Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Эволюция законодательной регламентации ответственности соучастников. Сущность и средства дифференциации уголовной ответственности 11
1. Эволюция законодательной регламентации ответственности соучастников ... 11
2. Сущность и средства дифференциации уголовной ответственности
ГЛАВА 2. Конструирование норм института соучастия и проблемы законодательной техники 63
1. Сущность и средства законодательной техники 63
2. Использование средств законодательной техники при конструировании норм института соучастия 73
ГЛАВА 3. Дифференциация ответственности соучастников преступления 120
1. Преступная группа как обстоятельство, усиливающее ответственность 120
2. Основные направления дифференциации ответственности соучастников преступления 152
Заключение
Список использованных источников
Приложения .191
- Эволюция законодательной регламентации ответственности соучастников
- Сущность и средства законодательной техники
- Использование средств законодательной техники при конструировании норм института соучастия
- Преступная группа как обстоятельство, усиливающее ответственность
Введение к работе
Актуальность темы исследования. В сфере борьбы с преступностью на современном этапе развития уголовного законодательства одной из задач является реализация принципов дифференциации и индивидуализации уголовной ответственности, особенно в отношении лиц, совершивших преступление совместными усилиями.
Проблемы уголовной ответственности и наказания за преступления, совершенные в соучастии, остаются актуальными, о чем свидетельствует тот факт, что около одной трети регистрируемых преступлений совершаются в соучастии. Качественные изменения в групповой преступности проявляются во все большей степени соорганизованности, сплоченности криминальных элементов и, как следствие этого, происходит усложнение средств и методов преступной деятельности. Однако борьба с данными проявлениями преступности невозможна без эффективной и современной законодательной базы, поскольку, исходя из принципа законности, закрепленного Уголовным кодексом Российской Федерации1 (ст. 3 УК), преступность деяния, а также его наказуемость и иные уголовно-правовые последствия определяются только Уголовным кодексом. Следовательно, изучение законодательной регламентации института соучастия с точки зрения эффективности использования средств и приемов законодательной техники представляется одним из перспективных направлений комплексного исследования данного института.
С одной стороны, круг норм, регламентирующих институт соучастия, отличается определенной стабильностью. С другой стороны, УК 1996 г. решил многие вопросы ответственности соучастников в преступлении по-новому. Во-первых, соучастие в преступлении окончательно оформилось как самостоятельный правовой институт; во-вторых, были заложены правовые основы борьбы с организованной преступностью; в-третьих, произошло насыщение статей Особенной части квалифицирующими обстоятельствами совершения преступления различными видами преступных групп. Нельзя не отметить также, что за период функционирования УК 1996 г., введенного в действие с 1 января 1997 г., было издано свыше 50 федеральных законов, которые
Далее по тексту - УК.
существенно скорректировали Уголовный кодекс, а в положения, регламентирующие институт соучастия, не было внесено ни одного изменения. Однако это не является доказательством высочайшего уровня техники конструирования данного института, многие положения закона позволяют судам назначать наказание, не отвечающее требованиям справедливости, а между тем именно справедливое наказание способно достигнуть своей цели. Это объясняется недостаточным вниманием законодателя к теоретическим разработкам вопросов дифференциации ответственности.
Степень разработанности темы исследования. Институт соучастия в преступлении традиционно находился в сфере интересов отечественных ученых. Общим и специальным его проблемам посвящены работы Е.В. Благова, Ф.Г. Бурчака, P.P. Галиакбарова, П.И. Гришаева, А.О. Жиряева, А.П. Козлова, М.И. Ковалева, Г.Е. Колоколова, Г.А. Кригера, И.П. Малахова, Н.Г. Иванова, А.А. Пионтковского, Н.С. Таганцева, П.Ф. Тельнова, А.Н. Трайнина, А.В. Шеслера и др.
Свой вклад в развитие теоретических разработок вопросов законодательной техники внесли С.С. Алексеев, В.К. Бабаев, В.М. Баранов, Ю.Г. Зуев, А.В. Иванчин, В.Н. Карташов, Т.В. Кашанина, Д.А. Керимов, М.Б. Кострова, Л.Л. Кругликов, К.К. Панько, А.С. Пиголкин, О.Г. Соловьев, О.Е. Спиридонова, А.Ф. Черданцев и др.
Изучением проблем дифференциации уголовной ответственности занимались Л.В. Багрий-Шахматов, А.В. Васильевский, М.Н. Каплин, М.П. Карпушин, И.Я. Козаченко, П.В. Коробов, Л.Л. Кругликов, В.И. Курляндский, Т.В. Лесниевски-Костарева, В.В. Мальцев, Ю.Б. Мельникова, Н.А. Огурцов, А.Н. Тарбагаев, А.И. Санталов, В.В. Соболев, О.Г. Соловьев и др.
Среди специальных исследований, посвященных проблемам дифференциации ответственности соучастников, следует отметить успешно защищенную в 2000 году под руководством А.П. Чугаева диссертацию В.В. Соболева «Основание и дифференциация ответственности соучастников». Данная работа, к сожалению, не содержит теоретического анализа средств дифференциации уголовной ответственности, значение некоторых средств дифференциации автором вовсе не рассматривается.
Таким образом, можно утверждать, что проблемы техники конструирования норм института соучастия и дифференциации ответственности соучастников не освещены в теории уголовного права в должной мере.
Цели и задачи исследования. Целью настоящего исследования является научная оценка норм, регламентирующих институт соучастия в преступлении с точки зрения оптимальности использования средств законодательной техники и дифференциации и индивидуализации уголовной ответственности соучастников преступления, а также разработка предложений по устранению выявленных недостатков. Для её достижения автором поставлены следующие задачи:
исследовать нормы об ответственности соучастников преступления в их историческом развитии;
уточнить определение понятия уголовной ответственности как объекта дифференциации;
рассмотреть вопросы сущности и средств дифференциации уголовной ответственности;
- конкретизировать содержание законодательной техники, а также её
средства, применяемые при конструировании института соучастия;
определить особенности использования законодателем средств законодательной техники при конструировании норм института соучастия;
- исследовать влияние средств дифференциации на ответственность
соучастников, выявить случаи неправильного их использования;
- изучить современную судебную практику, а также мнение практических
работников по проблемным вопросам института соучастия;
сформулировать авторские предложения и рекомендации по совершенствованию действующего законодательства, регламентирующего ответственность соучастников.
Объект и предмет исследования. Объектом исследования явилось конструирование норм института соучастия с учетом особенностей использования средств законодательной техники, а также дифференциации ответственности соучастников преступления.
Предмет исследования составили нормы гл. 7 УК, регламентирующие институт соучастия в преступлении, нормы, очерчивающие средства
6 дифференциации уголовной ответственности за соучастие в преступлении; диспозиции и санкции статей Особенной части Уголовного кодекса, закрепляющие квалифицирующие признаки совершения преступления группой лиц, группой лиц по предварительному сговору, организованной группой, а также содержащие составы создания незаконного вооруженного формирования, преступного сообщества (преступной организации); научная литература по избранной теме, а также современная судебная практика и иной эмпирический материал.
Методология и методика исследования. Методологическую основу диссертационного исследования, наряду с традиционным общенаучным диалектическим методом познания, составили применяемые в юриспруденции частно-научные методы познания: исторический, сравнительно-правовой, формально-логический, системно-структурный и др.
В качестве нормативной базы исследования использовались: международно-правовые документы, действующие отраслевые нормативно-правовые акты России и зарубежных государств, дореволюционное и советское уголовное законодательство, другие действующие или ранее действовавшие законы и нормативные правовые акты, имеющие отношения к исследуемой теме.
Теоретическую основу исследования составили положения философии, общей теории государства и права, труды отечественных ученых в области уголовного права, криминологии, психологии, социологии.
В качестве источников теоретической информации были использованы: монографии, учебные пособия, лекции, научные статьи, доклады, тезисы и другие материалы, имеющие отношение к объекту и предмету исследования.
Эмпирическую базу исследования составляет опубликованная судебная практика с 1996 по 2007 гг., материалы выборочного изучения 230 уголовных дел о преступлениях, совершенных в соучастии, рассмотренных Кировским и Ярославским районными судами г. Ярославля за 2003 - 2006 гг. Кроме того, в процессе исследования было проведено интервьюирование 164 сотрудников правоохранительных органов с целью выяснить мнение практических работников по проблемам соучастия в преступлении.
Научная новизна исследования заключается в том, что диссертация
представляет собой монографическое исследование, не имеющее аналогов в теории современного уголовного права, специально посвященное комплексному изучению техники конструирования норм института соучастия и проблем дифференциации уголовной ответственности соучастников преступления.
Свое конкретное выражение научная новизна исследования находит в положениях, выносимых на защиту:
1.В историческом аспекте целесообразно выделение пяти этапов развития института соучастия:
были выделены групповые преступления, без разграничения их по санкциям с индивидуальными преступлениями;
осуществлено разграничение категорий исполнителей и иных соучастников, с возможностью смягчения ответственности последних;
выделены фигуры подстрекателя, организатора, пособника и т.д. с установлением их равной ответственности;
определены признаки соучастия, продолжен процесс углубления дифференциации ответственности в зависимости от роли с установлением различных санкций, введением норм, стимулирующих позитивное постпреступное поведение;
законодательно закреплено понятие соучастия, с регламентацией его форм и видов, критериев дифференциации и индивидуализации ответственности соучастников, установлены самостоятельные составы организации и участия в преступных объединениях.
2. Под законодательной техникой автор понимает вид юридической
техники, представляющий собой совокупность средств, приемов и правил,
используемых законодателем в процессе правотворческой деятельности.
При конструировании норм института соучастия применяются юридические конструкции, правовой язык, презумпции, юридические фикции и аксиомы.
3. Юридическая конструкция соучастия в преступлении включает в себя
следующие элементы: 1) объект совместного посягательства; 2) объективную
сторону (совместность участия; направленность на совершение одного и того же
преступления); 3) субъективную сторону (умышленная форма вины); 4) наличие
двух или более субъектов, наделенных определенными признаками (физическое
лицо; достижение установленного законом возраста; вменяемость).
В зависимости от информационного наполнения элемента объективной стороны - совместности участия, можно вести речь о конструкциях соисполнительства и ролевого соучастия.
4. Юридическая конструкция соучастия призвана выполнять следующие функции: а) интегративную, поскольку она включает в себя все, имеющие уголовно-правовое значение, случаи совместного совершения преступления; б) разграничительную, позволяющую отграничить соучастие от сходных с ним иных правовых явлений (прикосновенности, неосторожного сопричинения вреда и т.п.); в) интерпретационную, дающую возможность исключить двусмысленное толкование признаков соучастия.
Представляется верным унифицировать заголовки статей, именуя ст. 209 УК «Создание банды или участие в ней», ст. 210 - «Создание преступного сообщества или участие в нем». Аналогичный подход предлагается для заголовков ст. 239,2821,2822 УК.
Предлагается закрепить в ч. 1 ст. 35 УК родовое понятие преступной группы: «Преступление признается совершенным преступной группой, если налицо скоординированность (согласованность) усилий двух или более лиц, направленных на совершение преступления» (ч. 1 ст. 35 УК в действующей редакции становится соответственно ч. 2 и т.д.).
Для преступной группы характерны все признаки, присущие соучастию (наличие двух или более лиц, совместность, направленность на совершение одного и того же преступления, умышленная форма вины). Кроме этих черт, присущих преступной группе как особой форме соучастия, наличествует двусторонняя субъективная связь, скоординированность (согласованность) действий соучастников, как особое проявление совместности, осознание этих фактов.
Предлагается изложить ныне действующую ч. 4 ст. 35 УК в следующей редакции: «Преступное сообщество налицо при объединении двух или более организованных групп для систематического совершения тяжких или особо тяжких преступлений».
Следует дополнить ст. 67 УК частью 3: «При наличии отягчающего
обстоятельства, предусмотренного пунктом «в» части первой статьи 63 настоящего Кодекса, размер наказания не должен быть ниже: а) одной четверти максимального срока или размера наиболее строгого основного наказания - при совершении преступления в составе группы лиц; б) одной трети - при совершении преступления в составе группы лиц по предварительному сговору; в) половины - при совершении преступления в составе организованной группы или преступного сообщества».
10. Предлагается примечание к ст. 208 УК изложить в новой редакции: «Лицо, добровольно прекратившее участие в незаконном вооруженном формировании и сдавшее оружие, а равно лицо, руководившее им либо финансировавшее такое формирование, если оно активно способствовало раскрытию этого преступления, освобождается от уголовной ответственности за данное преступление».
Схожую конструкцию целесообразно использовать в примечаниях к ст. 210, 239, 2821,2822 УК.
Теоретическая и практическая значимость исследования. Результаты настоящего исследования могут быть использованы для дальнейшей теоретической разработки проблем техники конструирования института соучастия и изучения основ дифференциации и индивидуализации ответственности за совместное совершение преступления.
Практическая значимость проведенного исследования заключается в том, что сформулированные предложения могут быть учтены при совершенствовании уголовного законодательства в части ответственности за совместное совершение преступления. Кроме того, возможно использование полученных выводов в учебном процессе при преподавании курса Общей части уголовного права.
Апробация результатов исследования. Основные положения диссертационного исследования нашли свое отражение в 8 авторских публикациях, в том числе одна публикация в издании, рекомендованном ВАК. Выводы и рекомендации, высказанные автором в работе, докладывались и обсуждались на научных конференциях аспирантов и молодых ученых ЯрГУ им. П.Г. Демидова (Ярославль, 2005 - 2007 гг.), IV Межвузовской научно-практической конференции «Молодежь и общество: проблемы и перспективы
развития» (Ярославль, 2007), внедрены в учебный процесс Ярославского государственного университета им. П.Г. Демидова при проведении лекционных и семинарских занятий по курсу «Уголовное право», а также используются в следственно-прокурорской практике прокуратуры Ярославской области.
Структура работы определяется целями и задачами исследования и включает в себя введение, три главы, объединяющие шесть параграфов, заключение, список использованных источников и приложения.
Эволюция законодательной регламентации ответственности соучастников
История развития законодательной регламентации института соучастия в России берет свое начало со времени образования Древнерусского государства. О законодательстве Руси известно с древнейших времен, о чем свидетельствуют договоры киевских князей с Византией. Договоры имели важное значение в истории русского законодательства2. В договоре Олега с греками 911 г. не содержалось четкого указания на соучастие, однако в нем были закреплены отдельные нормы, подразумевавшие участие в совершении преступления нескольких лиц. Так, ст. 12 Договора гласила: «Если русский челядин будет украден или убежит или будет насильно продан и русские начнут жаловаться, то пусть производят розыск и, найдя его, заберут. Если кто не даст произвести этого разыскания местному чиновнику, то будет считаться виновным» .
В ст. 7 договора Игоря с греками 944 г. речь идет об ответственности лиц, совместно совершивших ограбление4. Эти положения ввиду фрагментарности и казуистичности еще не свидетельствовали о закреплении института соучастия как правового явления, а знаменовали собой акцентирование внимания на стечении нескольких преступников в одном деянии. Такое стечение нескольких лиц в преступлении представляло большую опасность для существующего общественного строя, однако все участники наказывались в равной степени, независимо от выполняемой каждым из них функции. Это можно объяснить не только желанием государства усилить карательную функцию в отношении соучастников5, сколько еще только зарождающимися представлениями о соучастии, пока несовместимыми с такими его аспектами, как учет роли соучастника в совершении преступления, а также дифференциацией его ответственности. Соучастники преступления не разграничивались по ролям. Однако следует согласиться с мнением Е.В. Епифановой о том, что в этот период преобладали религиозные, обычные нормы права, они носили отчасти устный характер, поэтому договоры Руси с Византией характеризуют институт соучастия лишь в некоторой степени6.
Из всех видов совместного совершения преступления Русская Правда считала преступниками только соучастников и укрывателей: «Ахце ли челядин скрыется любо у кольбяга а его три дни не выведут а познають и въ третий день то изымийти ему свои челядинъ а 5 гривнъ (продаже) за обиду». Ответственность они несли на равных основаниях, так как в законе не было деления соучастников по ролям на главных и второстепенных. Кроме того, Русская Правда не давала понятия соучастия и его видов. Например, в ст. 41 Пространной редакции Русской Правды говорилось: «Если кто крадет скот из хлева или (обкрадет) дом, то платить ему 3 гривны и 30 кун, если крали несколько (воров), то (также) каждому платить по 3 гривны и 30 кун». Статья 43 того же источника гласила: «Если обкрадут гумно или (украдут) зерно в яме, то сколько бы (воров) ни совершало кражу, каждый из них платит по 3 гривны и по 30 кун». По мнению Е.В. Епифановой, наличие в Русской Правде таких наказаний, как «поток» и «разграбление», убедительно подтверждает мысль о попытке регламентации соучастия7. Действительно, наказания, назначаемые за убийство в разбое (ст. 7 Пространной правды) - поджог (ст. 83) и конокрадство (ст. 35) - предусматривали конфискацию имущества виновного и обращение его и всех членов семьи в рабство, так называемую выдачу «головой». Однако следует предположить, в противовес существующему мнению, что семья не считалась виновной в совершении преступления и ее члены подлежали наказанию не как соучастники. Дело в том, что во времена раннефеодального уголовного права подобная система наказаний была общераспространенной и заключалась в так называемой круговой поруке, когда за преступления, совершенные одним лицом, наказывалась и семья виновного . Об этом косвенно свидетельствует и установленное в Русской Правде правило, согласно которому семья холопа, виновного в воровстве, не следует его судьбе, если она не помогала вору, и только при участии жены в краже хозяин волен был поступить с ней как с самим виновным9. Кроме того, как отмечает Ю.В. Оспеннников, убедительным объяснением появления штрафа как наказания за разбой является процесс индивидуализации наказания, и проявляющийся применительно к данному наказанию в отстранении от уголовной ответственности членов семьи виновного. Кроме того, замена штрафом конфискации не затрагивает интересы членов семьи, штраф, как предполагается, преступник мог выплатить и сам10.
Следует отметить, что соучастие в ранних источниках уголовного права трактовалось настолько фрагментарно, что некоторыми исследователями основания был сделан вывод, что в Русской Правде и более ранних памятниках нет упоминаний о соучастии, так как все уголовно-правовые определения только зарождались, в них есть лишь некоторые постановления о родственных соучастию явлениях.
Согласно другой точке зрения, высказанной О.И. Чистяковым, в Русской Правде закреплялась ответственность за попустительство, недоносительство, укрывательство разбойников (ст. 112, 113 Троицкого списка)". По мнению А.А. Ярового, составителям Русской Правды было известно понятие соучастия, они понимали необходимость установления персональной ответственности каждого из соучастников преступления. Косвенно об этом упоминается в ст. 31, 39. Как указывает автор, «от редакции к редакции развивались указания, определяющие ответственность нескольких лиц, особенно четко это проявилось в имущественных преступлениях в целях защиты частной собственности, которые позднее послужат основанием для развития института соучастия»12.
Несколько иной взгляд мы находим в работе М.И. Ковалева. Он утверждает, что Русской Правде не были известны различные формы и виды соучастия и соучастников, однако на практике реально существовали преступления, совершаемые в соучастии13.
На наш взгляд, такая позиция является наиболее верной, но требующей некоторого уточнения.
Сущность и средства законодательной техники
Уголовный кодекс призван отвечать новым социально-политическим и экономическим реалиям и процессам, а уголовно-правовые запреты -соответствовать новой государственности России, основам конституционного строя, рыночной экономике, общепризнанным принципам и нормам международного права1 . Вместе с тем возникают вопросы: все ли в нем совершенно, в какой мере законодателю удалось реализовать стоящие перед уголовным законодательством задачи в новых общественно-политических и экономических условиях, в полную ли силу работают статьи и почему за истекшее десятилетие в Уголовный кодекс РФ внесено множество изменений и дополнений, принимаемых порой «без надлежащей научной и лингвистической экспертизы, результатом чего стали многочисленные ошибки, удалению которых посвящаются все новые и новые законы»162.
В отечественном уголовном праве вопросы совершенствования законодательства стали привлекать внимание в большей степени во второй половине XIX века, ввиду трудностей правового регулирования возникших в результате множественности источников уголовного права, громоздкости и противоречивости основного акта уголовного права - Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года163.
«Техника» трактуется в толковом словаре русского языка как совокупность приемов, применяемых в каком-либо деле164. В.И. Даль определял технику как знание, умение, приемы работы и приложение их к делу, обиход, сноровку165. Философский энциклопедический словарь при определении данного понятия оперирует двумя значениями: совокупностью инструментов труда и орудий, используемых для преобразования окружающей среды, и системой навыков, уровнем мастерства в реализации того или иного вида деятельности166. Подобные широкие трактовки не дают представления о сущности юридической или законодательной техники. Таким образом, необходимо ограничить объем данного термина дополнительными признаками167 и вести речь о «юридической», «законодательной», «правоприменительной» технике.
Некоторые авторы рассматривают законодательную технику в двух аспектах - как совокупность правил подготовки нормативных актов и как степень технического совершенства законодательства . А.С. Пиголкин считает подобную трактовку не совсем верной, так как представленные определения близки, но имеют самостоятельное значение 6. К числу родовых понятий относит законодательную технику А.А. Ушаков. Он считает, что о ней можно говорить «как о личных профессиональных качествах, умении, искусности, таланте законодателя, что составляет её субъективную сторону; как о совокупности различных средств, приемов, используемых законодателем при создании права, включая сюда нематериальные (логические) и материальные средства (компьютерные устройства, бумага), что составляет её объективную сторону; как о той или иной степени совершенства действующего законодательства, что составляют объективно-субъективную сторону законодательной техники; как известном учении, которое входит в теорию правотворчества и составляет научную сторону законодательной техники; как о некоторой совокупности правил, которые представляют собой разновидность так называемых юридико-технических норм и составляют юридическую сторону законодательной техники»170. Представляется, что использование одного термина для обозначения таких различных понятий неразумно, поскольку теряются необходимые сущностные разграничительные признаки171. Излишне также включать в объем рассматриваемого понятия материальные средства, используемые правотворческим органом, и личностные качества законодателя, так как они могут отражаться в процессе правотворчества, но не образовывать содержательную сторону законодательной техники.
В современной теории права вопрос о понятии и соотношении юридической техники и законодательной техники не имеет однозначного решения. Некоторые авторы склонны отождествлять эти правовые категории, поскольку полагают, что юридическая техника сводится к определенному набору правил, средств и приемов разработки, оформления и систематизации нормативных актов в целях ясности, понятности и эффективности . В странах англо-саксонской системы права более распространено понятие законодательной техники, нежели техники юридической, которое практически не употребляется .
Отождествление юридической техники с техникой законодательной неточно, поскольку первая, как категория более широкая, охватывает собой и вторую, кроме того, она имеет отношение и к правотворчеству, и к интерпретационной практике, и к правоприменительной деятельности. Следовательно, в случаях, когда речь ведется о технике правоприменения или толкования, а равно выработке любых нормативно-правовых предписаний, точнее оперировать выражением «юридическая техника»174. В этом плане следует подчеркнуть, что законодательная техника является важнейшим элементом юридической техники. Таким образом, абсолютно прав О.Г. Соловьев, говоря о том, что «юридическая техника встроена во все уровни и сферы функционирования права, во все формы реализации воли правоустановителя: 1) в сфере правообразования она применяется на уровнях - законотворческом, нормотворческом, правотворческом; предметом её воздействия выступают законы, нормативно-правовые акты; 2) в сфере правоприменения и интерпретации (толкования) правовых актов она используется в случаях «приложения» закона и иных правовых актов к конкретным лицам и конкретным обстоятельствам» .
Относительно границ применения юридической техники в теории права также отсутствует единство мнений. Это обусловлено различными подходами к содержанию исследуемой категории. В узком смысле рамки существования ограничиваются подготовкой нормативного акта и вступления его в силу176. В широком же понимании данного явления юридическая техника берет свое начало на стадии научных исследований, по результатам которых субъект правотворчества приступает к непосредственному техническому построению норм, то есть к деятельности по приданию научным решениям необходимой для их восприятия формы . Некоторые авторы отмечают, что юридическая техника существует далеко за пределами законотворческой деятельности и существует «до развертывания и после завершения её процедур» , являясь «стержнем выстраивания правового уклада российского общества»179.
Использование средств законодательной техники при конструировании норм института соучастия
Конструкция - строение, устройство чего-либо, механизм строения, составные части которого находятся в статическом или динамическом взаимодействии217. Относительно понятия юридической конструкции в литературе не сложилось единого мнения. П.И. Люблинский определял юридическую конструкцию как «прием восхождения путем логических сопоставлений и обобщений до более общих правовых принципов, с последующим дедуцированием из них нужного для решения конкретного правого тезиса»2 8. По мнению С.С. Алексеева: «Юридические конструкции представляют собой органический элемент собственного содержания права, его внутренней формы, рождаемый на первых порах спонтанно, в самой жизни, в практике в результате процесса типизации. Причем, надо сказать еще раз, - ключевой, определяющий элемент именно собственного его содержания (или структуры), когда он выходит из состояния начальных примитивных форм и получает развитие как самостоятельный и весьма своеобразный феномен человеческой цивилизации, имеющий свое, особое содержание (внутреннюю форму) и готовый к тому, чтобы на основе нового опыта, данных науки, силы разума получить дальнейшее развитие, новый уровень совершенства»219.
По мнению А.Ф. Черданцева, юридическая конструкция представляет собой идеальную модель, отражающую сложное структурное строение урегулированных правом общественных отношений, юридических фактов или их элементов . Каждое правовое средство - это по сути только впоследствии детально разработанная аналитической юриспруденцией «правовая материя», которая приобретает строго юридический характер и начинает действовать как правовые средства в виде юридических конструкций. И если в развитии права взаимодействуют два параллельных процесса: развитие, прямо обусловленное потребностями и волей государственной власти, и правовое саморазвитие - то развитие правовых средств обеспечивается не только искусными законодателями, но и правовым саморазвитием . В соответствии с логикой вслед за одной сформировавшейся юридической конструкцией на свет как бы по цепочке появляются другие конструкции. После появления конструкции преступления потребовалось разграничить различные виды преступлений, появились случаи совместного совершения преступления - потребовалось создание конструкции соучастия.
В связи с этим следует согласиться с А.Ф. Черданцевым, который выделял юридические конструкции, выраженные в нормах права, и теоретические, применяемые правовой наукой в качестве метода познания права. При этом он указывал, что между ними нет непроходимой грани, поскольку юридическая наука изучает нормы права, а значит, и юридические конструкции, так или иначе выраженные в нормах права . Существует и мнение, что «юридические конструкции находятся где-то на стыке между техническими приемами разработки и систематизации правовых норм и техническими приемами, способствующими толкованию и применению этих норм»223.
Представляется верным вести речь о юридических конструкциях именно как о средствах юридической техники. Так, Д.А. Доценко определяет юридические конструкции как комплексы правовых средств, которые образуют типизированные модели , А.В. Иванчин - как средство внутренней законодательной техники, представляющее собой структурную модель группы однородных правовых явлений, определенную комбинацию элементов которой законодатель наполняет юридически значимой информацией , другие называют их «архитектурным элементом» нормотворчества . В.В. Чевычелов видит сущность юридической конструкции в моделировании, определенном логическом построении нормативного материала, выступающем как метод познания и толкования права227. По мнению Т.В. Кашаниной, юридическая конструкция -создаваемая с помощью абстрактного мышления модель общественного отношения (его типовая схема), элементы которой жестко увязаны между собой228.
Исследуя сущность юридической конструкции, не следует забывать, что она представляет собой модель, служащую формой отражения действительности, которая создается в результате абстракции; является упрощенным образом общественных отношений, имеет сходство с его элементами лишь на основании существенных признаков, то есть аналогична отображаемому объекту, но не тождественна ему229. Наиболее точно, на наш взгляд, выявил черты юридических конструкций в своем определении Л.Л. Кругликов. «Юридическая конструкция, -пишет он, - как одно из средств правотворческой техники представляет собой абстракцию, разновидность нормативной модели (что отражает сложное строение соответствующих явлений), призванной придавать праву внутреннюю форму, строение. Это «архитектурный элемент» нормотворчества, тип, «образ», помогающий «строить» право, придавать ему логически завершенный вид» .
По вопросу о видах юридических конструкций высказывались самые различные мнения. Как указывалось ранее, А.Ф. Черданцев полагает, что можно говорить: а) о нормативных юридических конструкциях - они находят свое выражение в нормах права; б) о теоретических юридических конструкциях - они используются правовой наукой в качестве метода познания права . Кроме этого, встречается деление их на 1) универсальные (общие), межотраслевые и отраслевые; 2) статические и динамические; 3) истинные, ложные, фиктивные и ошибочные232.
А.В. Иванчин выделяет пять видов уголовно-правовых конструкций: 1) преступления, 2) деяния, совершенного при обстоятельствах, исключающих его преступность, 3) наказания, 4) освобождения от уголовной ответственности и 5) освобождения от наказания . Представляется, что данный круг конструкций применительно к уголовному праву является неполным, имеет смысл говорить о конструкциях виновности234, соучастия235 и т.д.
К изучению последней мы и приступим далее, поскольку как верно отмечает Д.А. Безбородое, «в целях максимальной эффективности уголовного законодательства, целесообразно создание специфических юридических конструкций, обеспечивающих учет всех вариантов деяния, совершенных совместно, безотносительно к преступлению, в котором они могут реализоваться» . Автор предлагает свои вариант конструкции совместного преступного деяния, которая, по его мнению, должна включать в себя следующие компоненты: а) уголовно-правовую модель, заключающуюся в социально-правовой оценке факта совместного участия нескольких лиц в одном преступном деянии; б) исходные понятия, основополагающие принципы, посредством которых выражаются связи и взаимоотношения между объектами идеализированной уголовно-правовой модели (сущность совместного преступного деяния, его содержание и формы проявления, а также общие принципы уголовной ответственности за совместное совершение преступления); в) следствия, вытекающие из основополагающих принципов выдвинутой уголовно правовой теории (создание теоретических основ для совершенствования уголовного законодательства, реализующихся в предложениях по дифференциации уголовной ответственности за совместно совершенное преступление) . Представляется, что подобная трактовка конструкции соучастия слишком абстрактна и сближает понимание последней с теорией или общим учением. Как справедливо отмечает А.В. Иванчин, отождествление теоретических положении с юридическими конструкциями «вызывает возражения» .
Преступная группа как обстоятельство, усиливающее ответственность
Одним из самых дискуссионных вопросов в системе общего учения о соучастии является вопрос о природе группового преступления и его месте в конструкции соучастия, а также отличие существующих в Общей и Особенной части УК групповых образований друг от друга. При этом решение данных вопросов помимо своей теоретической значимости не может не иметь и огромного практического значения. Основных причин несколько: во-первых, распространенность данного признака в правоприменительной практике (в ряде регионов: Тверской, Вологодской, Костромской областях - за 1-й квартал 2007 г, 32,5 % осужденных лиц совершили преступления в составе группы, традиционно высок с незначительными колебаниями данный показатель и в Ярославской области) ; во-вторых, распространенностью включения данного признака в квалифицированные составы преступлений с установлением новых пределов наказуемости.
Вопрос о месте группового преступления в системе соучастия - причина многочисленных научных дискуссий, в результате которых появились различные классификации форм и видов соучастия. В их рамках исследователи пытаются выделить место группового преступления.
Одним из первых современных ученых, обратившихся к анализу рассматриваемой проблемы, был А.Н. Трайнин. Он писал, что классификация соучастия призвана определить различную степень общественной опасности действий соучастников и общего деяния, исходя из характера и степени субъективной связи между ними. Автор выделял соучастие простое; квалифицированное предварительным соглашением соучастников; и особого рода
- соучастие в преступном объединении384. П.И. Гришаев и Г.А. Кригер предложили собственную классификацию соучастия, подразделяя последнее на соучастие без предварительного сговора, с предварительным сговором, организованную группу, преступное объединение . Похожую классификацию предлагал и А.А. Пионтковский, дополняя, однако, второй уровень деления соучастия по предварительному сговору на простой сговор, организованную группу и устойчивое преступное образование, не выделяя соучастия без предварительного сговора386.
Анализ литературы свидетельствует, что наряду со степенью связи соучастников предлагаются в качестве критериев классификации соучастия и другие критерии, характеризующие его объективные признаки, как-то: характер совместности, взаимосвязь соучастников, степень их соорганизованности. П.Ф. Тельнов, выбравший в качестве критерия способ взаимодействия соучастников, выделил следующие формы соучастия: соисполнительство, соучастие с исполнением различных ролей, преступная группа, преступная организация387. Схожую позицию занимает P.P. Галиакбаров, утверждая, что основным критерием деления соучастия на формы признается характер участия в преступлении. В зависимости от него соучастие подразделяется им на следующие формы: 1) сложное соучастие, 2) соисполнительство, 3) преступная группа, 4) преступное сообщество . Ф.Г. Бурчак в основу классификации форм соучастия в преступлении берет конструкцию состава преступления, определяющего основания и пределы ответственности соучастников. На основании этого критерия он обосновывает следующие формы соучастия: 1) в собственном смысле этого слова; 2) особого рода, при котором ответственность соучастников прямо предусмотрена в статье Особенной части; 3) соисполнительство . B.C. Комиссаров, в свою очередь, в основу классификации форм соучастия положил степень согласованности соучастников, которая зависит от сговора и его содержания. Он выделяет группу лиц, группу лиц по предварительному сговору, организованную группу и преступное сообщество (преступную организацию)390.
Ряд авторов являются сторонниками законодательного выделения как форм соучастия, так и видов. Так, Н.Г. Иванов предлагает выделять в Уголовном кодексе лишь два качественных признака соучастия - по предварительному сговору и без него, а в Особенной части ограничиться разновидностями соучастия, используя немецкие законодательные конструкции: банда, заговор и преступное объединение39. В более ранней работе автор признавал, что «единственной формой соучастия может быть группа, по своему объему полностью идентичная понятию соучастия. Группа как форма соучастия является одновременно родовым понятием по отношению к предусмотренным Особенной частью УК разновидностям или видам соучастия. Таких видов выделяется четыре - организация, банда, группа, образованная по предварительному сговору, и группа, образованная без предварительного сговора» .
Н.Ф. Кузнецова считала невозможной классификацию соучастия по одному основанию по причине пересекаемости ее элементов . Противоположную позицию по этому поводу занимает P.P. Галиакбаров. Автор обосновывает ошибочность классификации соучастия по нескольким основаниям, в частности, по характеру субъективной связи, особенностям способов и объективных форм соучастия в преступлении, по характеру и степени участия.
Представляется, что подобная позиция несколько устарела и игнорирует современный системный подход к изучению социальных явлений. Одной из причин несостоятельности данного подхода является абсолютизация правил формальной логики. В них классификация отождествляется с логически. делением понятий на подчиненные им понятия, в результате научное построение сводится к одной незатейливой логической операции. Вот как определяется классификация в одном из учебников по логике: «операция деления лежит в основе построения различного рода классификаций. Под классификацией понимается результат последовательного деления некоторого понятия на его виды, видов на подвиды, и т.д.»394.
Исторически представление о классификации как результате процесса деления понятий восходит к известному «древу Порфирия» - иерархии понятий, действительно напоминающей собою схему дедуктивного дихотомического деления395. Однако со времен Порфирия наука ушла далеко вперед, накопив, в том числе, огромный опыт по созданию классификаций в самых различных своих разделах. Этот опыт дает разнообразный материал для понимания того, чем в действительности является классификация и как происходит процесс с формирования. Современные взгляды на классификацию не могут не учитывать указанный опыт. Как справедливо отмечается в литературе, «развитая научная классификация — это сложное, многокомпонентное построение»396.
Классификация в правовой сфере несколько отличается от той, которая осуществляется в естественных науках, в силу того, что право оперирует определенными отвлеченно-идеальными понятиями. Следовательно, и классификация соучастия должна находиться в рамках действующего уголовного законодательства.
Под классификацией в литературе понимают состоявшуюся систему знания, понятия которой означают упорядоченные группы, по которым распределены объекты некоторой предметной области на основании их сходства в определенных свойствах397. Для первоначального этапа её осуществления необходимо обладать неким набором общностей. Составляющие эти общности объекты должны представлять собою обособленные, относительно автономные отдельности, однозначно отличимые друг от друга и вместе с тем являющиеся разного рода подобиями. В нашем случае таковым множеством общностей будет являться множество лиц при совершении преступления. Причем элементы подобного множества составляют определенные отдельности, такие, как совместное участие в совершении преступления, прикосновенность, совместное совершение деяния при обстоятельствах, исключающих преступность деяния, совместное совершение деяния усилиями невменяемых или малолетних.
