Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Стереотип «чужого» в народной культуре -
опыт формального описания 28
1.1. Категория «свой-чужой» как универсальный классификатор
этнокультурных стереотипов 28
«Чужой» этнос и «чужой» индивид 31
Опыты формализованного описания образа «чужого»
на основе этнографических и фольклорных данных 35
1.4. Коррекция схемы - факторы влияния 39
Глава II. Портрет «чужака» в языке народной культуры
и народных верованиях 41
II.1. Физические характеристики 41
П.1.1. «Чужие» без языка 42
П.1.2. Цветовые характеристики «чужих» 43
II.1.3. Оппозиция человек («свой») - не-человек («чужой») 47
Н.1.3.1. Аномальные признаки 48
II. 1.3.2. Зооморфные признаки 51
II. 1.3.3. Запах «чужого» 53
Н.1.4. «Нечистые» чужаки 57
П.1.4.1. «Нечистота» и традиционная обрядность 58
Н.1.4.2. Видимые признаки «нечистоты» 60
II. 1.4.3. «Чужие» и «нечистые природные объекты 62
П.1.5. «Чужие» как податели блага 68
П.2. Концепт «чужой» веры в языке и народной культуре 71
И.2.1.0 разных конфессиях:
номинация, автономинация, оценка 71
И.2.2.0 разных богах 75
П.2.3. Образ «чужой» веры: механизмы формирования 77
Н.2.3.1. Молва и «общее знание» 77
И.2.3.2. Взгляд извне 78
П.2.4. Этнос и конфессия 19
Модели номинации 80
«Русская» и «польская» вера 83
«Немецкая» вера, «истунды», «субботники» 84
«Татарская», или «турецкая», вера 89 П.2.4.5. «Жидовская» вера 89 11.2.4.6. Религия «чужих» - черты общности 91
П.2.5. Перемена веры 93
П.2.6. Крещение 99
П.2.7. «Чужая» вера: «нечистое» и «сакральное» 102
П.2.8. Приоритет «своей» веры 103
П.2.9. Молитва и богослужение 106
П.2.10. Религиозный навет как культурный стереотип 109
ІІ.2.11. Мифотворчество вокруг «кровавого навета» 114
Н.Э. «Чужие» и народная демонология 116
П.3.1. Отсутствие души 116
П.3.2. Нечистая сила и «этногенез» 118
П.3.3. Нечистая сила в облике «чужого» 119
П.3.4. Вредоносная деятельность «чужих» 120
И.3.5. Во власти черта 122
ІІ.4. Бытовые стереотипы - от этнографии к мифологии 129
П.4.1. Богатство 130
П.4.2. Труд 134
П.4.3. Хитрость 139
П.4.4. Ум 143
Глава III. Восприятие «чужого» языка 145
III. 1.0 разных языках 145
Ш.2. Особенности разных наречий 147
Ш.З. «Нечеловеческая» речь 148
Ш.4. «Чужой» язык как вариант «магического» языка 151
Ш.5. «Чужой» язык в обрядовом контексте: язык персонажей ряженья 154
Ш.6. Владение языками - путь к коммуникации
(принципы и механизмы) 158
Ш.7. Письменные и устные тексты чужих 168
Ш.7.1. Священные книги 168
ШЛ.2. Сакральные тексты «чужих» 171
Глава IV. Принципы описания и адаптации «чужой» культуры
языковыми средствами «своей» традиции 176
IV.1. Использование особых терминов для «чужих» реалий 176
IV.2. Приложение «своих» терминов к «чужим» культурным реалиям 178
IV.3. «Смысловая интерпретация» элементов «чужой» культуры 182
IV.4. «Свой» термин - «чужой» объект:
дополнительные коннотации лексемы 184
IV.5. «Чужой» термин, адаптированный в «своей» традиции 185
IV.6. Народная этимология как механизм «перевода»
текстов «чужой» культуры 187
IV.7. Лексемы и фразеологизмы как «свернутый текст»
поверья или стереотипного представления 191
Глава V. Этнокультурные стереотипы в структуре текста 194
V.I. Традиционные запреты и фольклорные легенды 194
V.2. Интерпретация «чужого» ритуала и модели поведения 205
V.2.I. Нарушение хода «чужого» обряда 206
V.2.2. Вмешательство в «чужой» ритуал 208
V.2.3. Унижение конфессиональных оппонентов 211
V.2.4. «Праздничные» наветы 214
V.3. «Сценарии» «чужого» обряда 216
Заключение 223
Библиография 229
Приложение
Введение к работе
Понятие стереотипа в современной гуманитарной науке - из истории изучения. Понятие стереотипа в современной гуманитарной науке носит междисциплинарный характер. Изначально получив развитие на почве социологии и социальной психологии с 1920-х гг., понятие стереотипа в дальнейшем стало предметом анализа с точки зрения теории коммуникации, этнологии, истории литературы и культуры, философии языка (Bartminski, Panasiuk 2001: 372-373, Бартминьский 2005а: 133).
Термин стереотип обрел всеобщее признание благодаря работе У. Липпманна «Public Opinion» (1922), в которой стереотипы определялись как «образы в нашем сознании» (the pictures in our heads) - Lippmann 1922. Все дальнейшие дефиниции стереотипа как языкового, философского, социально-психологического (этнографического, культурно-поведенческого) явления так или иначе опираются на определение Липпманна, в той или иной мере подчеркивая различные аспекты данного феномена - его статичность, утвержденность, гипертрофированность (тенденциозность) (см., напр., Katz, Braly 1935; Allport 1958; Quasthoff 1973; а также подробный анализ различных дефиниционных вариантов - Михайлова 1999: 58-60).
Разрабатывая концепцию стереотипа с точки зрения социальной психологии, У. Липпманн отметил одну важную особенность этого понятия - ориентированность на некий идеальный образ мира, который формируется в сознании представителей того или иного сообщества, и способность отвечать общественным ожиданиям: «Системы стереотипов могут быть стержнем нашей собственной традиции, оборонительным укреплением нашей общественной позиции. Они составляют упорядоченную, более или менее цельную картину мира, над которой надстраиваются наши обычаи, наши вкусы, наши возможности, наши привычки и наши надежды. Они могут быть не законченной картиной мира, а картиной возможного мира, к которому мы приноравливаемся. В этом мире люди и вещи имеют свои хорошо нам известные места и приспосабливаются к ожиданиям» (цит. по: Бартминьский 2005а: 135).
Процесс стереотипизации опыта лежит в основе действия механизма традиции, выполняющего интегрирующие и стабилизирующие функции в системе культуры (Байбурин 1993: 5). В связи с этим, следуя терминологии польского исследователя Ю. Халасиньского, можно считать стереотипизацию разновидностью мифологического
мышления, играющего не последнюю роль в общественных отношениях и активизирующегося в ситуации противостояния или соперничества различных социальных (этнических, этнокультурных) групп (подробнее см.: Бартминьский 2005а: 136-140).
С «мифологизирующим» аспектом стереотипа как социокультурного феномена связано соотнесение стереотипов с такими явлениями, как предубеждение, мнение, верование, предрассудок и т. п., получившие воплощение в исследованиях Г. Оллпорта; он определил предубеждения (prejudices) как «суждения о других без достаточных оснований», а стереотипы (stereotypes) как производные от предубеждений (Allport 1958: 187).
Понятие стереотипа оказалось широко востребованным и в современной лингвистике. Отметим, что в рамках лингвистического изучения стереотипов значимым является объем самого понятия. Для языковеда стереотипизация охватывает всю картину мира, как образ вещи, так и образ человека; стереотипизация неотделима от сущности естественного языка, который основывается на субъективной категоризации явлений, а также на конвенции и на повторяемости (Bartminski, Panasiuk 2001: 373; ср. подход к изучению стереотипов, предложенный X. Патнэмом, согласно которому стереотип представляет собой конвенциональное представление, зафиксированное в повседневном языковом узусе - Putnam 1975: 249).
С позиции лингвистов стереотипами считаются установленные конвенционально семантические и/или формальные конструкции, формирующие культурно-языковой образ объекта (Бартминьский 1997: 12; Bartminski, Panasiuk 2001: 373); таким образом, в рамках лингвистического подхода стереотип может относиться к двум разным плоскостям языка - формальной (фразеология, языковые клише, формульность, принципы сочетаемости в пределах языковых конструкций и т.п.) или семантической (смысловые коннотации языковых единиц, сопутствующие основному/первичному значению). Ср. в связи с этим предложенную польскими лингвистами Е. Бартминьским и И. Панасюк видовую классификацию стереотипов как культурно-языковых представлений: топос, формула, идиома (Бартминьский 2005а: 154-157; ср. попытку классифицировать языковые структуры, используемые для выражения стереотипных суждений, предпринятую У. Квастхофф - простая предикация; высказывания с индикаторами-ограничителями; высказывания с иллокутивным элементом, определяющим позицию говорящего; стереотип содержится
имплицитно в семантике всего высказывания, см.: Бартминьский 2005а: 146-148) и образы/образцы, мифологические представления, идеологические представления (Bartminski, Panasiuk 2001: 379-381). Для лингвистического изучения стереотипа особо важными представляются такие аспекты, как стереотип и его языковой знак, стереотип и значение слова (стереотип и когнитивная семантика), когнитивная структура стереотипа, способы концептуализации языковой действительности (Panasiuk 1998: 90; Bartminski, Panasiuk 2001: 374-377).
Стереотип понимается также как субъективно детерминированное представление предмета, в котором сосуществуют описательные и оценочные признаки и которое является результатом истолкования действительности в рамках социально выработанных познавательных моделей (Бартминьский 1995: 7).
В традициях московской этнолингвистической школы стереотип рассматривается как явление, принадлежащее «языку культуры», в связи с чем объектом исследования становится семантика знака в языке культуры, связь языковых и внеязыковых стереотипов (Totstaia 1998). В нашей работе, основанной в первую очередь на текстах народной культуры (при этом как текст может функционировать и языковая единица, и народное верование, и фрагмент обряда, и фольклорный нарратив), мы анализируем именно систему семантических стереотипов, связанных с образом этнически и конфессионально «чужого» в славянской традиции.
Стереотип как понятие, значимое не только для языка, но и культуры в целом, в последние годы становится объектом исторических, филологических, культурологических исследований, концентрирующих внимание на речевых и ментальных стереотипах, формирующих «особость» национальных культур (в том числе славянских) и выступающих в роли этнокультурного идентификатора (см., например: СИС 1994, СИС 1997, СИС 2003, ЭСП, РМС, БФОО, БФИИ, МКЧ, БИ, Красных 2003:230-266).
Многогранность стереотипа как культурного явления, вмещающего в себя широкий спектр значений - от представления о стереотипе как социокультурном концепте, роль которого состоит в экономии усилий по познанию мира до трактовки стереотипа как универсального этнокультурного маркера, - отразилась в том, что данное понятие заслужило отдельную всемирную библиографию (Hoffmann 1986) и статью в энциклопедическом издании (КСКТ: 177-179).
Этнические (этнокультурные) стереотипы - понятие, признаки, функции.
Этнокультурные стереотипы строятся на основе представлений, сформированных фольклорно-мифологическим сознанием и бытующих в системе традиционной культуры. Это не просто оценочный образ «чужого», зафиксированный в языке (номинативные модели, паремии), но значимый концепт, составляющий непременный элемент картины мира. Данная группа стереотипов, как подтверждают результаты современных этнолингвистических и социолингвистических исследований, играет структурообразующую и этнодифференцирующую роли, особо значимые для самоосознания и самопознания этноса (представления о «своем» и «чужом» народе, «своей» и «чужой» религии, обрядности и системе ценностей). По мнению исследователей, «национальные» стереотипы имеют особый общественный вес, поскольку в основе таких стереотипов лежит универсальная оппозиция «свой-чужой», в свою очередь составляющая базу для формирования народного (традиционного) мировоззрения. Восприятие представителей различных этнических групп связано также с актуальными отношениями и конфликтами между этими группами (Бартминьский, Панасюк2005: 178).
Изучение этнических стереотипов сформировалось изначально в рамках социологического подхода, постепенно выделившись в особую исследовательскую сферу, к настоящему времени широко освоенную этнографами, этнологами, культурологами, фольклористами, этнолингвистами.
Согласно определению, предложенному У. Квастхофф, стереотип - это «вербальное выражение убеждения, направленного на социальные группы или отдельных представителей этих групп, убеждения, принимающего логическую форму суждения и приписывающего некоторому классу лиц определенные свойства или способы поведения (или же отрицающего их), имеющего тенденцию к эмоциональной оценке и выражаемого в безапелляционной, упрощенной и обобщенной форме» (Quasthoff 1973: 28). Для понятия этнического стереотипа особо значима не только языковая компетенция («этническое» значение слова), но и прагматическая (коммуникационная) компетенция (знание о мире, внешней действительности) (Бартминьский 2005а: 144-148).
Идентификация и дистанцирование. Каждый народ пытается осмыслить себя, свое место в истории и культуре не только опираясь на письменные источники и исторические факты, но и обращаясь (порой бессознательно) к «фольклорной памяти»,
вековым традициям и верованиям. Нарисовать для себя портрет «чужого» - соседа, чужеземца или иноверца - это значит во многом осознать себя самого, свою уникальность и своеобразие.
В народной культуре отношение к представителям других этносов во многом определяется понятием этноцентризма, когда «свои» традиции, «своя» религия, «свои» обычаи и «свой» язык мыслятся единственно «настоящими», «правильными» и «праведными». Этноцентризм не является характеристикой, свойственной только одной нации, представляя собой общекультурное явление, «продукт эволюции» (Jahoda 2002).
Анализируя суть и истоки этноцентризма, В.Н. Топоров отмечал: «Каждый народ - осознанно, полуосознанно или неосознанно - несет свою идею, свой мир представлений о себе и о другом. И поэтому эти естественные и даже необходимые различия своего и чужого на фоне бесспорно общих задач жизнеобеспечения становятся предлогом, почвой, местом, где начинаются несогласия, различия, споры и ссоры» (Топоров 1990: 5).
Все «чужое» настороженно отрицается как греховное, а всякий представитель иноэтнической группы воспринимается как существо опасное и почти потустороннее. С другой стороны, «чужие» (именно в силу своей связанности с «иным» миром) наделяются в народных верованиях сверхъестественными свойствами, которые могут быть не только вредоносными, но и полезными. Безусловно, в таком двойственном отношении к «чужим» преобладают не объективные сведения об этнических соседях, а стереотипы, сформированные вековой мифологической традицией и обращенные в «суеверную» перспективу. В народной культуре славян отчетливо представлен амбивалентный образ «чужого», сочетающий негативные и положительные признаки (Толстая 1992, Goldberg-Mulkiewicz 1978, Goldberg-Mulkiewicz 1989, Белова 1997, Cala 1992, Белова 20026, Белова 2005 и др.; см. также гл. I). Фольклорно-мифологическая трактовка образа «чужого» динамично развивается между двумя полюсами -отторжения и толерантности, сочетая в себе на первый взгляд противоречивые и несовместимые характеристики. Но именно в этой полярности заключена уникальность всего комплекса представлений о «чужих», отразившего и этноконфессиональную полемику, и общественное противостояние, и культурное взаимовлияние, и «мифологию соседства».
Описывая действительность упрощенно, схематично, создавая субъективные мифологические или идеологические представления, стереотипы могут препятствовать взаимопониманию людей как внутри этнических сообществ, так и в межгрупповой коммуникации (Bartminski, Panasiuk 2001: 394).
Рассматривая познавательную и эмоциональную составляющие стереотипа, исследователи непременно сталкиваются с проблемой автостереотипов и гетеростереотжов и оценочной градацией по отношению к «себе», «своему» и «чужому», с наличием в сознании носителя традиции идентификационных и самоидентификационных оценок (Panasiuk 1998: 93-94; Bartminski, Panasiuk 2001: 387; Иванова, Калуцков 2005:7).
Проблема «внутренних» и «внешних» стереотипов рассмотрена СЕ. Никитиной на примере конфессиональных сообществ, которые, с одной стороны, дистанцируются от конфессиональной метрополии и становятся в глазах доминирующей конфессии «чужими», а с другой осознают различия внутри самой себя; при этом ведущим различительным признаком становится именно признак конфессиональный, подкрепляемый обрядовыми стереотипами и языковыми клише, характерными для данного сообщества (Nikitina 1998: 157-158). В нашей работе конфессиональные стереотипы анализируются на примере более крупных сообществ (православные, католики, иудеи, мусульмане), когда каждое из них формирует для себя образ «чужой» веры, осознавая при этом безусловный приоритет своей конфессии (см.: II.2).
Базовые характеристики этнического (этнокультурного) стереотипа в основном аналогичны признакам, присущим стереотипам вообще (см., например: Schaff 1981: 69-70, Бартминьский 2005а: 140-141).
Этнические (этнокультурные) стереотипы представляют некий обобщенный образ этнического или конфессионального соседа, упрощая и генерализируя этот образ. При этом, как отмечают исследователи для данной группы стереотипов характерна «неточная субъективная генерализация» (Bartminski, Panasiuk 2001: 377) -неосознанное приписывание какого-либо свойства всем объектам класса, объединяемого с помощью данного названия (этнонима, конфессионального названия).
Этнокультурные стереотипы демонстрируют широкое распространение и повторяемость, будучи передаваемы в рамках отдельной традиции от поколения к поколению, а также большую степень устойчивости к изменениям. Данная группа
стереотипов подвержена влиянию исторических факторов, а также обусловлена национальными мифами и традициями (Михайлова 1999: 58).
Этим обусловлен интровертный, регулятивный характер данного класса стереотипов, определяющий формирование представлений о «чужих». Каждая традиция создает портрет «чужака», опираясь на «свою» систему представлений и ценностей, a priori имея мнение о «чужой» культуре и традициях.
В связи с этим познавательный компонент этнических стереотипов может проявляться в формировании предубеждений, предрассудков, суеверий с преобладанием негативной оценки в отношении «чужих» (Bartminski, Panasiuk 2001: 379; ср. концепцию А. Шаффа, приписывавшего стереотипам функцию однозначно негативной оценки).
В оценочном компоненте этнокультурных стереотипов действительно преобладает негативное отношение к представителям иных этносов и конфессий, что обусловлено не только этноцентризмом, но и явлением мегаломании - самовозвышения - которое свойственно всем народам на определенном этапе их исторического развития и составляет необходимый элемент народного менталитета (Bystron 1935, Bystron 1980, Mirga 1984, Толстая 1994, Толстая 1995, Белова 1997). Оценочность этнокультурных стереотипов проявляется в формировании национальных и религиозных наветов, а также играет не последнюю роль при конструировании «наветных» фольклорных текстов (см. П.2.10).
В группе этнических стереотипов безусловно проявляется их эмоциональная составляющая, что находит отражение в терминологии, к ним прилагаемой - англ. ethnic slurs, франц. blason populaire (ср. рус. предрассудки). Именно эмоциональный заряд (часто негативный), который несут в себе этнические стереотипы, выступает в качестве базиса для культурного фундаментализма (Seidenspinner 1996), что находит отражение в так называемом evil folklore о «чужих» (Дандес 2004; Дандес, Хаушильд 2004), раскрывая «темную сторону фольклора», посвященного «чужим», «иным», «другим» (Seidenspinner 1996).
Функции этнокультурного стереотипа соответствуют в основном универсальным функциям, определенным для стереотипов вообще (см.: Allport 1958, Schaff 1981, Katz, Braly, 1935; Михайлова 1999, Бартминьский 2005а).
Функция социально-этнической интеграции. Стереотип, с одной стороны, удовлетворяет психическую потребность в экономии познавательных усилий, с другой
- и общественную потребность поддерживать внутреннюю спаянность сообщества и его противопоставленность другим человеческим сообществам (Бартминьский 1997: 13).
Защитная функция этнических стереотипов проявляется в том, что они способствуют сохранению традиционной системы ценностей как по отношению к своему сообществу (автостереотипы), так и по отношению к «чужим» (гетеростереотипы).
Коммуникативная функция этнических стереотипов служит для осуществления обмена информацией между представителями «своего» сообщества (как опознать «своего» среди «чужих» и «чужого»среди «СВОИХ)).
С помощью познавательной функции этнических стереотипов формируется образ внешнего мира и своего собственного микрокосма.
Манипулирующая функция этнических стереотипов заключается в том, что при определенных условиях они могут выступать в качестве орудия ментального воздействия на массы в идеологических и политических целях (Cala 1992, Seidenspinner 1996, Михайлова 1999).
Динамика этнеостереотипов. Согласно концепции стереотипа, разработанной А. Шаффом, одним из основных признаков стереотипа является его «неэластичность», т.е. устойчивость, неподверженность и сопротивляемость изменениям (Schaff 1981: 69, 114). Однако, как свидетельствуют данные языка, этот признак не носит абсолютного характера, как и язык в целом, языковые стереотипы испытывают динамические изменения. Трансформации языковых стереотипов в 1980-1990 (на примере названий профессий - крестьянин, ксендз, солдат, учитель и др., и жителей определенных мест -goral, Mazur, Slqzak, krakowianin, Iwowiak, krakowianin, warszawiak) посвятила свое исследование И. Панасюк, отметив при этом изменения не только в смысловой наполненности термина в связи с сопровождающими его коннотациями, но и динамику оценочных характеристик, связанных с теми или иными стереотипами (например, «улучшение» образа таких персонажей, как krakowianin, goral) (Panasiuk 1998: 86-94). Динамику этнокультурных и языковых стереотипов в русско-украинской среде проанализировала Е.Е. Левкиевская (Левкиевская 2003).
Изменениям, динамическим подвижкам подвергаются не только языковые стереотипы, но стереотипы семантические, которые воплощаются в фольклорных представлениях о носителях «чужой» культуры. Как показывает фольклорно-
этнографический материал, динамика представлений о «чужих» (в частности, славян о евреях) во многом определяется современной этнической ситуацией в регионах, где прежде имели место тесные контакты славян и евреев. Полиэтническое и поликонфессиональное население играло значительную роль в развитии социальной и культурной жизни местечек Украины, Белоруссии и Польши. В начале XX в. доля еврейского населения некоторых местечек достигала 80%, и именно евреи определяли и уклад жизни, и благосостояние жителей окрестных сел. В этом контексте не может показаться преувеличением утверждение о том, что для носителя польской традиционной культуры «евреи являлись элементом универсума» (Jastrzejjski 1989: 48). Сегодня большинство местечек превратилось в села (поселки) с моноэтничным славянским населением, однако память о соседях-евреях, во многом определявших колорит данных регионов, жива. Видимо, для мифологизации этнического соседа необходимо его присутствие, причем массовое, когда можно сказать безлично - «они» - и сконцентрировать вокруг живущих по соседству «чужих» суеверия и предрассудки. Но и отсутствие (исчезновение) «чужаков» оказывается значимым: при сохранении традицией стереотипов, обусловленных архаическими, мифологическими представлениями, в опустевшем культурном пространстве возникает «новая мифология» об «ушедшем народе» (Белова, Петрухин 2005, Белова 2006 (в печати)).
Объект исследования. В современной науке проблеме этнических стереотипов, этнокультурных контактов славян посвящены многие фундаментальные исследования. В системе традиционной народной культуры отношение к представителям других народов во многом определяется понятием этноцентризма, которое, тем не менее, не исключает элемент «чужого» из принятой внутри «своей» традиции системы ценностей. Более того, концепт «чужого» является непременным условием для формирования целостной картины мира и одним из основных классификаторов самоидентификации (см., например: Bystron 1935, Bystron 1980, Cala 1982, Mirga 1984, Hertz 1988, G6rog-Karady 1992, Benedyktowicz 2000, Бартминьский 20056, Белова 2005).
Тема этностереотипов в языке и культуре чрезвычайно привлекательна для исследователя своей многогранностью и обилием объектов исследования (для каждой локальной традиции формируется свой перечень «чужаков»), и разнообразием аспектов, в которых находит воплощение универсальная семантическая оппозиция «свой-чужой».
За последние годы увидели свет многочисленные исследования, посвященные общим проблемам формирования этностереотипов в славянских литературных языках и диалектах, анализу структурообразующих элементов стереотипа, динамике и статике этого явления (исчерпывающий обзор языковедческих работ по указанной проблеме см.: Березович 1999).
В русле нашего исследования чрезвычайно полезными оказались такие детально проанализированные лингвистами признаки языкового этностереотипа, как избирательность, оценочность, ассоциативность, обобщенность и гиперболизация (см. подробнее: Толстая 1995; Бартминьский 1997; Бартминьский 2005а, Бартминьский 20056, Bartminski, Panasiuk 2001, Березович 2000, Крысин 2002, Мечковская 2002, Березович, Гулик 2002). Языковые портреты этнических соседей (евреев, цыган, татар, шведов, немцев, французов, венгров, русинов, чехов) также представлены в целом ряде интересных работ, наряду с лингвистическими данными широко привлекающими этнографический контекст и народные верования относительно «чужих» (см., напр., Bartminski, Panasiuk 2001: 387-389; Бартминьский 20056; Kotyla 1982; Kowal 1983; Гулик 2000; Rozckowska 2003).
Этностереотипы как явление языковой действительности имеют специфическую область расширения - это народная этнонимия, микроэтнонимия, топонимия, «этнические» прозвища. Как компоненты языковой картины мира этностереотипы детально проанализированы на материале современного польского языка (Pisarkowa 1976, Bartminski, Panasiuk 2001: 382-393; Бартминьский 20056), на материале русской «иноэтнической» топонимической лексики (Березович 2000; Иванова, Калуцков 2005), на материале русских говоров (коллективные прозвища, присловья и др - Зеленин 1994; Воронцова 2002; Дранникова 2004; Иванова, Калуцков 2005). Особо следует отметить работы, посвященные ксеномотивации в литературном языке и диалектах как механизме создания образа внешней действительности, который чаще всего складывается из представлений о чужих народах (этнографических группах) и землях (анализ основных моделей, их структуры, семантики и вариативности см.: Березович 2006а, Березович 20066).
Этнокультурный стереотип в связи с понятием культурного барьера, границы анализирует в своих работах целый ряд исследователей, отмечая при этом не только «консервирующую» роль стереотипов в народной культуре и обрядности, но и подвижность культурной границы в связи с изменением самих стереотипов и
трансформацией традиционной системы ценностей (Krekovicova 1999, Толстая 1994, Nikitina 1998, Недялкова 2005, Сантова 2005).
Взаимосвязь и взаимовлияние этнокультурных стереотипов, фольклора и самоидентификации - круг проблем, также получивший широкое освещение в современной науке. Работы, написанные в русле данного направления, акцентируют внимание на эксплуатации традиционных стереотипных представлений о «чужих», бытующих в народной культуре, в современном политическом дискурсе и массовой культуре для создания образа «врага» или «национального героя» (Krekovi6ova 2005 -на примере современной Словакии; ср. также общетеоретические исследования: Eriksen 1993 - о взаимосвязи таких категорий, как этничность и национализм; Ytrehus 2002 - об этических аспектах в изучении этнических меньшинств, о проблеме культурного взаимопонимания и мифотворчества), фиксируют отражение этнической идентичности в фольклорных жанрах (Бахтин 1998, Бахтин 1999 - роль фольклорного наследия в поддерживание идентичности и самоидентификационных оценок у русских старообрядцев диаспоры; GaSparikova 1973, GaSparikova 1975 - традиции и инновации фольклора словаков в Болгарии; Неклюдов 2004 - отражение представлений о «чудом» пространстве и «чужом» народе в русском эпическом сознании; Rychlik 2005 -создание версий «этнической истории» на примере чешской, болгарской и сербской фольклорной традиции; Еленевская, Фиалкова 2005 - на примере фольклора эмигрантов 1990-х в Израиле) или анализируют роль традиционной обрядности (праздника, ритуала) как выразителя этничности, культурной и религиозной идентичности, что особо актуально для формирования (сохранения, культивирования) авто- и гетеростереотипов для этнических (этноконфессиональных) сообществ, проживающих в инокультурном окружении (Паунова 1998 - на примере астраханских и румынских липован; Давыдова 1998 - на примере народной культуры русско-марийского пограничья; Никитина 1994, Никитина 1999 - на примере языковых и культурных моделей в разных жанрах фольклора в конфессиональных сообществах старообрядцев, духоборов, молокан; Михайлова 1999, Михайлова 2005 - на примере поляков в Болгарии, Пенчев 1999 - на примере «болгарских» словаков и др.).
Предмет исследования. Образ «чужого» в определенных этнокультурных традициях, сформированный в народном сознании и воплощенный в жанрах традиционного и современного фольклора, также имеет богатую историографию. Из
наиболее интересных отметим работы об образе еврея в польской народной культуре (Bystron 1935, Bystron 1980, Hertz 1988, Stomma 1986, Jastrzebski 1989, Goldberg-Mulkiewicz 1989, Cala 1992, Cala 1995, Hryciuk, Moroz 1993a, Zowczak 2000, Jakubiak 2003), о представлениях о евреях в болгарской книжности и фольклоре (Тодорова 1994, Тодорова 2001), об образе турка в болгарской средневековой книжности и фольклоре (Градева 2001, Георгиева 1990, Георгиева 1996), о цыганах в болгарских народных представлениях (Попов 1992, Марушиакова, Попов 1993), об образе цыгана и еврея в словацком фольклоре (Krekovifcova 1995, Krekovi6ova 1995а, Krekovicova 1999), о цыганах в народных представлениях поляков (Nowicka 1995, Mr6z 1995), о стереотипе «ляха» и «москаля» (Kqpinski 1990), о стереотипах евреев и поляков в фольклоре и массовой культуре США (Дандес 2004а), о «польской теме» (особенно в ее межконфессиональном аспекте) в русской средневековой книжности и фольклоре -древнерусских повестях и полемических сочинениях, хрониках, былинах, исторических и солдатских песнях (Флоря 2005, Мочалова 2000, Левкиевская 2000, Смирнов 2002), о стереотипе поляка и еврея в массовом сознании полиэтничного города (Юдин 2000, Добровольская 2003, Фролова 2003).
Диссертация посвящена комплексному анализу славянских народных верований о «чужих» - представителях других этносов и конфессий. Образ «чужого» является неотъемлемой частью фольклорной картины мира любого народа; он формируется как общее знание относительно религии и быта, обрядов и ритуалов, языка и верований этнических соседей. Представления о «чужой» вере и «чужом» народе находят отражение в фольклорных легендах и связанных с ними поверьях, в обрядовой практике и формах повседневного общения. Таким образом, мы сосредоточиваем внимание на этнокультурных гетеростереотипах, фиксирующих представления о других традициях. Самооценки привлекаются при необходимости как сравнительный комментирующий материал.
Наш вклад в исследование этнокультурных стереотипов мы видим в реконструкции концепта «чужого», бытующего в регионе пограничья восточно- и западнославянских культур, в описании механизма функционирования языковых и внеязыковых стереотипов при создании этнолингвистического портрета «чужого», в анализе иерархической структуры системы стереотипов и градации признаков (центр-периферия, релевантность-нерелевантность), формирующих образ этнического «чужого». Анализируя взаимоотношение славянской традиции с традициями
этнических соседей, в качестве базового противопоставления мы выбираем оппозицию «славяне-евреи», что обусловлено спецификой изучаемого региона и характером материала.
Цели и задачи исследования. Наше исследование направлено на создание
комплексного (этнолингвистического, историко-этнографического,
фольклористического и культурологического) описания концепта «чужой» в славянских языках и народной традиции. Цель исследования - реконструкция образа «чужого» (в его этническом и конфессиональном аспектах), репрезентированного в языке и фольклорно-мифологических верованиях славян. В диссертации проводится анализ семантических констант, формирующих образы «инородца» и «иноверца» в славянской народной традиции (чем и как объясняют носители фольклорного сознания различие между «своим» и «чужим» народом, «своей» и «чужой» религией, обрядностью и ритуалистикой), механизмов их взаимодействия и трансформации.
В задачи исследования входит на основе этнолингвистического и фольклорного материала представить опыт формального описания таких базовых понятий, как «чужой» народ, «чужая» вера, «чужой» язык; показать механизмы формирования и трансформации значимых элементов образа этнического и конфессионального «чужака»; провести анализ фольклорных текстов (этиологические легенды, исторические предания, верования, суеверные представления), в которых нашел отражение «этнолингвистический» и «этноконфессиональный» портрет «чужого» для выявления основных его составляющих; обозначить роль этнических (этнокультурных) стереотипов в формировании фольклорных текстов; проанализировать принципы адаптации элементов «чужой» культуры средствами «своего» языка; доказать, что стереотипы являются не только основой для восприятия образа «чужого», но и для его «схематического» описания. В диссертации также поставлена задача проанализировать, какие именно этнически и конфессионально «чужие» становятся объектом наиболее пристального внимания, как соотносятся стереотипные характеристики различных представителей «чужого» мира в полиэтничных регионах (представления славян о евреях, цыганах, татарах и др.), чем отличаются представления о «своих» и «чужих» внутри славянского сообщества (например, противопоставление русских и украинцев, украинцев и поляков и т.п.) и в рамках межкультурного диалога славян с иноэтничными соседями (например, с евреями) (например, противопоставление
русских и украинцев, украинцев и поляков и т.п.) и оппозицию между славянами и иноэтничными соседями (например, евреями).
Актуальность и новизна исследования. Актуальность темы исследования определяется тем, что в условиях глобализационных и интеграционных процессов, затрагивающих все пласты культуры, особо значимым становится самоопределение традиции. При этом формирование представлений о своей самобытности неразрывно связано с осознанием отличий от «других», через подчеркивание культурных и конфессиональных различий. В этой ситуации активизируются и становятся востребованными архаические модели, закрепившие в себе стереотипизированный образ этнического или конфессионального соседа. Учитывая устойчивость и живучесть этнокультурных стереотипов и привлекая аутентичные материалы, собранные в последние годы, мы имеем возможность продемонстрировать действие целого ряда культурных механизмов, способствующих сохранению и трансформации народных представлений о «своих» и «чужих», как они отразились в языке и фольклоре.
Новизна исследования состоит в том, что стереотипные представления о «чужом» полностью спроецированы в область традиционной духовной культуры славян и анализируются в рамках языка народной культуры. В работе представлена модель комплексного формализованного описания этнолингвистического портрета «чужого», составленная по материалам различных славянских традиций, что отличает наш подход от традиционного бинарного противопоставления двух культур (например, русские - поляки, поляки - евреи, болгары - турки, словаки - цыгане и т.п.). Мы также проводим последовательное разграничение стереотипных представлений, связанных с областью народной мифологии и областью быта («чужие» как существа, связанные с потусторонним миром и как реальные соседи). Как показывает материал, в каждой из этих областей существует своя система представлений о «чужих», однако даже в представлениях, сформированных под влиянием непосредственного этнокультурного соседства, мифологический элемент превалирует.
Помимо номинативных моделей, относящихся к «чужому» этносу или к «чужой» вере, в работе рассматривается реализация стереотипов в разных жанрах и типах фольклорных текстов (легенды, предания, малые формы фольклора - поверья, приметы, паремии). Анализируется роль этнокультурных стереотипов в структуре текста: стереотип как сюжетообразующий компонент (например, в текстах, связанных с
религиозными наветами); стереотип как текстопорождающий компонент (например, этиологические легенды о свойствах и качествах «чужих» и связанные с ними поверья). Рассматриваются также принципы «перевода» текстов «чужой» культуры на язык «своей» культуры (фольклорная интерпретация обрядов, ритуалов, культурных реалий и т.п. языковыми средствами «своей» традиции) (гл. IV).
Методы исследования. Комплексным характером исследования определялись использованные в работе методы и подходы:
этнолингвистический анализ языковых единиц (лексика, терминология фразеология) и фольклорных текстов (этиологических легенд, топонимических преданий, поверий, паремий, фольклорной терминологии), в которых нашли отражение архаические представления о «чужих» - инородцах и иноверцах с целью выделить значимые признаки, на основе которых формируется и функционирует стереотип этнически и конфессионально «чужого»; данный подход позволяет анализировать лексическую и культурную семантику знаков языка в неразрывном единстве;
структурно-типологический анализ текстов с целью установить для рассматриваемых стереотипных составляющих их роль в механизме формирования универсального фольклорно-мифологического образа «чужого» и его локальных вариантов (на основе фольклорных текстов различных полиэтнических славянских регионов представлен феномен «мифологии соседства», сочетающий этнографическую реальность с архаическими верованиями и суевериями);
- комплексный сравнительный анализ славянских книжных и фольклорных
легенд и поверий о «чужих» (этиология этносов и конфессий, происхождение «чужих»
обрядов и обычаев, особенности бытового уклада, представления о связи
инородцев/иноверцев с потусторонним миром и демонологическими персонажами,
славяно-иноэтничные связи в области магии и ведовства), рассмотренных в синхронии
и диахронии;
- текстологический анализ фольклорных нарративов, поверий, примет, паремий,
а также материалов следственных дел по обвинению иноверцев в святотатстве и
кощунственных действиях по отношению к христианским культовым предметам и
местам, в которых нашел отражение образ иноземца и иноверца; выявление специфики
представленного в них этнолингвистического портрета «чужого» (в связи с влиянием
мифологических архетипов, книжной традиции, этнографического контекста -
исторических контактов и практики соседства, событий современной истории, локальных особенностей, а также инокультурного влияния - как в сфере фольклора, так и в сфере языка);
- ареалогический подход, позволяющий представить локальные версии этнолингвистического портрета «чужого» на общеславянском фоне (рассмотрены комплексы представлений о «чужих», бытующие в Полесье, Подолии, на пограничье восточно- и западнославянского ареалов).
Новизна используемой методики состоит в последовательном сочетании сравнительно-исторического и этнолингвистического подходов. В результате становится возможным определить место и роль ментальных и языковых этностереотипов в картине мира славянских народов.
Отметим также разрабатываемую в исследовании методику установления книжно-фольклорных параллелей, что позволяет фиксировать элементы фольклоризации книжных текстов и сюжетов. Данный подход делает возможным не только изучение системы актуальных верований, представленных фольклорно-этнографическими данными ХІХ-ХХІвв. в рамках определенной культурной традиции, но и предполагает выяснение генезиса отдельных сюжетов (многие народные поверья, связанные с «чужими», имеют книжное или апокрифическое происхождение, опираются на средневековые представления об устройстве мира, а также могут быть связаны с «культурным текстом» этнических соседей).
Помимо аналитического исследования опубликованных и архивных материалов, в работе использованы данные, полученные в результате анкетирования (о традиционной методике анкетирования на основе дифференцирующих контрастных признаков для создания психологического, лингвистического портрета «чужого», см.: Quasthoff 1973, Бартминьский 1997, Panasiuk 1998, Бартминьский 2005а). Анализируя методику анкетирования при сборе этнических стереотипных представлений, известный американский фольклорист А. Дандес отмечал: «...при знакомстве с обширной научной литературой, посвященной национальному характеру и стереотипам, нельзя не удивиться малому количеству ссылок на фольклорные материалы. Стереотипы, как правило, описываются на основе анекдотов или опросных листов, в которых информанты выбирают из заранее заданного списка определений <...> характеристики, свойственные, по их мнению, той или иной национальной или этнической группе. Нельзя не задаться вопросом, чем именно с методологической
точки зрения руководствуется исследователь, составляя опросные листы, и не обесценивают ли его личные предубеждения, которые сказываются в процессе отбора, полученные результаты» (Дандес 2004а: 138). А. Дандес, считавший фольклор неисчерпаемым источником информации по этническим стереотипам, настойчиво обращал внимание исследователей на значимость фольклорного контекста при фиксации данных.
В процессе работы над нашим исследованием был использован вопросник, специально составленный для фиксации стереотипных текстов-представлений о «чужих» и отражающий релевантные позиции образа «чужого» (см. гл. I и Приложение). Мы сочли уместным снабдить наше исследование приложением, поместив в него программу-вопросник «Этнокультурные стереотипы в народной традиции: славяне и их соседи», составленную специально для этнолингвистических исследований в регионах этнокультурных контактов и апробированную во время полевых сезонов 2003-2005 гг. на территории Украины и Белоруссии. Наш вопросник построен на основе материалов, зафиксированных в опубликованных фольклорно-этнографических сводах по исследуемым регионам, а также в архивных и полевых материалах из Полесья, Подолии, Западной Белоруссии, которые еще ждут выхода в свет. При составлении вопросника мы учитывали позиции, по которым была получена информация о «чужих» в период работы Полесской этнолингвистической экспедиции по «Программе Полесского этнолингвистического атласа» (см.: ПЭС: 21-49), а также опыт польских коллег, собиравших материал по этнокультурной проблематике на территории Польши (см.: Cala 1992: 203-211, вопросник «Obraz kultury zydowskiej w swiadomosci polskiej wsi»).
Материал. Основой диссертации стали опубликованные в фольклорно-этнографических сводах свидетельства о «чужих», а также полевые и архивные этнолингвистические, фольклорные и этнографические материалы, собранные в наше время в регионах Восточной Европы, где на протяжении веков осуществлялись тесные этнокультурные контакты славянских народов с евреями, турками, татарами, цыганами. Основная часть материалов, ставших базой для нашего исследования, происходит из западных и юго-западных восточнославянских регионов (украинское и белорусское Полесье, Подолия, Карпаты, Западная Белоруссия) и восточных областей западнославянского мира (Подлясье, Малопольша). Однако мы не ограничивались
строго этими ареалами, привлекая в качестве типологических параллелей и сравнительного материала данные из южнославянских регионов, где традиции этнического соседства имели свою богатую историю.
Поразительна устойчивость фольклорных представлений о «чужих»:
экспедиционные записи конца XX - начала XXI в. обнаруживают удивительное
сходство с материалами, зафиксированными в Полесье или в Подолии в конце
XIX столетия. Именно поэтому в рамках нашего исследования вполне органично
сочетаются материалы, опубликованные в конце XIX - начале XX в. фольклористами и
этнографами П.П. Чубинским, М. Федеровским, Н.Я. Никифоровским,
Г.А. Булашевым, В. Гнатюком, О. Кольбергом, и сведения, собранные участниками этнолингвистических экспедиций последних лет в Полесье, Подолию, Закарпатье, Западную Белоруссию. Несмотря на изменение бытового уклада, активное влияние городской культуры и размывание системы архаических верований, мифологизированный образ «чужого» по-прежнему представляет собой фрагмент живой фольклорной традиции.
При написании работы широко использовались аутентичные материалы из Полесского архива Института славяноведения РАН (в том числе электронная база данных «Полесский архив»); Карпатского архива Отдела этнолингвистики и фольклора Института славяноведения РАН; Каргопольского архива Российского государственного гуманитарного университета (в том числе электронная база данных); Архива Института этнологии и антропологии РАН (Москва), Архива Российского этнографического музея (Санкт-Петербург), Государственного Архива Смоленской области; Национально-исторического архива Беларуси в г. Гродно; Архива Отделения еврейского искусства Иерусалимского университета (Израиль), Архива Отделения этнолингвистики Люблинского университета им. М. Кюри-Склодовской, архива творческого объединения «Театр NN» в Люблине (Польша), Архива Института фольклора Болгарской Академии наук (София); Архива Этнографического института и музея Болгарской Академии наук (София).
Значительную часть анализируемого материала составили данные, собранные во время полевых исследований в регионах этнокультурных контактов: в украинском и белорусском Полесье (1978-1983 - в составе Полесской этнолингвистической экспедиции под руководством Н.И. Толстого; 2000), в Подолии (Винницкая, Хмельницкая обл., 2001-2004), на территории Буковины (Черновицкая, Ивано-
Франковская обл., 2004-2005), западной Белоруссии (Гродненская обл., 2003-2004), в Вологодской обл. (2002), Воронежской обл. (2002), Смоленской обл. (2004-2005). Значительная часть эмпирических данных впервые вводится в научный оборот.
Апробация исследования. Работа прошла обсуждение в Отделе этнолингвистики и фольклора Института славяноведения РАН. По теме исследования опубликовано несколько десятков работ и 2 монографии - ««Народная Библия»: Восточнославянские этиологические легенды» (М., 2004 - 576 с.) и «Этнокультурные стереотипы в славянской народной традиции» (М, 2005 - 288 с). Тема разрабатывалась в рамках научно-исследовательского проекта «Этнокультурные стереотипы в картине мира славянских народов (электронная текстотека и поисковая система)» (РФФИ, 2003-2005 гг.), в результате чего была создана обширная текстовая база данных (около 2000 текстовых единиц) по основным позициям формальной схемы составления этнолингвистического портрета «чужого» в славянской народной культуре (см. гл. I). Материалы, составившие основу диссертации, являлись также основой лекционных курсов, прочитанных в РГГУ (1997-1998, «Народная культура и фольклор Восточной Европы»), в Высшей гуманитарной школе им. С. Дубнова (1996-2006, «Евреи глазами славян (по материалам традиционной культуры)», «Этнокультурные стереотипы в народной традиции (славяне и евреи)»).
Структура работы. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, библиографии и приложения.
Во введении дается характеристика понятия стереотипа, его составляющих и функций, анализируются основные концепции в изучении стереотипов в социологии, лингвистике, философии, психологии. Подробно рассматривается категория этнических стереотипов, их базовые характеристики и функции. Определяется объект и предмет исследования (этнокультурные стереотипы), актуальность и новизна, методы и подходы.
В первой главе - «Стереотип «чужого» в народной культуре - опыт формального описания» - рассматривается категория «свой-чужой» как универсальный классификатор этнокультурных стереотипов. В народной картине мира универсальная оппозиция признаков «свой-чужой» пронизывает все уровни - от космологических представлений («свое» и «чужое» пространство, человеческие
существа и демонические персонажи), до бытовой прагматики (различия в языке, традиционной обрядности и укладе жизни). Особое внимание обращено на амбивалентную символику признака «чужой» в народной культуре, а также на различия в способах репрезентации «коллективного» и «индивидуального» стереотипа «чужого». В главе суммируется опыт формализованного описания этнически и конфессионально «чужого» персонажа, накопленный в рамках историко-этнографического и этнолингвистического подходов. Создаваемый народной культурой языковой и фольклорный портрет «чужого» представляет собой частный случай реализации семантической оппозиции «свой-чужой». Материал показывает, что образ «чужого» формируется на основе исчислимого ряда позиций, которые могут быть представлены в виде стандартной схемы, приемлемой для описания любого этнически или конфессионально «чужого^ персонажа. В работе представлена схема описания «чужого», составленная на основе представлений, зафиксированных в различных регионах этнокультурных контактов, проанализирована динамика трансформации составляющих ее элементов.
Вторая глава - «Портрет «чужака» в языке народной культуры и народных верованиях» - посвящена репрезентации аутентичного материала в рамках намеченной в первой главе схемы описания этнолингвистического портрета этнически и конфессиоанльно «чужого», как в языке, так и в народных верованиях и состоит из четырех разделов. В первом разделе рассматриваются физические характеристики (немота, чернота), аномальные и зооморфные признаки (косматость, людоедство, слепота, запах, «нечистота»), связанные с представлениями о «чужих» как не-людях, как о существах, занимающих маргинальное положение в поле культуры, с позиций которой формируется стереотип. Амбивалентность образа «чужого» проиллюстрирована на примере обрядового ряженья (функции «масок» инородцев). Второй раздел главы посвящен концепту «чужой» веры в народной культуре, представлениям о разных конфессиях и такому базовому для формирования этноконфессиональных стереотипов понятию, как религиозный навет. В третьем разделе образ «чужака» рассматривается в связи с универсальными представлениями о связи инородцев и иноверцев с персонажами славянской народной демонологии. В четвертом разделе на основе языкового и фольклорного материала анализируются такие понятия, как богатство, труд, хитрость, ум; в приложении к фольклорно-
мифологическому образу «чужого» эти понятия приобретают дополнительные коннотации.
Третья глава - «Восприятие «чужого» языка» - посвящена одному из аспектов языковой репрезентации культурной оппозиции «свой-чужой» - народным представлениям о языке этнических соседей (происхождение языков, особенности разных наречий) и коммуникативным принципам, связанным с языком «чужих». Подробно рассматриваются такие признаки «чужого» языка, как его «нечеловеческая» природа, «магическая» сущность, а также функционирование в народной традиции текстов на «чужом» языке (описываются механизмы адаптации «чужих» письменных и устных текстов - в первую очередь сакральных - славянской культурой).
В главе четвертой - «Принципы описания и адаптации «чужой» культуры языковыми средствами «своей» традиции» - предметом исследования стали некоторые лексические и фразеологические единицы, используемые в народной терминологии славян и евреев для обозначения обрядовых реалий, ритуальных действий и культовых предметов как «своей» так и «чужой» традиции. Делается попытка прояснить культурную семантику ряда терминов, относящихся к конфессионально-обрядовой сфере, проанализировав механизм переноса смысловых значений и формирования семантических оттенков при функционировании термина в области «чужой» культуры. Использование семантически маркированной и символически нагруженной обрядовой лексики для дефиниции элементов иной традиции демонстрирует устойчивую тенденцию к типологическому сопоставлению двух культур, долгое время находившихся в тесном контакте. Данные положения рассматриваются в следующих аспектах: использование особых терминов для «чужих» реалий; приложение «своих» терминов к «чужим» культурным реалиям; «смысловая интерпретация» элементов «чужой» культуры; дополнительные коннотации, которые получает «свой» термин при номинации явления чужой традиции; адаптация «чужого» термина «своей» традицией (на основе какого-либо признака номинируемого объекта); народная этимология как механизм «перевода» текстов «чужой» культуры; лексемы и фразеологизмы как «свернутый текст» поверья или стереотипного представления.
Основной круг проблем, обсуждаемых в пятой главе - «Этнокультурные стереотипы в структуре текста», - это функционирование стереотипных представлений о «чужих» в рамках фольклорных нарративов. Стереотипы могут играть роль структурообразующего мотива, например, в легендах, мотивирующих
традиционные запреты и объединяющих в пределах единого повествования книжные и фольклорные сюжеты. Стереотипы оказывают влияние на формирование поведенческих моделей в рамках этнокультурного диалога, что воплощается в свою очередь в устных рассказах о нарушении хода «чужого» обряда, вмешательстве в «чужой» ритуал, унижении конфессиональных оппонентов, а также в текстах, где представлены так называемые «праздничные» наветы. Стереотип восприятия «чужого» через «свое» лежит в основе формирования «сценариев» «чужого» обряда, с постоянным обращением к сходным (или кажущимся таковыми) ситуациям из «своей» обрядности и ритуалистики, с непременным сравнением «своих» и «чужих» обрядовых действий (на примере интерпретации славянами еврейского праздника Кущей: Кучки как очистительный обряд, как поминальный обряд, как праздник вызывания дождя, как весенний праздник, как «страшный» праздник).
В заключении делаются основные выводы, намечаются перспективные направления в разработке данной тематики.
Завершается диссертация библиографией литературы и источников, использованных при написании исследования.
В приложении помещена программа-вопросник, использованная для сбора этнолингвистического материала, связанного с представлениями славян об их этнических и конфессиональных соседях.
