Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Проблема заимствования с позиций теории и практики 15
1.1. Заимствование как языковая и лингвистическая проблема 15
1.2. Лексические заимствования: вопросы терминологии 47
1.3. Русская лексикография заимствований 67
Глава 2. Русская лексика, заимствованная из романских языков
2.1. Лингвистическое изучение романских заимствований в русистике 98
2.2. Формирование базы данных 121
2.3. Романские заимствования последнего столетия: 127
2.3.1. Лексикографическое описание 127
2.3.2. Опыт идеографического описания 131
Заключение 154
Библиография 158
Словари и справочники 184
Приложения
- Заимствование как языковая и лингвистическая проблема
- Русская лексикография заимствований
- Лингвистическое изучение романских заимствований в русистике
- Формирование базы данных
Введение к работе
В последние годы неоднократно отмечалось, что положение и состояние русского языка волнует многих. И не только специалистов-языковедов или писателей, то есть людей непосредственно теоретически и практически связанных с этим вопросом, но и широкую аудиторию, если можно так выразиться, людей самых разных профессий, а зачастую и разных интеллектуальных уровней, выступающих в первую очередь как "потребителей" русской речи в повседневной жизни. Проблемы эти обсуждаются на страницах газет и журналов не только языковедческого профиля, о них горячо спорят по телевидению, им посвящаются специальные конференции. Единогласие в подходах к ним достигается не так уж часто, скорее высказываются противоположные мнения. Насколько этот процесс важен и злободневен, говорит хотя бы такой "экстралингвистический" факт, как создание при правительстве Российской Федерации "Совета по русскому языку" или закон "О русском языке как государственном языке Российской Федерации" и новый "Свод правил русской орфографии и пунктуации" [Сухова 2001].
Язык, естественно, живой организм и жесткой регламентации извне, со стороны какого-либо учреждения или какой-либо личности не допускает; однако определенные формы вмешательства, которые могли бы повлиять положительно на его развитие, история знает. Сошлемся хотя бы на манифест Плеяды "Защита и прославление французского языка" (1549).
Правда, в таких случаях важно, в какой степени личности, взявшие на себя немалую ответственность, способны принять адекватные решения, соответствующие требованиям утверждения и развития данного языка.
По своей интенсивности и по активному характеру достигнутых результатов процесс, ныне переживаемый русским языком, заставляет вспомнить положение, сложившееся в ХУІІІ веке, в первой половине XIX века а также, во время революции и гражданской воины. Не случайно, как когда-то в 20-ые годы, вновь прибегают для его определения к термину "революция": "События второй половины 80-90-ых годов по своему воздействию на общество и язык подобны революции" [Земская 1996]. За последние два десятилетия, точнее с начала перестройки русский язык переживает весьма динамичный процесс. И при сегодняшних возможностях печати, рекламы, средств массовой информации сведения о нем доступны куда более широким массам, распространяются они по куда более обширной территории и возбуждают большой интерес.
Насколько интенсивен этот процесс и динамичен его ритм доказывают такие исследования, как работа Д. Одресси [Haudressi 1992], Хотя рассматриваются языковые факты, относящиеся к очень короткому периоду - один год, 1991-й - и к ограниченной сфере газетных материалов, работа содержит 320 словарных статей и дает сведения примерно о 800 словах, характеризующих динамичность изменений, происходящих в социальной, политической, экономической жизни страны, отражающих прямо или непосредственно сдвиги, новые настроения, новый менталитет. "Наш язык -живой участник этих процессов, выступающий и в роли их субъекта, и в роли объекта, его состояние есть показатель состояния умов и чувств его носителей" - пишет Ю. Н. Караулов [Караулов 1995, С. 15].
Значение этого процесса, в основном лексического характера, отмечаемого в печати, в телевизионных передачах, в официальных выступлениях или в частной речи не отрицается и не оспаривается никем. Однако возникают неоднозначные оценки и комментарии, в спор вовлекаются различные проблемы, связанные с общим движением обновления, расширения языка. Обсуждаются такие явления, как десоветизация и деидеологизация лексики (в особенности, в сфере политики и экономики), или снятие определенных табу, возвращение в язык забытых, ушедших надолго из употребления слов, появление новых номинаций, вызванных появлением в жизни новых понятий. Нельзя также забывать об изменении удельного веса уголовного жаргона или вульгаризмов. В напряженном противостоянии встречаются, спорят между собой такие оценки этого явления, с одной стороны, как "кризис", "катастрофа", "деградация", "упадок", с другой стороны, - как "освобождение", "раскрепощение", "обогащение".
Важно понять смысл языковых новшеств, понять, как следует относиться к тем новым явлениям, с которыми люди сталкиваются в повседневной жизни, какую оценку дать всему этому потоку новых слов, который не может не заставить людей задуматься, даже если они не филологи, не языковеды.
В основном есть две позиции, которые определяют это отношение. Одни говорят об опасности даже катастрофическом состоянии и требуют защиты русского языка, другие видят в этих современных явлениях признаки нового менталитета, прогресса. "Язык раскрепощен, свободен. И в этом ему помогла гласность," — пишет Е. А. Земская [Земская 1996]. Отрицающие кризисное состояние языка в какой-то мере правы. Они ссылаются главным образом на приобретение языком свободы, на отсутствие цензуры, на расширение лексического поля за счет политических и экономических терминов преимущественно. Считается, что в особенности освобождение, раскрепощение лексики, привело к определенным положительным результатам, как то: рост личностного начала и тем самым и развитие экспрессивности, преобладание диалога над монологом, а в последнем -завоевание самостоятельной, нестандартной речевой манеры.
Даже наплыв иноязычных слов рассматривается как возможность большей смысловой точности и иногда тонкости, для разграничения близких терминов или для выражения понятий, еще неизвестных языку.
Обычно в поддержку такого мнения приводится высказывание А.С. Пушкина, в котором говорится, что русский язык "переимчив и общителен", и не следует опасаться, - он сможет постоять за свою индивидуальность.
Говорящие же об опасности, призывающие к защите языка предвидят его засорение, падение, огрубление, даже утрату национального своеобразия, экспрессивности.
Главным предметом полемики служат иноязычные слова. Вокруг них скрещиваются мечи, ведутся самые горячие споры. И неудивительно. Ведь в годы перестройки и постперестройки это явление на виду у всех, оно получило широкое распространение. Перед прохожими на улицах в больших городах, и в особенности в Москве заиграли красочные надписи с непонятными словами, благо, что хоть иногда сопровождались объясняющими рисунками. Газетные статьи запестрели новыми, чуждыми по своему написанию словами, неясными по содержанию. Они же зазвучали по телевидению и постепенно стали переходить в повседневную речь, осваиваться в ней, даже если иногда говорящим не был вполне ясен их смысл. В особенности это характерно для речи людей, связанных с политикой, с экономикой, в разговоре молодежи. Эти слова определяли новые, неизвестные до тех пор предметы (ваучеры, баксы, дискотека), профессии (дилеры, брокеры, спикеры), ситуации (саммит, презентация, пресс-брифинг). Еще более загадочными выступали сокращения, встречающиеся в рекламе (например, BMW).
В этом вторжении преимущество - за английскими словами, однако нельзя сказать, что отсутствуют слова из романского ареала. Правда, они менее связаны со сферой экономики — исключением является слово "фазенда", а также "резюме", используемое чаще всего в деловой сфере. Они встречаются чаще в мире политической и культурной жизни (например, глобальный, глобализация, флуктуировать электорат, дескрипция ) или в бытовой сфере (бутик, дезодорант, ингредиент, кондоминий / кондоминиум) в психологической (менталитет, нивелирование). Следует также указать на некоторые прилагательные Маргинальный, экстремальный),
Несомненно, для появления большей части этих слов есть убедительное объяснение: они выражают новые понятия, вошедшие в русскую жизнь. Однако же нельзя не заметить, что идет речь в какой-то мере и о моде, а может быть, даже о снобистском щегольстве знанием новых, непонятных другим слов или вообще своим "приобщением" к английскому языку.
Правда, судьба этих новых слов не одинакова. Некоторые закрепились в языке (такие, как компьютер, рейтинг, имидж, спонсор ,резюме, кейс, триллер, киллер, саммит, супермаркет). Другие же, менее или реже востребованные действительностью, стали окказиональной лексикой (например, консенсус, стафф, папарацци). "Мы... не ошибемся, если скажем, что XX столетие... для русского языка является веком окказионализмов" [Дуличенко 1994, С. 267].
С самого начала наплыва иноязычных номинаций бросилось в глаза преобладание среди них английских слов. Если сравнить с предыдущими волнами заимствований, то место, которое занимали в ХУІІІ веке и в первой половине XIX века французские и немецкие слова, теперь заняли, и видимо прочно, английские. Романские заимствования уступают по количеству, по частотности и по стабильности своего включения в современный руский язык. Например, такое романское заимствование, как кондоминиум/кондоминий вряд ли можно считать освоенным.
В этом преобладании важную роль сыграли "источники" заимствования, определившие обращения к английскому языку. Большая часть новых слов относится к терминологии новой технологии, коммерции, экономики, к современным финансовым, экономическим, банковским связям. В общем, мир деловой коммуникации, столь активный сегодня, который носит отпечаток вестернизации и обращается в первую очередь к английскому языку. В какой-то мере не свободна от вторжения английских слов и область культурной жизни, в особенности музыки. Но в области литературной, литературоведческой, философской эссеистики с ними соревнуются слова абстрактные романского происхождения {превалировать, рубрикация).
Эти новые номинации, присутствующие особенно в печати, в письменной речи, сохраняют иногда полностью свою индивидуальность, выступая в своем иностранном графическом обличий, хотя после запрещения иностранных слов в рекламах в 1993 они встречаются реже. Зато часто появляются в транслитерации (импичмент, рейтинг, ноу-хау, тайм, саммит, папарацци), а иногда принимают гибридные, "кентаврообразные" (А. М. Дуличенко) формы - как "Коммерсант-daily" или "телеканал Real TV", "обзор CD" и другие, не чуждаясь и аббревиатур (например, "пи-си"). И благодаря внутренним свойствам русского языка, его возможности производить новые слова, эта иноязычная лексика расширяется, распространяется в "обрусевших" формах: от ваучера рождается ваучерный, ваучеризация, ваучеризованный, от фьючерс - фьючерский и так далее.
Нужно признать, что в течение веков русский язык" привык к вхождению иноязычных слов (в разные времена тюркских, польских, итальянских, кроме широко известных французских и немецких). Его нельзя считать "пуристическим языком". При случае принято вспоминать слова И. Тургенева: "неужели же мы так мало самобытны, так слабы, что должны бояться всякого постороннего влияния и с детским ужасом отмахиваться от него, как бы он нас не испортил? Я сужу по собственному опыту: преданность моим началам, выработанным западной жизнью, не помешала мне живо чувствовать и ревниво оберегать чистоту русской речи..."
Однако же не менее громко, чем выступления о необходимости, о естественности заимствований, даже об их пользе в смысле расширения, пополнения языковых ресурсов, звучат голоса тех, кто бьет в набат и говорит об опасности, которую несет за собой это массовое лексическое вторжение.
В предисловии к своему "Русскому словарю языкового расширения" А.И. Солженицын пишет: "...Нельзя упустить... и других опасностей языку, например, современного наплыва международной английской волны". Признавая, что некоторых слов, "связанные с техникой, нельзя избежать", он восстает против ненужных заимствований: "...Если беспрепятственно допускать в русский язык такие невыносимые слова, как "уик-энд", "брифинг", "истеблишмент", "имидж", то надо вообще с родным языком распрощаться" [Солженицын 1990, С. 1].
Можно сказать, что возобновляются настроения, присущие когда-то таким известным пуристам, как А.С. Шишков, В.И. Даль, Р. Брандт. Очень остро ставится вопрос: при нынешнем обилии заимствований не происходит ли засорение языка? И даже если не говорить о "пуризме", о чистоте, то, во всяком случае, не наносят ли иноязычные слова ущерба стройности, гармоничности, органической цельности языка, в конце концов, его эстетическим достоинствам. Соглашаясь с мнением В. Г. Костомарова, что если "существует, видимо, некая норма поглощения иностранных слов русским языком, и, если она соблюдается, процесс идет естественно, незаметно", то сегодня она, несомненно, превышена, к тому же заимствованиями из одного источника и "напоминает опухоль в словарном организме" [Костомаров, 1994, С. 108].
Одним из наиболее ярых пуристов является А. Д. Дуличенко, который, говоря о "лексико-словообразовательном взрыве", предвидит в России опасность появления гибрида "руссангла" (как во Франции озабоченность по поводу "франглэ") [Дуличенко 1994, С. 335].
Опасения, что может появиться такой гибрид, довольно реальны, в таком частном случае, как русская печать, выходящая за границей, точнее па Западе. Если в русской прессе германоязычных стран больших изъянов мы не можем отметить (хотя, например, в «Новом Венском Журнале» можно прочитать об успешном проведении "Русского Адвента"), то тексты в некоторых газетах, выходящих в Америке, как, например, .Тут&там, Русский Базар, Континент-экспресс, Курьер и другие, по-настоящему озадачивают. Статьи пестрят английскими словами и названиями латиницей, указывающими на американские учреждения, документы, службы, хотя некоторые из них имеют эквиваленты и в русском языке, например, "medicare" (государственное медицинское страхование) или "vacancy bonus" (отступное для освобождения квартиры). В других случаях используется транслитерация на кириллицу например, "мани-ордер", "трасты", "ландлорд", не всегда даже очень точная. Не говоря уже о рекламах, где постоянно сочетаются русские слова с английскими -транслитерированными и не транслитерированными. В некоторых случаях иноязычные слова передают особые реалии (например, бармицвы, батмщвы) (подробнее см.: [Николеску 2000]).
Конечно, все это объясняется тем, что читатели этих газет живут в контексте иноязычной действительности и в принципе им эти слова знакомы и понятны. Чего нельзя сказать о читателе, знающем русский язык, но не знакомом с административными, юридическими и даже некоторыми бытовыми реалиями американской жизни. Такой "смешанный" русско-английский язык "однообразный", "серый", "упрощающий наше представление о мире" [Колесов,1988, С. 173] вызовет у него, несомненно, уныние.
Умеренная, уравновешенная позиция по всей вероятности наиболее приемлемая и действенная. Есть заимствования полезные и нужные, требуемые самой современной жизнью и ее изменениями, и есть слова, "которым при самом сильном желании вряд ли мыслимо найти смысловое или какое-либо иное оправдание", как правильно замечает В. Г. Костомаров [Костомаров 1994, С. 98]. Таких лишних слов немало среди заимствований последних лет. Зачем говорить "имидж", когда есть русское слово "образ"! Зачем вместо "согласие" использовать "консенсус"! А вместо "гостиница" — "отель", вместо "стабильности" - "консолидация"!
На практике нелегко разрешить этот злободневный вопрос. Даже если уже появилась наука "экология языка" и существуют рекомендации, как заниматься "лингвоэкологией" [Культура русской речи 2003. С. 293-296]. Несомненно, в наши дни стоит задача бережного отношения к языку. Она однако же не допускает командных нормативных указаний. Как хорошо сказал М. В. Панов, "в 30-60-ые годы господствовало такое отношение к литературному языку: норма - это запрет... теперь отношение изменилось: норма — это выбор" [Земская 1996, С. 13]. Субъективный элемент играет, несомненно, значительную роль. Но это не означает произвола в выборе. Речь идет об уравновешенном и компетентном подходе, который сочетал бы толерантность по отношению к необходимым и полезным иноязычным словам с уважением достоинств родного языка и защитой его самобытности и индивидуальности. Поведение и отношение носителей языка имеет свое несомненное значение.
Одним из наиболее авторитетных инструментов управления этим сложным процессов является составление словарей, которые могут научно зафиксировать место той или иной иноязычной номинации в жизни родного языка.
Для выработки оптимальной языковой политики по отношению к заимствованиям необходимо полагаться не на эмоции современников, даже обладающих языковым вкусом и авторитетом в обществе, а на точные лингвистические данные, в частности, касающиеся объема заимствованной лексики в русском лексиконе, изменений, реальной конкурентности своих и чужих лексем в разных случаях, удельного веса англицизмов и их соотношения с заимствованиями из других языков.
С кругом этих проблем связан замысел данной диссертационной работы, посвященной изучению русских заимствований из романских языков.
Актуальность темы, как видно из сказанного, несомненна: современная лингвистика нуждается в точных данных об этом фрагменте русского лексикона.
Новизна предпринятого исследования заключается, во-первых, в интегральном подходе к массиву заимствований из разных романских языков (привычней их изучение «от языка-источника» - как галлицизмов, иберизмов и так далее). И, во-вторых, в реализации идеографического подхода, который помогает ответить на вопрос: номинация каких фрагментов языковой картины мира требует обращения к лексическим ресурсам романских языков.
Объектом исследования в данной работе является русская иноязычная лексика романского происхождения, вошедшая в язык в последнее столетие и зафиксированная русскими словарями.
Предметом изучения выступает лексикографическое описание этой лексики и ее семантика.
Цель работы - представить идеографическое описание лексики романского происхождения, объясняющее историю заимствования и номинативные потребности русского языка, удовлетворяющиеся за счет ресурсов романских языков.
В соответствии с этой целью необходимо было решить следующие задачи:
1. сформировать корпус исследуемых лексем, опираясь на данные лексикографических источников;
2. определить временные рамки процессов вхождения романской лексики в русский язык и избрать для конкретного исследования определенный период, обосновав выбор лингвистическими и экстралингвистическими факторами;
3. составить представление об изученности романских заимствований в русистике и их лексикографическом описании;
4. опираясь на опыт этого изучения, а также на идеи современной лексикологии и семантики, выработать принципы идеографического описания рассматриваемой лексики;
5. представить идеографическое описание изучаемой лексики;
6. на основе подготовленного описания сделать выводы о роли и месте романских заимствований в русском языке, их семантической специфике;
7. подготовить сводный словарь романских заимствований в русском языке;
8. подготовить материалы для идеографического словаря романских заимствований в русском языке.
Материал для работы был извлечен из русских словарей иностранных слов, толковых и этимологических, подробная характеристика которых и принципы отбора даются в главе 2, а список представлен в разделе «Словари и справочники». Общая выборка составляет 4062 лексем; непосредственным объектом изучения стала выборка из 1264 лексем. Весь материал представлен в диссертации в виде Приложений.
Применяемая методика исследования может быть названа многоаспектной, поскольку включает методы наблюдения, сравнения и сопоставления, этимологического и компонентного анализа, идеографической систематизации и статистического обследования.
На защиту выносятся следующие положения.
1. Романские заимствования пополняли русский лексикон и на протяжении 1890-1985, что хорошо отражает русская лексикография. Их удельный вес невелик - 1264 лексем, значимость же этой части корпуса заимствований подтверждается множеством семантических областей, включавших слова романского происхождения.
2. Несмотря на различное отношение русской культуры к различным странам романского мира, о романских заимствованиях можно говорить как о едином массиве иноязычной лексики, занявшей прочное место в русском лексиконе.
3. Идеографическое описание романской лексики позволяет увидеть, какие номинативные задачи решались в русском языке за счет привлечения романской лексики.
4. Романские заимствования используются русским языком для обозначения практически всех фрагментов языковой картины мира: «природа», «человек», «социум», «ноосфера». При этом явно преобладают две последних, поскольку мощное обновление социальной, научной, эстетической действительности XX века потребовало расширения языковых ресурсов русского языка, а страны романского мира занимали в этом смысле передовую позицию.
5. В координатах «свое/чужое» романские лексемы представляют собой три группы: первая используется для обозначения реалий стран романского мира (экзотизмы); вторая - для обозначения реалий, вошедших в русскую действительность; третью составляют лексемы международного фонда - общие не только для русского и романских языков, но и многих других.
Практическая значимость работы состоит в возможности использования ее результатов в преподавании русского языка, в том числе инофонам. Полученные в ходе работы материалы могут быть использованы в лексикографии, в частности, при подготовке сводного словаря романских заимствований в русском языке; идеографического словаря романских заимствований в русском языке.
Таким образом, диссертационное исследование представляет результаты, как теоретического осмысления проблем лингвистики, так и практического изучения романского фонда русского словаря.
Заимствование как языковая и лингвистическая проблема
Заимствование - явление, присутствующее во всех языках и постоянно привлекающее внимание лингвистов. Интуитивные заключения на основе речевой практики сочетались и сочетаются с целенаправленными исследованиями специалистов. Еще римский драматург Теренций заметил, что "нет произнесенных сегодня слов, которые не были бы произнесены раньше"1.
Давняя традиция относит нас к процессу, масштабному и осознанному говорящими и пишущими, проникновения греческих слов в латинский язык, причем с охватом разных уровней (разговорного и письменного, книжного, литературного, языка аристократии и языка плебса) [Мейе 1917, С. 26; Вейзе 1964]. Интересен список, опубликованный в Берлине, где насчитывается 1800 греческих слов, вошедших в латинский язык в разные эпохи [Индекс 1850]. Перемещение греческих слов не ограничилось античной эпохой и латинским языком. Эти слова приняли непосредственное участие в процессе формирования и развития лексики европейских языков в последующие века и (часто при посредничестве латинского) влились в состав интернациональной лексики, что можно проследить, между прочим, и в истории русского языка. "Подавляющее большинство греческих слов, усвоенных русским языком, проникли в него через латынь" [Ильинская 1998, С. 3]. Разработка вопроса о присутствии и роли грецизмов и латинизмов в разных языках имеет многолетнюю традицию [Гелениус 1537].
Под влиянием философских идей немецких романтиков, с их утверждением значения понятий "народный" и "национальный", а затем в конце XIX и в начале XX века благодаря развитию сравнительно исторического языкознания, вопрос о заимствовании занял довольно важное место в европейской лингвистической мысли и возбудил острые споры. Выступления языковедов из различных стран, будь то с близких или даже тождественных позиций, будь то, напротив, в защиту противоположных точек зрения, составляют обширную, впечатляющую картину, ясно говорящую о внимании к проблеме заимствования в различных ее аспектах. В этом «диалоге на расстоянии» следует отметить заметный голос немецких лингвистов, которые внесли значительный вклад в разработку вопроса о заимствовании.
Исключением выступают некоторые критические оценки, отрицающие в большей или меньшей степени закономерность заимствований и их значение в этом плане. Так, например, немецкий лингвист Г. Хайзе видел в заимствовании скорее фактор, отрицательно влияющий на язык, способствующий его внутреннему распаду, и, в силу этого своего мнения, делил языки на первостепенные по своему значению (отвергающие заимствования) и второстепенные, "испорченные" (принимающие заимствования) [Хайзе 1856].
Скептическим было отношение к заимствованиям и Фердинанда де Соссюра, как это ни странно, если сравнить с отношением его учеников. "Мы считаем весьма плодотворным изучение "внешне лингвистических", то есть, внеязыковых явлений; однако было бы ошибкой утверждать, будто без них нельзя познать внутренний организм языка. Возьмем для примера заимствование иностранных слов. Прежде всего, следует сказать, что оно не является постоянным элементом в жизни языка... Заимствованное слово уже нельзя рассматривать как таковое, как только оно становится объектом изучения внутри системы данного языка, где оно существует лишь в меру своего соотношения и противопоставления с другими ассоциируемыми с ним словами, подобно всем другим, исконным словам этого языка" [Соссюр, 1977, С. 60]. Фердинанд де Соссюр связывает заимствование с появлением в жизни народа того или иного предмета и указывает, что отсутствие внелингвистических данных "не позволяет узнать, является ли присутствие определенного слова в нескольких языках результатом заимствования или доказательством общей первобытной традиции" 2. [Соссюр 1915, С. 308]
Однако же для многих и на много лет прозвучало авторитетно, как своеобразная руководящая идея, противоположное мнение Г. Шухардта, утверждавшего еще в 80-ые годы XIX столетия: "Не существует ни одного абсолютно не смешанного языка" [Шухардт 1884, С. 900].
Эти слова Г. Шухардта вызвали большой интерес. Среди откликов в поддержку его позиции можно указать книгу Г. Пауля «Принципы истории языка» (гл. 22. «Смешанные языки») [Пауль 1885].
Следует также вспомнить имя русского ученого С. К. Булича, который в своей лекции «Заимствованные слова. Их значение для развития языка» цочти дословно повторил тезис Г. Шухардта: "Мы не найдем ни одного языка свободного от заимствования" [Булич 1886, С. 345]. Следует указать на разницу в терминах: Г. Шукхардт говорит о "смешанных языках", С.К. Булич переводит разговор в план "заимствований". К соотношению этих терминов мы вернемся.
Интерес, с которым была воспринята статья Г. Шухардта, свидетельствует о назревшей необходимости обсудить поставленный им вопрос. Причем ряд работ немецких языковедов А. Шлейхера, О. Шрадера и более ранняя Кэне [Шлейхер 1874; Шрадер 1883; Кэне 1853], предшествующих ему, как бы готовили почву для такого обсуждения.
Русская лексикография заимствований
Проблема лексического заимствования ставит неминуемо и вопрос о словарях - как текстах, отражающих это явление, как свидетельствах о проникновении, утверждении и стабильном присутствии иноязычной лексики в том или ином национальном контексте, а также как инструментах, средствах, способствующих пониманию такого инородного материала.
Исследования в области русской лексикографии дали возможность во многом скорректировать мнение, бытующее в особенности среди неспециалистов, о замкнутости жизни и отсутствии контактов русских людей в древние времена с иноязычным миром вследствие незнания иностранных языков. Известно свидетельство Г. Котошихина в работе "О России в царствовании Алексея Михайловича", что "кроме русского, научения в российском государстве не бывает". Но можно привести и более раннее по времени, а именно эпохи Ивана Грозного, высказывание немца-опричника Генриха фон Штадена, который писал, что все русские "пользуются только своим собственным языком и не знают никакого другого" [Алексеев 1968, С. 3].
Установлено, что уже в XIII веке в России появляются первые попытки составления словарей, толкующих иноземные слова. Этот опыт словаря, названного "Речь жидовского языка преложена на русскую", относится к 1282 г. и содержит слова, заимствованные из разных языков с их пояснением на русском языке, представляя таким образом "старейший словарь иностранных слов с русскими соответствиями" [Мельников 1953, С. 577].
"Азбуковники", или "алфавиты"10 сосредотачивались в основном на неудобопонятных словах из других славянских языков (сербский, болгарский) и в особенности на греческих, присутствующих преимущественно в церковных текстах. Их наличие отмечено в борьбе против "грецизмов" и за чистоту русского языка, развернувшейся особенно остро в ХУЛ веке при активном участие протопопа Аввакума. Для нашей темы интересны азбуковники и алфавиты, довольно распространенные в ХУІ -ХУІІ веках, в которых наряду с традиционными "иностранными речениями" южно- и западнославянскими, латинскими и греческими, а иногда и восточными, начинают появляться и слова из западноевропейских языков, из романо-германской сферы. Эти азбуковники сочетали чисто лексическую функцию с энциклопедической; они давали русский перевод иностранных слов, их толкование, указывали на их языковое происхождение, и постепенно стали уделять все больше внимания значению слова, источникам его, которыми могли быть оригинальные или переводные произведения. В. В. Виноградов отмечал: "азбуковник представлял собой смесь словаря иностранных слов и непонятных слов со своего рода реальной энциклопедией, куда вносились, обычно в азбучном порядке разные любопытные сведения... В русских азбуковниках отмечаются ...этимология и генезис разных лексических пластов русского литературного языка и дается истолкование наиболее затруднительных выражений" [Виноградов 1946, С. 24 - 25]. Следует особенно указать на такие известные в свое время словари неудобопонятных или иностранных слов, как словарь Лаврентия Зизания (1596) и Павмы Берынды (первое печатное издание 1627). Присутствие романо-германской лексики в азбуковниках и словарях ХУІ-ХУІІ веков носит довольно скромный, иногда случайный характер, и переводы не всегда отличаются точностью. Например, в одном азбуковнике 1667 г. анонимный автор объясняет слово "французский" как "галатийский, рекше немецкий", а в азбуковнике 1689 года для немецких слов "brot", "fisch" дается латинская этимология. В другом же "mons", "insula" считаются словами немецкого происхождения. М. П. Алексеев обращает внимание на ряд словарей, существовавших в России в ХУІ-ХУІІ веках, содержавших французские, немецкие, итальянские и другие слова. Среди рукописей, сгоревших во время московского пожара в 1812 г., был и «Словарь итальянско-русский» и «Собрание словоречений российского и немецкого языков, расположенные по алфавиту» [Алексеев 1968, С. 46]. Западная ориентация деятельности Петра Великого естественно способствовала интересу к иностранным языкам и сделала насущной необходимостью появление таких средств, помогающих общению с иностранным словом, как словари. В какой мере этот процесс нашел отражение в словарях? Древнейшим переводным словарем привычно считать "Книгу лексикон греко-славено-латинский" Е. Славинецкого (1664-1676). В 1704 г. вышел в свет «Лексикон треязычныи сиречь речений славенских, еллиногреческих и латинских сокровище, из различных древних и новых книг собранное и по славянскому алфавиту в чин расположенное». Автор его, Федор Поликарпов, был в те годы довольно известной личностью не только благодаря своей деятельности переводчика- практика, но и благодаря своей консервативной лингвистической позиции, как теоретика, полностью противоположной позиции Петра [Живов 1990, С. 454-455]. Следующий за этим словарем будет словарь Вейсмана, вышедший в Санкт-Петербурге в 1731 году и названный «Немецко-латинский и русский лексикон». Как уже было сказано, к эпохе Петра относятся две рукописи: «Лексикон вокабулам новым» и «Различныя речения иностранныя противо славяно-российских», оставшиеся ненапечатанными.
Лингвистическое изучение романских заимствований в русистике
Заимствования из романских языков играли всегда значительную роль в составе русской лексики.
Развитие этого процесса шло разными темпами, меняясь от одной исторической эпохи к другой, и от одного языка к другому. Внутри него преимущество было всегда за французским. Уже в 1703 г. в "наказе, каким образом поступать при учении государя царевича Алексея Петровича" французский язык определялся "паче всех иных языков легчайшим и потребнейшим" [Виноградов 1982, С. 58], и вплоть до наших дней при всех колебаниях в пользу английского он продолжает занимать определенное место в динамике языковых явлений.
Внимание исследователей было обращено в основном на вхождение французских слов начиная с ХУШ века, хотя в азбуковниках есть данные об их присутствии и раньше [Алексеев 1968, С. 34]. Факт французского влияния в ХУШ веке, в отдельные его периоды, как факт европеизации русского языка, - явление наиболее изученное. Оно нашло свое отражение, как уже было сказано, в исследованиях еще в начале XX века (В. Христиани, Н. Смирнов, И.И. Огиенко, Е. Ф. Карский) и в более поздних (X. Уорт). Особенно всесторонне разработано в «Очерках по исторической лексикологии русского языка ХУШ века» [Биржакова, Войнович, Кутана 1972].
Процесс связывается с реформами и языковой политикой Петра. Ими определяются преимущественное обращение к французским заимствованиям из романских языков. Касаясь в основном эпохи Петра, но отмечая начало этого процесса еще в ХУЛ веке, В. Христиани выделяет как особую лексическую категорию полонизмы. Главное внимание он обращает на тематические сферы заимствований (язык бюрократии, язык дворянства, лексика флота, коммерции, искусства, одежды, моды, культовая лексика, общественная). Он не выделяет романские заимствования как особый вопрос, но указывает на них в разных тематических разделах. В заключительной главе автор лишь в общих чертах отмечает сильное влияние французского языка во второй половине ХУШвека.11
Исследование Н. Смирнова, при недостатках, отмеченных в рецензии И. Огиенко, главной своей частью представляет существенный интерес. Это анализ двух рукописных словарей петровской эпохи -«Лексикон вокабулам новым» и «Различные речения Иностранния противо Славено Российских». При этом автор особенно отмечает, что «Лексикон вокабулам новым» ценен поправками, сделанными самим Петром (однако же они доходят только до буквы "г"), и этимологическим разграничением слов. Автор указывает на присутствие французских заимствований в таких сферах, как военная {авангардия, амуниция, инфантерия, кавалерия, вошедшие через польский или прямо из французского - барьер, брешь, картуше, абордаж, десант и др.), административная (правда, с конкуренцией немецкого) и гуманитарная (в особенности архитектура и музыка наряду с итальянскими словами: архитрав, пьедестал, фриз или база, абака, базамента, валюта и др.), а также наименования "предметов роскоши" {камлот, креп, фланель, шампания, эрмитаж - тут иногда был немецкий посредник).
Большое место уделяется романским языкам как источнику заимствований в книге И. И. Огиенко. Практически впервые, романский ареал охватывается почти полностью и, кроме традиционных языков, привычных (французский, итальянский) рассматривается испанский и румынский.
Краткий исторический обзор проникновения французских слов в ХУІІІ и в начале XIX вв., по отдельным периодам, сочетается с их разделением по тематическим группам, в основном тем же, что и у Н. А. Смирнова. Автор рассматривает область моды (капот, галоша, фрак, оюгілет, ливрея, плюмаж) или роскоши (канделябр, люстра), музыки (орхестр), театра (водевиль, рампа), светского общения (реверанс, манера, буржуа, визит), быта (абажур, комфорт, бульвар, ландо). Более четко определяет И. Огиенко специфику самого процесса заимствования, на что он обращает особое внимание в кратких вступлениях к отдельным группам влияния. Например, говоря о французском влиянии, он отмечает два аспекта: с одной стороны, кроме прямого заимствования, было и посредственное, через Германию и Польшу; так, глаголы из французского с окончанием на -ieren, -iren говорят о немецком посреднике, так же, как и существительные батарея, баталия, дезертир, канал. С другой стороны, французский язык в свою очередь послужил «передатчиком» для ряда западных слов: итальянских, испанских, голландских и др. (например, слово компас из голландского перешло в русский через французский).
Такой же подход и к итальянскому влиянию (например, палитра, бронза, браво, газета, гарантия, граната, баланс, банкрот и др.). Отмечается непосредственное вхождение терминов музыкальных (опера, альт виолончель, баритон, интермеццо), художественных (аквафорте, акварель), театральных (арлекин, балерина, ложа, импрессарио), архитектурных (купол, мозаика, мезанин), типографских (штамп, тимпан), морских (барка, гондола, галера), коммерческих (ажио, банк, кредит, нетто, валюта), военных (бомба, казарма, мина), а также опосредованное через французский (баррикада, бригада, капюшон), немецкий (граната, картофель, карета) или польский.
Формирование базы данных
Корпус данных в настоящем исследовании формировался следующим образом. Мы обратились в первую очередь к этимологическим словарям: «Этимологическому словарю русского языка» М. Фасмера [Фасмер 1986 -1987], «Историко-этимологическому словарю» П.Я. Черных [Черных 1993], «Этимологическому словарю русского языка» Н.М. Шанского, Т.Н. Бобровой [Шанский, Боброва 1994]. Отбирая их, мы предполагали, что в них учтен вклад предыдущих этимологических словарей. Данные словари, к сожалению, применяют весьма разнородные критерии выбора лексем. Так как задачей исследования является рассмотрение влияния, оказанного романскими языками на современном этапе (после 1890 года) развития русского языка, а вышеуказанные словари мало обращали внимания на новейшие вхождения, мы были вынуждены для пополнения корпуса обратиться к словарю неэтимологическому, а именно «Словарю иностранных слов» [Словарь 1990], включающему и самые новые заимствования в русском языке.
Выбранные лексикографические этимологические источники, как отмечалось выше, очень отличаются друг от друга с точки зрения представления в них заимствований.
Первый из них, словарь М. Фасмера был до недавней поры единственным этимологическим словарем современного русского языка. Словарная статья у М. Фасмера содержит минимальную этимологическую информацию и редко включает объяснение истории данного слова или указания на особые изменения слова при заимствовании. Уже у М. Фасмера можно отметить ситуацию, которую П.Я. Черных попытается решить иным способом. Как видно из приложения, для многих слов Фасмер оставляет два или даже больше вариантов в объяснение этимологии данной лексемы. Например: бюджет - через немецкий или французский из английского, бюрократ, бюрократия - из французского или из немецкого, вализка - из французского, итальянского, кабинет через немецкий из французского или итальянский, канал - через немецкий, через голландский или французский и т. д. Это еще раз доказывает трудность решения такого типа вопросов в определенных случаях, а также то, что существует возможность заимствования слова одновременно из более чем одного языка. При отборе слов романского происхождения по словарю М. Фасмера мы учитывали именно эту особенность и, следовательно, включили все лексемы, для которых предложен по крайней мере один романский этимон. Надо сказать, что проблема посредничества того или другого языка, в особенности немецкого и польского, касается, в первую очередь, слов, вошедших в русский язык в прошлые века и в меньшей степени - за последнее столетие. Как ни странно, датировка появления данного слова в русский язык не является постоянной задачей словаря М. Фасмера. Совершенно непоследовательно указывается на период, словарь, текст, где слово появилось в первый раз. Мы прибегали к этому словарю для датировки в весьма редких случаях. Словарь П.Я. Черных уже своим названием указывает на более обширный диапазон исследования. Словарные статьи заимствований содержат, кроме этимона, много информации об истории этого последнего, сравнения с другими западными языками. В этом словаре мы встречаемся с очень важной проблемой, а именно с тем, что мы назвали плюриэтимологией. Фактически для многих слов, заимствованных русским языком из западных, трудно дать однозначное решение: из какого именно языка данное слово переходит в русский язык. Очень часто П.Я. Черных не указывает на один язык, а просто пишет "из западноевропейских языков". Например, космос - "ср. франц. cosmos; анг. 122 123 cosmos; нем. Kosmos и т. д. В русском языке - из западноевропейских языков.", Кафе - "из западноевропейских языков. Ср. франц. cafe [...] в русском языке кафе [...] из французского". Либо просто указывает ряд возможных источников. Например, баритон - "ср. франц. bariton;. ит. baritono; нем. Bariton; англ. baritone и др." Он, как и М. Фасмер, иногда колеблется между двумя возможными этимонами или между присутствием /отсутствием какого-либо посредника. Мы выбрали из этого словаря, кроме слов, указанных как слова безусловно романского происхождения, и все те слова из западноевропейских языков, для которых среди нескольких есть указание на один романский язык. Надо отметить в нашем корпусе 6 слов с таким этимологическим объяснением (а именно неврастеничный, пенициллин, проститутка, реализовать, утилизатор, цианистый) из 10 слов словаря П.Я.Черных. Словарь Н.М. Шанского, Т.Н. Бобровой, хотя по размерам меньше предыдущих, содержит минимально необходимую информацию, т. е. этимон и датировку, и в большинство интересующих нас случаев дает однозначное указание на происхождение данного заимствованного слова. Словарь иностранных слов является особым словарем, в смысле того, что это не этимологический словарь, и указание этимологии слова не является основной задачей авторов. Кроме того, во многих случаях он указывает не на непосредственный этимон, а на первоначальную лексему, находящуюся в основе целой цепи, приводящей к русскому заимствованию. Не раз встречались слова, для которых этимологические словари дают романскую этимологию, а этот словарь предлагает либо латинский, либо греческий этимон. К сожалению, это приводит к тому, что некоторые слова, несомненно, пришедшие в русский язык из романских языков и не представленные в остальных словарях, не вошли в наш список, поскольку в этом словаре предлагается такого типа этимон. Вышеуказанные проблемы, безусловно, отразились на полученном нами корпусе слов. Работа над отбором заимствований романского происхождения далеко не окончена. По окончании Большого этимологического словаря, разработанного коллективом МГУ, можно будет восстановить пропущенные слова и решить наиболее существенные вопросы датировки и истории слова вообще. Но это дело более позднего исследования.
