Содержание к диссертации
Введение
Раздел I. Понятие и виды деяний, преступность которых исключается 16
Глава 1. Деяния, преступность которых исключается, в отечественном и в зарубежном уголовном законодательстве (через призму обстоятельств, исключающих преступность деяния) 16
1.1. Обстоятельства, исключающие преступность деяния, в истории отечественного уголовного законодательства 17
1.2. Зарубежное уголовное законодательство об обстоятельствах, исключающих преступность деяния 40
1.3. Обстоятельства, исключающие преступность деяния, или деяния, преступность которых исключается 71
1.4. Виды деяний, преступность которых исключается, в современном отечественном уголовном законодательстве... 101
Глава 2. Деяния, преступность которых исключается, в механизме уголовно-правового регулирования 115
2.1. Юридическая характеристика нормативной основы деяний, преступность которых исключается 116
2.2. Реализация нормативно-правовой основы деяний, преступность которых исключается 138
2.3. Социально-правовое назначение нормативной основы деяний, преступность которых исключается, и проблема ее классификации 157
Раздел II. Проблемы уголовно-правовой регламентации деяний, преступность которых исключается в силу социальной полезности и необходимости 169
Глава 1. Общие проблемы уголовно-правовой регламентации деяний, преступность которых исключается в силу социальной полезности и необходимости 169
Глава 2. Проблемы совершенствования уголовно-правовой регламентации законодательно признанных деяний, преступность которых исключается в силу социальной полезности и необходимости 198
2.1. Проблема совершенствования уголовно-правовой регламентации необходимой обороны 198
2.2. Проблема совершенствования уголовно-правовой регламентации причинения вреда при задержании лица, совершившего преступление 250
2.3. Проблема совершенствования уголовно-правовой регламентации крайней необходимости 269
2.4. Проблема совершенствования уголовно-правовой регламентации обоснованного риска 290
Заключение 302
Список использованной литературы 310
- Обстоятельства, исключающие преступность деяния, в истории отечественного уголовного законодательства
- Юридическая характеристика нормативной основы деяний, преступность которых исключается
- Проблема совершенствования уголовно-правовой регламентации необходимой обороны
- Проблема совершенствования уголовно-правовой регламентации крайней необходимости
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Проблема отграничения преступного поведения от непреступного является фундаментальной проблемой уголовно-правового регулирования, решение которой предопределяет формирование содержания всего нормативного материала уголовного законодательства. Традиционно основным способом ее решения принято считать установление уголовно-правовых запретов на совершение тех или иных общественно опасных деяний. Между тем таким же традиционным является и другой способ - исключение преступности содеянного, наказуемого при прочих равных условиях в силу его специфических социально-правовых характеристик. Непреступность такого рода формально уголовно-противоправных деяний, именуемых обычно «обстоятельствами, исключающими преступность деяний»1, объявляется дополнительными к уже существующим и сохраняющим силу запретам нормативными установлениями. И, как свидетельствует опыт отечественного и зарубежного уголовного законодательства, государство и общество всегда возлагают определенные надежды на то, что с помощью таких установлений будут решаться задачи уголовной политики в целом.
За последние восемь лет число статей российского уголовного закона, регламентирующих ОИПД, возросло в три раза. Наряду с известными с давних времен необходимой обороной и крайней необходимостью в настоящее время законодательное признание получили причинение вреда при задержании лица, совершившего преступление, физическое или психическое принуждение, обоснованный риск, исполнение приказа или распоряжения. Однако качественная характеристика и самих норм об ОИПД, и особенно практики их применения вызывает у специалистов озабоченность. Последняя объясняется не только общепризнанной невысокой степенью реализации
нормативного материала гл. 8 УК РФ , но и нередко имеющим место прямо
1 Далее при упоминании понятия обстоятельств, исключающих преступность деяния, - просто ОИПД.
2 Примечательно, что с 1997 г. (то есть с момента вступления в силу УК РФ 1996 г) по настоящее время в
опубликованной судебной практике Верховного Суда РФ нет ни одного упоминания о применении ст.ст. 38,
5 противоположным эффектом его применения. Призывая граждан к защите правоохраняемых благ и законных интересов, к достижению тех или иных общественно полезных результатов путем провозглашения непреступности установленных законом способов, нормы гл. 8 УК РФ не предусматривают при этом надежных гарантий однозначной уголовно-правовой оценки содеянного. Это порой приводит к тому, что либо преступниками признаются те, кто на самом деле действуют во благо интересов общества и государства, либо при этом необоснованно причиняется вред охраняемым уголовным законом интересам.
Проблема деяний, преступность которых исключается в силу социальной полезности и необходимости, обычно рассматриваемая через призму ОИПД, достаточно широко освещается в научной литературе по уголовному праву. Начиная с фундаментальных трудов, посвященных этой проблематике, изданных в 50-70 гг. прошлого столетия (М.С. Гринберг, С.А. Домахин, В.Ф. Кириченко, В.Н. Козак, А.Н. Красиков, Н.Н. Паше-Озерский, И.И. Слуцкий, И.С. Тишкевич, Т.Г. Шавгулидзе), она и в части исследования отдельных обстоятельств, и в части исследования их совокупности нашла свое яркое отражение на страницах специальной литературы в последующие годы (Ю.В. Баулин, Г.В. Бушуев, С.Г. Келина, И.Э. Звечаровский, Э.Ф. Побегайло, Б.В. Сидоров, В.И. Ткаченко, Ю.Н. Юшков, М.И. Якубович). При этом примечательно, что практически всегда в указанные периоды времени в поле зрения специалистов попадали как законодательно признанные ОИПД (необходимая оборона и крайняя необходимость), так и те, которым подобное качество присваивалось собственно теорией уголовного права и судебной практикой (задержание лица, совершившего преступление, профессиональный риск, согласие потерпевшего и т.д.). Весьма достойное внимание деяниям, преступность которых исключается, уделено в науке уголовного права после принятия и
40-42 УК РФ (См.: Бюллетень Верховного Суда РФ. 1997-2003, 2004. № 1-6). Прямая же ссылка на ст. 37 УК РФ имеет место только в одном случае (См.: Бюллетень Верховного Суда РФ. 2004. № 2. С. 16). 3 Далее при ссылках на УК РФ 1996 г. для краткости - просто УК.
вступления в силу УК РФ 1996 г. (В.А. Блинников, Т.Ш. Зиястова, В.Л. Зуев, Н.Г. Кадников, М.А. Кауфман, Н.Ш. Козаев, В.В. Орехов, Т.Ю. Орешкина, А.Н. Попов, И.Г. Соломоненко, Р.Д. Шарапов). Усилиями названных и многих других авторов теория ОИПД в настоящее время приобрела в достаточной степени зрелое состояние, результаты которого востребованы и законодателем, и правоприменителем.
Жизнь не стоит на месте, а практика применения норм гл. 8 УК ставит перед наукой уголовного права новые проблемы. Некоторые же из них, образно говоря, «перешли» из прежнего уголовного законодательства, приобретя более контрастные формы выражения с учетом расширения законодательного перечня ОИПД и их структурного обособления в рамках УК. К сожалению, за редким исключением анализ нормативно-правовой основы таких деяний ограничивается рамками только уголовного закона, и при этом недооценивается роль других отраслей в создании надлежащих гарантий обеспечения их правомерности. По-прежнему малоисследованными в теории уголовного права остаются вопросы социальной и юридической природы норм, закрепляющих ОИПД, соотношения этих норм с другими, юридически также исключающими преступность деяния (предусмотренными, в частности, в ч. 2 ст. 14, в ст.ст. 20, 21, 28 УК). По сей день недооценивается то принципиальное обстоятельство, что уголовно-правовые предписания об ОИПД предоставляют право не на совершение самих по себе актов необходимой обороны, задержания лица, совершившего преступление, обоснованного риска и т.д., а на причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам, и только в этой связи данные акты интересуют уголовный закон. Немаловажно и то, что нормы об ОИПД, будучи в большинстве своем управомочивающими, то есть рассчитанными на их активную реализацию, с точки зрения законодательной техники оформлены настолько небезупречно, что без дополнительных комментариев и разъяснений малодоступны для правоприменителя, не говоря уже о тех субъектах, которым они адресованы непосредственно.
Несмотря на выход в свет целого ряда специальных монографических исследований, посвященных рассматриваемой проблематике, уже после вступления в силу УК РФ 1996 г.4, большая часть из поставленных вопросов, осталась не решенной или недостаточно аргументированной. Некоторые же из этих исследований, посвященных прежде всего новым ОИПД, получившим законодательную «прописку», состоялись в период 1997-1999 гг. и объективно не могли учитывать должным образом практику применения таких обстоятельств .
Изложенное предопределило выбор темы диссертационного исследования, постановку соответствующей цели и задач, требующих в нем своего решения.
Цель и задачи исследования. Цель настоящего исследования состоит в том, чтобы на основе выяснения юридической природы норм, исключающих преступность деяния в силу его социальной полезности и необходимости, установления их подлинного социально-правового назначения разработать логически обоснованную и подчиненную этому назначению единую концепцию их уголовно-правовой регламентации.
Для достижения данной цели в диссертации поставлены следующие основные задачи:
проанализировать состояние отечественного и зарубежного уголовного законодательства об ОИПД и выявить современные тенденции его развития;
- соотнести имеющиеся в литературе определения понятия ОИПД с содержанием конкретных норм, закрепляющих такие обстоятельства, и на
4 См., напр.: Кадников Н.Г. Обстоятельства, исключающие преступность деяния. М., 1998; Кауфман М.А.
Обстоятельства, исключающие преступность деяния. М., 1998; Попов А.Н. Обстоятельства, исключающие
преступность деяния. СПб., 1998; Блинников В.А. Обстоятельства, исключающие преступность деяния, в
уголовном праве России. Ставрополь, 2001; Орехов В.В. Необходимая оборона и иные обстоятельства,
исключающие преступность деяния. СПб., 2003.
5 См., напр.: Григенча В.Я. Уголовно-правовые проблемы исполнения приказа: Автореф. дис. ... канд. юрид.
наук. Екатеринбург, 1997; Аристов В.В. Уголовно-правовые проблемы исполнения приказа или
распоряжения как обстоятельства, исключающего преступность деяния: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук.
Саратов, 1999; Берестовой А.Н. Обоснованный риск как обстоятельство, исключающее преступность
деяния: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. СПб., 1999.
8 этой основе разработать теоретически состоятельное и практически пригодное их определение;
- определить в российском уголовном законодательстве весь
возможный спектр обстоятельств, формально исключающих преступность
деяния, и с учетом специфики норм, их закрепляющих, по юридическим и
социально-правовым параметрам провести классификацию таких норм на
группы;
рассмотреть через призму механизма уголовно-правового регулирования в статике и в динамике нормативно-правовую основу ОИПД с отражением в ней возможных элементов других юридических режимов регулирования; установить в этой связи роль уголовного закона в регламентации таких обстоятельств;
- с учетом требований законодательной техники, сложившихся форм
реализации права и представлений об эффективности уголовного закона
разработать отвечающий интересам личности, общества и государства
законопроект о внесении изменений и дополнений в гл. 8 УК.
Объектом исследования выступают правоотношения, возникающие, изменяющиеся и прекращающиеся в связи с реализацией права (либо исполнения обязанности) на совершение деяний, преступность которых исключается уголовным законом в силу социальной полезности и необходимости, в том числе в связи с причинением в результате этого вреда охраняемым уголовным законом интересам.
Предмет исследования составляет отечественное и зарубежное законодательство в части регламентации деяний, преступность которых исключается, следственная и судебная практика, а также научная доктрина в исследуемой области.
Методологическая основа и информационная база исследования. Диссертационное исследование осуществлено с использованием современных методов научного познания. Его методологической основой стали общие (системно-структурный подход, анализ и синтез, абстрагирование, обобщение
9 и др.) и специальные (систематический, сравнительно-правовой, формальнологический, исторический) методы познания.
Теоретическую основу исследования составили научные труды ведущих ученых юристов в области теории государства и права, социологии, уголовного права и криминологии, уголовно-процессуального права. При рассмотрении общих вопросов функционирования механизма правового регулирования деяний, преступность которых исключается, функциональной взаимозависимости и взаимообусловленности нормативного материала, закрепляющего гарантии должной их правовой оценки, особое внимание уделено работам С.С. Алексеева, В.М. Корельского, Н.М. Кропачева, Е.А. Лукашевой, В.Д. Перевалова, B.C. Прохорова, Е.В. Сырых и др.
Информационную базу исследования составили: положения Конституции РФ; общепризнанные принципы и нормы международного права, закрепляющие основные права и свободы человека и гражданина; нормативные акты уголовно-правового характера различных периодов действия в России (в том числе ранее в составе СССР); Уголовные кодексы ряда зарубежных стран; Уголовно-процессуальный и Гражданский кодексы РФ, Кодекс РФ об административных правонарушениях; другие федеральные конституционные и федеральные законы.
Эмпирическую базу исследования составляет опубликованная судебная практика по толкованию и применению уголовно-правовых норм, регламентирующих деяния, преступность которых исключается, и устанавливающих уголовную ответственность за нарушение условий правомерности их совершения; материалы уголовных дел данной категории, рассмотренных судами г. Иркутска в периоды 1990-1995 гг. и 1998-2003 гг.6, то есть в то время, на которое пришлось кардинальное реформирование уголовного законодательства об ОИПД, что, по мнению автора, должно было отразиться в правоприменительной практике по принципу «до» и «после».
6 В данном случае речь идет об уголовных делах по ст.ст. 105, 111 УК РСФСР 1960 г., ст.ст. 108, 114 УК РФ 1996 г., так как других зримых показателей отражения в УК дел рассматриваемой категории нет. Количество таких уголовных дел по районным судам г. Иркутска в указанные периоды времени составляло от 2 до 5 в год.
10 Использованы результаты анкетного опроса населения, проведенного автором в 1996 г. (около 230 чел.), а также данные аналогичных опросов, опубликованные в печати; результаты опроса около 30 научных работников вузов Москвы и Иркутска, 350 прокурорских работников (следователей и помощников прокуроров), проходивших повышение квалификации в Институтах повышения квалификации руководящих кадров (г. Москва) и прокурорских работников (г. Иркутск) Генеральной прокуратуры РФ (2003— 2004 гг.); данные изучения латентной преступности в России за 2001—2002 гг.7
Научная новизна исследования определяется тем, что в нем впервые в отечественной доктрине уголовного права необходимая оборона, крайняя необходимость и другие законодательно признанные обстоятельства, именуемые «исключающими преступность деяния» (гл. 8 УК), рассматриваются как разновидность потенциально значимых в уголовно-правовом значении деяний, преступность которых исключается в силу их социальной полезности и необходимости дополнительными к запретам нормативными установлениями. Такая постановка проблемы в сочетании с признанием комплексной межотраслевой юридической природы деяний, преступность которых исключается уголовным законом, обусловливает возможность, во-первых, системного их анализа на предмет дополнения либо исключения нормативного материала из гл. 8 УК, равно как и отграничения последнего от иного нормативного материала, юридически также исключающего преступность содеянного, но по другим юридическим и социальным параметрам, а во-вторых, разработки отсутствующего в настоящее время единого алгоритма их уголовно-правовой регламентации.
На защиту выносятся следующие основные положения, одновременно определяющие научную новизну исследования:
1. Констатируется, что перечень законодательно определенных ОИПД практически никогда не совпадал с более широким кругом обстоятельств,
7 См.: Латентная преступность в Российской Федерации за 2001-2002 гг. (статистический сборник): Научно-практическое пособие. М., 2004.
фактически учитываемых в этом значении в судебной практике либо через призму легальных ОИПД («через» необходимую оборону или крайнюю необходимость), либо с точки зрения общих начал уголовного права (с точки зрения вины, общественной полезности деяния и т.п.). В этой связи расширение перечня законодательно определенных ОИПД в УК РФ 1996 г. признается обоснованным и имеющим дальнейшую перспективу.
Исходя из того что ОИПД, закрепленные в гл. 8 УК, не исчерпывают всего перечня обстоятельств, юридически исключающих преступность деяния, критически оценивается положение, при котором это понятие используется без каких-либо оговорок только в отношении данного круга обстоятельств, к тому же при их известной юридической и социальной неоднородности.
Обосновывается, что в нормах гл. 8 УК, по существу, идет речь не об ОИПД, а о деяниях, преступность которых исключается , в силу отсутствия уголовной противоправности, в которой фокусируются все иные признаки преступления, предусмотренные в ст. 14 УК (А.В. Наумов). В этой связи предлагается заменить в доктрине уголовного права понятие ОИПД на понятие ДПКИ, дав последнему следующее определение: «Деянием, преступность которого исключается, признается такое действие (бездействие), которое хотя формально и содержит признаки какого-либо преступления, но согласно специальному предписанию уголовного закона таковым не является».
К числу законодательно признанных ДПКИ предлагается относить те, которые предусмотрены в ст.ст. 20, 21, 28, 37^2, в примечаниях к ст.ст. 151, 308, 316, 322 УК. Их объединяет то, что все они хотя и причиняют вред охраняемым уголовным законом интересам, тем не менее объявляются непреступными. Вместе с тем нормативный материал о ДПКИ неоднороден по своему социально-правовому назначению и юридической природе: одни нормы, его образующие, действуют внутри механизма уголовно-правового
Далее при упоминании понятия деяний, преступность которых исключается, - просто ДПКИ.
12 регулирования (ст.ст. 20, 21, 28 УК), другие, сохраняя значение первых, выходят своим назначением за рамки такого механизма и направлены на решение внешних для законодательства задач (ст.ст. 37^42 УК). Нормы первой группы являются специализированными, нормы второй группы (за исключением тех, которые предусмотрены в ч. 1 ст. 40 и ст. 42 УК) — управомочивающими. Только нормы последнего вида закрепляются специальными дополнительными к запретам предписаниями, исключающими преступность содеянного, уголовно наказуемого при прочих равных условиях; только на их основе могут возникать уголовные правоотношения. На этом основании дополнительно аргументируется положение о том, что собственно ДПКИ (ОИПД в традиционном их понимании) должны признаваться и, соответственно, структурно обособляться в рамках гл. 8 УК те, которые предусмотрены в ст.ст. 37-39, ч. 2 ст. 40, ст. 41 УК.
Критически оценивается положение, при котором нормативно-правовая основа ДПКИ ограничивается только рамками уголовного законодательства. С признанием же комплексного межотраслевого характера института ДПКИ в целом и отдельных его составляющих подчеркивается, что по отраслям законодательства распределяются нормы, регламентирующие не конкретные ДПКИ, а различные аспекты их проявления и реализации. В этой связи высказываются предложения по совершенствованию неуголовного (уголовно-процессуального, гражданского) законодательства в части закрепления в нем «своих» гарантий реализации прав, предусмотренных ст.ст. 37-39, ч. 1 ст. 40, ст. 41 УК.
Утверждается, что в рамках действующего УК значение ДПКИ может выражаться: во-первых, в исключении уголовной ответственности при условии правомерности этих деяний; во-вторых, в смягчении наказания за преступление, совершаемое изначально как ДПКИ, но не ставшее им вследствие нарушения условий правомерности того или иного ДПКИ (за исключением ч. 1 ст. 40 УК); в-третьих, в уголовной ответственности за преступное превышение пределов причинения вреда (только при
13 необходимой обороне, задержании лица, совершившего преступление, и крайней необходимости). При этом констатируется, что действующему уголовному законодательству не известен механизм смягчения наказания при превышении пределов реализации того или иного ДПКИ.
Рассматривая проблемы совершенствования уголовно-правовой регламентации нормативного материала гл. 8 УК, обосновывается положение о том, что при известном стремлении отражать в уголовно-правовых запретах наиболее типичные признаки того или иного общественно опасного деяния такой подход неприемлем при формулировании уголовно-правовых норм, дозволяющих причинять вред охраняемым уголовным законом интересам для достижения социально полезного результата. Учитывая ситуацию двойного риска для лица, реализующего право на основании большинства норм гл. 8 УК, связанного с отражением угрозы причинения вреда правоохраняемым интересам и с возможной неадекватной правовой оценкой устранения (предотвращения) такой угрозы, законодатель должен путем максимальной формализации (конкретизации) описываемых в таких нормах ситуаций ограничивать пределы усмотрения правоприменителя, оценивающего их с точки зрения правомерности. Недопустимо положение, при котором применение норм гл. 8 УК повсеместно сопровождается требованиями (условиями), нормативно не закрепленными, а известными лишь судебной практике и специалистам в области уголовного права.
На основе признания за уголовным законом второстепенной роли в регулировании общественных отношений в сравнении с иными отраслевыми юридическими режимами регулирования (А.Г. Безверхов, И.Э. Звечаровский) обосновывается положение о том, что при регламентации ДПКИ его значение, во-первых, выходит на первый план, поскольку в большинстве своем такие деяния связаны с причинением вреда жизни и здоровью человека, то есть тем общественным отношениям, в регулировании которых роль уголовного закона несомненно повышается, а во-вторых, носит
14 обеспечительный характер и выражается в создании надежных уголовно-правовых гарантий реализации норм неуголовного законодательства.
9. Предлагается авторский комплекс взаимосвязанных,
унифицированных с точки зрения законодательной техники мер: 1) по расширению перечня законодательно признанных ДПКИ (в части определения понятия ДПКИ, легализации в качестве ДПКИ причинения вреда при исполнения закона или акта применения права, при выполнении специального задания, с согласия лица, полномочного распоряжаться своим правом); 2) исключению из него деяний, не обладающих признаками ДПКИ (физического или психического принуждения, исполнения приказа или распоряжения); 3) по совершенствованию законодательной регламентации необходимой обороны, причинения вреда при задержании лица, совершившего преступление, крайней необходимости, обоснованного риска.
Теоретическая и практическая значимость исследования состоит в том, что его результаты, положения и выводы могут быть использованы в развитии теории уголовно-правового регулирования в целом и учения о ДПКИ в частности; при совершенствовании уголовного и иного законодательства в части регламентации таких деяний; в правоприменительной практике и в учебном процессе высших юридических учебных заведений при чтении курсов Общей и Особенной частей уголовного права, специального курса о ДПКИ; в системе повышения квалификации работников правоохранительных органов и судов.
Апробация результатов исследования. Диссертация выполнена, обсуждена и одобрена на заседании кафедры уголовного права Иркутского института повышения квалификации прокурорских работников Генеральной прокуратуры РФ. Основные положения диссертационного исследования нашли свое отражение в более чем 30 научных работах общим объемом около 50 п.л., в том числе в двух монографиях и в двух учебных пособиях. Две трети научных работ опубликованы в установленном ВАКом России Перечне ведущих научных журналов и изданий.
Результаты исследования начиная с 1991 г. прошли апробацию в лекционных курсах, при проведении практических занятий по уголовному праву, прочитанных и проведенных автором в Иркутском государственном университете, Байкальском государственном университете экономики и права, Иркутском институте повышения квалификации прокурорских работников Генеральной прокуратуры РФ и других вузах.
По проблематике исследования автор принимал участие в работе ежегодной международной научно-практической конференции, проводимой в Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова (май, 2002-2004 гг.), международного научно-практического семинара «Имплементация европейских принципов и стандартов, касающихся места и роли прокуратуры в системе уголовного права Российской Федерации», прошедшего в Научно-исследовательском институте при Генеральной прокуратуре РФ (июнь, 2004 г.), научно-практической конференции, посвященной памяти профессора А.Н. Красикова, проведенной в Саратовской государственной академии права (март, 2003 г.), ряда региональных научно-практических конференций и семинаров, проведенных в период 1997-2004 гг. в Иркутском юридическом институте Генеральной прокуратуры РФ, Иркутском государственном университете, Иркутском филиале Российской академии правосудия, прокуратурах Республики Бурятия и Иркутской области.
Структура диссертационного исследования определяется целью и задачами исследования и включает в себя введение, два раздела, четыре главы, объединяющие одиннадцать параграфов, заключение и список использованной литературы.
Обстоятельства, исключающие преступность деяния, в истории отечественного уголовного законодательства
История развития общества, как и практика регулирования отношений между людьми посредством уголовного закона, убедительно свидетельствуют о том, что условия-исключения, при которых преступное посягательство на охраняемые уголовным законом общественные отношения утрачивает преступный характер, достигают порой такого количества, что бывает трудно определить, что составляет общее правило, а что - исключение10. Не является исключением в этом плане и отечественное уголовное законодательство.
Можно предположить, что формирование законодательно определенных ОИПД исторически начиналось с легального определения такого из них, которое в современном уголовном праве называется «необходимая оборона»11. И это не случайно, поскольку право обороны от грозящей опасности, будучи естественным по своему происхождению, данным человеку самой природой, уходит корнями в глубокую древность. Одно из самых первых упоминаний о защите от нападения содержится в наиболее почитаемой в индуизме правовой кодификации - Законах Ману, составленных в Древней Индии одной из жреческих школ: «Убивающий, защищая самого себя, при охране жертвенных даров, при защите женщин и брахмана по закону не совершает греха». Законы разрешали убивать не колеблясь нападающего убийцу, «...даже ребенка, престарелого или брахмана, весьма ученого в Веде» (пп. 349, 350)12. Применительно к охране личного имущества данный вопрос затрагивался в Законах XII таблиц (451— 449 г. до н.э.), где, в частности, говорилось о том, что убийство считалось ненаказуемым, если «...совершавший в ночное время кражу убит на месте» (п. 12)13. Обороняющемуся разрешалось убить и дневного вора, оказавшего вооруженное сопротивление. Однако не мог быть убит тот вор, который приносил с собой оружие, но не пользовался им и не сопротивлялся. Если же он оказывал сопротивление, то «...пусть потерпевший кричит, чтобы его услышали и сбежались на помощь». Это положение в известном смысле перекликается с существовавшей до принятия Постановления Пленума Верховного Суда СССР от 23 октября 1956 г. практикой недопустимости обороны при наличии у обороняющегося возможности избежать посягательства либо обратиться за помощью к другим лицам или органам власти.
Римские мыслители высказывали тезис о том, что право обороны вытекает из самой природы вещей, что «силу отражать силой все законы и все права допускают».
Именно с необходимой обороны начинает формироваться институт легально определяемых ОИПД и в русском праве. Однако в силу того что, особенно в древнейший период его становления и развития, оно имело значительное сходство с правом древнегерманским и римским, право самозащиты входило в понятие мести, а потому эта эпоха не знала особых постановлений о праве обороны: когда обычное право . предоставляло отдельному лицу и его семье наказать того, кто посягал на их права, если они не считали возможным поставить какие-либо пределы для его самоуправства, то, конечно, не могло быть и речи о регламентации обороны; только с попытками ограничения права мести начинают появляться отдельные постановления об обороне. По сведениям Н.С. Таганцева, первые упоминания о ней можно усмотреть в ст. 6 Договора Олега с греками (Договора Руси с Византией 911 г.)14.
Достаточно совершенное нормативное закрепление необходимая оборона получает в первом кодексе русского феодального права - в Русской Правде, отдельные нормы которой, с одной стороны, дозволяли убить вора на месте преступления даже безотносительно его общественного положения, с другой - ст. 38 содержала оговорку: «...если вора держали до рассвета, то привести его на княжеский двор на суд. Но если вора убьют, а люди видели его связанным, то надо платить за него»15. Тем самым уже в это время регламентация права обороны сопровождается и одновременным ограничением самосуда.
Влияние норм Русской Правды об обороне от посягательства на развитие отечественного законодательства сказывалось вплоть до второй половины XVII в. Изначально фокусировавшиеся на охране только отношений собственности эти нормы в последующем в качестве объекта защиты стали оговаривать жизнь собственника имущества. В частности, ст.ст. 200, 201 Соборного Уложения 1649 г. санкционировали акт самообороны хозяина дома, на который осуществлялось посягательство,1, следствием чего было убийство кого-либо из нападавших, поскольку хозяин защищал себя и свое имущество. При этом оборона, приведшая к. смертельному исходу или ранению, не влекла никаких последствий для обороняющегося, если он выполнял одно требование: сразу заявлял об этом в приказ или окольным людям. Разновидностью самообороны была и обязанность зависимых людей (холопов, крестьян) защищать господина при нападении на него или членов его семьи16. В последующем оборона стала допускаться в защиту прав обороняющихся и других лиц, в защиту жизни и здоровья, целомудрия женщин. При защите же имущества она допускалась даже в том случае, когда вор бежал, но был пойман хозяином и оказал сопротивление; она еще не ставилась в определенные рамки и допускалась вне зависимости от соразмерности нападению и своевременности. Последнее обстоятельство дает основание полагать, что постепенно регламентация необходимой обороны фактически стала включать в себя элементы такого ОИПД, как причинение вреда при задержании лица, совершившего преступление.
Заметную роль в развитии такого ОИПД, как необходимая оборона, сыграл Воинский Артикул 1715 г., заметно ограничивший реализацию права на оборону и приблизивший ее регламентацию к современному звучанию. Артикул рассматривал оборону как исключительное право «нужного оборонения живота своего», то есть жизни (арт. 156), и право убийства ночного вора, поскольку он «не для единой кражи, но чтобы и умертвить в дом ночью врывается» (арт. 185). Здесь уже достаточно четко просматривается требование о соразмерности обороны посягательству: если нападающий не был вооружен, то обороняющийся мог применить оружие только в том случае, если первый гораздо сильнее его и от него «смертный страх» (арт. 157) или, как гласил Морской Устав, «когда крепко станет нападать и смертно бить» . В Толковании арт. 157 определенно формулировались такие условия правомерности обороны, как ее своевременность («Состоит нужное оборонение временем...») и цель защиты, а не мести («И тако смертное убивство из отмщения, нежели от оборонения учинил»); оговаривалась пониженная ответственность за превышение пределов обороны: «Ежели сыщется, что преступитель правил нужного оборонения преступил, и не так прилежно смотрел, то он, понеже в начале достойные притчины имел к нужному оборонению, не животом, но по разсуждению судейскому жестоко, тюрмою, штрафом денежным или шпицрутемном имеет быть наказан...» . Еще более ограничивалась оборона для военнослужащих в случае нападения на них начальника: «...тот живота лишен будет, кто в сердцах против своего начальника за оружие свое примется... ибо почтение генеральству всеконечно и весьма имеет ненарушимо быть». Можно, однако, предположить, что ограничения последнего рода являлись следствием нормативного закрепления такого ОИПД, как исполнение обязательного приказа. В Толковании арт. 29 Воинского Устава говорилось: «Ибо начальнику принадлежит повелевать, а подчиненному послушну быть. Оный имеет в том, что он приказал, оправдатся, а сей ответ дать, как он поведенное исправил». Примечательно, что суровой ответственности подвергались не только те, кто не исполнил приказ, но и те, кто имел «всякое непристойное рассуждение об указах, которые ему даны от начальника» (арт. 28, 29)19.
Юридическая характеристика нормативной основы деяний, преступность которых исключается
Характеристика нормативно-правовой основы ДПКИ фокусируется на решении двух основных вопросов: на определении юридической природы норм, их закрепляющих, в соотношении с теми, которые регламентируют преступные деяния, и на определении отраслевой принадлежности самой нормативно-правовой основы.
Предложенная ранее жесткая увязка ДПКИ с нормативным материалом УК, на первый взгляд, последний вопрос делает риторическим. Между тем в специальной литературе этот вопрос решается не столь однозначно, и приходится признать, что для этого есть как минимум формальные предпосылки. Так, например, при всем желании мы не найдем в УК нормы, предписывающей или дозволяющей лишать жизни человека в порядке исполнения такого вида уголовного наказания, как смертная казнь. А при отсутствии в легальном определении понятия убийства в ст. 105 УК указания на такой его признак, как уголовная противоправность, между этими деяниями весьма непросто провести предусмотренное законом отграничение.
Ссылка на ст. 59 УК в данном случае представляется малоубедительной потому, что в ней регламентируется другое: круг преступлений, за совершение которых эта мера может быть установлена, и круг лиц, которым она не назначается. Можно возразить сказанному тем, что основание исполнения этого вида наказания предусмотрено в ст. 184 УИК РФ, но речь-то идет о деянии, преступность которого исключается, а нормативно-правовая основа для этого не может создаваться ни приговором суда, ни решением Президента РФ.
Суждения о том, что нормативно-правовая основа ДПКИ (ОИПД) находит свое закрепление не только в уголовном законе, высказывались различными авторами177. Правда, необходимо обратить внимание на то, что такие суждения в большинстве своем касались нормативно-правовой основы не одного и того же обстоятельства, а различных из них. Именно в этой связи говорилось об обстоятельствах, как вообще не предусмотренных законодательством, но признаваемых таковыми в судебной практике, так и предусмотренных не в уголовном, а ином отраслевом законодательстве. Справедливости ради следует отметить, что в основе подобных суждений лежало уголовное законодательство, не знавшее ни понятия ОИПД, ни структурного обособления таких обстоятельств, которые в уголовном законе увязывались, как правило, лишь с необходимой обороной и крайней необходимостью. Немаловажно и то, что большая часть из этих суждений опиралась на уголовное законодательство, допускающее применение закона по аналогии.
В современной литературе наиболее ярким сторонником межотраслевой юридической природы ДПКИ (ОИПД) выступает Ю.В. Баулин, работа которого хотя и была опубликована до момента легализации в УК РФ (а также в УК Украины 2001 г.) многих обстоятельств, ранее не имевших под собой уголовно-правой основы, тем не менее содержит аргументы, не утратившие своего значения и по сей день.
Исходя из того что «различная отраслевая регламентация не является определяющим фактором юридической природы ОИПД» , цитируя русских криминалистов конца XIX - начала XX вв., полагавших, что «уголовные кодексы не вычисляют всех легальных оправданий, так как они разбросаны во всем законодательстве, - уголовные кодексы указывают только на те из них, которые не могли найти места в другой части законодательства» (Л.Е. Владимиров), что «изъятие из противоправности может устанавливаться не только в уголовном кодексе, но и в других областях законодательства» (Э.Я. Немировский), Ю.В. Баулин, подводя итог рассмотрению признака правомерности ОИПД, заключает: «...такая правомерность основывается на его (поступке. — СП.) соответствии нормам, предусмотренным уголовным или иными отраслями законодательства, а в отдельных случаях — общим принципам советского уголовного права...»179. Вслед за этим вполне естественно ОИПД подразделяются автором в том числе и на такие, которые предусмотрены УК и иным законодательством180. Дальнейшее развитие эти исходные посылки получают при характеристике собственно нормативно-правовой основы ОИПД, когда Ю.В. Баулин, констатируя «разброс» норм о конкретных ОИПД по конкретным отраслям законодательства, вместе с тем называет и признаки, их объединяющие, в частности: они регулируют поступки, совершение которых связано с причинением вреда объектам уголовно-правовой охраны; единое функциональное назначение таких норм в уголовном праве , предусмотренность уголовно-правовых последствий правомерного причинения вреда объектам уголовно-правовой охраны только уголовным законом; «сходное строение» этих норм . Помимо этого автор говорит о том, что рассматриваемые нормы и поступки, ими регулируемые, находятся во взаимодействии и взаимозависимости как между собой, так и с соответствующими уголовно-правовыми предписаниями, образуя тем самым некую целостность; что, наконец, «...уголовно-правовыми являются всякие нормы, отграничивающие преступное поведение от непреступного, в том числе нормы, регулирующие правомерные поступки, внешне подпадающие под признаки какого-либо преступления», и что все нормы об ОИПД объединяются в определенную вторичную структуру - «...в межотраслевой институт как систему уголовно-правовых норм, предусмотренных различными отраслями законодательства»182. И все эти суждения высказываются Ю.В. Баулиным на «фоне», с одной стороны, приведенного им до этого достаточно определенного отнесения норм, регламентирующих конкретные ОИПД, к конкретным отраслям законодательства (норм о необходимой обороне, крайней необходимости и «задержании преступника» - к уголовному законодательству; норм о применении оружия — к административному законодательству; норм о выполнении профессиональных обязанностей — к трудовому законодательству; норм о применении мер процессуального принуждения - к процессуальному« законодательству), а с другой - утверждения о равноценности норм об ОИПД различных отраслей законодательства .
Проблема совершенствования уголовно-правовой регламентации необходимой обороны
Приступая к рассмотрению проблем совершенствования уголовно-правовой регламентации конкретных ДПКИ, предусмотренных в гл. 8 УК, заметим, что целый ряд вопросов общего, а порой и частного характера, касающихся этой проблематики, нашли свое освещение в предыдущих разделах настоящей работы. Поэтому в данном случае попытаемся с учетом социально-правовой сути того или иного ДПКИ посмотреть на их проявление в реальной жизни и именно с этой точки зрения оценить существующую их регламентацию в уголовном законе.
Распространенность в жизни, характер и степень конфликтности противоборствующих сторон (субъектов) и отсутствие должного правового основания для однозначной оценки такой конфликтности, по-видимому, не случайно обусловили ситуацию, при которой и в рамках прежнего, и в период действующего уголовного законодательства первое место среди ДПКИ всегда занимает необходимая оборона. Это ДПКИ традиционно привлекает повышенное внимание научной общественности в сравнении с интересом, проявляемым к другим подобным деяниям. В связи с этим в литературе последних лет высказывается даже мысль о том, что «в современной отечественной науке уголовного права понятие «необходимая оборона» образует не просто теоретическую концепцию, но правовую парадигму»329. В этой связи небезынтересны слова Цепфля, сказанные им еще в XVIII в., о том, что исследование вопроса о праве необходимой обороны есть исследование такого права, которое «подобно неиссякаемой и неистощимой руке обещает всякому изыскателю постоянно новую добычу». Называлась при этом и причина такого положения дел — «различия в источниках, откуда черпаются главные основания для разрешения возникшего спора»330.
Современное состояние учения о необходимой обороне в отечественной науке уголовного права подтверждает сказанное как минимум в количественном отношении: только с момента вступления в силу УК РФ 1996 г. по настоящее время по проблеме необходимой обороны защищены около десяти кандидатских диссертаций (Т.Ш. Атабаева, Е.И. Бахтеева, Н.Г. Вольдимарова, Н.В. Голубых, А.П. Дмитриенко, А.С. Рабаданов, М.А. Фомин, P.M. Юсупов и др.). И это не считая ряда монографических исследований, вышедших из печати в указанный период времени, в которых данному обстоятельству уделено внимание наряду с другими обстоятельствами, регламентированными в гл. 8 УК (подготовленных, в частности, А.Н. Поповым, В.А. Блинниковым, В.В. Ореховым).
Необходимая оборона своеобразна еще и тем, что является единственным из ДПКИ, которому посвящены три специальных постановления высшей судебной инстанции страны . Именно необходимая оборона за последние десять лет четырежды привлекала внимание и отечественного законодателя (в 1994, 1996, 2002, 2003 гг.)332.
По-видимому, можно называть различные причины повышенного внимания к регламентации и применению института необходимой обороны и усматривать в качестве одной из них, например, неудовлетворенность самого законодателя решением этой проблемы в уголовном законе. Причем эта неудовлетворенность настолько очевидна, что дважды за указанный период времени приводила законодателя сначала к введению, а потом к отмене так называемой беспредельной обороны. Названной активности, однако, есть, на наш взгляд, и более глубинное объяснение — это сохраняющаяся ситуация с отсутствием надежных правовых гарантий реализации естественного по происхождению права обороны. При этом констатация естественности, «прирожденности» данного права, как нам представляется, никак не ставится под сомнение утверждениями некоторых ученых о том, что «всякое право возникает лишь в общежитии»333, что «принципиальное решение вопроса об условиях правомерности необходимой обороны и пределах ее допустимости всегда находилось в прямой зависимости от положения личности в обществе и государстве»334. Право обороны от грозящей опасности есть естественное, прирожденное право в том смысле, что выступает одной из форм проявления борьбы за существование, охватывающей все мироздание335. Оно вытекает из самой природы вещей, из самой принадлежности к роду человеческому336. Будучи реализованным, право обороны представляет собой не что иное, как обычные поведенческие акты, вызванные общественно опасным посягательством, и тем самым, по своему правовому, моральному и социальному содержанию являющиеся общественно полезными и необходимыми . И в этом плане верно суждение Н.И. Матузова о том, что способ возникновения, форма проявления и реализации тех или иных прав не имеют принципиального значения для их характеристики как субъективных . Другой дело, что субъективное право выражает социальные возможности личности, но возможности не иллюзорные, а реальные339. Такое право становится действенным лишь тогда, когда, во-первых, получает форму законодательного выражения прав человека во внутригосударственных отношениях, а во-вторых, сопровождается законодательно признанными гарантиями полноценной реализации .
Несмотря на многовековую историю регламентации права на необходимую оборону в уголовном законодательстве , его конституционное оформление, хотя и в своеобразной юридической форме, впервые произошло в 1977 г. Статья 65 Конституции СССР 1977 г. устанавливала обязанность уважать права и законные интересы других лиц, быть непримиримым к антиобщественным поступкам, всемерно содействовать охране общественного порядка.
Проблема совершенствования уголовно-правовой регламентации крайней необходимости
Если причинение вреда при задержании лица, совершившего преступление, образно говоря, «вышло из необходимой обороны», то крайняя необходимость, будучи несколько «моложе» последней, практически всегда юридически автономно соседствовала с ней. В Основных началах уголовного законодательства СССР и союзных республик 1924 г. необходимая оборона и крайняя необходимость при соблюдении такой автономии регламентировались даже в рамках одной статьи (9.2)414.
Как и другие деяния, преступность которых исключается в силу социальной полезности и необходимости, крайняя необходимость имеет сложную межотраслевую нормативно-правовую основу415. Как и другие ДПКИ, крайняя необходимость попадает в поле зрения уголовного закона лишь в связи с причинением в этом состоянии вреда охраняемым уголовным законом интересам. Вместе с тем социально-правовая сущность этого ДПКИ все-таки специфична: она лишена той социально-правовой направленности, тех стимулирующих к социально активному поведению начал, которые в известном смысле объединяют необходимую оборону и задержание «преступника». По-видимому, именно это обстоятельство в сочетании с однородной юридической природой последних ДПКИ предопределило расположение нормативного материала в рамках ст.ст. 37—39 УК.
Если изначально институт крайней необходимости формировался исходя исключительно из идеи инстинкта самосохранения, оправдывая в большинстве своем поступки лица, совершенные для достижения этой цели , то и по кругу охраняемых интересов, по способам и субъектам их охраны современное его звучание несколько иное. Лицо, действующее в состоянии крайней необходимости, всегда должно из двух зол выбирать меньшее. Как отмечается в литературе, сущность института крайней необходимости заключается в предоставлении права любому физическому лицу, находящемуся в пределах действия уголовного законодательства
Российской Федерации, на причинение вреда одним правоохраняемым интересам в целях предотвращения опасности причинения более значительного вреда другим правоохраняемым интересам. Именно в этом смысле защита одних социальных благ «за счет» причинения вреда другим является необходимой, вынужденной, а потому и непреступной. Причинение вреда в данном случае - это единственное, крайнее средство устранения опасности наступления более тяжких последствий417 или ее минимизации418.
В сравнении с необходимой обороной, мерами по задержанию лица, совершившего преступление, к крайней необходимости закон предъявляет более жесткие требования. Это объясняется обычно тем, что при крайней необходимости вред причиняется не посягающему или задерживаемому, а интересам невиновных третьих лиц или, как отмечают некоторые авторы, интересам лиц, не связанным с созданием опасности419. Более обстоятельное объяснение повышенной жесткости уголовно-правовой регламентации данного ДПКИ приводит С.Г. Келина, когда говорит о специфике крайней необходимости: «здесь нет нападения, нет, как правило, никакого противоправного поведения со стороны потерпевшего, а есть объективное стечение обстоятельств, столкновение двух правоохраняемых интересов — лица, попавшего в состояние крайней необходимости и вышедшего из этого состояния путем причинения вреда интересам другого лица, хотя оно не было виновато в возникновении опасности»420.
Крайняя необходимость отличается от необходимой обороны и мер по задержанию лица, совершившего преступление, по следующим признакам: 1) по основаниям возникновения права на причинение вреда: общественно опасное или преступное поведение человека - при необходимой обороне и при применении мер задержания; угроза причинения вреда правоохраняемым интересам, порождаемая любыми факторами, — при крайней необходимости; 2) по характеру и направленности причиняемого вреда: при необходимой обороне и задержании лица, совершившего преступление, допускается превышение причиняемого вреда над угрожающим или уже имеющим место, в то время как при крайней необходимости вред должен быть только меньшим в сравнении с предотвращенным; в первом случае вред причиняется виновному лицу (посягающему или задерживаемому), во втором — невиновным третьим лицам; 3) по характеру гражданско-правовых последствий: вред, причиненный в состоянии необходимой обороны, при задержании, признанный правомерным, возмещению не подлежит; при крайней необходимости — такая обязанность сохраняется (ст.ст. 1066, 1067 ГК РФ). Возможно, в силу иной социально-правовой роли института крайней необходимости в сравнении с институтами необходимой обороны и задержания «преступника» всегда повышенный интерес к нему научной общественности в последние годы заметно ослаб, о чем свидетельствует отсутствие специальных монографических исследований по этой проблематике422. Этому можно найти и другое объяснение: удовлетворенность практики регламентацией причинения вреда в состоянии крайней необходимости в ст. 39 УК. Не случайно большинство комментариев этой статьи в учебной литературе, публикациях в научных журналах и сборниках статей сводятся в основном к предложениям по совершенствованию не законодательства, а практики его применения, сопровождаясь в том числе призывами о необходимости специального разъяснения по этому вопросу высшей судебной инстанцией.
