Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Историография проблемы в контексте теории определенности и неопределенности
1.1. Сущность и логико-грамматическая характеристика категории определенности-неопределенности 12
1.2. Грамматические средства, выражающие категорию определенности-неопределенности в татарском языке : 26
1.3. Историография проблемы и новый подход в объяснении происхождения показателей категории числа и принадлежности...34
Краткие выводы 45
Глава 2. Место категории числа и принадлежности в системе грамматических категорий имени существительного в татарском языке
2.1. Хронологический анализ изученности морфологических категорий имени существительного в татарском языке 47
2.2. Лексико-грамматические особенности имени существительного в татарском языке 55
2.3. Морфологическая категория числа имени существительного в татарском языке 59
2.4. Морфологическая категория принадлежности имени существительного в татарском языке 73
Краткие выводы 78
Глава 3. Категория числа и принадлежности имени существительного и происхождение их показателей в татарском языке
3.1. Возникновение и становление показателей категории множественного числа в татарском языке 81
3.2. Происхождение показателей категории принадлежности имени существительного в татарском языке 126
Краткие выводы 149
Заключение 152
Библиография
- Сущность и логико-грамматическая характеристика категории определенности-неопределенности
- Грамматические средства, выражающие категорию определенности-неопределенности в татарском языке
- Хронологический анализ изученности морфологических категорий имени существительного в татарском языке
- Возникновение и становление показателей категории множественного числа в татарском языке
Введение к работе
Актуальность исследования. Проблема изучения и установления генезиса аффиксальных морфем некоторых- категорий имени существительного тюркских языков (в том числе и татарского) представляет собой одну из актуальнейших проблем для современного этапа развития тюркологии и урало-алтаистики.
Исследования в отечественной и зарубежной тюркологии последних десятилетий значительно расширили возможности для ведения научных изысканий в области истории отдельного языка или группы языков. Этот период в. развитии языковедческой мысли ознаменовался напряженным поиском новых приемов и методов исследования на более высоком теоретическом уровне, чем в предыдущие этапы- становления науки о тюркских языках.
Многими современными исследователями признается одним из перспективных направлений в области изучения грамматического строя тюркских языков так называемые функциональный, функционально-семантический подходы к явлению языка. Новейшие достижения исторической тюркологии отражены в научных трудах А.Н. Кононова (1956; 1960), Э.В. Севортян (1962; 1966), С.Н. Иванова (1969), Г. Айдарова (1971), Дж.Г. Киекбаева (1972; 1996), Б.А. Серебренникова и Н.З. Гаджиевой (1979; 1983), Э.Р. Тенишева (1976), A.M. Щербака (1977),-Н.А. Баскакова (1979), И.В. Кормушина (1984), В.М. Насилова (1989), М.З. Закиева (1995), А.Г. Шайхулова (2000), В.А. Андреева (2000), А.В. Дыбо (2007) и др.
На необходимость изучения грамматических категорий тюркских языков в функциональном аспекте во взаимодействии с контекстом обращал внимание Э.В. Севортян (1970).
Следует также отметить, что в течение последних десятилетий была проделана большая работа в плане сравнительно-исторического изучения грамматики и лексики тюркских языков коллективом московских
тюркологов во главе с членом-корреспондентом РАН Э.Р. Тенишевым [Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков 1984, 1988, 1997, 2002, 2006]. Вместе с тем, ряд изысканий по проблемам исторической грамматики тюркских языков сводится к описанию языковых особенностей письменных памятников в их соотнесении с языковыми явлениями современных языков.
На наш взгляд, это затрудняет исследование грамматических явлений в процессе их исторического развития на современном этапе. Поэтому все большее научное и практическое значение приобретают исследования истории развития форм и аффиксов грамматических категорий отдельных языков, а также групп и семей языков (например, тюркских, монгольских, тунгусских, уральских). В настоящей работе исследование категорий числа и посессивности проводится в функционально-семантическом аспекте. Попытки системного описания морфологических категорий именных частей речи и глагола как в татарском языкознании (Л.З. Заляй), так и в других областях тюркологии основаны главным образом на бинарно-дихотомическом принципе, который, на наш взгляд, не обеспечивает системного, более осмысленного представления многообразия функционирования этих категорий.
Категория числа и принадлежности в исследуемом языке представляет собой как основные структурные словоизменительных категории, так и правильную интерпретацию сущности, которая может положительно способствовать теоретическому осмыслению и других грамматических категорий языка [См.: Серебренников 1957; Иванов 1969; Гузев 1986, 1990; Андреев 2000].
В силу этого, актуальность проблемы диссертационной работы очевидна. Впервые в татарском языкознании происхождение и дальнейшее развитие показателей категорий числа и принадлежности имени существительного рассматривается на примерах не только из тюркских, но и алтайских, монгольских, тунгусо-маньчжурских, а также уральских
(марийский, удмуртский и др.) языков и их диалектов. Собранный материал дает возможность объективно показать определенную последовательность процесса развития аффиксов множественного числа и принадлежности в диахронии в татарском и в других тюркских языках.
Степень изученности темы. Первым опытом исторической морфологии татарского языка следует считать исследование профессора Л.З. Заляя «Татар диалектологиясе» («Татарская диалектология») [Заляй 1947] и его же «Татар теленец тарихи фонетикасы буенча материаллар» («Материалы по исторической фонетике татарского языка») [Заляй 1954]. В них автор выясняет происхождение форм морфологических, категорий некоторых знаменательных частей речи путем сравнений и идентификации с другими тюркскими языками, подтверждая это данными древнетюркского языка. В 2000 году вышла книга Л.З. Заляя «Татар теленец тарихи морфологиясе (очерклар)» («Историческая морфология татарского языка (очерки)»), где собраны и систематизированы очерки, анализирующие исторический путь развития форм и аффиксов морфологических категорий именных частей речи и глагола.
В работе Х.Ч. Алишиной «Тоболо-Иртышский диалект языка сибирских татар» (1994) описывается аналитикотсинтетический способ выражения значения принадлежности в диалектах языка сибирских татар. Данное значение выражается с помощью местоимений, имен существительных, снабженных аффиксами -ныкы/-неке, -ныцкы/-нецке. Эта форма употребляется в функции определения, заменяет собой форму родительного падежа в составе изафетной конструкции: Анаеы кыс-ныкы штабы «Книга той девушки».
В монографии А.Г. Шайхулова описывается семантическое развитие односложных корневых основ в кыпчакских языках, а также анализируется однофонемные показатели, участвующие в развитии морфологической структуры новых слов и некоторых словоформ [Шайхулов 2000].
Вместе с тем, морфологические категории имени существительного стали предметом специального исследования лишь в последние годы. Так, в 2004 году вышла монография Р.Ф. Фаттаховой «Категория числа в современном татарском литературном языке», где освещаются общетеоретические вопросы относительно категории числа, раскрываются грамматические и лексические особенности выражения количественности (множественности), а также освещается вопрос генезиса морфологического показателя множественного числа -лар, где поддерживается автором гипотеза о двусоставности тюркского (в том числе и татарского) аффикса -лар.
Проблема изучения сущности, языковой выраженности категории определенности-неопределенности, а также категории посессивности являлись предметом и объектом научных исследований в славянских и балканских языках [Категория определенности-неопределенности в славянских и балканских языках 1979; Категория посессивности в славянских и балканских языках 1989].
Целью диссертационного исследования является изучение генезиса и развития показателей категорий числа и принадлежности имени существительного в татарском языке, попытка реконструкции их начальных форм.
Для достижения данной цели ставились следующие задачи:
показать историографию изучения проблемы в тюркологии и в татарском языкознании;
исследовать'и реконструировать процесс становления современных аффиксов множественного числа в татарском языке;
- исследовать происхождение аффиксальных морфем категории
принадлежности в татарском языке.
Объектом исследования является становление формообразующих морфем категорий количественности и принадлежности в татарском языке.
Предметом исследования являются происхождение и развитие показателей множественного числа, а также аффиксов принадлежности
имени существительного татарского языка в сравнении с другими тюркскими, алтайскими и уральскими языками.
Методологическую основу исследования составляют учение и категории диалектической логики, выражающееся в следующих конкретных методологических принципах: принцип системности; принцип относительности; принцип субстанциальности; принцип противоречивости [Иванов 1969: 26; Андреев 2000: 11-12]. Пользуясь случаем, выражаем слова благодарности профессору А.Г. Шайхулову за конкретизацию отдельных акцентов и методологических установок.
Наш подход к решению проблемы происхождения и развития показателей исследуемых категорий основывается на положениях, выдвинутых такими известными учеными в тюркологии и урало-алтаистике, как А.Н. Кононов, Г.Ф. Благова, Б.А. Серебренников, Дж.Г. Киекбаев, Э.Р. Тенишев, С.Н. Иванов, Гаджиахмедов, А.В. Дыбо, И.А. Андреев.
Важный этап в создании исторической морфологии татарского и башкирского языков представляют научные публикации В.Х. Хакова (1965, 2003), Э.Н. Наджипа (1971), А.Х. Нуриевой (1975, 1980, 1984), Ф.С. Хакимзянова (1987), Р.Г. Ахметьянова (1989), а также A.M. Азнабаева, В.Ш. Псянчина (1976, 1983) и др., в которых предлагается этимология формообразующих аффиксов. Много нового в подходах к решению истории форм аффиксов тех или иных морфологических категорий можно найти в работах по алтаистике и сравнительной тюркологии, принадлежащих перу известных зарубежных и отечественных исследователей, таких как Н.К. Дмитриев (1948), В.А. Богородицкий (1953), М. Рясянен (1955), Г. Рамстедт (1957), В. Котвич (1962), Э.В. Севортян (1966), А.Н. Кононов (1969; 1980), Дж.Г. Киекбаев (1972), Б.А. Серебренников (1974), Э.Р. Тенишев (1976), A.M. Щербак (1977), Н.А. Баскаков (1979) и др.
Представляющими несомненный интерес, на наш взгляд, являются теоретические положения, изложенные в сравнительно-исторических и историко-типологических исследованиях И.В. Кормушина и В.М. Насилова
(1984), С.Н. Иванова (1969 и др.), А.Г. Шайхулова (2000; 2007), В.А. Андреева (2000), Л.Г. Хабибова (2007; 2008), где обнаруживается широкое привлечение материала из алтайских и уральских языков. Несмотря на это, до сих пор по данной проблеме отсутствует монографическое исследование, освещающее происхождение и развитие показателей категорий числа и принадлежности в татарском языке.
Методы исследования. Для достижения поставленной в диссертационной работе цели были использованы такие исследовательские методы, как описательный, сравнительно-исторический (компаративный), структурно-морфологический и метод компонентного анализа.
Научная новизна работы заключается в том, что в ней впервые на основе функционально-семантического подхода к явлениям языка в татарской лингвистической науке исследуются аспекты становления показателей категорий числа и принадлежности, что с методологической позиции подтверждает идею происхождения и фузионного развития отдельных грамматических категорий агглютинативного строя языков.
Теоретическая значимость исследования заключается в том, что использование идеи плеонастического сращения древнейших показателей морфологических категорий числа и принадлежности предоставляет возможность определить, какую роль выполнял каждый отдельный грамматический показатель в составе ныне функционирующей морфемы.
Практическая значимость работы определяется тем, что её результаты могут внести определенный вклад в разработку вопросов исторического развития татарского языка. Материалы могут быть использованы в преподавании курсов «Историческая грамматика татарского языка», «Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков» и ряда спецкурсов по проблемам истории татарского литературного языка.
На защиту выносятся следующие положения:
1. В татарском языке (в отличие от индоевропейских языков) категория определенности-неопределенности выражается другими
(фонетическими, морфологическими, синтаксическими и лексическими) средствами.
Аффикс множественного числа -лар имени существительного татарского языка и других тюркских языков не возник путем присоединения и превращения полнозначного слова нар со значением «совокупность» в аффикс, а образовался путем постепенного наращивания древних однофонемных показателей множественности и неопределенности по мере утраты значения каждого предыдущего показателя, а именно, к основе имен существительных сперва присоединился показатель -л (общеалтайский показатель множественного числа), к нему наращивался показатель неопределенности и множественности -а, затем общеалтайский показатель множественности -р: -л-а-р = -лар.
Форма принадлежности первого и второго лица единственного числа образовалась путем сращения к основе показателя определенности -м и -// {кул-ым «моя рука» и кул-ыц «твоя рука»), а форма множественного числа - прибавлением показателей множественности -з к основе с показателем единственного числа на -м (-6), -;/ (-г): кул-ыб-ыз (кул-ым-ыз) «наши руки», кул-ыг-ыз (кул-Ы}}-ыз) «ваши руки». Как показатель определенности выступает аффикс принадлежности третьего лица -ы, который является одновременно показателем винительного падежа в огузских языках в словах с конечным согласным {ат-ы «коня» и ат-ы «его коня»).
Показатель множественности -к, соединяясь с другим показателем собирательной множественности -л, образовал осложненный аффикс -лык, выражающий обилие однородных предметов: каен-лык «березняк», имэн-лек «дубрава, дубняк» и др.
Апробация работы. Основные результаты исследования были апробированы в форме докладов на ежегодных итоговых научных конференциях Башкирского государственного педагогического университета имени Мифтахетдина Акмуллы в 2006-2008 гг. Отдельные положения диссертационного исследования были также представлены в виде докладов
на Всероссийских научно-практических конференциях «Филологическая наука конца XX - начала XXI вв. Проблемы, опыт, исследования, перспективы» (Елабуга, 2007) и «Проблемы сохранения этнического самосознания, языка и культуры сибирских татар в ХХТ веке» (Тобольск, 2008).
По теме диссертации опубликовано 10 научных работ.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.
Сущность и логико-грамматическая характеристика категории определенности-неопределенности
По утверждению многих исследователей, категория определенности-неопределенности присуща только западноевропейским языкам, также указывалось на ее неразвитость в урало-алтайских, в том числе и в тюркских языках [Рясянен 1955: 17]. Такой общепризнанный подход к рассматриваемому вопросу впервые рассмотрен профессором Дж.Г. Киекбаевым. Он в ряде своих статей подверг сомнению подобный подход [Киекбаев 1965: 104; 1966: 175-190]. В частности, автор в них высказывал свой взгляд на явление определенности и неопределенности, прежде всего как на логическую категорию, отражающуюся «...в сознании всех людей одинаково...» и находящую «...свое конкретное грамматическое выражение в разных языках в разнообразной форме...» [Киекбаев 1966: 248-249].
Указывая на механическое отождествление категории определенности-неопределенности с ярко выраженными артиклями европейских языков, Дж.Г. Киекбаев отмечает, что «...когда речь заходит о грамматической категории определенности-неопределенности в том или другом, языке урало-алтайской семьи, ученые, как правило, отождествляют эту категорию с определенным и неопределенным артиклями западно-европейских языков. Соответственно, и определение этой грамматической категории дается, исходя в основном из специфики употребления определенного и неопределенного артиклей в том или другом случае. Это видно хотя бы из высказываний таких тюркологов как А. Казембек, Н.К. Дмитриев, Э.В. Севортян и др.» [Киекбаев 1972:76].
В окружающей нас действительности предметы, явления, признаки или действия могут быть определенными или неопределенными, конкретными или абстрактными. Они, отражаясь в виде логических понятий определенности и неопределенности, должны выражаться в языке всех народов. Например, такие немецкие выражения Існ habe ein Vogel «У меня есть птица (неопределенная)» и Das Vogel singt htstig» «Птица (определенная) весело поет» должны иметь свои эквиваленты в любом языке мира. Разъясняя суть понятий определенности и неопределенности, Дж.Г. Киекбаев пишет, что «...сущность грамматической категории определенности-неопределенности в урало-алтайских языках сводилась, в основном, к артиклю и тем самым подход к этой грамматической категории был узкоконтекстовым. В сущности же дело заключается вовсе не в артикле как препозитивной или постпозитивной частице, а в самой идее определенности и неопределенности, которая основана на принципе противопоставления определенных и неопределенных предметов и явлений в окружающей нас действительности. В этом плане идея определенности и неопределенности тесно связана с мыслительной деятельностью человека» [Киекбаев 1972: 76-77].
Как известно, понятия определенности и неопределенности относятся к области логики. А между логической и грамматической категориями существует диалектическое единство, поэтому грамматическая категория объективно основывается на логическую категорию.
Академик И.И. Мещанинов, рассуждая о неразрывном единстве языка и мышления, отмечает, что «.. .логические категории получают свое внешнее выражение в языке. Для их передачи используются в языке соответствующие грамматические построения. Логическое содержание, соединяемое с его грамматическим выражением, образует в языке не обособленные, а совместно выступающие логико-грамматические категории, устанавливающие грамматическую форму, как в морфологических, так и аморфных конструкциях предложения. Эти выделяемые в нем категории образуются абстрактной передачей логического содержания и его же конкретизацией в грамматической форме» (Мещанинов 1967: 12).
Следовательно, в урало-алтайских языках (в том числе татарском языке) возникла категория определенности-неопределенности, «имеющая свое грамматическое выражение в виде различных суффигированных, инфигированных и других показателей определенности и неопределенности» [Киекбаев 1972: 77].
Категория определенности-неопределенности в языках агглютинативного строя формировалась по-иному по сравнению с флективными языками/ Она широко развита и, пронизывая всю грамматическую систему урало-алтайских языков, выражается лексическими и грамматическими средствами.
Развивая свою мысль о соотносительности языковых и логических категорий, исследователь пишет, что «...поскольку в основе грамматической категории определенности-неопределенности в урало-алтайских (да и в других) языках лежит логическая категория, связанная с мыслительной деятельностью человека, то настоящая категория, несомненно, является такой же древней, как и само мышление». В этой связи Д. Дечи предполагает, как на то указывает Дж.Г. Киекбаев, что «...различение определенности-неопределенности в форме объектного и безобъектного спряжения в угорских языках относится к важнейшим синтаксическим признакам финно-угорского языка-основы» [Киекбаев 1972: 77-78]. Подобное утверждение, на наш взгляд, не противоречит диалектическому учению о единстве языка и мышления, поэтому нельзя отрывать логическую категорию от грамматической категории.
Надо отметить, что в уральских языках, в частности, в угорских, мордовских и самодийских языках, категория определенности-неопределенности рассматривается как в системе форм глагола, так и в системе форм имени существительного [Серебренников 1963, 1964, 1967; Галкин 1964, 1966; Бубрих 1955]. В алтайских же языках, данная категория подвергалась изучению только в имени существительном, а ее проявление в системе глагольных форм осталось незамеченным [Тодаева 1952; Цинциус 1946; Санжеев І 953; Рамстедт 1957; Пальмбах 1961; Иванов 1969].
При разработке своей теории определенности и неопределенности Дж.Г. Киекбаев обращает внимание на сложность проявления данной категории. В частности, он пишет, что «...в сравнительно-исторических исследованиях эта грамматическая категория не упоминается, очевидно, потому, что многие показатели определенности исторически срослись друг с другом, образовав ныне цельный комплекс в виде сложных аффиксов, многие из которых утратили свое былое значение определенности, а неопределенность во многих случаях часто выражается без какого-либо формального показателя. А механизм сращения показателей определенности и неопределенности невозможно выяснить методами старой школы сравнительного языкознания» [Киекбаев 1972: 78].
Разные языки имеют разную структуру, есть языки, которые не похожи с типологической стороны. Значит не во всех из них, понятия определенности и неопределенности могут выражаться артиклями. Из-за смешивания логических понятий определенности и неопределенности с грамматическими показателями категории определенности-неопределенности, какими выступают артикли в западноевропейских языках, алтаисты вынуждены были отрицать данную категорию в алтайских языков. Как известно, в тюркских языках отсутствуют артикли, являющиеся средствами выражения понятий определенности и неопределенности, и поэтому в них должны формироваться другие средства, которые способны выражать эти понятия.
Грамматические средства, выражающие категорию определенности-неопределенности в татарском языке
Исследовав множество языков, относящихся к урало-алтайскому языковому сообществу, Дж.Г. Киекбаев обнаружил, что для выражения категории определенности-неопределенности в этих языках формировались фонетические, морфологические, лексические и синтаксические средства [Киекбаев 1972: 88-144].
Приступим к рассмотрению этих средств выражения категории определенности-неопределенности. Дж.Г. Киекбаев обнаружил одну особенность: широкие гласные (нижнего подъема: -а, -э) выражают идею неопределенности, а узкие гласные (верхнего и среднего подъема, т.е. все остальные) алтайских языков выражают определенность. В частности, он пишет, что «...в личных местоимениях некоторых урало-алтайских языков идея множественности-неопределенности грамматически выражается путем замены узких передних гласных широким, или задним гласным» [Киекбаев 1972: 96]. Например, ср. догурское би (я) - баа (мы), ип (он) - an (они). Как видно из примеров, форма единственного числа личных местоимений связано с понятием определенности, а форма множественного числа - с понятием неопределенности: мин «я», син «ты», ул «он» — конкретный человек, без «мы», сез «вы», алар «они» - сколько лиц, нам неизвестно. Замена узкого гласного широким наблюдается в местоимениях татарского языка: у л «он» — алар «они».
Следовательно, можно утверждать, что когда-то форма ал в татарском (и в башкирском) языке выражала множественное число личного местоимения ул, как современная догурская ан «они», т.е. употребление в форме ул «он» - ал «они» было закономерным. Но в тюркских языках, в том числе татарском и башкирском, форма ал стала терять свое значение множественности, т.е. грамматическая форма или конкретный грамматический аффикс начал терять свое значение и постепенно срастался с корнем (или основой) слова. Это явление плеоназма впервые заметил Дж.Г. Киекбаев: «...в отличие от эвенкийского и эвенского языков в тюркских языках первичный аффикс множественного числа -л утратил значение множественного числа. Поэтому к основе на -л наращивался показатель неопределенности -а, -э по общей модели, в результате чего образовался аффикс множественного числа -ла, -лэ, который сохранил свое значение в именах только , карачаево-балкарского и в глагольных формах
киргизского языков» [Киекбаев 1996: 171]. Например, карачаево-балкарское къонакъ-ла «гости», арба-ла «телеги», сабй-лэ «дети». Ср.: киргизское э/сазгы-ла (изжазгы-л-а) «пишите— вы все», гашпеги-ле «сделайте - вы все».
Остатки аффикса -ла, -лэ сохранились в татарских и башкирских номенклатурных топонимических терминах кырла «гребни горы», йагта «плоскогорья» и в топонимическом названии Озыи кырла (название продолговатой горы с четырьмя гребнями в Гафурийском районе Республики Башкортостан). В слове кырла четко вьщеляется корень кыр с самостоятельным значением, но непонятно значение аффикса -ла. Этот аффикс ставил языковедов и топонимистов в затруднительное положение. Исследователи не могли однозначно и убедительно доказать присутствие в этом слове данного аффикса. Возникли несколько предположеий: одни доказывают, что этот аффикс происходит от аффикса множественного числа -лар, который потерял элемент -р, но не доказывают, как он утратился; другие склонны считать, что это словообразовательный аффикс, но в таком случае, мы не видим, какое новое слово образовалось. В карачаево-балкарском и некоторых других тюркских языках имеются примеры, доказывающие, что аффикс -ла, -лэ является предшественником аффикса множественного числа -лар, -лэр. В слове кырла этот аффикс потерял значение множественности и вошел в состав корня-основы, что объясняется явлением плеоназма. Дж.Г. Киекбаев употребил данный топонимический термин в своей книге «Тугандар нэм тапыштар» («Родные и знакомые»): Тау битендэге битлэспе лэ «Ташбатчшн "кырласы» тип атап йвртвр булгандар «В старину пригорок у подножия горы называли «Ташбаткан кырла»».
По такой же причине можно объяснить, что местоимение ал, как и аффикс -ла, потерял значение множественности, поэтому к нему сначала присоединился показатель неопределенности и множественности — широкий гласный -а, затем древнейший общеалтайский аффикс множественного числа -р: ал-а-р, который сохранился в тунгусо-маньчжурских языках, где он придает значение множественности. Например, эвенкийское оро-н (олень) - оро-р (олени), кира-и (орел) - кира-р (орлы). В урало-алтайских языках широкие гласные выражали понятие неопределенности, а узкие гласные — понятие определенности. Этой особенностью широких и узких гласных можно объяснить сохранение закона губной гармонии в аффиксах притяжательного и винительного (объектного) падежей: тормыш «жизнь» — тормыш-ныц «жизни», тормышлы «жизнь»; квн «день» — квн-нец «дня», квіте «день» и нарушение его в аффиксах множественного числа: тормыиатц «жизни», но: тормышлар «много жизней»; квннец «дня», но: квннэр «дни» (вместо ожидаемых форм с узкими гласными тормоишор, квннвр по закону губной гармонии), ибо «неопределенность выражает множественность» [Киекбаев 1972: 90-91]. Понятие неопределенности выражают только широкие гласные, это четко видно из примеров тормыш-лар «много жизней», квннэр «дни». Также роль узких и широких гласных наглядно видна и в глаголах изъявительного наклонения: так, форма очты «полетел», гюгерде «побежал» образована при участии узких гласных о, в. Значит, она выражает определенное действие (говорящий был очевидцем совершенного действия). В формах вчкап «Летал», йвгергэн «бежал» видим присутствие широких гласных -а/-э, что показывает на неопределенность (говорящий не был очевидцем совершения действия). Также формы условного наклонения образуются только при участии широких гласных: очса «если полетит», йвгерсэ «если побежит», где четко видно нарушение закона губной гармонии. А по закону сохранения губной гармонии должно было бы быть такая форма: оч-св, йвгвр-св. Но эти глаголы выражают только неопределенные действия, и нет никаких гарантий, что действия, обозначаемые глаголами условного наклонения, будут вьшолнены, они могут быть и не вьшолненными. Например, Адик улкаем балык тотса, исулпа пеиіерербез «Если сыночек Адик поймает рыбу, сварим уху». На этом примере видно, что сын еще не поймал рыбу, и нет уверенности в том, что он ее поймает. Как справедливо замечает Дж.Г. Киекбаев, что «...условная форма глагола выражает неопределенность» [Киекбаев 1972: 100].
Морфологические средства. Дж.Г. Киекбаев выявил многофункциональность грамматических аффиксов тюркских языков, в том числе для татарского и башкирского. Во-первых, они выступают в роли аффиксов падежей имен существительных, наклонений глаголов, их временных форм: Мин ашны ашадъш «Я сьел суп», где аффикс -ны образует винительный (объектный) падеж. Ашнын тозы юк «У супа нет соли», где аффикс -ныц образует притяжательный падеж. Абыем кайтты — Абыем кайткан «Брат вернулся», где аффиксы -ты и -кап образуют глаголы изъявительного наклонения прошедшего времени. Во-вторых, эти же аффиксы указывают на определенность или неопределенность предметов или действий: форма кайт-ты «вернулся» с аффиксом -ты выражает также определенное (очевидное) действие прошедшего времени (говорящий сам был очевидцем совершения действия), а форма кайт-кап «вернулся» с аффиксом -кан обозначает неопределенное (неочевидное) действие падежа прошедшего времени (говорящий не был очевидцем совершенного действия). В некоторых случаях к последней форме могут примыкать частицы и модальные слова со значением неопределенности, сомнения: Например, Абыем кайткандыр. Здесь частица -дыр выражает сомнение. В следующем примере: Абыем, мвгаен, кайткандыр — модальные слово мегаен «наверное» усиливает это значение. К определенной форме кайтты невозможно добавить данные частицы или модальные слова. Невозможны такие предложения: Абыем кайттыдыр. Абыем, мвгаен, кайтты.
Хронологический анализ изученности морфологических категорий имени существительного в татарском языке
В конце XIX — начале XX века в общественной жизни татар произошли изменения: в медресе и в других учебных заведениях начинается изучение родного языка в качестве одного из основных учебных предметов. Это имело большое значение и для более серьезного изучения грамматики татарского языка, в особенности — морфологии. Многие авторы, опираясь на грамматики русского, французского и арабского языков, издавали книги и учебники по морфологии татарского языка.
Как справедливо указывают авторы-составители «Татарской грамматики. Том II. Морфология», в грамматиках, составленных в основном по образцу русских грамматик по принципу «Российской грамматики» М.В. Ломоносова 1755 года (Полное собрание сочинений, том VII, М.-Л., 1952: 408), обычно указывается 8-9 частей речи. Например: И. Гиганов, И. Хальфин, А. Троянский и М. Иванов определяют восемь частей речи: имя, местоимение, глагол, причастие, наречие, предлог, союз, междометие [Татарская грамматика 1993: 22-23]. Они также отмечают, что указанные первые четыре части речи подвергаются изменениям, а остальные не изменяются.
Основная их ошибка заключалась в том, что они не обращали должного внимания на структурные особенности татарского языка. И поэтому в этом перечне нет имени существительного, прилагательного, числительного, не указаны и частицы, однако отдельно выделено, как часть речи, причастие. И. Гигановым и А. Троянским существительному и прилагательному дается даже одно общее определение: «Имя есть та часть слова, которая показывает лицо или вещь, так же качество лица или вещи» [Гиганов 1801, Троянский 1860]. Эти части речи (существительное, прилагательное и числительное) и в дальнейшем характеризуется общим морфологическим определением. При определении частей речи, в том числе и имени существительного, вышеупомянутые авторы основывались на таком семантическом принципе: существительное есть имя, которое показывает лицо или вещь. Как справедливо отмечается в «Татарской грамматике», «...определенное место уделяется и описанию их грамматических свойств, но в большинстве случаев грамматические категории рассматриваются как бы в отрыве от частей речи, т.е. они не трактуются как признаки той или иной части речи» [Татарская грамматика 1993: 23]. Грамматики, составленные И. Гигановым и И. Хальфиным, несколько отличаются в этом отношении. В частности, в грамматике И. Гиганова выделяются и описываются такие морфологические категории, как принадлежность, число, падеж. Данный автор также выделяет как грамматические свойства имен род и склонение. В частности, он пишет, что «...в татарском языке к словам добавляются окончания» [Гиганов 1801: 23]. Попутно следует заметить, что его грамматика показывает довольно обширное усвоение автором строения языка сибирских татар. Надо признать, что автор объективно описал основные морфологические категории имени существительного татарского языка. Его работа ценна и тем, что грамматические показатели этих категорий сопоставляются аналогичными категориями русского языка. В частности, он пишет: «...в татарском языке подобно российскому окончания не применяются, а падежи получают наращения» [Гиганов 1801: 23]. Далее автор подчеркивает отсутствие категории рода в исследуемом языке. В частности он пишет, что «...в татарском языке имена существительные родовых различий не имеют». И. Гиганов, одним из первых выявил и довольно успешно описал категорию принадлежности имени существительного татарского языка: «...к именам существительным прикладываются окончания {-м, -быз, -ц, -цыз, -сы, -сё), которые показывают принадлежность» [Гиганов 1801: 21]. Как видно, автор сумел определить грамматическую сущность данной категории. Следует отметить, что данное правильное высказывание И. Гиганова о наличии в татарском языке категории принадлежности не развивалось в последующих грамматиках. Спустя несколько десятилетий, Хади Максуди в своей грамматике представил образцы изменения имен существительных по принадлежности: аныц киеме, синец киемец, минем киемем [Максуди 1910: 12].
Долгое время данная категория не признавалась и не рассматривалась как один из основных морфологических признаков имени существительного. В некоторых исследованиях аффиксы принадлежности относились к разряду местоимений (слитные местоимения). Так, М. Махмудов пишет, что «...местоимения притяжательные бывают двух родов: соединенные и отдельные...» [Махмудов 1857].
Грамматика А. Казем-Бека является, на наш взгляд, первым и удачным опытом составления сравнительной грамматики. В ней грамматические явления татарского языка сравниваются с аналогичными явлениями турецкого языка. При определении общих явлений тюркских языков им привлекаются данные из чувашского и монгольского языков. Несмотря на то, что в этой грамматике нет общего списка частей речи, все же в ней рассмотрены следующие девять частей речи: имя, имена прилагательные, имена числительные, местоимение, глагол, послелоги, наречие, союзы, междометия. В данной грамматике частям речи не даются определения, что снижает научно-методический уровень исследования. Например, после называния части речи тут же дается ее грамматическая характеристика: «...Об имени. Турки не имеют рода. Чисел два: единственное и множественное...» [Казем-Бек 1846: 47] и т.д. Но главное достоинство работы в том, что имена существительные, имена прилагательные и имена числительные рассматриваются как отдельные части речи.
Надо заметить, что при написании названных грамматик их авторы опирались на опыт составления русских грамматик.
Хотя и наблюдается механический перенос некоторых явлений русского языка (в вопросе о составе частей речи, о падежах имен существительных, о двух склонениях, о разрядах местоимений и т.д.), однако авторы в силу своих возможностей постарались установить и правильно описать некоторые особенности татарского языка [Татарская грамматика 1993: 24].
В грамматиках, составленных в конце XIX века и в начале XX века, выделяются всего 3-5 частей речи, что свидетельствует о влиянии арабских грамматик при их написании. Это видно, во-первых, в употреблении в них арабских лингвистических терминов: иэху, сарыф) кэламз, игъраб, адэт, хэреф, исме замир и т.д., во-вторых, в трактовке некоторых грамматических явлений по образцу арабских грамматик. Например, положения о трех частях речи (исем, фигыль, хэреф), о разрядах имен (исме зат, исме сыйфат, исме гадэт и т.д.), о раздельных и слитных местоимениях, о глагольных формах и т.д. [Татарская грамматика 1993: 24].
В грамматике Г. Фаезханова указывается пять частей речи: имя (исем), прилагательное (сыйфат), местоимение (киная), глагол (фигыль), служебные слова (адэт) [Фаезханов 1887]. Следует также отметить, что при определении частей речи автор исходил из логико-семантического принципа. Автор в разделе «Имя» выделяет лишь две морфологических категорий - падеж и число. Категория принадлежности представлена половинчато. Она, кроме формы третьего лица, которая отнесена к падежной форме, не рассматривается.
Возникновение и становление показателей категории множественного числа в татарском языке
Изучение языковых средств выражения понятия множественности (количественности) на сегодняшний день является актуальной проблемой языкознания. Как справедливо отмечает Р.Ф. Фаттахова, «...вся языковая сфера, относящаяся к разным уровням языка, связанная семантико-функциональной общностью количества, составляет комплекс средств выражения количественности: аффиксы принадлежности, сказуемости, форм совместности-взаимности действия, кратности действия, числительные, нумеративы, местоимения-числительные, количественные наречия, перечисления, повторы и т.д.» [Фаттахова 2004: 3]. В татарском языке существует довольно широко представленная система средств для выражения понятия количества. На наш взгляд, категория числа является самым основным средством выражения множественности и количественности (квантитативности).
Существенным фактором развития категории числа существительных считается историческое развитие понятия множественности. Исследователями установлено, что многие языки на более ранних этапах своего развития имели несколько грамматических показателей собирательной множественности. В историческом развитии языков, относящихся к различным генетическим и типологическим группам, выявляются две тенденции: 1) постепенное стирание семантических различий между показателями собирательных множеств; 2) перерастание некоторых показателей собирательных множеств в показатели дистрибутивного типа множества. Р.Ф. Фаттахова, отмечая переход показателей собирательных множеств в показатели дистрибутивного типа множеств, пишет, что «...собирательное понятие остается одной из форм человеческого мышления и на современном этапе его развития. Поэтому и в современных языках существуют лексические и грамматические способы выражения собирательности, и в том числе в пределах грамматической категории числа. При этом нередко один и тот же грамматический показатель употребляется как в значении дистрибутивной, так и собирательной множественности. Такова, например, функция тюркского показателя множественного числа -лар» [Фаттахова 2004: 9].
Категория числа, видимо, в своем развитии претерпела ряд осложнений и в языковом выражении получила сложное отвлеченное значение. Данная категория нашла различное выражение в языках, входящих в разные типологические группы. Категория количества, особенно его разновидность - дискретное (прерывное) количество помимо числовых обозначений лексического характера находит свое выражение также в категории числа.
Таким образом, понятие числа, вернее количественное, возникло в самом простом виде на заре человечества. На протяжении веков оно подвергалось значительным изменениям, постепенно обогащаясь, в плане содержания. Наличие в современных языках категории числа - это результат перманентной абстрагирующей деятельности человеческого мышления. Как верно отмечает Р.Ф. Фаттахова, «...уже с момента зарождения лингвистической науки вопросы о категории числа, причины и направления ее возникновения и развития, способы выражения этой категории в языках, входящих в разные типологические классы, структурно-семантическая роль и другие не менее важные вопросы стали объектом исследований ученых, подверглись обсуждениям» [Фаттахова 2004: 12].
Изучение и анализ подобных работ будет способствовать более глубокому осмыслению грамматической сущности данной категории в татарском языке, а также при выявлении ее особенностей в отличие от языков, относящихся к другим типологическим классам. В тюркских языках, в том числе и в татарском языке, категория числа является одной из загадочных и сложных языковых явлений. Поэтому она привлекла внимание многих исследователей в данной области. Впервые научное объяснение этому языковому явлению в тюркских языках было дано в исследованиях польского ученого Т. Ковальского и немецкого ученого К. Грёнбека в 1936 году. Что интересно, оба эти исследования были написаны в одно и то же время, и авторы независимо друг от друга пришли к ряду одинаковых выцодов.
Категория числа более широкое отражение нашла в «Грамматике современного турецкого литературного языка» А.Н. Кононова (1956). Изучению категории числа посвящена специальная статья Н.К. Дмитриева в коллективном труде «Исследования по сравнительной грамматике тюркских языков» (1956).
Особый интерес языковедов вызывает проблема происхождения морфологических показателей множественного числа в тюркских языках.
Эта проблема живо интересовала и тюркологов, и алтаистов. В ходе изучения данной проблемы ими был выдвинут ряд предположений и гипотез по вопросу возникновения и развития морфологических показателей множественности [Казем-Бек 1846; Ковальский 1936; Богородицкий 1953; Баскаков 1953; Рамстедт 1957; Щербак 1970; Серебренников 1970; Азнабаев, Псянчин 1971, Заляй 2000 и т.д.].
В татарском языкознании категория числа стала изучаться с начала девятнадцатого века по мере составления грамматик по татарскому языку. В первой татарской грамматике, изданной в 1801 году И. Гигановым, выделяются две формы категории числа у существительных: единственное и множественное числа.
Аффиксальное выражение множественного числа имен существительных отражается во всех грамматиках татарского языка, которые были составлены в ХГХ веке. Например, «Краткая татарская грамматика» А. Троянского (1801), «Татарская грамматика» М. Иванова (1842) и др. Многие вопросы по данной проблеме в этих грамматиках сходны. Однако можно выделить среди них грамматику К. Насыйри Энмузэж, «Эндмюзяж» («Образец»). В ней помимо указания на морфологический способ выражения числа имен существительных, автором обращено внимание и на синтаксический способ его выражения. В частности, он пишет, что «...одно из двух имен существительных выступает в роли имени прилагательного и определяет количество предмета, выраженного следующим за ним именем существительным, например: пот ишкэр «пуд сахара», вч кадак чэй «три фунта чаю», ике чана утын «двое саней дров», ике арба квлтэ «две телеги снопа», биш чилэк бэрэцге «пять ведер картофеля», бер тотам чэчэк «один букет цветов» [Насыйри 1975: 135].
В составленных до середины двадцатого века грамматиках и учебниках в качестве показателя множественного числа указывается, в основном, аффикс -лар/-лэр. Лишь в грамматиках Г. Алпарова, М. Курбангалиева, Р. Газизова, X. Бадигова, Ш. Рамазанова и Х. Хисматуллина добавляется к ним назальный вариант -нар/-нэр.
