Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Правовая природа имплементации норм международного уголовного права в национальное уголовное законодательство 15
1. Значение международного уголовного права для развития внутригосударственного уголовного права 15
2. Национально-правовая имплементация: понятие, механизм, способы 54
3. Значение принципов международного уголовного права для процесса имплементации 91
Глава 2. Модели и специфика имплементации норм международного уголовного права в уголовное законодательство зарубежных стран и России 123
1. Типология уголовно-правовых систем и основания выбора модели имплементации 123
2. Модели имплементации норм международного уголовного права в уголовное законодательство стран англо-американской правовой семьи 133
3. Модели имплементации норм международного уголовного права в уголовное законодательство стран романо-германской правовой семьи 156
4. Модель имплементации норм международного уголовного права в уголовное законодательство Финляндии как страны скандинавской правовой семьи 181
5. Специфика имплементации норм международного уголовного права в уголовное законодательство России 191
Заключение 217
Библиографический список 2
- Национально-правовая имплементация: понятие, механизм, способы
- Значение принципов международного уголовного права для процесса имплементации
- Модели имплементации норм международного уголовного права в уголовное законодательство стран романо-германской правовой семьи
- Специфика имплементации норм международного уголовного права в уголовное законодательство России
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Современное уголовное право в известных условиях глобализации развивается, взаимодействуя с международным уголовным правом. Тот комплекс правовых норм, который создается в результате международного сотрудничества государств, направленного на пресечение и предупреждение преступности, реализуется впоследствии на внутригосударственном уровне. При увеличении массива актов международного уголовного права, имеющих силу для государств — участников соответствующих международных многосторонних и двусторонних договоров, динамичном развитии международного уголовного права и усилении его влияния на внутригосударственное уголовное законодательство как в России, так и в зарубежных странах, правовая природа имплементации норм международного уголовного права в уголовное законодательство является недостаточно исследованной.
Участие большинства государств в процессе формирования системы международной уголовной юстиции, в частности подписание
и ратификация в 121 стране Римского статута Международного уголовного суда, выявило их неготовность к отказу от суверенного права осуществлять уголовное правосудие, что придает особое значение внутригосударственным процедурам, направленным на реализацию положений актов международного уголовного права в уголовном законодательстве. Для обеспечения сотрудничества государства с Международным уголовным судом, а равно и для обеспечения правовой основы осуществления уголовного правосудия на территории государства, потребовался пересмотр положений уголовного законодательства.
В ряде стран было проведено комплексное реформирование внутригосударственного законодательства, включая конституционное, уголовное, уголовно-процессуальное. Процесс создания норм международного уголовного права существенным образом отличается от законодательного процесса: нормы международного уголовного права создаются чаще всего специалистами в области международного гуманитарного права, прав человека, общего международного права и оформляются в виде международных договоров, реже — в виде международных обычаев. По структуре нормы международного уголовного права также не схожи с уголовно-правовыми нормами.
Вышеперечисленные обстоятельства и факты обусловливают особый интерес к проблеме имплементации норм международного уголовного права в уголовное законодательство, а также потребность
в изучении правовой природы имплементации, в систематизации и оптимизации способов и процедур имплементации, обеспечивающих учет положений актов международного уголовного права в зарубежном и российском уголовном законодательстве.
Государства самостоятельно выбирают те или иные способы имплементации, создают посредством внутригосударственного законодательства систему «шлюзов» для пропуска норм международного уголовного права во внутригосударственное уголовное законодательство. Регламентация степени открытости уголовно-правовой системы государства для принятия норм международного уголовного права осуществляется в основном на уровне конституционного и уголовного законодательства. Поэтому особую актуальность приобретает комплексное исследование не только российского, но прежде всего зарубежного опыта разработки имплементационных процедур, оценка факторов, влияющих на создание той или иной модельно-логической схемы реализации норм международного уголовного права в рамках уголовно-правовой системы конкретного государства, условно обозначенной в исследовании как «модель имплементации», анализ зарубежного уголовного законодательства в части, касающейся регламентации механизма имплементации норм международного уголовного права. Вышеперечисленными обстоятельствами определяется актуальность темы диссертационного исследования и ее выбор диссертантом.
Целью диссертационного исследования является комплексное изучение проблемы имплементации норм международного уголовного права в уголовное законодательство зарубежных стран и России, анализ и оценка способов имплементации, применяемых в Великобритании, Канаде, США, Франции, Германии и Финляндии, а также изучение специфики имплементации норм международного уголовного права в уголовное законодательство России.
Достижение указанной цели определило постановку и решение следующих задач:
-
определение особенностей международного уголовного права и правовой природы имплементации его норм в уголовное законодательство государства;
-
исследование процедур имплементации норм международного уголовного права, разработанных в Великобритании, Канаде, США, Франции, Германии, Финляндии;
-
проведение правового, теоретического, практического анализа действующего законодательства Великобритании, Канады, США, Франции, Германии и Финляндии, регулирующего имплементацию норм международного уголовного права в уголовное законодательство;
-
изучение специфики имплементации норм международного уголовного права в уголовное законодательство России и выработка рекомендаций и предложений по совершенствованию российского уголовного законодательства, регулирующего вопросы имплементации норм международного уголовного права.
Объектом исследования являются общественные отношения, возникающие при реализации норм международного уголовного права в рамках уголовно-правовых систем зарубежных стран и России.
Предмет исследования составляют нормы международных актов, а также зарубежного и российского конституционного и уголовного права, судебная практика и доктрины Великобритании, Канады, США, Франции, Германии, Финляндии, России по вопросам, связанным с имплементацией норм международного уголовного права, нормы российских нормативных правовых актов.
Степень научной разработанности темы исследования. Изначально вопросы имплементации норм международных актов во внутригосударственное законодательство исследовались при изучении теоретических аспектов взаимодействия международного и внутригосударственного права в работах И.П. Блищенко, А.С. Гавердовского, В.В. Гаврилова, Б.Л. Зимненко, Г.В. Игнатенко, Р.А. Мюллерсона,
А.А. Рубанова. Проблема практической реализации норм отдельных отраслей международного права в рамках правовой системы государства анализировалась в работах В.А. Батыря, А.И. Бойко, В.А. Вдо-
вина, А.Г. Кибальника, Н.И. Костенко, И.И. Лукашука, Г.В. Трунцев-
ского, А.А. Цветкова, О.Н. Шибкова. Проблемы полноты учета ряда международно-правовых актов универсального и регионального действия при формулировании положений общей части Уголовного кодекса РФ (далее — УК РФ) о задачах и принципах уголовного права, о действии уголовного закона во времени и пространстве, об определении преступления, наказания были рассмотрены в кандидатской диссертации В.А. Вдо-
вина «Имплементация международно-правовых норм в уголовном праве Российской Федерации (вопросы Общей части)». Вопросы имплементации международных актов в Особенной части УК РФ рассматривались в кандидатской диссертации А. К. Князькиной «Конвенционные преступления как вид конвенциональных преступлений», при этом
в указанных работах особенности имплементации норм международного уголовного права в зарубежное уголовное законодательство, специфика и правовая природа имплементации не исследовались.
Методологической основой исследования являются устоявшиеся в отечественной науке способы и формы научного познания. Результаты исследования получены на основе применения апробированных наукой сравнительно-правового, историко-правового, формально-юридического методов, метода системного и многофакторного анализа.
Теоретическую основу исследования составили труды российских ученых как в области уголовного права, так и международного уголовного права, сравнительного правоведения: Ю.Л. Атливанникова,
В.А. Батыря, И.П. Блищенко, А.И. Бойко, В.А. Вдовина, О.Н. Ведерни-
ковой, Б.В. Волженкина, А.С. Гавердовского, В.В. Гаврилова, В.Н. До-
донова, Г.А. Есакова, А.Э. Жалинского, Н.А. Зелинской, Б.Л. Зим-
ненко, Г.В. Игнатенко, Л.В. Иногамовой-Хегай, И.И. Карпеца, А.Р. Каю-
мовой, А.Г. Кибальника, А.К. Князькиной, В.П. Коняхина, Н.И. Кос-
тенко, В.Н. Кудрявцева, Н. Ф. Кузнецовой, И. И. Лукашука, С.Ю. Ма-
рочкина, Ф.Ф. Мартенса, А.В. Наумова, В.П. Панова, Ю.А. Реше-
това, П.С. Ромашкина, А.В. Серебренниковой, А.Н. Трайнина, Е.Н. Три-
коз, Ю.В. Трунцевского, Е.Т. Усенко, И.В. Фисенко, А.А. Цветкова, М.Д. Шаргородского, О.Н. Шибкова и др.
Кроме того, в диссертации широко использовались работы следующих зарубежных авторов: Д. Анцилотти, Дж. Гинзбургса, Р. Дави-
да, Р. Леже, Я. Койстинена, К. Осакве, M.Ch. Bassiouni, N. Boister,
L.A. Casey, A. Cassese, S.M. Clavier, J.L.de la Cuesta, M.D. Dubber,
W.N. Ferdinandusse, B.-B. Ferencz, R. Friedlander, L. Henkin, A. Jacomy-Millette, M. Joitsen, R. Lahti, T. MacCormack, R.St.J. MacDonald, K. Nuotio, D.B. Rivkin, H. Satzger, W.A. Schabas, M. Scheinin, D. Spinellis, L. S. Sunga, P. Wilkitzki и др.
Нормативную основу исследования составили международные правовые акты, конституционные и кодифицированные уголовно-правовые акты (Конституция США 1787 г., Конституция Франции 1958 г., Основной Закон ФРГ 1949 г., Основной Закон Финляндии 1999 г., Конституция РФ 1993 г., УК Канады 1892 г. в редакции 1985 г., УК Франции 1992 г., УК ФРГ 1871 г. в редакции 1998 г., УК Финляндии 1889 г.
в редакции 2008 г., УК РФ 1996 г.); законодательные акты, принятые для целей имплементации, в частности принятые в Великобритании Закон о Женевских конвенциях 1957 г., Законы о биологическом оружии 1974 г., Закон о химическом оружии 1996 г., Закон о Международном уголовном суде 2001 г.; Закон Канады о преступлениях против человечности и военных преступлениях 2000 г., Закон США об имплементации Конвенции о запрещении разработки, производства, накопления и применения химического оружия и его уничтожении 1997 г., Закон Франции о ратификации Конвенции ООН против коррупции 2000 г. и Закон Франции о сотрудничестве с Международным уголовным судом 2003 г., Кодекс преступлений против международного права Германии 2002 г., Закон Финляндии об имплементации положений законодательного характера Римского статута Международного уголовного суда и о применении Статута 2000 г.
Эмпирическую базу исследования составляют решения высших судебных инстанций Великобритании, Канады, США, принятые по вопросу применения международных актов в рамках уголовно-правовой системы каждой из указанных стран; правовые позиции, изложенные в решении Федерального конституционного суда ФРГ от
14 октября 2004 г.; постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 10.10.2003 № 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации»; информационные обзоры Международного Комитета Красного Креста, международной организации «Амнести Интернейшнл», материалы международных конференций, официальная статистика Конституционного Суда РФ по рассмотрению дел о проверке на соответствие Конституции РФ не вступивших в силу международных договоров.
Научная новизна диссертационного исследования. Настоящая работа представляет собой первое в отечественной юридической науке монографическое исследование особенностей имплементации норм международного уголовного права в уголовное законодательство таких зарубежных стран, как Великобритания, Канада, США, Франция, Германия, Финляндия. В работе проанализирован вопрос о влиянии актов международного уголовного права на развитие зарубежного
и отечественного уголовного законодательства, определены базовые элементы механизма национально-правовой имплементации, впервые исследована проблема оценки эффективности национально-правовой имплементации, выявлены факторы, влияющие на качество имплементационных процедур. Диссертантом представлена сравнительная характеристика моделей имплементации норм международного уголовного права в уголовное законодательство зарубежных государств, относящихся к разным правовым семьям; проведен критический анализ способов имплементации норм международного уголовного права, применяемых в рамках уголовно-правовых систем зарубежных государств, и предложено авторское определение одного из них. В работе дана авторская оценка эффективности механизма национально-правовой имплементации норм международного уголовного права, существующего в России, выявлены его достоинства и недостатки; в порядке de lege ferenda изложены предложения по совершенствованию действующего уголовного законодательства России, регулирующего вопросы имплементации норм международного уголовного права.
Таким образом, были сформулированы теоретические выводы
и предложения, обусловленные спецификой изученной проблемы и направленные на уточнение особенностей отражения в российском уголовном законодательстве содержания имплементируемых в него норм международного уголовного права с учетом соответствующего опыта, накопленного в уголовном праве зарубежных государств.
В результате проведенного исследования на защиту выносятся следующие новые или содержащие элемент новизны положения:
-
Анализ динамики изменения нормативной и институциональной составляющих международного уголовного права позволяет охарактеризовать данную комплексную отрасль как сложную саморазвивающуюся систему, активно взаимодействующую с национальными уголовно-правовыми системами в процессе имплементации. Разработку эффективных моделей имплементации норм международного уголовного права, происходящую как на международном, так и на национальном уровнях, следует рассматривать как особый этап в развитии международного уголовного права и отечественного уголовного права.
-
Национально-правовую имплементацию норм международного уголовного права следует определить как процесс реализации
в рамках уголовно-правовой системы положений актов международного уголовного права, который осуществляется государственными органами общей и специальной компетенции в порядке, установленном внутригосударственным законодательством, посредством принятия нового, изменения и (или) дополнения действующего законодательства, а также создания необходимых контрольных механизмов выполнения норм и предписаний, нашедших отражение во внутригосударственном законодательстве, для целей соблюдения принятых государством международно-правовых обязательств. -
При конструировании модели имплементации норм международного уголовного права в уголовное законодательство России обязательно следует учитывать наличие в ней двух структурных элементов: нормативной и организационной составляющих механизма национально-правовой имплементации, которые, как показало проведенное исследование, являются общими для всех моделей имплементации норм международного уголовного права, разработанных в зарубежных странах, относящихся к разным правовым семьям: англо-американской правовой семье (Великобритания, Канада, США); романо-германской правовой семье (Франция, Германия), в стране скандинавской правовой традиции (Финляндия). При этом необходимо принять во внимание опыт зарубежных стран в части регламентации процедуры предварительной оценки соответствия действующего уголовного законодательства ратифицируемым актам международного уголовного права для выявления объема необходимых изменений, системного подхода
к процессу имплементации и использования приемов законодательной техники, позволяющих при необходимости обращаться к текстам актов международного уголовного права, во исполнение которых были приняты уголовно-правовые нормы. -
Способ национально-правовой имплементации, который предполагает изменение, дополнение действующего, принятие нового законодательства для целей реализации положений актов международного уголовного права с учетом особенностей уголовно-правовой системы, принципов построения отраслевого законодательства и специфики законодательной техники предлагаем обозначить термином «преобразование» или «преобразование национального законодательства». Учитывая тот факт, что данный способ чаще всего применяется при имплементации норм международного уголовного права в уголовное законодательство зарубежных стран, поскольку позволяет обеспечить выполнение международных обязательств государства в сфере борьбы с преступностью и при этом сохранить необходимую степень суверенности государства при решении вопроса об объеме и содержании изменений в уголовный закон, представляется целесообразным проводить имплементацию норм международного уголовного права в уголовное законодательство России именно способом преобразования.
-
Условиями, необходимыми для осуществления эффективной имплементации независимо от особенностей правовой системы, являются: четкая регламентация внутригосударственной процедуры ратификации; официальное опубликование текста международного договора, переведенного на государственный язык; вступление его в силу. Результативность процесса имплементации норм международного уголовного права зависит не только от установления примата международно-правовых актов в рамках правовой системы, но и от учета особенностей уголовно-правовой системы государства и регламентации нормативной и организационной составляющих механизма национально-правовой имплементации прежде всего на базе конституционного
и уголовного законодательства.
Для целей совершенствования нормативной основы национально-правовой имплементации норм международного уголовного права
в уголовное законодательство Российской Федерации предлагаем:
а) последнее предложение ч. 4 ст. 15 Конституции РФ после слов «международным договором» дополнить словом «ратифицированным», заменив при этом последующие слова «Российская Федерация» словами «Российской Федерацией», что, несомненно, будет способствовать укреплению суверенитета России в вопросах имплементации норм международного уголовного права;
б) изменить ч. 2 ст. 1 УК РФ и изложить ее в следующей редакции: «2. Настоящий кодекс основывается на Конституции Российской Федерации, принципах международного уголовного права, нормах международных договоров, ратифицированных Российской Федерацией»;
в) при подготовке проекта федерального закона «О порядке реализации международно-правовых актов в правовой системе Российской Федерации» включить в него специальный раздел «Порядок
и способы национально-правовой имплементации норм международно-правовых актов в законодательство Российской Федерации», содержащий общие положения о национально-правовой имплементации, специальные нормы, закрепляющие способы имплементации международно-правовых актов в отраслевое законодательство.
-
Принимая во внимание, что принцип законности является центральным звеном нормативной составляющей механизма национально-правовой имплементации, учитывая наличие в Общей и Особенной частях УК РФ бланкетных норм, предлагается дополнить ч. 1 ст. 3
УК РФ следующим положением: «Нормы международных договоров, ратифицированных Российской Федерацией, непосредственно применяются в случае, когда это предусмотрено настоящим Кодексом».
Теоретическая и практическая значимость работы состоит
в комплексной разработке проблемы имплементации норм международного уголовного права в уголовное законодательство Великобритании, Канады, США, Франции, Германии, Финляндии, оценке специфики имплементации норм международного уголовного права в уголовное законодательство РФ. Сформулированные в работе выводы
и положения могут быть использованы при проведении дальнейших исследований по обозначенным вопросам, по смежным с темой диссертационного исследования проблемам; в учебном процессе при преподавании дисциплины «Уголовное право», спецкурса «Международное уголовное право». Предложения по совершенствованию российского уголовного законодательства рассчитаны на использование их
в законотворческой деятельности.
Апробация результатов исследования. Основные положения
и выводы диссертационного исследования изложены в девяти опубликованных работах диссертанта, в том числе в монографии и в рецензируемых научных журналах, рекомендованных ВАК России; были представлены на I Российском конгрессе по уголовному праву «Конституционные основы уголовного права» в МГУ им. М. В. Ломоносова (Москва, 25–26 мая 2006 г.); докладывались на втором заседании Международной школы-практикума молодых ученых-юристов «Влияние международного права на национальное законодательство» (Москва, 24–26 мая 2007 г.), третьем заседании Международной школы-практикума молодых ученых-юристов «Эффективность законодательства и современные юридические технологии» (Москва, 29–31 мая 2008 г.), пятом заседании Международной школы-практикума молодых ученых-юристов «Наследие юридической науки и современность»
(26–28 мая 2010 г.), которые проводились Институтом законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ, а также на
V Российском конгрессе уголовного права «Научные основы уголовного права и процессы глобализации» в МГУ им. М.В. Ломоносова (Москва, 27–28 мая 2010 г.), на Всероссийской итоговой научно-практической конференции «Правовые проблемы укрепления российской государственности» в Юридическом институте Томского государственного университета (Томск, 27–29 января 2011 г.).
Структура диссертации. Выполненная работа состоит из введения, двух глав, включающих восемь параграфов, заключения и библиографического списка.
Национально-правовая имплементация: понятие, механизм, способы
Параллельно с разработкой учения о пределах действия уголовного закона, выдаче преступников проходила разработка двух базовых институтов отрасли: института преступлений против мира и безопасности человечества и института преступлений международного характера. Вопрос разграничения данных преступлений долго оставался главным дискуссионным вопросом. В рамках настоящего исследования лишь вкратце изложим основные позиции и охарактеризуем процесс разработки нормативной основы предупреждения и пресечения таких преступлений, что позволит нам выявить особенности отрасли и оценить ее значение для развития уголовного права.
Признание в конце XVIII века пиратства в качестве преступления, посягающего на интересы всего международного сообщества, а субъектов пиратства - «врагами человечества» , последующее обособление некоторых видов преступлений, таких как работорговля, фальшивомонетничество и квалификация указанных деяний по аналогии с пиратством как посягающих на основы международного общения, создали основу для доктринальной право: Сборник обзоров. М.: ИНИОН, 1986. С. 41. разработки института преступлений международного характера. После окончания Первой мировой войны бывший император Вильгельм II и его сообщники были обвинены «нарушении законов и требований гуманности»1, то есть фактически им были вменены совершение агрессии, военных преступлений, преступлений против человечности {«crimes against humanity» или «inhuman acts»2). В результате возник прецедент, подтвердивший необходимость разработки единого подхода к рассмотрению дел о преступлениях войны и других деяниях, ставящих под угрозу международную безопасность. Издание в 1917 году в СССР Декрете о мире, в котором империалистическая война впервые была квалифицирована как «преступление против человечества», создало законодательную основу для последующей разработки определения агрессии как преступления против мира3. В качестве объекта преступления агрессии рассматривались «естественное право народов» (К. Сальданья) или «социальные устои, составляющие основу цивилизации (Гарофало)» . Ряд ученых даже предложили такие деяния считать нарушениями международного права, влекущими уголовную ответственность государств, принять международный кодекс, содержащий перечень наиболее серьёзных нарушений международного права и санкции для государств: от штрафа до оккупации территории, но данная концепция не получила поддержки. Проблема установления универсальной юрисдикции в отношении так называемых интернациональных преступлений была основным вопросом шести конференций Международной ассоциации уголовного права, проведенных в период с 1926 по 1935гг. Приоритетным был вопрос предупреждения и пресечения агрессии, но анализ материалов показал, что «проблемой военной
СССР, 1956. С. 16-17. агрессии конференции на деле практически не занимались» . По справедливому замечанию А.Н. Трайнина, предложенные зарубежными юристами определения не содержали описания деяний или их перечня, были неполными или слишком абстрактными . При этом нельзя назвать проведенные конференции нерезультативными, поскольку на основании докладов и обсуждений были разработаны и приняты важные международно-правовые акты3, которые сформировали нормативную базу института преступлений международного характера. Особого внимания заслуживает резолюция III конференции, проходившей в 1930г. в Палермо, подготовленная на основании девяти докладов по вопросу определения универсальной наказуемости отдельных преступлений, которые «нарушают общий интерес государств и создают опасность для международных отношений» . Резолюцией оформлялись обязательства государств-участников по изменению действующих, принятию новых международных договоров, устанавливающих универсальную наказуемость определенных преступлений. Подчеркнем, что, участники шести конференций не смогли выработать единый подход в отношении того, какие именно деяния относятся к универсально наказуемым, и каковы отличительные признаки так называемых «интернациональных деликтов» {«delicta juris gentium») или преступлений против международного права . Весомый вклад в доктринальную разработку признаков универсально наказуемых деяний внесен отечественными специалистами уголовного права. Так, например, А.Н. Трайнин в качестве особого признака «международных преступлений» или «посягательств на основы существования и прогрессивного развития народов», выделяя «преступления войны или родственные им, совершение которых создает опасность для мира»1, указывал на объект преступления (основы существования и прогрессивного развития народов) и особую степень общественной опасности. Согласимся с подходом А.Н. Трайнина. Заметим, что дискуссии по поводу базовых и факультативных критериев отграничения преступлений против мира и безопасности человечества и преступлений международного характера от общеуголовных ведутся и в настоящее время. Специалисты и ранее предлагали отказаться от факультативных критериев: «многотерриториальность», «международно признанная противоправность»2, -либо считать указанные критерии базовыми, определить деяния как «конвенционные преступления» или «преступления с иностранным элементом» , соответственно. Сегодня предлагается «новое» обозначение преступлений международного характера - «транснациональные преступления»5, или же объединение преступлений против мира и безопасности человечества и преступлений международного характера и обозначение их единым термином «конвенциональные преступления» .
Данные подходы, по нашему мнению, неудачны по ряду причин: во-первых, критерии отнесения преступления к категории транснациональных определены в ст.З Конвенции ООН против транснациональной организованной преступности 2000 г. Анализ признаков транснационального преступления, актах. М.: Издательство ООО «ПКЦ Альтекс», 2007. С. 40. указанных в конвенции, и сопоставление их с признаками деяний с иностранным элементом, позволяют сделать вывод о том, что деяние с иностранным элементом может быть признано транснациональным преступлением, если его факультативные признаки осложнены иностранным элементом» , если же иностранным элементом осложнены другие признаки состава преступления (объект, субъект), то в этом случае преступление с иностранным элементом не будет отвечать признакам транснационального преступления. Во-вторых, отнюдь не каждое транснациональное преступление содержит «иностранный элемент».
Следовательно, можно говорить лишь о частичном совпадении понятий «преступление с иностранным элементом» и «транснациональное преступление», и неверно отождествлять обозначаемые ими преступные деяния и употреблять указанные понятия как синонимы для обозначения преступлений международного характера . В-третьих, понятием «конвенционные преступления» обозначают преступления международного характера, подчеркивая, что запрет на совершение таких деяний изначально предусмотрен в международной конвенции, а затем посредством включения норм об ответственности за их совершение в уголовное законодательство государства установлен на национальном уровне. Спорным считаем подход А.К. Князькиной, предлагающей обозначить термином «конвенционные преступления» «только такие общественно опасные деяния, ответственность за совершение которых в национальном законодательстве была установлена во исполнение принятых государством международных обязательств»3, точнее, нормы о которых появились в уголовном кодексе во исполнение международного договора после его вступления в силу
Значение принципов международного уголовного права для процесса имплементации
Анализ российского законодательства и судебной практики, позволяет утверждать, что применение актов международного уголовного права должно быть санкционировано с помощью нормы уголовного закона (УК РФ) при осуществлении имплементации, например, способом отсылки2, как это сделано в ст.355, 356 УК РФ. Применительно к самоисполнимым нормам В.А. Вдовин справедливо указывает на необходимость создания во внутригосударственном праве имплементационной нормы, дополняющей или конкретизирующей положения международно-правовой нормы, подчеркивая, что обеспечение реализации такой нормы государство осуществляет, «защищая имплементационную норму, содержащее аналогичное ей правило поведения»3.
Выделение непосредственной и опосредованной имплементации4 на основании условно заданного В.А. Вдовиным разграничения процессов создания условий реализации, обеспечения реализации самоисполнимых норм и реализации несамоисполнимых международно-правовых норм посредством принятия национально-правовой нормы, адаптирующей соответствующие положения международной нормы, представляется нам необоснованным и ошибочным. Учитывая логику рассуждений автора, полагаем, что В.А. Вдовин мог бы прийти к еще более парадоксальному выводу о существовании самоисполнимой и несамоисполнимой имплементации, потому как изначально вопрос о различиях имплементационных процедур, способов имплементации был подменен характеристикой процесса через свойства объекта, то есть . свойства самоисполнимости или несамоисполнимости международно-правовых норм. Если имплементация понимается В.А. Вдовиным как принятие норм внутригосударственного права во исполнение международно-правовых норм1, то возникает вопрос, что именно меняется в самом процессе при непосредственной или опосредованной имплементации, иначе говоря, чем непосредственное принятие норм во исполнение международно-правовых положений отличается от опосредованного, и чем, кем последнее опосредуется? К сожалению, ответа на указанные вопросы в своей работе В.А. Вдовин не дает. Еще больше критических замечаний и вопросов вызывает деление имплементации на обитую и специальную, учитывая предложенные В.А. Вдовиным определения каждого из видов имплементации. Установление государством в своем внутреннем праве нормы, констатирующей наличие международно-правового сорегулятора в сфере действия национального права посредством общей (универсальной) отсылки, В.А. Вдовин предлагает определить как общую имплементацию. Под специальной имплементацией, в свою очередь, понимается придание конкретным международным нормам силы внутригосударственного действия путем изменения действующего национального законодательства. Очевидно, что критерий предложенного деления недостаточно четкий.
Анализ практики принятия и внутригосударственных процедур реализации международных соглашений ряда европейских государств, показывает, что определение государством места того или иного международно-правового источника в рамках правовой системы, определение условий его действия, отражение позиций в положениях основного закона государства является необходимым условием для взаимодействия международно-правовых и национальных регуляторов", во многом международного права предопределяет специфику имплементационных процедур, но не может само по себе быть расценено как общая имплементация. Для обеспечения реализации положений актов международного уголовного права в законодательстве Финляндии предусмотрены не только специальные нормы, отсылающие к конкретным международным соглашениям, но и общие отсылки к международным соглашениям, регламентирующим соответствующие обязательства Финляндии, то есть тем, которые уже ратифицированы и тем, которые будут ратифицированы Финляндией (п.7 раздела 1 УК Финляндии)1. Следовательно, выделение общей и специальной имплементации нельзя считать научно обоснованным и имеющим практическое значение.
Полагаем, что наиболее точным будет определение национально-правовой имплементации как процесса, предполагающего реализацию норм международного уголовного права на территории государства в сфере действия внутригосударственного права при помощи последнего и в соответствии с определенной процедурой, обеспеченной организационно-правовой деятельностью органов государства, направленное на фактическое выполнение принятых государством международных обязательств2. Согласимся с мнением А.А. Цветкова о том, что комплекс национальных правовых средств, обеспечивающих имплементацию во внутригосударственной сфере, и государственных властных институтов, непосредственно реализующих полномочия государства по имплементации международных обязательств (законодательные органы, министерства и ведомства, судебные органы) и образуют организационно-правовой механизм имплементации . Обоснованным считаем мнение А.Л. Лучинина о том, что термин «имплементация» не является синонимом термину «выполнение», поскольку имплементация - это процесс,
России и международного права. Саратов: «Научная книга», 2003. С. 44-47. тогда как выполнение - возможный результат данного процесса1. Справедливым, на наш взгляд, является и замечание Р.А. Мюллерсона о том, что национально-правовая имплементация происходит даже тогда, когда государство, перед тем как стать участником международного договора, в преддверии такого участия во избежание конфликтов договора с нормами национального права вносит определенные изменения в свое право2. Для подтверждения обоснованности высказанного замечания можно сослаться на практику национально-правовой имплементации международных конвенций универсального действия, сложившуюся в Китае. Органы законодательной и исполнительной власти Китая еще до принятия и ратификации универсальных международных соглашений, среди них Женевские конвенции 1949г., Дополнительные протоколы к ним, Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказании за него 1948г., Международная конвенция о пресечении преступления апартеида и наказании за него 1973г., Конвенция против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих человеческое достоинство видов обращения и наказания 1984г., осуществляют подготовку необходимого законодательства, посредством внесения в него изменений и дополнений., реализуют международные соглашения путем применения законодательных, юридических и административных мер3. Китайские юристы-международники подчеркивают, что Китай не форсирует ратификацию международных соглашений, если для этого отсутствует необходимая правовая и организационная основы, в то время как многие государства ратифицируют международные соглашения, однако в них не всегда создается необходимая законодательная и экономическая база для их исполнения4. Такой подход к национально-правовой имплементации, безусловно, следует оценить как одно из проявлений особенностей китайской модели имплементации,
Модели имплементации норм международного уголовного права в уголовное законодательство стран романо-германской правовой семьи
Принцип «пе bis in idem» (нет дважды за одно и то же) традиционно со времен римского права определяет правила разрешения вопросов при совпадении юрисдикции внутри страны, является гарантией юридической безопасности граждан от повторного возбуждения уголовного дела, его рассмотрения и назначения наказания в отношении того же лица за одно и то же преступление или по одному и тому же основанию. Принцип анализируется в тесной связи с принципами законности и справедливости как гарантия их соблюдения1. В связи с тем, что согласно доктрине государственного суверенитета преступное поведение, которое нарушает интересы нескольких государств, всегда может рассматриваться в качестве самостоятельного преступления в каждом из государств, применение принципа «пе bis in idem» странами с различными правовыми системами всегда вызывало правовые коллизии. Особый вклад в доктринальную разработку принципа, который имеет «статус конституционного принципа в рамках большинства правовых систем»2, внесли отечественные юристы (Н.М. Коркунов, Ф.Ф. Мартене). Основываясь на обобщенных данных, представленных в ходе подготовительного коллоквиума XVII Международного конгресса по уголовному праву Международной ассоциации уголовного права (1-4 июня 2003 г., Берлин, Германия) «Совпадающая государственная (национальная) уголовная и международная уголовная юрисдикция и принцип «пе bis in idem» , можно с уверенностью говорить о том, что проблема столкновения национальных юрисдикции и сегодня не утратила своей актуальности. Подчеркнем, что развитие единой Европы, доминирование принципов свободы, безопасности, справедливости и эволюция международной уголовной юстиции вывели проблему на новый уровень, поставив перед суверенными государствами вопрос о столкновении национальной и международной юрисдикции, ответ на который служит своеобразным тестом, выявляющим готовность государства к «переносу акцента с национального суверенитета на гуманитарные ценности»1, признанию юрисдикции международного судебного органа (МУС)2.
Принцип «пе bis in idem» предусмотрен в международных договорах универсального и регионального значения , его действие согласно п.7 ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах 1966г., п.1 ст.4 Протокола №7 к Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950г. ограничивается территорией одного государства4. Приняты соглашения, обеспечивающие действие принципа на территории региона: Межамериканская конвенция по взаимному сотрудничеству по уголовным делам 1994г. и Межамериканская конвенция по исполнению уголовных наказаний за границей 1994г.; Европейская конвенция о передаче судопроизводства по уголовным делам 1972г., Европейская конвенция о международной силе судебных решений 1970г .
При этом в ряде стран нет доверия к иностранной юрисдикции, например, Япония, Китай и Польша не признают действие принципа «пе bis in idem» в отношении иностранных судебных решений и допускают двойное уголовное преследование и наказание. Широкое признание экстра территориального применения данного принципа в Европе, как отмечает профессор Хосе Луис де ла Куэста, все еще не стало реальностью1. Еще сложнее решается вопрос о совпадении национальной и наднациональной юрисдикции (обеспечение вертикального действия рассматриваемого принципа). В ряде европейских стран принято специальное законодательство о сотрудничестве государственных органов с международными судами ad hoc, которое предусматривает: предоставление отчетов о процессе, подпадающем под юрисдикцию трибуналов (Франция); проведение проверок для выявления совпадения юрисдикции и в случае установления компетентным органом государства (Верховным судом в Бельгии, Апелляционным судом Афин в Греции, Национальным собранием в Испании) идентичности фактических обстоятельств приостановление судебного разбирательства и передачу дела на рассмотрение в международный трибунал (Австрия, Бельгия) . При совпадении юрисдикции международных трибуналов ad hoc и государственных судебных органов приоритет первой при выявлении идентичности фактических обстоятельств («idem») признается лишь в отношении действий, подпадающих под определение серьезных нарушений международного гуманитарного права, а равно преступлений, отнесенных к юрисдикции международных трибуналов ad hoc (ст. 1-5 Устава МТБЮ, ст. 1-4 Устава МТР). Тем не менее, специалисты если лицо было обвинено и назначенное наказание в отношении него применено, подобная гарантия устанавливается в отношении судебного решения, которое было исполнено полностью или частично; либо в отношении лица была применена амнистия или помилование (по крайней мере, в отношении части неисполненного наказания) или же исполнение судебного решения невозможно из-за истечения сроков давности. усматривают асимметрию действия «пе bis in idem» в положениях Уставов трибуналов ad hoc1: осуждение или оправдание лица судом государства за совершение общеуголовного преступления не блокирует возможного привлечения такого лица трибуналом ad hoc к уголовной ответственности за совершение преступления против человечности, в то же время представляется спорной возможность привлечения лица, ранее осужденного или оправданного международным трибуналом, к ответственности за совершение общеуголовного преступления в рамках национальной юрисдикции. Такое положение отсутствует в Уставе трибуналов ad hoc, дополнительные основания повторного рассмотрения ими дел (ч.2 ст. 10 Устава МТБЮ, ст.9 Устава МТР) сформулированы нечетко и содержат оценочные критерии, что затрудняет доказывание наличия таких оснований2. Поскольку положения ч.З ст.20 Статута МУС содержат сходные основания для повторного рассмотрения дел, по которым лицо было оправдано либо признано виновным судебным органом государства, асимметрия в действии принципа «пе bis in idem» нередко прямо препятствует ратификации, имплементации Статута МУС государством.
Принцип дополнительности юрисдикции МУС (ст. 17 Статута МУС), которым предлагают руководствоваться специалисты при толковании положений ст.20 Статута МУС, как нам представляется, сформулирован небезупречно, изобилует оценочными положениями («за исключением случаев, когда государство не желает или не способно вести расследование или возбудить уголовное преследование», «порядок, в котором проводилось судебное разбирательство, в сложившихся обстоятельствах является несовместимым с намерением предать соответствующее лицо правосудию», государство не в состоянии в связи с полным или существенным развалом национальной судебной системы, осуществить правосудие или же оно не в состоянии осуществлять судебное правосудие еще по каким-либо причинам) -(подчеркнуто нами — КС). Противоречивость, оценочность положений ст.20 Статута МУС вкупе с указанными выше основаниями действия его юрисдикции согласно ст. 17 Статута МУС фактически создают ситуацию мнимой комплементарности юрисдикции и широкого усмотрения МУС в вопросах, требующих особой степени непредвзятости и объективности . При разработке имплементационного законодательства государствам следует учитывать экстра территориальное действие принципа ne bis in idem, и привлекать к участию специалистов в области уголовного и международного уголовного права3.
Принцип неприменения сроков давности за преступления против мира и безопасности человечества сформулирован после Второй мировой войны, позднее закреплен в Конвенции о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества от 26 ноября 1968г.4, а также в Европейской конвенции о неприменимости сроков давности к
Специфика имплементации норм международного уголовного права в уголовное законодательство России
Модель имплементации норм международного уголовного права в Германии основывается на общих принципах соотношения международного и национального права. Согласно ст.25 Основного закона ФРГ «общепризнанные нормы международного права являются составной частью права Федерации, имеют преимущество перед законами и непосредственно порождают права и обязанности для жителей федеральной территории»4. При этом, как отмечает Д. Раушнинг, положения указанной статьи Основного закона ФРГ толкуются по смыслу пп. «с» п.1 ст. 38 Статута Международного суда, то есть как международные обычаи и общие принципы права . Указанные положения не распространяются на международные договоры. Нормы международного обычного права, занимая более высокое положение в иерархии источников права по сравнению с обычными законами и более низкое по сравнению с Основным законом ФРГ, не могут быть реализованы в Германии непосредственно, поскольку это будет нарушением принципа законности1. Л.Ю. Рыхтикова, ссылаясь на позицию немецких юристов, отмечает, что законодатель использовал прием генеральной трансформации для включения норм обычного права в правовую систему Германии. Позволим себе не согласиться с первым утверждением, считаем, что говорить о трансформации как приеме юридической технике применительно к ст.25 Основного закона ФРГ не совсем корректно, поскольку и сторонники данной теории среди специалистов и противники единодушно признают «условность рассматриваемого термина»2, следует говорить об имплементации общих норм обычного права. Согласно ст. 100 (2) Основного закона ФРГ при возникновении сомнений в ходе рассмотрения конкретного дела в том, что норма обычного права является составной частью права федерации и непосредственно порождает права и обязанности, суду надлежит запросить мнение Федерального конституционного суда (далее - «ФКС»). Данное правило воспроизведено в заявлении судьи ФКС ФРГ Гертруды Люббе-Вольфф о том, что «Федеративная Республика Германия принимает международное право в свой внутренний порядок не безусловно»3.
Учитывая преобладание в составе источников международного уголовного права международных договоров, представляется наиболее важным рассмотрение процедур их принятия и реализации в рамках уголовно-правовой системы Германии. Согласно ст. 59 (1) Основного закона ФРГ полномочиями по заключению международных договоров наделены президент, федеральное правительство и федеральные министры, при этом полномочия главы государства, сводятся к подписанию подготовленных и контрактованных правительством решений в виде ратификационных грамот и документов о присоединении1. Договоры, предусматривающие обязательства Германии по осуществлению преследования лиц за совершение преступлений против мира и безопасности человечества, преступлений международного характера, «в силу своего содержания не могут быть осуществлены согласно праву ФРГ без предписаний, устанавливаемых в законодательном порядке, требуется после их подписания санкция законодательных органов в форме федерального закона»2 (ст. 59 (2) Основного закона ФРГ). Поэтому немецкий законодатель предусмотрел не только формальную, процессуальную инкорпорацию или, как отметил ФКС Германии «специальное предписание по применению»3 как средство включения международных норм в правовую систему Германии, но и многоступенчатую систему имплементационных процедур для международных договоров: одобрение их текста парламентом до ратификации, принятие нового, изменение действующего законодательства. «Федеральный конституционный суд указал на то, что Основной закон Германии не пошел по пути непосредственного включения международных норм в национальную правовую систему, то есть по пути открытия правового пространства страны для международных обязательств без каких-либо оговорок» (параграф 34 решения ФКС Германии от 14 октября 2004г.) .
Немецкие специалисты подчеркивают, что, занимая подконституционное положение, международные договоры приобретают статус того акта, которым они вводятся во внутригосударственное право: федерального закона, постановления или административного решения1. Анализ норм Основного закона ФРГ и правовых позиций ФКС Германии, изложенных в решении от 14 октября 2004г.2, позволяет сделать вывод, что теория «чистой имплементации» или теория исполнения, предполагающая не изменение национального законодательства в соответствии с принятым международным обязательством, а лишь введение международно-правовой нормы в исполнение специальным внутригосударственным актом, экстраполирующим ее нормативность во внутригосударственную сферу3, на практике не применяется. Отнесение Германии к государствам, придерживающимся принципа формальной или процедурной инкорпорации4, спорно, в связи с тем, что последняя лишь предварительное условие реализации международных договоров, а не характеристика комплекса процедур, применяемых Германией, включая процедуры имплементации . Ситуации возможных коллизий, если принимается внутренний нормативный акт того же уровня, устанавливающий иные правила, нежели правила, предусмотренные действующим международным договором, решаются в Германии согласно позиции, изложенной в постановлении ФКС Германии: «такой конфликт можно и нужно предотвратить путем толкования национального права в русле международного права... существует презумпция, что немецкий законодатель не имеет намерения отступать от международных обязательств страны» .
Важным, на наш взгляд, преимуществом технического характера при реализации международных договоров в рамках правовой системы Германии является то, что федеральное законодательство, включая принимаемые новые законы и новые редакции прежних законов наряду с международными соглашениями, а равно необходимыми для их реализации правовыми предписаниями официально публикуются в едином издании - Федеральном законодательном вестнике, издаваемом Федеральным министерством юстиции1.
Рассматривая исторический аспект взаимодействия международного уголовного права, а точнее, его нормативной составляющей, и уголовно-правовой системы Германии, Л.Ф. Шулепова обращает внимание на то, что позиция Германии длительное время сводилась к полному неприятию международного уголовного права, предусмотренная еще Версальским мирным договором выдача граждан Германии, являющихся военными преступниками, военным трибуналам союзников, вызывала неприятие и рассматривалась как оскорбление германской чести и достоинства . Современная позиция Германии, реформирующей внутреннее уголовное законодательство при имплементации Римского Статута МУС3, кардинально отличается от позиции, преобладавшей до начала 90-х годов. Прослеженные нами изменения подтверждают особое значение внешнеполитических и внутриполитических факторов для процесса имплементации норм международного уголовного права.
Особенности модели имплементации, выбранной немецким законодателем, наиболее ярко проявились в процессе ратификации и реализации Германией Римского Статута МУС. Профессор Герхард Верле определил выбранную немецким законодателем модель как «модифицирующую имплементацию, проведенную посредством комплексной кодификации»4. До момента подписания Германией Римского Статута МУС в УК ФРГ уже содержались положения, предусматривающие уголовную ответственность за совершение преступления геноцида (220а УК ФРГ), данная норма была введена Законом от 9 августа 1954г. вступившим в силу с 22 февраля 1955г. и принятым для целей имплементации Германией Конвенции о
