Содержание к диссертации
Введение
Глава I. История изучения грамматических категорий имени существительного в удмуртском языкознании 15
1. Лингвистическое наследие XVIII в 15
2. Исследования XIX в. - первой четверти XX в 28
3. Лингвистические труды середины XX - начала XXI вв 65
Выводы к главе I 75
Глава II. Категория падежа имени существительного в системе современного удмуртского языка 77
1. Краткий экскурс в развитие теории падежа 77
2. Падежная парадигма имени существительного в современном удмуртском языке 87
2.1. Субъектно-объектные падежи 96
2 1.1. Именительный падеж 97
2.1.2. Винительный падеж 109
2.1 .3. Родительный (притяжательный) падеж 143
2.1.4. Разделительный падеж 161
2.1 .5. Дательный падеж 182
2.1 .6. Творительный падеж 200
2.1 .7. Лишительный падеж 216
2.1.8. Соответственный падеж 221
2.2. Пространственные падежи 229
2.2.1. Местный падеж 236
2.2.2. Входный падеж 246
2.2.3. Предельный падеж 262
2.2.4. Исходный падеж 258
2.2.5. Отдалительный падеж 273
2.2.6. Переходный падеж 282
2.2.7. Направительный падеж 293
3. Явление двупадежности в современном удмуртском языке 300
4. Дистрибуция суффикса -гее в морфологической структуре имен существительных 319
Выводы к главе ІІ 327
Глава III. Происхождение и развитие падежных маркеров современного удмуртского языка 329
1. Простые падежные маркеры 337
2. Составные падежные маркеры 366
k 3. Генезис аккузативных маркеров 422
Выводы к главе III 437
Глава IV. Именная количественность в удмуртском языке 440
1. Единственное число как член бинарной оппозиции «единственное число — множественное число». Абсолютив 440
2. Множественное число как член бинарной оппозиции «единственное число - множественное число» 454
Выводы к главе IV 470
Заключение 471
Список условных сокращений 482
Список источников 487
Список использованной литературы 493
- Исследования XIX в. - первой четверти XX в
- Разделительный падеж
- Явление двупадежности в современном удмуртском языке
- Множественное число как член бинарной оппозиции «единственное число - множественное число»
Введение к работе
Диссертация посвящена стуктурно-типологическому исследованию узловых проблем словоизменения имени существительного в современном удмуртском языке.
Актуальность исследования. В языках агглютинативного типа одной из базовых грамматических категорий имени существительного является категория падежа, направленная на реализацию основных синтаксических потенций соответствующей части речи. Определяя характер словоизменительной парадигмы слова, категория падежа также регулирует способы внутренней организации предложения или словосочетания - способы выражения субъектно-объектных отношений и речевого распределения актантов в многоместном предложении, способы выражения глагольно-объектных, глагольно-обстоятельственных и атрибутивных связей, тип порядка слов в предложении.
Интерес ученых к выделению, описанию и осмыслению падежных форм проявляется со времен зарождения лингвистических традиций (от «Восьмикнижия» Д. Дж. П. Панини и «Поэтики» Аристотеля) до наших дней. Так, разработка принципов выделения падежных форм и анализ их семантической структуры органично вписался в круг рассматриваемых проблем отечественного языкознания конца XIX - начала XX в. и поднимался в трудах А. А. Потебни, Ф. Ф. Фортунатова, А. А. Шахматова, А. М. Пеш-ковского и др. В 30-ые годы XX века труды по теории падежа Л. Ельмслева, Р. Якобсона, А. В. де Грота положили начало исследованию грамматической сущности категории падежа как целост-
ной языковой подсистемы. Новый всплеск научного интереса к указанной проблематике возникает в связи с появлением в середине 1950-ых годов работ Е. Куриловича по падежной семантике, а также исследований американского ученого Ч. Филлмора, и, в частности, его работы «The Case for Case» (1968). Отказ от учета формальных способов выражения падежных значений и перенос анализа в плоскость «глубинных структур» и «семантических ролей аргумента» оказался весьма востребованным на этом этапе развития лингвистики, особенно американской, и породил целый ряд самостоятельных моделей «падежной грамматики»: в частности, модель Р. Джакендоффа и Дж. Грубера, основанная на тематических отношениях; модель, разработанная в рамках тагме-мики; «матричная» модель В. Кука и др.
В отечественной лингвистике вопросы теории падежа отражаются в трудах Т. В. Булыгиной, В. Г. Гака, А. В. Гладкого, А. А. Зализняка, Г. А. Золотовой, С. Д. Кацнельсона, А. Е. Кибрика, Е. В. Клобукова, В. В. Мадояна, Г. П. Мельникова, И. А. Мельчука, Е. В. Падучевой, В. А. Плунгяна, Ю. С. Степанова, В. А. Успенского, С. Е. Яхонтова и многих других.
Несмотря на широкий научный интерес русской и мировой науки к теории падежа, степень изученности падежной парадигмы удмуртского языка не соответствует требованиям современной лингвистики: динамика возникновения новых направлений в области общего языкознания, изменившиеся условия функционирования удмуртского языка выдвигают новые требования к его описанию. Необходима теоретизация, углубленный анализ системы склонения исследуемого языка как с точки зрения синхронии, так и диахронии.
Другой базовой грамматической категорией системы субстан-тивного словоизменения является категория числа. В русской лингвистической традиции вопросы квантификации нашли отра-жение в исследованиях И. А. Бодуэна де Куртене, А. В. Бондарко, В. В. Виноградова, И. Б. Долининой, М. М. Копыленко, Л. Д. Чес-ноковой, Д. И. Эдельмана и др. К сожалению, указанная категория имени существительного в удмуртской лингвистике до сих пор остается малоисследованной и требует дополнительного
изучения как в типологическом, так и контактологическом аспектах.
Комплекс всех вышеперечисленных факторов стал основной причиной обращения автора данной диссертационной работы к исследованию грамматических категорий падежа и числа имени существительного в удмуртском языке. Среди субстантивных словоизменительных категорий вне поля зрения автора осталась категория притяжательности, которая нашла подробное описание в работе СВ. Едыгаровой «Категория посессивности в удмуртском языке» (2010).
Цель и задачи данного исследования непосредственно вытекают из перечисленных выше обстоятельств. Целью исследования является комплексное описание системы словоизменения (а именно: грамматических категорий падежа и числа) имени существительного в современном литературном удмуртском языке.
Для осуществления указанной цели были поставлены следующие задачи:
проследить историю изучения грамматических категорий имени существительного в удмуртском языке;
провести инвентаризацию морфологических средств выражения категорий падежа и числа в исследуемом языке;
охарактеризовать синтагматический и парадигматический аспекты функционирования падежных форм в литературном удмуртском языке;
выявить семантическую структуру членов падежной парадигмы;
систематизировать научные труды по сравнительно-исторической морфологии имени существительного пермских языков и выявить основные пути развития падежной парадигмы удмуртского языка;
рассмотреть грамматические способы выражения категории числа в удмуртском языке.
Объектом исследования является словоизменительная система (грамматические категории падежа и числа) имени существительного, представленная в современном литературном удмуртском языке.
В качестве предмета исследования выступают падежные и числовые формы имени существительного исследуемого языка.
Методы исследования. Цель и задачи данной работы, специфика исследуемого материала, ориентация на многоаспектность изучения языковых фактов определили использование в данном научном изыскании ряда исследовательских методов, среди которых основным является описательный метод. При изучении вопросов диахронического характера важным становится сравнительно-исторический метод. Привлечение лингвистических данных из родственных финно-угорских и типологически близких агглютинативных алтайских языков позволило использовать метод сопоставительного анализа. Для подтверждения объективности полученных результатов по мере необходимости привлекается метод количественного анализа. В качестве дополнительных методов применяются метод компонентного анализа, метод дистрибутивного анализа и др.
Теоретической и методологической базой данного исследования явились лингвистические труды по финно-угорскому (удмуртскому, финскому, венгерскому, карельскому, марийскому, мордовским, коми и др.), индоевропейскому, алтайскому и др. языкознанию, в частности, работы Р. Барте не, А. В. Бондарко, Д. В. Бубриха, Г. А. Золотовой, С. Д. Кацнельсона, В. К. Кельма-кова, А. Е. Кибрика, Е. В. Клобукова, Ю. П. Князева, В. И. Лыт-кина, Б. А. Серебренникова, И. В. Тараканова, Д. В. Цыганкина, Л. Д. Чесноковой, Ш. Чуча и др.
Основным материалом исследования послужили текстовые фрагменты с падежно-числовыми формами имени существительного (более 24 000 единиц), отобранные методом сплошной и частичной выборки из произведений удмуртских авторов.
Научная новизна диссертационного исследования определяется тем, что в нем впервые:
представлено подробное описание системы именного словоизменения в современном удмуртском языке;
более детально рассмотрена семантическая структура падежных форм;
исследуется вопрос об употреблении суффикса -гее в морфологической структуре имен существительных;
рассматривается явление двупадежности в современном удмуртском языке в типологическом аспекте;
прослеживается взаимодействие различных элементов языковой системы, что позволяет установить изменения в значении и условиях употребления отдельных падежных и числовых форм с точки зрения диахронии;
- систематизируются труды отечественных и зарубежных
ученых в области сравнительно-исторической морфологии перм
ских языков и предлагается авторская концепция развития па
дежной системы удмуртского языка;
- данная работа представляет собой первый опыт комплекс
ного исследования категории падежа и числа в удмуртском языке
с точки зрения ее морфологического статуса, функциональных осо
бенностей, межкатегориальных связей и др.
Теоретическая значимость диссертации определятся ее вкладом в решение актуальных проблем современного языкознания. Проведенное исследование дает комплексное представление о системе склонения имени существительного в удмуртском языке с точки зрения синхронии и диахронии, что включает: (а) инвентаризацию морфологических маркеров падежных форм простого и притяжательного склонений; (б) определение семантической структуры и функций каждого члена падежной парадигмы, их классификацию, обобщение; (в) выявление происхождения и развития падежных суффиксов, представленных в литературном удмуртском языке. На основе всего этого производится попытка уяснить синтагматические и парадигматические отношения, представленные в системе словоизменения современного удмуртского языка, т. к. любая грамматическая категория должна рассматриваться, во-первых, в ее единичных проявлениях; во-вторых, в ее системных связях и отношениях.
Учитывая вышесказанное, можно считать, что данное диссертационное исследование вносит свой вклад в решение теоретических вопросов морфологии удмуртского и финно-угорских языков.
Практическая значимость работы заключается в том, что выводы и материалы исследования дают представление о лингвистических особенностях удмуртского языка, являются важным источником для изучения падежной парадигмы пермских языков с точки зрения синхронии и диахронии. Результаты исследования могут быть использованы при чтении курсов по морфологии, исторической грамматике финно-угорских языков, при подготовке спецкурсов по проблемам общего языкознания и типологии языков; при составлении учебников и учебных пособий нового поколения по актуальным проблемам грамматики и морфологии, а также при разработке учебников удмуртского языка для иностранцев - учебников, направленных на развитие лингвистической компетенции и чувства языка.
На защиту выносятся следующие положения:
Удмуртская морфология как раздел грамматики имеет более чем двухвековую историю развития. Учение о словоизменительной парадигме удмуртского языка сложилось в результате поисков форм, способных выражать значения русских падежей. Однако, в связи с привлечением лингвистических данных из родственных финно-угорских и типологически близких алтайских языков в изучение грамматической структуры удмуртского языка вносились изменения и уточнения, раскрывающие специфику исследуемого языка.
Система субстантивного словоизменения в удмуртском языке включает в себя категории падежа, числа, притяжатель-ности и, в отличие от формообразования, представляет собой морфологическое изменение слов, образующее их устойчивые парадигмы.
Формирование большинства морфологических маркеров членов падежной парадигмы удмуртского языка и их ведущих се-манических функций относится к обще пермскому языку-основе. Основным рычагом к образованию новой словоизменительной системы в пермских языках, по-видимому, следует считать возникновение в общепермский период омонимичных падежных форм, появившихся в результате выветривания консонантных суффиксов (аккузативного *-т, лативного *-k(V), аблативного*-t(A)), которое,
в свою очередь, было обусловлено массовым отпадением конечных гласных основы (слова).
4. Выявление семантических функций падежных форм и
определение направления их развития позволяет не только объ
яснить многие особенности функционирования падежей в совре
менном удмуртском языке, но и в ряде случаев прогнозировать
дальнейшее развитие тех или иных языковых процессов.
Для системы современного удмуртского языка характерно наличие явления двупадежности, сущность которого заключается в образовании падежных форм не от основы слова, но от какой-нибудь падежной формы. Его функционирование поддерживается такими лингвистическими явлениями, как: (а) эллипсис; (б) инверсия; (в) парцелляция.
Суффикс -гее в морфологической структуре имени существительного используется для: (а) указания на неполную степень проявления субъектно-объектных, пространственно-временных и др. характеристик действия; (б) для выражения субъективной модальности, при котором актуализируется эмоционально-волевое отношение говорящего лица к предмету сообщения.
В зависимости от соотношения грамматических и семантических значений, категория числа в литературном удмуртском языке может рассматриваться как бинарное противопоставление единичности/множественности или дискретности/континуатив-ности, а также как тернарное противопоставление единичности/ множественности и неисчисляемости.
Апробация результатов исследования. Основные положения данного диссертационного исследования были представлены в форме докладов и сообщений и стали предметом обсуждения на более чем 30 международных, всероссийских, межвузовских, региональных научных и научно-практических конференциях в период с 1999 по 2011 годы в Москве, Петрозаводске, Сыктывкаре, Йошкар-Оле, Тюмени, Чебоксарах, Перми, Кудымкаре, Ижевске, а также в Хельсинки (Финляндия), Турку (Финляндия), Выру (Эстония), Сегеде (Венгрия) и др., в том числе на X (Йошкар-Ола, 2005) и XI (Пилишчаба, 2010) Международных конгрессах финно-угроведов. Фактический материал исследования используется при
чтении лекций и проведении практических занятий на факультете удмуртской филологии Удмуртского государственного университета.
Основные выводы и идеи диссертации нашли отражение в монографиях «Межкатегориальные связи в грамматике удмуртского языка (на материале падежа прямого объекта)» (12 п.л.), «Категория падежа имени существительного в удмуртском языке» (12,7 п.л.) и «Формирование падежной системы в удмуртском языке» (8,3 п.л.), а также в 41 публикации по теме исследования, в том числе 9 статей опубликовано в изданиях, рекомендованных Высшей Аттестационной Комиссией РФ.
Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, четырех глав, заключения, списка условных сокраще-ний, перечня источников, списка использованной литературы. В первой главе представлена история изучения вопроса и опре-делены теоретические положения, на которых базируется реше-ние исследовательских задач. В последующих главах проводится анализ отобранного эмпирического материала с учетом систем-ного подхода к изучению языковых единиц, предполагающего парадигматический и синтагматический аспекты изучения отно-шений между знаками. Список использованной литературы вклю-чает 479 наименований, куда вошли научные труды отечест-венных и зарубежных авторов. Общий объем диссертационного исследования составляет 540 страниц.
Исследования XIX в. - первой четверти XX в
Зарождение финно-угроведения как науки традиционно принято относить к XVIII веку, когда венгерские исследователи Я. Шайнович и Ш. Дьярмати в своих трудах подняли вопрос о финно-угорском родстве и изложили его теоретическое обоснование. Их исследования позднее были продолжены соотечественниками Анталом Регули, Палом Хунфалви, Ио-жефом Будённом и др. (см. подробнее: [Hajdu, Domokos, Kesztyus 1998: 12]), а также финскими исследователями Даниелом Эуропеусом, Отто Дон-нером, Матиасом Кастреном, Арвидом Генетцом, Августом Алквистом и др. (см. об этом: [Hakkinen 2008: 117-126; Saarinen 1993а: 15-23; Hovdhau-gen2000: 173-176;,Salminen2008: 10-121] и др.).
Увлечение вопросами финно-угроведения достигло своего апогея во второй половине XIX века. Целая плеяда маститых зарубежных ученых посвятили свои исследования изучению теоретических и практических проблем уралистики, в том числе и пермской филологии. Благодаря их усилиям. была заложена прочная теоретическая основа для- становления удмуртского языкознания как науки.
В;, развитии отечественного удмуртоведения начала XIX в. важное значение сыграл исторический контекст. Как отмечает А. И. Кузнецова, «изучение языка инородцев в России было связано с желанием распространения христианства, хотя усилиями отдельных энтузиастов (как русских, так и носителей языка) нередко преследовались и просветительские цели» [Кузнецова 2000: 97].
Продолжая традиции XVIII века, правительство Российской империи, вело интенсивную работу по христианизации и просвещению нерусских народностей. Однако, в связи с несовершенными методами обучения (главным образом, в связи с проблемами выбора языка преподавания) эффективность проделаннойработы оставалась низкой. В этом отношении прогрессивной личностью стал ученый-востоковед, профессор Казанского университета и Казанской духовной, академии Николай Иванович Иль-минский (1822—1891 гг.), который добился официального признания того, что именно родной язык должен стать основой воспитания- и вместе с тем орудием для изучения русского языка. Он выработал стройную систему христианского просвещения нерусских народностей и воплотил ее В жизнь среди народов Поволжья. Данная система включала следующие положения:
- распространение среди нерусских народов православия через миссионерские школы и церкви;
- допущение в школах преподавания на родных разговорных языках народов Поволжья;
- издание богослужебных и учебных книг на родных языках с использованием кириллицы;
- подготовка из инородцев церковнослужителей и учителей-русификаторов и др.
Все это требовало незамедлительного решения и дало толчок для развития многих наук, в том числе и прикладных вопросов удмуртской лингвистики5. В научной литературе имеется противоречивая оценка деятельности Н. И. Ильминского. Однако, авторданной работы согласен с мнением французского исследователя Евы Тулуз о том, что для финно-угорских народов деятельность Николая Ивановича имела важное значение и в формировании «опыта письменности», и в «зарождении интеллигенции», которые «играли решающую роль в развитии национального самосознания марийцев и удмуртов, самосознания, на которое до сих пор опираются эти народы» [Тулуз 2001: 314].
Другим важным моментом для решения прикладных вопросов удмуртского языкознания стало развитие переводческой деятельности и книгопечатания на национальных языках. Для того, чтобы, приобщить инородческое население к хритианской вере, Священный Синод предписал архиереям перевести на национальные языки Символ веры, десятословие, церковные молитвы и катехизис. Первые удмуртские переводы, как отмечает Л. М. Ившин, были представлены в Синод вятским епископом Амвросием в 1803 г., однако они были оставлены без внимания (см. подробнее: [Ившин 2010: 93]).
В 1818 году открылись Вятский и Казанский Комитеты Российского Библейского Общества, которые имели важное значение для- христианского просвещения и издания удмуртских переводов Евангелий (см. об этом подробнее: [Атаманов 2006: 14; Ившин 2010: 93]). В 1867 году в Казани было также открыто Братство св. Гурия. Создатели «Братства» попытались продолжить просветительскую деятельность первого казанского архиепископа Гурия, определив, что одной из основных задач является содействие утверждению в вере православных крещенных инородцев, воспитание их в духе православия через инородческие школы и распространение книг на их родных языках (см. подробнее: [Вахрамеева 1997: 107]). В ноябре этого же года при братстве св. Гурия была утверждена перевод-ческая комиссия с постоянным составом членов. Деятельность переводческой комиссии была интенсивной: уже в первые пятнадцать лет своей деятельности «переводческая комиссия издала целую библиотеку книг на двадцати языках - татарском, марийском, удмуртском, киргизском; башкирском, калмыцком, коми-пермяцком, алтайском, бурятском,, хантыйском, чукотском, мордовских и др.» [Феоктистов 1976: 117]).
Как отмечают некоторые ученые, до революции 1917 г. на удмуртском языке было издано свыше 200 [Ермаков 1976: 83], наименований книг и брошюр самых различных жанров. По мнению других исследователей, эта цифра может включать более 400 наименований (см. об этом: [Кара-кулов 1997в: 43; Атаманов 2010: 266]). Так, каталог дореволюционных книг и рукописей на удмуртском языке, включающий 418 наименований, представлен в монографии Б. И. Каракулова «История удмуртского литературного языка: XVIII-XXI века» (см. подробнее: [Каракулов. 2006: 118-200]). Дореволюционная литература6 представлена букварями, учебниками, учебными и учебно-методическими пособиями по удмуртскому языку, словариками, хрестоматиями, книгами для чтения, научно-популярными и просветительскими изданиями и др. Но львиную долю среди этих книг составляли переводные тексты религиозного содержания. Самыми ранними трудами в этом отношении являются два переводных Евангелия и две «Азбуки», изданные на глазовском и Сарапульском наречиях в» 1847 г. в Казани. «Азбука составленная изъ Россійскихь, церковной и гражданской печати, буквъ для обученія Вотскихъ д-Ьтей чтенію на ихъ нар-вчіи» на глазовском (см.: [Азбука Гл. 1847]) наречии была составлена священником- Григорием Решетниковым, а на сарапульском (см.: [Азбука Єар. 1847]) - Иваном Анисимовым. В работе над переводом Евангелий (см.: [Еванг. Гл. 1847; Еванг. Сар: 1847]) на удмуртский язык, трудился, коллектив переводчиков (см: об этом: [Каракулов 1997а: 3-7;. Шутов. 1997: 216; Ившин 2010: 92-96]).
Несомненно, ранняя переводная литература XIX века (приблизительно до 1880-х гг., когда началось издание оригинальных текстов), сыграла огромную-роль в развитии культурьь удмуртского народа, и, прежде всего, с точки зрения следующих позиций, (см. подробнее: [Кельмаков. 20026: 23; 2008: 37-49]):
а) переводная литература способствовала закреплению на практике возникшей в XVIII веке удмуртской письменности, сделав ее достоянием более широкого круга лиц и создав тем самым непрерывность традиции письма на удмуртском языке от первой грамматики 1775 г. до- первых изданий оригинальных текстов на удмуртском языке1 в конце XIX - начале XX вв.;
б) хотя переводы и издавались на четырех диалектах удмуртского языка (казанском, сарапульском, глазовском, елабужском), именно в практике издания этих текстов и некоторых других материалов постепенно вырабатывалось к концу XIX. в. своеобразное общеудмуртское койне, создавшее базу для литературного удмуртского языка. В частности, в Евангелии, изданном на глазовском наречии, встречаются некоторые южно-удмуртские элементы, и,, наоборот, в Евангелии на сарапульском наречии — северноудмуртские;
в) именно переводная литература клерикального характера послужила источниковой базой для написания теоретических работ многими зарубежными исследователями удмуртского языка, и, в частности, X. Габе-ленцом, Ф. Й. Видеманном, Б. Мункачи и др.
Разделительный падеж
Прежде чем приступить к изложению материала, следует сделать небольшое замечание, касающееся терминологии, используемой по отношению к данной падежной форме.
Вместе с родительным, дательным и направительным падежами разделительный падеж относится к так называемым вторичным 7-овым падежам (см. подробнее Главу III). Учитывая, что семантические функции пермского аблатива в финно-угорских языках выражаютсяшреимуществен-но грамматическими-единицами аблативно-элативного характер, в научной литературе XIX - начала XX, вв. исследуемая форма определяется как падеж аблатив (см.: [Gabelentz 1846: 113-115, Wiedemann 1851: 24, Ammoff 1896: 25, Wichmanml954: 143, Емельянов 1927: 124] и др.).
К выбору окончательного термина исследуемого падежа в его русском переводе - разделительный падеж - удмуртская лингвистика пришла в результае поисков дефиниции, способной выражать семантическую структуру данного члена парадигматического ряда. В качестве альтернативных вариантов названия, исследуемого падежа в трудах исследователей удмуртского языка 1920-30-х гг. предлагаются такие определения!как предостерегательный, заменнтелъный, относительный, посягательный падеж (см. Таблицы 1, 2, 3). Однако, в научной литературе вслед за А. И. Гла-ватских, С. П. Жуйковым и В. И. Алатыревым закрепляется термин разделительный падеж с его удмуртским эквивалентом - люкон каб разделительный падеж .
В коми лингвистической традиции исследуемый падеж рассматривается как притяжательный (к. босътан) падеж (см. подробнее: [КЯ 1998: 391]). Учитывая, что термину притяжательный в удмуртском языке в большей степени соответствует падеж генитив, считаем оправданным функционирование нынешнего названия исследуемой падежной формы.
Морфологическая структура имени- существительного в», форме разделительного падежа
Морфологическим показателем разделительного падежа (аблатив, люкон каб) в современном удмуртском языке является суффикс -лэсъ, который присоединяется как к именным основам, так и к большинству местоименных основ: Петырлэсь, гожтэтсэ еитиз, ноги иеоръёс бз вуэ (Лям., 137). [Она] ждала письмо от Петра, а писем все не было ; Нылъ-ёслэсъ дйсътйсъ пиосыз яратэмзэс со кемалась тодэ (Конов., 35). [Гаян], давно знает, что девушки любят смелых парней ; Бигер ныл, иырысыпыз сынзэ басътыса, Чипчирганлэсь йырсизэ тупатъя (Конов., 168). Девушка-татарка, сняв с головы свой гребень, поправляет волосы Чипчиргана ; Со бере гинэ Шопенгауэрлэсь нимзэ поттылоно (МС, 181). Только» после этого можно произносить имя Шопенгауэра ; Конюховъёслэн пичи бакчаысьтызы [тол] кыкезлэсь улмопуослэсъ шобретъёссэс ик таркам (Лом., 87). В маленьком огороде-Конюховых [ветер] сорвал даже укрытия с двух-яблонь ; Куштйськы уродэзлэсь (Лом., 206). Отрекись от плохого ; Собере ад зи солэсь [кышномуртлэсь] чукна валес дорам кофеен лыктэмзэ (АС, 64). Потом я представил, как эта женщина утром приносит кофе в постель (букв, ее приход к моей постели) .
Лично-притяжательные местоимения 1-го и 2-го лица единственного числа аблативные формы образуют путем изменения корневой гласной и присоединения суффикса -эсъты-: мын-эсьты-м от меня , тын-эсыпы-д от тебя , личные местоимения 1-го и 2-го лица множественного числа образуются путем плеоназма множественного -л- ( -/-) и суффикса -есътък ми-л-есыпы-м от нас , тй-л-есъты-д от вас : Мынэсьтым песяттше но, песянаиме но басмачъёс кораллям (Серг., 69). И мою бабушку, и моего дедушку порубили басмачи .
Аналогично генитивным показателям, аблативные суффиксы принимают постпозитивное положение как по отношению к лично-притяжательным суффиксам, так и формальным показателям множественного числа: Кема сылй, шайгу дорын йырме ошыса, сюлэмылэсь куректэмзэ кылзыса (Пукр., 216). Я долго стоял, склонив-свою голову над могилой, прислушиваясь к печали1 своего сердца ;, Мон [Витя] дышетйсъмылэсь бй ку-рисъкыук (Ник., 8). Я [Витя] же не отпросился у нашей учительницы ; Тае лыдэ басыпыса, повестелэсь пуштроссэ азъланъто (Нян:, 140). С учетом-этого продолжу сюжет своей повести ; Марзан пияшъёслэсь кыкназылэсъ кузъымзс басыпйз (Загр., 383). Марзан (имя девушки) приняла подарки5 от обоих мальчиков ; Мдзмем ик, шддске, со [Пётр] ас вордскем палъёсыз-лэсь»(Лям., 20). Чувствуется, что [Пётр]1 соскучился по своим родным краям ; Коля шддйз пбсъ синвуосызлэсь бам вылтйз васькемзэс (Лям., 428). Коляшочувствовал, как горячие слёзы потекли по его лицу .
В абсолютном большинстве современных диалектов морфологическим маркером разделительного падежа является суффикс -лэс (в отдельных диалектах представлены его фонетические варианты -лэс -уэс или -лэс -1эс\ В.кукморском, шошминском, канлинском говорах и бесермян-ском наречии «ему соответствует -лис (в бесермянском иногда и -лье1), ср.: кукм., шошм., канл. анайлис , бес. анагтис анайлъс у (от) матери » [Кельмаков 19986: 120]. В бавлинском говоре, как отмечает И . В. Тараканов, встречается параллельное употребление алломорфов -лэс и -лис (см. подробнее: [Тараканов 1960: 133]). В отдельных шошминских говорах, а также в буйско-таныпском говоре, как уже отмечалось выше, в формантах аблатива, генитива и датива сонорный элемент л после субстантивных основ на согласный, а также в отдельных косвенных формах местоимений, замещается сонорным н, напр.: къйнйе II удм. лит. кыйлэс (см. подробнее: [Кельмаков 19986: 121]).
Семантическая структура разделительного падежа
Несмотря на то, что падеж аблатив сформировался в прапермский период, его семантическая структура в удмуртском и коми языках существенно отличается, что по-видимому, свидетельствует «об окончательном формировании падежа самостоятельно в каждом из пермских языков» [Некрасова 20026: 69].
Венгерский ученый Ш. Чуч для. общепермского периода реконструирует, следующие семантические значения: локальное, посессивное, целевое, указание на источник происхождения. Расширение семантической структуры удмуртского аблатива, с точки зрения ученого, произошло в период самостоятельного развития исследуемого языка: «Wie wir an den Beispielen sehen konnen, ist der Gebrauch des Ablativs im Wotjakischen etwas weiter, als im Syrjanischen. Auf PP konnen die Funktionen lokaler, Herkunfts- und kau-saler Bestimmimg, ferner die Rolle der Rektion bei Verben wie bitten, fragen, wegnehmen, usw. rekonstraiert werden. Bereits im Urpermischen konnte auch die genetivische Funktion (als besitzanzeigendes Attributt) entstanden sein, mit Beschrakungen, die auch heute giiltig sind» [Csucs 2005: 179].
Описание семантической структуры аблатива в пермских языках по принципу от первичных значений к вторичным представлено4 в. монографии коми исследователя Г. А. Некрасовой «Система L-овых падежей в пермских языках: происхождение и семантика» (2002). В нашем исследовании, посвященном, как уже отмечалось, изучению синхронического аспекта функционирования падежных форм в литературном удмуртском языке попытаемся отразить основные значения разделительного падежа, как и в случае с генитивом, от центральных значений к периферийным.
В современном удмуртском языке разделительный падеж обладает широким спектром семантических значений. Ряд аблативных функций, и, прежде всего, - выражение атрибутивных посессивных отношений - пересекается с функциями родительного падежа, с тем лишь различием, что разделительный падеж участвует в указанном значении в сочетании с прямым объектом: Кузёезлэсь мылкыдзэ (Асе) валаса кадь, чошпыдын ворт-тыса вуттйз таосты Гудыри нылашлэн капка азяз (Нян., 59). Словно чувствуя, настроение; хозяина, Гудыри (кличка лошади) галопом доставил их к воротам?девушки ; Катя Багоровлэсь таза но лек:куаразэ (Асе) тод-маз:(Гавр., 173). Катя .узнала;громкий? и злой голос Багорова . Далее рас-смотрим; основные семантические функции разделительного падежа в-структуре современного удмуртского языкам
Явление двупадежности в современном удмуртском языке
В качестве одной? из типологических характеристик падежной системы агглютинативных языков можно назвать явление двупадежности, которое в научной литературе имеет разные определения. EL частности, приме-нительно к чувашскому языку В. И-. Сергеев, ссылаясь.на работы Н. Н. Поп-пе, исследуемое явление определяет как двойное склонение, сущность которого «заключается в» образовании падежных форм не от основы, но от какой-нибудь надежной формы. Падежная, форма как бы становится склоняемой дальше основой» [Сергеев- 2002: 109]. Авторы «Грамматики бурятского языка: Фонетика и морфология» (1962) указанное явление рассматривают как двойные падежи: «В бурятском языке некоторые падежные формы принимают окончания-других падежей, образуя, таким образом, двойные падежи. Двойные падежи образуются в основном- от родительного, да-тельно-местного и совместного падежей» [ГБЯі 1962: 91]. Аналогичная дефиниция представлена и в монгольском языкознании: «Некоторые падежные формы в монгольском языке могут принимать окончания других падежей, образуя так называемые двойные падежи» [Орловская 1961: 27].
Разграничение вышеуказанных понятий справедливо проведено в работе Н. Н. Убушаева: «Кроме простого склонения калмыцкие говоры знают также двойные падежи, которые образуют двойное склонение, при котором склоняемой основой является не именительный падеж, а косвенный падеж, который, принимая аффиксы другого падежа (падежей), образует двойное (тройное) склонение» [Убушаев 2006: 130]. Таким образом, в данной работе под термином двупадежность будем понимать лингвистическое явление, при котором формальное значение слова (лексемы) определяется, с одной стороны, посредством формообразующих суффиксов, с другой - находит свое выражение в словоизменительной парадигме. В этом контексте образец или схему словоизменения имен, содержащих в своей морфологической структуре омонимичные формообразующие и словоизменительные суффиксы можно рассматривать как парадигму с двойным склонением имен.
Как будет рассмотрено в Главе III данного диссертационного исследования, система склонения современного удмуртского языка с точки зрения диахронии в основном сложилась в общепермский период, с одной стороны, унаследовав.черты финно-угорской системы склонения, с другой - характеризуясь рядом новообразований, в частности: слиянием двух падежных суффиксов, слиянием падежного и словообразовательного суффиксов, изменением морфемного-шва словоформы и др. (см. подробнее: [Серебренников 1963: 7-83, Майтинская 1979: 93-137, Bartens 2000: 77-108, Некрасова 2004: 77-94, Csucs-2005: 173-194] и др.).
Таким образом, явление двупадежности представляет собой- явление, встречающееся не только в современном удмуртском языке, но и имеющее исторические корни. Аналогичное функционирование нескольких падежных форм в структуре одной словоформы характерно и для родственных коми языков: «бніякоми кывйын кык вежлбга формаясысь позьб торйбдны кык сикас: 1) вежлог формаяс артмбдбны выль бтувъя тэчаса суффикс; 2) вежлог формаяс паньщасьлоны асшортуйын (...) Тшбкыда кык вежлог суффикс асшбр туйын.бтвылысь паныдасьлб эллипсис да плеоназм дырйи» [Некрасова 2000: 30-31]).
На возможность функционирования двух косвенных падежных форм в структуре одной словоформы исследуемого языка в свое время указывал А. И. Емельянов, рассматривая данные суффиксы как смешанные суффиксы: «К смешанным суффиксам мы относим сложные суффиксы, состоящие из нескольких суффиксов разных падежей, иногда противоположных по смыслу: дативного и локативного, элативного и иллативного, элативного и инэссивного и т. д.» [Емельянов 1927: 145]. Однако в качестве примеров исследователь приводит в основном местоименные и послеложные формы: muslan so dirja kot kinlanles ceciez ezet vlldm. У пчелы тогда, меду было. меньше, чем у кого-либо ; ta dirozsspuden vetlem vdu До сего времени пешком ходил и др:-(примеры по: [Емельянову 1927: 146]). К подобным «смешанным суффиксам» автор грамматики, ошибочно относит и морфологический; маркер- отдалительного падежа: «Когда-такого рода сложный- inessiv или;.- instrumental стоит при: глаголе; означающем сравнительный покой; то; посвоему значениююн: близок к lokativ-y: gid isen, inmarisen, nimizodig.\ В хлеву и на небе, имя егоюдно » [Емельянов 1927: 146].
Наличие явления; двупадежностй. в: удмуртском языке М... Ш Емельянов объясняет двумя. причинами: а) явлением агглютинации;: б)? возможностью- функционирования в качестве производящей основы і «отыменных образований на-посессивные суффиксы» (см. подробнее: [Емельянов. 1927: Г46])і. Как подчеркивает исследователь, -«такое странное, явление нагромождения} суффиксов» объясняется во первых тем, что в вот. языке роль. основного,., "начального падежа, не принадлежит исключительно» именительному падежу, но очень часто выпадает и на. долю других падежей, из: которых каждый может мыслитьсяшастолько самостоятельным; что принимает после себяіне только притяжательные:суффиксы личных местоимений, как мы это видели; но и падежные суффиксы (....) Во вторых,. осложнение одних падежных форм суффиксами-других: вполне понятно- бывает в. тех случаях, когда, падежами являются: отыменные образования, на посессивныесуффиксы - -а (архаический) и -s(k). Здесь уже; язык поступает совершенно логично;, когда, напр., именам собственности на -is, хотя? и равнозначущим с elativ-ным падежом, придает суффиксу lativ-a или illativ-а» [Емельянов 1927:145-146].
Несмотря на.наличие отдельных замечаний подобного рода, явление двупадежностй в удмуртском языке до сих пор не было предметом специального изучения. Bi связи с этим в рамках данного исследования попытаемся определить характер данного явления- в. грамматической4 системе удмуртского языка..
Так, с точки зрения синтагматики, в современном литературном удмуртском языке в качестве производящей основы при явлении двупадеж-ности могут быть представлены следующие падежные формы:
- генитив: Тон янгышад, Рая, мурт-лэн-эн кема уд улы (Крас, 321). Тьь ошибаешься; Рая, на чужом (букв, с тем, что принадлежит другому) долго не проживёшь ;
- аблатив: Кузебай Герд-лэсь-ёс-с-э,гинэ дзлэзелэ (Черн., 80).4 Только [произведения] КузебаяГреда не разрешали [читать] ;
- инструменталь: Марым, чечы сюс-ен-з-э вай (Лям., 43): Того, мед принеси тот, который вхотах (букв, с сотами) ;
- адвербиаль: Эшъяськон котъкыче луэ. Одно ик ванъпичи дыр эшедт (...) Уэюын нош ас мылкыд-ыдъ-я-з-э-гес пумитасъкод (CG, 336) Дружба бывает разной. Обязательно есть друг детства (\..). А наработе выбираешь (букв. встречаешь).того, кто ближе тебе по характеру ;
- инессив: Нош мукет ласянъ,"" туж тыришмы ке но, уждун завод-ын-лэсь чарак ичигес тыризы (ПГ, 14). А с другой стороны, хотя [мы] и. сильно старались, зарплату платили намного меньше, чем на заводе ;
- элатив: Гурт-ысь-т-э; кыдёкысыпэ, кыче выжы-ысъ-т-э тодыса бз жутэ меда тонэ? (Чер.% 122). букв. Зная, изкакой ты деревни, откуда, из каких-кровей будешь, [не из-зазсего этого ли] возвысили тебя? ;
- терминатив: 7рал , чукна-озь-лы татчы каръясъконо луоз шуыса, кин но со кунокуа утчано кариськиз (Хайд., 36). Что же, [согласившись, что] до утра придется оставаться здесь, некоторые [путешественники] отправились искать гостиницу .
В разговорной речи в качестве производящей основы могут функционировать также формы дательного (напр., Кочыш-лы-з-э ваем чорыгез кытчы поном! Рыбу, которую принес (принесла) для кошки, куда положить? ), и отдалительного (— Тодйськод на-а соин пумиськылэмдэ? — Кыт-ысен-з-э? Школа-ысен-з-э-а? - Помнишь ли еще-встречи с ним / с ней? -Которые? Которые были в школе?) падежей.
Падежные формы иллатива, пролатива и аппроксиматив в структуре именных основ, по-видимому, лишь в исключительных случаях могут образовывать формы-с двумя падежными маркерами, в отличие от этогоj в морфологической структуре местоименных основ, и наречий; с локальным; значением; указанные маркеры представлены гораздо чаще: Кощкисько... Кытч-ы-з-эачим но уг тодйсъкы (Анд., 51); Уезжаю... А. куда;, и сам не знаю?; Та-лань-з-э: сюресэз пыдын бертйзы Дорогу в; эту сторону мы прошли пешком ; Корт бордын ужаку, кема шат кы-тй-д-э ке чабтыны. (КЕ, 114); Разве сложно, работаяю железом, гдетнибудь царапнуть .
Падежи номинатив,. аккузатив и; абёссив, по-видимому, характеризуются, полным отсутствием форм двойного склонения;. Отсутствие- форм: двойного» склонения ді№ падежей номинатив? и аккузативу скорее: всего; можно; обосновать тем, что они; выполняют важнейшие: функции в струкг туре предложения» — разграничение; субъектно-объектных отношений. Лй-шительный падеж, в; свою очередь,.не имеет тенденциигк функционированию в приименной позиции (важной для эллиптических конструкций), замещаясь адъективными формами с суффиксом -тэм:: Семъятэменызы оло озьы матэгес луизы, оло Яшалы институтынзаочно дышетскыны юрт-тэменызы. Созытэк: туннэ ма карыны ёрмемын кадь (САЄ, 99). Либо [они] сблизились из-за того что у всех у них нет семьи;(букв; будучишесе-мейными); либо из-за того .что помогали Яше учиться: на заочном отделении института..Без;него сегодня [они] не знают, чем заняться?.
Множественное число как член бинарной оппозиции «единственное число - множественное число»
Морфологическим показателем, множественного числа в системе современного удмуртского языка является суффикс -ocl-ёс: Трос малпанъёс сюпсизы сюлэмез (Гряз:, 256). Разные мысли одолевали1 сердце- [юноши[ ; Тбдъых юсъёсты дм адзе (Загр., 303). Белых лебедей мы не видели ; Эшъёсыным танк пала нюжтйсъкисъком (Загр:, 310). Вместе с друзьями мы ползем в сторону танка ; Веськрес кызьпуос чуэю дэрем дйсяло ни (Загр., 329). Стройные березы надевают свои желтые наряды ; Куараос чалмизы (АС, 76). Голоса стихли .
Для уральского праязыка в качестве морфологического маркера множественного- числа традиционно выделяют суффикс -/. Его исчезновение в пермских и марийском- языках некоторые ученые объясняют влиянием тюркских языков, под воздействием которых у указанных финно-угорских народов «изменилась концепция множественности. В тюркских языках множественное число маркирует множество индивидов,, а-не массу» [Берецки 2005: 25].
В научной литературе имеется ряд гипотез, в которых прослеживается историяразвитияморфологического маркера множественного числа в пермских языках. В частности, с точки зрения А. И. Емельянова, суффикс множественного числа в пермских языках представляет собой сложный суффикс, образованный путем контаминации финно-угорского суффикса множественного числа -j и посессивного суффикса -sk. Гласная о, по мнению исследователя, возникла в результате редукции (см. об этом подробнее: [Емельянов 1927: 126]).
Иной точки зрения придерживается М. Кёвеши, с точки зрения которой, происхождение маркеров множественного числа -ocl-ёс следует соотносить со словообразовательным суффиксом, состоящим из двух компонентов: суффикса с пространственным и собирательным значением ja- и словообразовательного (именного) -s: «Elemei a mar emlftett -ja hely- es gyujtonevkepzo, valamint egy -5» (fgr. -s v. -ks) nevszokepzo» [Kovesi 1965:152].
Эстонский исследватель П. Алвре вслед за Б. А. Серебренниковым" [Serebrennikov 1963: 261] считает, что происхождение суффиксов множественного числа в пермских языках может представлять собой контами-национный процесс суффикса -ja с собирательным значением и детермина-тивного суффикса -п или -s: «Das Sammelsuffix -ja war auch in den permi-schen Sprachen der altesten Zeit vorhanden. Das Suffix -ja hat sich in einigen Formen des sog. Kollektivplurals bewahrt, z. B. im permjakischen Dialekt der Komi-Sprache koz-ja . Tannenwald , kiz-ja Birkenwald , vorja bewardeter Platz u. a. Auch die jetzigen Pluralsufflxe -ja-s und -ja-n der Komi-Sprache waren urspriinglich Sammelsuffixe, deren gemeinsamem Stamm ja sich die Determinative -s und -n angeschlossen haben. Dap die alten Bedeitungsfunktionen sich in einem Pluralsuffix ziemlich lange erhalten konnen, geht aus dem Beispiel t sojidjan deine Schwestern; deine Schwestern mit irgendeinem Mitglied ihrer
Hypotetisch kann man sich diesen Prozep so vorstellen: In der Geschichte ger permischen Sprachen gab es eine Periode, in der die Hauptwqrter kein Pluralsuffix hatten, weil das alte Pluralsuffix verschwand. Beibehalten blieben jedoch die verschiedenen Suffixe des Kollektivplurals wie -a, -ja, -an, -jan und -as, -jas. Das Suffix -an, -jan hatte wenig Chancen, die Funktion des einfachen Plural-suffixes zu bekommen, da es eine spezifische Bedeutung hatte. Ahnlich war die Lage auch beim Suffix -a, -ja, dessen Gebrauch anscheinend ziemlich beschrankt war. Es kann angenommen werden, dap das Suffix -as, -jas am meisten verbreitet war und keine so spezifische Bedeutung hatte, die seinen Gebrauch bedeutend hatte ein-schranken konnen. Zu alldem bestand in der Sprache die Notwendigkeit eines for-mellen Ausdruck der Mehrzahl. Zur Bildung einer neuen Pluralendung mochte sich das Suffix -as, -jas des Kollektivplurals als das entsprechendste Mittel gezeigt haben. Im Pluralsuffix -jos, -os des Umurtischen spiegelt sich das alte Suffix -as weder» [Serebrennikov 1963: 262-263].
Familie; das Haus od. Gehoft, in dem deine Schwestern wohnen hervor, wo das 7 a«-Element neben der Funktion der Pluralitat auch die Bedeutung des Aufent-haltsort- und Sammelsuffixes bewahrt hat» [Alvre 1965: 18].
Однако в последнее время- общепризнанной является возведение суффиксов множественного числа к самостоятельной лексеме. С точки зрения одних авторов, в частности, В. И. Лыткина [Лыкин 1977: 14; Lytkin 1930: 76-77]; Й. Буденца, К: Редей-[Redei 1963, 1988: 379], Л. Хонти [Honti 1997: 82], маркер множественного числа в пермских языках возник из самостоятельной лексемы коми jgz удм./oz народ, люди .
По мнению другого венгерского ученого ИГ. Чуча, маркер множественного числа в пермских языках возник из самостоятельной»лексемы, ja.se член,- представитель , подвергшейся в, дальнейшем расширению семантического значения: «Kenntnissen erscheint es als wahrscheinlicher, dass die permischen- Pluralzeichen aus einem selbstandigen Wort entstanden sind. Dieses Wort ist FP jdse Glied, Gelenk , dessen Bedeutung im Friihur-permischen noch durch die Bedeutung Altergenosse, Volk, Leute erweitert war. Gleichzeitig wurde der Endvokal des Wortes apokopiert, und der Vokal der ersten Silbe — wie es bei VP a gewohnlich ist — ent-wickelte sich in zwei Richtungen: a a VTо ZRa, oder a e 6 VT о ZRe. Zur selben Zeit begann die Umwandlung des Wortes, zuerst zum Kollektivsufflx und spater zum Pluralzeichen» [Csucs 2005: 171-172].
Множественное число как член морфологического противопоставления форм единственного числа формам множественного числа обозначает, что лицо/предмет представлен(о) в количестве большем, чем один: пиос мальчики , пуконъёс стулья , бсъёс двери , пинъёс зубы и др. Жингыр-куангыр! куашказы горшокъёс (Хайд., 56). С грохотом покатились горшки [с полки] ; Ортчизы нуналъёс, тдлзизы толэзъёс (Хайд., 108). Прошли дни, пролетели годы ; Инбамын гинэ, пашюно кадь, кизилиос ео-рекъяло (Гряз., 258). Только на небе, как ни странно, сверкают звезды ; Жыт пал гуртэ туж трос полщейскойёс но солдатъёс вуизы (Конов., 25).
Ближе к вечеру в деревню понаехало много полицейских и солдат ; Буграш Педор нылъёс пала вамыштиз (Петр., 71). Буграш Педор направился в сторону девушек!.
Как.и в других языках мира, при решении вопросов квантификации в. удмуртском языке значимым оказывается подразделение субстанций на континуативные (вода, молоко, огонь и др.) и дискретные (дом, волк, пень и др:). Чаще всего суффиксы множественного числа могут присоединяться к именам существительным, указывающим дискретные предметы, под которыми следует понимать предметы, обладающие четкой формой и точными пределами, в отличие от континуативных (вещественных) субстанций: «In semantics, the difference is between denoting (or referring to) discrete- entities with a welldefmed shape and precise limits vs. homogeneous undifferentiated stuff without any certain shape or. precise limits» [Koptjevskajaamm 2001: 1067]: Солдатъёс пблысь куд-огез пи борды кугпскынъъ дз дйсътэ, нош кудйзлэн-мылкыд Гаян полон (Конов., 27). Некоторые из солдат не посмели вступить в драку с парнем, другие же были на стороне Гаяна ; Книгаоссэ, тетрадъёссэ сумка(р)яз донгаса, Мати ждк{в) сьдрысъ султйз (ЧП, 246). Убрав свои тетради и книги в сумку, Мати встал из-за стола ; Ср: Тылпу(о), пумен кужмоя, тйчыр-тачыр тэлямез татчы ик кылйсъке (Конов., 26). Пожар постепенно разгорается, треск разлетающихся искр доносится досюда ; Ъег(р)езутялтыса.дз быдтэ, етйн(в)лы курень туе пыриз (ЧП, 108). Не успели убрать рожь, как уже подоспел лён .
С точки зрения синтаксиса, дискретные и континуативные предметы отличаются способностью1 сочетаться с другими синтаксическими единицами: «In syntax, the two differ in the contexts where they can be used and in their combinability with other expressions» [Koptjevskajaamm 2001: 1067], поскольку континуативные субстанции отличаются от дискретных специи-фикой своего отношения к количественной детерминации. У континуативных субстанций «нет естественного («штучного») сегментатора. Дискретные субстанции допускают естественную сегментацию» [Крылов 1986: 44].
Иными словами, расчлененное количество определяется посредством счета, нерасчлененное — посредством измерения: «Нерасчлененное количество осознается какрезультат сопоставления;, в частности, с какой-то;естественной или: искусственной конвенциональной единицей; Эта особенность отражается в категории числа имени» [Тураева, Биренбаум Г985:.124]1 :
Таким образом, основным значением форм множественного числа- с точки зрения дискретности являетсяі обозначение: расчлененной множественности предметов-вшротивоположностьих единичностигРайонысдусшо колхозлэн; бусыяз комбайнъёсжургето (Матв., 112).. На5 полях: лучшего в районе колхоза работают (букв::-гудят) комбайны ;:А-.ми покасНюрочкаен: апелъсйнъёсты, яблокъёсты мисъкрм (Шц 15). Амы пока с Нюрочкой; будем мыть апельсины [и];ябяоки ГуКомнатаын куатъ корт койкаос пуктэ-мын (Кряз;, 228)... В комнате стоятшесть железных-кроватей \ Таетйз, [сто-ресэтй] машинаос но,, тракторъёс но ветлыло (AG, 43), По этой [дороге] ходят и машины, и тракторы
