Формально-логическая модель главных членов предложения в германских и романских языках Шумков Андрей Арнольдович

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Построение формально-логической модели главных членов предложения на примере английского языка ... 38

1.0. Вводные замечания 38

1.1 Семифинитивы 47

1.1.1 Семифинитивы глагольных и субстантивных единиц в реальном представлении 48

1.1.2 Семифинитивы глагольных и субстантивных единиц в виртуальном представлении 48

1.1.3 Семифинитивы глагольных и субстантивных единиц в обобщенном представлении 49

1.2 Уточнители 60

1.2.1 Уточнители в реальном представлении 61

1.2.2 Уточнители в виртуальном представлении 61

1.2.3 Уточнители в обобщенном представлении 61

1.3 Уточненные семифинитивы 63

1 3. 1 Временное уточнение семифинитива 73

1.3. 2 Пространственное уточнение семифинитива 87

1 3. 3 Ориентационное уточнение семифинитива 92

1.4 Резюмирующие замечания и выводы 99

Глава 2. Историко-типологическая интерпретация формально-логической модели главных членов предложения . 101

2.0 Вводные замечания 101

2.1 Внезалоговые семифинитивы 105

2.2 Уточнители 106

2.2а Временные уточнители 107

2.26 Пространственные уточнители 114

2.3 Уточненные внезалоговые семифинитивы 116

2.3а Временное уточнение внезалогового семифинитива 132

2.36 Пространственное уточнение внезалогового семифинитива 140

2.4 Резюмирующие замечания и выводы 142

2.4а Сказуемое 148

2.46 Подлежащее 164

Глава 3. Упорядочение главных членов предложения в германских и романских языках 171

3.0. Вводные замечания 171

3.1 Залоговые и внезалоговые семифинитивы 178

3.2 Немодифицированные уточнители 184

3.3 Модифицированные уточнители 187

3.4 Главные члены предложения 190

3.5 Резюмирующие замечания и выводы 237

Заключение 248

Список литературы 258

• Семифинитивы
• Уточнители
• Внезалоговые семифинитивы
• Залоговые и внезалоговые семифинитивы

Введение к работе

Начало XXI века характеризуется в сфере естественных языков уникальной ситуацией - с одной стороны, появляются технические возможности архивирования лингвистических фактов [81,123], с другой -возрастает использование английского языка в международном общении. Архивирование лингвистических фактов осуществляется с помощью активно развивающихся компьютерных средств сохранения информации; в недалеком будущем о том или ином естественном языке можно будет получить обширную справку в целях практического или теоретического интереса к этому языку. В огромном числе случаев лингвистические справки будут запрашиваться из интернет, что даст пользователю широчайшую картину описания и объяснения одних и тех же фактов, базирующихся на различных взглядах и мнениях. Появится свободная конкуренция взглядов и мнений и победу одержат те описания и объяснения, которые будут отвечать на практические и теоретические вопросы пользователей наиболее полно и ясно [69]. Не исключено, что в первую очередь эти вопросы будут относиться к английскому языку, в частности, к его структуре, морфосинтаксическая специфичность которой является затрудняющим фактором при изучении и формализации английских языковых фактов [10,145,148]. Так, среди возможных вопросов практического и теоретического характера могут быть следующие:

Зачем существует вспомогательный глагол do (does) - did ?

Почему этот глагол употребляется только в Present или Past Indefinite и не употребляется в других временах?

Почему этот глагол употребляется, в основном, в вопросительных и отрицательных предложениях?

Почему этот глагол почти не употребляется, когда вопросительное слово или группа мыслятся подлежащим?

Почему этот глагол то употребляется, то не употребляется в Present или Past Indefinite глагола have?

Почему этот глагол никогда не употребляется в Present или Past Indefinite глагола be?

Почему после этого глагола, а равно и после претерито-презентных глаголов не ставится частица to?

Почему этот глагол, а равно и претерито-презентные глаголы не принимают страдательного залога?

Почему после времен некоторых глаголов не ставится частица to?

Зачем существует формальное подлежащее it?

Почему с этим подлежащим употребляются только инфинитивы или герундии?

Зачем существует формальное подлежащее there?

Почему с этим подлежащим употребляются, как правило, существительные в неопределенной форме и никогда не употребляются личные местоимения?

Зачем вообще существуют определенная и неопределенная форма существительных?

Список вопросов можно продолжить, равно как и составить список вопросов того же свойства, относящихся к другому естественному языку.

Структура языка, по мнению В.А. Виноградова [36], представляет собой сеть отношений (противопоставлений) между элементами языковой схемы, упорядоченных и находящихся в иерархической зависимости в пределах фонемного, морфемного, словесного и синтаксического уровней. Синтаксический уровень, будучи уровнем предложения, является для нас в данной работе наиболее интересным, поскольку заключает в себе все предыдущие уровни. В теории языка синтаксис занимает одно из первых мест, тесно контактируя с морфологией и семантикой [29,101]. Совершенно необходимо иметь представление о синтаксической организации естественных языков при создании систем их автоматической обработки [43,73,79].

В традиционном представлении предложения являются единицами речи, слова могут быть как единицами речи, так и единицами языка, а морфемы и фонемы представляют собой лишь единицы языка [163,192]. Понятия единицы

6 языка, как элемента системы языка, имеющего разные функции и значения, и единицы речи, комбинирующейся из единиц языка, будут нами использоваться, но с некоторыми оговорками.

Философы античности, например, Платон и Аристотель, анализируя речь с логических позиций, выделяли в ней, прежде всего, «логос», т.е. оперировали понятием единицы речи. Платон и Аристотель начали классификацию высказываний, но дальнейшему анализу подверглись только предложения-суждения. Логика, синтаксис и морфология были смешаны друг с другом. Аполлоний Дискол вывел анализ предложения на словесную основу, т.е. оперировал уже понятием единицы языка. В смешении друг с другом остались лишь синтаксис и морфология [7,159]. Интересно отметить, что различия в вышеуказанных подходах к выбору единицы анализа (предложение или слово) привели к различиям в синтаксических концепциях лингвистики как науки [46]. Так, в грамматике Пор-Рояля основное внимание уделялось предложению и его членам; универсальность отводилась синтаксису, который противопоставлялся морфологии и фонетике [12]. Синтаксис рассматривался как учение о способах выражения мысли [89], и эта точка зрения увлекала, например, русских языковедов вплоть до XIX века [38,124]. В том же веке логическая интерпретация содержания предложения стала подменяться психологической, а с развитием исследований все большего числа языков различных народов центр внимания переместился на морфологию, а предложение нередко считалось разновидностью словосочетания [16,35]. Для сохранения целостности грамматики Й. Рис [248] предложил определить синтаксис как учение о сочетаниях слов, что было подхвачено В. Матезиусом [93,240] и позволило Л. Теньеру [156] создать свое учение о валентностях. Появились синтаксический и дистрибутивный анализы, в которых оперировали как понятием единица речи, так и понятием единица языка. Однако, с появлением генеративной лингвистики снова оказался востребованным синтаксис предложения [80,167]. В предложении выделялись глубинная и поверхностная структуры, призванные связать все уровни языковой структуры в целом

[15,256]. Впоследствии же единицей речи стало признаваться не просто предложение, а высказывание с его прагматическими и семантическими свойствами [26].

Грамматики современных языков используют, разнясь друг с другом, две синтаксические единицы - словосочетание как номинативную единицу и предложение как единицу коммуникативную [19,63,228].

Синтаксические единицы, которыми будем оперировать мы -предложение и член предложения (слово или словосочетание). Предложение отнесено нами к единице речи, а член предложения - к единице языка. Наряду с этим мы будем пользоваться понятием лексической единицы, а также понятием образа лексической единицы. С нашей точки зрения, лексическая единица, например, знаменательный глагол, не может быть обнаружена сама по себе, а предстает лишь в своих образах - словарном, языковом или, окончательно, речевом. Речевой образ лексической единицы совпадает, вообще говоря, с языковым, поскольку единица речи суть комбинация единиц языка, а речевой образ одного знаменательного глагола скомбинирован из одного языкового образа - подлежащего или второстепенного члена. В силу ряда соображений мы различаем еще один образ - промежуточный; его промежуточность состоит в том, что он находится между словарем и языком и не может быть рассмотрен ни как единица словаря и ни как единица языка. В результате, в данной работе мы будем различать три образа лексической единицы - словарный, промежуточный и языковой; в словарном образе лексическая единица является единицей словаря, а в языковом образе - единицей языка. Остановимся, однако, на единице речи, представляющей собой центральную единицу современного синтаксиса - предложении.

Существует несколько сотен определений предложения, что само по себе говорит о сложности и противоречивости этого понятия [98]. По мнению Н.Ю. Шведовой предложение - это высказывание, рассчитанное на слуховое (в произнесении) или зрительное (на письме) восприятие. В отношении простого предложения Н.Ю. Шведова дает более грамматическое определение:

высказывание, построенное по известному образцу, позволяющему выразить значение предикативности [178]. Значение предикативности выражается целым комплексом формальных синтаксических средств, соотносящих высказывание с различными планами действительности [13,54,106,142]. В лингвистике предложение изучалось, в основном, либо в логическом, либо в психологическом понимании его сути. Представители логического направления (К.Ф. Беккер, Н.И. Греч, Ф.И. Буслаев) [7,72] соотносили предложение с логическим суждением, а представители психологического направления (Г. Пауль, Ф.Ф. Фортунатов, А.А. Шахматов) [23,112,114] - с актом коммуникации. Любопытно определение предложения, данное Г. Паулем: предложение является выражением, символом того, что в психике говорящего произошло соединение нескольких представлений или групп представлений, а также средством возбуждения в психике слушателя такого же соединения тех же самых представлений [112].

Логическая и психологическая точки зрения принципиально схожи друг с другом, поскольку в обеих из них языковые признаки при определении предложения по сути своей игнорируются [85]. Вскоре недостатки логической и психологической трактовок предложения были осознаны и начались поиски сугубо лингвистической специфики предложения [109]. Эти поиски пошли по нескольким направлениям:

1. Предложение трактуется как сложная многоуровневая структура, одновременно репрезентирующая собою несколько ступеней языковой абстракции (В. Матезиус [93], Ф. Данеш [207], Д.Н. Шмелев [180], Н.Ю. Шведова [177], Ю.С. Степанов [154]).

2. Предложение описывается теорией порождающей грамматики и трансформационного синтаксиса (Н. Хомский [168], Д.С. Ворт [210], Р. Ружичка [229], И.А. Мельчук [97]).

3. Предложение рассматривается некоторыми учениями как синтаксическая цепь связей и отношений или аранжировка слов (Й. Рис [248], Л. Блумфилд [24], А.В. де Гроот [218], Л. Теньер [156]).

4. Предложение анализируется как единица значения (О. Есперсен [52], Л.В. Щерба[183]).

5. Предложение исследуется в аспекте теории глубинных и поверхностных структур и пропозитивной номинации (А.Х. Гардинер [149], У. Вайнрайх [34]).

6. Предложение изучается в системе предложений, характеризующейся парадигматическими связями и отношениями (У. Ворт [149], П. Адамец [1], Т.П. Ломтев [86], Н.Ю. Шведова [177]).

7. Предложение интересно ученым с точки зрения его содержательного строения (Н.Д. Арутюнова [13], В.Г. Гак [41], Е.В. Падучева [107]).

Большинство современных лингвистов считает, что предложением является только то высказывание, в котором выражена предикативность, например, посредством категорий наклонения и модальности [110,140]. Следует, однако, учитывать, что признак предикативности - это признак наивысшей степени абстракции и поэтому часть языковедов придерживаются мнения, что между предложением и предикативностью связь не столь жестка [153]; предикативность сопутствует сказуемому, а в некоторых предложениях сказуемое может отсутствовать (такие предложения рассматривают не как единицу речи, а как единицу языка). Своеобразное развитие получила концепция различия речевого и языкового аспектов предложения в русской лингвистике, где она тесно связана с пониманием интонации как одного из важнейших критериев при определении и выделении предложения.

М.Н. Петерсон [115] в этой связи утверждает, что одно и то же словосочетание может быть предложением, но может им и не быть. Предложением оно является, если представляет интонационное единство. A.M. Пешковский [117] также, как и М.Н. Петерсон, рассматривает предложение как частный случай словосочетания, но выдвигает более сложную концепцию, считая, что предложение существует не только как актуальная, но и как потенциальная единица.

С некоторой модификацией эта точка зрения присутствует и в работах лингвистов Петербургской школы, учеников И.А. Бодуэна де Куртенэ [25,174]: Л.В. Щербы [183], Е.Д. Поливанова [122], Л.П. Якубинского [186]. Они говорят, с одной стороны, о предложении, понимая его как интонационно-смысловое единство, с другой - о фразе как грамматической единице («единица-максимум» синтаксиса по Е.Д. Поливанову).

Следует отметить, что исследования, проводившиеся в XX веке, показали, что предложение не может быть изучено без учета специфики лексических единиц, на которых оно основано [26,64,216,197]. Специфика лексических единиц налагает ограничения на их сочетаемость не только в среде словарных, но и в среде языковых образов. Семантическая структура предложения является суммой лексической и грамматической структур, грамматический и лексический факторы перестают противопоставляться друг другу и занимают в анализе предложения равные по важности места [107,131,222]. В нашей работе лексический фактор учитывается на уровне отнесения той или иной лексической единицы к соответствующей части речи; нередко специфический набор частей речи предопределяет вариативность синтаксических конструкций в одном и том же предложении. Лексический фактор играет роль и при образовании предложений с одним и тем же набором частей речи, но относящихся к различным типам. Роль лексического фактора, однако, не является главной.

Обычно предложения принято классифицировать по цели высказывания [5,17,85]. Различают повествовательные, вопросительные и побудительные предложения. Классификация по типам, разумеется, может быть и более детальной. В силу ряда соображений мы различаем предложения обычные, вопросные и союзные, причем каждый из этих типов имеет два подтипа, соответствующие утвердительным и отрицательным предложениям. Эта классификация проверена нами на германских и романских языках, и мы предполагаем провести такую же проверку для языков иных групп и семей. Образование предложения происходит в зависимости от его типа, что в полной

11 мере должно относиться и к членам предложения. Между тем выявление в предложении набора слов, который можно сопоставить тому или иному члену -задача весьма непростая [39,60,75,77,99,181]. Следует отметить, что некоторые синтаксические теории вовсе не занимаются выявлением членов предложения, совершенно исключая это понятие и представляя предложение в виде дерева синтаксических зависимостей [143,149]. Вслед отечественному языкознанию мы придерживаемся необходимости пользоваться понятием члена предложения [37].

По мнению Н.Д. Арутюновой, члены предложения - это его структурные компоненты, выраженные полнозначными словами или словосочетаниями [14]. От себя добавим, что в выражении структурно-семантических компонентов предложения могут вспомоществовать и неполнозначные слова, как будет показано далее. При членении предложения прежде всего выделяется состав подлежащего и состав сказуемого. Эти составы «сцеплены» друг с другом посредством предикативной связи. Для составов подлежащего и сказуемого первичны логическая и коммуникативная функции - в предложении, изолированном от контекста, состав подлежащего соответствует субъекту суждения и теме сообщения, а состав сказуемого - предикату суждения и реме сообщения. Подлежащее и сказуемое относят к главным членам предложения, все остальные члены (дополнение, обстоятельство, определение и т.п.) считаются второстепенными по отношению к главным. Какой из главных членов предложения «главнее» - на этот вопрос лингвисты давали разные ответы. Сторонники использования в грамматике формальной логики центральное место в предложении отводили подлежащему. Действительно, по «логике» подлежащее выражает предметы, а сказуемое - лишь их признаки [252]. А.А. Шахматов [176] считал состав подлежащего главенствующим в предложении, a A.M. Пешковский [117] трактовал подлежащее в качестве основного элемента подчинительного словосочетания. СО. Карцевский [67] и А.В. де Гроот [218] относили подлежащее к «абсолютному определяемому» предложения. Однако, центр (вершину) предложения можно установить лишь

путем устранения грамматически зависимых компонентов. Так, Е. Курилович [236] допускал устранение только тех компонентов, отсутствие которых не затрагивает функционального минимума предложения. Этим минимумом оказывается сказуемое, а подлежащее рассматривается наряду с другими членами именной природы как некий актант, зависимый от сказуемого. По Л. Теньеру [156], вокруг сказуемого образуется актантная рамка (что в свое время предвосхищал А.А. Дмитриевский [139]), и синтаксис должен изучать валентности глаголов. В том же русле мыслят представители ряда направлений генеративной и падежной грамматик [214]. В самом деле, сказуемое совмещает в себе грамматические категории двух типов - синтагматического и парадигматического, в результате сказуемое репрезентует функцию, а подлежащее - лишь форму [250]. Если подлежащее может быть десемантизированным (формальным), то сказуемое должно быть семантически полноценным. Семантическая полноценность сказуемого напрямую зависит от его объема, ограниченного смысловым центром сказуемого. В естественных языках по структурному признаку традиционно различаются два основных типа сказуемого - глагольное и составное именное. Составное именное сказуемое представляет собой сочетание связочного глагола или нулевой связки с прилагательным, существительным, числительным и т.п.) Глагольное сказуемое также различается на два основных типа - простое глагольное сказуемое и составное глагольное сказуемое, которое также имеет свои подвиды. Простое глагольное сказуемое выражается (простым или сложным) временем знаменательного глагола. Этот глагол считается смысловым центром сказуемого. Составное глагольное сказуемое выражается сочетанием (простого или сложного) времени знаменательного глагола с (простым или сложным вербоидом) знаменательного глагола [2,42,100,150,196]. Смысловым центром сказуемого в этом случае считается знаменательный глагол в вербоиде. Исходя из смысла, передаваемого временем знаменательного глагола, различают составное модальное глагольное сказуемое и составное видовое глагольное сказуемое. Различают также составное модально-видовое глагольное сказуемое,

выражаемое сочетанием большего числа (простых и сложных) преобразований знаменательных глаголов, одно из которых - время, а остальные - вербоиды. Смысловым центром сказуемого в этом случае считается один из знаменательных глаголов, пребывающих в вербоидах. Составное глагольное сказуемое называют также иногда усложненным глагольным сказуемым, подразумевая под усложнением синтаксический процесс изменения структуры синтаксической единицы, сущность которого заключается в том, что структура из простой превращается в сложную [125]. Исходя из морфологической природы усложнителя, различают сказуемые активно-глагольного, пассивно-глагольного и адъективного усложнения. Смысловым центром сказуемого в этом случае считается знаменательный глагол, переходящий в процессе усложнения из времени в вербоид. В настоящее время, однако, задача отыскания смыслового центра сказуемого, имеющая, прежде всего, чрезвычайную важность для различения подвидов составного глагольного сказуемого, не является полностью разрешенной. Это, в свою очередь, создает трудности при определении объема составного глагольного сказуемого.

Основной проблемой, как правило, является отсутствие четких критериев, позволяющих безошибочно отнести вербоиды знаменательных глаголов (инфинитив, герундий, причастие) к части сказуемого, дополнению или обстоятельству. Эта проблема привлекала внимание многих выдающихся ученых, отечественных и зарубежных.

Так, А.И. Смирницкий предлагает рассматривать инфинитив при времени преимущественно как часть составного глагольного сказуемого, например, в предложениях типа англ. I must go, I want to speak, I like to sing [148]. Если же смысловой центр сказуемого совершенно очевидно относится ко времени, например, в предложениях типа англ. Не awoke to find her house in flames, He came to tell her, инфинитив, по словам А.И. Смирницкого, следует рассматривать как особый отдельный член предложения, развивающий содержание предшествующего слова, называя этот член предложения «изъяснением». Герундий при личной форме рассматривается А.И.

Смирницким как дополнение, причастие - как предикативный член глагольно-именного сказуемого; особо отмечаются случаи полугерундия (или «слитного причастия»), например, в предложениях типа англ. I didn't notice the train stopping, который также рассматривается как отдельный член предложения.

О. Еспересен [52] и М.И. Стеблин-Каменский [150] предлагают рассматривать инфинитив при времени преимущественно как дополнение, например в предложениях типа норв. Jeg ma ga, Han begynte a tale, Han liker a lese, если только он не является обстоятельством, например, в предложениях типа норв. Han satte seg hen a lese, De levde av a fiske. Причастие при времени рассматривается М.И. Стеблиным-Каменским как дополнение или же как предикативный член именного или глагольно-именного сказуемого, например, в предложениях типа норв. Han var rasende, Forslaget foreligger па trykt.

Для определения объема составного глагольного сказуемого необходимо, вообще говоря, ответить лишь на один вопрос - является ли вербоид (или большее их число) при времени частью этого сказуемого. В случае отрицательного ответа вопросы о том, каким же членом предложения является тот или иной вербоид, выходят за рамки задачи отыскания смыслового центра глагольного сказуемого.

В.Г. Адмони предлагал различать, наряду с простым и составным (именным и глагольным) сказуемыми, «расширенное сказуемое», например, в предложениях типа нем. Er beabsichtigt zu arbeiten, называя инфинитив и причастие при временах «предикативный инфинитив» и «предикативное причастие» соответственно [2]. Следует отметить, что именная природа вербоидов и структурное сходство составного именного и составного глагольного сказуемых давали основания рассматривать вербоид при времени как предикативный член многим грамматистам. В таком рассмотрении, однако, становится сложным различение не только подвидов, но и типов сказуемого.

Предложенный Л. Блумфилдом метод непосредственных составляющих [24] также не решает задачу отыскания смыслового центра сказуемого. Н.

Хомский, подвергший это метод математической интерпретации в своей трансформационной грамматике [167], рассматривает любое сказуемое как сочетание простого времени с предикативным членом, определяя, тем самым, объем сказуемого вне отыскания его смыслового центра.

Л. Теньер, отводивший глаголу в предложении центральную роль, ограничивал объем сказуемого при помощи «актантов» - подлежащего и дополнения, исключая таким образом из рассмотрения члены предложения, которые могли бы служить смысловым центром сказуемого [156].

Предложенный Л. Вейсгербером метод отчеркивания [260] применяется лингвистами столь различно, что четкое определение объема сказуемого становится практически невозможным. В. Чейф при «семантическом моделировании» предложений классифицирует их по «характеру» сказуемого без разграничений на именные и глагольные. Понятие глагольного сказуемого в этом случае не задействовано вовсе [170].

Следует отметить, что при исследовании моделей предложения различение типов сказуемого по структурному признаку признается необходимым. Так, О.И. Москальская различает в «двусоставном предложении» именное и глагольное сказуемые [101], при этом, вслед за Г.Г. Почепцовым, разграничиваются модели предложений со сказуемым-глаголом в форме действительного залога и модели предложений со сказуемым-глаголом в форме страдательного залога [125].

Таким образом, единой методики определения объема составного глагольного сказуемого в настоящее время не существует вследствие отсутствия четких критериев, позволяющих отнести вербоиды знаменательных глаголов при временах знаменательных глаголов к части сказуемого или к другим членам предложения. Объем подлежащего, с первого взгляда не представляющий трудностей в определении, также может определяться различно, несмотря на достаточную легкость задачи отыскания смыслового центра подлежащего - обычно лингвистические споры возникают в отношении

16 лексически десемантизированных частей речи, включаемых иногда в состав подлежащего.

Десемантизация - утрата лексической единицей своего лексического значения и перехода ее в грамматический формант - явление весьма распространенное в естественных языках и встречающееся в сфере главных членов предложения [59]. Проблема лексически десемантизированных частей речи перекликается с проблемой порядка слов, поскольку местоположение десемантизированных элементов является типологически существенным [3,40,53]. Порядок слов является важнейшим показателем языковой структуры и связан с морфологическим строем языка [130,235]. Порядок слов выполняет в языке семантические и структурно-грамматические функции. Так, в своей первичной семантической функции порядок слов отражает последовательность событий, а во вторичных семантических функциях порядок слов выражает, например, ограничение или иерархию понятия [126,133]. Структурно-грамматические функции служат для различения структурных и грамматических типов предложения. Семантические функции обладают известной универсальностью и свойственны разным языкам; структурно-грамматические функции заметно разнятся от языка к языку [152]. Следует отметить, что порядок слов имеет также ритмическую и стилистическую функции, но в данной работе нас больше интересуют структурно-грамматические функции.

Порядок слов предложения как предмет исследования начал привлекать внимание ученых еще в глубокой древности. Так, Дионисий Галикарнасский выступает с отдельным трактатом об упорядоченности слов, в котором проводит следующую аналогию: слова - это материалы, из которых строится здание, а само здание - это собственно предложение. Если материалы подобраны и распределены неправильно, хорошего здания не получится [159]. Не согласится с такой аналогией трудно. Можно только ее дополнить - для того, чтобы быть использованными в постройке здания, материалы должны быть обработаны. Камень нужно обтесать, дерево опилить, стекло вырезать.

Необходимы также и связующие материалы - раствор, гвозди и т.п. Камни, однако, не скрепляются друг с другом гвоздями, а деревянные конструкции не связываются раствором. Постройка здания сопряжена с рядом объективных и субъективных ограничений.

Грамматисты XVII и XVIII веков придерживались мнения, что существует лишь один, естественный порядок слов (существительное - глагол - прилагательное), соответствующий «общим законам мышления», а отступления от него объясняли узусом или приемом стиля (П. Николь, Д.К. Лансло, А. Арно) [12]. Действительно, свобода расстановки слов в предложении, даже в языках высокой степени синтетизма, не безгранична. Но субъективная сторона предложения всегда поверяется его объективной стороной, и вряд ли из порядка слов предложения можно увидеть порядок идей суждения. Так, уже Э. Кондильяк считал, что «естественный» порядок слов может быть разным в разных языках, а порядок SVO в родном ему французском языке объяснял отсутствием склонения [138]. В основном порядок слов изучался на уровне формальной структуры, но появляются лингвистические работы (К. Беккер, Р. Герлинг), в которых разделялись взгляды Э. Кондильяка [6,130]. В XIX веке А. Вейль, а вслед за ним Ш. Балли и В. Матезиус связывают порядок слов с актуальным членением предложения, и с тех пор предложение расчленяется как формально, так и актуально. Актуальное членение предложения задействуется во многих лингвистических областях, например, в теории перевода и т.п. Вместе с тем до сих пор неясно, как однозначно членить предложение на подлежащее и сказуемое, тему и рему [179]. Четких и абсолютных предписаний по этому поводу не существует.

Актуальным членением предложения мы в этой работе заниматься не будем. Наше членение сугубо формально. Мы хотим знать, каким словом или словами предложения представлено подлежащее, и каким словом или словами предложения представлено сказуемое (это же может относиться и к второстепенным членам). Поэтому нам важны все слова, составляющие предложение. Мы неохотно делим слова на знаменательные и служебные,

полнозначные и вспомогательные [213]. Но слова, имеющие лексическое значение, пусть даже чрезвычайно слабо выраженное, мы будем с тщанием отделять от слов, лексического значения не имеющих абсолютно. На фоне интереса к лексическому значению мы задумываемся о значении грамматическом во вторую очередь - им обладают все без исключения слова предложения, и в этом смысле все они равны друг другу [193,195,220].

Слово, подчинившееся в предложении тому или иному порядку, обязательно приобретает грамматическое значение. Грамматичность значения, собственно, и заключается в подчиненности порядку. Тем самым, о грамматическом значении слова можно говорить лишь когда мы имеем дело с языковыми образами. Лексическое значение слова является частью рассказа о любом образе той или иной единицы - словарном, промежуточном, языковом. В случае одной и той же единицы, однако, эта часть не всегда является для каждого образа одной и той же. Изменчивость степени выраженности лексического значения чрезвычайно важна - именно через лексические значения составляющих языковых образов происходит первая «привязка» человека к картине суждения, а обращения к лексическим значениям словарных образов вторичны [245].

Как мы уже заметили, каждое слово имеет грамматическое значение. Этот термин, применяется, однако, как к морфологическому, так и к синтаксическому значению. Морфологические и синтаксические единицы, по весьма распространенным взглядам, могут быть как синтетическими, так и аналитическими [237]. Например, в морфологии говорят часто о сложном времени глагола, а в синтаксисе - о связочном глаголе. Мы придерживаемся других взглядов. Для нас морфология не может расширить пределы одного слова, т.е. одной составляющей языкового образа, а синтаксис не может сузить пределы словосочетания, т.е. всех составляющих языкового образа, если этот образ представляет собой словосочетание. Тем самым в морфологии нами постулируется абсолютный синтетизм, а в синтаксисе - абсолютный аналитизм.

Вызывает удивление тот факт, что в бытующем смешении синтетизма и аналитизма в морфологии и синтаксисе возможны и функционируют типологические классификации языков [11,66,184]. Разумеется, изначально в морфологии больше синтетизма, а в синтаксисе аналитизма, но отсутствие четких алгоритмов выявления морфологического значения слова или синтаксического значения слова или слов затрудняет типологические исследования [71]. Справедливости ради следует отметить, что типологическая классификация языков по морфологическим особенностям основывается, большей частью, все-таки на морфологии синтетического принципа [185]. Именно этот принцип дает возможность классифицировать языки на синтетические и аналитические, различая в них, в зависимости от степени синтетизма, языки флективные, агглютинирующие и изолирующие. Дж. Гринберг [45,217], подсчитывая количество морфов на сто слов текста, делит все языки по полученному показателю на аналитические, синтетические и полисинтетические. Понятно, что морфологическая единица в этом случае должна быть синтетична, т.е. быть словом, а не словосочетанием. На сегодняшний день в морфологической типологии основное внимание уделяется особенностям взаимоотношения синтезирующихся друг с другом корней и флективных и агглютинативных аффиксов. Синтаксическая типология оказывается в более затруднительном положении. Там приходится, строго говоря, оперировать аналитическими единицами, а структура этих единиц до сих пор определена сомнительно. В результате синтаксическая типология вынуждена зачастую оперировать аналитическими единицами, имеющими облик синтетических, т.е. простым подлежащим (S), простым сказуемым (V), простым объектом (О). Этими единицами может быть организовано шесть словопорядков - SVO, SOV и т.д. (в обозначениях Дж. Гринберга). Языки классифицируются по наиболее часто встречающемуся в них порядку слов, а также по взаимоотношениям морфологических свойств этих слов. Так, в номинативных языках субстантив S, вне зависимости от переходности или непереходности глагола V, почти всегда принимает именительный падеж; в

эргативных языках субстантив S принимает тот или иной падеж в зависимости от переходности или непереходности глагола V; в активных языках взаимоотношения субстантива S и глагола V определяются, большей частью, взаимоотношениями их лексических свойств [162]. Нередко для более широкого изучения этих взаимоотношений привлекаются семантические понятия агенса и пациенса [166].

В типологических сопоставлениях языков морфологический и синтаксический уровень часто раздельны, хотя существуют исследования по выявлению взаимосвязи морфологических и синтаксических особенностей языка в пределах одного и того же типа [157].

По существу, наблюдается следующая закономерность - чем менее язык синтетичен, тем более жестко упорядочиваются слова в предложениях этого языка и наоборот. Однако, наблюдается весьма интересный факт - в словосочетаниях некоторого языка слова могут быть упорядочены с большей жесткостью, а сами словосочетания в предложениях этого языка - с меньшей. Тем самым разумно предположить, что в словосочетании возможно действие иных законов упорядочения слов, чем в предложении [30].

Интересно отметить, что все языки мира, согласно М. Драйеру и Дж. Хокинсу [205], могут быть разделены на два типа (количества языков в этих типах примерно равные) - левоветвящиеся и правоветвящиеся. В правоветвящихся языках за главным словом следуют, как правило, зависимые слова (пишет письмо, дом моего отца, что он пришел, был хорошим сыном), а в левоветвящихся главное слово следует за зависимыми словами (письмо пишет, моего отца дом, он пришел что, хорошим сыном был). Отметим также, что местоположение прилагательного, притяжательного местоимения и числительного по отношению к определяемому существительному при различении этих типов не подлежит никакой регламентации. Есть и другие грамматические факты, общие для обоих типов. В индоевропейской лингвистической традиции при формальном членении предложения говорят часто о прямом и обратном (инверсном) порядке слов. Под словами здесь,

собственно, понимаются подлежащее и сказуемое (или вспомогательная часть сказуемого). Много исследований посвящено порядку слов в разных типах предложений. Наличие или отсутствие в предложении вопроса или отрицания определяют часто не формальным, а актуальным членением, что чрезвычайно важно в случае предложений, преобразованных в высказывания (озвученных предложений) [27,111]. Мы будем рассматривать язык письменный, считая его «экстрактом» языка устного [31]. Из всех наклонений, возможных в языке, мы будем рассматривать лишь изъявительное (иначе работа разрослась бы до гигантских размеров). Тем самым мы приступаем к изучению конструкций, традиционно соотносимых со сказуемым и подлежащим, в особенности конструкций, в состав которых входят лексически десемантизированные части речи и / или инфинитивы глаголов без инфинитивной частицы. Эти конструкции будут служить в диссертации предметом исследования. Наша работа будет посвящена главным членам предложения в германских и романских языках, взаимосвязи сказуемого и подлежащего (эту взаимосвязь принято называть предикативной) и особенностям упорядочения элементов главных членов в предложении. Нам представляется, что изучение такого рода явлений может быть облегчено построением модели главных членов предложения.

Дедуктивные методы исследования, наряду с естественно индуктивными, приобретают в современной лингвистике все большее значение. Однако, по сей день остается открытым вопрос, поставленный более тридцати лет назад И.И. Ревзиным: каким образом уложить в рамки строгой дедуктивной теории все многообразие довольно противоречивых фактов речевой действительности, как они описаны в многочисленных грамматиках конкретных языков [135]. Вместе с тем, моделирование языка (как и отдельных языковых явлений) может представлять собой определенную ценность, например, для структурной типологии, изучающей внутреннюю организацию языка как системы [136,175].

Сравнительно-типологическая грамматика родственных языков, по мнению В.М. Жирмунского, должна обеспечивать рассмотрение группы

родственных языков не с точки зрения реконструкции их общей основы, но и в пору их более позднего раздельного существования, а также включение в ее состав сравнительной грамматики диалектов на разных ступенях их исторического развития вплоть до современности [55]. Таким образом, при условии хорошей исторической и типологической интерпретируемости лингвистических моделей, моделирование языковых фактов может быть весьма небезосновательно.

В.М. Жирмунский отмечал также, что преподавание языка в его грамматическом аспекте требует усвоения всех моделей грамматических или полуграмматических конструкций, существующих в языке [55]. При условии удовлетворительного сведения языковых явлений и фактов к формальным моделям, выверенным с логической и методологической точек зрения, моделирование языковых структур можно считать исключительно оправданным [155].

По мнению Т.В. Булыгиной, всякая модель в идеале должна быть формальной (т.е. в ней должны быть в явном виде и однозначно заданы исходные объекты, связывающие их отношения и правила обращения с ними) и обладать объяснительной силой (т.е. не только объяснять факты или данные экспериментов, необъяснимые с точки зрения уже существующей теории, но и предсказывать неизвестное раньше, хотя и принципиально возможное поведение оригинала, которое позднее должно подтверждаться данными наблюдения или новых экспериментов) [33].

Поскольку выбор темы данной работы обосновывается тем, что лингвистические объекты, имеющие в германских и романских языках отношение к главным членам предложения, задаются существующими грамматическими подходами неоднозначно, и объяснение многих языковых явлений и фактов становится затруднительным, попытка построения модели главных членов предложения в германских и романских языках представляется нам весьма актуальной.

По классификации Ю.Д. Апресяна [9,128], различаются три типа моделей, отличающихся друг от друга по характеру рассматриваемого в них объекта: модели речевой деятельности человека, имитирующие конкретные языковые процессы и явления; модели лингвистического исследования, имитирующие те исследовательские процедуры, которые ведут лингвиста к обнаружению того или иного языкового явления; метамодели, имитирующие теоретическую и экспериментальную оценку готовых моделей речевой деятельности или лингвистического исследования.

В зависимости от того, какая сторона языкового организма является предметом моделирования, модели речевой деятельности подразделяются на модели грамматической правильности, имитирующие умение отличать правильное от неправильного в языке, и функциональные, имитирующие умение соотносить содержание речи (план содержания) с ее формой (план выражения).

В зависимости от типа информации на «входе» и на «выходе» модели грамматической правильности подразделяются на распознающие и порождающие. Распознающая модель, например, в «категориальной грамматике» К. Айдукевича [191], получает на «входе» некоторый отрезок текста на естественном языке или его абстрактное представление на искусственном языке и дает на «выходе» ответ, является ли данный отрезок грамматически правильным или аномальным. Порождающая модель, например, в «порождающей грамматике» Н. Хомского, является обратной по отношению к распознающей [167].

В зависимости от того, какой аспект речевой деятельности моделируется - слушание или говорение, - функциональные модели подразделяются соответственно на аналитические и синтетические. Полная аналитическая модель некоторого языка получает на «входе» некоторый отрезок текста (обычно не меньше высказывания) и дает на «выходе» его смысловую запись (семантическое представление) на специальном семантическом языке (т.е. его толкование). Полная синтетическая модель некоторого языка, являясь

обратной по отношению к полной аналитической модели, на «входе» получает семантическую запись (изображение некоторого фрагмента смысла), а на «выходе» дает множество синонимичных текстов на этом языке, выражающих этот смысл.

И.И. Ревзин отмечал, что эти два вида моделей, аналитические и синтетические, соответствуют двум возможным видам лингвистического описания, а именно: один путь - от речевых фактов к системе языка, а второй -от системы языка к речевым фактам [135].

Модели речевой деятельности представляют собой важнейший тип собственно лингвистической модели. По отношению к ним модели лингвистического исследования и метамодели выполняют вспомогательную роль [9,68].

Проблема моделирования языка активно разрабатывалась в рамках структурной лингвистики в 50-70 годы в нашей стране и за рубежом. В эти годы вышли крупные работы по языковому моделированию таких ученых, как Ф. Уитфилд, Н. Хомский, С. Маркус, Чжао Юань Жень, Д.С. Уорт, Г. Джекобсон, И.И. Ревзин, П.Н Денисов, Н.Д. Андреев, В.В. Бородин, Т.В. Булыгина, Р.Г. Пиотровский, А.Ф. Лосев, а также общетеоретические работы А.И. Уемова, Н.М. Амосова, В.А. Штоффа, В.А. Веникова и др.

В качестве субстрата для языковых моделей служили словесные описания и графические схемы, которые более понятны и могут дополнять друг друга. В отдельных случаях использовался аппарат математической логики, но скорее для иллюстрации того, что словесное описание языковой модели может быть дублировано логико-математическим моделированием, которое вносит новые аспекты в этот процесс, но является вторичным по отношению к теоретическому описанию [128].

По мнению А.Ф. Лосева, математическая лингвистика находится на стадии перевода теоретических положений на язык математической логики, что само по себе немаловажно, но не прибавляет новых знаний к существующим [88]. В этой связи следует признать принципиально важными работы И.И.

Ревзина [134], И.А. Мельчука [97], С. Маркуса [92] и других ученых, прокладывающих путь от математики к языку. И.А. Мельчук отмечал, что от модели «смысл-текст», как она понимается нами, требуется только переработать в соответствующие тексты содержательно любое «смысловое задание» (при условии, разумеется, что оно представлено в том формальном виде, т.е. на том «смысловом» языке, который принят для данной модели), и наоборот - извлечь из заданного текста его «смысл» или «смыслы» [97]. Тем самым снимается ограничение, принятое в порождающей грамматике Н. Хомского, целью которой является задавать (перечислять) все грамматически правильные (осмысленные) фразы привлекаемых языков [167]. В рамках этой грамматики уже на этапе «стандартной теории» возникли оппозиционные течения, например, «порождающая семантика» (Дж. Мак-Коли, Дж. Лакофф, П. Постал) [229,234] и «падежная грамматика» (Ч. Филмор, У.Л. Чейф) [149]. В 70-е годы прошлого века вскрылись слабые стороны генеративной лингвистики, например, априорность в выделении исходных синтаксических единиц и правил базового компонента, неориентированность на моделирование речевой деятельности, ограниченная применимость к описанию разноструктурных языков [8,206,229]. С начала 80-х годов Н. Хомский и его ученики пытаются преодолеть эти недостатки, развивая идеи генеративной лингвистики в «расширенной стандартной теории» и «пересмотренной расширенной стандартной теории» [201,202].

В связи с развитием информатики и компьютерной техники проблема моделирования языка становится проблемой машинной формализации языка. Вместе с тем, остается открытым вопрос, какой должна быть формальная теория естественного языка - сугубо логической теорией или теорией с элементами внелогического характера [18,108]. С одной стороны, предпринимаются попытки разработать новую архитектуру ЭВМ, базирующуюся на «естественной» логике типа логики предикатов. С другой стороны, существует представление, что логика предикатов должна быть

ревизионирована или дополнена формальной репрезентацией конкретных практических особенностей употребления языка.

Исходя из такого представления, математики и лингвисты предлагают различные формальные семантики естественного языка. Так, например «формальная грамматика Монтегю» служит для одновременного описания синтаксической и семантической структур предложения [243]. В этой грамматике используется сложный математико-логический аппарат -интенсиональная логика. В последние годы появилась «ситуационная семантика» (Т. Барвайс, Дж. Перри) [193] и «иллокутивная логика» (Дж.Р. Серль, Д. Вандервейкен) [253]. В.В. Петров и В.Н. Переверзев видят решение проблемы компьютерной обработки языка не в ревизии, а в модификации логики предикатов, предлагая «логико-семантическую модель интеллектуального субъекта» [116]. Эта модель позволяет распространить применение логики предикатов на область внутренних субъективных состояний конкретных пользователей языка.

Многими лингвистами подчеркивается важность лингвистического моделирования для типологии языков. Так, И.И. Ревзин отмечал, что любая модель отличается от некоторого реального языка, ... точно описать язык можно лишь некоторой последовательностью моделей, может быть, даже бесконечной. Чрезвычайно важно, однако, что разные языки по-разному отличаются от некоторой данной модели. Тем самым модель становится объективным эталоном для сравнения между собой отдельных языков [135].

Остановимся, более подробно, на формальных моделях предложения, выработанных лингвистической наукой к настоящему времени. Наиболее распространенными являются динамические и статистические модели синтаксической структуры предложения. Эти модели можно подвергнуть следующей классификации:

1. Дескриптивная модель [215]. Эта модель ставит своей задачей описание структуры языка посредством нормирования (определения всех правил синтаксических структур) и исчисления (множества разрешающих правил,

порядок выполнения которых не столь важен). В рамках этой модели различают метод непосредственно составляющих и грамматику зависимостей. Метод непосредственно составляющих заключается в том, что для описания синтаксической структуры предложения выделяются группы слов, функционирующие как отдельные синтаксические единицы - составляющие, и выстраивается их система, являющаяся множеством отрезков предложения. Это множество обладает тем свойством, что каждые два входящих в него отрезка либо не пересекаются, либо один из них содержится в другом. Одна из непосредственных составляющих представляет собой ядро конструкции, а остальные считаются маргинальными элементами. При графическом изображении система составляющих приобретает вид дерева, которое называется деревом непосредственно составляющих и используется, в основном, для описания языков с жестким порядком слов. Следует добавить, что непосредственно составляющие обычно помечаются символами грамматических категорий (именная группа, группа переходного глагола и т.п.). Грамматика зависимостей относится к европейской традиции и довольно близка методу непосредственно составляющих. Основной идеей этой грамматики является указание для каждого слова тех слов, которые ему непосредственно подчинены. Для большей наглядности выстраивается дерево синтаксических зависимостей, множество узлов которого служит множеством вхождений слов в предложение. Собственно деревом называется множество, между элементами которого - узлами - устанавливают бинарное отношение -отношение подчинения, которое графически изображают стрелками, идущими от подчиняющих узлов к подчиненным. Отношение подчинения состоит в том, что среди узлов имеется один - корень - не подчиненный никакому другому узлу; каждый из остальных узлов подчинен точно одному узлу; невозможно, отправившись из какого-либо узла вдоль стрелок, вернуться в тот же узел. Дерево зависимостей обычно используется в описаниях языков со свободным порядком слов (в частности, русского). Стрелки дерева зависимостей обычно

помечаются символами синтаксических отношений (предикативное, определительное и т.п.).

2. Трансформационная грамматика [225] (грамматика деревьев) служит не для
порождения предложений, а для преобразования деревьев, интерпретируемых
как деревья подчинения или деревья составляющих, например грамматика -
система правил преобразования деревьев, интерпретируемых как «чистые»
деревья подчинения предложений (без линейного порядка слов). В рамках этой
грамматики существуют три уровня описания - правила непосредственно
составляющих, трансформационные правила и морфологические правила, а
также следующие допущения:

синтаксическая система может быть разбита на ряд подсистем, одна из которых исходная (ядерная), остальные - производные.

ядерное предложение описывает элементарные ситуации, а класс ядерных предложений - все множество элементарных ситуаций.

любой сложный синтаксический тип можно получить при применении упорядоченного набора обязательных и факультативных трансформаций к ядерному предложению.

Представление синтаксической структуры предложения состоит в указании ядерного типа, лежащего в основе предложения и трансформаций, которые к нему применялись, а также их последовательности. Этот метод явился основой порождающей грамматики Н. Хомского.

3. Порождающая грамматика Н. Хомского [206] представляет собой
упорядоченную систему Г = (V,W,n,R), где V и W - непересекающиеся
конечные множества - основное (терминальное) и вспомогательное
(нетерминальное), П - элемент W, называемый начальным символом и R -
конечное множество правил. Множество тех цепочек из основных символов,
которые выводимы в Г из ее начального символа, называют языком,
порождаемым грамматикой Г и обозначают ЦГ). Чаще всего основные
символы интерпретируются как слова, вспомогательные - как символы
грамматических категорий, начальный символ - как символ категории

«предложение». Формально в общем виде правила трансформационной грамматики имеют вид А => Z / X-Y, т.е. являются правилами подстановки, указывающими, что символ А преобразуется в цепочку символов Z, когда находится в окружении X слева и Y справа.

4. Реляционная модель [219], в основе которой лежат понятия синтаксических отношений и их преобразований. Эта модель, применяемая к разнотипным языкам, отводит подлежащему среди других именных членов предложения особый статус.

Моделями предложения занимается также доминационная грамматика, которая порождает множество цепочек, интерпретируемых обычно как предложения и вместе с их синтаксическими структурами в виде дерева зависимостей, и грамматики Монтегю, которые одновременно описывают как синтаксическую, так и семантическую структуры предложения с использованием сложного математико-логического аппарата (так называемой интенциональной логики).

Принимая во внимание все вышесказанное о лингвистических моделях, мы полагаем, что целью нашей работы, в отношении главных членов предложения в германских и романских языках, следует выбрать построение функциональной модели речевой деятельности. При этом нам представляется, что в попытке сопоставить реальным лингвистическим объектам некую формально-логическую модель, эта модель должна быть аналитической и предполагать наличие обратной по отношению к ней синтетической модели.

Тем самым, одной из конкретных задач работы становится собственно построение логической формализованной модели главных членов предложения в германских и романских языках. Эта задача перекликается, в некотором отношении, с задачей отыскания смысловых центров сказуемого и подлежащего, поскольку любая модель, будучи ограниченной совершенно определенным объемом, позволит определить и объем главных членов предложения. Модель главных членов предложения может оказаться также весьма полезной для различения не только подвидов, но и типов сказуемого и

зо подлежащего. Наконец, в общей модели взаимосвязь сказуемого и подлежащего станет различимой более отчетливо.

Поскольку построение модели главных членов предложения априори связано с изучением категориальных особенностей глагольного времени, отметим, что в современном зарубежном языкознании значительное распространение получила реинтерпретация традиционной теории времен, предложенная X. Рейхенбахом [247]. В этом подходе предлагается оперировать тремя понятиями: момент события (Е - от англ. event), момент речи (S - от англ. speech) и момент референции, соотнесения (R - от англ. reference). Последний может совпадать с моментом события (например, в простом прошедшем времени английского языка, в будущем времени) или с моментом речи (в английском Present Perfect) или с тем и другим моментом сразу (в настоящем времени), или не совпадать ни с тем, ни с другим (например, в плюсквамперфекте, в котором все три момента выстраиваются в последовательности E-R-S). Близкую систему с другой символикой предложил У.Э. Булл [199]. Модель X. Рейхенбаха находит свое основное применение в рамках генеративной лингвистики, например, в «функциональной порождающей грамматике» (П. Сгалл, Я. Паневова) [255] и в «расширенной стандартной теории» (Н. Хомский, Д. Хорнштейн) [227].

Для любой модели, в том числе лингвистической, чрезвычайно важна ее интерпретация. Так, Б. Рассел отмечал, что к вопросу об интерпретации незаслуженно относились с пренебрежением. Пока мы остаемся в области математических формул, все кажется определенным, но когда мы стараемся интерпретировать их, оказывается, что эта определенность в какой-то степени иллюзорна. Пока этот вопрос не выяснен, мы не можем сказать с какой-либо точностью, что, собственно, утверждает та или иная конкретная наука [132].

До тех пор, пока интерпретация той или иной лингвистической модели не исследована, сама модель остается чистой фикцией. В самом деле, доказательства, полученные дедуктивным путем, сколь бы безукоризненными они ни были с логической точки зрения, еще ничего не говорят о свойствах

реального языка, описываемого моделью [82]. Только в том случае, если выполняются определенные соответствия между оригиналом и моделью [57], мы можем говорить о доказательности модели.

В условиях стремительного развития сопоставительного языкознания, вступающего во все более тесную взаимосвязь с типологическим и сравнительно-историческим языкознанием, интерпретация лингвистической модели, основанная на достижениях типологических и сравнительно-исторических исследований, представляется нам весьма интересной. Отсюда вытекает другая конкретная задача работы - лингвистическая интерпретация формально-логической модели главных членов предложения в историко-типологическом плане.

Историко-типологическая интерпретируемость лингвистической модели может иметь важное значение для разработки методик обучения языкам. Если в результате интерпретации модель становится доказательной, мы получаем полное право пользоваться этой моделью в процессе преподавания. Более того, если посредством модели удается свести знания учащихся к логичной системе, правомочность использования такой модели в процессе преподавания становится бесспорной [252]. Лингвистические модели помогают преодолеть разрыв между методикой обучения языкам и теоретическим языкознанием. Так, Л.В. Щерба, предвосхищая появление в лингвистике функциональных аналитических моделей речевой деятельности, отмечал, что выведение из данных в опыте фактов «речи» («parole») общего, т.е. «языка как системы» («langue»), является, как всякое обобщение единичных фактов, одной из основных целей, к которой стремится каждая наука: вопрос о причинных связях явлений может с успехом ставиться лишь в той мере, в которой продвинут процесс обобщения частного. Кроме того, задача эта является самой трудной в лингвистике; если бы это было иначе, мы давно бы имели прекрасные грамматики... У нас не только нет этого..., но мы даже не знаем, как должны выглядеть в идеале эти грамматики [182]. Отдавая себе отчет в том, что предпринимаемое нами построение модели речевой деятельности охватывает

эту деятельность лишь в части соотнесения действия и предметности, характеризуемых определенными свойствами, с временным и пространственным планом, мы считаем, тем не менее, что перед нами могла бы быть поставлена еще одна конкретная задача работы - разработка формальнологического подхода к преподаванию различных германских и романских языков в части грамматического раздела «главные члены предложения». Данное исследование, однако, предполагается выдержать в теоретическом русле, а применение результатов разработки теории мы намерены освещать в публикациях учебно-методического характера.

В качестве языкового материала мы выбираем материал немецкого, английского и французского языков, основываясь на наблюдениях за речевой деятельностью носителей этих языков. Также, насколько это является необходимым в рамках предпринятой лингвистической интерпретации, мы будем использовать материал других языков германской и романской групп и окружающих их диалектов. Выбор вышеуказанных языков обусловлен следующими соображениями. В некоторых странах со специфической историей складываются уникальные языковые ситуации. Так, в Канаде сосуществуют английский и французский, в Швейцарии - французский и немецкий. Языковые ситуации в этих странах характеризуются различными признаками, количественными, качественными и оценочными, и эти признаки широко используются для построения функциональной (социолингвистической) типологии. По количественному признаку в Швейцарии относительно равновесная языковая ситуация, а в Канаде - неравновесная. По качественному признаку в Канаде и Швейцарии языковая ситуация гомогенная. По оценочному признаку в Швейцарии диглоссная языковая ситуация, а в Канаде -недиглоссная. Нам представляется, что функциональная типология является равноценным партнером типологии структурной, изучающей организацию языка как системы, и для предпринимаемой в нашей работе историко-типологической интерпретации модели будет весьма интересным рассмотреть

точки соприкосновения различных, но парных языковых структур в формальнологическом плане [127].

Для решения задач работы в отношении предмета исследования, изыскиваемого в избранном языковом материале, из всего многообразия методов лингвистического анализа мы отдаем предпочтение методу моделирования, сопоставительному методу и сравнительно-историческому методу, руководствуясь следующими соображениями.

Сущность метода моделирования в общенаучном плане заключается в том, что строится некоторая последовательность абстрактных схем, которые должны явиться более или менее близкой аппроксимацией данных конкретной действительности. Метод моделирования в лингвистике есть метод, при котором исследователь исходит из некоторых наиболее общих черт конкретных языков, формулирует некоторые гипотезы о строении языка как абстрактной семиотической системы, а затем устанавливает, в каком отношении находятся следствия из этих гипотез и факты реальных языков, описываемые конкретными лингвистическими дисциплинами. Построение моделей - не только одно из средств отображения языковых явлений и процессов, но и объективный практический критерий проверки истинности наших знаний о языке. Применяясь в органическом единстве с другими методами изучения языка, моделирование выступает как средство углубления познания скрытых механизмов языковой деятельности, его движения от относительно примитивных моделей к более содержательным моделям, полнее раскрывающим сущность языка [43,219].

Сопоставительный метод - исследование и описание языка через его системное сравнение с другим языком с целью прояснения его специфичности. Сопоставительный метод направлен, в первую очередь, на выявление различий между двумя сравниваемыми языками и поэтому называется также контрастивным, составляя основу контрастивной лингвистики [189]. Сопоставление как разновидность сравнительного изучения языков отличается от других видов лингвистического сравнения, хотя в целом сопоставительный

метод смыкается с общими принципами типологии, будучи применимым к языкам независимо от их генетических отношений; в сущности, сопоставительный метод отличается от общетипологических и характерологических подходов не спецификой приемов, а задачами исследования [251]. Он особенно эффективен применительно к родственным языкам, так как их контрастные черты проступают наиболее ярко на фоне сходных черт. В этом отношении сопоставительный метод приближается к сравнительно-историческому методу [20,158], будучи в известном смысле его обратной стороной: если сравнительно-исторический метод базируется на установлении соответствий [187], то сопоставительный метод - на установлении несоответствий, причем нередко то, что диахронически является соответствием, синхронически предстает как несоответствие. Типологию и сравнительно-историческое языкознание считают двумя основными подходами к изучению языка, причем в типологии, в отличие от сравнительно-исторического языкознания, понятие соответствия не является обязательно двуплановым (в форме и значении) и может ограничиваться только формой или только значением сопоставляемых единиц [66,205].

Сравнительно-исторический метод - совокупность приемов и процедур историко-генетического исследования языковых семей и групп, а также отдельных языков, используемая в сравнительно-историческом языкознании для установления исторических закономерностей развития языков. Сравнительно-исторический метод - важнейший инструмент познания истории языков. С помощью сравнительно-исторического метода прослеживается диахроническая эволюция генетически близких языков на основе доказательства общности их происхождения. Основной целью сравнительно-исторического метода является воссоздание модели праязыковых состояний отдельных семей и групп родственных языков мира, их последующего развития и членения на самостоятельные языки, а также построение сравнительно-исторических описаний (грамматик и словарей). Приемы и процедуры сравнительно-исторического метода базируются на системном анализе,

поскольку сравнению подлежат не частные явления, а языковые системы [96,226].

Современные тенденции в лингвистике характеризуются отказом от исключительности того или иного метода, стремлением сочетать и комбинировать различные общенаучные и лингвистические методы. Поэтому рассмотренные выше методы применяются нами в совокупности, особенно на этапах лингвистической (историко-типологической) интерпретации формальнологической модели главных членов предложения в германских и романских языках. Возможно, продуктивное сочетание именно этих трех методов лингвистического исследования приведет в будущем к созданию теорией языка «универсальной грамматики» [210], объединяющей в формально-логических моделях все достижения историко-типологического языкознания и поверяющей все наши знания о языке. В нашей работе рассматривается ряд синтаксических и морфосинтаксических структур естественного языка, образованных от глагольных и субстантивных единиц и причисляемых нами к главным и некоторым второстепенным членам предложения. Пересматриваются и перерабатываются традиционные грамматические категории определенности / неопределенности, вида и залога. В образующихся членах предложения выявлены элементы, подчиняющиеся предустановленному порядку слов. Научная новизна работы заключается в том, что:

1. В ней впервые делается попытка дать полное и систематизированное исследование конструкций, имеющих отношение к главным членам предложения в германских и романских языках;

2. Отправной точкой настоящего анализа, в отличие от других исследований структуры главных членов предложения, является все разнообразие языкового материала, охватываемое конструкциями, в состав которых входят лексически десемантизированные части речи;

3. Интерпретационный уровень анализа, являющийся основным для исследовательской части работы, позволил не только выявить особую роль лексически десемантизированных частей речи в деле организации языковой

ткани, но и по-новому объяснить такие особенности исследуемых конструкций, которые наблюдались, но не получили удовлетворительного объяснения в рамках традиционной грамматики; 4. Конечной точкой настоящего анализа явилось создание качественного иного подхода к изучению взаимоотношений сказуемого и подлежащего, который, в сравнении с традиционными подходами, обладает большей объяснительной силой. Теоретическая и практическая ценность полученных результатов состоит в том, что они дают надежный инструмент не только для описания, но и для объяснения всего разнообразия конструкций сказуемого и подлежащего (в том числе допускающих в свой состав лексически десемантизированные части речи) в германских и романских языках, восполняя тем самым существенный -учитывая конституирующую роль сказуемого и подлежащего в производстве предложения - пробел в современной теории языка. Таким образом, основные выводы и положения работы могут быть использованы в курсах теории языка, грамматики германских и романских языков в ВУЗах, в спецкурсах по структурной типологии и категории глагольного времени, а также на практических занятиях по немецкому, английскому и французскому языкам при обучении более глубокому пониманию иностранной речи и текста, говорению на иностранном языке и переводу с иностранного языка и на иностранный язык. В этом последнем аспекте результаты исследования используются кафедрой иностранных языков гуманитарного факультета Санкт-Петербургского государственного электротехнического университета при обучении студентов, изучающих шведский язык как третий иностранный (параллельно с английским и немецким). Практическая ценность результатов исследования и проводимого в нем формально-логического подхода подтверждается также и тем, что в настоящее время с их использованием кафедрой иностранных языков гуманитарного факультета С.-Петербургского ГЭТУ ведется разработка лекционных курсов «Теоретическая грамматика» и «Методы формализации естественных языков».

На защиту выносятся следующие основные положения диссертации:

4. Давно предложенная и в течение длительного времени развиваемая классификация типов и подвидов сказуемого и подлежащего в германских и романских языках не всегда подтверждается языковым материалом и имеет слабые стороны как с теоретической, так и с практической точек зрения. Предлагаемые в различных работах критерии отнесения синтаксических конструкций к сказуемому или подлежащему не убедительны. Все это позволяет предположить, что случаи сказуемого и подлежащего в германских и романских языках подчинены качественно иной модели и представляют собой одну и ту же конструкцию - семифинитив, зафиксировавшийся в уточнителе;

5. Явление лексической десемантизации, весьма характерное для временных / пространственных уточнителей, связано с их способностью сопрягать семифинитивы глагольных / субстантивных единиц с физическими временем / пространством;

6. Сказуемое и подлежащее образуются с учетом типа производимого предложения;

7. В сказуемом и подлежащем проявляются временной и пространственный элементы соответственно. Эти элементы упорядочиваются в производимом предложении с учетом его типа;

8. В вопросительных предложениях германских и романских языков порядок временного / пространственного элементов сказуемого / подлежащего всегда обратный.

9. Существует принципиальная возможность совместного рассмотрения категорий определенности-неопределенности субстантива и вида глагола в рамках одной и той же модели.

Семифинитивы

Словарный образ глагольной или субстантивной единицы, прежде чем стать языковым, должен возвестись в промежуточный образ, называемый нами семифинитивом. В реальном представлении семифинитив ненулевой лексической единицы состоит из слова или нескольких слов и может быть простым или сложным. Если при возведении в семифинитив словарный образ глагольной или субстантивной единицы не пополняет свой состав другими словами, семифинитив считается простым, а если пополняет - семифинитив считается сложным. Реальное представление семифинитива нулевой глагольной или субстантивной единицы невозможно. В виртуальном представлении семифинитив как ненулевой, так и нулевой единицы состоит из стенки и внутренней полости, обладает определенной прочностью и тем или иным внутренним временем / внутренним пространством и имеет поэтому тот или иной объем. Внутреннее время присуще семифинитиву глагольной единицы, а внутреннее пространство -семифинитиву субстантивной единицы. Мы полагаем, что стенка семифинитива является средоточением его прочности, а внутренняя полость -средоточением его внутреннего времени / внутреннего пространства. Сообразуясь с предположениями физической науки о многослойное времени / пространства точнее будет сказать, что во внутренней полости семифинитива сосредоточена часть слоя внутреннего времени / внутреннего пространства. Внутренней полостью и стенкой семифинитив глагольной / субстантивной единицы может быть строго или нестрого развернут к плану настоящего / верхнему плану или к плану прошедшего / нижнему плану. Верхний и нижний планы, не имеющие в естественных языках никакого выражения, являются для нас необходимой абстракцией. План настоящего / верхний план и план прошедшего / нижний план относятся к промежуточным и языковым образам, объединяя их во времени и пространстве. Слово или несколько слов семифинитива ненулевой единицы можно обобщенно представить в распределении по стенке и внутренней полости. Непреобразованное слово семифинитива ненулевой глагольной единицы распределено в стенке, а все остальные - во внутренней полости. Все слова семифинитива ненулевой субстантивной единицы распределены в стенке; внутренняя полость пуста. Семифинитив нулевой глагольной / субстантивной единицы обобщенно представляет собой пустые внутреннюю полость и стенку, поскольку никакие слова в них не распределены. Количество возможных семифинитивов глагольной единицы ограничено. Их семь, и изображены они могут быть следующим списком: v be ving have II(v) have been ving be II(v) be being II(v) have been II(v), где v - некая глагольная единица v, способная пребывать в любом из семи семифинитивов; II(v) - причастие II от глагольной единицы v. Глагольная единица, являющаяся нерасширенным или расширенным глаголом be, способна пребывать только в любом из первых трех семифинитивов: be be being have been over Глагольная единица, являющаяся нерасширенным или расширенным глаголом have, способна пребывать в любом из семи семифинитивов: have be having breakfast have had have been having be had be being had have been had Некоторые глагольные единицы, например, give over, способны также пребывать в любом из семи семифинитивов: give over be giving over have given over have been giving over be given over be being given over have been given over Некоторые глагольные единицы, например, live, способны пребывать только в любом из первых четырех семифинитивов: live be living have lived have been living Способность I неспособность той или иной глагольной единицы пребывать в любом из семи семифинитивов определяется возможностью / невозможностью возобладания глагольной единицы над субстантивной. Особенности этого возобладания будут рассмотрены ниже. В реальном представлении простой семифинитив глагольной единицы не имеет отличий от словарного образа этой единицы.

Уточнители

Промежуточный образ глагольной / субстантивной единицы, главной или второстепенной, возводится в языковой образ посредством уточнителей, представляющих собой языковые образы некоторых специфичных единиц. На данном этапе мы будем различать временные, пространственные и ориентационные уточнители, которые могут быть как несуррогатными, так и суррогатными. В реальном представлении несуррогатный или суррогатный уточнитель, всегда простой, состоит из слова, которое может иногда аффиксироваться. В виртуальном представлении несуррогатный или суррогатный уточнитель состоит из внешней полости, несуррогатной или суррогатной, и обладает тем или иным внешним временем / внешним пространством. Внешнее время присуще временному уточнителю, внешнее пространство пространственному уточнителю; ориентационному уточнителю присуще как внешнее пространство, так и внешнее время. Внешняя полость уточнителя является средоточением его внешнего времени / внешнего пространства. Сообразуясь с предположениями физической науки о многослойности времени / пространства точнее будет сказать, что во внешней полости уточнителя сосредоточены слои внешнего времени / внешнего пространства. Слово уточнителя, в т.ч. аффиксирующееся, можно обобщенно представить в распределении по внешней полости. Количество временных уточнителей ограничено. Их шестнадцать и изображены они могут быть следующим списком: d / d е \ d d о\ о s) " і do (does) - did shall (will) - should (would) [ can - could ] [ must - must ] [ may - might ] Часть временных уточнителей взята в квадратные скобки по причине неабсолютности этих уточнителей, о чем мы будем говорить ниже. Отметим только, что эти уточнители имеют лексические значения. Количество пространственных уточнителей ограничено. Их три и изображаются они следующим списком: t е е h г there it Количество ориентационных уточнителей ограничено. Их не более десятка, и изображены они могут быть, весьма приблизительно, следующим списком: / \ п (рр) ; І в» где рр - любой предлог. Внешнее время / внешнее пространство уточнителей. Классы. В зависимости от внешнего времени / внешнего пространства несуррогатных временных / пространственных и ориентационных уточнителей мы будем различать три класса. По возрастанию внешнего времени / внешнего пространства классы могут быть изображены следующим списком: - Класс слабых уточнителей. Внешнего времени / внешнего пространства средне. Слабыми уточнителями являются: временные уточнители d0(d0es) - V пространственный уточнитель Vre, ориентационные уточнители (рр) ; Vg - Класс сильных уточнителей. Внешнего времени / внешнего пространства много. Сильными уточнителями являются: временные уточнители do (does) - did, пространственный уточнитель there. - Класс сверхсильных уточнителей. Внешнего времени / внешнего пространства очень много. Сверхсильными уточнителями, за исключением неабсолютных, являются: временные уточнители shall (will) - should (would). Пространственный уточнитель it, как будет показано далее, является суррогатным сверхсильным, замещает собой несуррогатный сверхсильный пространственный уточнитель, но не может быть отнесен к классу несуррогатных сверхсильных уточнителей. Предположим, что внешняя полость, являющаяся средоточением внешнего времени / внешнего пространства, не претерпевает увеличений или уменьшений при возрастании или убывании внешнего времени / внешнего пространства. Тогда в отношении классов можно говорить о различной концентрации внешнего времени / внешнего пространства. Мы, в частности, принимаем, что если внешнего времени / внешнего пространства средне, то оно рассеяно, если его много, то оно концентрировано, а если очень много, то оно переконцентрировано. Тем самым, обобщенное представление слабых, сильных и сверхсильных уточнителей в своем графическом изображении становится более наглядным: do(Vs) - diVhY,(PP)???;Vg (слабыеуточнители).

Внезалоговые семифинитивы

Огромное количество глаголов в германских и романских языках позволяют себя расширить [62,70]. Расширениями могут служить словарные и языковые образы любых единиц. Словарные и языковые образы различных единиц встречаются также в сложных семифинитивах субстантивных единиц, но эти образы распределены в стенках семифинитивов. Расширенный глагол, возводясь в простой или сложный семифинитив, всегда распределяет свое расширение во внутреннюю полость семифинитива. Поэтому зависимость повреждений семифинитива от прочности интересна не столько в случае уточненного семифинитива некой единицы, распределенного в стенку семифинитива субстантивной единицы, сколько в случае уточненного семифинитива некой единицы, распределенного во внутреннюю полость семифинитива глагольной единицы. В первом случае, если семифинитив субстантивной единицы по каким-либо причинам потеряет прочность, будет потеряна и информация о прочностной истории уточненного семифинитива некой единицы. В втором случае, если семифинитив глагольной единицы по каким-либо причинам потеряет прочность, информация о прочностной истории уточненного семифинитива некой единицы сохранится. Следует отметить также, что при уточнении семифинитива расширенного глагола слабым уточнителем, расширение, разумеется, не повреждается. Приведем примеры расширенных глаголов: camp out, fly into pieces, have a walk, be clever. Расширенные глаголы, однако, не всегда представляют собой подобные устойчивые словосочетания - расширения могут быть весьма специфичными, например: see myself, hear him, help people, know such things. Семифинитивы расширенных глаголов нередко бывают внезалоговыми. Некоторые специфические единицы пребывают ныне в ЯЗЫКОВЫХ образах, которые признаны нами временными и пространственными уточнителями. По существу, эти образы являют собой времена и пространства единиц, оказавшихся способными к временному и пространственному уточнениям. История превращения времен и пространств уточняющих единиц во временные и пространственные уточнители была чрезвычайно сложной и представляет, поэтому, особый интерес. Мы предприняли свою попытку рассмотреть и осмыслить историю становления временных и пространственных уточнителей. Нас заинтересовала, прежде всего, совместность некоторых временных функций, наблюдаемая в простых временах любых глаголов в индоевропейских языках. Простое настоящее время любых глаголов во всех индоевропейских языках употребляется для передачи как временных действий, соотнесенных с планом настоящего (временная функция), так и вневременных действий, соотнесенных совместно и с планом настоящего, и с планом прошедшего (вневременная функция). Простое прошедшее время любых глаголов во всех индоевропейских языках употребляется для передачи как временных действий, соотнесенных с планом прошедшего (временная функция), так и вневременных действий, соотнесенных с планом прошедшего (полувневременная функция). Бесценный материал для наших размышлений дали нам претерито-презентные глаголы, сохранившиеся поныне во всех индоевропейских языках (и наиболее отчетливо в германских). История становления ориентационных уточнителей представляет собою, по существу, историю падежей и поэтому достоверно неизвестна. Хорошо исследованы причины исчезновения падежей, но не причины их появления. Интересно отметить, что Аристотель называл падежами как формы существительного, так и (временные) формы глагола [159], что, собственно, повторяется и в наших взглядах - семифинитивы, захватываясь уточнителями, фактически принимают падеж, прямой или непрямой. История становления сверхсильных временных уточнителей. История становления сверхсильных временных уточнителей являет собой историю становления простых времен (презенса и претерита) претерито-презентных глаголов. Известно, что презенс претерито-презентных глаголов образован от ПП формы, входившей прежде в состав древнейшего простого прошедшего времени глаголов сознания (ПП - план прошедшего) присоединением к ней ПН значения (ПН - план настоящего). Претерит претерито-презентных глаголов образован от презенса претерито-презентных глаголов присоединением к нему дентального суффикса. Традиционно становление презенса претерито-презентных глаголов объясняют первоначальным перфектным значением древнейшего простого прошедшего времени глаголов сознания [55,91,95,241,249,259]. С нашей точки зрения, становление простых времен претерито-презентных глаголов было обусловлено, в том числе, предрасположенностью индоевропейского праязыка к сохранению, в развитии (вневременных) видов во времена, возможности передачи вневременных, гномических действий. Этому становлению способствовало не только перфектное значение древнейшего простого прошедшего времени глаголов сознания, но и модальное значение их простых времен, обеспечивающее сочетаемость этих времен с семифинитивами главных глаголов. Пребывание главных глаголов в заведомо вневременных (по внешнему времени) семифинитивах могло облегчить процесс «назначения» этим глаголам простых времен, пригодных для употребления как во временной, так и во вневременной / полувневременной функциях.

Залоговые и внезалоговые семифинитивы

Залоговые семифинитивы и главная пара. семифинитивы главной глагольной единицы v: v, haben II(v), sein II(v) , sein II(v), werden II(v), sein worden II(v), где II(v) - причастие II от главной глагольной единицы v; II(v) - причастие II от непереходной главной глагольной единицы v, семифинитивы главной субстантивной единицы s: s, х s (у), где х и у - словарные и языковые образы любых единиц. Главную пару, в которой глагольная единица возобладает над субстантивной, можно возводить в следующие семифинитивы: s: s, х s (у) t v: sein II(v), werden II(v), sein worden II(v) Главную пару, в которой субстантивная единица возобладает над глагольной, можно возводить в следующие семифинитивы: s: s, х s (у) I v: v, haben II(v), sein II(v) Внезалоговые семифинитивы. примеры семифинитивов уточняющих глагольных единиц: werden, sehen, horen, lassen, helfen, bleiben, gehen и т.д. haben gewollt, haben gekonnt, haben gesehen, haben gehort, haben gelassen, haben geholfen, sein geblieben, sein gegangen и т.д. примеры семифинитивов уточняющих субстантивных единиц: es Связь прочности семифжитивов с их силой, слабостью и сверхслабостью. прочность 6: простые и сложные семифинитивы местоимений ich, du, man, sie, er, es, wir, ihr, die, der, das, diese, dieser, dieses, jene, jener, jenes; прочность 5: простые и сложные семифинитивы любых субстантивных единиц, кроме инфинитивов и местоимений ich, du, man, sie, er, es, wir, ihr, die, der, das, diese, dieser, dieses, jene, jener, jenes; прочность 4: простые семифинитивы правильных глагольных единиц; прочность 3: простые семифинитивы неправильных глагольных единиц, кроме нерасширенных или расширенных глаголов sein и haben; прочность 2: простой семифинитав нерасширенного или расширенного глагола haben; прочность 1: простой семифинитав нерасширенного или расширенного глагола sein и сложные семифинитивы любых глагольных единиц; прочность 0: простые и сложные семифинитивы инфинитивов; прочность -1: простые и сложные семифинитивы ничтожной субстантивной единицы, недоступны человеческому восприятию. английский язык Залоговые семифинитивы и главная пара. семифинитивы главной глагольной единицы v: v, be ving, have II(v), have been ving, be II(v), be being II(v), have been II(v), где II(v) - причастие II от главной глагольной единицы v, иногда непереходной. семифинитивы главной субстантивной единицы s: s, х s (у), где х и у - словарные и языковые образы любых единиц. Главную пару, в которой глагольная единица возобладает над субстантивной, можно возводить в следующие семифинитивы: s: s, х s (у) t v: be II(v), be being II(v), have been II(v) Главную пару, в которой субстантивная единица возобладает над глагольной, можно возводить в следующие семифинитивы: s: s, х s (у) і v: v, be ving, have II(v), have been ving Внезалоговые семифинитивы. примеры семифинитивов уточняющих глагольных единиц: see, hear, let, help и т.д. have seen, have heard, have let, have helped и т.д. примеры семифинитивов уточняющих субстантивных единиц: it Связь прочности семифинитивое с их силой, слабостью и сверхслабостью. прочность 6: простые и сложные семифинитивы местоимений I, you, one , she, he, it, we, they, this, that, these, those; прочность 5: простые и сложные семифинитивы любых субстантивных единиц, кроме инфинитивов, герундиев и местоимений I, you, one , she, he, it, we, they, this, that, these, those; прочность 4: простые семифинитивы правильных глагольных единиц; прочность 3: простые семифинитивы неправильных глагольных единиц, кроме нерасширенных или расширенных глаголов be и have; прочность 2: простой семифинитив нерасширенного или расширенного глагола have; прочность 1: простой семифинитив нерасширенного или расширенного глагола be и сложные семифинитивы любых глагольных единиц; прочность 0: простые и сложные семифинитивы инфинитивов и герундиев; прочность -1: простые и сложные семифинитивы ничтожной субстантивной единицы, недоступны человеческому восприятию. французский язык Залоговые семифинитивы и главная пара. семифинитивы главной глагольной единицы v: avoir II(v), etre II(v) , etre II(v), avoir ete II(v), где II(v) - причастие II от главной глагольной единицы v; II(v) - причастие II от непереходной главной глагольной единицы v, семифинитивы главной субстантивной единицы s: s, х s (у), где х и у - словарные и языковые образы любых единиц. Главную пару, в которой глагольная единица возобладает над субстантивной, можно возводить в следующие семифинитивы: s: s, х s (у) т v: etre II(v), avoir ete II(v) Главную пару, в которой субстантивная единица возобладает над глагольной, можно возводить в следующие семифинитивы: s: s, х s (у) і v: v, avoir II(v), etre II(v) Внезалоговые семифинитивы.

Похожие диссертации на Формально-логическая модель главных членов предложения в германских и романских языках

Когнитивная модель сложносочиненного предложенияДавыдова Елена Ивановна

Фразеологизированные сложноподчиненные предложения в системе языка: структурно-семантический, этимологический и фразеологический аспектыОстапенко Анна Игоревна

Односоставные активно-процессные предложения русского языка и их английские эквиваленты Сазонова Елена Сергеевна

Фразеологизация сложноподчинённых предложений разноструктурных языков как когнитивно-синтаксическая проблемаАглеева Зухра Равильевна

Синтаксис простого предложения в языке аналитического типа (на материале языка coco)Фофана, Мори-Саиду

Сирконстантные компоненты предложения в изолирующем языке (на материале языка бамана)Диарра, Мунтага

Функционирование простого двусоставного предложения в научной речи русского языка сопоставительно с узбекскимФайзуллаева, Шахло Ахмеджановна

Способы актуального членения простого предложения в башкирском и английском языкахКлишев, Ильдус Губайдуллович

Соотношение системно-языкового и речевого аспектов категории персональности в русском и испанском языках : (На материале односоставных глагольных предложений с определенно-личной семантикой)Бессарабова, Галина Андреевна

Коммуникативная структура простого предложения в английском и русском языкахДацко Татьяна Федоровна