Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретико-методологические основы анализа идиодискурса литературной личности в лингвориторической парадигме: аспект дискурсивных стратегий (А.И. Солженицын) 11
1.1. Литературная личность А.И. Солженицына с позиций лингвориториче-ского подхода к анализу писательского идиодискурса 11
1.2. Лингвориторическая компетенция и тип идеоречецикла в структуре литературной личности А.И. Солженицына как основа ее системы дискурсивных стратегий 38
1.3. Документально-художественный синтез как дискурсивная стратегия особого типа в лингвориторической парадигме: текст «Архипелаг ГУЛаг» 64
Выводы по первой главе 94
Глава 2. Лингвориторический инструментарий реализации дискурсивной стратегии документально-художественного синтеза и ее функции в тексте произведения «Архипелаге ГУЛаг» 96
2.1. Инвентивная тактика дискурсивной стратегии документально-художественного синтеза: содержательно-идеологическая платформа текста «Архипелаг ГУЛаг» 96
2.2. Диспозитивная тактика дискурсивной стратегии документально-художественного синтеза: общая архитектоника и частные композиционные решения в тексте произведения 126
2.3. Элокутивная тактика дискурсивной стратегии документально-художественного синтеза: самопрезентация литературной личности А.И. Солженицына на уровне вербализации 156
Выводы по второй главе 185
Заключение 188
Библиография 197
- Литературная личность А.И. Солженицына с позиций лингвориториче-ского подхода к анализу писательского идиодискурса
- Документально-художественный синтез как дискурсивная стратегия особого типа в лингвориторической парадигме: текст «Архипелаг ГУЛаг»
- Инвентивная тактика дискурсивной стратегии документально-художественного синтеза: содержательно-идеологическая платформа текста «Архипелаг ГУЛаг»
- Элокутивная тактика дискурсивной стратегии документально-художественного синтеза: самопрезентация литературной личности А.И. Солженицына на уровне вербализации
Введение к работе
Актуальность проблемы исследования обусловлена недостаточной изученностью идиодискурса А.И. Солженицына в целом и произведения «Архипелаг ГУЛаг» в частности, в то время как проза А.И. Солженицына, по авторитетным оценкам, составила новую эпоху в развитии современного русского литературного языка [Бродский 1999, Чуковская 2008 и др.]. Избранный текст является своеобразным памятником тому русскому языку, который символизирует противостояние «тоталитарному языку» [Купина 1995] и советскому официальному дискурсу [Кронгауз 1994, Лассан 1995, Маркштайн 1995, Михеев 1991 и др.]. Жанр «художественного исследования» (по авторскому определению), охватывающего период с 1918 по 1956 гг., позволяет проникнуть в античеловеческую суть сталинских репрессий как бы «с другой стороны» русского национального макродискурса. Противоречивость оценок творческого пути А.И. Солженицына заставляет вновь обращаться к текстам писателя, который «знал жизнь во всей ее совокупности, видел ее насквозь, сердцем ощущал духовную иерархию бытия и жил болями мира и России» [Кублановский 2008: 6]. Значимость темы исследования определяется анализом столь уникального произведения, каковым является «Архипелаг ГУЛаг» А.И. Солженицына, в интегративной лингвориторической парадигме, которая позволяет рассматривать писателя как литературную личность – высшую форму креативности языковой личности – и особенности авторского воплощения этоса, логоса и пафоса в универсальном идеоречевом цикле «от мысли к слову» в рамках реализации определенной дискурсивной стратегии.
Объект изучения – литературная личность А.И. Солженицына и текст произведения «Архипелаг ГУЛаг» как «опыта художественного исследования»; предмет – особая дискурсивная стратегия литературной личности, интегрирующей документальное и художественное начала в системе лингвориторических средств их комплексной реализации.
Цель исследования – выявить лингвориторический инструментарий реализации дискурсивной стратегии документально-художественного (ДХ) синтеза в тексте произведения А.И. Солженицына «Архипелаг ГУЛаг».
Поставленная цель обусловила решение следующих задач:
– определить теоретико-методологические основы анализа идиодискурса А.И. Солженицына как литературной личности в лингвориторической парадигме;
– обосновать понятие ДХ синтеза как дискурсивной стратегии особого типа в качестве основы лингвориторического исследования текста произведения «Архипелаг ГУЛаг»;
– выявить лингвориторические особенности дискурсивной стратегии ДХ синтеза в «Архипелаге ГУЛаг» на уровнях ее инвентивной, диспозитивной, элокутивной реализации;
– определить функции дискурсивной стратегии ДХ синтеза в тексте произведения как «лингвориторического орудия» борьбы с тоталитаризмом.
Гипотеза исследования: текст произведения А.И. Солженицына «Архипелага ГУЛаг» является продуктом ДХ синтеза как особой дискурсивной стратегии литературной личности писателя – борца с тоталитарным режимом, «летописца-трибуна», реализуемой с помощью специфическим образом организованного комплекса взаимообусловленных лингвориторических средств.
Материалом исследования послужили тексты «Архипелага ГУЛаг» А.И. Солженицына, выступлений, статей писателя; биографические источники; филологические работы о творчестве А.И. Солженицына.
Теоретико-методологическую основу исследования составили труды в области методологии филологической науки (М.М. Бахтин, В.В. Виноградов, Г.О. Винокур, Д.С. Лихачев, Ю.М. Лотман, Б.В. Томашевский, Ю.Н. Тынянов, В.Б. Шкловский и др.), антропоцентрической лингвистики, когнитивистики, прагмалингвистики, лингвистики текста, теории дискурса (Н.Д. Арутюнова, Г.И. Богин, И.Р. Гальперин, Г.А. Золотова, Ю.Н. Караулов, Д.М. Поцепня, К.Ф. Седов и др.), теории коммуникации (О.С. Иссерс, Е.В. Клюев, В.В. Красных и др.), риторики и неориторики (Н.А. Безменова, А.А. Волков, А.А. Ворожбитова, М.Л. Гаспаров, О.И. Марченко, А.К. Михальская, И.В. Пешков и др.); работы, посвященные творчеству А.И. Солженицына (Е.В. Белопольская, Т.В. Гегина, М.М. Голубков, Ж. Нива, Л.И. Сараскина, В.С. Синенко, В.А. Чалмаев и др.), исследования жанра документально-художественной прозы (Н.Б. Бозиева, Л.О. Гинзбург, А.В. Громова, А.В. Игнашов, Е.Г. Местергази, Т.Г. Симонова, Я.И. Явчуновский и др.).
В процессе исследования применялись следующие методы: системного анализа, категоризации понятий, герменевтико-интерпретационный, описательный, дистрибутивный, лингвориторический; использовались методики наблюдения, сопоставления, внеязыкового соотнесения, «вторичной реконструкции» (выявление лингвориторических параметров идиодискурса в корпусе работ о личности и творчестве А.И. Солженицына).
Научная новизна исследования заключается в том, что впервые комплексно охарактеризованы в лингвориторической парадигме творческий феномен А.И. Солженицына как литературной личности, особенности его идиодискурса, текст произведения «Архипелаг ГУЛаг»; введено в научный оборот терминологическое сочетание «документально-художественный синтез как дискурсивная стратегия» литературной личности, выполнена категориальная разработка соответствующего понятия с выделением сущностных признаков, типологических черт и функций с позиций лингвориторического подхода; раскрыты особенности реализации дискурсивной стратегии ДХ синтеза на уровнях инвентивной, диспозитивной, элокутивной тактик, в рамках которых инвентаризованы лингвориторические приемы синтезирования документального и художественного начал на примере идиодискурса «Архипелага ГУЛаг»; выявлены основные функции дискурсивной стратегии ДХ синтеза как вербализованного орудия борьбы с тоталитаризмом.
Теоретическая значимость обусловлена системной детализацией характеристик творческого феномена А.И. Солженицына согласно компонентам лингвориторического конструкта «литературная личность»: базовый компонент – языковая личность (ассоциативно-вербальная сеть, тезаурус, прагматикон); «риторский статус»; «художественно-эстетический статус»; лингвориторическая компетенция и механизмы ее реализации; тип идеоречецикла – на основе комплексного применения антрополингвистических, риторических, общефилологических концепций и подходов, их осмысления в качестве детерминант определенных дискурсивных стратегий; уточнением определений и взаимного соотношения понятий дискурс, идиодискурс, дискурсивная стратегия, документально-художественный синтез; разработкой общей классификации дискурсивных стратегий; обоснованием понятия «дискурсивная стратегия ДХ синтеза», его категориальной разработкой в лингвориторической парадигме, установлением типологии.
Положения, выносимые на защиту:
1. Документально-художественный (ДХ) синтез, детерминировавший сущностные характеристики текста «Архипелага ГУЛаг» как «опыта художественного исследования», максимально сконцентрированно выражает специфику функционирования литературной личности в драматические моменты истории народа и государства. ДХ синтез сознательно избран продуцентом в качестве лингвориторической стратегии выхода из принудительного ментального пространства советской идеологии в измерение Этоса, Логоса и Пафоса гуманистических ценностей. Авторское начало в тексте «Архипелаг ГУЛаг» как сфокусированное выражение творческой интенции литературной личности (высшей формы языковой личности), оппозиционной тоталитарному режиму, проявляет себя на уровне механизмов реализации лингвориторической компетенции: в инвентивной, диспозитивной и элокутивной тактиках дискурсивно-текстообразующего процесса; при этом собственно элокуция как вербализация референта выступает интегрирующим фактором, обеспечивая материально-языковую основу того органичного сплава, который образует инвентивно-диспозитивный каркас текста литературного произведения.
2. Органичное взаимодействие антиномических начал «документальное – художественное» на трех уровнях литературного произведения: тематическом, концептуальном, художественно-изобразительном – является результатом реализации особой дискурсивной стратегии, сознательно избранной и целенаправленно осуществляемой литературной личностью. Дискурсивная стратегия ДХ синтеза определяется как генеральная линия подбора и расположения текстового материала на основе органичного взаимодействия двух мыслеречевых стратегий литературной личности по отражению и интерпретации действительности (фактографическая фиксация // создание вымышленного образа), выстраивания на этой синергетической основе инвентивно-диспозитивного каркаса произведения с последующим влиянием художественных и документальных текстовых фрагментов на элокутивное наполнение дискурса. В «Архипелаге ГУЛаг» реализована оппозиционно-деятельностная дискурсивная стратегия ДХ синтеза равновесного типа.
3. Инвентивная тактика реализации дискурсивной стратегии ДХ синтеза в «Архипелаге ГУЛаг» в аспекте отбора фактов и документов, их оценки и интерпретации основана на достоверном воспроизведении истории, использовании обширного разножанрового документального материала. Инвенцию текста «Архипелаг ГУЛаг» определяют: 1) круг вопросов, поднимаемых автором, художником, историком и участником описываемых событий (причины возникновения системы насилия одной части общества над другой, понятия нравственности, исторической памяти, раскаяния и духовного очищения); 2) комплексная аргументация, использующая все основные типы доводов, различаемые риторикой: «к очевидному» (автор является участником описанных событий); логосные (рассуждения, умозаключения автора); этосные («к пониманию», «к состраданию», «к объединению»); пафосные («к раскаянию»); аргументы «к доверию» автору.
4. Диспозитивная тактика реализации дискурсивной стратегии ДХ синтеза в «Архипелаге ГУЛаг» представлена чередованием обобщающе-исторической и автобиографической линий; организацией обширнейшего жизненного материала согласно хронологии и тематике; дедуктивным структурированием текста, использованием специальных композиционных приемов, направленных на реализацию данной тактики (эпиграфы, примечания и др.). Специфика диспозитивной организации текста «Архипелага ГУЛаг» заключается в ее летописном характере, прерываемом апелляцией к предшествующей или последующей информации, моделированием репрезентируемой ситуации, выявлением причин описываемых явлений, приведением дополнительной информации, формулированием философских обобщений. С позиции коммуникативных регистров речи данная диспозитивная тактика литературной личности базируется на разнообразном соотношении временных линий, динамики сюжетного движения и статики фоновых описаний, действий, событий и мыслей говорящего или персонажа, точек зрения говорящего и героев-перцепторов.
5. Элокутивная тактика реализации дискурсивной стратегии ДХ синтеза в «Архипелаге ГУЛаг» в аспекте выбора адекватных языковых и речевых средств аккумулирует мощнейший заряд нравственного и языкового сопротивления духу и букве советского официоза и преодоления замкнутого пространства советского дискурса благодаря разговорно-бытовой и просторечной лексике, пословицам, поговоркам, составляющим широкий пласт народной речи. Глобальное противопоставление двух миров, олицетворяющих Добро и Зло, сформировано на уровне репрезентаций концептуальных смыслов непримиримого борца со злом тоталитаризма, эксплицируемых с помощью индивидуально-авторских конструкций, обеспечивающих феномен «расширения современного русского языка», богатого риторического арсенала тропов и фигур. Языковые средства выражения авторского пафоса формируют дискурсивную доминанту сопричастности («взгляд изнутри»), основанную на личном участии в описываемых событиях и определяющую специфику литературной личности А.И. Солженицына, репрезентированной в тексте «Архипелага ГУЛаг».
6. Дискурсивная стратегия ДХ синтеза в «Архипелаге ГУЛаг» выполняет следующие функции: 1) в рамках логосно-тезаурусно-инвентивных параметров дискурс-текста – методологическую (комплексного применения исследовательского и художественно-интуитивного методов постижения и вербализации действительности) и мировоззренческую (формирования картины мира, оппозитивной по отношению к внедряемой на уровне государственной идеологической доктрины); 2) с позиций этосно-мотивационно-диспозитивных параметров – мемориальную (увековечения памяти о жертвах сталинизма) и разоблачительно-орудийную (ментального ниспровержения тоталитарной системы); 3) на уровне пафосно-вербально-элокутивных параметров – языкового сопротивления советскому официальному дискурсу и выражения гражданского протеста. Функциональный спектр дискурсивной стратегии ДХ синтеза реализуется на уровне инвентивно-диспозитивного каркаса дискурс-текста «Архипелага ГУЛаг» и его элокутивного наполнения, сформированных взаимодействием контекстов «денотативного типа» («контекст-реалия», «контекст-документ») и «коннотативного типа» (многообразие авторских контекстов-интерпретант).
Практическая значимость исследования заключается в возможности использовать его результаты в преподавании курсов теории языка, риторики, лексикологии, стилистики, филологического анализа текста, теории литературы, в спецкурсах и спецсеминарах, обеспечивающих исследовательскую направленность образовательного процесса в вузе, в преподавании русской литературы в школе, на курсах ФПК вузовских преподавателей-филологов, учителей русского языка и литературы.
Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации и полученные результаты обсуждались на заседаниях и научных семинарах кафедры русской филологии СГУ, а также на ряде научных конференций – Всероссийских: «Язык образования и образование языка» (Великий Новгород, 2003), «Гуманитарные науки: исследования и методика преподавания в высшей школе» (Сочи, 2005; 2009); Международных: «Проектирование инновационных процессов в социокультурной и образовательной сферах» (Сочи, 2002; 2003; 2005), «Когнитивная лингвистика и вопросы языкового сознания» (Краснодар, 2010), «Риторика как предмет и средство обучения» (Москва, 2011).
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, библиографии.
Литературная личность А.И. Солженицына с позиций лингвориториче-ского подхода к анализу писательского идиодискурса
Для решения первой задачи работы, указанной во введении, - установить теоретико-методологические основы анализа идиодискурса А.И. Солженицына как литературной личности в лингвориторической (ЛР) парадигме - в данном параграфе необходимо:
- рассмотреть принципы ЛР подхода к анализу дискурса писателя, в том числе концепцию структуры литературной личности;
- охарактеризовать уровни структуры языковой личности А.И. Солженицына в качестве базового компонента его литературной личности;
- содержательно раскрыть такие компоненты литературной личности
А.И. Солженицына, как «риторский статус» и «художественно-эстетический статус», выступающие детерминантами идиостиля писателя.
В качестве теоретико-методологической основы изучения литературной личности нами избрана ЛР парадигма, в связи с чем, прежде всего, необходимо рассмотреть принципы ЛР подхода к анализу писательского идиодискурса.
В современной филологической науке категория дискурса [См.: Арутюнова, 1990, с. 136-137. - Т.К.] реализуется преимущественно в двух ипостасях: структурной и функциональной. Со структурных позиций дискурс представляет собой языковую единицу более высокого порядка, чем отдельные предложения, так как подразумевает смысловую связь между ними. Исследование дискурса с точки зрения формальной лингвистики предполагает «сосредоточенность на анализе функций одних элементов языка .. . по отношению к другим в ущерб изучению функций этих элементов по отношению к внешнему контексту» [Макаров 2003: 86]. Функциональный подход к дискурсу как «употреблению языка» относится к сфере лингвистической прагматики и предусматривает изучение функций языка в широком социокультурном контексте. «С одной стороны, дискурс обращен «вовне»: к ситуации или внешнему контексту высказываний, типу деятельности в малой группе, включающему широкий спектр переменных: антропологических, этнографических, социологических, психологических, языковых и культурных. ... С другой стороны, дискурс обращен «вовнутрь» или к внутреннему контексту, к ментальной сфере общающихся индивидов, отображающей в том числе и факторы внешнего контекста, так как, только став частью внутреннего мира человека, они могут влиять на его деятельность и общение» [Там же: 147].
Обращение к дискурсу конкретного писателя, который можно назвать «идиодискурсом» (А.А. Ворожбитова), предполагает анализ произведений автора, реализующих различные стратегии, в их совокупности. В предлагаемом исследовании использование термина «идиодискурс» обусловлено динамичностью создаваемой автором языковой реальности, так как «все элементы структуры художественного текста - от системы образов до частного приема -А.И. Солженицын рассматривает в их функциональности» [Алтынбаева 2007: 5]. При этом дискурс выступает как отражение социально-коммуникативных характеристик литературной личности А.И. Солженицына. В этом смысле тексты писателя, отличающиеся «разными типами лексической, грамматической, логической, стилистической связи» и имеющие «определенную целенаправленность и прагматическую установку» [Гальперин 1981: 18], «являются эмпирическим материалом для создания речевого портрета личности продуцента данного дискурса» [Дружинина, Ворожбитова 2005: 39] и, будучи осмысляемы в ЛР парадигме, дают представление о его «лингвориторическом портрете» [Там же].
«Создание речи, - как отмечает И.В. Пешков, - и в теории и на практике - безотходное производство, в котором действует закон сохранения речевой энергии» [Пешков 1998 а: 249]. В этом смысле риторика как научная филологическая дисциплина, изучающая «речь в ее отношении к мышлению», дополняет лингвистику. По определению А.А. Волкова, «риторика - персоналистическая теория речи» [Волков 1996: 7]. Она рассматривает создание автором текста как реализацию ответственного поступка в слове, воплощение собственных взглядов писателя [Гиндин 1986; Дюбуа 1986; Гаспаров 1991 а; 1991 б; Хазагеров, Ширина 1994; Лотман 1995; Рождественский 1997]. Таким образом, в научной среде утверждается мысль, что «применение риторического подхода к исследованию литературы дает возможность более глубоко проникнуть в природу литературного процесса, осмысленного в коммуникативно-прагматических терминах. Достоинство исследований этого рода в том, что они упорядочивают известные, интуитивно осознаваемые изолированные факты и дополняют их наблюдениями, которые не были установлены с позиций других подходов. В целом эти исследования нацелены на построение своего рода «грамматик текста» - как в связи с восприятием текста, так и в плане воплощения в нем намерений писателя» [Неориторика.., 1987: 144]. ЛР подход к анализу дискурса писателя совмещает в себе принципы как лингвистики, так и классической / современной риторики (неориторики).
Ведущими принципами ЛР подхода к анализу писательского идиодискур-са, согласно нашему обобщению в русле темы исследования, являются:
- помещение базовых компонентов коммуникативной ситуации (адресант, адресат, референт, код, контакт, сообщение) в систему терминологических координат, репрезентирующих идеологические аспекты дискурсивных процессов (этос, логос, пафос), уровни структуры языковой личности как субъекта речевой коммуникации (прагматикой, тезаурус, ассоциативно-вербальную сеть), универсальный идеоречевой цикл «от мысли к слову» (инвенция, диспозиция, элокуция);
- выявление в исследуемом дискурс-тексте специфики репрезентации универсалий, формирующихся на базе названных категориальных рядов, - трех Групп ЛР параметров: этосно-мотивационно-диспозитивных, логосно-тезаурусно-инвентивных,пафосно-вербально-элокутивных;
- рассмотрение продуцента дискурса в рамках литературно художественной коммуникации (категория автора) в качестве литературной личности, индивидуальные характеристики компонентов и элементов которой определяют своеобразие идиостиля того или иного писателя (базовый, «ядерный» компонент - языковая личность, уровни ее структуры; остальные компоненты - своего рода «наслоения», обусловленные спецификой литературно художественной коммуникации: риторский статус, художественно эстетический статус, профессиональная ЛР компетенция, тип идеоречецикла);
- трактовка совокупного реципиента литературно-художественного дискурса (категория читателя) в качестве коллективной языковой личности этноса; процесса восприятия читателем (критиком, ученым) литературного произведения как построения рецептивного дискурса-интерпретанты: от элокутивного слоя к диспозитивному каркасу и инвентивному стержню текста и дискурса;
- рассмотрение дискурс-практик отдельных литературных личностей в рамках «лингвориторической картины мира», понимаемой как «дискурс-универсум, глобальная область описаний, в которой существует совокупная языковая личность этносоциума в данный культурно-исторический период» [Ворожбитова 2005: 175], т.е. актуальная система культурных концептов и ценностных суждений в их иерархической организованности; при этом необходим учет раскола русской национальной концептосферы после Октября 1917 г. на два дискурс-универсума: советский и антисоветский - как альтернативные ментальные пространства, в том числе в области литературно-художественного творчества.
Именно данные принципы обеспечивают научную новизну и теоретическую значимость представленного исследования. В том числе на их основе нами осуществлена категориальная разработка понятия документально-художественного синтеза как дискурсивной стратегии особого типа в творческом дискурсивно-текстообразующем процессе литературной личности.
В связи с тем, что творящий в сфере литературно-художественной коммуникации субъект обладает рядом характерных признаков, в качестве теоретического ориентира при исследовании дискурса А.И. Солженицына мы избрали концепцию литературной личности. Традиционно данная категория рассматривается с позиций представителей формальной школы (В. Шкловского, Ю. Тынянова и др.), которые ее введением постулировали наличие черт, свойственных создателю художественной реальности, подчеркивая, что «авторская индивидуальность не есть статическая система, литературная личность динамична, как литературная эпоха, с которой и в которой она движется» [Тынянов 1977 а: 255-270].
При оперировании термином «литературная личность» неизбежно возникает вопрос о его соотношении с категорией «образ автора», которая была в свое время детально разработана В.В. Виноградовым. Суть проблемы состоит в том, что наряду с реальным писателем существует образ автора - образ, являющийся субъектом речи независимо от используемой им в повествовании грамматической формы лица. Виноградовская концепция получила развитие в литературоведческом [См.: Иванчикова 1985] и лингвистическом [См.: Падуче-ва 1995] ракурсах. Г.О. Винокур, сопоставляя литературную личность с биографической, фиксировал тот факт, что реальный автор и «образ автора» могут не совпадать, а особенности языка текста - относиться как к речи самого автора, так и к речи «образа автора».
Документально-художественный синтез как дискурсивная стратегия особого типа в лингвориторической парадигме: текст «Архипелаг ГУЛаг»
Для решения второй задачи исследования, сформулированной во введении, - обосновать понятие документально-художественного (ДХ) синтеза как дискурсивной стратегии особого типа в качестве основы ЛР исследования текста произведения «Архипелаг ГУЛаг» - в данном параграфе необходимо:
- рассмотреть понятия документального и художественного в их соотношении, как взаимодействующие компоненты текста одного произведения, с позиций дискурсивной стратегии литературной личности;
- охарактеризовать ДХ синтез как универсальную дискурсивную стратегию в рамках общей коммуникативной типологии риторических целей;
- выявить сущностные признаки ДХ синтеза как дискурсивной стратегии особого типа, сформулировать ее определение в качестве ЛР категории;
- конкретизировать аспекты выполненной категориальной разработки применительно к тексту «Архипелаг ГУЛаг», сформировать тем самым исследовательскую призму для анализа эмпирического материала во второй главе диссертации.
Несмотря на то, что феномен соединения элементов документального и художественного изложения в пределах одного текста - явление не новое, его научное освещение началось лишь в 1970-х гг., прежде всего в работах Л.Я. Гинзбург, Д.С Лихачева, Ю.М. Лотмана, Н.И. Глушкова, Я.И. Явчуновского и др., разрабатывавших общие проблемы истории и теории художественно-документальной и мемуарной литературы. Художественно-документальное внутритекстовое взаимодействие в рамках прозаического текста активно изучалось и позднее В.С. Бараховым, А. Тартаковским, Н.Л. Лейдерман, М.Н. Липо-вецким и др. В XXI в. продолжается интенсивное осмысление жанровой специфики художественно-документальных произведений, о чем свидетельствуют диссертационные исследования Н.Б. Бозиевой, А.Ф, Бурукиной, А.В. Громова, Е.Г. Местергази, Т.В. Ивановой, А.В. Игнатова, А.Л. Латухиной, А.В. Ярковой и др., между тем в терминологии понятий, касающихся документально-художественной прозы, до сих пор нет определенности. В частности, остаются не исследованными как причины актуализации документализма в идиодискурсе литературной личности, так и принципы, лежащие в основе объединения документального и художественного начал.
В процессе восприятия, анализа и интерпретации «Архипелага ГУЛаг» в качестве наиболее яркой черты его текстового своеобразия, пока специально не рассматривавшейся в избранном нами ключе, предстает органичная взаимосвязь и взаимопроникновение документальной и художественной составляющих в рамках художественного целого. В связи с этим необходимо охарактеризовать ДХ синтез как дискурсивную стратегию, направленную на интеграцию документального и художественного начал в идиодискурсе, представив их взаимное соотношение в качестве своего рода дихотомии.
Дихотомия документальное / художественное рассматривается нами с опорой на определения, употребляемые в научной литературе. Если художественность квалифицируется учеными прежде всего как «эстетическая значимость» - результат типизации и обобщения, результат отбора и творческого сочетания элементов, служащих для выражения авторской оценки изображаемых фактов [Бурукина 2007: 3], то трактовки документальности варьируются от чрезвычайно широкого понимания данного явления как «ощущения истории» (Э. Шик) [Цит. по: Явчуновский 1974: 33] до узкого, включающего в данную область лишь то, что непосредственно связано с документальной сферой.
Документ (от лат. documentum - свидетельство, доказательство) служит обоснованием достоверности заключенной в нем информации. В качестве литературоведческого термина документальность определяется как «активное привлечение фактов, документов, цитирование свидетельств и источников в художественном произведении. Мера документальности произведения может колебаться в зависимости от замысла автора (например, высокий уровень документальности присутствует в романах А.И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», А.А. Фадеева «Молодая гвардия»)» [Мещерякова 2001:151].
В учебном пособии Т.Г. Симоновой «Мемуарная проза русских писателей XX века: поэтика и типология жанра» дан подробный сравнительный анализ документальной и художественной составляющих дискурса. Согласно Т.Г. Симоновой, документ в художественно-документальной прозе выполняет функцию источника информации и в ряде случаев приобретает несвойственное ему изначально эстетическое значение. Документ служит художественной деталью, средством характеристики обстановки и персонажей. Соответствующим образом выстроенные документы способны выполнять роль сюжетной основы произведения. Документ вводится в произведение частично, включается в систему изобразительных средств, дополняется ими, становится источником аллюзий и реминисценций. Извлечения отдельных формулировок из документов могут употребляться как словесные образы, дополняющие текст от автора [Симонова 2002]. (В целом соглашаясь с положениями автора, выразим сомнение по поводу правомерности употребления литературоведческого термина «художественная деталь», в его установленном понимании, по отношению к документу).
Наличие разных представлений о содержании категории «документальность», вызванное, с точки зрения Н.Б. Бозиевой, «неразграничением понятий «факт» и «документ» [Бозиева 2005: 3], обусловливает расплывчатость границ документально-художественной прозы. Действительно, роль документа в художественном повествовании неоднозначна. С одной стороны, документ может служить импульсом для создания художественного текста, с другой - выступать композиционным элементом, обладающим «жанрообразующей энергией» [Явчуновский 1974: 22] и организующим текстовое пространство.
Е.Г. Местергази считает главнейшей причиной обращения литературы к документу саму новую реальность XX века, которая «оказалась такова, что сказать правду о ней стало сверхзадачей писателя» [Местергази 2008 а: 26]. Исследователь подчеркивает большие «технические» возможности документа (или реального факта) в организации художественного целого. Главными причинами увлечения документализмом автор считает поляризацию в XX веке художественного вымысла и правды факта, а также способность факта (документа) передать интенсивность самой жизни. Сразу после революции на возможности воплотить новую действительность в литературном произведении только с помощью факта строила свою эстетическую программу группа ЛЕФ во главе с В.В. Маяковским, называя свое творчество «литературой факта». Но в 1920-е гг. эта известная литературная инновация успеха не достигла, прежде всего в силу узкого понимания роли факта в художественном творчестве, не просто забвения «интересной человеческой личности», а ее намеренного изгнания [Местергази 2002: 96].
В целом стратегия документализма «стремится к максимальной точности изображаемого, в известном смысле ей присуще фотографическое видение мира. Достоверно воспроизводятся не только основополагающие факты, но и частности, детали действительности» [Симонова 2002: Интернет-ресурс]. Если в художественном произведении документ «расцвечивается, распространяется, дополняется, уточняется, т.е. претерпевает необходимую трансформацию, отраженный не информационно, а художественно», то в документальном «рассказ ведется преимущественно с опорой на факты, известные по различным источникам. Сам факт, а не его творческая интерпретация становится стержнем произведения. Авторское описание более нейтрально, скрупулезнее следует документу, исключает элементы домысла и вымысла. Возникшие в результате анализа документов версии, предположения представляются как плод исследовательской деятельности писателя, а не оформляются как бесспорные варианты беллетризованного сюжета [Там же].
Соотношение документального и художественного в произведении реализуется на трех уровнях: тематическом, концептуальном, художественно-изобразительном - которые корреспондируют в ЛР парадигме с инвентивно-диспозитивным каркасом и элокутивным наполнением континуума дискурс-текста.
Инвентивная тактика дискурсивной стратегии документально-художественного синтеза: содержательно-идеологическая платформа текста «Архипелаг ГУЛаг»
Исследуя с опорой на ЛР парадигму дискурсивную стратегию ДХ синтеза, реализованную литературной личностью А.С. Солженицына в тексте опыта художественного исследования «Архипелаг ГУЛаг», и решая третью задачу исследования, обозначенную во введении, в данном параграфе необходимо:
- установить ведущие темы текстового пространства «Архипелаг ГУЛаг» в качестве его «инвентивной сетки»;
- определить место документа в тексте как специализированного инвен-тивного звена, реализующего дискурсивную стратегию ДХ синтеза;
- классифицировать содержащиеся в тексте аргументы с учетом работы инвентивного механизма ЛР компетенции литературной личности.
На основе ведущих тем идиодискурса, выделенных А.Ю. Овчаренко, В.С. Синенко и др. [См. параграф. 1.2. - Т.К.], обозначим те, которые являются главенствующими в текстовом пространстве «Архипелага ГУЛаг»: историческая правда о репрессивной системе; борьба со злом силой нравственного примера; «Русская земля / Россия - Запад»; гражданская ответственность литературной личности.
Центральная тема исторической правды о репрессивной системе, выявляющая стадии становления ГУЛага, объединяет ряд микротем: аресты и расстрелы ЧК, создание концентрационных лагерей, открытые судебные процессы, «технология обработки» заключенных, совершенствование репрессивного аппарата, вождь и народ. По мнению Ж. Нива, в лице А.И. Солженицына «жертвы Усть-Ижмы и Кенгира обрели своего Гомера» [Нива 1992: 79], а Л. Чуковская выход в свет «Архипелага ГУЛаг» «по неизмеримости последствий» сопоставила «только с событием 1953 года - смертью Сталина». По ее словам, писатель прорвал «блокаду немоты; вернул совершившемуся - реальность, множеству жертв и судеб - имя, и главное - событиям их истинный вес и мучительный смысл» [Слово пробивает себе дорогу 1998: 454-455]. В «Архипелаге ГУ-Лаг», как пишет В. Астафьев, А.И. Солженицын поднимается до «страшных моментов нашей истории», обличая строй, «в котором не всегда были вожди со стороны» [Астафьев 1994: Интернет-ресурс].
Особое место в развитии представлений о беспрецедентной жестокости советского режима в «Архипелаге ГУЛаг» занимают исторические параллели, сопоставления эпох. Появляющиеся в опыте художественного исследования цари, народовольцы, декабристы также представляют линию «тиран» - «жертва». Однако Солженицын неустанно подчеркивает, что в других исторических условиях трагедия ГУЛага не могла произойти, подводя к закономерно возникающему вопросу: «.. .А может быть дело все-таки в государственном строе?..».
«Известен случай, что Александр II, тот самый, обложенный революционера ми, семижды искавшими его смерти, как-то посетил дом Предварительного Заключения на Шпалерной (дядю Большого Дома) и в одиночке 227 велел себя запереть, просидел больше часа - хотел вникнуть в состояние тех, кого он там держал. Не отказать, что для монарха - движение нраветвенное, потребность и попытка взглянуть на дело духовно. Но невозможно предетавить еебе никого из наших следователей до Абакумова и Берии вплоть, чтоб они хоть и на час захотели влезть в ареетантскую шкуру, посидеть и поразмыслить в одиночке» (1,3).
Солженицын обращается к прошлому всякий раз, когда речь заходит о вопиющих беззакониях режима. Говоря о процессах, проходивших без суда и следствия, он поводит параллель с судами над народовольцами:
«Кто теперь в нашем отечестве, кроме книжных червей, помнит, что Каракозову, стрелявшему в царя, дали защитника? Что Желябова и всех народовольцев судили гласно, совсем не бояеь, «что турки узнают»? Что Веру Заеулич... не только не уничтожили в заетенках, не только не судили закрыто, но в ОТКРЫТОМ суде ее ОПРАВДАЛИ присяжные заседатели (не тройка) - и она с триумфом уехала в карете?» (1,7).
Описывая жестокие расправы над бывшими пленными, Солженицын замечает, что «при царе Алексее Михайловиче за полонное терпение давали дворянство (курсив - А.С.)! Выменять своих пленных, облаекать их и обогреть была задача общеетва во ВСЕ поеледующие войны. Каждый побег из плена проелавлялся как высочайшее геройство. Всю первую мировую войну в Роесии велся сбор средств на помощь нашим пленникам, и наши сестры милосердия допускались в Германию к нашим пленным и каждый номер газеты напоминал читателям, что их соотечественники томятея в злом плену. Вее западные народы делали то же и в эту войну: посылки, письма, все виды поддержки свободно лились через нейтральные страны... Только воин единственной в мире Краевой армии не едается в плен! - так напиеано было в уставе» (1,6).
Приводя старую пословицу «Полонен вскликнет, а убит - никогда», оправдывающую плен, Солженицын замечает, что главная причина столь безжалостного отношения государства к пленным, конечно, не в измене родине: «Этих всех посадили, - объясняет писатель, - чтобы они не вспоминали Европу среди односельчан. Чего не видишь, тем и не бредишь...» (1,6).
Следующий повод обратиться к истории - рассуждения о смертной казни в главе «К высшей мере». Сталкиваясь лично с людьми, приговоренными к смертной казни, Солженицын пытается фиксировать весь спектр испытываемых ими чувств: «Как это все происходит? Как люди ждут! Что они чувствуют? О чем думают? К каким приходят решениям? И как их берут! И что они ощущают в последние минуты? И как именно... это... их... это?..» (1,11). И вот, к каким мыслям приходит Солженицын в результате произведенного им исторического сопоставления:
«Смертная казнь в России имеет зубчатую историю. В Уложении Алексея Михайловича доходило наказание до смертной казни в 50 случаях, в воинском уставе Петра уже 200 таких артикулов. А Елизавета, не отменив смертных законов, однако и не применила их ни единожды: говорят, она при восшествии на престол дала обет никого не казнить - и все 20 лет царствования никого не казнила. Притом вела Семилетнюю войну! - и обошлась. Для середины XVIII века, за полстолетия до якобинской рубиловки, пример удивительный» (1,11).
Подтема «вождь и народ» раскрывается с помощью психологического портрета Сталина, риторическая цель которого - борьба с широко бытующим обывательским мнением: «От Сталина скрывали, как насильно загоняли в колхозы, что творилось в деревнях. Когда он узнал, сразу написал статью «Головокружение от успехов» и навел порядок. Ежов тоже обманывал Сталина, проводил незаконные репрессии. Как Сталин узнал, так снял Ежова, наказал его. Подчиненные просто держали его в неведении. Дезинформировали» [Цит. по: Гранин 2009: 107].
В тексте «Архипелаг ГУЛаг» Сталин является персонифицированным злом, ключевой фигурой, в руках которой находятся нити миллионов жизней: Сталин «прижигал раны, чтоб они поскорей заструпились и не етало бы надо всему народному телу отдохнуть, раздышаться, подправиться» (1,2); «к ногам четырехметрового Сталина» вытряхивали плоды обыека на паркетный пол пыточного кабинета» (1,3); «Чаеовой Революции [Сталин. - Т.К.] прищурилея зорче - и куда только он направлял евой прищур, там еейчас же и обнаруживалось гнездо вредительства», « и ... не хотелоеь бы запятнать светло-бронзовый лик Часового, но приходится...» (1,2). В опыте художественного исследования А.И. Солженицын неоднократно иронизирует над этим чудовищным образом, как бы подчеркивая, что палач, лишенный своего главного оружия - страха, теряет свою силу. Так, вспоминая о готовившемся в 1931 году грандиозном процессе Трудовой Крестьянской Партии, А.И. Солженицын пишет:
«И вдруг в одну прекрасную ночь Сталин ПЕРЕДУМАЛ - почему, мы этого может быть никогда не узнаем. Захотел он душеньку отмаливать? - так рано. Пробило чувство юмора, - что уж больно однообразно, оскомина - так никто не поемеет попрекнуть, что у Сталина было чуветво юмора! А вот что екорей: прикинул он, что скоро вся деревня и так будет от голода вымирать, и не двести тысяч, так нечего и трудиться» (1,2). «А осенью, когда к двадцатилетию Октября ожидалась с верою всеобщая великая амнистия, шутник Сталин добавил в уголовный кодекс невиданные новые сроки - 15 и 20 лет» (1,2).
Элокутивная тактика дискурсивной стратегии документально-художественного синтеза: самопрезентация литературной личности А.И. Солженицына на уровне вербализации
В завершение решения третьей задачи исследования - выявить ЛР особенности дискурсивной стратегии ДХ синтеза в «Архипелаге ГУЛаг» на уровнях ее инвентивной, диспозитивной, элокутивной реализации - в данном параграфе необходимо:
- охарактеризовать способы языкового противостояния литературной личности советскому дискурсу в рамках дискурсивной стратегии ДХ синтеза;
- рассмотреть лексические репрезентанты базовой концептуальной дихотомии «Добро / Зло» в структуре текста «Архипелаг ГУЛаг»;
- представить элокутивное наполнение текста как ЛР вербализацию дискурсивной стратегии ДХ синтеза.
В рамках решения последней задачи исследования в заключение параграфа на основе обобщения результатов выполненного анализа необходимо определить функции дискурсивной стратегии ДХ синтеза в тексте произведения А.И. Солженицына как «лингвориторического орудия» борьбы с тоталитаризмом.
В данном параграфе от характеристик инвентивно-диспозитивного каркаса перейдем к собственно языковому компоненту ЛР структуры текста произведения - его элокутивным параметрам и, соответственно, к элокутивной тактике реализации дискурсивной стратегии ДХ синтеза в тексте произведения А.И. Солженицына. На данном этапе риторического канона смысловой каркас речи обретает словесное выражение. Основной принцип элокуции - целесообразный выбор языковых и речевых средств, которые соответствовали бы риторической ситуации, создавали «гармонию дискурса» [Михальская 1998: 203-204]. При этом в узком смысле речь идет об использовании в тексте таких изобразительно-выразительных языковых средств, как тропы и фигуры (метафора, метонимия, ирония, парадокс, намек, параллелизм, анафора и др.) [Волков 1996: 268]. Однако в широком смысле, в контексте когнитивной лингвистики, категории «языковая картина мира», исследований ментального пространства языка и культуры и подобных актуальных для современной филологической науки вопросов нам необходимо выйти на концептуально-идеологический уровень элокуции.
В английском варианте статьи «География зла» И. Бродский характеризует языковое своеобразие через его жанровую исключительность: «“ГУЛаг” не поддается жанровому определению; он насмехается и над русской, и над английской литературной традицией. Он втягивает в себя жанры так же, как реальный ГУЛаг втягивал жизни. Манера солженицынского письма непрерывно меняется, включая в себя сухие бюрократические справки, поток сознания, сказ, возвышенный слог правильной элегии, воровской жаргон, пародии на официальные заявления и куски прекрасной прозы в духе Тургенева. Зачастую все это внутри одного предложения, но так говорят и по-русски. Будь это не в переводе, одна лингвистическая фабрика этой книги способна повергнуть читателей в трепет» [Бродский 1999: 8. - Курсив наш. - Т.К.].
Анализ уникального «художественного исследования» А.И. Солженицына «Архипелаг ГУЛаг» с позиции ЛР подхода представляется весьма плодотворным и важным, т.к. оно является своеобразным памятником тому русскому языку, а значит, и той части коллективной русской языковой личности, которые символизировали стратегию «языкового противостояния» официально доминировавшему языку эпохи - советскому дискурсу. Ю.С. Степанов, опираясь на работу П. Серио «Анализ советского политического дискурса», дает последнему такое определение: дискурс - это первоначально особое использование языка, в данном случае русского, для выражения особой ментальности, в данном случае также особой идеологии; особое использование влечет активизацию некоторых черт языка и, в конечном счете, особую грамматику и особые правила лексики, что в свою очередь создает особый ментальный мир [Степанов 1995: 38-39]. В центре внимания лингвистов - характерное для советского общества сосуществование двух языков: русского и русского советского. Согласно М.А. Кронгаузу, «русский советский язык использовался в советском ритуальном общении» [Кронгауз 1994: 236]. Языковую ситуацию советского периода отличала ярко выраженная «управляемая и оеознанная» диглоссия (т.е. двуязычие), возникающая в результате оппозиции «официозного» и «живого» языков. Отсюда двойная языковая компетенция советской языковой личности, своего рода «политический билингвизм», порождаемый гипертрофированной идеологизацией общественной жизни. «Язык в языке», каковым предстает советский дискурс, изначально направлен на воздействие, политическую суггестию, не просто на формирование, но на «переформировывание» мировоззрения, пересоздание человека прежде всего как языковой личности. Это убедительно показано в монографии Н.А. Купиной «Тоталитарный язык: Словарь и речевые реакции». Если мы обратимся к словарю иностранных слов, то найдем следующие значения: тоталитаризм (от лат. totalis - весь, полный, целый) - 1) одна из форм авторитарного государства, характеризующаяся полным (тотальным) контролем государства над всеми сферами жизни общества, фактической ликвидацией конституционных прав и свобод, репрессиями в отношении оппозиции и инакомыслящих; 2) направление политической мысли, обосновывающее установление тоталитарных режимов, оправдывающее этатизм, авторитаризм [Современный словарь иностранных слов 1994: 614]. Тоталитаризму присущи высокая степень развития административно-командной системы управления, наличие лидера, авторитет которого превращается в культ личности, государственная идеология как средство организации деятельности всех учреждений науки, образования и культуры, В монографии Н.А. Купиной на материале «Толкового словаря русского языка» под ред. Д.Н. Ушакова (1935-1940 гг.) - лингвистического памятника сталинской эпохи - проанализированы те деформации, которые претерпел русский язык в прокрустовом ложе советского дискурсивного пространства. Основная функция тоталитарного языка - функция идеологического предписания. Он не только служит «руководством к восприятию социальной действительности», но и членит эту действительность на идеологические сферы и вырабатывает примитивные принципы оценки - прежде всего в важнейших областях жизнедеятельности совокупной языковой личности эт-носоциума - политической, философской, религиозной, этической, художественной. В каждой из названных семантических сфер тоталитарный язык утверждается посредством следующих процессов:
- редуцируются, вытесняются, трансформируются константные семантические составляющие идеологии на уровне концепта;
- создаются искусственные идеологемы и квазиидеологемы;
- происходит прямолинейная аксиологическая поляризация лексики;
- формируются антонимические и синонимические ряды, системно закрепляющие идеологические догмы;
- кодифицируется нетрадиционная для русского языка лексическая сочетаемость, отражающая идеологические стандарты [Купина 1995: 15].
На этом фоне стремление Солженицына использовать возможности языка во всем их многообразии так ново, а на первый взгляд и сложно, что может служить в какой-то степени объяснением, почему словесно-образная структура его произведений еще так мало изучена.
Зная о сложной, наполненной поступками жизни писателя, мы можем рассматривать его язык как один из серьезных, требующих работы и борьбы поступков. В главах, посвященных «речевым реакциям» антисоветского характера, реализованным в рамках русского макродискурса внутри страны (т.е. вне эмигрантского литературного процесса), описаны стратегии языкового противостояния и языкового сопротивления (в частности, на материале политических анекдотов и лагерной поэзии), в которых в той или иной форме были реализованы попытки нейтрализовать воздействие сталинского режима на русский язык. Мощнейший заряд нравственного сопротивления духу и букве советского официозного языка, успешный опыт преодоления замкнутого пространства советского дискурса содержится в многотомном «Архипелаге ГУ Лаг». Эта летопись помогает глубоко проникнуть в античеловеческую суть реальных событий периода сталинских репрессий с другой стороны русского макродискурса, т.е. из недр антисоветского дискурсивного пространства.
Поскольку мышление и речь - две стороны медали, находятся в диалектической взаимосвязи, мысль совершается в слове, альтернативное мышление Солженицына закономерно выразилось в новом языке, образующем особую, чистую струю в бурном потоке советского дискурса. Удивительная емкая и ироническая образность его произведения является адекватным выражением трагической реальности, более того, создана самой этой реальностью как инструмент самовыражения. Мысль ведет слово, предмет изображения диктует образ. В книге воплощено живое ощущение языка как памяти нации.
Автор систематически вводит в текст собственные языковые конструкции, которые выделены исследователями в качестве индивидуально-авторских образований, например: беспонятность, еыпрыг, двоение, сквозистый, непо-корчивый и др. Но в сфере художественной формы писатель ориентируется не столько на использование достижений литературы XIX века, сколько на опыт модернистской прозы Е.И. Замятина, М.И. Цветаевой (об этом неоднократно говорил и сам Солженицын) [См., напр.; Солженицын 1989; 136]. Как показывает глубокое и обстоятельное исследование В.В. Карпович, лишь 40% «необычных слов», используемых писателем, заимствованы им из словаря В.И. Даля, а все остальные являются авторскими новообразованиями. В этом смысле «Солженицын сугубый новатор, которого упорно пытаются читать как архаиста» [Карпович 1999: 56].
