Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Теоретические и практические вопросы современной семасиологии 8
0. Предварительные замечания 8
Часть 1. О теоретическом аспекте семасиологии 9
1. Вопросы терминологии: семантика vs. семасиология 9
2. О проблеме широкого понимания омонимии 13
3.О проблеме широкого понимания словообразования 19
4. Сравнительно-семасиологический словарь: предпосылки к созданию 22
5. Выводы: от синонимии к полисемии 29
Часть 2. Семантические законы и методы их обнаружения 30
1. Возможны ли семантические законы? 30
2. О некоторых попытках классификации семантических процессов 34
3. Метод изосемантических рядов 40
4. Семантические универсалии в когнитивной лингвистике 44
5. Выводы 49
Часть 3. Проблемы построения лексико-семантических пространств 50
1.О субъективизме особого рода в семантических исследованиях 50
2. О некоторых способах моделирования лексико-семантического уровня естественных языков 60
3. Логика лексико-семантических пространств 65
4. Выводы 68
ГЛАВА II. Физическое воздействие и физические ощущения в лексико-семантических пространствах естественных языков 69
Часть 1. Физическое воздействие в лексико-семантических пространствах естественных языков 69
1. Принципы классификации глаголов физического воздействия 69
2. Грамматические компоненты значения глаголов физического воздействия . 76
3. Философские аспекты физического воздействия 87
4. Семантика границы 96
Часть 2. Языковые свидетельства осязательного субстрата 104
1. Осязание как чувственный базис ощущений 104
2. Осязательный субстрат вкуса (обоняния) 110
3. Осязательный субстрат слуха 117
4. Звук и движение 123
5. Осязательный субстрат зрения 130
6. Осязательный субстрат ментальных действий. 134
Заключение 143
Приложение. Проспект сравнительно-семасиологического словаря славянских и германских языков 146
Библиография 182
- Вопросы терминологии: семантика vs. семасиология
- О проблеме широкого понимания омонимии
- Принципы классификации глаголов физического воздействия
- Грамматические компоненты значения глаголов физического воздействия
Введение к работе
Актуальность диссертации состоит в необходимости создания научного фундамента семантической реконструкции и объяснительной семасиологии. Семасиология была и остается наиболее спорным и наименее формализуемым аспектом сравнительно-исторического языкознания. Семасиолог быстрее осознает ту степень произвола, которой можно достичь, чем ту степень ответственности, которой надо соответствовать. Ср. эмоциональное признание PhD Хель-синского ун-та Пяйви Койвисто:
...Semantic always seemed less exact, less scientific, and less approachable than other brunches of linguistics <...> ...historical semantics in particular has seemed alternately interesting, insane, logical, fascinating, frustrating and continuously daunting [Koivisto-Alanko, 2000: 5].
...Из всех разделов языкознания семантика всегда казалась мне менее точной, менее научной и менее податливой для изучения... <...> в частности, историческая семантика в одно и то же время казалась и интересной, и безумной, и логичной, и захватывающей, и разочаровывающей, и устрашающей (перевод наш— М.Р.).
Подобные впечатления возникают всегда, когда представления исследователя приходят в противоречие с фактами языка. Едва ли все дело в наивности или неопытности тех, кто делает неудачные предположения. Скорее, причина в отсутствии полного описания лексико-семантических процессов хотя бы для одного из языков мира. Между тем, потребность в таких описаниях велика. Об этом свидетельствует не столько популярность семантического словаря К. Бака для важнейших индоевропейских языков, сколько тот факт, что в 2000-2001 г.г. в России, Франции и Германии было начато сразу несколько проектов такого рода:
Анна А. Зализняк «Каталог семантических переходов в языках мира» (о котором подробно см. ниже — стр. 22 и ел., а также [Зализняк, 2001]).
Мартин Ванхов (Martine Vanhove), LLACAN. Typologie des associations semantiques;
3. Петер Кох (Peter Koch), DECOLAR. Dictionnaire Etymologique et Cognitif des Langues Romanes.
В России идея словаря семантических переходов, по сути своей - справочни
ка по семантической типологии индоевропейских языков, высказанная
О.Н. Трубачёвым, ждет своего воплощения вот уже 40 лет, хотя в отечествен
ном языкознании теоретических и практических оснований для работы такого
рода накоплено немало (М.М. Покровский, В.И. Абаев, В.А. Звегинцев,
Р.И. Будагов, Ю.С. Сорокин, О.Н. Трубачев, В.Н. Топоров, Д.Н. Шмелев,
В.В. Морковкин, Ю.Н. Караулов, А.И. Кузнецова, Т.Я. Елизаренкова,
Е.Л.Гинзбург, А.А. Уфимцева, Б.Ю.Городецкий, Ю.Д.Апресян,
Э.В. Кузнецова, Т.А. Зевахина, А.П. Чудинов, А.А. Кретов, В.В. Левицкий, А.В. Дыбо, Анна А. Зализняк и многие другие).
По меткому выражению итальянского лингвиста Карло Тальявини, «Разделенные пространством народы случайно встречаются на общих тропах человеческого воображения» ("distant nations occasionally meet on the identical roads of human imagination").
дат. rulle 'катать'; 'грохотать (о громе)' - рус.раскаты грома < катать;
исл. tendra 'зажигать'; 'поднимать дух' - рус. разг. зажигать 'веселиться'
Таких пар можно обнаружить не десятки и даже не сотни в самых разных уголках мира. Построение семантической типологии языков мира можно уподобить созданию своего рода «семантической карты». Наиболее трезвым подходом к решению этой задачи нам представляется поэтапное локальное моделирование лексико-семантического пространства. Составной частью этой масштабной работы и призвано стать наше* исследование.
Предметом диссертационного исследования является деривационный потенциал значений 'резать' и 'рвать' в английском и русском языках и способы лексикографического описания семантических (внутрисловных) деривационных процессов в отдельно взятой лексико-семантической группе (на материале глаголов физического воздействия на объект).
Объектом исследования являются преимущественно семантические деривационные процессы в лексической группе глаголов физического воздействия в германских и славянских языках. К этой группе мы относим глаголы с исходными значениями 'резать', 'рвать', 'бить', 'рубить', 'копать', 'чесать', 'ковать' и др. По мере необходимости привлекается типологически релевантный материал из других индоевропейских языков.
Цель исследования - выработать наиболее наглядный способ представления (визуализации) семантических деривационных процессов в отдельно взятом фрагменте лексико-семантического пространства индоевропейских языков. ' Достижение этой цели предполагает решение следующих задач:
1) определение семантических связей значений 'резать', 'рвать' и др. в лек-
сико-семантическом пространстве английского и русского языков, пред
полагающее, в свою очередь:
выделение корпуса многозначных глаголов с исходными значениями физического воздействия в английском и русском языках;
анализ производных значений этих глаголов;
построение графов, отражающих семантическую деривацию исследуемых слов;
оформление собранного материала в виде словарных статей для проспекта сравнительно-семасиологического словаря.
. 4) верификация семантических связей типологически релевантным материалом.
Методика исследования обусловлена целями и задачами диссертации. В работе использовались методы сравгіительно-исторического и этимологического анализа, внутренней реконструкции, количественной обработки материала, визуализации лингвистических процессов.
Материал исследования, составляющий корпус из 1873' словозначения 629 многозначных словарных единиц (в среднем - 2,9 значения на словарную единицу) 16 языков индоевропейской семьи, извлечен из двуязычных (германско-русских) и этимологических словарей, список которых приводится в конце работы в разделе СЛОВАРИ. Около 76 % фактического материала представлено данными славянских и германских языков.
Теоретическая значимость работы состоит в том, что впервые на сравнительно большом материале была предпринята попытка моделирования типологически тождественных фрагментов семантического пространства двух языков, сформулированы основные положения теории осязательного субстрата физических ощущений.
Практическая значимость работы состоит в том, что ее результаты могут быть использованы в лекционных курсах и практических занятиях по лексической семантике, ономасиологии и семасиологии, а также в преподавании исторических лингвистических дисциплин. Материалы исследования также могут послужить основой корпуса «Сравнительно-семасиологического словаря германских и славянских языков».
Положения, выносимые на защиту.
В лексико-семантических пространствах английского и русского языков семантика физического воздействия регулярно продуцирует семантику физи-ческих ощущений, что свидетельствует о неразрывности воздействия и восприятия в языковой логике.
В сфере физических ощущений осязание занимает положение в основании иерархии сенсорных регистров, что в свою очередь получает языковое вы-
. ражение в виде осязательных метафор зрения, слуховых, вкусовых ощущений и ментальных действий.
3. Значения 'резать' и 'рвать' обладают сходным семантическим деривационным
потенциалом и в лексико-семантических пространствах английского и русского языков занимают положение смежное со значением 'быстро двигать(ся)', что выражается в регулярной многозначности лексем в обоих языках. Апробация исследования. Основные положения диссертационного исследования изложены в семи публикациях (Москва, Воронеж, Тамбов), в выступле-ниях на VI летней школе по прикладной эстетике "Eyes closed", 2002 (Холлола, Финляндия), международном Симпозиуме по диахронии, диалектологии и типологии - DIATYPE, 2003 (Хельсинки, Финляндия), I Международной научной конференции РосНОУ «Текст: восприятие, информация, интерпретация» (Мо-
ф сква, 2002), а также ежегодных научных сессиях факультета РГФ Воронежско-
го государственного университета (2000,2001).
Структура диссертации. Работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы (302 позиции) и приложения, представляющего собой проспект сравнительно-семасиологического словаря, составленного на материале германской и славянской лексики с семантикой физического воздействия (45 словарных статей).
Вопросы терминологии: семантика vs. семасиология
В этом разделе следует сказать несколько слов об истории терминов семасиология и семантика. Оба термина появились в европейской схоластической традиции, несмотря на то, что вопросы о закономерностях изменения значений слов и о внутреннем единстве смысловой структуры словарного состава языка в западноевропейском языкознании были подняты гораздо позднее, чем в России [Аллендорф, 1966:29; Виноградов, 19776: 95]\
В Европе вопрос о выделении семасиологии как самостоятельной науки впервые выдвинул немецкий лингвист К.К. Рейзиг в 1839 году [Майзель, 1985:43; Звегинцев, 1957:74-75; Аллендорф, 1966:4]2, а слово семантика впервые употребил Мишель Бреаль в 1883 году [Будагов, 1963:13; Трубачев, 1985:3]. М. Бреаль использовал термин семантика как абсолютный синоним семасиологии, подразумевая под ним учение о всяких языковых значениях - не только слов, но и грамматических категорий, частей речи и т.д. Такое положение вещей, конечно, не могло устраивать ученых, стремящихся максимально снизить асимметрию знака в языке науки4. Из сложившейся ситуации было два выхода. Либо представить семантику и семасиологию разными науками, или разными ветвями одной лингвистической дисциплиньї, либо использовать семантику, как термин, обозначающий план содержания слова. Однако путаница усугубилась тем, что ученые пошли обоими путями. В первой половине XX века термины семантика и семасиология мирно сосуществовали и, в общем, это даже не беспокоило лингвистов. Неразличение двух терминов обнаруживается не только у М. Бреаля, но также в работах С. Ульмана (см.: [Будагов, 1963:14]) и ряда отечественных языковедов (см.: [Белецкий, 1950: 8], [Никитин, 1996: 3]). Во второй половине XX века мнимое тождество двух терминов становится мешающим фактором. Р.А. Будагов пишет, что «Современное понимание семасиологии уже не соответствует ее бреалевскому истолкованию» [Будагов, 1963: 13], настаивая на различении семантики как более общей дисциплиньї и семасиологии как более частной, специальной ветви языкознания в рамках семантики. Б.А. Плотников рассматривает семасиологию как лингвистическую дисциплину, исследующую внутреннюю, содержательную сторону всех языковых единиц, а семантику — как синоним термина значение и словосочетания план содержания [Плотников, 1984:4]. Тем не менее, в учебном пособии Б.А. Плотникова рассматриваются традиционные для классической семантики проблемы общей теории значения. Таким образом, в XX веке семантика стала преемницей семасиологии в качестве науки, занимающейся общими вопросами теории значения, в то время как семасиология стала соотноситься с лексической семантикой. Такая дистрибуция закреплена в энциклопедическом словаре «Языкознание». Неясно в этой связи, почему статья «Семасиология» [Языкознание: 440] фактически является отсылочной к статье «Семантика», в которой четкого различения между семантикой и семасиологией практически не проводится [Степанов, 1998:438].
Неверно также оставлять для семасиологии только историческую проблема-тику, несмотря на то, что львиная доля семасиологических штудий приходится как раз на изучение эволюционной динамики развития значений слов. Семасиология в равной степени ориентирована на диахронию и на синхронию. «Семасиология - наука, изучающая лексическое значение слова как в плане синхронии, так и в плане диахронии. В плане синхронии изучается смысловая структура слова, изучаются семантические связи слов и их отношения. В плане диахронии изучаются пути изменения значений слов и причины этих изменений» [Аллендорф, 1966: 27].
В работах Н.И. Толстого семасиология предстает как «...дисциплина, рассматривающая словарный состав языка с его внутренней стороны, т.е. значение лексем (их предметную соотнесенность) и их взаимное соотношение. ...В таком понимании семасиология состоит в оппозиции лексикологии, изучающей словарный состав языка с его формальной стороны» [Толстой, 1966:16]. В другой работе Н.И. Толстой констатировал, что тесная взаимосвязь лексикологии и семасиологии «приводила исследователей обычно к тому, что так называемая лексикология занималась одновременно как формальной, так и внутренней стороной слова, а на долю семасиологии долгое время оставалось лишь рассмотрение "изменения значений слов", т.е. определенная часть ее диахронического аспекта. Между тем семасиология как автономная научная дисциплина, занимающаяся планом содержания словарного состава языка..., может существовать лишь в том случае, когда определен ее предмет в синхронном плане, когда решается вопрос о семантической структуре языка» [Толстой, 1968: 339-340]. Такое понимание также охватывает и семантическую статику, и динамику.
В диахроническом аспекте семасиология вступает в отношения включения с этимологией, занимающейся историей лексем и реконструкцией их внутренней формы, в то время как семасиология исследует историю плана содержания. Основные задачи семасиологии видятся нам в 1) установлении генетических отношений лексико-семантических вариантов лексико-семантических единиц и 2) формулировке законов, согласно которым изменяется план содержания лексических единиц (вопрос теоретических оснований для формулировки таких за-конов обсуждается подробнее в следующем разделе).
Семасиология исследует как факты статики, так и факты динамики. К первым относится лексическая многозначность, ко вторым — семантические сдвиги [Зализняк, 2001:15]. Семантическая деривация, образование одних значений от других - одна и та же проблема в статическом и динамическом аспектах [Никитин, 1996: 225]. Термин семантическая деривация может относиться как процессу образования новых значений, так и к его результату - фиксируемой синхронно полисемии [Зализняк, 2001:13].
С другой стороны, статичность полисемии не более чем условность (как и статичность языка в целом). Все значения синхронно сосуществуют в структуре значения слова, которое синхронно употребляется то в одном, то в другом, то в л-ом значении; при этом в каждом употреблении видят варианты одной и той же лексико-семантической единицы. Однако, любую "статичную" многозначность можно в словаре (или каталоге) легко представить в виде динамической структуры - семантического перехода.
О проблеме широкого понимания омонимии
Традиция различать омонимы двух типов, восходящая к ученику Ф. де Соссюра Шарлю Балли, была импортирована в отечественное языкознание В.В. Виноградовым [Титов, 2002:140; ср.: Костомаров, 1977:1, 8] и в дальнейшем достаточно широко растиражирована [Ахманова, 1957:104-166; Виноградов, 1977а; Виноградов, 1977в; Левицкий, Стернин, 1989]. Согласно этой позиции, омонимия может возникнуть либо в результате случайного совпадения звуковых оболочек двух или более генетически не связанных слов, то есть вследствие фонетической конвергенции, либо вследствие семантической дивергенции, или иначе — распада полисемии. Омонимы первого типа называют иногда этимологическими, или гетерогенными, а омонимы второго типа - историческими, или гомогенными [Балли, 1955:194; Левицкий, Стернин: 59-60; Шмелев, 19986]. Л.В. Малаховский выделяет еще и третий способ — образование новых слов, совпадающих по звучанию со словами, уже имеющимися в языке (например, при создании акронимов или аббревиатур) [Малаховский, 1990:10].
Следует сразу оговориться, что с точки зрения истории языка, омонимы, образовавшиеся в результате распада полисемии, не являются лексическими омонимами в полном смысле этого слова, то есть одинаково звучащими словами, не имеющими общих элементов смысла и не связанных ассоциативно.
Проблеме омонимии и способам ее представления в словаре была посвящена специальная Дискуссия на открытом заседании ученого совета Ленинградского отделения института языкознания в 1957 году6, где столкнулись две точки зрения. По мнению В.И. Абаева, «широкое понимание омонимии», пытающееся охватить случаи семантической дивергенции (то есть, по сути, факты полисемии), профанирует саму идею различения; омонимии и полисемии как самостоятельных и неперекрещивающихся лексико-семантических феноменов. «Между омонимией и полисемией нет ничего общего, никаких точек соприкос-новения. Полисемия никогда не может стать омонимией и обратно» [Абаев, 1957: 40]. Согласно этой логике также невозможны «промежуточные» или «пограничные» случаи между полисемией и омонимией8.
Нередко в словарях случаи так называемого «распада полисемии» трактуются неоднозначно: то как значения одного слова, то как омонимы. О.С. Ахманова в предисловии к своему «Словарю омонимов русского языка» отмечает, что «...В значительном числе случаев омонимия находится in statu nascendi, то есть в состоянии процесса «расхождения семантики», так что в словаре предпринимается попытка разделить «завершившиеся» и «незавершившиеся» процессы расхождения значений» [СОРЯ, 1976: 8]9. «Незавершившиеся» процессы, к которым отнесены рус. гладить (белье и ребенка), волочиться (волочится по земле и волочиться за девицами) маркируются астериском. Подобным случаям подход Ш. Балли -В.В. Виноградова обязан обвинениям в несистемности [Титов, 2002:140]. Конечно, ни о какой «пограничности» в четко противопоставленных лексических феноменах полисемии и омонимии говорить не приходится: TERTTUM NON DATUR - категоричная позиция В.И. Абаева здесь самая верная.
Еще одним примером того, что широкое понимание омонимии приводит к весьма нетривиальным результатам, могут служить результаты одного эксперимента, описанного В.В. Левицким и И.А. Стерниным. Студентам гуманитарных факультетов предложили оценить по пятибалльной шкале «связанность» значений 60 многозначных слов украинского языка. «Первым и главным итогом проведенного анализа, — пишут экспериментаторы, - следует признать тот факт, что между "подлинной" полисемией и "подлинной" омонимией лежит множество типов, границы между которыми носят чисто условный характер» [Левицкий, Стернин, 1989: 64]. Так, экспериментально устанавливается, что в трех значениях укр. лист 1. Лист дерева. 2. Лист бумаги. 3. Письмо; благополучно сосуществуют и полисемия (№2 №3), и омонимия (№1 №3), и некий переходный тип (№1 №2) [там же: 65]. Между тем итоги эксперимента говорят не о множестве «переходных» случаев, а о множестве семантических отношений внутри полисемии, о которых В.И. Абаев писал: «Полисемия имеет столько видов, степеней, градаций, границы между которыми тонки и неуловимы, что произвол и субъективность становятся неизбежными. Насколько легко провести границу между омонимией (истинной) и полисемией, настолько трудно провести ее между степенями и аспектами полисемии» [Абаев, 1957:34]. Именно это неопровержимое свойство полисемии заставило Мишеля Бреаля говорить с пессимизмом о перспективах формулировки семантических законов на заре науки семантики:
"Est-il possible de formuler les lois selon lesquelle les sens de mots se transforment?.. nous sommes disposes a repondre que non. La complexite des faits est telle, qu elle echappe a toute regie certain... Les changements qui surviennent dans les sens tiennene a des causes trop nombrueses..."
«Возможно ли сформулировать законы, в соответствии с которыми изменяются значения слов?.. Мы склонны ответить, что нет. Сложность фактов такова, что они не могут быть охвачены ювестными правилами... Изменения, происходящие в значении, обуславливаются весьма многими причинами». Michel Brial. b histoire des mots, Paris, 1887 ("Memoires et documents scolaire publies par le Musee Pedagogique, vol. 36"). [Пизани, 2001:144]. Вот почему попытки охватить пресловутые FAITS во всей их COMPLEXITE породили великое множество классификаций (о которых подробнее см. в части 2, 2). Вот почему через .115 (!) лет после М. Бреаля Анна А. Зализняк вынуждена констатировать, что усилия ученых в области семасиологии принесли «довольно неутешительные результаты» [Зализняк, 2001: 17].
2.1. Проблема лексико-грамматической омонимии также решается двумя путями. Сторонники «широкого понимания», естественно, считают конверсивы, например, рус. мороженое (прил.) и мороженое (сущ.) омонимами, что не находит поддержки в [Абаев, 1957: 41]10. К.А. Аллендорф также трудно согласиться с тем, что субстантивация прилагательных приводит к омонимии [Аллендорф, 1966: .76]. Альтернативная позиция состоит в том, что «Нельзя считать омонимами (элементами лексико-семантической системы) слова, различающиеся не лексической, а исключительно грамматической семантикой, точнее - час-теречной принадлежностью» [Титов, 2002: 139]. В таких случаях мы имеем дело с грамматической полифункциональностью слова [там же: 140; Стернина, 1998: 134-135]. По аналогии с лексико-семантической вариантностью, мы получаем лексико-грамматическую вариантность, позволяющую представлять совпадающие по форме имена существительные, прилагательные и глаголы не как разные ЛСЕ, а как проекции одной и той же ЛСЕ на три частереч-ные плоскости: адъективную, субстантивную и глагольную [Титов, 2002: 140].
Принципы классификации глаголов физического воздействия
Непосредственную работу с материалом исследования (одной из групп глаголов физического воздействия) предваряет определение критериев отбора этого материала, что предполагает, во-первых, выделение группы глаголов физического воздействия из более широких лексических пластов, а во-вторых, классификацию глаголов внутри этой группы по семантическим признакам.
Лексемы со значениями резать и рвать мы относим к лексико-семантической группе глаголов физического воздействия, хотя в разных работах они относятся к глаголам разрушения и созидания [Анищева, 1981] или к глаголам разделения [Боровикова, 1986]. Единых критериев, подходящих для однозначного и непротиворечивого классифицирования глаголов со значениями резать и рвать в упомянутых работах обнаружено не было. Следует отметить, что специальных теоретических работ, посвященных классификации глаголов физического воздействия, известно немного. Одной из таких работ теоретического характера является диссертация X. Гао "The Physical Foundation of the Patterning of Physical Action Verbs", Lund, 2001 («Физические основания классификации глаголов физического воздействия») [Gao, 2001]. Это исследование является весьма характерной работой, выполненной в русле когнитивного языкознания и вдохновленной, соответственно, трудами Р. Лангакера, Л. Тальми, Р. Джакендофа, Ч. Филмора, Дж. Лакофа-М. Джонсона и т.п. Отвечая на вопрос, какие глаголы могут считаться глаголами ФВ, X. Гао пишет: All the verbs whose force and motion may cause certain physical bodyparts to be involved with a contact can be defined as "Verbs of Physical Action". [...] They can be classed into various subclasses that are featured for 1) Direct Physical Contact (e.g. tT kick and уёо bite ), 2) Contact with Instrument (e.g. qie cut , shd comb ), 3) Contact as a Pre-Condition (e.g. did throw, toss , sa scatter, spread ), 4) Contact and Motion Coherent (e.g. pao run , gui kneel ), 5) Constant Contact (e.g. pet climb , tang lie ), and 6) Visual Contact (e.g. ding stare at , кап look at ), etc. Глаголы, обозначающие действия, при исполнении которых те или иные части тела вовлекаются в физический контакт с объектом, мо гут быть названы глаголами физического воздействия В рамках этой группы выделяются несколько подуровней: 1) Глаголы прямого физического контакта (пинать, кусать) ; 2) Глаголы физического контакта через посредство инструмента {резать, чесать) , 3) Глаголы контакта, предвосхищающего воздействие {бросать, ки дать) , 4) Глаголы контакта-движения (бежать, опускаться на колени); 5) Глаголы постоянного контакта (карабкаться, лежать); 6) Глаголы визуального контакта (глядеть, смотреть) (здесь и далее перевод наш -М.Р.)[Gao,2001:22]. Эта классификация интуитивно перекликается с другой известной нам классификацией, согласно которой глаголы ФВ разделяются на сходных основаниях на четыре группы: 1) глаголы воздействия силой давления (или, иначе, - глаголы непрерывного контакта: давить, душить, жать); 2) глаголы температурного воздействия (греть, жечь, печь, холодить); 3) глаголы деформации (Дерн колол ноги; Колючки царапали руки; Воротник трет шею/Сапог трет ногу); 4) глаголы периодического контакта (Ветки били I хлестали по лицу) [Кустова, 1998: 22].
Если говорить о последней, то единственным неудачным моментом можно считать название третьей группы, поскольку глаголы всех трех групп в той или иной степени являются глаголами деформации.
Напротив, классификация, предложенная в [Gao, 2001] более чем спорная! Основания, на которых выделяются эти подклассы, множественны и поражают непоследовательностью. Во-первых, вызывает возражение включение глаголов зрения в разряд глаголов ФВ. Зрительный контакт не может стоять в одном ряду с физическим контактом, или быть приравнен к нему, так как выражение зрительный контакт {eye contact) является осязательной метафорой зрения (см. часть 2, 5). Включая глаголы зрения в разряд глаголов физического воздействия, мы уподобляемся театральному дилетанту, отождествляющему сценический персонаж и личность актера.
Поскольку одушевленный субъект, выполняя практически любое внешне выраженное (наблюдаемое) действие, контактирует непосредственно или опосредованно с внешними по отношению к нему объектами, в разряд глаголов ФВ попадает огромное число словарных единиц, приближающееся к общему количеству переходных глаголов. Между тем не все переходные глаголы являются глаголами физического воздействия.
Из числа глаголов ФВ справедливо исключаются глаголы, назьшающие т.н. сложные действия, которые могут быть представлены как сумма действий, исполняемых разными частями тела (в пример приводятся глаголы со значениями строить , украшать , огородничать ). Однако глаголы, обозначающие многократные и однородные действия (например, шить ) в состав глаголов ФВ , включаются.
Мы не отказываемся от различения сложных и простых физических действий и, соответственно, сложных и простых смыслов. Однако наша трактовка будет значительно отличаться от рассмотренной выше. Простым мы называем любой непроизводный, «базисный» смысл. Сложным мы называем такой смысл, который с необходимостью является «надстроечным» и возводится к более простым смыслам. Например, значение хватать регулярно продуцируется базовым значением рука , которое ни из какого другого значения не выводится (см. [Дыбо, 1996:24]).
Далее X. Гао формулирует еще пять критериев, согласно которым тот или иной глагол может считаться глаголом физического воздействия. 1. A physical action verb must have an animate subject as the agent. 2. All physical action verbs cause motion of one kind or another. Verbs that are classed into the category of Constant Physical Contact, such as tang lie or kao Mean may also be considered as having a kind of motion before coming into a state. That is, they will be treated as depicting two types of events: active as well as stative events. When it is the former event that is depicted, Motion is observed; when the latter event, Energy Flow (Langacker 1991a) is required. 3. The motion must cause a certain part of the body to enter into a direct or indirect contact with a certain object, which does not necessarily appear in the sentence structure. This is the case for those verbs classed as "Verbs of Motion and Contact Coherent" and "Verbs of Constant Physical Contact". 4. In general, information on the bodypart that exerts the action is embedded in the verb root. In other words, it can be clearly understood from the meaning of the verb itself how the contact is done or by which part of the body, such as qTn kiss , tuT push and tf kick . 5. The motion action may be quick or slow, once or many times, with or without force, continual or intermittent.
Грамматические компоненты значения глаголов физического воздействия
В приведенных выше случаях структура предложения, равно как и лексико-грамматическая валентность глагола остаются неизменными, а значит, мы имеем дело с речевым (семным) варьированием, которое не влечет за собой пересмотра словарных статей глаголов play и smoke. Очевидно, что к переходным глаголам относятся все глаголы, которые открывают синтаксическую позицию для прямого дополнения, независимо от того, получает ли оно эксплицитное выражение, или только имплицируется. Отличие глаголов группы "В" от группы "А" заключается только в том, что в группе "В" объект не получил словесного выражения (SVO — SV0), хотя он может быть легко восстановлен в любом из приведенных случаев на основании материала параллельной группы40.
Встречаются случаи, иного характера, когда варьирование лексико-грамматической дистрибуции глагола влечет за собой лексико-семантическую вариантность или «омонимию» (если придерживаться ее «широкого понимания», см. Глава I, часть 1, 2). Например, в случае с англ. grow, ring мы сталкиваемся с иного рода «непереходным» употреблением, когда, действительно, меняется структура предложения (SVO — SV): to grow corns the corn grows to ring the bell the bell rang. Впрочем, в этих случаях даже сторонники широкого понимания омонимии не сомневаются в том, что мы имеем дело с одним и тем же словом.
Но в ряде случаев внутрисловные деривационные процессы делают возможным такое употребление лексических единиц, при котором в равной степени затруднительно как однозначно реконструировать имплицированный объект физического воздействия, так и непротиворечиво трактовать ЛСВ как «непереходное употребление» глагола. Действительно, какой, например, объект можно восстановить для англ. cut быстро двигаться Насколько целесообразно считать это «непереходным употреблением» англ. cut резать Неудивительно, что в результате мы получаем словарную омонимию, которая в свете типологических данных не имеет права на существование.
Частеречная принадлежность. Обращение в диссертационном исследовании преимущественно к глагольному материалу мотивируется известными представлениями о глаголе, как о наиболее важной для лексического уровня языка части речи. Г. Шухардт полагал, что «...язык начался с обозначения процессов» [Шухардт, 1950: 100]; М. Фуко, опираясь на догадку Адама Смита, что «все другие части речи отделились от глагольного ядра как производные и вторичные уточнения» утверждал, что «начало языка надо искать, где возникает глагол» [Фуко, 1994:127]. В некотором смысле эти предпосылки давали право предполагать, что семантика, реализующаяся преимущественно в форме глагольных значений, занимает некое особое (центральное) место в лексико-семантических пространствах естественных языков. Однако в процессе работы над практическим материалом мы пришли к теоретическому выводу, что исследуемые смыслы нечувствительны к частеречным различиям. Иначе говоря, нет собственно именных смыслов, или глагольных смыслов. Есть смыслы, которые реализуются в виде глагольных значений, и есть смыслы, которые реализуются в виде именных значений - один и тот же смысл может принять как глагольную, так и именную (номинативную или адъективную) форму. Мы разделяем ту точку зрения, согласно которой грамматическая семантика оказывается совершенно несущественной для семантического пространства: «...семантическое пространство, так сказать "аграмматично", хотя нам, носителям русского языка, требующего во что бы то ни стало приписать каждое слово к какой-либо части речи, непросто себе такое представить» [Фролов, Кретов, 2002:170].
. Абстрактность не является грамматическим признаком, но, по большому счету, абстрактность не является и лексическим компонентом значения. Все грамматические признаки лексического значения, в свою очередь, суть абстракции (ср.: «грамматическое значение — обобщенное, отвлеченное языковое значение, присущее ряду слов, словоформ, синтаксических конструкций и находящей в языке свое регулярное (стандартное) выражение» [Языкознание, 116]).
...Всякое грамматическое значение абстрактно, но этого недостаточно, чтобы отличить его от лексического значения, ибо лексическое значение таких, например, слов, как отношение, направление, принадлежность и многих других также абстрактно. Существенным же признаком грамматического значения является то, что не номинировано, не названо как особый предмет мысли в высказывании. ...Более того, абстрактность грамматического значения не сопоставима с абстрактностью лексического значения, поскольку первая не осознается говорящим, она не названа сама по себе, а лишь определенным образом модифицирует значение лексических единиц в высказывании [Никитин, 1996: 61]. С одной стороны, справедливо, что значение собирательность может быть как лексическим значением рус. собирательность, так и грамматическим значением (семой) рус. молодежь, листва и т.п., с другой стороны, очевидно, что мы имеем дело с принципиально различными язьпсовыми явлениями. Тем не менее, очевидно то, что как в первом, так и во втором случае значение собирательность абстрактно. М.В. Никитин резюмирует следующим образом: «Не следует искать различие между лексическим и грамматическим значением в характере стоящих за ними понятий, его следует искать в особом модусе существования каждого из них, в различиях их языкового статуса» [Там же].
