Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Основы теории прецедентности и типыпрецедентных феноменов 11
1.1. Теоретические предпосылки возникновения теории прецедентности .11
1.2. К разграничению категорий интертекстуальности и прецедентности .16
1.3. Исследование категории прецедентности в рамках лин-гвокультурологического подхода 20
1.4. Способы классификации прецедентных феноменов .30
1.4.1.Прецедентный текст как эталон восприятия других текстов .32
1.4.2. Прецедентное высказывание как особая единица дискурса 38
1.4.3.Прецедентное имя как один из важнейших ядерных элементов когнитивной базы .40
1.4.4. Прецедентная ситуация как собственно когнитивный феномен .43
Выводы по главе i .46
ГЛАВА II. От детективного жанра к детективному дискурсу 49
2.1. Развитие и становление детективного жанра 49
2.2. Композиционные особенности детективного жанра .55
2.3. Способы типологизации детективных текстов .61
2.4. Детектив как когнитивно-артикулированный дискурс 65
2.4.1. О разграничении понятий «детективный жанр» и «детективный дискурс» 65
2.4.2. Когнитивные модели в детективном дискурсе 68
Выводы по главе II .74
ГЛАВА III. Способы актуализации прецедентных феноменов в детективном дискурсе . 76
3.1. Специфика источников прецедентности в детективном дискурсе .76
3.2. Прецедентный текст как основа сценарного контура детективного дискурса .84
3.3. Прецедентное имя и прецедентная ситуация в создании персонажного контура детективного дискурса .104
3.4. Реализация когнитивной игровой стратегии в детективном дискурсе 115
3.5. Роль прецедентных феноменов в построении тайны и загадки в детективном дискурсе 121
3.6. Трансформация прототипической модели в постмодернистском детективе .127
3.7. Актуализация концептов прецедентных жанров в детективе .134
3.8. Культуроспецифическое функционирование прецедентных феноменов в детективном дискурсе .149
Выводы по главе iii 157
Заключение 160
Список использованной литературы 164
Список использованных словарей 183
Список источников примеров .
- разграничению категорий интертекстуальности и прецедентности
- Композиционные особенности детективного жанра
- О разграничении понятий «детективный жанр» и «детективный дискурс»
- Прецедентное имя и прецедентная ситуация в создании персонажного контура детективного дискурса
Введение к работе
Реферируемое диссертационное исследование посвящено анализу особенностей функционирования прецедентных феноменов в детективном дискурсе на материале английского и русского языков.
Феномен прецедентности является объектом исследования значительного количества научных работ, выполненных в русле когнитивной лингвистики и лингвокультурологии. Рассматриваются функции прецедентных феноменов в формировании когнитивных моделей этнических ситуаций в публицистическом тексте «Н. В. Немирова (2006)», в сопоставительном аспекте исследуются закономерности употребления прецедентных феноменов в дискурсе российских и американских президентских выборов «О. А. Ворожцова (2006)», изучается прагматический потенциал прецедентных феноменов в рекламном дискурсе «С. С. Чащина (2008)». Функционирование библейских прецедентных феноменов в пространстве художественного текста исследуется в работе А.В. Кремневой с позиции лингвистики текста и психолингвистики «А. В. Кремнева (1999)», типологические свойства библейского текста как прецедентного феномена в когнитивном и лингвокультурологическом аспектах рассматриваются Н. М. Орловой «Н. М. Орлова (2010)». Прецедентный интекст анализируется с точки зрения межъязыковой эквивалентности перевода на русский и немецкий языки «Ю. Ю. Саксонова (2001)». Выявляются языковые, психологические и лингвокультурные факторы, влияющие на функционирование прецедентных феноменов в художественном дискурсе разных лингвокультурных сообществ, описывается инвариантная часть русского и английского когнитивных пространств «С. В. Банникова (2004)». Рассматривается механизм функционирования прецедентности в постмодернистском дискурсе «Е. Ю. Попова (2012)».
Детективный текст, детективный жанр и детективный дискурс также находятся в фокусе внимания исследователей «Т. Г. Ватолина (2006, 2011); И. А. Дудина (2008); С. В. Лесков (2005); Н. В. Петрова (2004); Н. Ю. Филистова (2007)». Так, в рамках когнитивной лингвистики и нарратологии изучается концептуально-структурное пространство детективных рассказов «Филистова (2007)», с позиции когнитивно-дискурсивной парадигмы анализируются лексические и структурно-композиционные особенности детектива «С. В. Лесков (2005)», дискурсивное пространство детективного текста «И. А. Дудина (2008)», предлагается прагмалингвистическая трактовка исследования речевого поведения авторов детективов и речевой деятельности носителей языка «Н. В. Петрова (2004)».
Актуальность данной работы обусловлена интересом современной лингвистической науки к явлению прецедентности и прецедентным феноменам, исследуемым в функциональном и когнитивном аспектах. Прецедентные феномены связаны с коллективными инвариантными представлениями «культурных предметов», их национально детерминированными минимизированными представлениями. Данное исследование выполнено в рамках комплексного подхода, сочетающего элементы когнитивно-дискурсивного, лингвостилистического и лингвокультурологического направлений.
Объектом работы является дискурсивное пространство детективного текста, рассматриваемое как поле функционирования прецедентных феноменов, использование которых способствует реализации текстуальных стратегий в детективе.
Предметом исследования являются типы, источники прецедентных феноменов, а также модели их функционирования в детективном дискурсе.
Гипотеза работы заключается в том, что специфика детективного дискурса обусловливает особенности функционирования прецедентных феноменов в данном дискурсе. Характер функционирования прецедентных феноменов в когнитивной модели детектива определяется типом детектива. Включения в текст детектива прецедентных феноменов приводят к его трансформациям как на уровне структуры, так и на уровне смысла, создавая различные уровни восприятия.
Целью работы является анализ взаимосвязи прецедентных феноменов с основными элементами когнитивной модели детективного дискурса. Для достижения этой цели необходимо решить ряд задач:
-
Проанализировать понятийно-терминологический аппарат современных исследований в области теории прецедентности, детективного жанра и детективного дискурса.
-
Уточнить статус и раскрыть характер отношений соположенных понятий «детективный жанр» и «детективный дискурс».
-
Изучить способы актуализации прецедентных феноменов в детективном дискурсе, для этого:
а) определить источники прецедентности в детективном дискурсе;
б) выделить и описать основные типы прецедентных феноменов, предпочтительных для детективного дискурса;
в) проанализировать прецедентные феномены, связанные с основными элементами когнитивной модели детективного дискурса – сценарным и персонажным контурами;
г) определить национально-культурную обусловленность использования прецедентных феноменов в детективном дискурсе.
Материалом исследования послужили детективные тексты английских авторов – А. Кристи «One, Two, Buckle My Shoe» («Раз, два, три, туфлю застегни»), «Ten Little Niggers» («Десять негритят»), «The Mystery of the Spanish Chest» («Тайна испанского сундука»), «Five Little Pigs» («Пять поросят») «A Pocket Full of Rye» («Полный карман ржи»), Г. К. Честертона «The Blue Cross» («Сапфировый крест»), «The Arrow of Heaven» («Небесная стрела»), «The Sign of the Broken Sword» («Сломанная шпага»), «The Doom of Darnways» («Злой рок семьи Дарнуэй»), «The Purple Wig» («Лиловый парик»), а также русского автора Б. Акунина «Ф.М.», «Чайка», «Гамлет», «Смерть Ахиллеса», «Алтын-Толобас», «Алмазная колесница» общим объёмом 3573 страницы.
Выбор материала обусловлен тем, что в данных текстах представлены два типа детективов, отражающих две контрастные модели: классический детектив (аналитический детектив, или детектив-загадка) и постмодернистский детектив. Во всех анализируемых текстах этих разновидностей присутствуют отсылки к прецедентным феноменам, при этом в каждом случае авторские стратегии реализуются по-разному.
Теоретической базой работы послужили исследования, посвящённые анализу дискурса (Т. А. ван Дейк, В. Б. Кашкин и др.), работы в области исследования детективного жанра (С. Бавин, Н. Н. Вольский, С. С. Ван Дайн, Р. Нокс, Т. Кестхейи, Я. Маркулан и др.), интертекстуальности (Р. Барт, Ю. А. Башкатова, М. М. Бахтин, Ю. Кристева, Г. И. Лушникова, Л. П. Прохорова, Н. А. Фатеева, Н. А. Кузьмина) и лингвокультурологии (Н. Д. Арутюнова, В. В. Воробьев, В. Г. Костомаров, В. А. Маслова, Г. Г. Слышкин, С. И. Сметанина, Ю. А. Сорокин, А. Е. Супрун), в том числе теории прецедентных феноменов, рассматриваемых с точки зрения лингвокогнитивного и функционального аспектов (Д. В. Багаева, Д. Б. Гудков, И. В. Захаренко, В. В. Красных).
Методы исследования. Для достижения поставленной цели в ходе работы использована комплексная методика, включающая методику когнитивно-дискурсивного анализа (моделирование, контекстуальный, интерпретативный анализ), а также элементы лингвокультурологического, интертекстуального, лингвостилистического и литературоведческого анализа.
Научная новизна. В работе впервые исследуются функции прецедентных феноменов в когнитивной модели детективного дискурса. Предложена методика анализа взаимосвязи типов прецедентных феноменов с основными элементами когнитивной модели детективного дискурса – сценарным и персонажным контурами.
Положения, выносимые на защиту:
1. Прецедентные феномены в детективном дискурсе выступают в качестве заложенных в тексте механизмов, детерминирующих структуру детективного текста и его интерпретацию читателем.
2. В когнитивной модели классического детектива прецедентные феномены функционируют как опорные точки либо персонажного, либо сценарного когнитивных контуров, в то время как в постмодернистском детективе прецедентные феномены не только участвуют в построении когнитивных контуров, но и способствуют реализации таких постмодернистских приёмов, как принцип двойного кодирования и смена семиотического кода. Это приводит к визуализации текста, к его восприятию читателем как открытого текста, предполагающего множественность интерпретаций, а следовательно, к усложнению и размыванию когнитивной модели.
3. Прецедентные феномены выполняют функцию создания игрового элемента в детективе, при этом, если в классическом детективе элемент игры связан с детективной загадкой, то в постмодернистском детективе игровая модальность пронизывает все уровни организации текста.
4. Прецедентные феномены играют важную роль в создании эффекта обманутого ожидания и характеризуют персонажей с позиции функции, выполняемой ими в детективном дискурсе.
Теоретическая значимость. Исследование расширяет представления о прецедентности как о ключевом феномене современной лингвокультурной парадигмы. В работе вносятся уточнения в разграничение категорий интертекстуальности и прецедентности, подчёркивается, что в фокусе внимания теории интертекстуальности находятся межтекстовые отношения, в то время как прецедентность отражает отношения между текстом и сознанием языковой личности.
Практическая значимость исследования обусловлена возможностью применения его результатов в когнитивно-дискурсивном, лингвокультурологическом, а также лингвостилистическом анализе художественных текстов разных жанров. Предложенная комплексная методика может быть применена для выявления связи типов прецедентных феноменов с основными элементами различных жанров.
Апробация работы. Основные положения работы были представлены в докладах на научном семинаре кафедры английской филологии № 2 Кемеровского государственного университета. Результаты исследования на различных его этапах излагались на II Международной конференции «Изменяющаяся Россия и славянский мир: новые парадигмы и новые решения в когнитивной лингвистике» (Кемерово, 2009 г.), на IX ежегодной Международной научной конференции «Языки в современном мире» (Томск, 2010 г.), на XXI Международной научной конференции «Язык и культура» (Томск, 2010 г.), на IV и V Международных научных конференциях «Концепт и Культура» (Кемерово, 2010 г., 2012 г.), на I Международной научной конференции «Функционально-когнитивный анализ языковых единиц и его аппликативный потенциал» (Барнаул, 5-7 октября 2011 г.) и нашли отражение в 11 публикациях, в том числе в 3 публикациях в научных журналах «Сибирский филологический журнал», «Вестник КемГУ» и «Вестник ЧелГУ», включённых в перечень ВАК РФ.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения, списка использованной литературы, списка использованных словарей и списка источников примеров.
разграничению категорий интертекстуальности и прецедентности
Изучением проблемы текста занимались многие отечественные и зарубежные учные: И. В. Арнольд [Арнольд, 1992, 1993, 1995], Р. Барт [Барт, 1989], М. М. Бахтин [Бахтин, 1986], Ж. Деррида [Деррида, 1967], Ж. Женетт [Женетт, 1998], Ю. Кристева [Кристева, 1995], Ю. М. Лотман [Лотман, 1981, 1984, 1992], В. Н. Топоров [Топоров, 1983] и др.
М. М. Бахтин понимал текст как включнное в речевое общение высказывание, своеобразную монаду, отражающую в себе все тексты в пределе данной смысловой сферы [Бахтин, 2000]. Описывая отношения текста с другими текстами, учный говорит о событии жизни текста, которое реализуется на границе двух сознаний и представляет собой диалог текста как предмета изучения и создаваемого обрамляющего, реагирующего контекста [Бахтин, 2000, c. 303].
Исследования текста в рамках структурно-семиотического направления представлены работами Р. Барта, Ж. Женетта, Ю. Кристевой, Ю. М. Лотмана, Ц. Тодорова.
Р. Барт подчркивал многомерный характер текста, «где сочетаются и спорят друг с другом различные виды письма, ни один из которых не является исходным» [Барт, 1989, c. 388-389]. Текст динамичен, он постоянно развивается и, обладая множественностью смыслов, движется сквозь них. Он не поддатся классифицированию, делению на жанры, т.к. способен «взламывать старые рубрики». При этом, в отличие от произведения, текст не материален, он существует только в дискурсе [Barthes, 1984].
Семиотическая теория представляет культуру как «сложно устроенный текст, распадающийся на иерархию «текстов в текстах» и образующий слож-11
ные переплетения текстов» [Лотман, 1992, c. 160]. Эти тексты постоянно взаимодействуют между собой, образуя «текстовое пространство» – множество вербальных и невербальных текстов.
Создав учение о семиосфере, Ю. М. Лотман расширил понятие текста. Текст, по утверждению Ю. М. Лотмана, это «сложное устройство, хранящее многообразные коды, способное трансформировать получаемые сообщения и порождать новые, как информационный генератор, обладающий чертами интеллектуальной личности» [Там же,с. 132]. Однако в изоляции любое мыслящее устройство работать не может, следовательно, текст представляется мыслящим устройством, приводимым в движение другим, поступающим извне текстом [Там же, с. 27-28]. Вводимый в структурное поле текста внешний текст создат новое сообщение, при этом изменению подвергается как сам вводимый текст, так и «вся семиотическая ситуация внутри текстового мира, в который он вводится» [Там же, с. 153].
Текст и пространство как часть и целое рассматривались В. Н. Топоровым. Мифопоэтическая Вселенная представляется учным как «широкое, развртывающееся вовне, открытое, свободное» пространство, поддающееся членению (анализу) и соединению (синтезу) [Топоров, 1983, c. 240]. Процесс собирания изначально «разбросанного» пространства как ие-рархизованной структуры соподчиннных целому смыслов осуществляется через мир вещей и человека. Текст имеет сходство с пространством, он «пространствен» и, следовательно, открыт, свободен. Текст может быть образом самого пространства, и тогда он выступает как пространство, описывающее само себя, часть, говорящая о целом, к которому она принадлежит. Подобный метонимический перенос, понимаемый в «спациальном» ракурсе, подразумевает «соотнесение части пространства со своей собственной частью или смежной частью того же пространства» [Топоров, 1983, c. 241].
Описывая отношения текста и пространства как части и целого, В. Н. Топоров говорит о пространстве мифопоэтическом и о сакральных, космогонических текстах, однако основные элементы мифопоэтического пространства – центр и путь – могут быть обнаружены и при анализе других текстов, например, сказки, восходящей к тем же мифам, а также детектива, исследуемого в данной работе. Так, среди двух видов горизонтального пути («пути к сакральному центру» и «пути к чужой и страшной периферии») второй путь, по утверждению самого автора, «реализуется в текстах, типичным примером которых могут служить заговоры или некоторые виды сказок, в которых изображается возрастание энтропии и ужаса по мере развертывания пути: домдворполелес, болото, теснинаяма, дыра, колодец, пеще-раиное царство» [Топоров, 1983, c. 262]. Обретение сакральных ценностей происходит в данном случае не при постепенном приближении к ним, а, наоборот, при удалении, а затем – при внезапном поединке со злом.
На основе анализа концепции диалогизма М. М. Бахтина Ю. Кристевой был введн термин «интертекстуальность», обозначающий онтологическое свойство текста, в силу которого текст порождается как интертекст и может быть понят только в связи с другими текстами [Кристева, 1967]. Текст рассматривается как мозаика цитат, т.к. создатся в сформированной до него текстовой среде.
Последователь Р. Барта Л. Женни видит в интертекстуальности новый способ чтения, «взрывающий» линейность текста, при этом каждая интертекстуальная отсылка предоставляет читателю выбор: продолжать чтение, не отличая отсылку от других фрагментов текста, или же вернуться к тексту-источнику. Словарь языка, на котором «говорит» интертекст, образован всей совокупностью существующих текстов [Jenny, 1976].
М. Риффатерром было введено понятие «текстуальной интерпретанты» как промежуточного знака между знаком (текстом) и объектом (интертекстом) [Riffaterre, 1979]. Учный говорит о несводимости отношений текста и интертекста к отношениям «донора» и «реципиента», речь идет о взаимной трансформации смыслов текстов, вступающих во взаимодействие.
Поскольку письмо принципиально невозможно вне наслаивающихся интертекстуальных семантик, базовым понятием постмодернистской кон-13 цепции интертекстуальности выступает переосмысленное Ж. Женеттом понятие палимпсеста, согласно которому текст интерпретируется как пишущийся поверх других текстов, проступающих сквозь его семантику.
Типы взаимодействия текстов учный классифицирует следующим образом: 1) собственно интертекстуальность как присутствие одного текста в другом (цитата, аллюзия и т.д.); 2) паратекстуальность как отношение текста к своей части (эпиграфу, заглавию); 3) метатекстуальность как транстекстуальная связь, объединяющая комментарий и текст, т.е. текст и предшествующие ему тексты; 4) гипертекстуальность как пародийное соотношение текста с профанируемыми им иными текстами; 5) архитекстуальность как жанровые связи текстов [Женетт, 1998, c. 338-340].
Композиционные особенности детективного жанра
Авторство термина «прецедентный текст» принадлежит Ю. Н. Караулову, который определяет прецедентные тексты как тексты, обладающие познавательной и эмоциональной значимостью для языковой личности, имеющие сверхличностный характер и постоянно возобновляемые в дискурсе данной языковой личности [Караулов, 1987]. Это готовые интеллектуально-эмоциональные блоки, используемые языковой личностью в качестве инструмента, облегчающего и ускоряющего переключение из «фактологического» контекста мысли в «ментальный» [Там же, с. 220]. Определение, данное Ю. Н. Карауловым прецедентным текстам, сторонники когнитивного подхода предлагают распространить на прецедентные феномены в целом.
Так, В. В. Красных понимает под прецедентными феноменами феномены, которые хорошо известны всем представителям национально-лингвокультурного сообщества, актуальны в когнитивном плане и постоянно возобновляются в речи представителей данного лингвокультурного сообщества [Красных, 1997б].
Исходя из вышесказанного, мы понимаем под прецедентностью такие свойства феноменов как общеизвестность, их когнитивную значимость для той или иной языковой личности или социума, постоянную возобновляемость в речи и реинтерпретируемость в других (невербальных) знаковых системах.
Упомянутая выше проблема соотношения текста и пространства представляется нам релевантной для теории прецедентности, поскольку автор уделяет особое внимание «усиленным» или «сильным» текстам, под которы-16
ми понимаются художественные и некоторые виды религиозно-философских и мистических текстов и прежде всего тексты, описывающие мифопоэтиче-ское пространство [Топоров, 1983]. В. Н. Топоров, таким образом, рассматривает тексты, которые мы относим к прецедентным, однако, как можно заметить, в фокусе данного исследования находится достаточно ограниченная группа текстов, поскольку сильные тексты – это ядерная, центральная часть универсально-прецедентных текстов.
Г. В. Денисова также отдат предпочтение термину «сильные тексты», при этом отмечает, что, «разрабатывая теорию прецедентных текстов, Ю. Н. Караулов фактически обращается к «сильным текстам», хотя этого термина не употребляет» [Денисова, 2003, c. 128]. Г. В. Денисова определяет «сильные тексты» как «постоянно востребуемые тексты, получившие статус значимых в культуре в определнный исторический момент» [Там же].
Наряду с «сильными текстами» существуют и «слабые тексты», которые отражают мифы, имеющие слабый, нейтральный заряд. И в этом случае под мифами понимаются не сакральные тексты о сотворении Вселенной (как у В. Н. Топорова), а феномены сознания. Исходя из теории «лингвистической относительности» Сепира-Уорфа, И. В. Захаренко справедливо утверждает, что восприятие мира языковой личностью обусловлено языковыми нормами, принятыми в национальном сообществе, к которому она принадлежит [Заха-ренко, 1997]. Г. В. Денисова также отмечает, что «общение на определнном языке возможно только при условии знания неизбежно закреплнных в знаках культурных феноменов» и делает вывод, что входящие в лингвоменталь-ный комплекс тексты при одновременном усвоении естественного языка оказывают влияние на мышление и восприятие окружающего мира, формируют систему ценностей и норм, определяют поведение [Денисова, 2003, c. 18]. Таким образом, «сильные тексты», с которыми знакомится языковая личность на этапе освоения языка, формируют в ее сознании коллективные мифы изменяющие, в свою очередь, окружающую действительность. Принадлежность текста к «сильным» или «слабым» зависит главным образом от со-17
четания трх факторов: успешной реализации стратегий успеха автора, авторитетности референтной группы, к которой он принадлежит и / или к которой апеллирует, и, наконец, от свойства самого текста [Денисова, 2003, c. 125-129]. Исследователь подчркивает обратимость этого явления: «любой текст может стать сильным в какой-то фазе своего развития, причм совершенно непредсказуемо, какой именно текст станет «общим местом памяти», а какой будет забыт» [Там же, c. 129].
Сходство теорий интертекста и прецедентности В. В. Красных видит в понимании текста не как структуры, а как «постоянного процесса означивания», при этом интерпретации зависят от объма знаний и воображения интерпретирующего. Принципиальное же различие между теорией интертекстуальности и теорией прецедентности, по мнению В. В. Красных, заключается в объекте исследования:первая изучает художественные тексты, тогда как вторая – тексты, порождаемые в процессе естественной коммуникации – речевые, спонтанные, импровизационные [Красных, 2003, c. 228]. Теория прецедентности возникла на базе лингвокультурологии, изучающей связь языка и культуры и функционирование языковых феноменов в речи носителей языка, в связи с чем основное внимание учные уделяли анализу прецедентных феноменов в речи. Однако необходимо отметить, что в настоящее время функционирование прецедентных феноменов исследуется и на материале художественных текстов [Кремнева, 1999; Саксонова, 2001; Банникова, 2004].
Так, А. В. Кремнева исследует характер функционирования библейского мифа в произведениях Джона Стейнбека, рассматривая миф как разновидность конвенционального стереотипа и как один из наиболее частотных прецедентных текстов [Кремнева, 1999].
Ю. Ю. Саксонова на материале англоязычных романов анализирует прецедентный интекст в сопоставительном аспекте – с точки зрения межъязыковой эквивалентности его перевода на русский и немецкий языки. Автор определяет признаки сохранения прецедентности интекста при художественном переводе, выявляет факторы, влияющие на предпочтение того или иного спо-18 соба передачи прецедентных интекстов при переводе, устанавливает модели межъязыковой эквивалентности прецедентных интекстов [Саксонова, 2001].
В работе С. В. Банниковой, посвящнной исследованию лингвокогни-тивного аспекта прецедентных феноменов в русской и английской культурах, выявляются языковые, психологические и культурные факторы, влияющие на функционирование прецедентных феноменов в художественном дискурсе разных лингвокультурных сообществ, описывается инвариантная часть русского и английского когнитивных пространств [Банникова, 2004].
В рамках исследования медиадискурса Н. А. Кузьмина разграничивает когнитивные категории интертекстуальности и прецедентности следующим образом: интертекстуальность представляет собой вневременную категорию, характеризующуюся эстетической и культурной значимостью, в то время как прецедентность, по мнению Н. А. Кузьминой, – явление преходящее, обладающее ценностью в определенный момент времени: «интертекстуальность – это транслируемый код культуры как системы традиционных для человечества ценностей материального и духовного характера, прецедентность – явление жизни, которое может стать или не стать фактом культуры» [Кузьмина, 2011]. На наш взгляд, при разграничении категорий прецедентности и интертекстуальности важно подчеркнуть, что, во-первых, интертекстуальность отражает межтекстовые отношения, а прецедентность – отношения между текстом и сознанием языковой личности, при этом исследуются главным образом когнитивные механизмы функционирования прецедентных феноменов. Во-вторых, ценностная и культурная значимость является главной составляющей прецедентного феномена, так называемым инвариантом, а уровень и срок прецедентности могут варьировать в зависимости от конкретного феномена
О разграничении понятий «детективный жанр» и «детективный дискурс»
С. В. Лесков использует фреймовый подход для анализа детективного дискурса в целом. Под детективным фреймом он понимает «связанную структуру знания, в которой опытом познания мира запрограммировано наличие определенных элементов. В процессе работы над текстом детектива автор акцентирует внимание на том или ином элементе детективного фрейма, определенным образом профилируя весь спектр заложенных в данный фрейм знаний, придает им конкретную конфигурацию и тем самым добивается передачи нужного смысла» [Лесков, 2005].
По С. В. Лескову, в структуру детективного фрейма входят инвариант ные концепты и типологически отмеченные концепты. Пять инвариантных концептов образуют вершинные узлы детективного фрейма – «crime / преступление», «inquest / следствие», «detective / сыщик», «criminal / преступник» и «victim / жертва». Эти концепты выражают стереотипное представление о детективной ситуации и реализуются на инвариантном уровне детективного фрейма [Лесков, 2005, c. 47-48]. В отличие от инвариантных концептов, типологически отмеченные концепты, заполняющие терминальные узлы (слоты) детективного фрейма, не являются жестко фиксированными, их вариативность зависит от типа детективного текста [Там же]. Например, концепт «detective» может быть представлен в виде вариантов «сыщик-любитель» или «сыщик-профессионал», «пожилая женщина» или «католический священник» и т.д.
В рамках когнитивно-дискурсивного направления рассматриваются модели формально-семантического устройства детективного дискурса и модели понимания детективного текста как конструктивной составляющей детективного дискурса [Дудина, 2008]. И. А. Дудина выделяет две когнитивные модели в детективном дискурсе: структуру предметно-референтной ситуации и структуру процедурной ситуации.
Предметно-референтная ситуация – это чткая событийная программа, создаваемая автором по определнным правилам детективного жанра. Ядерную часть данной схемы составляют расследование преступления и нахож-70 дение личности преступника. Элементы предметно-референтной ситуации представлены И. А. Дудиной в виде таблицы, в которой разграничены обязательные элементы и элементы, отсутствующие в детективе. Согласно этой модели, читатель и сыщик-детектив должны находиться в одинаковых условиях, т.е. им должны быть известны одни и те же факты. Кроме того, обязательны такие элементы, как преступление (убийство), мотив преступления, один преступник, который может быть видным духовным лицом или известной своей благотворительной деятельностью старой девой, труп, сыщик-детектив, собирающий улики, установление личности преступника только в процессе дедуктивного расследования, цель детективного текста – чткий рассказ о преступлении и отыскивание виновного, чтко определнная стилистика. Среди отсутствующих элементов – любовная интрига, преступник-профессионал, сыщик-преступник, тайные общества и мафии, международные заговоры и тмные махинации большой политики, длинные описания, тонкий анализ, виртуозный стиль [Там же, с. 37].
Элементы модели предметно-референтной ситуации по И. А. Дудиной в целом совпадают с законами детективного жанра, сформулированными теоретиками детектива С. С. Ван Дайном и Р. Ноксом.
Особенность организации детективного дискурса заключается в том, что только часть его элементов выражена в тексте эксплицитно, тогда как элементы, не выраженные непосредственно, достраиваются читателем при интерпретации текста. Это улики, подозрительные факты, затрудняющие понимание последовательности событий и связи между ними и т.д.
Процедурная ситуация представляет собой ситуацию, в которой автор, прибегая к определнному характеру повествования, воздействует на читателя и тем самым вызывает у него соответствующий эмоциональный настрой. С этой целью автор использует структуры, представляющие способы совершения действия, изображение «ужасного» и «таинственного», событий в процессе развития.
При восприятии детективного текста в сознании читателя формируется субъективный образ данного текста. Понимание происходит в случае, если построенная читателем при интерпретации текста модель близка к модели, построенной автором при его создании. Понимание текста читателем обусловлено тем, что когнитивное пространство, в котором хранятся тексты, является общим для читателя и автора, принадлежащих к одному социуму. Сложность и неоднозначность интерпретаций вызвана особыми установками в его моделировании, полимодальностью, социальностью и психологичностью детективного текста [Дудина, 2008].
Т. Г. Ватолина (Бянкина) понимает когнитивную модель детективного дискурса как модель конструируемого в нем художественного мира, представляя е в виде целостного конструкта, состоящего из взаимосвязанных когнитивных контуров [Ватолина, 2011]. Персонажный функциональный контур образован пятью модельными коммуникативными личностями, представленными следующими номинациями: Детектив, Убийца, Помощник, Свидетель, Жертва. Это обобщенные модельные коммуникативные личности, представленные посредством абстрагированных ролевых номинаций, которые отражают их ролевое коммуникативное взаимодействие в художественном мире. Они являются концептуальными персонажами, поскольку дискурс каждого из них центрирован на одном базовом концепте, связанном с основной функцией данного персонажа. Так, когнитивная функция Детектива – поиск и установление истины, следовательно, центральным концептом данного персонажа является «Истина»; в дискурсе Убийцы, представляющего собой «удвоенную дискурсивную личность», актуализируется концепт «Ложь», а дискурс Помощника, Свидетеля и Жертвы центрирован на концепте «Непонимание».
Второй когнитивный контур – сценарный – строится в соответствии с концептуальной системой детективного жанра «Убийство» – «Расследование» – «Объяснение». Этот контур упорядочивает деятельность концептуальных персонажей.
Таким образом, художественный мир детективного текста структуриро-72 ван в виде схемы, в которой ключевой фигурой выступает сыщик. Именно в момент его появления начинает формироваться художественный мир произведения, и именно сыщик конструирует картину мира, создавая порядок, организуя вокруг себя людей, пространство и время, задавая вопросы другим персонажам. Художественный мир детектива включает в себя две картины мира – видимую, или ложную, создаваемую Убийцей, и невидимую, или истинную, воссоздаваемую Детективом. Конструируя художественный мир, сыщик осуществляет ретроспективное наблюдение за прошлым. Т. Г. Ватолина отмечает, что диалоги, которые ведт сыщик с подозреваемыми, не являются естественными, т.к. все персонажи, в том числе и Убийца, подчиняются дискурсивной власти сыщика. Когнитивная функция сыщика заключается в выведении в мир Убийцы, что происходит в дискурсе разоблачения [Там же].
Предлагаемые когнитивные модели представляют художественный мир детектива как динамическую структуру, в основе которой лежат две стратегии – интеллектуальные рассуждения автора и читателя и создание захватывающей и интригующей атмосферы. Основными элементами детективного дискурса являются четко структурированная событийная программа (сценарный контур, сюжетная схема) и персонажная схема (или персонажный контур).
Прецедентное имя и прецедентная ситуация в создании персонажного контура детективного дискурса
В первой главе исследования мы говорили о том, как тексты (или другие феномены) обретают статус прецедентных. В данном разделе речь пойдет о том, к каким прецедентным феноменам прибегают авторы детективных текстов. Отметим, что в сферу нашего интереса попадают только те прецедентные феномены, которые связаны с основными элементами детективного дискурса – сценарным и персонажным когнитивными контурами.
Как уже упоминалось выше, к основным источникам цитат и литературных аллюзий учные относят греческую и римскую мифологию, тексты произведений античных авторов, общегерманскую мифологию и англосаксонский героический эпос, Библию, тексты в рамках фольклорной традиции, произведения Шекспира и классическую европейскую литературу, ме-76 диатексты. Указанные прецедентные тексты (за исключением отдельных текстов национальных мифов, фольклорных текстов и медиатекстов), будучи универсально-прецедентными феноменами, широко используются авторами как английских, так и русских детективов (классических и постмодернистских). Детские стихи относятся к классу национально-прецедентных феноменов. Детские стихи, считалки (NurseryRhymes), так называемые малые фольклорные формы, характерны для английских классических детективов (А. Кристи).
Прецедентные феномены, к которым обращаются авторы детективов, – это, как правило, феномены универсально- и национально-прецедентные. Метафоричность универсально-прецедентных феноменов должна быть понятна читателю. Модели ситуаций, описываемые в мифах, Библии и текстах Шекспира, могут выступить в качестве сюжетообразующих для детективных текстов. Эти ситуации, как правило, драматические, приводящие к преступлению, формируют архетипические сюжеты. Под архетипами понимаются наиболее общие, фундаментальные мотивы, изначальные схемы представлений, лежащих в основе любых художественных структур (в том числе мифологических) [Аверинцев, 1980]. Архетипы являются содержанием коллективного бессознательного и отражаются в мифах, верованиях, художественных текстах, снах. Упоминание хотя бы одного из персонажей прецедентного текста или ситуации является достаточным для того, чтобы вызвать у читателя определнную ассоциацию. Что касается таких национально-прецедентных феноменов как NurseryRhymes, то они в текстах детективов приводятся полностью, поскольку сами выступают в роли модели построения сюжета. NurseryRhymes также, вероятно, восходят к архетипам.
С. Ю. Неклюдов сопоставляет отражнные в мифах представления с «базовыми» эмоциями человека, с его древнейшими ощущениями, с архетипами общественного сознания. Сами представления носят универсальный, общечеловеческий характер, однако средством выражения традиций национальной мифологии выступает текст, образы которого строятся в соответствии с особенностями национальной культуры [Неклюдов, 2000]. Исследователь отмечает, что «в наименьшей степени национально специфичны мифологический сюжет (обычно относящийся к числу международных, так называемых бродячих) и мифологический мотив, семантика которого опирается на упомянутые выше архетипические смыслы». В качестве примера С. Ю. Неклюдов приводит сюжеты добывания огня, борьбы мифологического героя с представляющим первозданный хаос чудовищем, которые находят отражение в мифах разных культур, и национально специфичные персонажи мифа, такие как Геракл, Прометей и др., а также внешние признаки устройства мифологической Вселенной, различающиеся в разных культурах [Там же]. Однако, сформировавшись в русле той или иной культуры, некоторые мифы и их персонажи стали универсально прецедентными. При этом, как уже отмечалось выше, инварианты восприятия универсально прецедентного феномена являются национально специфичными для той или иной лингвокультуры. Источником прецедентности для детективного дискурса становятся, как правило, прецедентные имена, актуализирующие прецедентные ситуации (Б. Акунин «Смерть Ахиллеса», А. Кристи «LaboursofHercules» («Подвиги Геракла»)).
В романе Б. Акунина «Смерть Ахиллеса» идиома «Ахиллесова пята», в структурно-семантическом плане представленная многокомпонентной единицей, актуализирует прецедентную ситуацию:У прославленного Ахилла есть пята, и не слишком оригинальная, пришл к заключению Ахимас. Нечего мудрить и изобретать порох. Чем проще, тем верней [Акунин, 2007, с. 328].
Фрейм-структура сознания «Ахиллес – пята» реализуется через клише сознания, кристаллизующее связи с прецедентным именем и прецедентной ситуацией.
По утверждению Н. М. Орловой, Библия как прецедентный феномен обладает явными признаками кросскультурной универсалии, проявляющимися на уровне языка, в текстообразовании, интертекстуальных параллелях, а также в общности связанных с Библией эксплицируемых концептов [Орлова, 2010]. Библейская прецедентность понимается как «динамический конструкт, реализующийся в бесконечном множестве вариантов, пронизывающий различные дискурсы, оказывающий влияние на всю мировую культуру» [Там же. C. 5]. Предлагаемая автором типологизация библейских сюжетов, генерирующих прецедентные ситуации, имеет практическую ценность для анализа художественных текстов. Н. М. Орлова выделяет два типа библейских сюжетов, генерирующих прецедентные ситуации – ситуации, в которых находят выражение мотивы, связанные с семейными или любовными отношениями и ситуации, описывающие важнейшие события истории Ветхого завета, проявление Божественного промысла, борьбу человека со страстями и т.д. Первые часто выполняют текстообразующую и сюжетообразующую функцию. Они порождают смыслы любовной лирики, поскольку в их матрицах присутствуют концепты-репрезентанты любовь , ревность , измена , се-мья и др. Наличие в библейском нарративе женских образов является важным условием для реализации прецедентного потенциала таких ситуаций. Прецедентный потенциал ситуаций второго типа отражн в лирике философского характера, при этом номинанты их ключевых концептов стали неотъемлемой частью лексико-фразеологической системы и пословичного фонда [Там же, с. 6].
Библия как универсально-прецедентный текст занимает центральное место в детективных новеллах Г. К. Честертона, при этом можно отметить случаи актуализации концепта самого прецедентного текста как эталона, а также актуализации какой-либо библейской ситуации при помощи преце дентных имен или других ее атрибутов. В новелле «TheSignoftheBrokenSword» («Сломанная шпага») Библия актуализируется как эталон, инварианты восприятия которого различаются не только у пред ставителей разных лингвокультур, но и у представителей разных конфессио нальных, социальных или профессиональных групп внутри одного лингво культурного сообщества. Так, «Библия мормона» – не то же самое, что «Биб лия наборщика», а «Библия последователя христианской науки» не имеет ничего общего с той Библией, которую читал старый англо-индийский сол 79
