Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Проблема термина в истории логико-философской мысли
1.1. Термин в формальной логике Аристотеля 15
1.2. Развитие представлений о термине в Новое время
1.2.1. Вопрос о научном методе 20
1.2.2. Рационализм и эмпиризм в поиске очевидно истинных понятий 30
1.2.3. Проект создания идеального языка науки 45
1.3. Проблема научных понятий в философии науки XVIII-XIX веков 47
1.4. Вопросы языка науки в логико-философских проектах XX века 62
1.4.1. Построение идеального языка науки в логическом позитивизме 68
1.4.2. Реабилитация обыденного языка в лингвистической философии 76
1.4.3. Проблема языка научного описания в инструментализме и прагматизме 85
1.4.4. Научный реализм: против инструментализма и конвенционализма 91
1.4.5. Карл Поппер: поворот к исследованию логики познания 94
1.4.6. Новые аспекты анализа языка науки в историцистском науковедении 100
1.4.7. Методологический анархизм П. Фейерабенда и вопрос о научной терминологии 103
1.4.8. Неклассическая теория познания и проблема термина 114
Выводы 126
Глава II. Реконструкция подходов к описанию терминологии в лингво-терминоведческом дискурсе 133
2.1. Поиск родового понятия: естественный или искусственный? 134
2.2. Вопрос о месте терминологии в структуре языка 163
2.3. Подходы к спецификации термина 182
2.4. Вопрос о значении термина
2 2.4.1. Понятие и значение в логике 211
2.4.2. Значение и понятие в лингвистике 217
2.4.3 Проблема значения термина в терминоведении 239
2.4.4. Вопрос о многозначности термина 258
2. 5. Точность и определенность термина 273
2.6. Вопрос об «интеллектуальной чистоте» термина 287
2.7. Системность термина и проблема систематизации 300
терминологии 300
Выводы 329
Глава III. Системно-генетический подход к описаниию терминосистемы Фердинанда де Соссюра 336
3.1. Философские основания теории Ф. де Соссюра 339
3.2. Вопрос об объекте лингвистики 350
3.3. Место лингвистики среди наук 357
3.4. Первое различение: langage- langue 365
3.5. Второе различение: langue- parole 370
3.6. Синхрония и диахрония 376
3.7. Система 403
Выводы 410
Заключение 415
Литература
- Проблема научных понятий в философии науки XVIII-XIX веков
- Методологический анархизм П. Фейерабенда и вопрос о научной терминологии
- Значение и понятие в лингвистике
- Место лингвистики среди наук
Введение к работе
Данная работа принадлежит к корпусу исследований историко-лингви-стического плана и по своим установкам отвечает тому направлению научных разработок, которое, пропагандирует широкий междисциплинарный взгляд на историю науки и новые проблемные акценты ее рассмотрения и вписывает динамику научных понятий в общую историю идей (см. работы В.М. Алпатова, П. Серио, У.Эко и др.). Настоящее исследование находится в русле сравнительной эпистемологии, один из вариантов которой был разработан П. Серио. В центре внимания - ситуации научных споров, в которых ярче всего обнаруживают себя эпистемологические аспекты истории науки.
Актуальность исследования. Последние три десятилетия в языкознании отмечены признанием его «тупикового» состояния, критикой традиционной парадигмы, поиском новых путей развития и созданием новых теорий. Одним из приоритетных направлений в развитии современной науки о языке считается стремление к интегрированию опыта различных наук, известное как тенденция к междисциплинарности исследований. На этой волне образовались и стали вполне привычны слуху такие направления лингвистических исследований, как лингвокультурология, этнолингвистика, этнопсихолингви-стика, когнитивная лингвистика и т.д. При этом некоторые ученые и философы (В.В. Налимов, Г. Райл, СВ. Соколовский и др.) отмечают, что реализация междисциплинарных проектов сопряжена с известными трудностями. Последние обусловлены прежде всего специализацией самих наук, вследствие чего представители различных наук обладают специфичными наборами знаний, а выход за пределы локальной эрудиции часто сопряжен с «соскальзыванием» в обыденное сознание к структурам общего для всех родного неспециализированного языка. Однако, несмотря на обилие и серьезность надежд, возлагаемых на междисциплинарные проекты в науке вообще и в лингвистике в частности, вопрос о том, как возможно междисциплинарное знание, еще не приобрел вид научной проблемы.
Поскольку научная мысль реализуется в соответствующем языке, а взаимодействие наук проявляет себя как взаимодействие их концептуальных аппаратов, то обозначенная проблема должна быть поставлена прежде всего как проблема терминологическая. Не случайно и то, что чаще всего проблема междисциплинарности опознается как проблема упорядочения терминологии в ситуации междисциплинарного и внутридисциплинарного многоголосия (СВ. Соколовский), приобретающая особенную остроту в условиях мощных научно-информационных потоков, обрушившихся на российскую науку в постсоветский период. Безусловно, установка на междисциплинарность «открывает двери» обильным терминологическим заимствованиям, на предмет которых высказываются две крайние, диаметрально противоположные точки зрения. Одна из них - прогрессистская, в соответствии с ней обновление терминологии является показателем обновления науки и терминологические транспозиции всячески приветствуются. Сторонники другой точки зрения, консерваторской, относятся с подозрением к каждому новому термину,
полагая, и часто не без основания, что за этими «терминологическими переодеваниями» не стоят концептуальные перемены, а также сетуют на неопределенность некоторых современных терминов.
Все вышесказанное выводит в число первоочередных задач разработку «системы навигации» в терминологических потоках и выявление оснований оформления новых парадигм; поиск условий взаимодействия различных наук в рамках реализации междисциплинарных проектов, критериев и процедур «легитимации» термина; обсуждение вопросов, связанных с построением концептуальных (терминологических) каркасов научных теорий - словом, требует обращения к проблемам функционирования терминологий.
Объектом данного исследования выступает употребление терминов, функционирующих в рамках лингво-терминоведческого дискурса, которые анализируются на предмет выявления теоретических позиций, определяющих подходы к описанию терминологии и построению терминосистем.
Материалом исследования послужили научные тексты теоретического плана, в которых обсуждаются вопросы терминологического характера, и тексты работ Ф. де Соссюра, связанные с задачей построения лингвистической теории.
Осознание важности вопросов терминологии способствовало выделению в 70-е годы XX века особого направления научных исследований - тер-миноведения. Его предысторию связывают с работами Д.С. Лотте и деятельностью комитета по стандартизации терминологии, в состав которого входили представители разных наук, в том числе логики и лингвисты. Но в 70-е годы часть ученых, не согласных с практикой жесткой унификации терминологии, осуществляемой Комитетом технической терминологии АН СССР по стандартизации и Всесоюзным комитетом по стандартизации, декларировали новый подход к сущности термина и провозгласили о создании новой теоретической дисциплины - терминоведения, подчеркивая тем самым разрыв с практической, прикладной терминологической работой, осуществлявшейся в рамках комитета.
Терминоведение как научное направление вызывает интерес двоякого рода: во-первых, оно является источником теоретических позиций, которые предопределяют подходы к описанию терминологии, во-вторых, с самого начала оно замысливалось как междисциплинарный проект, призванный интегрировать достижения различных наук, в частности логики и лингвистики.
В настоящее время в рамках терминоведения констатировано наличие двух более или менее конфликтующих систем взглядов на предмет сущности термина и, следовательно, на подходы к изучению терминологии (К.Я. Авер-бух, В.А. Татаринов и др.).
Исторически первичным, традиционным, считается нормативный подход, истоки которого возводят к трудам Д.С. Лотте. Данный подход основывается на ряде принципов (требований), реализация которых является условием преодоления «недостатков» слова - полисемантизма, синонимии, омонимии и т.д. В качестве требований к термину выступают: фиксированное со-
держание (определенность), точность, однозначность, отсутствие синонимов, систематизирующие свойства, краткость и др.
Суть противоположного, дескриптивного, подхода в самом общем виде можно сформулировать как отказ от предъявления к термину каких-либо формальных требований. Отрицая целесообразность предъявления требований к термину, исследователи подчеркивали необходимость изучения реальных процессов применения терминов в различных областях науки, техники и производства.
Что касается задачи создания междисциплинарного проекта, то на сегодняшний день она остается нереализованной, что косвенным образом подтверждают слова, сказанные немногим более 30 лет спустя после ее формулировки: «Долгое время бытовало весьма распространенное, хотя, впрочем, вполне объяснимое заблуждение, что терминоведение - раздел лингвистики. «А почему бы и нет?! - утверждали его сторонники, - если терминология -часть лексики языка и, следовательно, должна находиться в ведении лексикологии и описываться методами лексикографии». Между тем, в процессе исследований и разработок выявилось столько специфических черт и особенностей, присущих только терминоведению, приемы и методы настолько обособились от чисто лингвистических, а объект терминоведения - термин (терминология) столь многогранен и всеобъемлющ, что это привело подавляющее число терминоведов к выводу о комплексном характере науки о терминах» [Авербух К.Я. Общая теория термина. - Иваново, 2004, с. 7-8].
Представляется, что между обозначенной коллизией подходов к описанию терминологии и нереализованностью междисциплинарного проекта существует определенная связь.
Гипотеза исследования. 1. Основная коллизия терминоведения, представленная вышеприведенными позициями, представляет собой не столько результат столкновения традиционной и новой парадигмы в процессе развития терминоведения как науки, сколько продукт смешения двух стилей мышления, сформированных в рамках различных наук - логики и лингвистики и обнаруживающих себя в ценностных позициях, принятых способах рассуждения, характере аргументации, способах интерпретации понятий. 2. Различие в стилях мышления создает препятствия к интеграции знаний.
Цель исследования: выявить методологические основания терминологической работы и разработать на их основе системно-генетический подход к описанию лингвистической терминологии.
Достижение поставленной цели предполагает решения следующих задач:
о Реконструировать научно-философский контекст изучения терминологии, связав проблематику терминологии с основными этапами теоретико-познавательного движения. о Структурировать узловые логико-философские проблемы, предопределившие формирование нормативного подхода к термину, представленного рядом требований к термину.
о Уточнить понятия однозначности, определенности, интеллектуальной чистоты, системности термина, составляющие ядро нормативного подхода. о Смоделировать основные терминологические коллизии, возникающие в процессе научной коммуникации в рамках обсуждения вопроса о сущности термина, указать причины их возникновения и пути разрешения. о В процессе анализа конфликтующих научных позиций разработать параметры стилей мышления и результаты их реализаций. о Обосновать необходимость «системно-генетического» подхода к интерпретации базовых абстракций. о Реализовать данный подход к описанию лингвистической терминологии на примере анализа соссюровского способа построения теории. Научная новизна исследования. В проблемное поле языкознания вводится ряд новых проблем: проблемы получения междисциплинарного знания, проблемы условий построения научной теории, проблемы научной коммуникации. Реализован новый подход к рассмотрению лингвистической терминологии (в аспекте научной коммуникации, т.е. в сфере функционирования) и новый подход к описанию истории науки, вписывающий динамику научных понятий в общую историю идей. Новизна полученных результатов связана с конструированием философско-теоретического контекста для решения терминологических проблем, введением нового понятия стиля мышления, позволяющего объяснить различия в результатах применения общих логических процедур к тождественному материалу; уточнением ряда принципов, определяющих подходы к описанию лингвистической терминологии; разработкой и применением имеющей самостоятельное значение методики анализа лингвистической теории и ее соотношения с соответствующей тер-миносистемой, использование которой имеет значительную разрешающую способность, создавая возможность обоснованно изменять традиционные взгляды на устройство терминосистемы и ее базовых компонентов.
Теоретическая значимость. Результаты работы имеют значение для решения ряда общих проблем языкознания: проблемы соотношения языка и действительности, языка и познания, а также проблем научной коммуникации и методологии гуманитарных исследований. Теоретическое значение также имеет установление новых проблемных областей историко-лингвисти-ческих исследований, способствующих эпистмологизации данной дисциплины и обретению ей статуса метатеории и связанных с решением науковедче-ских вопросов о сопоставимости и соизмеримости научных теорий, преемственности научного знания и заимствовании научных идей; устранение из проблемного поля терминоведения ряда псевдопроблем; адаптация общефилософских идей, придание им статуса специально-научных принципов, имманентных предмету терминов едения и сложившейся в нем системе понятий.
Практическая ценность диссертационного исследования определяется возможностью использования его результатов в учебных курсах по общему языкознанию, истории лингвистических учений, в спецсеминарах и спецкурсах по методологии лингвистических исследований и терминоведению.
Методологической базой исследования являются идеи и принципы неклассической теории познания и науковедения, разрабатываемые в рамках аналитической философии в работах Б. Рассела, участников Венского кружка, Л. Витгенштейна, Г. Райла, У. ван О. Куайна, К. Поппера, Т. Куна и др, а также эпистемологические подходы, представленные в работах Н.С. Автоно-мовой, П. Серио, У. Эко и др.
В работе реализуется системно-генетический подход к анализу терминологических единиц, используются методы индуктивного и формально-логического анализа, приемы компонентного, концептуального и контекстуального анализа, метод интерпретации.
Наиболее существенные результаты исследования сформулированы в следующих основных положениях, выносимых на защиту:
-
Анализ терминоведческого дискурса демонстрирует столкновение двух подходов к исследованию и описанию терминологии, определяемых двумя стилями мышления, характеризующимися разностью исходных познавательных задач и производных от них ценностных позиций, типичных способов рассуждения, и интерпретации терминов и являющихся продуктами линвистической и логико-философской традиций.
-
«Логический» стиль мышления отвечает задаче выявления универсальных законов мышления и проявляет себя в критике языка, «недоверии» к слову, обусловливающем обязательную верификацию вводимых понятий соотнесением их с реальностью, примате означаемого, абсолютизации условности связи между означающим и означаемым и вследствие этого отождествлении систематизации терминов с процедурой дифференциации концепций: не существует единой системы терминов науки, существует совокупность терминосистем.
-
«Лингвистический» стиль мышления сформировался под влиянием лексикографических задач и проявляет себя в апологии языка, «доверии» к слову, проявляющемся в стремлении обосновывать саму реальность ссылкой на языковые факты, проблематизации условного характера связи между означаемым и означающим, примате означающего, отождествлении систематизации терминосистем с классификацией.
-
Разность стилей мышления обусловливает различия в содержании одноименных терминов (язык науки, искусственный и естественный язык, понятие, значение, однозначность, многозначность, точность, интеллектуальная чистота, системность), что создает препятствия к взаимопониманию и подмену реальных научных проблем псевдопроблемами, инду-
цирующими метафизические, «чисто терминологические» споры, вызванные смешением понятий.
-
Устранению ряда проблем научной коммуникации может способствовать разработка системно-генетического подхода к описанию терминологии, основывающегося на понимании термина как элемента в структуре научной теории и полагающего в качестве принципов принятие в качестве исходной точки анализа тип практическо-познавательной задачи, а в качестве основной процедуры анализа выявление способов образования понятий.
-
Применение системно-генетического подхода к анализу базовой лингвистической терминологии, представленной в пара-дигмальной теории Ф. де Соссюра, расширяет взгляды на характер логических связей между терминами в терминосистеме и способах создания языкового каркаса теории; дает основания для отождествления или различения научных концепций, способствует прояснению ряда спорных вопросов соссюрове-дения.
Апробация работы. Основные положения диссертации обсуждались на заседаниях кафедры общего языкознания Московского педагогического государственного университета (январь 2005, январь 2006), освещались в докладах на международных научных конференциях (Москва, 2004; Москва 2005; Нижний Новгород, 2006; Елец 2006); всероссийских научных конференциях (Москва 2007, Москва, МПГУ, 2005; Москва МГЭИ, 2005; Стерлита-мак, 2005; Барнаул, 2003).
По теме исследования опубликована 27 работ общим объемом 35,8 п.л., в числе которых - монография (22,8 п.л.), статьи, тезисы (13 п.л.)
Структура работы определяется спецификой поставленных задач. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка, включающего 296 источников.
Проблема научных понятий в философии науки XVIII-XIX веков
Углубляться в сам предмет спора не входит в наши задачи, однако представляется необходимым прокомментировать некоторые позиции сторон. В этом споре речь изначально идет о разных вещах, на что указывает хотя бы тот факт, что сторонники крайних позиций ассоциируют науку с различными эталонными дисциплинами (к примеру, с математикой в античности и естествознанием в Новое время). Сторонники «античной науки» часто понимают последнюю широко, отождествляя ее если не с познанием вообще, то по крайней мере с его специфической (теоретической) формой. Так, например, П.П. Гайденко, фиксируя момент возникновение науки, ссылается на Платона. «Размышляя о том, когда и почему у людей возникает надобность в научном исследовании того или иного явления, Платон приходит к следующему выводу: если чувственное восприятие не дает нам определенного и недвусмысленного указания, что такое находящийся перед нами предмет, то возникает необходимость обратиться к мышлению. Таким путем возникает наука» [Гайденко 2003: 36]. При таком понимании, несомненно, начала науки уходят в глубокую древность.
Взгляды противников такого понимания науки (сторонников ее возникновения в Новое время), несомненно, являются продуктом ретроспективного мышления - результатом экстраполяции на более ранние эпохи того образа науки, который сложился к настоящему моменту. С этой точки зрения, наука XVII в. в большей степени, чем античная, соответствует современному стандарту.
Любопытно, что разногласия относительно исходного момента науки в целом не отражаются на содержательной стороне вопроса и стремлении различать два обозначенных культурно-исторических облика науки. И те и другие исследователи признают исключительную важность культурных процессов, протекавших в XVII веке и существенно повлиявших на облик науки. Так, например, сторонник широкого понимания науки современный отечест 22 венный философ B.C. Степин, связывая появление науки со спецификой ее объектов и относя это появление к периоду античности, выделяет, однако, исторические типы рациональности в рамках науки начиная именно с XVII века. А английский философ и математик Б. Рассел, проводя это разделение «внутри» единой науки, полагает тем не менее, что научный метод в целом был чужд складу ума древних греков, а среди патристов и схоластов обладателем такового он называет лишь францисканского философа Роджера Бэкона, хотя и отказывает его философии в научности [Рассел 2001: 75].
Кроме того, сторонники происхождения науки в античную эпоху признают, что разработка теоретических знаний проводилась в тесной связи с философией. П.П. Гайденко выражает эту мысль в парадоксальной формулировке: античная наука существовала в форме философии.
По-видимому, сама постановка вопроса о конкретном моменте возникновения науки является продуктом привычки накладывать стихийно-материалистический образ мысли и соответствующие ему способы языкового выражения, сложившиеся в процессе наблюдения за миром материальных явлений, на исследование интеллигибельных объектов, к каковым относится наука. Возникновение материальных объектов, как подсказывает нам житейский опыт, всегда приурочено к конкретному моменту начала его бытия, прежде которого находится небытие. «Возникновение» интеллигибельных объектов вроде науки происходит иначе: они выделяются в сознании из синкретичной духовной массы и обретают свою автономию, указывают на свои границы только будучи противопоставленными всему остальному духовному опыту.
Именно так в античную эпоху возникает самая ранняя форма учености - философия, «теоретическое, концептуальное мироотношение», противопоставляющее себя «обыденному, то есть неразвитому, традиционному, основанному на опыте и вере в авторитет, сознанию» [Горелова 1994: 12]. Сложившаяся в античности оппозиция мнения и знания знаменует собой данный процесс. В самом общем виде суть этой оппозиции сводится к противопоставлению сложности простоте. Иначе говоря, там, где обыденное сознание не видит сложности, философия ее усматривает и в этом смысле углубляет представления о мире. Обыденное сознание склонно примитивизировать связи явлений, устанавливать непосредственные зависимости там, где необходимо видеть опосредующие моменты, философия как раз выясняет эту опосредо-ванность. Противопоставление знания и мнения заостряется у Платона и связывается с противопоставлением сверхчувственного мира идей, постигаемого разумом, чувственно постигаемому миру.
«Знание» есть результат постижения сущности вещей, но последняя не лежит на поверхности, для ее извлечения необходимы значительные усилия разума, между тем как познание поверхностное (чувственное) ведет к заблуждениям и суть лишь «мнение». «Мнение» часто обнаруживает привязанность к привычке, тогда как «знание» требует преодоления привычных представлений, необходимости «посмотреть на «обычное» необычным образом» (М.М. Новоселов). «Мнение» обосновывается с опорой на авторитет и ведет к догматизму мышления, достижение «знания» требует свободного мышления. «Мнение» во многом опирается на неясные идеи, знание - напротив. Как по этому поводу замечает А.Г. Багдасарян, в философии Платона, хотя еще не существует тех содержательных отсылок к очевидным понятиям такого рода, которые позже станут фундаментальными для классической философии, но отчетливо проводится мысль, что философ - это «тот, кто имеет ясные (enarges) образцы в своей душе» относительно знания того, что каждая вещь есть, а не-философ не обладает такими образцами [Багдасарян 2000: 7]. В результате философствование как путь к знанию выступает как способность избранных, между тем как мнение остается уделом многих. Эти представления, несмотря на то, что сложились в глубокой древности, до сих пор лежат в основании многих теоретических построений.
Методологический анархизм П. Фейерабенда и вопрос о научной терминологии
Подводя черту под общей характеристикой философии логического эмпиризма и ее места в философском контексте эпохи, нельзя обойти молчанием еще одно обстоятельство. Многие его идеалы и догмы через соответствующую терминологию прочно укоренены в научном сознании (и подчас функционируют в нем без всякой логической утонченности, которая была им свойственна в эпоху расцвета позитивизма). Это, например, касается традиционного разграничения теоретического и эмпирического уровней познания и требования эмпирического подтверждения теоретических положений. Сказанное следует истолковывать не в качестве довода в защиту самой доктрины логического позитивизма, а скорее как протест против ее некорректной критики. Последняя вряд ли окажется рациональной, если будет производиться с сенсуалистских позиций.
В определенном смысле логический позитивизм «оплодотворил» всю последующую аналитико-философскую мысль, которая оформлялась в борьбе с его постулатами. Критика логического позитивизма осуществлялась в нескольких направлениях.
Одно из направлений критики логического позитивизма было реализовано лингвистической философией (другое название - анализ обыденного языка), к сторонникам которой относят Дж. Мура, позднего Л. Витгенштейна, ученых Оксфорда и Кембриджа Г. Райла, Дж. Остина, П.Ф. Стросона, Дж. Серля и др. Как это следует из самого названия, данное направление философской мысли, сформировавшееся в начале 30-х годов в Англии, провозгласило основной целью анализ обыденных форм рассуждения. Оно возникло в противовес формализованному анализу в его феноменалистическом и физи-калистском вариантах и в целом было направлено против идеи языкового строительства - построения идеальных логических языков науки.
Деятельность лингвистических философов часто радикальным образом противопоставлялась доктрине логических позитивистов. Однако это утверждение справедливо лишь в определенном отношении. Здесь можно сослаться на оценку ситуации швейцарским философом Г. Кюнгом: «Многие философы рассматривают искусственные языки символической логики как более совершенные по сравнению с естественными языками и пытаются формулировать свои теории в таких искусственных логических языках. С другой стороны, имеются философы, выступающие против этого и не желающие выходить за пределы «естественно» возникших языков. Обычно они не отвергают научной ценности логических исчислений, но относят их к математике и специальным областям науки, не признавая за ними философского значения. К этой группе принадлежат феноменологи, а в англоязычных странах - последователи позднего Витгенштейна, так называемые «философы обыденного языка». В частности, последние настроены иногда весьма радикально и утверждают, что вообще философские проблемы возникают только благодаря неправильному употреблению языка и что их решение сводится к тщательному анализу корректности словоупотребления. Их процедуры часто являются ad hoc, и у них отсутствует стремление к систематическому построению знания» [Кюнг 1999: 30-31].
Отчетливая тональность упрека в адрес философов обыденного языка в данном высказывании Г. Кюнга обусловлена, по-видимому, не чем иным, как целью его работы - «познакомить читателя со способами мышления тех современных философов, которые при анализе классических философских проблем используют средства символической логики» и которых не следует «огульно отвергать... как «позитивистов» и «номиналистов»» [Кюнг 1999: 27], т.е. оправданием того направления логико-философской мысли, от которого отталкивалась в своем становлении философия лингвистического анализа обыденного языка. Однако слова Г. Кюнга заслуживают внимания в той части, где речь идет о характере взаимоотношений между двумя-философскими направлениями. Исследователь верно подмечает тот факт, что данные позиции не столь уж взаимоисключающи. Несмотря на то, что философы обыденного языка отказались от «языкового строительства» и создания универсального языка науки средствами символической логики, что во многом определяло характер деятельности представителей логического позитивизма, установка на поиск адекватных форм языкового выражения научного знания оставалась общей для тех и других, и разность их лозунгов не должна вводить в заблуждение. Коллизия между логическими позитивистами и философами обыденного языка является скорее внутренним раздором логиков, их «семейным скандалом», который помимо воли участников стал доступен любопытствующему взору прохожих. Поясняя эту мысль, остановимся на сходстве и различиях этих позиций.
На ранние стадии анализа обыденного языка глубокое влияние оказала философия Дж. Э. Мура с его учением о здравом смысле, однако классический вид философии анализа обыденного языка связывают с именем Л. Витгенштейна. Поздние взгляды Л. Витгенштейна (как они изложены в его работах «Замечания по основаниям математики» и «Философские исследования») сохранили некоторые черты, характерные для раннего его произведения -«Логико-философского трактата», бывшего своего рода священной книгой логических позитивистов Венского кружка. Например, он «по-прежнему отрицает универсалии, духовные сущности, типы, логические константы, бесконечные множества, дихотомию души и тела и все подобные логические и метафизические аксессуары; он предпочитает объекты, конкретные факты, действительно встречающиеся логически структуры и формы поведения. Однако в последних произведениях понимание Витгенштейном функций обыденного языка, задач философии и природы значения существенно отличается... Он по-прежнему признает сложность обыденного языка, но отношение к ней меняется. «В «Трактате» Витгенштейн из сложности обыденного языка делал вывод о необходимости выявления структуры обыденного языка в совершенном языке, в котором все сложные высказывания с помощью тавтологий сводились бы к элементарным высказываниям, отображающим атомарные факты. В последних работах он приходит к мысли, что попытка построения такого совершенного языка является бесполезной и ошибочной, и предпочитает бороться со сложностями обыденного языка путем отдельных прямых атак на конкретные проблемы в терминах обыденного языка, на котором в конечном счете должно выражаться любое объяснение» [Хилл 1965: 469].
Объединяющим оба философских направления моментом выступает критико-языковая направленность, установка на очищение и исправление языка, а их различия обусловлены выбором предмета критики. Для логического позитивизма, разрабатывавшего идеальные языки символической и пропозициональной логики, предметом критики являлся естественный язык. Понятие естественного языка представляет собой довольно сильную абстракцию и во многом было изобретено для того, чтобы служить причиной всех коммуникативных неудач и тем самым оправдывать необходимость построения идеальных языков.
Значение и понятие в лингвистике
Не будет преувеличением сказать, что ответ на вопрос, что представляет собой язык как феномен, или, как часто выражаются, язык как таковой, не может дать ни одна наука, которая так или иначе затрагивала тему языка. Последний в рамках различных систем научного знания всегда мыслится в определенной связи, рассматривается под определенным углом зрения. Здесь уместно вспомнить рассуждения И.А. Бодуэна де Куртенэ: «Рядом с обыкновенным, ходячим пониманием языка, свойственным всем более или менее образованным людям, можно определить язык с различных научных точек зрения. Для физиологии говорение и язык вообще является функцией человеческого организма... Для антрополога как естественника язык является одним из признаков, отличающих род человеческий от целого ряда существ, сходным образом организованных. Наконец, для психолога язык представляет систематизированный, упорядоченный сборник представлений, следовательно, явление по существу своему исключительно психическое, хотя с дру-. гой стороны, неоспорим тот факт, что только с помощью физических средств мы можем извещать друг друга о существовании в нас этих языковых представлений, ассоциированных с представлениями языковыми. Язык может быть понимаем как способность говорить и как отличительная черта рода человеческого. Как способность, он сводится к способности ассоциировать (сочетать) внеязыковые представления (т.е. вообще представления значения) с представлениями известных движений собственного организма, действующих тем или иным способом на собственные и чужие чувства» [Бодуэн 1963и: 70].
Однако, признавая тот факт, что феномен языка может стать объектом различных наук и, таким образом, описываться в различных терминологических системах, лингвисты тем не менее часто сохраняют убежденность в преимуществах своего положения в деле изучения языка, так сказать, отказываясь от монополии, стремятся между тем сохранить руководящую роль. Эта убежденность основана на тезисе, что языковед изучает собственно язык, хотя точнее было бы сказать - не изучает ничего, кроме языка (в отличие от, скажем, психологов, физиологов и пр.). Из того, что языковед не изучает ничего, кроме языка, делается вывод о непосредственной близости к самому феномену, к языку как таковому. Однако этот вывод ошибочен. Язык как объект лингвистики является продуктом определенной точки зрения, все тем же научным конструктом, просто в основание этой конструкции заложены иные (нежели в других науках) предпосылки.
Как уже отмечалось, язык не относится к числу «жестких объектов», т.е. он недоступен нашему непосредственному восприятию, как дерево, стул, солнце и пр. Объекты подобного рода являются интеллигибельными. Но что дает пищу нашему уму, чтобы последний мог придти к мысли о языке?
Самое распространенное и наиболее общее представление о языке как о средстве общения в пресуппозиции содержит идею взаимопонимания. Идея языка как средства, обеспечивающего взаимопонимание, возникла, конечно, не путем обобщения фактов (единичных актов взаимопонимания), хотя часто обосновывается ссылкой на подобные факты. Эта идея есть оборотная сторона идеи языка как причины непонимания. Иначе говоря, понятие языка, как это ни парадоксально на первый взгляд, возникает тогда, когда человек стал кивается с ситуацией непонимания. Констатация такого положения дел, когда люди не понимают друг друга, дает основание предполагать, что существует некое препятствие к пониманию. Это препятствие осмысливается как язык, точнее как языки. Здесь уместно вспомнить библейскую историю о вавилонском столпотворении, в которой мысль о том, что препятствие к взаимопониманию заключается в различии языков, очень отчетлива.
Против подобного представления о языке можно привести, ссылаясь на тот же библейский сюжет или на научные концепции существования праязыка, следующий довод: мысли о многоразличии языков, которые, несомненно, являются препятствием к взаимопониманию, с необходимостью должна была предшествовать мысль о едином языке, который впоследствии распался на множество языков. Однако если даже и допустить существование в далеком прошлом некоего единого языка, то вряд ли можно утверждать, что человек сначала задумался над тем, почему люди понимают друг друга .Это слишком отвлеченная, слишком философичная мысль, зато острую практическую необходимость имело осмысление ситуаций взаимного непонимания.
Любопытно, что, имея в виду сам факт речевого общения - Я говорил с ним, - мы никогда не уточняем - на языке. Однако обязательно скажем, отмечая положительный или, напротив, отрицательный эффект коммуникации, Мы говорили на одном языке, или Мы говорим на разных языках или же конкретизируем понятие язык иначе — Они говорили на английском языке. То есть образ языка всплывает в сознании в связи с необходимостью выбора способа выражения из известного множества или когда речь идет об этой множественности (языками, к примеру: знать языки, называют только другие языки), когда подобной необходимости нет, само упоминание о языке излишне.
Мысль о том, что мы «встречаемся с языком» только в момент непонимания, то есть всегда с другим языком и только через него узнаем о своем собственном подчеркивается и в работе В.Н. Волошинова: «Если бы какой-нибудь народ знал только свой родной язык, если бы слово для него совпадало с родным словом его жизни, если бы в его кругозор не входило загадочное чужое слово, слово чужого языка, то такой народ никогда не создал бы подобных философем» [Волошинов 1995: 207]. Похожие наблюдения делает И.Б. Левонтина: «С точки зрения русской языковой картины мира, говорить по-русски - это все равно что просто говорить, а вопрос о языке возникает тогда, когда в поле зрения попадают другие языки. Не случайно слово язык часто используется в смысле «иностранный язык», ср. знать языки...» [Левонтина 2000: 287].
Место лингвистики среди наук
Об этом, к примеру, говорит Г.В. Колшанский: «Как бы ни было распространено в языкознании «разведение» категорий «понятие» и «значение» по двум параллелям: мышление - язык, их гносеологическая сущность остается единой - идеальная форма познавательной системы человека, реализуемой в языке. Признавать их разными сущностями - значит неизбежно признавать два способа отражения мира и две формы существования сознания человека» [Колшанский 1990: 44]. И далее: «... понятие и значение не есть разные сущности, а, скорее всего, объекты разных наук, особенности которых не дают право расчленять онтологию предмета, как, скажем, физика или химия не имеют право утверждать наличие «двух вод» на основании исследования физических и химических свойств воды. Прочная традиция различения понятия (логика) и значения (лингвистика) зачастую заслоняла единую природу языково-мыслительной семантики и не привела к образованию одного обобщающего термина, более того - создала некоторую терминологическую избыточность (семантика, значение, смысл, концепт, сигнификат, семема и др.). Однако при всем различии задач логики и лингвистики в изучении вообще «семантики языка» необходимо учитывать природу мышления человека, заключающуюся в том, что абстрактная форма отражения мира в сознании человека выступает материально в словесной форме и конкретно — в сложной динамике своих связей в бесконечном речевом процессе» [Кол-шанский 1990: 45 - 46].
Здесь отчетливо проводится мысль о том, что разница между понятием и значением сугубо номинальная, онтологически это одна сущность, име нуемая по-разному в разных науках. Можно лишь говорить о разнице терми нологических предпочтений: логики в основном оперировали термином по нятие, а лингвисты по вполне понятным причинам предпочитали термин значение. Игнорирование этого обстоятельства отрицательно сказывается на научном исследовании, приводит к «удвоению» феномена. / Настаивание на тождестве вещей (одна и та же сущность), по ) видимому, полемически заострено против многочисленных примеров сме шения понятий, вызванных наложением простой и композитной концепции значения. В самом деле, если исследователь опирается на ту схему, которая иллюстрирует простую концепцию значения, то понятие и значение здесь действительно обозначают одину и ту же реальность. , Однако мысль о разности объектов логики и лингвистики и, соответственно, нетождественности понятия и значения имела под собой основания. Она появляется совершенно в другой ситуации - в связи с задачей теоретического самоопределения лингвистики как самостоятельной науки. Необходи мым условием такого самоопределения, как уже отмечалось, является выделение специфического объекта исследования, который бы не совпадал с объектами других наук. И главным «соседом» лингвистики, от которого было необходимо отмежеваться, была логика, занимавшаяся сходными исследованиями. Чтобы обрести статус самостоятельной дисциплины, лингвистиче-скои семантике предстояло указать на особую реальность, отличную от той, которой интересовалась логика. Именно в свете этой задачи становится понятным противопоставление значения (лексического значениям как лингвистической категории и понятия как категории логической. Подчеркнем, что речь идет не о разных названиях для одного и того же, а о разных сущностях (объектах).
Выход на эту особую реальность осуществлялся с помощью исключающей индукции методом остатков. Иначе говоря, особая реальность обнаруживала себя в «остатке» после исключения того, что принято было считать понятием.
Постановку проблемы теоретического самоопределения лингвистической науки связывают с именем Ф. де Соссюра, с его стремлением найти способ отграничения языка от смежных явлений. И это действительно так, однако для стремления отделить лингвистику от логики в области семантики прецедент уже существовал, и он был связан с работами А.А. Потебни. Последний, как известно, разграничил языковое и «внеязычное» мыслительное содержание в терминах ближайшего и дальнейшего значений. При этом он противопоставлял «ближайшее значение слова, одно только составляющее предмет языкознания», понятию [Васильев 1990: 7].
Ф. де Соссюр это разделение производит в иных терминах, противопоставляя, хотя и не вполне, значение и значимость: «Когда говорят о значимости слова, обыкновенно и прежде всего думают об его свойстве репрезентировать понятие - это действительно один из аспектов языковой значимости. Но если это так, то чем же значимость отличается от того, что мы называем значением? Являются ли эти два слова синонимами? Мы этого не думаем, хотя смешать их легко, тем более что этому способствует не столько сходство терминов, сколько тонкость обозначаемых ими различий» [Соссюр 1977: 147].
Далее Ф. де Соссюр пытается раскрыть понятие значимости: «Для определения значимости слова недостаточно констатировать, что оно может быть сопоставлено с тем или иным понятием, т.е. что оно имеет то или иное значение (курсив мой - Н.Б.); его надо, кроме того, сравнить с другими словами, которые можно ему противопоставить. Его содержание определяется как следует лишь при поддержке того, что существует вне его. Входя в со 237 став системы, слово облечено не только значением, но еще главным образом значимостью, а это нечто совсем другое» [Соссюр 1977: 148]. Обратим внимание на выделенную курсивом фразу, из которой становится очевидным, что под значением, которое устанавливается в отношении к объекту действительности, Ф. де Соссюр подразумевает не что иное, как то, что традиционно называется понятием: «иметь значение» и «сопоставляться с понятием» суть одно и то же.
То, что Ф. де Соссюр называет значением, в принципе совпадает с тем, что А.А. Потебня называет дальнейшим значением, но соссюровская значимость нетождественна ближайшему значению {внутренней форме) А.А. По-тебни, хотя и то и другое устанавливается в зависимости от других слов. Однако Ф. де Соссюр определял значимость языковых единиц как синхронное отношение к другим языковым единицам, А.А. Потебню же интересовала прежде всего диахронная связь слов, проявляющаяся в процессах словообразования.
Несмотря на то, что и А.А. Потебня, и Ф. де Соссюр указали на тот специфический объект, который до поры не был предметом внимания логиков, лингвисты, работающие в области семантических исследований, не спешили отказываться и от «чужого куска научного пирога». И хотя в языкознании до сих пор существует традиция различать языковое и неязыковое (логическое) содержание, в свете лексикографических нужд это различие часто нивелируется1: лексикограф, как правило, стремится в толковании охватить все содержание знака, а не только тот «остаток», который остается за словом при исключении из его содержания логического понятия. В таком случае
Что иногда теоретически обосновывается. Так, Л.М. Васильев ведет речь о «взаимодействии между... языковым и неязыковым содержанием нашего сознания», которое «происходит в процессе речемыслительной деятельности» [Васильев 1990: 82], основываясь на довольно сомнительном тезисе о том, что «в мозгу индивида сознание и язык образуют две относительно автономные области, каждая из которых обладает своей «памятью», в которой хранятся относящиеся к ней строевые элементы. Эти две области сопряжены между собой таким образом, что деятельность сознания необходимо сопровождается деятельностью языка, выливаясь в единый, хотя и сложный по своей внутренней структуре, речемыслительный процесс» [Кацнельсон 1972: ПО]. «языковое» и «внеязыковое» распределяются в рамках композитной концепции соответственно в коннотативный и понятийный компоненты.
Другой вариант «уложения» связан с простой модифицированной схемой. Здесь «языковое» и «внеязыковое» переосмысляются как противопоставление лингвистической и экстралингвистической (энциклопедической) информации, которое диктуется опять-таки потребностями лексикографической практики - попыткой провести различие между толкованием в лингвистических и энциклопедических словарях. «При попытке дать строгое и операциональное определение лингвистической и энциклопедической информации возникнет ряд проблем. Обычно говорят, что лингвистическая информация - это информация о понятии (интенсионале), а энциклопедическая - о денотате (потенциальных референтах). Очевидно, что провести здесь строгую границу не удается»1 [Кронгауз 2001: 145].
