэт отзывался об этом знакомстве с теплотой, подчеркивая при этом то различие (субъективно ощущаемое или же существовавшее реально) между своей жизнью и характером и жизнью Маннинга, которое препятствовало продолжению их общения:
I saw thee only once, Although thy gentle tones Said soft: «Come hither oft».
Your singer did not come Back to that stern, bare home: He knew Himself and you.
Успех и литературное признание Томпсона были связаны с его знакомством с Уилфредом Мейнеллом (Wilfrid Meynell 1852-1948), журналистом и издателем крупнейшего английского католического журнала Merry England (1883 -1894). В период 1881-1899 Мейнелл являлся секретарем и доверенным лицом кардинала Маннинга, принимая участие в издании журнала Оксфордского движения Weekly Register, основанного в 1849 году, и фактически стоял во главе литературного католического движения Англии последнего десятилетия XIX века. Дом Мейнелла в Лондоне был центром литературной и духовной жизни, где проходили встречи писателей и поэтов, и
где бывали многие выдающиеся религиозные деятели того времени. Мейнелл стал близким другом Томпсона.
Основные публикации произведений Томпсона имели непосредственное отношение к католическим изданиям поздневикторианского периода, но следует отметить, что поэзия оставалась за пределами интересов религиозных журналов. Католическая Церковь в Англии в то время принимала активное участие в создании периодических изданий соответствующего религиозно-философского и теологического направления. Такие издания викторианского католицизма, как Rambler и The Month, также были посвящены главным образом практическим или теоретическим церковным вопросам. Rambler, в редакционную коллегию которого входил кардинал Ньюмэн, не был заинтересован в публикации литературных произведений, и был посвящен философским проблемам и теологическим дискуссиям и дебатам. The Month, появившийся в 1864 году, первым начал печатать поэтические произведения поэта-католика Обри де Вера (Aubrey de Vere). Но вскоре его интересы так же полностью сосредотачиваются на церковной проблематике. Такая же ситуация сложилась и в журнале The Dublin Review, выходившем под редакцией Уильяма Уорда (William Ward) и находившемся в ведении кардинала Маннинга. Поддержка, которую Маннинг оказывал Merry England, была обусловлена, прежде всего, тем, что в этом журнале должна была быть представлена католическая социальная философия. Таким образом, нельзя сказать, что католические издания проявляли какой-либо существенный интерес не только к поэзии, но и к вопросам литературы в целом.
Вскоре после знакомства с Мейнеллом Томпсон покидает Лондон и некоторое время живет во францисканской обители в Сторрингтоне. В Сторрингтоне же возникает замысел поэмы «Гончая небес» («The Hound of Heaven»), опубликованной в Merry England в июле 1890 года и ставшей значительным событием литературной жизни Англии последнего десятилетия XIX века. Тогда же начинает складываться и его концепция поэтического творчества. На ее формирование оказывают влияние произведения Кольриджа, Пэтмора и Шелли.
В числе авторов, оказывавших заметное влияние на поэзию Томпсона в этот период, Уилфред Мейнелл называл Элис Мейнелл (Meynell, Alice Christiana Gertrude 1847-1922), с которой Томпсон познакомился, вернувшись из Сторрингтона. Э. Мейнелл, супруга Улфреда Мейнелла, была талантливой поэтессой, принявшей в 1872 католичество. Первый сборник ее стихов «Прелюдии» {Preludes), получил одобрительный отзыв Альфреда Теннисона, который поддержал ее ранние поэтические опыты. Эссе Элис Мейнелл, принесшие ей известность блестящего критика, регулярно печатались в
крупнейших литературных и публицистических журналах Dublin Review, National Observer, Scots Observer и Pall Mall Gazette. Ее поэтические произведения, продолжавшие лучшие традиции женской английской поэзии и отражавшие глубокие религиозные переживания, отличались замечательной гармонией содержания и формы, их высоко оценивали Ковентри Пэтмор и Джордж Мередит. В стихотворении «Ее портрет» («Her Portrait») Томпсон говорит о ней с подлинным восхищением, замечая, что «через таких, как она к нам обращается Бог» (Her is the face whence all should copied be I Did God make replicas of such as she;). Впоследствии знакомство с Элис Мейнелл служило для Томпсона источником вдохновения, ей был посвящен ряд его произведений (стихотворный цикл «Любовь в руках Дианы» («Love in Dian's Lap»), «Последний довод» («Ultima»), в которых, однако, образ реальной женщины идеализирован настолько, что, по замечанию Пэтмора, он оказывается «слишком ангельским даже для ангела».
В феврале 1890 года после возвращения в Лондон Мейнелл предлагает Томпсону заниматься литературной критикой. Так начинается четвертый период в жїізни поэта (1890-1900) - период активной творческой деятельности, в который были изданы его основные поэтические сборники.
В течение двух лет (1890-1892) были написаны многие стихотворения и оды Томпсона -«Песни сестры», «Любовь в руках Дианы», «Осенний чертополох» («Corymbus for Autumn»), «Мак» («The Poppy»), «Гончая небес», считающаяся лучшим образцом мистической религиозной поэзии Томпсона.
В конце 1892 года здоровье Томпсона ухудшается, и по настоянию Мейнелла он уезжает в Северный Уэльс во францисканскую обитель Пэнтасаф.
Находясь в Пэнтасаф, Томпсон работает над подготовкой сборника Стихотворения (Poems). В это же время были написаны эссе «Форма и формализм» («Form and Formalism»), «Образ Божий» («The Image of God»), «Святость и песня» («Sanctity and Song»), свидетельствовавшие о все более возраставшем интересе Томпсона к теологии.
Сборник Стихотворения (Poems) был опубликован в декабре 1893 года. Пэтмор, который был знаком с произведениями, вошедшими в него, еще до публикации, в статье, появившейся в Fortnightly Review в июле 1894 года, заметил, что даже недостатки томпсоновской поэзии и «ее темные места» только способствуют ее популярности. Критике со стороны Пэтмора подверглась только такая, по его мнению, неудачная черта поэзии Томпсона, как «ее абсолютная удаленность от реальной жизни».
10 Thomson Р.К., op.cit, p. 109
В 1894 году Томпсон познакомился с Пэтмором в Пэнтасаф. Пэтмор - поэт, принявший католичество в 1864 году, как и Томпсон, интересовался проблемами религиозного символизма и мистицизма. Работая весной и летом 1895 года над подготовкой к изданию поэмы «Песни сестры» и сборника Новые стихотворения (New Poems), Томпсон ведет активную переписку с Пэтмором. Еще до знакомства с Пэтмором, Томпсон развивал свою концепцию человека и природы как скрытой метафоры Бога. Но уже под влиянием идей Пэтмора он создал такие произведения, как «Ода восходящего солнца» («Orient Ode»), «Госпожа мечты» («The Mistress of Vision»), «Созерцание» («Contemplation»), каждое из которых было связана с представлением о единой божественной идее, заключенной во всех вещах, что логически привело Томпсона к проблеме символизма в поэзии. Однако Томпсон не искал новых индивидуальных символов. Как и Пэтмора, его интересовало значение тех символов метаиндивидуального сознания, которые, характеризуются универсальностью. Подготовка Новых стихотворений (New Poems) к публикации была связана с его стремлением восстановить то, что может быть названо эзотерическим представлением о мире в поэзии - то есть таким видением, при котором все внешнее является выражением единого скрытого универсального закона. Подводя итог работе над сборником, он писал Мейнеллу: «Уверен, что это будет мой последний поэтический сборник, во всяком случае, в ближайшие годы, и я решительно настроен сделать его так, чтобы я мог не сомневаться, что все мои заслуживающие внимания произведения сохранятся для последующих
« 12
поколении».
В июле 1896 года после смерти отца Томпсон вернулся в Пэнтасаф, где в последний раз встретился с Пэтмором. Спустя четыре месяца после этого визита Пэтмор умер. Для Томпсона это была невосполнимая утрата, в своих записных книжках он неоднократно отзывался о Пэтморе как о единственном человеке, знакомство с которым во многом предопределило развитие его собственной поэзии. Кроме того, поэт считал Пэтмора едва ли не единственным человеком, способным понимать язык его поэзии:
You only, spake the tongue I spake And my poor song is thus born dumb: Alas! Why did you me forsake, And this poor child of mine, born dumb? And this poor child, we both did make,
11 Thomson P.K., op.cit, p. 137
12 ibid, p. 142
You father, as I mother?
В декабре 1896 Томпсон возвратился в Лондон. Он поселяется в доме Мейнелла. В мае 1897 года был опубликован сборник Новые стихотворения (New Poems).
Замечания критики в адрес книги сводились в основном к указаниям на недостатки поэтического стиля и неясность мысли. Стиль многих произведений вызывал неприятие из-за наличия неологизмов, архаических форм, редких слов. В ответ на это поэт в своем эссе о Кольридже говорил следующее: «Вордсворт писал простым стилем, и его простота была сурово осуждена. Шелли писал высоким стилем, и его осудили за возвышенность, Теннисон пользовался усложненным изящным стилем и был осужден за это; <...> Если бы подобные обвинения не бросали в адрес каждого из наших поэтов, разве это не нарушило бы старую добрую английскую традицию?» 14
Томпсон считал, что в отличие от своих ранних работ, с их слишком сложным языком и непродуманной образностью, в этой книге ему удалось достичь предельной строгости и простоты. Эффект смысловой «затемненности» и сложности был вызван использованием теологических терминов и литургических символов, а также мистической направленностью многих произведений. Но эти обвинения в излишней сложности и отсутствии ясно выраженных идей, были лейтмотивом критических отзывов о поэзии Томпсона, и такое положение дел только еще больше помогало ему утвердиться в своем представлении об ограниченности и несовершенстве средств языка, когда речь идет об описании духовных реалий и передаче мистического смысла.
Несмотря на несколько негативную реакцию на его последнюю книгу, Томпсон был признан одним из наиболее значительных поэтов поздневикторианской эпохи. Об этом свидетельствует и тот факт, что в июне 1897 года Daily Chronicle заказала ему поэму по случаю празднования шестидесятилетнего царствования королевы Виктории. «Ода шестидесятилетнему царствованию королевы Виктории» («Ode for the Diamond Jubilee of Queen Victoria») будучи заказным произведением, представляет некоторый интерес в контексте творчества Томпсона, позволяя нам составить представление о том, как Томпсон оценивал ситуацию в английской поэзии конца века, и каковы были его личные предпочтения. В процессии умерших поэтов, которой открывается ода, Теннисон, поэт, «воспевавший красоту», выступает впереди всех, за ним следует Браунинг, поэт, чьи произведения «насыщены драматической силой», Арнольд упоминается лишь в нескольких словах, за ним следуют Элизабет Браунинг и Кристина Россетти, Пэтмор же
13 Connolly T.L., op.cit, р 104
14 Thomson Р.К., op.cit p. 153
занимает особое место, о нем Томпсон говорит, что ему суждено «идти туда, где ожидает его погруженный в свои одинокие думы Данте».15
Вскоре после выхода в свет Новых Стихотворений Мейнелл порекомендовал Томпсона издателю журнала Academy Чарльзу Льюису Хинду (Charles Lewis Hind) в качестве литературного обозревателя и автора критических статей. За последние десять лет жизни Томпсоном было написано около 455 статьей. Период поэтического творчества Томпсона сменяется периодом активной деятельности Томпсона как критика. И здесь, стоит отметить некоторые особенности, характерные для многих его эссе и статей. Обычно критические произведения поэта строятся по одной и той же регулярной модели -описание произведений, выражение его личного отношения и предпочтений, и общее суждение о художественных достоинствах и недостатках произведений. Практически весь его критический пафос можно охарактеризовать стремлением к справедливости оценок и взвешенности суждений. Наилучшим критиком, по мнению Томпсона, является тот, кто способен оценить произведение в целом, а не подвергать его детальному разбору. Но даже это не является столь же необходимым для критика, как проникновение в мир автора и понимание авторской концепции и замысла, в соответствии с развитием этого замысла в художественной форме критику и надлежит выносить свои суждения: «В зависимости от того, обладает ли критик способностью слиться с замыслом художника, или нет, его критический анализ будет либо удачным, либо плохим, исчерпывающим или обрывочным. Степень, в которой человеку присуща эта способность к интуитивному сопереживанию, и есть показатель таланта критика».16
Нередко не разделяя идеологическую позицию автора, Томпсон, однако, всегда неизменно уважительно относился к мастерству художника. В статье, посвященной поэзии Дэвидсона, Томпсон находит «избыточно перегруженным метрический рисунок» его произведений, поэзия же, говорит он, должна быть более «избирательна, догматична». Однако он тут же признает, что Дэвидсон поэт, «чьи произведения исполнены красоты, мощи и страсти». Говоря о переводах поэзии Омара Хайяма, чей художественный мир и философские взгляды были чужды Томпсону, («трансцендентный агностицизм и эстетизированный пессимизм»), он обращает внимание на достоинства перевода Фицджеральда и его умение передать в английском языке дух эпохи столь далекой от современности. Натуралистичность поэзии Хэнли, неприемлемая с точки зрения Томпсона, не мешала ему, как критику, благосклонно отнестись к ее «суровой прямоте» и высоко оценить эксперименты поэта в области ритма. Такой пример стремления к
15ThomsonP.K.,op.cit, р. 166 16 ibid, р. 181
объективному подходу вне зависимости от личных установок являет собой фактически любая критическая статья Томпсона.
В последний год жизни интерес Томпсона был сосредоточен на «Жизнеописании св. Игнатия Лойолы» («The Life of St. Ignatius»). Свою работу он успел закончить незадолго до смерти, но так и не увидел ее изданной. Для Томпсона она представляла глубоко личный интерес, связанный с актуальной в его творчестве проблемой психологии поэта и святого. Отголоски ее можно обнаружить в эссе «Святость и песня» («Sanctity and Song») и «Здоровье и святость» («Health and Holiness»). В образе Игнатия Лойолы Томпсон видел яркий пример того, как в жизни, подчиненной самодисциплине ради религиозных целей, качества воина и человека действия, могут сочетаться со способностями мыслителя, и даром мистического восприятия.
В 1907 году Мейнелл обратился к Уилфреду Бланту (Wilfred Blunt) с просьбой дать возможность Томпсону пожить в его поместье в Ньюбилдингз Плэйс (Newbuildings Place) в Сассексе. Согласие было получено, и некоторое время поэт провел в доме Бланта. Однако в конце лета Томпсон решает вернуться в Лондон, а 13 ноября 1907 года он умирает от туберкулеза в «Больнице св. Иоанна и св. Елизаветы». (Hospital of St. John and St. Elizabeth).
После смерти поэта его наследие, сохраненное У. Мейнеллом, было частично передано в библиотеку Бостон Колледжа (Boston College) в Америке. Большая же часть рукописей осталась в Англии.
При жизни Томпсона были изданы три поэтических сборника - Стихотворения (Poems) (1893), Песий сестры (Sister Songs) (1895) и Новые стихотворения (New Poems) (1897). Первым биографом поэта стал У. Мейнелл. В 1913 году Мейнелл издал «Произведения Фрэнсиса Томпсона» («The Works of Francis Thompson»), два тома поэзии и один прозы, - наиболее полное и хронологически выдержанное собрание всего написанного поэтом. На биографические заметки Мейнелла, а также на опубликованные позднее воспоминания Элис Мейнелл и на изданную в Лондоне в 1926 году книгу его сына Эверарда Мейнелла «Жизнь Фрэнсиса Томпсона» («The Life of Francis Thompson») опирались все авторы исследований творчества Томпсона.
Зарубежные исследования, посвященные творчеству Фрэнсиса Томпсона
В 1927 году была опубликована книга Т.Г.Райта «Фрэнсис Томпсон и его поэзия» («Francis Thompson and his poetry»), в которой автор предлагает рассматривать творчество
поэта как отражение его духовной биографии. Принцип построения книги Райта заключается в последовательном описании содержания и художественной структуры таких произведений Томпсона как «Гончая небес», «Упавший тис» («A Fallen Yew»), «Увядание листвы» («The Sere of the Leaf»), «Ода к заходящему солнцу», «Госпожа Мечты».
Райт выделяет такую особенность поэзии Томпсона, как необычайное богатство и яркость поэтического словаря. Одним из первых он в своей работе обратил внимание на то, что все «новшества» в поэтическом языке Томпсона берут свое начало в поэзии его предшественников или же логически вытекают из стиля Шекспира, Крэшо, Блейка, Спенсера, Донна, Мильтона, Кольриджа, и Пэтмора. «Но даже в том случае, когда слово не заимствовано таким образом, оно образовано в соответствии с классическими моделями, и для тех, кто хоть немного знаком с историей нашего языка, не представляет
труда заметить это», - говорит Райт о языковом аспекте поэзии Томпсона.
Интерес представляет замечание Райта о том, что Томпсон в своих произведениях достаточно вольно обращается с предметами традиционной религиозной поэтики, нередко выходя за рамки христианских представлений. Здесь имеется в виду «Ода к заходящему солнцу», для которой характерно смешение языческих мифологических элементов и христианства. Поэмы Томпсона, в этом отношении, отмечает автор, явно перекликаются с творчеством У. Блейка, мистицизм поэтики которого также носит характер не абстрактный, а конкретно-образный. Это замечание Райта отсылает нас к работе П. Баттера, в которой говорится, что к поэзии Томпсона менее всего подходит определение «мистическая» в значении «туманная и смутная».1 Он неоднократно указывает на то, насколько сложно отделить религиозные идеи Томпсона от его литературных принципов, и насколько тесно переплетаются в его мировоззрении требования, предъявляемые им к поэзии, и его религиозные взгляды. Следует упомянуть и другую идею, привлекшую внимание автора книги, - идею аналогии между поэтом и святым, идею, которую Томпсон развивал в своих критических эссе. Райт дает свое понимание проблемы поэта и его религиозных взглядов, объясняя причину, по которой символ и мистический смысл Креста играют такую большую в его творчестве: «<...> Томпсон считает основополагающим в жизни поэта глубочайшее чувство одиночества. Крест же, как видимый и доступный для переживания символ, в этом мире дарует любовь
7 Wright Т.Н. Francis Thompson and his poetry. London. 1927, p. 11 18 Butter P. Francis Thompson. London. 1961, p. 19
совершенную, которая не нуждается ни в каких иных привычных человеческих представлениях о любви».
Построенное по иному принципу исследование поэзии Томпсона «Фрэнсис Томпсон: поэт земли на небесах. Исследование поэтического мистицизма и эволюции любовной поэзии» («Francis Thompson: The Poet of Earth in Heaven. A Study in Poetic Mysticism and the Evolution of Love Poetry») было опубликовано в 1927 году Родольфом Мегро. Книга Мегро наименее биографична по сравнению, например, с работами П. К. Томсона и Д. Уолша, поскольку в задачи автора входило описание творчества Томпсона при учете разнообразного литературного контекста, связанного с его поэзией. В работе Мегро выявляются самого разного рода литературные влияния на поэтику Томпсона. Объективность подхода автора к этому вопросу заключается в том, что, сопоставляя поэтическую систему Томпсона с произведениями других поэтов, он ставит своей целью не только поиск сходства, но и выявление различий между ними, подчеркивая тем самым, что никогда Томпсону не было свойственно слепое автоматическое заимствование, «все получало в его поэзии оригинальную окраску».20
В главе «Шелли» («Shelley») Мегро отмечает, что связь с поэзией Шелли особенно важна для понимания поэтики Томпсона, поскольку это есть наиболее явная и последовательная связь Томпсона с романтической традицией. Автор называет Томпсона и Шелли «двумя галактиками одной Вселенной», подразумевая Вселенную романтиков, и говорит об «оркестровой гармонии» («orchestral harmonies»), свойственной и поэзии Томпсона, и поэзии Шелли, имея в виду «полифонию идей и образов» у обоих поэтов. В образах-символах Шелли, пишет Мегро, легко предугадать будущие образы-метафоры Томпсона, «разве можно не увидеть в символах солнца, огня, вод, пещер и гор, водопадов, туманов и ароматов, сада и его Хозяйки-грезы, Рождения и Смерти, Изменчивости и Вечности, те намеки на тайный смысл, которые вновь появляются в вершинах ' и безднах
00 0"Х
Томпсона, Востоке и Западе, Творении и Кресте, и Ковчеге Солнца , во всей глубине его поэтического религиозного преклонения?».24 То, как интерпретировал сам Томпсон поэзию Шелли, известно из его эссе «Шелли», и Мегро, отмечая основное различие в их мистической концепции бытия, говорит, прежде всего, о пантеизме, деперсонализированном представлении Шелли о природе божественного начала, что, естественно, было чуждо Томпсону, «опиравшемуся на теологические доктрины, все нити
'9 Wright. Т.Н., op.cit, р. 83
" Megros R. Francis Thompson. The Poet of Earth in Heaven, London, 1970, p. 57
21 «Ужас высота» («The Dread of Height»)
22 «Ода восходящего солнца» («Orient Ode»), «Ода к заходящему солнцу» («Ode to the Setting Sun»)
23 «Ода к восходящему солнцу» («Orient Ode»)
24 Megros R., op.cit, p 136-137
которых стягивались к одному-единственному центру - Богу как личности». Кроме того, несходство между Томпсоном и Шелли, по мнению автора, заключается в том, что ключевой идей в творчестве Томпсона была «идея Богослужения», тогда как основной идеей Шелли была «идея Свободы».
Среди наиболее значимых тематических аспектов поэзии Томпсона Мегро выделяет следующие (соответственно главам книги): «Поэзия природы» («Nature Poetry»), «Наука и святость» («Science and Sanctity»), «Поэзия и детство» («Poetry and Childhood»), «Триумф Смерти» («The Triumph of Death»).
В главе «Поэзия природы» («Nature Poetry») Мегро высказывает мнение, что Томпсон не был по-настоящему внимателен к конкретным предметам реальности, поэтому наибольшего совершенства поэт достигает, когда говорит о метафизической реальности, и гораздо меньше ему удаются описания обычных реальных объектов.
Мегро впервые упоминает о влиянии Франциска Ассизского на поэтическое мировоззрение Томпсона. Он интерпретирует это влияние в связи с представлением Томпсона о детстве (стихотворение «К моему крестнику» («То my Godchild»), как о символе невинности и чистоты духа, когда ребенку присуще интуитивное восприятие и понимание сущности понимания Бога, к которому и следует стремиться в соответсвии с учением св. Франциска.
В главе «Бедуин и испанская баллада» («Bedouin and Spanish Romance») автор затрагивает проблему, представляющую большой интерес в отношении поэтической системы Томпсона - ее связь с мотивами восточной поэзии, а также проблему синтеза в его произведениях разнообразных художественных традиций от языческой мифологии до Библии. Необычное переплетение в поэзии Томпсона символических образов и мотивов восточной и античной поэтики обычно не рассматривается подробно, хотя эта проблема заслуживает внимания как одна из ярких и существенных черт его поэтической системы.
Исследование П. Баттера «Фрэнсис Томпсон» («Francis Thompson» 1961) также представляет тематический, как в предыдущих работах, подход к проблемам поэтики Томпсона. Автор условно выделяет в поэтическом наследии Томпсона определенные типы произведений, классифицируя их следующим образом: относящиеся а) к людям; Ь) к природе; с) к проблемам поэтического творчества; d) религиозные произведения. Первый тип произведений включает поэмы, посвященные Элис Мейнелл, - «Любовь в руках Дианы», «Последний довод» и некоторые др., Кэтрин Кинг - сонеты «Ad Amicam», Маргарет Брайн - «Сосуд скудельный» («A Narrow Vessel») и ряд поэм, адресованных детям. Ко второму типу относятся: «Осенний чертополох», «Созерцание», к третьему -«Песни сестры», «Из Ночи Предбытия» («From the Night of Forebeing»), «Лебединая песня
облака» («The Cloud's Swan Song»), к четвертому - «Гончая небес», «Госпожа мечты», «Ода восходящего солнца», «Гимн земли», «Ода к заходящему солнцу».
Классификация Баттера представляется малоудачной не только потому, что, как отмечает сам автор, фактически, вся поэзия Томпсона затрагивает и проблемы творчества, и проблемы религии и проблемы взаимосвязи человека с природой, но и потому, что оды «Гимн земли» и «Ода к заходящему солнцу» могут быть столь же правомерно отнесены ко второй группе произведений, а «Любовь в руках Дианы» - к третьей. Таким образом, тематический диапазон каждого отдельного произведения Томпсона оказывается у Баттера более узким, чем он есть на самом деле.
Автор высказывает замечание, имеющее место почти во всех остальных исследованиях, о том, что поэзия Томпсона представляет собой, прежде всего, духовную биографию, лишенную фактов реальной жизни, но полную отражений того, как переживался поэтом его личный опыт. Обращаясь к той части поэтики Томпсона, которая связана с его собственным представлением о природе поэтического вдохновения, Баттер указывает на то значение, которое придавал Томпсон мистическому опыту, восприятию мира как единой мистической системы.
Среди основных положений Томпсона о поэзии как творчестве, Баттер называет следующие: представление об изменчивости, текучести, неустойчивости поэтического видения; предпочтение мистической и романтической «концепции поэта как выразителя (vehicle) божественного начала». Баттер усматривал в такой позиции стремление отождествить поэтическое творчество с мистической практикой созерцания, с интуитивным познанием и религиозной интерпретацией действительности. Проблему поэтики Томпсона, как видит ее Баттер, можно сформулировать как оппозицию универсального мистического опыта и личных желаний и устремлений поэта. Последнее формирует именно «псевдомистическое видение», против которого выступал Томпсон («фальшивый мистицизм, который на деле есть эмоционализм»).25
Отдельная глава книги «Поэтический стиль» («Diction») посвящена поэтическому стилю Томпсона. Баттер находит произведения Томпсона, написанные по принципу максимальной экономии художественных средств языка, наиболее удачными. По поводу использования многосложных слов, архаизмов, стилистически маркированных слов, автор замечает, что принцип простоты и максимальной выразительности не всегда совместимы друг с другом, особенно, в случае того типа поэзии, к которой принадлежит поэзия Томпсона; иными словами, Томпсону необходимо было обращаться к высокой
25 Butter P., op.cit, р. 18
лексике уже по одному тому, что многие идеи его произведений являются теологическими идеями и не могут быть выражены иначе, чем на языке, специально для этого созданном. Изданное в том же году, что и книга П. Баттера исследование, П. К. Томсона «Фрэнсис Томпсон. Критическая биография» («Francis Thompson. A critical biography» 1961) помимо многочисленных малоизвестных фактов биографии поэта содержит интересные наблюдения в области поэтики. По тому, какой подход использован в данной работе, ее можно сопоставить с вышеуказанным исследованием Р. Л. Мегро. П. К. Томсон уделяет большое внимание литературно-историческому контексту и тому влиянию, какое он оказал на поэзию Фрэнсиса Томпсона, отношение поэта к существовавшему тогда в литературе конфликту между эстетизмом и религиозным мировоззрением, который не проявлялся открыто благодаря тому, что религиозный аспект был включен в концепцию эстетизма и воспринят однозначно как эстетический элемент.
Как и многие исследователи, П. К. Томсон, рассматривая проблему влияний на поэзию Фрэнсиса Томпсона его многочисленных предшественников, отмечает главным образом взаимодействие поэтики Томпсона и Шелли. Сходство между ними Томсон видит в том, что оба поэта придерживались идеи «Первичной Красоты», но разница ее в понимании Шелли и Томпсона заключалась в деперсонализированной пантеистической идее Бога у Шелли и необходимости индивидуальной связи с личностью Бога у Томпсона. Основой концепций обоих поэтов автор считает философию неоплатонизма. Родство Томпсона с романтической поэтической традицией заключается в его представлении о поэзии, как интуитивном способе познания невидимого мира, о чем более подробно говорилось в книге Мегро. Обращаясь ко взглядам Томпсона на проблему поэтического творчества, Томсон высказывает мнение о том, что по сути эта проблема была едва ли не центральной проблемой его поэтики.
В книге Томсона рассматриваются различные аспекты поэтики Фрэнсиса Томпсона настолько, насколько это соответствовало биографической основе исследования. Большой объем фактического материала, внимание к ранее опубликованным работам (в том числе и к книге французского автора П. Даншена «Фрэнсис Томпсон. Жизнь и произведения поэта» (P. Danchin «Francis Thompson. La Vie et L'Oeuvre D'Un Poete» Paris, 1959) и анализ проблематики отдельных произведений делают данную работу весьма значимой для понимания особенностей поэтической системы Томпсона.
Интерес представляет также книга Д. Уолша «Странная арфа, странная симфония» («Strange Harp, Strange Symphony» 1968). Исследование посвящено в основном малоизвестным фактам биографии Томпсона. Автор подробно описывает обстоятельства жизни поэта, сопровождавшие написание наиболее известных его произведений, а также
влияние, которое в различные периоды его творчества оказывали на него Блейк, Шелли, Кольрндж и Крэшо. Уолшем написана одна из наиболее объективных и подробных биографий Томпсона, однако, в силу иных задач, стоявших перед автором книги, вопросы поэтики Томпсона им почти не рассматриваются.
Несколько иной характер отличает книгу Т. Л. Коннолли «Дорогами Фрэнсиса Томпсона. Встречи с людьми и поездки по местам, связанным с творчеством и жизнью поэта» («Francis Thompson in his paths. A visit to person and places associated with the poet» 1945). Исследование представляет большой интерес с точки зрения социально-биографического аспекта. Его автор, католический священник, посвятивший многие годы изучению творчеству поэта, предпринимает попытку спустя почти тридцать лет после смерти Томпсона реконструировать подробности биографии поэта и дать полное описание атмосферы рубежа веков и особенностей английского католицизма того периода. Коннолли посетил ряд мест, непосредственно связанных с жизнью Томпсона - колледж Ашо, обитель в Сторрингтоне, францисканский монастырь Пэнтасаф, поместье Ньюбилдингз, был лично знаком с Уилфредом Мейнеллом и сестрой поэта. В его книге воссозданы многие реалии, повлиявшие на поэзию Томпсона и сыгравшие значительную роль в его мировоззрении. Кроме того, Коннолли ориентируется именно на религиозные проблемы творчества Томпсона, стремясь охарактеризовать его положение в контексте эпохи как поэта-католика.
Поскольку отечественных исследований, посвященных творчеству Томпсона, не имеется, из обзора литературы по данному вопросу можно сделать следующие выводы:
Наиболее подробно и широко представлен в исследованиях анализ взаимодействия поэзии Томпсона с поэтическими системами его предшественников - Шелли, Крэшо, Блейка, Кольриджа, Вордсворт, из современников - К. Пэтмор и в значительно меньшей степени Д.Г.Россетти. Однако вопрос о соотношении поэтических концепций Хопкинса и Томпсона как представителей поэзии, наследовавшей во многом традиции Оксфордского движения, специально не рассматривался.
Идейная и образная структура поэзии Томпсона как правила не была представлена как целостная система религиозных представлений и художественного метода. Некоторые проблемы, касающиеся интерпретации значения ключевых образов-символов, связанных с религиозным значением и традициями мистической поэзии, тем не менее, оставались недостаточно проясненными. Не подлежит сомнению, что вся совокупность идей и образов Томпсона подчинена определенной логически обоснованной концепции поэта.
Поэтический язык Томпсона и проблемы его стиха, представляющие особый интерес, как в формальном отношении, так и с точки зрения их связи с содержанием произведений, гораздо реже привлекали внимание исследователей, чем проблемы религиозно-философского характера.
В стороне обычно оставался вопрос о том влиянии, которое на поэтику Томпсона оказало учение св. Франциска Ассизского.
Фактически ни в одной из работ англо-американских исследователей не упоминался и не рассматривался аспект взаимодействия поэтики Томпсона и его религиозных представлений с эстетикой и теологией Оксфордского движения.
5) Как правило, в биографических исследованиях не затрагивался вопрос о сходных и различных элементах в поэтическом мировосприятии трех поэтов-католиков второй половины XIX века - Ф. Томпсона, ДМ. Хопкинса и К. Пэтмора.
Актуальность исследования. В отечественном литературоведении нет исследований, посвященных поэзии Томпсона, отсутствуют также переводы его произведений на русский язык. Произведения Томпсона переводил на французский язык П. Клодель в связи с интересом к религиозной проблематике, влияние стиля Томпсона можно обнаружить в поэзии Дилана Томаса, знакомство с поэзией Томпсона предопределило некоторые черты в творчестве У.Б. Йейтса.
Томпсону всегда уделялось внимание как выдающемуся английскому поэту-католику.
В целом в английском26 и американском литературоведении2 в изучении его творчества Томпсона преобладает биографический подход, при котором отдельные аспекты поэтики Томпсона рассматриваются как часть общей картины духовной биографии поэта. Биографическими в той или иной степени являются почти все исследования, известное исключение составляет только работа французского ученого П. Даншена «Фрэнсис Томпсон. Жизнь и произведения поэта», в которой содержится анализ ряда существенных особенностей поэтики Томпсона. В данном исследовании впервые предпринята попытка изучения произведений Томпсона не только в соотношении с биографическим материалом, но и в контексте взаимодействия литературной традиции и уникального индивидуального художественного мира поэта.
Megros R.L. Francis Thompson. The Poet of Earth in Heaven. London, 1970, Wright Т.Н. Francis Thompson and his poetry. London, 1927, Butter P. Francis Thompson. London, 1961
Thomson P.K. The Francis Thompson. A critical biography. N.Y, 1961 28 Danchin P. Francis Thompson. La Vie et L' Oeuvre D 'Un Poet. Paris, 1959
Новизна данной работы определяется тем, что в работе дается наиболее полное представление о Томпсоне как о поэте малоизвестного в России католического направления поздневикторианской литературы. Мы видели свою задачу в том, чтобы рассмотреть связь художественного мира и эстетики поэта с эстетикой католицизма рассмотреть вопрос о влиянии, оказанном на Томпсона учением Бл. Августина и Франциска Ассизского.
При рассмотрении концепции поэтического творчества Томпсона, как и при изучении других сторон его поэтики, принимались во внимание и учитывались как его поэтические произведения, так и ряд его замечаний, высказанных в записных книжках и письмах, и его прозаическое наследие - критические эссе, статьи и наброски.
Как отмечает Ю.М. Лотман, в системе поэтического анализа существует два принципа: «Первый исходит из представления о том, что сущность искусства скрыта в самом тексте її каждое произведение ценно тем, что оно есть то, что оно есть. В этом случае внимание сосредотачивается на внутренних законах построения произведения искусства. Второй подход подразумевает взгляд на произведение как на часть, выражение чего-то более значительного, чем самый текст: личности поэта, психологического момента и общественной ситуации. В этом случае текст будет интересовать исследователя не сам по себе, а как материал для построения перечисленных выше моделей более абстрактного уровня». В подходе вышеперечисленных англо-американских исследований, доминирует второй научный принцип. Решающее значение в них приобретает «отношение текста к другим текстам <...> или отношение текста к вне лежащей реальности». В нашу задачу кроме этого входит рассмотрение структуры поэтического текста.
В процессе исследования были проанализированы все доступные оригинальные источники и работы английских, американских, французских и немецких авторов по данной теме, включая новейшие литературоведческие работы по истории викторианской поэзии.
Мы также опирались на основные принципы отечественного литературоведения, обращаясь к анализу поэтики и художественного мира, представленные в работах М.Л. Гаспарова «О стихах» («Избранные труды», т.II, М., 1997), «Избранные статьи» (М., 1995), Б.В. Томашевского «Теория литературы. Поэтика» (М., 1996), Л. Я. Гинзбург «О лирике» (М., 1996), Ю.М. Лотмана «О поэтах и поэзии» (СПб, 2001), В. Е. Хализева «Теория литературы» (М., 2002).
29 Ю. М. Лотман «О поэтах и поэзии» СПб., 2001, с. 28
При рассмотрении поэтики Томпсона, связанной с влиянием на нее литургической традиции, в данной работе нами было использовано исследование М. Кунцлера «Литургия Церкви» (М., 2001), где описываются различные символические аспекты литургии Католической Церкви, а так же книга Б. Теста «Таинства в Католической Церкви» (М., 2000).
Практическое значение работы. Результаты нашего исследования, изложенные в данной работе, могут быть полезны при изучении истории английской литературы поздневикторианского периода, а так же при изучении английской католической поэзии XIX века и ее связи с современными проблемами литературы и религии.
Целью и задачей исследования является представление Фрэнсиса Томпсона как крупного и разносторонне значимого поздневикторианского поэта, абсолютно неизвестного в России, в контексте истории викторианской поэзии, анализ его связи и взаимодействия его поэзии с такими религиозно-литературными направлениями как романтизм, эстетизм и католическая поэтическая традиция. Соответственно структуре данной работы в наши цели входило рассмотрение трех основных составляющих поэтики Томпсона в трех главах: Религиозные аспекты творчества (I), Теория поэтического творчества (II), Поэтический стиль и стих (III).
Фрэнсис Томпсон и католическая поэзия (Д. М. Хопкинс и К. Пэтмор)
Эрнест Даусон, Артур Саймонз выражали желание перейти в католическое вероисповедание, художник Обри Бердслей (1872-1898) и поэт Джон Грей (1866-1934) стали католиками, причем Грей стал священником. Еще раньше Джон Генри Ньюман, после многих лет своей деятельности, направленной на реформирование английской церкви, отказавшись от англиканского положения via media, обратился к необходимости возвращения Англии к традициям Римской Католической Церкви. О том, насколько серьезны были католические настроения в Англии в то время, может свидетельствовать история создания монастыря Пэнтасаф, принадлежавшего общине францисканцев, где Томпсон провел около трех лет и где он познакомился с Пэтмором: «Землею этой раньше владела леди Филдинг, мужем которой впоследствии стал граф Дэнби. Глубоко верующие супруги принадлежавшими к Высокой Англиканской Церкви, и в благодарение Господу за их брак решили построить на территории своих владений церковь. 16 Августа 1849 года леди Филдинг заказала молебен по случаю закладки первого камня, он был освящен архидиаконом Маннингом из Чичестера. Это было за четыре года до обращения кардинала Ньюмэна.
Некоторое время спустя, лорд и леди Филдинг перешли в Римскую Католическую Церковь, а восьмью месяцами позднее католиком стал и Маннинг. Новообращенные намерены были довершить дело создания церкви в Пэнтасаф, но теперь уже это должен был быть католический храм. Англиканский священник из Сэйнт Асаф был категорически против такого поворота событий. Но судьи не приняли его возражений и постановили, что католическая церковь должна быть построена».31
Католиками стали Генри Эдвард Маннинг, последователи Ньюмана Фредерик Фабер и Фредерик Оукли и Уильям Ворд, стремившиеся к восстановлению римской духовной и литургической традиции в Англии, а также Элис и Уилфред Мейнелл, так что впоследствии вторая половина XIX века была названа «Второй Весной» Английской Католической Церкви.32
В творчестве трех крупнейших поэтов-католиков: Ковентри Пэтмора (1823-1896), Фрэнсиса Томпсона (1859-1907) и Джерарда Мэнли Хопкинса (1847-1889) нашли отражение характерные черты английского католицизма этого периода. На общем фоне викторианской поэзии в высшей степени богатой разнообразными направлениями, что было прекрасно продемонстрировано в исследовании И. Армстронг «Викторианская поэзия»,33 Пэтмор, Хопкинс и Томпсон являлись представителями поэзии религиозной.
За каждым из них стояли три различные творческие судьбы, но широкое признание в XX веке получила только поэзия Хопкинса как новатора, прежде всего, в области языка и стиха. Пэтмор пользовался славой классического викторианского поэта, и влияние его было столь велико, что объединяло многих поэтов различных направлений, - это и Суинберн, и Россетти, и Хопкинс, и Томпсон, и Мередит.34 Томпсон получил не столь уж громкое признание при жизни в 90-х годах XIX века, но, впоследствии, более чем через тридцать лет после смерти поэта, отношение к его творчеству изменилось. Оно стало рассматриваться как уникальное явление в поэзии, а Томпсон был назван «последним эпическим католическим поэтом» .
Из троих поэтов Фрэнсис Томпсон был единственным, чье католическое вероисповедание, не порождало конфликта между внутренним и внешним, его католицизм был органичен, и не был связан с феноменом обращения, который в той или иной степени пережили и Хопкинс и Пэтмор. Если для Хопкинса, воспитанного в англиканской вере, католичество означало отказ от карьеры, отчуждение от семьи и фактическую духовную оппозицию по отношению к социальной среде, а Пэтмор став католиком, постоянно нуждался в интеллектуальном обосновании своей веры, для Томпсона таких проблем не было. Получивший образование в католическом колледже Ашо, поэт был значительно ближе к духу латинской средневековой католической традиции, нежели многие его соотечественники.
Различны были также философская и теологическая традиции, которой следовали Хопкинс, Томпсон и Пэтмор. Так на Хопкинса оказали немалое влияние богословие Дунса Скотта и Духовные Упражнения св. Игнатия Лойолы, на Томпсона - философия Бл. Августина и учение св. Франциска Ассизского, Пэтмор же был последователем идей христианского неоплатонизма в аспекте мистического истолкования брака как символа единства души с Богом и Церкви с Христом.
Во взглядах Пэтмора и Томпсона на формальные стороны поэтического искусства можно усмотреть определенное сходство, но поэзия Хопкинса в этом отношении скорее является их явной противоположностью. В то время как Хопкинс практически осуществляет разрыв с языковой поэтической традицией XIX века, Томпсон и Пэтмор создают новое в рамках этой традиции, переосмысляя ее. Хопкинс создает новый во всех отношениях стихотворный ритм («sprung rhythm»), свою собственную теорию стихотворного метра. В поисках Хопкинса и в попытках усовершенствовать стихотворную форму, которые предпринимались Томпсоном и Пэтмором были некоторое сходные моменты, такие как, например, обращение к акцентному стиху англосаксонской поэзии. Но только новаторство стиха Хопкинса оказало существенное влияние на дальнейшее развитие английской поэзии.
Этика и поэтическое творчество
Едва ли не самую большую сложность при анализе поэтики Фрэнсиса Томпсона представляет все то, что непосредственно связано со взглядами самого поэта на проблемы творчества. Следует отметить, что Томпсон фактически не предпринимал попыток комментировать с этой позиции свои собственные произведения. Понять его отношение к вопросам поэтического мастерства, можно только опираясь на те краткие положения, которые были высказаны им в его критических эссе, записных книжках, и письмах, а также, принимая во внимание те рассуждения о природе поэзии, которые нашли отражение в его произведениях. С другой стороны, Томпсон принадлежал к специфическому в английской литературе направлению - религиозной католической поэзии и сам был человеком глубоко верующим, что по вполне понятным причинам не могло не сказаться на его концепции творчества, неразрывно связанной с его восприятием мира. Его позиция религиозного поэта свидетельствует о том, что он рассматривал веру и творчество как две равноценные взаимодополняющие системы, не существующие отдельно друг от друга, что принцип веры для Томпсона являлся основой поэзии.
У Томпсона существовало представление о поэте как о выразителе божественной истины: « .. . , великий поэт, так же как и великий мыслитель делает для истины тоже, что делал Христос для Бога, Высшей Истины».1 Творчество, не оправданное и не востребованное с точки зрения религиозной веры, представлялось Томпсону либо заблуждением, либо сознательным отказом от Бога, ведущим к духовной катастрофе. В этом смысле очень интересно и показательно эссе «Шелли» («Shelley»). Причина, по которой для автора его было абсолютно неприемлемо идейное содержание произведений Шелли, коренилась в негативном отношении Томпсона к пантеистическому мировосприятию поэта-романтика. Томпсон ставит знак равенства между пантеизмом и пессимизмом,111 усматривая и в том, и в другом тупиковый путь для поэта. Говоря о поэме Шелли «Адонаис» («Adonais»), Томпсон обращается к проблеме веры в личное бессмертие, бессмертие души в христианском понимании, и с удивлением, граничащим с возмущением, замечает по поводу строк Шелли, где речь идет о посмертной судьбе Адонаиса, о том, что ему предназначено стать частью природы: «Не is a portion of the loveliness/Which once he made more lovely», - «До какой же крайней безнадежности нужно было дойти, чтобы находить радость в этой надежде, за показной жизнерадостностью которой, не скрьшаегся ли безграничное отчаяние? ... Какая глубочайшая глухота может заставить искать утешение в таком бессмертии: бессмертии, что предает вас смерти, утробе природы, которая разлагает вас на составные элементы и прогоняет по своим венам». В противоположность такому пантеистическому бессмертию Томпсон настаивает на провиденциальном смысле жизни и истории:
Все умирает, и все рождается, но этот круговорот не бесконечен, и каждый вновь начинающийся рассвет приближает нас к «Последнему Рассвету», соответствующему христианскому представлению о конце истории и преображении мира.
Томпсон опровергает утверждение о том, что поэзия может существовать без веры. Он видит в позиции Шелли не полное отсутствие веры, а лишь замену истинной веры заблуждениями, «которые все же способны были служить источником вдохновения для поэта столь выдающегося, как Шелли».
Если исходить из тех замечаний, которые мы находим в начале эссе Томпсона, то становится ясна причина, по которой поэт не принимал отказ от христианства или обращение к пантеизму или язычеству, продолжавшим играть немалую роль и в современной ему поэзии (в драматизме Браунинга, в реализме А. Клафа, в индивидуалистическом интеллектуализме М. Арнольда); самой же неприятной ему особенностью тех произведений, которые он объединял под эгидой байронического направления и французского символизма, было богоборчество (антихристианский эстетизм Суинберна).114 И если это утверждение верно, то можно отметить, что поэзия Фрэнсиса Томпсона, как и Д.М.. Хопкинса, является поэзией, отстаивающей теологические ценности в викторианскую эпоху.
Томпсон никогда не отзывался негативно о поэзии не христианской (как было отмечено выше в связи с его критическими эссе, одно го которых было посвящено переводам поэзии Омара Хайяма), но во многом он склонялся к мысли, что путь поэта, чуждого веры или сознательно ее отвергающего, рано или поздно приводит поэзию к тому, что она перестает быть поэзией. Он полагал, что с утратой религиозного чувства поэт утрачивает также и многочисленные связи с миром духа, без которых поэзия оказывается несостоятельной и ненужной человеку, поскольку перестает быть «проводником высшего божественного начала», иными словами, она перестает выполнять свою исконную функцию и спускается на уровень декоративного вида искусства или искусства, в котором правит анархия субъективных эмоций. Если в общих чертах сформулировать здесь суть воззрений поэта, то мы, несомненно, получим следующее: «искусство, которое не служит Богу, служит Дьяволу, тем, что множит заблуждения и страдания человека».115 Величайшей трагедией для поэзии, по мнению Томпсона, бьшо ее отпадение от Церкви, ее обращение против Бога, ее скрытый возврат к истокам и принципам язычества («поворот вспять к дельфийскому треножнику»),116 демонстрирующий бессилие человеческой души перед всепоглощающим круговоротом Жизни и Смерти.
Для Томпсона, чьи этические требования к человеческой жизни были очень высоки и ориентированы фактически на идеалы христианской святости (что во многом было связано с наследием Оксфордского движения, выдвинувшего эти идеалы на первый план ), очень серьезно стоял вопрос о соотношении нравственной стороны личности и творчества. В этом отношении его позиция была чужда таким доминировавшим в викторианской литературе этическим проблемам как нравственность в отношениях между мужчиной и женщиной (поэзия Браунинга, Суинберна, Теннисона), а также проблемам,, которые были подняты эстетизмом - гедонизм и свобода личности (У. Пейтер, О. Уайльд, А. Саймонз). Поэт был убежден, что никакой приоритет эстетики над моралью, на самом деле, не может избавить художника от решения нравственных вопросов. Уже самим процессом творчества он неизбежно оказывается вовлечен в этические конфликты. Не настаивая на дидактической роли поэзии, Томпсон все же писал, что современному поэту следует, по крайней мере, ориентироваться на те непреложные законы, которые являются духовной основой традиции среди великих поэтов — Данте, Шекспира, Мильтона. Соглашаясь с Пэтмором, он подтверждал, что связь между поэзией и нравственностью существует, и что так же, как метрическая модель дает возможность определять отклонения от нее, также и поэзия неизбежно выявляет любые малейшие колебания и отклонения от нравственных законов.
Поэтический стиль
Одной из особенностей поэтики Фрэнсиса Томпсона являлось представление о том, что обыденный человеческий язык мало приспособлен для того, чтобы служить средством выражения духовных реалий. Если учитывать при этом, что Томпсон все же принадлежал к поколению поэтов, для которых максимальная приближенность языка поэзии к языку разговорному отнюдь не являлась показателем высокой художественной ценности произведения, то его позиция здесь вовсе не выглядит необычной. В соответствии со своей тематикой и объектом изображения Томпсон стремился создать язык наиболее им адекватный. Как заметил Мегро, « ... Поэзия Томпсона рассказывает о небесном на языке земли и раскрывает божественное начало в человеческом».159 Вопрос об «архаичности» языка Томпсона остается весьма спорным, поскольку законы поэтического словаря предполагают более широкие возможности в использовании языка, нежели, например, требования, предъявляемые к прозе. Томашевский говорит о том, что закон лексической традиции в поэзии весьма силен, и в стихах полноправно существуют слова, давно уже вышедшие из употребления в прозе, а с другой стороны, в стихи с трудом проникают слова из разговорного языка.160 Ю.М. Лотман, обращаясь к этой проблеме в «Анализе поэтического текста», отмечает, что «Отношение естественного языка и поэзии определяется сложностью соотношения первичных и вторичных языков в едином сложном целом данной культуры».161 На базе первичного обыденного языка формируются вторичные системы, и это делает словесные искусства, бесспорно, наиболее богатыми по своим художественным возможностям. И для того, чтобы поэзия была поэзией, необходимо отличие ее языка от языка обыденного, использование которого связано с передачей информации, а не с художественной целью.162 Томпсон осознавал эту необходимость и как общий поэтический принцип и как потребность каждого поэта создавать свой собственный персональный поэтический язык, иными словами, формировать индивидуальный стиль.
Поэзия Томпсона нередко подвергалась критике за слишком частотное использование редких необычных слов, как правило, составляющих основу высокого стиля. Одним из аргументов здесь было то, что не следует возвышенным языком описывать вещи достаточно тривиальные - цветы, облака, холмы. В этом отношении невозможно не признать, что поэтический язык Томпсона был полной противоположностью тем известным требованиям, которые выдвигал Вордсворт: избегать условного поэтического языка, изображать предметы и ситуации из обыденной жизни и максимально приблизить язык поэзии к языку прозы, от которого он должен отличаться только наличием метра. Даже в таких стихотворениях Томпсона, как «Маргаритка» («Daisy»), или «Царствие Божие» («The Kingdom of God»), простота поэтического языка обманчива, она влечет за собой множество дополнительных смыслов и ассоциаций не столько эмоционального характера, сколько религиозного и философского. П. Батер приводит стихотворение «Арабская любовная песня» («Arab Love Song») в качестве примера того, как внешне простой и не содержащий никаких многозначных метафорических построений текст все же скрывает вторичный и более сложный религиозный смысл. Написанная в стиле восточной любовной песни «Арабская любовная песня» («Arab Love Song»), где герой призывает свою возлюбленную прийти к нему, оставив свой дом и семью, содержит за внешним уровнем значений реминисценцию из Евангелия, где Иисус призывает своих последователей оставить родителей и сестер и братьев своих во имя спасения. Можно привести и другой пример - «Мак» («The Poppy»). Поверхностный смысл стихотворения - в идее бренности существования, в неумолимом течении времени, несущем увядание всему тому, что продолжает жить лишь в воспоминаниях; но в тексте есть и второй смысл, который получает свое истолкование только при более внимательном прочтении. Время цветения маков в Англии совпадает с празднованием Пятидесятницы, на это есть и прямое указание в самом стихотворении: «In how differing accents hear the throng/His great Pentecostal tongue». Томпсон сравнивает мак с пламенем, с «ожогом на теле земли», и в этом сравнении содержится аллюзия на евангельское снисхождение Святого Духа на апостолов, явленного в виде языков пламени. Простота оказывается обманчивой, а за фасадом любовной лирики обнаруживается библейский или мистический подтекст.
Позиция самого поэта раскрывается в отношении использования редких и необычных слов с декоративными целями, игнорирующими смысловые требования произведения. Здесь Томпсон выступает как сторонник соблюдения логики и чувства меры: «Люди делятся на два типа: на тех, кто обладает вкусом в выборе слов, и тех, кто предпочитает помои. К сожалению, первый и второй типы чаще всего смешиваются. Ибо безвкусицы полно у писателей, предающихся оргии «выразительного» и «живописного» языка, не обращающих внимания на тонкость и сложность многозначных слов, и они кричат «ату его» в адрес каждого, кто им не подражает, чья любовь к языку ведет его дальше к самым корням слов, кто никогда не бряцает связками красочных слов как погремушкой, дыбы оглушить читателя, но использует каждое слово только потому, что оно единственное точно выражает данную мысль, не потому что оно выразительное вообще, а потому, что оно было тщательно отобрано среди многих других необычных слов. Такие писатели являются знатоками слов».164 Продолжение этой цитаты в книге Т. Коннолли содержит следующий вывод: «Все же остальные упиваются словами как алкоголики. Как пьяницы они глотают крепкие выражения пока их небо не потеряет способность различать что-либо, кроме вульгарного горячительного. Достаточно ли ядовито? Горячо ли во рту? Лучшее ли это слово, правильное ли, их не заботит, если оно жжет их язык. Нет, даже хуже, они не знают или забыли, что есть правильное одно-единственное слово, а все остальные только узурпируют его место»165.
И Томпсон очень тщательно походил к выбору этого «одного-единственного слова», считая это наиболее важной задачей для поэта. Отбор слов, поиск нужного единственного слова, максимально точно отражающего его поэтическую идею, был для него составной частью создания индивидуального поэтического стиля. Отсюда привычка поэта писать по несколько вариативных слов над словами, попавшими в строку вначале. Черновики его изобилуют примерами этой работы. Интерес Томпсона к созданию определенного поэтического языка по аналогии с языком научным был неслучаен - его первое теологическое образование и второе медицинское дали ему возможность ясно почувствовать, насколько тесно успешная реализация смысла зависит от безошибочно точно выбранного стиля изложения, и насколько проигрывает содержательный аспект произведения при небрежном или произвольном словоупотреблении. Та экспрессия, которую можно передать при непосредственном общении с помощью разного рода дополнительных средств - мимики, интонации, жестов - неизбежно утрачивается при восприятии текста, а именно этого должен стремиться избежать поэт, как можно более удачно используя возможности языка: « ... он прилагал бесконечные усилия к тому, чтобы выразить свой замысел средствами языка со всей доступной целостностью и полнотой».
