Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Проблема изучения падежной системы в тюркском языкознании 10-52
1.1. Особенности категории падежа в тюркских языках 10-12
1.2. Взаимодействие и взаимовлияние категорий принадлежности и падежа в системе тюркского склонения 12-18
1.3. Развитие падежной системы в тюркских языках 18-26
1.4. Структурные разновидности тюркского склонения 26-29
1.5. Структура именных основ и падежных словоформ 29-35
1.6. Классифицирующие признаки тюркского склонения и его структурные параметры 35-38
1.7. Классификация типов и подтипов тюркского склонения 38-45
1.8. Хронологический анализ развития тюркского склонения 45-52
Глава 2. Функциональная и структурно-семантическая характеристика пространственных падежей в кумыкском и турецком языках 53-92
2.1. Категория падежа в кумыкском и турецком языках 53-58
2.2. Дательный падеж кумыкского и турецкого языков 58-68
2.3. Местный падеж кумыкского и турецкого языков 69-76
2.4. Исходный падеж кумыкского и турецкого языков 76-90
2.5. Общая характеристика пространственных падежей кумыкского и турецкого языков 90-92
Глава 3. Способы выражения пространственности падежными формами и послелогами в кумыкском и турецком языках 93-154
3.1. Структурные особенности некоторых падежных форм с пространственними значениями в кумыкском и турецком языках 93-101
3.2. Пространственные отношения в системе падежей кумыкского и турецкого языков 101-110
3.3. Послелоги и послеложные слова в системе пространственных падежей кумыкского и турецкого языков 110-141
Заключение 142-154
Список использованной литературы 155-166
Список иллюстра тивного ма териала
- Особенности категории падежа в тюркских языках
- Взаимодействие и взаимовлияние категорий принадлежности и падежа в системе тюркского склонения
- Категория падежа в кумыкском и турецком языках
- Структурные особенности некоторых падежных форм с пространственними значениями в кумыкском и турецком языках
Введение к работе
Настоящая диссертационная работа посвящена системно-комплексному исследованию пространственных падежей в кумыкском языке. Всестороннее исследование различных пространственных элементов является одной из актуальных задач современного кумыковедения, так как их описательный и сравнительно-сопоставительный анализ может привести к раскрытию многих вопросов именных категорий кумыкского языка. В нашей диссертации проблема семантического и функционального изучения пространственных падежей кумыкского языка рассматривается в комплексе с проблемами их классификации и сравнения с турецкой падежной системой.
Исследование, прежде всего, ориентировано на то, что некоторые вопросы склонения кумыкского языка еще недостаточно изучены в сравнительном аспекте и в его отношении к другим тюркским языкам. Сравнительно-сопоставительное исследование тюркской системы склонения требует выделения значительного пласта исконных и заимствованных основ, что является достаточно сложной исследовательской задачей. О сложности данной проблемы говорит тот факт, что в существующих по данной проблематике работах мнения тюркологов по проблеме происхождения падежей и их функционирования в том или ином языке во многом расходятся. Поэтому в данной диссертации сделана попытка детального освещения вопроса о развитии и функционировании кумыкских падежных показателей с привлечением данных по родственным языкам, в частности турецкому языку.
Актуальность темы исследования обусловлена рядом обстоятельств. Прежде всего следует отметить, что современный кумыкский язык характеризуется наличием в системе его склонения своеобразных характеристик (показателей), обусловленных как внутренним строем языка, так и языковыми контактами с родственными и неродственными языками.
Некоторые аспекты изучения склонения имен существительных в кумыкском языке в той или иной мере затронуты в научных работах современных кумыковедов, однако система пространственных падежей еще не подвергалась специальному монографическому исследованию. Между тем общетюркские разновидности падежей характеризуются яркими специфическими фонетическими и семантическими признаками. На материале кумыкских типов склонения можно проследить различные лингвистические процессы, лексико-семантические явления, структурные изменения, что, безусловно, представляет значительный научный интерес для исследования падежной системы кумыкского и других тюркских языков.
Объектом исследования является категория падежа современного кумыкского и турецкого языков.
Предмет исследования — система пространственных падежей и способы ее выражения в кумыкском языке в сравнительном аспекте с турецким языком.
Материал и источники исследования. Основным источником послужил материал кумыкского литературного языка и фольклора. Кроме того, привлекается материал других родственных тюркских языков, в частности турецкого языка. В основном использован фактический материал, взятый из художественной литературы кумыкского и турецкого языков, а также данные лингвистических словарей тюркских языков.
Теоретико-методологической базой исследования послужили труды современных лингвистов, разрабатывавших проблемы категорий имен существительных в тюркских языках. В основу диссертационного исследования легли идеи и взгляды тюркологов Н.К.Дмитриева, Н.А. Баскакова, А.Н.Кононова, А.К.Боровкова, Ю.П.Долининой, Е.У.Убрятовой, А.А.Юлдашева, А.М.Щербака, Б.А. Серебренникова, Д.М. Насилова, а также дагестанских кумыковедов, таких как: И.А. Керимов, Н.Э. Гаджиахмедов,
Д.М. Хангишиев, Н.Х. Ольмесов, Ю.Д. Джанмавов, К.С. Кадыраджиев, А.З. Абдуллаева, П.Д. Абдурахманова и др.
Степень изученности темы. Вопросы склонения в тюркских языках рассматривались неоднократно. В современной тюркологии имеются работы, посвященные исследованию категории склонения существительных, на материале турецкого, азербайджанского, узбекского, казахского, татарского и других языков. Проблема падежей кумыкского языка затронута в работах таких тюркологов, как Н.К. Дмитриев, Ю.П. Долинина, Г.Ф. Благова, Н.Э. Гаджиахмедов, Д.М. Хангишиев, Н.Х. Ольмесов, К.С. Кадыраджиев, П.Д. Абдурахманова и др. Монографическое исследование системы пространственных падежей в современном кумыкском языке сравнительно с турецким языком проводится впервые в данной работе.
На защиту выносятся следующие положения исследования:
Изучение системы пространственных падежей в тюркских языках, в частности кумыкском и турецком языках, основано на объединении разноаспектного в единое целое, проведении теоретического анализа эмпирического многообразия падежных окончаний.
Сравнительное рассмотрение падежной системы кумыкского и турецкого языков представляет особую ценнось для тюркологии и позволяет дать целостную картину развития и функционирования пространственных падежей в тюркских языках.
Пространственные падежи кумыкского и турецкого языков входят в большой ряд форм, включающий все тюркские пространственно-временные падежи, и служат для выражения направительных оттенков и пространственных отношений.
Детальный анализ простравнственных падежей, а именно дательного, местного, исходного, способствует выявлению их близости и различий, а также соотнесенности падежей своими пространсвенно-временными
значениями в кумыкском и турецком языках.
5. Исследование категории падежа позволяет выявить в системе
пространственных падежей современного кумыкского языка равномерный
характер падежных показателей, основанных на системе тюркского
склонения и особых послеложных форм.
6. Лингвистические и категориальные особенности кумыкских
пространственных падежей в сравнительно-сопоставительном освещении
позволяют проникнуть вглубь системы склонения современных тюркских
языков, а также объяснить различные сложные вопросы пространственное
тюркского склонения.
7. В системе тюркского склонения особую роль играют послелоги, которые в сочетании с лексемами, имеющими пространственное значение, приобретают в контексте оттенки, близкие к пространственным, а также послеложные слова, которые в основном выражают пространственные отношения в двух плоскостях: вертикальной и горизонтальной.
Цель исследования. Основная цель диссертации заключается в выявлении и всестороннем, системно-комплексном анализе системы пространственных падежей имен существительных в современном кумыкском языке в сравнении с турецким языком. Достижение этой общей цели требует постановки и решения ряда конкретных задач:
- провести анализ лексико-морфологической структуры пространственных
падежей в тюркских языках;
установить и выявить различные основы в пространственной падежной системе кумыкского и турецкого языков;
решить проблему становления и развития пространственных падежей в кумыкском языке на материале имен существительных;
выделить функционально-семантические особенности тюркских пространственных падежных форм и определить их место в системе
склонения современного кумыкского и турецкого языков;
дать сравнительный анализ падежных словоформ и послелогов в кумыкском и турецком языках, обладающих пространственными значениями;
- охарактеризовать направительные и пространственные изменения в составе послелогов и послеложных слов кумыкского и турецкого языков.
Научная новизна исследования заключается в постановке проблемы, требующей освещения достижений кумыкского языкознания в области склонения и связанной с углубленным изучением тюркской системы пространственных падежей в современном кумыкском языке. В диссертации впервые комплексно рассматриваются пространственные и функционально-семантические особенности падежей имен существительных в кумыкском и турецком языках. Проблема происхождения и развития тех или иных падежных показателей пространства - одна из сложных и спорных в тюркологии, что обусловило необходимость глубокого освещения этого вопроса с привлечением данных по турецкому языку. Научная новизна работы также состоит в том, что впервые подробно освещены различные пространственные понятия, характерные для послелогов и послеложных слов современного кумыкского и турецкого языков.
Теоретическая значимость работы. Исследование системы пространственных падежей на лексико-семантическом и морфологическом уровнях имеет особое значение для разработки вопросов описательной и сравнительно-сопоставительной лексикологии и морфологии кумыкского языка. Результаты исследования категории падежей имен существительных раскрывают ряд невыясненных вопросов морфологии, лексики и семантики кумыкского языка, что дает возможность проследить историю развития многих структурных его закономерностей на разных уровнях.
Практическая ценность работы. Материалы и результаты
исследования кумыкских падежных словоформ могут быть использованы в преподавании современного литературного кумыкского языка в школах и вузах республики, в проведении спецкурсов и спецсеминаров по тюркской морфологии, в подготовке учебников и учебно-методических пособий по грамматике кумыкского языка, при составлении различного рода словарей, в том числе этимологического словаря кумыкского языка.
Методы исследования. В диссертационной работе в основном используются описательный и сравнительный методы с аппеляциями сопоставительного характера к близкородственным языкам, а именно к турецкому языку. Попытки уточнения категориальных особенностей некоторых тюркских падежей потребовали применения и методики сравнительно-исторического анализа. В ряде случаев привлекаются приемы типологического и лингвистического анализов.
Апробация работы. Основные положения и выводы диссертационного исследования обсуждались на заседаниях кафедры турецкого языка Даггоспедуниверситета (2006-2008), научно-практических сессиях преподавателей и сотрудников этого вуза (2006-2008), межвузовских научно-теоретических конференциях Даггосуниверситета (2007, 2008). Результаты исследования нашли применение в преподавательской деятельности автора. По теме диссертации опубликовано шесть статей.
Структура работы определена основной проблемой исследования, его целью и задачами. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списков использованной литературы и иллюстративного материала.
Особенности категории падежа в тюркских языках
Падежная система в тюркских языках складывалась на протяжении долгих лет в результате действия тенденций, восходящих к разным хронологическим периодам.
В тюркологии отмечается два состояния системы общетюркского склонения - как более позднего, предшествующего распаду тюркского языка [Щербак 1977: 60-61], так и более раннего, характеризовавшего тюркский праязык [Серебренников, Гаджиева 1979: 77-88]. Общетюркское склонение рассмотрено в работе В.А. Богородицкого, который уделял большое внимание генезису падежных окончаний, восстановлению их «древнейших типов» [Богородицкий 1953: 151-159].
В некоторых работах тюркологов определены пути развития падежной системы тюркских языков, изменения древнего состояния их падежной системы и причины этого [Серебренников, Гаджиева 1979: 77-89]. Эти труды заложили прочный фундамент сравнительно-исторического исследования склонения в тюркских языках.
Однако изучены далеко не все аспекты формирования тюркского склонения. При этом не учитывалось специфическое взаимодействие категории падежа с другими тюркскими грамматическими категориями и, как следствие, далеко не всегда принималось во внимание существование различных структурных разновидностей тюркского склонения: за пределами сравнительно-исторического исследования остались парадигматические отношения. Углубленного изучения требует также проблема вычленения напластований, относящихся к раннему или позднему периоду тюркского праязыка, и определения их роли в становлении склонения языков тюркской группы.
В тюркологии уделялось особое внимание реконструкции парадигматических рядов склонения во всех его структурных разновидностях, которые обусловлены взаимодействием категорий принадлежности и падежа, специфичным для тюркских языков. Реконструкция коснулась и фонологического состава падежных морфов с учетом строения слова и слога, а также действия сингармонизма в тюркских языках. Детальному рассмотрению были подвергнуты парадигматические отношения, существовавшие в раннеобщетюркском и позднеобщетюркском склонении, а также вычленение в склонении напластований, относящихся к раннему и позднему периоду пратюркской языковой общности.
Осуществить такую реконструкцию тюркского склонения во всей сложности его структурных разновидностей, парадигматических отношений и исторических напластований представляется возможным далеко не всегда. Потому как довольно сложно определить к примеру вес и значимость напластований в разные периоды становления и развития системы тюркского склонения. При решении подобных вопросов особую роль играет наличие общетюркских изоглосс в их противопоставлении региональным изоглоссам. Применение приемов фономорфологического анализа системы тюркского склонения осложнено и затруднено целым рядом обстоятельств. Так, сравнительно-историческая тюркология располагает довольно общими сведениями о действии сингармонизма в тюркском праязыке [Щербак 1970: 121-123; Серебренников, Гаджиева 1979: 26-28]. Изучение тюркского слога и слогоделения в сравнительно-историческом аспекте представляет собой довольно сложную и слабо изученную проблему, тогда как структура слова в тюркских языках исследовалась в историко-типологическом и историческом аспектах [Баскаков 1975: 18-20; Кононов 1980: 76-84]. Более основательная и углубленная работа в этой области тюркологам еще предстоит [Севортян 1973: 141-144].
Взаимодействие и взаимовлияние категорий принадлежности и падежа в системе тюркского склонения
Основными компонентами описания морфологической структуры слова в современной тюркологии, как и в языкознании в целом, считается анализ соотношения разных морфологических единиц в пределах одного слова с одной стороны, а с другой - описание правил объединения морфологических единиц в слове [СГТЯ 1963: 6-9].
Применительно к иносистемным языкам установлено, что наличие разных окончаний для одного падежа обусловлено своеобразным взаимодействием категории падежа с категориями рода или числа, одушевленности/ неодушевленности или же с грамматическими классами имен [СГТЯ 1963: 135-138]. В тюркских языках, как известно, грамматические категории рода, одушевленности/ неодушевленности, а также грамматические классы имен отсутствуют. Категория числа в системе субстантивного имени в тюркских языках представлена единственным числом, не имеющим специального показателя, и множественным числом на -дар (с фонетическими вариантами). По существующему мнению, размеры употребления аффикса —лар, особенности его дистрибуции и характер выражаемых значений таковы, что можно с уверенностью говорить о нем как о морфологическом элементе, прошедшим длительный путь развития и бесспорно присутствовавшем в тюркском праязыке [Щербак 1977: 83-85]. Употребление имен, снабженных аффиксом множественного числа -лар, как и их падежных форм, в глубокой древности было менее частым, нежели в настоящее время. Такие архаические падежи, как приименный инструментальный падеж или приместоименный направительный падеж, имеют весьма существенные ограничения в отношении множественного числа с предложением о низкой частотности -лар в тюркских языках согласуется также точка зрения компаративистов, в соответствии с которой значительно чаще в языке древних эпох применялось так называемое собирательное множественное число, причем в тюркских языках обнаруживаются явные следы его показателей, они в тюркском проязыке содержат элементы з, к, л, м, н, р, с, ч и ш [Серебренников, Гаджиева 1979: 89-90].
В тюркологии отмечено, что при раздельности выражения падежа и числа категория числа нерелевантна для тюркского склонения: «Склонение множественного числа морфологически не отличается от склонения единственного числа, то есть производится при помощи тех же самых падежных аффиксов» [Дмитриев 1948: 60-63]. Данное положение распространяется и на имена с показателями собирательной множественности. Склонение имен с этими показателями, как и с аффиксом -лар, на всех этапах развития общетюркского языкового состояния подчинялось общим фономорфологическим правилам. Категория числа в тюркских языках вполне автономна и не взаимодействует непосредственно с категорией падежа; исключения не меняют этого общего правила. Так, в некоторых языках формативы отдельных падежей варьируются в зависимости от того, какой аффикс принадлежности имеет при себе склоняемое имя — единственного или множественного чисел.
Категория принадлежности в системе субстантивного имени расценивается как проявление специфики грамматического строя тюркских языков [Баскаков 1975: 17-20]. Благодаря этой категории обеспечивается важное и своеобразное противопоставление тюркских имен существительных «чистые имена - имена с аффиксами принадлежности (посессивные имена)», которые другим, иносистемным языкам не известны [Богородицкий 1953: 142-144].
По мнению компаративистов способность выражения принадлежности при помощи специальных аффиксов была присуща тюркским языкам с давних времен и была унаследована ими от тюркского праязыка. Первичная система притяжательных аффиксов выглядела следующим образом:
Аффиксы принадлежности и падежные формативы в древности были взаимно упорядочены: в правильной последовательности аффиксов, формирующих ту или иную тюркскую словоформу, притяжательные аффиксы располагались перед падежными формативами, как это имеет место в современных тюркских языках.
Противопоставление тюркских существительных по линии принадлежности, не свойственное таковым в индоевропейских языках, взаимодействует с категорией падежа и поэтому оказывается весьма влиятельным для тюркского склонения. Касаясь специфики грамматических категорий тюркских языков, Н.А. Баскаков в ряду других приводит наличие категории притяжательного склонения, но видит его отличия в некоторых фонетических особенностях [Баскаков 1975: 16-19]. Две разновидности тюркского склонения, начиная с М.А. Казем-Бека, различались и именовались по-разному: «простое», или «безличное», склонение «простых» имен и «притяжательное», «лично-притяжательное», «посессивное» склонение имен с аффиксами принадлежности. В данном случае примечательно то, в какой степени категория принадлежности принимает участие в оформлении и преобразовании парадигм различных основ в отдельно взятых тюркских языках и их группах, а также в пратюркской языковой общности.
Взаимодействие категорий принадлежности и падежа в большей части тюркских языков имеет собственный стабильный морфологический показатель, не имеющий ограничений по линии множественного числа. Это так называемый вставной -н-, который вычленяется при склонении имен с аффиксом принадлежности 3-го лица особенно четко в локальных падежах (дательный, местный, исходный). До настоящего времени вставной -н- часто рассматривался в составе посессивно-именных форм 3-го лица как компонент, лишенный грамматического значения. Грамматическая трактовка предложена А.Н. Кононовым, рассматривающим -н- в качестве «показателя посессивности» [Кононов 1980: 160-165].
Однако в современной тюркологии имеется и несколько иная грамматическая трактовка -н-, нацеленная на осмысление и показ того противопоставления «простого» и «притяжательного» склонения, которое действует в большинстве тюркских языков.
Подтверждением грамматической значимости «вставного» -н-, могут служить элементы склонения в кыпчакских говорах хорезмской группы узбекского языка [Абдуллаев 1967: 70-73]. В этих говорах в поссесивной форме дательного и исходного падежей двухсложных слов с конечными гласными (например, ата «отец» или ука «младший брат») редукции и выпадению подвергается узкий гласный аффиксов принадлежности 3-го лица как единственного, так и множественного числа: ата-с-н-а «его отцу», ата-лар-н-а «их отцам», ата-с-нан «от его отца» и т.д. Аналогичные формы встречаются также в некоторых туркменских говорах: айа-лар-н-а [Аразкулиев 1961: 26-29].
Присутствие «вставного» -н- в подобных словоформах, как и в остальных, фонетически совершенно неоправданно: -н- здесь присоединяется к конечному согласному аффикса множественного числа. Грамматическая же значимость —н- в этих словоформах бесспорна: -н- здесь единственный показатель, сигнализирующий о том, что мы имеем дело со склонением имен, снабженных аффиксом принадлежности 3-го лица.
Исходя из грамматической значимости «вставного» -н- в соответствии с его грамматической трактовкой, которую дает А.Н. Кононов [1980: 151-153, 160-162], можно именовать данный -н- «поссесивным».
Категория падежа в кумыкском и турецком языках
В современной лингвистике категория падежа определяется как отношение имени «к другим словам» [Виноградов 1972: 133-139]. Подобное определение падежа нуждается в уточнении и более правильным было бы утверждение о том, что падежи выражают отношение данного имени к другому имени или глаголу. Однако и такое определение требует некоторой корректировки, так как многие лингвисты отмечают лишь только синтаксические функции падежных форм [Долинина 1956: 5-8; Грамматика современного якутского языка 1982: 136].
Если бы падежи выражали отношение данного имени к другому имени или глаголу, то «каждый падеж был бы только названием того или иного отношения и ничем больше. Однако акт называния не есть ни акт осмысливания, ни акт понимания, поскольку можно давать название тому, что никак не осмысливается и никак не понимается. Идея отношения имен не может сводиться на простое название этого отношения» [Лосев 1983: 188].
В современной тюркологии проблема категории падежа занимает особое место по причине сложности этой грамматической категории как таковой, а также наличия противоречивых мнений по вопросу ее квалификации. Несмотря на специальные исследования в этой области, в ряде тюркских языков, в частности кумыкском, данная проблема является актуальной и до конца не решенной [Гаджиахмедов 2000: 75-78].
Исследование тюркских падежных форм связано с определенными трудностями, так как употребление падежей дает яркую картину эмпирического многообразия значений. Как отмечает С.Н. Иванов, эти трудности имеют двоякий род: затруднения, связанные с разграничением отдельных значений, и препятствия на пути осмысления единства далеких друг от друга значений [Иванов 1969: 49].
Труды советских тюркологов, таких как Н.К. Дмитриев, Э.В. Севортян, А.Н. Кононов, Б.А. Серебренников, A.M. Щербак, Э.Р. Тенишев, С.Н. Иванов, В.Г. Гузев и др. внесли определенную ясность в решение основных проблем категории падежа в тюркских языках.
В настоящей работе мы попытались истолковать функционирование падежных форм в кумыкском языке, провести исследование на конкретном фактическом материале различных принципов истолкования многозначности и многоплановости грамматических форм. В ходе определения и установления эмпирического многообразия значений падежных форм мы опирались на труды известных российских тюркологов, таких как А.Н. Кононов, С.Н. Иванов, В.Г. Гузев и др. [Гаджиахмедов 2000: 76-77].
Основной задачей изучения падежей в тюркских языках, в частности в кумыкском языке, мы считаем объединение разноаспектного в одно целое, проведение теоретического анализа эмпирического многообразия падежных значений в современной тюркологии. Можно выделить в системе тюркского склонения две структурные разновидности и, следовательно, назвать их именной и посессивно-именной парадигмой вместо других наименований, употребляющихся в современном тюркском языкознании.
В основе взаимосвязи посессивно-именной и именной парадигм в тюркских языках лежит их противопоставление по наличию или отсутствию во многом пересекающихся категорий принадлежности и падежа. Ведь взаимоотношения этих парадигм образуют структурную основу тюркского склонения. В кумыкском языке, как и в других родственных тюркских языках, выделяются консонантическая и вокалическая серии формативов.
Консонантическая серия характеризует именную парадигму в целом, независимо от согласного или гласного исхода окончания склоняемого имени, что имеет место в большинстве кыпчакских языков (татарском, башкирском, карачаево-балкарском, крымско-татарском, ногайском, каракалпакском, казахском и др.). Именная парадигма не подчиняется здесь действию фонетических правил, фактически она единообразна в использовании падежных формативов консонантной серии [Дмитриев 1940: 55-57; Долинина 1956: 7-12].
Что касается посессивно-именной парадигмы, то. она в разных частях оформляется по-разному. Полностью по образцу именной парадигмы оформляется посессивно-именная парадигма 1 и 2-го лица единственного числа в кумыкском языке. В большинстве кыпчакских языков наблюдается вокалический форматив дательного падежа -а при консонантных формативах родительного и винительного падежей. Среди кыпчакских языков только в кумыкском и карачаево-балкарском языках в этой парадигме родительный и винительный падежи имеют форматив -и, -ин. Вместе с тем своеобразна посессивно-именная парадигма 3-го лица: в локальных падежах здесь обязателен инфикс -н-, в дательном он сопрягается с вокалическим формативом —а, винительный падеж имеет форматив -н.
Можно говорить о структурной выдержанности внутрипарадигмных отношений для именной парадигмы кумыкского языка. Для посессивно-именной парадигмы характерна внутрипарадигмная оппозиция по линии единственное число — множественное число первых двух лиц категории принадлежности. Посессивно-именная парадигма 1-3 лица единственного числа, вычленяемая некоторыми специфическими грамматическими признаками, противопоставляется посессивно-именной парадигме 1-2-го лица множественного числа, которая строится целиком по образцу именной парадигмы. В кумыкском типе склонения собственно дистинктивным признаком обладает не только каждая из падежных парадигм, но и каждая из частей посессивно-именной парадигмы. Этим рассматриваемый в предыдущей главе кыпчакский «северный» тип склонения отличается от огузского «южного» типа, где одним таким признаком располагает только лишь посессивно-именная парадигма 3-го лица. Как мы видим, в кыпчакском типе склонения внутрипарадигмные и межпарадигмные соотношения характеризуются некоторой неравномерностью.
Подобные исследования материала тюркских языков наглядно демонстрируют, что кыпчакские языки обладают несомненно более разветвленной формальной организацией в системе склонения, чем огузские языки. Ведь здесь противопоставления проводятся не по одному, а по трем признакам: аффикс -н- в локальных падежах, дательный падеж -а, винительный -н, в отдельных случаях родительный и винительный -и. Вместе с тем на эту максимальную для тюркологии парадигмную оппозицию налагаются ограничения в отношении посессивно-именной парадигмы 1-го и 2-го лица множественного числа [Гаджиахмедов 2000: 77-79].
Структурные особенности некоторых падежных форм с пространственними значениями в кумыкском и турецком языках
Материалы кумыкского и других тюркских языков дают возможность установить два состояния" кумыкской падежной системы. Одно состояние, по-видимому, более древнее, было характерно для ранних этапов существования кумыкского языка, другое сложилось значительно позднее и характеризовало кумыкский язык эпохи, предшествующей его распаду и единства кыпчакских языков.
Древняя кумыкская падежная система значительно отличалась от той падежной системы, которую видим в большинстве современных тюркских языков. Характерной ее особенностью было довольно значительное отличие в фонетическом и семантическом отношениях [Дмитриев 1940: 145; Гаджиева 1979: 80].
Падежная система кумыкского языка так же, как и других тюркских языков, включает в себя целую серию пространственно-направительных падежей, которая считается особенно многочисленной. Вполне вероятно, что это многообразие отражает диалектное дробление тюркских языков.
Многие показатели тюркских направительных падежей неизменно содержат элемент —в-, соединяемый какими-то конкретизаторами основного значения, ср. падежные аффиксы -а, -ра, -ча. Возможно, что основным направительным падежом ранее был падеж с аффиксом -а, а элементы й, р и ч выражали какие-то нюансы значений.
Следует также иметь в виду, что аффиксы отдельных направительных падежей тюркских языков могут соединяться, образуя новые пространст венные падежи со сложными аффиксами. Форма направительного падежа на -а//-(у)а Направительный падеж на —а является наиболее распространенным. Он сохраняется в тюркских языках огузской группы: тур. tasa «в миску», suya «в воду», туркм. ова-а «в деревню», азерб. ох-а «стреле», чув. йал-а «деревне», «в деревню». В кыпчакских языках элементы этого падежа сохраняются в склонении с притяжательными аффиксами: кум. атома «моему отцу», кирг. энем-е «моей матери» // кум. анама, казах, корама II кум. абзарыма «моему двору». Следы этого падежа можно также найти в наречных формах типа татарского кай-а «куда».
Форма направительного падежа на —ка//-а Направительный на -ка встречается в древних тюркских письменных памятниках. Относительно его происхождения нет единой точки зрения. A.M. Щербак предполагает, что аффикс дательно-направительного падежа на -а в огузских языках сменил прежний аффикс -га. По мнению А.М.Щербака, преобразование аффикса -га в -а первоначально происходило только в формах личных местоимений (гаг. бана «мне», сана «тебе», ана «ему»; кирг. мага «мне», сага «тебе», ага «ему»), позднее распространился на существительные с конечным звонким согласным, а затем, по аналогии, в ряде тюркских языков стало всеобщим [Щербак 1977: 2]. Такое суждение в известной степени противоречиво. Аффикс -а мог бы заменить древний аффикс -ка, если бы он был с лингвотехнической точки зрения более удобным. Однако более весомым в данном случае является аффикс -ка, а не -а. Кроме того, нельзя абстрагироваться от того бесспорного факта, что даже в тех тюркских языках, где сохранился, аффикс древнего направительного падежа -ка, тем не менее существует наряду с ним и вариант -а, ср. кум. къызыма, тур. kizuna «моей дочери», кум. къызына, тур. kizina «его дочери», но кум. ормангъа, тур. огтапа «в лес» и т.д.
Форма направительного падежа на -ра, -ре//-га, -re Показатели -ры// -ру представляют собой соединение элемента р с аффиксом направительного падежа -е//-а. Поскольку в тюркских языках в аффиксах довольно часто наблюдается аблаут а — е, то аффиксы -ри и -ры и их варианты —ра, -ре можно считать генетически тождественными.
В древних тюркских языках можно найти такие формы как юрекре «в сердце», баш-pa «в голову», оьн-ре «вперед», ич-ре «вовнутрь», таш-ра «наружу». В современных тюркских языках имеются только скудные реликты форм этого падежа: уйг. сои-pa, тур. son-ra «позднее» (первонач. «на конец»), тур. дп-re «вперед», ge-ri «назад»; алт. ото-ро «назад», туркм. гаг-ра, тат. ки-ри и т.д.
Не исключено, что элемент р в формантах -ра и -ре был показателем самостоятельного направительного падежа на -р. В некоторых юго-восточных тюркских языках есть послелоги, оканчивающиеся на -р, например, хак. оар «вверх», анар «туда», тув. удур «против», чедир «до», пеер «сюда». Формант -ры, -ре мог присоединяться к аффиксу направительного падежа -а // -е, в результате чего возник сложный аффикс -ары // -ери, как в тур. di-ari «наружу», ig-eri «внутрь», il-eri «вперед», шор. тоъб-ере «вниз» и т.д.
Форма направительного падежа на —на, -че// -да, -де В тюркских языках существовал особый направительный падеж с показателем — ча, -че. В основе этого показателя был аффикс направительного падежа —а, -е, соединенный с формантом -ч. По-видимому, этот формант носил какой-то семантический оттенок.
Из современных тюркских языков направительный падеж на -ча // -че, по всей видимости, лучше всего сохранился в тувинском языке: тув. кем-че «к реке», хёл-че «к озеру», хора-ча «в город», агаш-ча «на дерево»; существует он и в шорском языке: моюмче «по горло». По-видимому, генетически связан с этим падежом пролатив на -ча в шорском и хакасском языках: шор. хойлар чолча парчалар «овцы идут по дороге» (вдоль дороги) [Дыренкова 1963: 64], хак. тайгача «по тайге» и др.
В других тюркских языках встречаются только скудные остатки форм направительного падежа на -ча, тат. урманга-ча «по направлению к лесу», улмасча «очень» (букв, до смерти), (ср. кум. оьлген-че «до самой смерти»).
Форма направительного падежа на —н//-п В современных тюркских языках сохраняются формы направительного падежа на -к. В казахском, киргизском и каракалпакском языках у местоимений встречаются формы дательно-направительного падежа на -гам, маган «мне», саган «тебе», оган «ему», буган «этому». Совершенно очевидно, что о данном случае к форме дательно-направительного падежа на -га присоединен особый падежный формант -н, имевший сходное значение. В ногайском языке есть послелог табаган «по направлению к чему-либо» с тем же окончанием -ган (ср. тат. таба «по направлению к...»). В татарском языке наряду с послелогом таба «к» существует его разновидность табан с тем же значением. Татарскому послелогу табан в казахском языке соответствует послелог таман, совершенно одинаковый по значению, ср. казах, батыса таман «к западу», ср. также узб. мактэбга томон «по направлению к школе».
Форма исходно-местного падеэ/са на —та, -те// a, e Исходно-местный падеж имеет показатели —та, -те, -да, -де. Его отличительная особенность заключается в том, что он имеет два основных значения: 1) значение местонахождения; 2) обозначение движения от чего-либо или из чего-либо.
Значение исходного падежа сохранялось во многих орхоно-енисейских надписях: табгач каган-ma «от китайского императора», кёз-де jam «слезы из глаз» [Tekin 1968: 127]. В якутском языке существует так называемый частный падеж, или партитив, имеющий такой же формант: -у- -та бас-«начерпать воды (сколько-нибудь»), мас-ma кэрт- «нарубить дров (сколько-нибудь, каких-нибудь)». Такой же падеж имеется в тофаларском языке: суг-да ал «принеси воды» [Рассадин 1971: 347]. Частный падеж в якутском и тофаларском языках имеет аффикс —та//-да. Форма орудийного паделса па—ын, -ин//-т, -in В тюркских языках, например в языке орхоно-енисейских надписей, орудийный падеж на -ын//-ин был живым падежом: орх.-ен. бар еруьг ог-ун урты «он поразил человека стрелой». Отдельные формы орудийного падежа сохраняются во всех современных тюркских языках: к.-калп. жаз-ын «летом», гюз-ин «осенью», тув. кыж-ын кы-шын «зимой», чайын «летом», шор. чайын «летом», кюн-уьн «днем», якут, кык-ын «зимой», caj-ын «летом», казах, жаз-ын «летом», жасыр-ын «тайком» (ср. кум. яшыртгъын «тайно»); обнаруживается он в застывших формах в чувашском языке: Лл-нтар стаур-ын am (поел.) «Руками отдай, а ходи ногами». Формант орудийного падежа -ын содержится в аффиксе совместного падежа -лы: н в якутском языке.
