Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Формально-смысловая организация текста в диалогическом рассмотрении 13
1.1. Участие автора и адресата в процессе смыслопорождения 13
1.1.1. Проблема разграничения понятий «замысел автора» -«смысл текста» - «интерпретация» 13
1.1.2. Диалогический подход к проблеме текстового смысла 20
1.1.3. Вопрос об адекватной интерпретации 29
1.2. Текст как способ осмысления мира 34
1.2.1. Понятие текстовой картины мира 34
1.2.2. Смысловая целостность текста и основания для выделения смысловых уровней 39
1.2.3. Лингвистический механизм диалогического смыслопорождения 50
Выводы 57
Глава 2. Иносказание как способ формально-смысловой организации текста 61
2.1. Интенциональная маркированность форм иносказания 61
2.1.1. Обоснование термина 61
2.1.2. Семиотический механизм и контекстные отношения единиц иносказания 65
2.1.3. Иносказание как средство пробуждения рефлексии 73
2.2. Специфика иносказательного смысла 79
2.2.1. Гносеологические потенции иносказательных единиц 79
2.2.2. Понятие о сокровенном смысле текста 86
Выводы 89
Глава 3. Выражение сокровенного смысла в «Житии» протопопа Аввакума 93
3.1. Виды иносказательности в «Житии» и челобитных протопопа Аввакума 93
3.1.1. Обоснование выбора текстов для анализа 93
3.1.2. Иносказательность рамочных компонентов текста «Жития» 97
3.1.3. Внутритекстовые формы иносказательности в «Житии» и челобитных протопопа Аввакума 105
3.2. Земные страдания протопопа Аввакума и их сокровенный смысл 114
3.2.1. Тематические группы форм иносказательности в «Житии» протопопа Аввакума 114
3.2.2. Осмысление земного пути в «Житии» протопопа Аввакума 121
Выводы 134
Заключение 136
Список использованной литературы 145
Словари и энциклопедии 172
- Участие автора и адресата в процессе смыслопорождения
- Текст как способ осмысления мира
- Интенциональная маркированность форм иносказания
- Виды иносказательности в «Житии» и челобитных протопопа Аввакума
Введение к работе
Настоящее диссертационное исследование посвящено рассмотрению роли иносказания в создании особой формально-смысловой организации текста.
Рассмотрение любого языкового явления в аспекте его текстового функционирования не только дает возможность более глубокого осмысления функциональной сущности языковых единиц, но и позволяет прояснить некоторые важные вопросы лингвистики текста. Такой подход наиболее значим, когда в центре исследовательского интереса оказывается языковое явление, неразрывно связанное с порождением и восприятием конкретного текста. Изначальная, генетическая взаимообусловленность иносказания и текста указывает на необходимость изучения именно текстовых функций иносказательных единиц: иносказание, реализуя речемыслительный прием нетривиального переноса значений, содержит в себе акт индивидуального творчества, преодоление стереотипа, выход за пределы общепринятого в сферу непознанного и неназванного в связи с порождением определенного текстового смысла. На созидание этого особого смысла и направлено текстовое функционирование иносказания.
Показателен тот факт, что изучение иносказания, начавшееся еще в античный период, исконно проходило в рамках тех отраслей филологического знания, которые были ориентированы на осмысление целостных речевых произведений - текстов. Уже со времен Аристотеля и Теофраста в риторике ясно выделяется целый ряд особых речевых явлений, обозначенных терминами «фигуры» и «тропы», гиперонимом которых выступает слово «уклонение», выражая противопоставленность фигурированной речи некой нейтральной. Так, например,
александрийский грамматист I века до н. э. Трифон определяет троп как один из видов речи, противопоставленный «кириологии» -использованию слов в прямом значении.
Хотя основное внимание в античных теориях уделялось описанию внешней формы явлений, которые мыслились преимущественно как «украшения речи», то есть как нечто необязательное и искусственное, тем не менее уже в этот период были намечены задачи, связанные с функционированием фигур и тропов в произведениях речи (связь фигур с качествами речи, воздействие на слушателя, участие в порождении новых смыслов). Однако решение этих задач оставалось непосильным для античной мысли.
Новый взгляд на иносказание начал складываться в связи с идеями Вильгельма фон Гумбольдта о языке как энергейе и впервые широкомасштабно был заявлен в трудах основателя психологического направления в отечественном языкознании А.А. Потебни и его последователей, которые рассматривали иносказание в связи с проблемами мышления и понимания.
Именно эти аспекты изучения иносказания переместились в центр научного интереса с развитием антропоцентрических идей в языкознании в середине XX века. Новая научная парадигма, акцентируя внимание на всем многообразии форм проявления человеческого бытия, позволила перейти от моделирования абстрактной языковой системы к исследованию языка в его функционировании. Этим был обусловлен взрыв исследовательского интереса к иносказанию как «вездесущему принципу языка» (по выражению А. Ричардса), «законному» способу преодоления заданных языком семантических границ и переосмысления мира. Феномен иносказания стал осознаваться как точка пересечения разных наук: философии, логики, герменевтики, психологии, когнитивной науки, разных школ языкознания. Такой взгляд на
проблему иносказания был во многом подготовлен подробным изучением языкового механизма переноса значений в рамках системно-структурной лингвистики, исследованием стилистических функций тропов и фигур, рассмотрением тропа с позиций семиотики. Таким образом, явление переноса значений изучается в ряде направлений современного языковедения: в лексикологии и стилистике (И.В. Арнольд, И.Р. Гальперин, М.Н. Кожина, Д.Н. Шмелев и др.), прагматике (А.Г. Баранов, Дж. Серль, Дж. Остин и др.), когнитивной лингвистике (Н.Д. Арутюнова, М. Блэк, А. Вежбицкая, Е.С. Кубрякова, Дж. Лакофф, А. Ричарде, P.O. Якобсон и др.), лингвокультурологии (В.А. Маслова, В.И. Постовалова, В.Н. Телия и др.), лингвосемиотике (В.П. Григорьев, Ю.М. Лотман, П. Шофер и Д. Райе и др.), в философии языка и филологической герменевтике (Г.И. Богин, Д. Дэвидсон, Э. Кассирер, А.Ф. Лосев, X. Ортега-и-Гассет, П. Рикер и др.).
Несмотря на то, что в сферу изучения иносказания на протяжении почти всей истории так или иначе вовлекались вопросы, связанные с речемыслительной деятельностью и целостным текстом, разработанность проблемы текстового функционирования иносказания нельзя признать исчерпывающей. Такое положение дел обусловлено прежде всего сравнительно недавним признанием текста самостоятельным объектом лингвистического исследования: лишь во второй половине прошлого века началось его осмысление как целостного явления, обладающего специфическими категориями. При этом сложность и многогранность текста, обилие и значительность функций, выполняемых им в разных сферах человеческого бытия, обусловили возникновение множества путей познания природы и сущности этого феномена. Развитие лингвистики текста можно представить в виде перехода от линейного моделирования текста как последовательности предложений, объединенных коммуникативной
задачей и связанных между собой лингвистическими отношениями, к нелинейному его описанию как пространства высказывания, в пределах которого формируется стратегия речи. В зависимости от выбранного подхода один и тот же вопрос, в частности вопрос о текстовых функциях лингвистического явления, получает разное решение, поэтому в целях более полного и адекватного его изучения требует рассмотрения в свете разных научных концепций текстовой деятельности.
Таким образом, актуальность настоящего исследования
определяется, с одной стороны, потребностями современной науки в
глубоком осмыслении функциональной сущности языка, а с другой,
необходимостью заполнения лакун в представлениях о закономерностях
текстового функционирования иносказания в аспекте
смыслопорождения. Решение этих проблем имеет существенную социальную значимость, поскольку нацелено на более полное понимание принципов речевой коммуникации и поиски возможностей гармонизации человеческого общения.
Разнообразие аспектов исследования текста делает необходимым обозначить реализуемый в данной работе научный подход к описанию текста и текстовых функций иносказания. Текст по своей природе коммуникативен: его порождение обусловлено необходимостью создать и выразить некоторый смысл, то есть сделать этот смысл открытым для сознания Другого. Изучение формально-смысловой организации текста в коммуникативном аспекте направлено на прояснение закономерностей и принципов согласованного взаимодействия двух сознаний, которое называется человеческим общением и опосредовано текстами, а исследование функций языковых средств и приемов предполагает выявление их способности устанавливать диалогическое взаимодействие автора и адресата, направленное на порождение общих смыслов. При этом взаимодействие понимается нами не как простой
обмен сообщениями, а как процесс, создающий единство взаимозависимых и дополняющих друг друга субъектов, как возможность совместного осмысления мира.
Сложность проблематики формально-смысловой организации текста отражает многогранность самого феномена «текстовый смысл», который, с одной стороны, неразрывно связан с процессами мышления и понимания, а с другой, с функционированием языковых знаков. Осознание фундаментальности понятия «смысл текста», его онтологического статуса и значимости в системе всего гуманитарного знания обусловило не только анализ и обобщение результатов исследований целого ряда лингвистических школ и направлений по проблемам текстовой деятельности (стилистики, семиотики, психолингвистики, прагматики), но и сделало необходимым обращение для описания основных закономерностей формально-смысловой организации текста к произведениям философской мысли (М.М. Бахтина, М. Бубера, Л. Витгенштейна, Х.-Г. Гадамера, В. фон Гумбольдта, Э. Гуссерля, А.Ф. Лосева, М.К. Мамардашвили, М. Хайдеггера и др.). Теоретической базой исследования послужили также труды по семиотике, теории тропа и теории метафоры (Н.Д. Арутюновой, М. Блэка, Т. Добжинской, Д. Дэвидсона, Ж. Дюбуа, П. Рикера, П. Шофера и Д. Раиса, P.O. Якобсона и др.), анализ которых потребовался при рассмотрении семиотического механизма, семантики и функционирования иносказательных единиц.
Объектом исследования является формально-смысловая организация текста, предметом - функционирование иносказания в тексте.
Материалом для анализа послужили тексты «Жития» и челобитных протопопа Аввакума, которые представляют собой яркий пример использования иносказания. Челобитные рассматриваются в
работе в связи с выявлением иносказательного смысла «Жития»: эти тексты находятся в едином смысловом пространстве, на что указывают содержащиеся в «Житии» авторские отсылки к челобитным.
Цель исследования заключается в выявлении коммуникативной сущности иносказания и описании характера его участия в создании и выражении целостного смысла текста.
Поставленная цель предполагает решение следующих задач:
1. Определить содержание и границы понятия «смысл текста» с
позиций диалогического подхода через соотношение «авторский
замысел» — «смысл текста» - «интерпретация».
2. Рассмотреть связь смысловой организации текста с
закономерностями осмысления актуальной ситуации.
3. Выявить основные принципы лингвистического механизма
диалогического взаимодействия автора и адресата текста.
4. Обосновать использование термина «иносказание» для
обозначения приема нетривиального переноса значений.
5. Дать характеристику основным признакам единиц иносказания
и описать их участие в создании диалогического текстового смысла.
6. Показать оправданность и целесообразность использования
понятия «сокровенный смысл текста» для обозначения особого уровня
текстового смысла, формирующегося посредством иносказания.
7. Проанализировать использование приема иносказания в тексте
«Жития» протопопа Аввакума: дать характеристику используемым в
«Житии» формам текстовой иносказательности и на основе их анализа
интерпретировать сокровенный смысл произведения.
Помимо общенаучных методов исследования (наблюдение, описание, анализ, синтез) и общефилологического метода интерпретации текста в процессе работы использовались специальные
лингвистические методы и приемы: контекстуальный семантический анализ, интент-анализ, дискурс-анализ.
Новизна работы состоит в том, что в ней впервые выявлены и обоснованы текстовые функции иносказания как способа создания смысла в процессе диалогического взаимодействия автора и адресата и предложено новое понятие «сокровенный смысл текста», отражающее особый характер иносказательного осмысления мира.
На защиту выносятся следующие положения:
Понятие «смысл текста» не совпадает по объему и содержанию с понятиями «авторский замысел» и «восприятие (интерпретация) текста», но определенным образом соотносится с ними, имея собственное наполнение и границы.
Смысл текста (текстовая картина мира) является результатом диалогического взаимодействия сознаний автора и адресата, которое направлено на о-смысление (наделение смыслом) бытия посредством языковой организации текста. Смысловая целостность текста имеет коммуникативную природу и реализуется в виде вопросно-ответного единства; основанием для выделения уровней и типов смысла являются текстовые способы осмысления ключевого вопроса.
В тексте присутствует определенный языковой механизм указания на направление созидающего смысл диалога (на те области бытия, которые требуют осмысления) и способ осмысления мира. Этот механизм представлен в виде системы интенционально маркированных единиц и формирует текстовый прием смыслопорождения.
Правомерным является выделение особого уровня текстовой картины мира - сокровенного смысла, являющегося результатом поиска (точнее - текстового созидания) скрытой сути представленного в тексте фрагмента бытия.
5. Текстовое функционирование иносказания заключается в
установлении контакта автора и адресата, в ходе которого происходит
созидание сокровенного смысла текста.
6. Выявление иносказательного сокровенного смысла
способствует целостному и адекватному восприятию текста, под
которым понимается осознание того вопроса, ответом на который и
явился текст, и его осмысление посредством языковой организации
текста и заложенных в ней текстовых приемов смыслопорождения.
Теоретическая значимость работы определяется ее вкладом в формирующуюся с 70-х гг. XX века научную область - теорию текста: разработкой нового понятия «сокровенный смысл текста» и описанием формально-смысловой организации текста в коммуникативном (диалогическом) аспекте.
Практическая ценность исследования связана с возможностью использования его результатов в процессе университетского преподавания при чтении историко-лингвистических и историко-литературных курсов, дисциплин «Общее языкознание», «Риторика», «Основы стилистики и культуры речи», «Теория текста».
Работа прошла апробацию на международных научных
конференциях: «Интертекст в художественном и публицистическом
дискурсе» (Магнитогорск, 2003), «Социальные варианты языка»
(Нижний Новгород, 2004), «Литературный процесс в зеркале рубежного
сознания: философский, лингвистический, эстетический,
культурологический аспекты» (Магнитогорск, 2004), «Языки профессиональной коммуникации» (Челябинск, 2005); на всероссийской научной конференции «Русский язык как государственный. Динамика и перспективы» (Челябинск, 2002), на заседаниях кафедры теории языка Челябинского государственного университета и Вузовской академической лаборатории межкультурных коммуникаций.
Структура диссертации определяется ее целями и задачами: она состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы.
В первой главе рассматриваются закономерности формально-смысловой организации текста с позиций диалогического подхода, выстраивается система базовых терминов, обосновывается авторская точка зрения на исследуемую проблему.
Во второй главе представлены теоретические положения, описывающие семиотический механизм иносказания, раскрывающие его коммуникативную природу и гносеологические потенции; обосновывается использование термина «иносказание» применительно к разнообразным формам нетривиального переноса значений и вводится новое понятие «сокровенный смысл текста» для обозначения особого смыслового уровня, порождаемого посредством иносказания.
В третьей главе высказанные и обоснованные в предыдущих главах положения иллюстрируются примером анализа текстов «Жития» и челобитных протопопа Аввакума, в которых иносказание является ведущим принципом формально-смысловой организации текста.
В Заключении подводятся итоги исследования и намечаются его перспективы.
Участие автора и адресата в процессе смыслопорождения
Проблема текстового смысла не является чисто лингвистической, а находится на пересечении интересов целого ряда научных дисциплин. С одной стороны, она оказывается в одной плоскости с проблемой понимания, и потому в своих попытках прояснить вопросы смысловой организации текста лингвистика сближается с герменевтикой, которая традиционно занимается проблемой истолкования текстов, а также с психологией, включающей теорию речевой деятельности и рассматривающей понимание как психический процесс. С другой стороны, стремление лингвистики, психологии и герменевтики прояснить фундаментальные закономерности человеческого взаимодействия посредством языка обусловливает их диалог с семиотикой, изучающей функционирование различных знаковых систем, а вопросы о связи смысла и внешнего, «затекстового» мира предполагают пересечение с учениями о познании и мышлении - гносеологией и когнитивной наукой. На наш взгляд, все отрасли научного и философского знания, касающиеся проблемы текстового смысла, при всем различии целей и методов, нуждаются в едином истолковании этого понятия и такое истолкование может быть найдено, что приведет к дальнейшему развитию формирующейся на пересечении целого ряда наук теории текста.
Именно междисциплинарный характер теории текста, ее закономерная, исторически обусловленная связь с риторикой, поэтикой, теорией литературы, стилистикой, герменевтикой, семиотикой, психолингвистикой создает предпосылки для сопоставления и синтеза нескольких точек зрения на проблему текстового смысла, не позволяя игнорировать многовековой опыт «питающих» теорию текста научных школ и направлений.
В последние десятилетия в рамках различных подходов к изучению текста создано значительное количество работ, посвященных вопросу смысловой организации текста, что объясняется осознанием текста как прежде всего информационного единства [Адмони 1985; Алефиренко 1998; Бабенко 2004; Богин 1982, 1993, 1994; Бондарко 1996; Болотнова 1995; Гальперин 1981; Дымарский 2001; Купина 1983; Новиков 1997; Реферовская 1983; Тураева 1986 и мн. др.]. Ученые справедливо отмечают, что чем более высоким является уровень единиц (предложение, текст, дискурс), тем более значимым становится понятие смысла при их изучении. Но несмотря на всю значимость понятия «текстовый смысл», из которого конституируется и понятие «текст», исследователи зачастую не дают ему истолкования, а пользуются им «по умолчанию» - так, будто содержание его общепринято и очевидно. Однако анализ работ, посвященных смысловой организации текста показывает, что ни о какой солидарности в отношении понятия «текстовый смысл» не может быть и речи: его содержание и объем не совпадают в разных исследованиях. Сложность рассматриваемой проблематики породила различные интерпретации смысловой организации текста и обилие используемой терминологии. Применительно к целостному смыслу текста в лингвистике употребляется ряд терминов: «пространство», «концепция», «поле», «смысл» и т. д. Терминологический разнобой и отсутствие стройной системы наблюдается и в попытках выделения видов смысла: предлагается различать «поверхностный», «глубинный», «предметный», «образный», «идейный», «концептуальный», «личностный» и другие смыслы, - однако зачастую не указываются строгие основания для подобного разграничения. Смыслу текста приписываются разнообразные, порой противоречащие друг другу признаки: смысл характеризуется инвариантностью (иначе как мы приходим к пониманию и согласованности действий?) и в то же время он «текуч», изменчив, вариативен; смысл имеет экстралингвистический характер, но при этом выводим из языковой ткани текста; с одной стороны, смысл рассматривают как результат и цель понимания, а с другой, считается, что понимание происходит на основе смысла. Причиной подобных противоречий является, очевидно, сложность самого предмета рассмотрения и его многоаспектность, предполагающая разнообразные подходы: рассмотрение субстанциональной сущности смысла, закономерности его декодирования, способы формирования в тексте и т.д.
В работах, посвященных анализу текста с коммуникативной и когнитивной позиций, смысл обычно рассматривают как то ментальное образование, которое формируется в результате его понимания: « ... необходимость смысла возникает там, где существует необходимость понимания, предполагающего осмысление» [Новиков 2000]. Поэтому главную роль при определении понятия «текстовый смысл» играют представления о целях речевого общения и о сущности понимания: когда цель общения определяется как понимание мысли Другого, смысл текста отождествляется с замыслом автора; если в качестве цели выдвигается создание своего текста в связи с восприятием чужого, то текстовый смысл совпадает с интерпретацией адресата; если же процесс понимания сводится к декодированию языковых знаков, то смысл текста истолковывается как некий инвариант, отвлеченный от создателя текста и его адресата. При этом процесс понимания неразрывно связан с мышлением, осмыслением действительности, поэтому в поле рассматриваемой проблематики оказываются вопросы об отношении смысла текста с за-текстовым миром, о специфике текстового осмысления мира и роли языковой организации текста в реализации познавательных и коммуникативных задач. Истолкование смысла текста как результата мировосприятия вновь возвращает к вопросу о роли в смыслопорождении сознаний автора и адресата: чья же картина мира образует смысл текста?
Текст как способ осмысления мира
Отграничение смысла текста от замысла говорящего смещает фокус проблематики формально-смысловой организации текста с личности говорящего на предмет речи -на ту затекстовую сущность, по поводу которой эта личность размышляла. Проблема понимания текста и, соответственно, смыслопорождения выходит за пределы проблемы декодирования языковых знаков, поскольку процесс понимания включает в себя не только семантизацию текста, но и решение некоторой внетекстовой задачи. Вопрос об отношении мира-в-тексте и мира-вне-текста требует рассмотреть закономерности и специфику текстового осмысления действительности.
Исследование закономерностей языкового освоения действительности происходит в русле общетеоретического постижения характера и сущности отношений человека и мира. Известно, что человек может познать какое-то явление, лишь вступив с ним во взаимодействие, в процессе которого выявляются не столько свойства изучаемых явлений, сколько особенности взаимодействия с ними. Иными словами, то, что человек осознает, во многом определяется тем, как он это осознает. Поскольку мир познается в опыте, а опыт фиксируется (обозначается) индивидуумом, то этот опыт нельзя назвать внешней реальностью, он - следствие человеческого взаимодействия с ней. Осмысление бытия как единства и взаимообусловленности человека и мира стало основой феноменологического взгляда и привело к снятию субъектно-объектного расчленения мира: любой подступ к миру опосредован человеческим восприятием, поэтому мы всякий раз имеем дело не с предметами реального мира, а с феноменами нашего сознания. В новой онтологии категория бытия рассматривается теперь как «жизненный мир» (Гуссерль) или «бытие-в-мире» (Хайдеггер), то есть как «ответ существа, брошенного в мир». Современное состояние гуманитарных наук, общим предметом изучения которых являются вербальные и невербальные тексты, в целом характеризуется распространением в качестве методологической основы идей феноменологии, позволяющих уйти от жесткого противопоставления человека и «реальности» и сосредоточиться на осмыслении собственно человеческого бытия-в-мире [Макаров 2003]. Такой подход особенно важен при анализе языковых феноменов, потому что «мир, с которым мы вступаем в контакт в лингвистике, - это внутренний мир, это мир мысли, формируемой в нас нашими представлениями» [Гийом 2004: 20]. Феноменология снимает проблему реального и вымышленного в языке, дает возможность «вынести за скобки» существование объективного, эмпирического мира.
Специфика человеческого бытия заключается в том, что человек посредством сознания творит среду своего обитания, наделяя ее свойствами закономерности и упорядоченности. Мартин Бубер писал о том, как человек выстраивает посредством своей мысли порядок из Хаоса, подчеркивая при этом: «...упорядоченный мир не есть мировой порядок» [Бубер 1993: 22], а А.Н. Леонтьев ввел понятие смыслового поля - пятого квазиизмерения, в котором живет и действует человек [Леонтьев 1983]. Образ мира являет собой идеализированную систему значений, окружающий субъекта мир, который открыт и представляется ему как «вне-его-существующее». Одним из фундаментальных понятий, описывающих человеческое бытие и выражающих его специфику, является понятие картины мира, обычно трактуемый как «глобальный образ мира, который является результатом всей духовной активности человека» [Постовалова 1988: 19]; совокупность знаний о мире, которые регулируют жизнедеятельность индивидуума определенным для данной культуры образом.
В этом контексте активно развиваются идеи В. Гумбольдта о языке как энергейе, о внутренней форме языка, определяющей особое «мировидение». Язык рассматривается как основное средство упорядочения мира: « ... мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит в основном - языковой системой, хранящейся в нашем сознании» [Уорф 1960: 174]. После работ Э. Сепира, показавшего связь языка и восприятия мира, понятие языковой картины мира прочно вошло в лингвистическую науку. Язык формирует вторичный идеальный мир в сознании человека; это не совокупность образов отдельных явлений, а идеальное представление всей взаимосвязанности предметов и процессов.
Понятие картины мира оказалось весьма продуктивным и для исследований текста. Ученые предлагают различать две основные разновидности языкового знания - собственно языковые и текстовые: «Языковые знания суть не что иное, как компонент наивной картины мира данного этноса, закодированной в самой системе языка, то есть в его словаре и грамматике. Текстовые знания, в отличие от языковых, -это некоторая система информации о действительности, составляющая план содержания текста или множества текстов» [Касевич 1990: 99].
Текст является способом формирования знаний о мире: произведение «говорит нам нечто такое, что вместе со способом, каким оно сказано, оказывается неким обнаружением, то есть раскрытием сокрытого» [Гадамер 1991: 263]. Эта способность текста являть собою мир, позволять миру «сказываться» образует основу всякого понимания, которое и состоит в усмотрении, в вы-явлении бытия. При этом текст не столько отражает некую объективную, внешнюю данность, сколько творит новую, создает «иное бытие», «пятое квазиизмерение», а порой «выступает как некое экспериментальное устройство, на котором конструируются, опробуются, проверяются нигде более не мыслимые возможности» [Топоров 1983: 282]. Пространство текста позволяет человеку придавать своему опыту целостность и связность, обнаруживать/создавать в нем необходимые для человеческого бытия закономерности, причинно-следственные связи, целесообразность, одним словом, находить смысл. В этом отношении к тексту применимо хайдеггеровское сравнение искусства с пространством: «Простор приготовляет вещам возможность принадлежать каждая своему «для чего», и исходя отсюда друг другу. ... Место открывает всякий раз ту или иную область, собирая вещи для их взаимопринадлежности в ней. В месте разыгрывается собирание вещей ... » [Хайдеггер 1991: 97].
Интенциональная маркированность форм иносказания
Под иносказанием в работе понимается прием речемыслительной деятельности, состоящий в нетривиальном (индивидуально-авторском) переносном употреблении семантических единиц разного объема и реализующийся на уровне текста в виде ряда форм: метафоры (включая олицетворение, метафору-символ и метафорический эпитет), иронии, аллегории, умолчания, оксюморона, риторического вопроса, определенных форм интертекстуальных вкраплений и др.
Термин «иносказание» мы используем вслед за А.А. Потебней, опираясь на ряд высказанных им идей относительно функциональной сущности рассматриваемого явления. В работах Потебни термин «иносказание» употребляется как родовой по отношению к тропам и фигурам, которые ученый рассматривает как слова с мотивированным переносным значением («живым представлением»). Указывая на неудовлетворительное состояние терминологического аппарата риторики и поэтики, а также на отсутствие стройной классификации тропов и фигур, Потебня выделяет общую структуру всех видов иносказания, которая состоит во взаимодействии двух значений — прямого и переносного - и настаивает на условности и отвлеченности деления иносказательности по способу переноса значений, поскольку «конкретные случаи могут представлять совмещение многих тропов» [Потебня 1990: 164]. Такая позиция ученого объясняется тем, что к явлению иносказания он подходил не с формальной, а с функциональной стороны, рассматривая по сути гносеологический (когнитивный) и коммуникативный потенциал иносказания.
Сосредоточивая основное внимание на функционировании иносказания, А.А. Потебня уходит от традиционного толкования тропов и фигур как средств украшения речи, поскольку представление об украшенности речи содержит мысль о необязательности, о возможности передать ту же мысль иными средствами, не прибегая к переносному употреблению. Ученый же, напротив, утверждает, что посредством образных иносказательных форм речь не просто украшается, но выражает содержание, которое иными средствами выразить нельзя: «Понятия достоинства выражения, его красоты тождественны с его соответствием мысли, его необходимостью. Побуждения эстетические и логические (цели познания) здесь нераздельны» [Потебня 1990: 161].
Существенным для нас является и то, что Потебня одним из первых увидел возможность рассматривать иносказание как речемыслительныи прием, реализующийся не только на уровне слова или фразы, но и на уровне целого текста. Именно такой подход позволил ученому выделить два уровня иносказания: иносказательность «в тесном смысле, переносность» и «художественную типичность», «когда образ становится в мысли началом ряда подобных и однородных образов» [Потебня 1990: 142]. По сути дела, речь здесь идет об иносказательности как способе организации целостного текста, в котором выражается особый смысл, являющийся «откровением, колумбовым яйцом» [Там же].
Таким образом, «психологический» (речемыследеятельностный) подход ученого к исследованию языка вообще и явлений переноса значений в частности во многом созвучен представленной в настоящей диссертации концепции, что оправдывает употребление в ней потебнианского термина «иносказание».
Другой причиной, по которой нам представляется удобным и целесообразным использование в настоящем исследовании термина «иносказание» является соответствие его семантики, сформировавшейся в естественном языке, тому значению, которое вкладываем в него мы в своей работе. Морфема ин, которая в русском языке может быть как корнем, так и суффиксом, имеет значение «по-другому» (в словах иноходь, иначе), а также значение единичности (слово «инок» - калька с греческого «монах», где ин- соответствует греческому моно- - «один»). Эти два значения - единичности/одинокости и инаковости/незаурядности, - концептуально близкие в русском языке, как нельзя лучше отражают главные особенности форм иносказательности — отклонение от общеязыкового стереотипа, окказиональный, индивидуально-авторский характер. Второй этимологический корень слова «иносказание» - сказ имеет глагольную, процессуальную семантику, что соответствует вкладываемому значению, связанному с рассмотрением приема текстовой деятельности.
Использование вместо термина «иносказание» близких понятий «метафора», «троп», «фигура», с нашей точки зрения, неоправданно, во-первых, в силу отмечаемого многими исследователями терминологического разнобоя, обусловленного, в частности, явлением обратимости тропов. Так, например, иронию относят то к фигурам, то к тропам; олицетворение и метафору то рассматривают как отдельные виды, то признают олицетворение частным случаем метафоры; в индивидуально-авторской метонимии усматривают функциональные свойства метафоры [Арутюнова 1990, 1994; Дюбуа 1986; Потебня 1990; Топоров 1996,2000; Хазагеров 1995 и др.).
Виды иносказательности в «Житии» и челобитных протопопа Аввакума
Стремление заново осмыслить сочинения Аввакума во многом определяется их непреходящим значением. Автобиографическое произведение главного идеолога раскола русской православной церкви XVII века оказалось значительным явлением не только в рамках старообрядческой культуры той эпохи, но, преодолев пространственно-временные границы, стало событием в контексте всей истории русской литературы и русского литературного языка. Незаурядность и талантливость произведений Аввакума были неоднократно отмечены крупнейшими русскими писателями - И.С. Тургеневым, Ф.М. Достоевским, В.М. Гаршиным, И.А. Гончаровым, Н.С. Лесковым, И А Буниным. Как памятник древнерусской литературы «Житие» изучали ведущие отечественные и зарубежные специалисты (Н.К. Гудзий, В.Е. Гусев, Н.С. Демкова, С. Зенковский, Б. Илек, В.В Кожинов, Д.С. Лихачев, А.Н. Робинсон, П. Хант). В языкознании произведения Аввакума исследовались в связи с историей русского языка, рассматривались грамматические и стилистические особенности памятника (В.В. Виноградов, В.В. Колесов, Б.А. Успенский, П.Я. Черных и др.). В филологии ясно осознано значение «Жития» как источника исторических, историко-лингвистических и историко-литературных сведений, необходимых для осмысления духовной культуры чрезвычайно важной для всей русской истории эпохи - периода становления русской нации, русского национального языка и российской государственности. Именно в связи с этой значимостью нам представляется возможным и оправданным новое обращение к тексту «Жития».
Другой причиной, побудившей нас применить современные методы рассмотрения формально-смысловой организации текста к данному произведению, является тот факт, что, несмотря на довольно хороший уровень изученности произведения, до сих пор сохраняется целый ряд дискуссионных вопросов, которые нуждаются в дополнительных исследованиях: о жанрово-стилевом единстве «Жития», его сюжетной и композиционной целостности, о характере идейного содержания.
Наследие Аввакума оценивается неоднозначно и зачастую сквозь призму определенных идейных установок. Это связано прежде всего с тем, что протопоп Аввакум проявил себя как незаурядная личность не только в истории литературы и языка, но и в политической истории России, изучение которой в нашей стране долгое время находилось под идеологической опекой. В Аввакуме видели то бойца-революционера, восставшего против социальной несправедливости, то насквозь консервативного религиозного фанатика, не способного осознать неизбежность перемен.
В отношении всего творчества Аввакума и, в частности, в отношении «Жития» утвердилось представление о некой противоречивости, присущей как содержательной стороне, так и языковому воплощению: «Идейное содержание «Жития» оказалось весьма противоречивым. Это объясняется и противоречивостью мировоззрения Аввакума, и противоречиями самой действительности, отраженной в «Житии»» [Гусев 1960: 35-36]; «Попытка протопопа Аввакума в своем «Житии» сочетать просторечно-бытовую манеру изображения с книжно-агиографической, церковно-славянской не привела ни к художественному единству, ни к целостному образу героя. Динамически сменяющиеся кадры бытового сказа прерываются унифицированной проповедью, в которой яркие краски просторечия тускнеют в бледном ореоле "истинного христианина" - святого великомученика» [Виноградов 1957: 45]. Заметим, что главное противоречие ученые усматривают в сочетании Аввакумом двух культурных стихий: народной, «мужицкой», и религиозной, церковной. Объясняют это противоречие обычно словами Ф. Энгельса о непременной «религиозной оболочке» любого социального протеста средневековья. Бог, вера, религия, церковь, составлявшие для человека XVII столетия основы бытия, в глазах ученого-материалиста XX века представляются всего лишь «оболочкой», за которой скрывается недовольство обстоятельствами жизни. Вероятно, подобными межкультурными несовпадениями и объясняется ощущение противоречивости, разрозненности текста. Ситуация осмысления произведений протопопа Аввакума осложняется тем, что его творчество отделено от современности более чем тремя столетиями и потому оценивается зачастую сквозь призму современной картины мира, с определенных идеологических позиций. Обращаясь к текстам XVII века, мы сталкиваемся с явлениями иной культуры, отделенной от нас временем и порожденной иными социально-историческими условиями, одним из наиболее выдающихся носителей которой и являлся протопоп Аввакум. В силу сложившихся традиций (речевых жанров, нарративных структур, культурных кодов) текст представляет и выявляет способ познания и переживания мира человеком той культуры, в которой живет автор. Формирующееся же на протяжении последних десятилетий представление о мире как о диалоге разнообразных культур, а также новые подходы к изучению этого межкультурного диалога позволяют приблизиться к более адекватному пониманию текста «Жития» как произведению другой культуры, к пониманию и усвоению мировоззренческих универсалий той культуры, страны, народа.
Таким образом, наше обращение к «Житию» протопопа Аввакума обусловлено, с одной стороны, осознанием необходимости более глубокого и адекватного понимания данного произведения, что возможно посредством рассмотрения формально-смысловой целостности текста в аспекте диалога и изучения смыслопорождающих потенций форм иносказательности. С другой стороны, весьма существенным фактором, обусловившим выбор текста для анализа, явился тот богатый материал, который дает текст «Жития» для исследования текстовых функций иносказания: Аввакум преодолевает привычные для его времени речевые формы на разных уровнях текста -жанровом, стилистическом, семантическом. Он не создает абсолютно новых форм, а по-новому, по-иному, использует существующие, нарушая правила стереотипного употребления, тем самым создавая иносказание и выражая осмысленное сокровенное.
