Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Теоретические вопросы изучения категории падежа 10
1.1. Понятие о грамматическом значении и грамматической категории ... 10
1.2. Основные направления в изучении семантики падежных форм 21
1.3. Проблема определения количества падежей 31
Выводы по первой главе 48
ГЛАВА 2. Функционально-семантический потенциал основного падежа в карачаево-балкарском языке 50
2.1. Синтаксические функции основного падежа 53
2.2. Роль основного падежа имени в семантической структуре простого предложения 64
Выводы по второй главе 79
ГЛАВА 3. Родительный падеж и его формально-семантический анализ 82
3.1. Общая характеристика родительного падежа 82
3.2. Семантико-синтаксические особенности родительного падежа 91
3.2.1. Атрибутивная функция родительного падежа... 91
3.2.2. Родительный падеж как репрезентант субъекта предложения 97
3.2.3. Предикативная функция родительного падежа 105
3.2.4. Функционально - семантические особенности родительного падежа в составе послеложных сочетаний 112
Выводы по третьей главе 117
ГЛАВА 4. Формально-семантический анализ винительного падежа . 119
4.1. Объектная функция винительного падежа 122
4.2. Субъектная функция винительного падежа 136
4.3. Винительный падеж как выразитель семантического конкретизатора 152
Выводы по четвертой главе 157
Заключение 159
Литература 166
Список сокращений 186
- Понятие о грамматическом значении и грамматической категории
- Роль основного падежа имени в семантической структуре простого предложения
- Родительный падеж как репрезентант субъекта предложения
- Винительный падеж как выразитель семантического конкретизатора
Введение к работе
Падежная система современных тюркских языков относится к древнейшим элементам основ грамматического строя. Она не оставалась без изменений на протяжении веков, о чем свидетельствуют сравнительно-исторические данные, исторические памятники целого ряда тюркских языков. По мере развития языков тюркской семьи происходили различного рода изменения в аспекте их семантико-синтаксического функционирования. Вследствие этого значительно обогатились функции падежей, благодаря чему падежные формы стали выражать гораздо большее количество самых разнообразных падежных значений. Наряду с этим обогащалась и дифференцировалась также и система тюркских послелогов и послеложных имен, которые в сочетании с падежными формами вносили в эти сочетания новые оттенки значений.
В связи с вышеизложенным возникает необходимость классификации падежей, которая в тюркском языкознании различными исследователями решается по-разному, что объясняется различными критериями, лежащими в основе определения понятия падежной категории, различными ступенями развития отдельных тюркских языков.
Исследуемый вопрос освещен в отдельных главах различных тюркских грамматик в связи с обзором систем склонений в тюркских языках. В лингвистической литературе вопрос о падежах занимает особое место ввиду сложности самой грамматической категории и наличия самых полярных подходов к ее интерпретации. Несмотря на наличие специальных исследований в этой области, в целом ряде тюркских языков, в том числе и в карачаево-балкарском, рассматриваемая проблема еще не нашла окончательного решения.
В карачаево-балкарском языке, как и в других тюркских языках, не вскрыт функционально-семантический потенциал формально совпадающих
падежей. Кроме того, наблюдается разнобой в употреблении терминов, обозначающих указанные падежные формы. В целом нуждается в более глубоком осмыслении семантика падежей и их функциональная нагрузка в предложении.
Перечисленные проблемы непосредственно относятся и к падежной парадигме карачаево-балкарского языка, предопределяя тем самым рассмотрение формально совпадающих падежей во всех слагаемых, чем и обусловливается актуальность исследования.
Цель и задачи исследования. В настоящей диссертации ставится цель -дать многоаспектное описание формально совпадающих падежей в карачаево-балкарском языке.
В соответствии с поставленной целью нами выдвигаются следующие задачи, определяемые сложившейся практикой в изучении грамматической структуры тюркских языков:
провести анализ современных направлений в исследовании падежной системы тюркских языков;
выявить основные принципы разграничения формально совпадающих падежей в карачаево-балкарском языке;
вскрыть функционально-семантический потенциал формально совпадающих падежей в структурно-семантической организации простого предложения карачаево-балкарского языка.
Методологической и теоретической базой исследования явились
труды ученых в области функционально-семантической грамматики.
Написанию нашей работы в значительной степени способствовало изучение
лингвистических изысканий отечественных языковедов: В.Г.Адмони,
Ю.Д.Апресяна, А.А.Арват, Н.Д.Арутюновой, В.В.Бабайцевой,
В.А.Белошапковой, А.В.Бондарко, Л.М.Васильева, В.В.Виноградова, В.Г.Гака, Г.А.Золотовой, Т.П.Ломтева, А.М.Мухина, И.ПРаспопова, Н.Ю.Шведовой и др.; тюркологов: И.Х.Ахматова, М.Б.Балакаева, А.Н.Баскакова, Г.Ф.Благовой,
6 Н.Э.Гаджиахмедова, Н.З.Гаджиевой, Ф.А.Ганиева, Н.К.Дмитриева, МЗ.Закиева, Дж.Г.Киекбаева, А.Н.Кононова, К.М.Мусаева, Э.Р.Тенишева, А. А.Юлдашева и др.
В работе учитывается, что падеж является одной из центральных, функционально нагруженных грамматических категорий, посредством которого, с одной стороны, организуется весь класс имен, с другой же стороны, охватывается в значительной степени сфера словосочетания и предложения.
Научная новизна диссертационной работы заключается, прежде всего, в самом подходе к исследованию падежа в карачаево-балкарском языке, поскольку системный и функционально-семантический аспекты грамматических категорий не стали еще предметом специального исследования.
В работе выявлены особенности формально совпадающих падежных форм и их функционально-семантический потенциал в грамматической и семантической структуре простого предложения. Такой подход позволяет адекватно отразить природу практически всех словоизменительных категорий языка.
Теоретическая и практическая значимость исследования определяется тем, что рассмотренный круг вопросов важен для методологических, практических аспектов изучения словоизменительных, функционально-семантических категорий. Материалы и теоретические положения, приводимые в диссертационной работе, представляют несомненный интерес в плане контрастивного изучения тюркских языков. В научный оборот вводится ряд данных по карачаево-балкарскому языку, обогащаются наши представления о формально совпадающих падежных формах, что в итоге расширяет имеющуюся источниковую базу по проблемам функционально-семантического анализа морфологической категории падежа.
Результаты исследования могут найти применение при научном описании грамматического строя карачаево-балкарского и других родственных языков, при составлении программ, учебников и учебно-методических пособий, будут способствовать совершенствованию обучения языку в средней и высшей школе.
Основные положения, выносимые на защиту:
В карачаево-балкарском языке формально совпадают три формы имени - основной, родительный и винительный падежи, которые могут не иметь материально выраженных падежных аффиксов. С другой стороны, формальное совпадение наблюдается у определенных родительного и винительного падежей, маркирующихся морфемой -ны/-ни (-ну/-ню).
Совпадая по форме, указанные падежные формы различаются функционально-семантическим потенциалом. Разграничение их зиждется на сочетаемостных возможностях и особенностях функционирования в структуре предложения.
Доминирующим для основного падежа является выполнение функций подлежащего (в грамматической структуре) и субъекта (в семантической структуре) предложения. Наряду с этим основной падеж имени обладает значительными функциональными возможностями как сказуемое (предикат) и определение (атрибут) предложения.
В грамматической структуре предложения родительный имени выступает обычно как выразитель определения и сказуемого. В семантической же структуре конструкции он является не только атрибутом и предикатом, но и косвенным субъектом (в косвенно-субъектных предложениях).
Винительный падеж ориентирован, прежде всего, на глагольный предикат предложения. Его функционально-семантические особенности
' предопределяются синтаксическими потенциями глагола. Взаимосвязь словоизменительных категорий имени и глагола наблюдается, как правило, в сфере соприкосновения глагола и имени в винительном падеже.
8 Методы исследования обусловлены намеченными подходами к описанию формально совпадающих падежей - системоцентрическим и функционально-семантическим. С одной стороны, мы опираемся на богатое традициями синхронное изучение грамматического строя тюркских языков и, с другой - на осмысление специфики в функционально-семантической природе падежа в карачаево-балкарском языке. Намеченные цели и задачи диссертации позволяют проводить исследование в основном в синхронном описательном плане с привлечением методов сопоставительного, контекстуального, компонентного и функционального анализа, что способствует получению адекватных данных относительно предмета исследования.
Объектом исследования является система падежных форм карачаево-балкарского языка.
Предметом исследования выступают формально совпадающие падежи, их грамматико-синтаксическая природа и функционально-семантический потенциал.
Материалом исследования послужили языковые факты, собранные путем сплошной выборки из художественных произведений карачаевских и балкарских авторов, из фольклора и периодических изданий. Для анализа привлечены данные «Карачаево-балкарско-русского словаря» (1989) под ред. Э.Р.Тенишева и Х.И.Сукжчева, а также «Толкового словаря карачаево-балкарского языка (в трех томах)» (Т. 1,1996; Т. II, 2002).
Апробация исследования. Основные теоретические положения и практическое описание формально совпадающих падежей изложены в 7 научных статьях. Материалы исследования докладывались на трех научно-теоретических конференциях: «Проблемы развития государственных языков КБР» (Нальчик, 1996); «Современные проблемы кавказского языкознания и тюркологии» (Махачкала, 1997); «Языки и литература народов Кавказа. Проблемы изучения и перспективы развития» (Карачаевск, 2001).
9
Структура работы. Работа состоит из введения, четырех глав,
заключения, списка использованной научной литературы и списка
* сокращений.
*
+
»
»
Понятие о грамматическом значении и грамматической категории
Язык, взятый во всей полноте своей экзистенции, как правило, представляет собой сложную, иерархичную совокупность многообразных грамматических единиц, к которым, наряду с другими, относится и словоформа. В речи весьма часто слово выходит за рамки чистой номинации, в результате чего в нем актуализируется ряд грамматических значений, при этом для репрезентации данных значений слово должно быть представлено в одной из присущих ему форм, или словоформ. Это говорит о том, что словоформа представляет собой грамматическую форму слова в «действии». Иначе говоря, это форма слова, характеризующаяся, с одной стороны, отношением к выраженным в нем самом грамматическим значениям, с другой - синтаксическими отношениями в ряду других словоформ в контексте.
Обобщенные грамматические значения, накладываясь на лексическую семантику, образуют различного рода парадигмы (например, падежную), в зависимости от того, в сфере какой части речи или иного языкового явления они функционируют.
Таким образом, грамматическое значение сопутствует лексическому значению слова. Первое отличает такой признак, как абстрактность, в силу чего оно характеризует в количественном отношении большие классы слов. Например, падежное значение наличествует в смысловой структуре тюркского имени. По сравнению с грамматическим, лексическое значение отличает конкретность, поэтому оно характеризует какое-либо определенное слово. Обычно лексическое значение ориентировано на корневую морфему, тогда как грамматическое - на особые формальные (иногда нулевые) маркеры, из-за чего грамматические значения чаще интерпретируются как формальные. Конечно же, лексическое значение бывает и абстрактным.
В самом общем виде грамматическое значение есть обобщенное, отвлеченное языковое значение, характеризующее ряд слов, словоформ, синтаксических конструкций и регулярно реализующееся в языке. «В итоге грамматическое значение определяется как формально-выраженное языковое значение, в котором обобщены и формализованы отражения свойств и отношений предметов и явлений действительности и которое выполняет в речи смыслоорганизующую роль» (Дегтярев 1973: 38).
В современной лингвистике утвердилось мнение, что фактически все грамматические формы являются грамматическими за счет закрепления наслаивающихся или на лексическое значение (в словоформах), или на грамматическое значение словоформ (в словосочетаниях и предложениях) обобщенных значений, которые являются грамматическими значениями,порой именуемыми категориальными (см.: Адмони 1975,1979).
Отсюда следует положение об органической связи грамматического значения с грамматической формой. Такое положение имплицитно представлено в традиционной грамматике давно, а также эксплицитно выражается в современной грамматической теории. Правда, дефиниция его заметно трансформировалась. Если А.А.Потебня грамматическую форму отождествлял с формой слова (Потебня 1959: 35-36), то в современной лингвистике налицо вопрос и о наслоении обобщенного грамматического значения на соединение лексических значений, в первую очередь значений морфологических форм, в таких единицах синтаксиса, как словосочетание и предложение.
Здесь целесообразно, на наш взгляд, дать характеристику грамматическим формам с точки зрения выражения ими обобщенных значений, предложенную В.Г.Адмони.
Во-первых, обобщенное значение грамматических форм в принципе не покрывает полностью общие значения морфологических форм, взятых как некие единства, то есть с охватом всех функций этих форм. Оно свойственно той или иной морфологической форме в определенном ее употреблении. Во-вторых, обобщенное значение грамматической формы не перестает быть таковым, если под влиянием определенных контекстных и ситуативных факторов ряд ее реализаций получает иной смысл. В-третьих, имеют место и грамматические формы, обладающие во всей совокупности своих реализаций отчетливым обобщенным значением, которое в подобных случаях оказывается и общим значением данной формы. В-четвертых, существуют разные степени обобщенности значения грамматических форм. В-пятых, обобщенные значения грамматических форм обычно тоже обладают полевой структурой. Для структуры значения грамматической формы существенно образование некоего сложного континуума, обозначающегося концептом «поле» (Адмони 1988: 22-36).
В грамматической теории прошлого столетия представлены весьма четко два грамматических измерения: парадигматическое и синтагматическое. Они были выявлены и описаны Ф.де Соссюром. Конечно, само по себе понятие парадигмы фактически намечено еще в античной грамматике -прежде всего в учении о падежах имени и о временах глагола, получившее дальнейшее развитие в европейском языкознании (см.: История лингвистических учений 1980: 193 и далее). Однако Ф.де Соссюр рассмотрел парадигматические отношения как частный случай ассоциативных отношений, а синтагматические отношения как линейные связи любых значимых речевых конституентов. В его «парадигме» признак неопределенного количества отсутствует, тогда как признак неопределенности порядка сохраняется. В связи с падежной системой латинского языка он писал: «Число падежей является строго определенным, но порядок их следования не фиксирован, та и другая группировка их зависит исключительно от произвола автора грамматики; в сознании говорящего именительный падеж - вовсе не первый падеж склонения; члены парадигмы могут возникать в том или ином порядке чисто случайно» (Соссюр 1977: 159). С этим мнением трудно согласиться без оговорок. Безусловно, имеются различные построения парадигмы. В основном в тюркском языкознании падежи выстраиваются следующим образом: основной падеж, родительный (или притяжательный) падеж, дательно-направительный падеж, винительный падеж, местный падеж, исходный падеж. Однако у М.З. Закиева (1997:367) наблюдается несколько иной порядок: основной, винительный, направительный, местно-временной I, исходный, уподобительный, родительный, местно-временной II, лишительный, обладательный падежи. Ср. также у В.И.Рассадина (1997: 382); основной, генитив, аккузатив, датив-адитив, локатив, аблатив, партитив, просекутив. Как видим, в линейной цепи варьируются все падежи, кроме основного. Вряд ли можно говорить о полном произволе исследователя выбирать исходную точку для построения парадигмы, поскольку «для большинства парадигм выбор исходной точки, точки отсчета, определяется структурой самой парадигмы» (Адмони 1998:38). В падежной системе языков с номинативным строем именительный падеж способен, как правило, сам по себе осуществлять акт номинации предметов, в силу чего и стал в античной и европейской традиции первым, исходным в падежной парадигме. Эта традиция перенесена и на тюркскую падежную систему.
Роль основного падежа имени в семантической структуре простого предложения
Развитие тюркского языкознания привело к тому, что в связи с семантизациеи лингвистических изысканий большое внимание уделяется содержательным аспектам синтаксических единиц, а также их составным компонентам. В этом плане, на наш взгляд, следует выявить и описать систематически функционально-семантический потенциал основного падежа имени, поскольку эта форма является доминантным выразителем субъекта простого предложения - ядерного компонента его семантической структуры.
Конечно, вопрос о субъекте предложения не нов: он восходит еще к античным теориям языка и стиля, как стремление установить значимое соотношение между логическим и грамматическим, между формой и содержанием предложения. В свое время Аристотель заинтересовался вопросом о соотношении субъекта и подлежащего, предиката и сказуемого. Им при этом намечена и первичная классификация субъектов: «сказываться о подлежащем», «находиться в подлежащем» (Аристотель 1939).
В современной теории субъектности основными постулатами признаются: 1) понятие носителя предикативного признака, 2) его структурные особенности [«это понятие охватывает класс синтаксических единиц, возглавляемый подлежащим» (Бондарко 1991: 27)], его семантическое своеобразие - инвариантные понятия актора и претерпевающего (Ван Валин и Фоли 1982 : 384-389).
Универсальная по своей сути, денотативно-понятийная основа субъекта и ее формальная, или языковая, интерпретация относятся к так называемым «вечным» вопросам.
Анализируя особенности связной и разговорной речи, некоторые исследователи отказываются от традиционной теории членов предложения (Грамматика - 70; РГ - 80), высказывают сомнение в целесообразности понятия «подлежащее» (Алисова 1971), предлагают расширить его границы (Золотова 1982) или же отмечают его неадекватность конкретным языковым фактам (Костинский 1969; Шмелев 1976). В этой связи А.Е. Кибрик пишет, что «в русском языке, как только мы выходим за пределы предложений, имеющих в своем составе имя в именительном падеже, возникают затруднения в идентификации подлежащего, не преодоленные по сей день, и связанные с тем, что мы не располагаем общетеоретическим пониманием этой сущности, не привязанным к конкретным морфологическим характеристикам» (Кибрик 1979: 310).
Семантический субъект в целом квалифицируется как носитель предикативно выраженного признака. В концепции известного синтаксиста-русиста Г.А. Золотовой субъект - это реальный носитель действия, состояния, признака в денотативной ситуации, конструктивная роль субъекта находится в прямой зависимости «от субъектной роли его референта во внеязыковой действительности» (Золотова 1982: 138).
В.Г. Гак денотативный субъект рассматривает на уровне элементарной ситуации, в которой реальным актантам соответствуют синтаксические актанты (члены предложения) (Гак 1972).
Другой подход к семантическому субъекту как к предложенческой категории, т.е. в связи с темой высказывания наблюдается в трудах С.Д. Кацнельсона. При этом он исходит из иерархической организации предложения, а также функционального подхода к нему. Согласно его мнению, субъект в предложении всегда только один, тогда как комплементов может быть и больше. Им последовательно проводится мысль о связи «современных понятий «темы» и «ремы» со старыми понятиями «предмета» и «содержания высказывания»: «Все дело в том, что в нейтральном, не деформированном особыми факторами высказывании субъект и есть тема. Если все эти понятия приходится различать, то потому лишь, что в некоторых условиях форма субъекта либо «детематизируется полностью, либо получает значение второстепенной темы, а основную функцию темы выполняет слово, не облеченное в форму субъекта» (Кацнельсон 1972: 189).
В тюркологических исследованиях субъект традиционно рассматривается как предмет, признак которого определяется сказуемым (см., например: Грамматика хакасского языка 1975:289).
Исходя из данных карачаево-балкарского языка, И.Х. Ахматов при рассмотрении вопроса о системе субъекта предлагает учитывать следующие основные факторы: 1) лексико-семантическое выражение субъекта; 2) семантическая специфика предиката; 3) характер смысловой связи между предикатом и субъектом. Он приходит к выводу, что «субъекты являются носителями различных активных и статальных предикативных признаков (действие, состояние, качество, порядок и т.п.), передаваемых лексемой, находящейся в предложении в сказуемной позиции» (Ахматов 1983:89).
В зависимости от лексико-семантического наполнения субъектной позиции следует различать личный и предметный субъекты, выраженные формой основного падежа: 1) Бийле къычырыкъ-сыйыт этдиле (Д.К.) «Князъя подняли гвалт»; 2) Трактор джер сюреди «Трактор пашет землю»
Как известно, в зависимости от характера языковых средств, выражающих субъекты, последние подразделяются на лексически выраженные и морфологически выраженные. Основной падеж имени является, как правило, лексически выраженным субъектом: 1) Джаш болса да, Шамшудин, киши кибик урушду «Несмотря на молодость, Шамшудии сражался как мужчина»; 2) Къайсы тюлкю да кесини къуйругъун махтайды (Поел.) «Каждая лисица хвалит свой хвост».
Лексически выраженные субъекты по форме своего выражения бывают двух типов: прямой и косвенный. Имя в основном падеже в одиночном виде служит для выражения прямого субъекта.
В семантическом отношении субъекты выделяются на различных основаниях. Разновидности субъекта варьируются у различных авторов по-разному. Так, например, ВВ. Богданов выделяет их три: 1) агентив -одушевленный производитель действия, 2) экспериенсив - одушевленный аргумент, находящийся в некотором физиологическом или психическом состоянии, выражаемом предикатом, 3) элементив - неодушевленный (обычно природный, стихийный) производитель действия (Богданов 1977:52-53).
У В.Г.Гака система субъекта представлена производителем действия, носителем состояния и отправителем (Гак 1973).
В карачаево-балкарском языкознании представлена более дробная система субъекта. Выявляя и описывая структурно-семантические модели глагольных предложений, И.Х. Ахматов выделяет свыше двадцати разновидностей семантического субъекта (Ахматов 1983). Значительное количество семантических субъектов выявлены и МБ. Кетенчиевым на материале именных предложений (Кетенчиев 2000). Около тридцати разновидностей субъекта представлено у СМ. Хуболова, который формально-семантическому анализу подверг фразеологизированные предложения карачаево-балкарского языка (Хуболов 2002). Некоторые типы субъекта выявлены и описаны также А.Т. Додуевой (2003).
Родительный падеж как репрезентант субъекта предложения
Современная тюркская лингвистика характеризуется большим вниманием к структурно-семантическому анализу синтаксических единиц, в частности, простого предложения, что обусловливается самим ходом развития науки о языке. В специальных лингвистических исследованиях, посвященных вскрытию специфики синтаксических единиц, постулируется целесообразность их многоаспектного анализа. При всех имеющихся значительных достижениях некоторые вопросы относительно семантики простого предложения остаются пока еще нерешенными. Это касается и косвенно-субъектных синтаксических построений.
Рассматривая косвенно-субъектные предложения, синтаксисты выявляют и описывают семантические компоненты синтаксических единиц. При этом значительное внимание уделяется структурно-семантическим особенностям субъекта, поскольку адекватность вскрытия структурно-семантических особенностей предложения напрямую зависит от правильного решения вопроса о средствах выражения субъекта (Ахматов 1990:3).
Знакомство со специальной научно-теоретической литературой свидетельствует о том, что в вопросе о средствах выражения субъекта предложения нет единства мнений. В значительном количестве работ основной падеж имени признается едва ли не единственным средством выражения субъекта. Однако немало и исследователей, считающих возможным выражение субъекта другими (косвенными) формами падежей. Такой подход заметен в трудах таких синтаксистов-русистов, как Ю.С. Степанов (1989:146-148), СИ. Кокорина (1979), С.Д. Кацнельсон (1972), Г.А. Золотава (1973,1982) и др.
О выражении субъекта косвенными падежными формами пишут и синтаксисты-тюркологи (см.: Закиев 1995; Тикеев 1995).
Косвенно-субъектные конструкции подвергнуты структурно-семантическому анализу в трудах известного синтаксиста-тюрколога И.Х. Ахматова (1983, 1989, 1990). Даже в учебных пособиях для школ и средних специальных учебных заведений им выделяется особый тип односоставного предложения (сёдегей иели айтым), в котором субъект выражен родительным, дательно-направительным, винительным, местным падежами (Ахматланы И.Х. 1996:46; 1998:102). Такое мнение поддерживается и его последователями, которые на материале карачаево-балкарского языка проанализировали некоторые косвенно-субъектные предложения (Кетенчиев 2001; 297-312; Хуболов 2002: 114). Таким образом, как в русистике, так и в тюркологии косвенный субъект признается уже как факт языка. Ниже мы попробуем остановиться на некоторых структурно-семантических особенностях простых предложений, в которых субъект выражен родительным падежом.
Тот факт, что родительный падеж обладает значительным функциональным потенциалом в качестве выразителя субъекта замечен давно. Так, еще А.А. Шахматов, анализируя конструкции типа «ему грустно», «ему не- здоровится», приходит к выводу, что в русском языке существует особый тип двучленных односоставных предложений: «... двучленными называем такие односоставные предложения, в которых главный член выражен сочетанием безличной формы глагола с родительным падежом существительного... Такое сочетание соответствует сочетанию представления о субъекте представлением о предикате в соответствующей коммуникации, причем ближайшим образом представление о субъекте выражено формой родительного падежа, а представление о предикате - формой глагола» (Шахматов 1941: 125). На конструкции с родительным субъекта обратили внимание и современные исследователи синтаксиса русского языка (см., например: Костинский 1971; Кокорина 1979; Воронина 1976; Золотова 1973, 1982, 1988, Чой Ли Кюн Хи 1997 и др.).
Одним из первых на субъектную функцию родительного падежа в тюркском языкознании обратил внимание профессор И.Х. Ахматов, выделивший косвенно-субъектные предложения, в которых для выражения субъекта наряду с притяжательным аффиксом служит форма родительного падежа со значением лица (Ахматов 1993: 298-300). Согласно его мнению, в составе таких конструкций весьма часто употребительны причастия на рыкъ /-рик, -лыкъ/-лик. Как показывает фактический материал карачаево-балкарского языка, круг подобных конструкций расширяется за счет причастий будущего времени на -ар/-ер (-ыр/-ир, -ур/-юр, -р), -ныкъ, -ник (-нукъ/-нюк): 1) Мени ойнарыгьым келеди (М.Т.) «Мне хочется играть»; 2) Аны солуругьу келеди (Ш.) «Ему хочется отдохнуть»; 3) Сени кюлгорюнг келеди «Тебе хочется смеяться»; 4) Солтанны джылынныгъы келеди (И Б.) «Султану хочется согреться» и др. Такие предложения в языке дефинируются двояко. Так, предложение Мени ойнарыгьым келеди, с одной стороны, квалифицируется как односоставное, с другой же стороны («Идет тот, который будет играть»), оно является двусоставным, в нем глагольная лексема «келеди» выполняет функцию сказуемого, причастие будущего времени - функцию подлежащего, а личное местоимение мени функцию притяжательного атрибута. В данном случае имеет место согласование подлежащего со сказуемым: ойнарыгьым келеди, ойнарыкъларыбыз келедиле и т.д.
По всей видимости, нормой для современного карачаево-балкарского языка является односоставность рассматриваемых конструкций, поскольку такие конструкции грамматически не подвергаются членению на подлежащее и сказуемое. В данном случае уместно привести мнение И.Х. Ахматова, который предполагает, что сочетания модели - рыгьым+келеди являются устойчивыми, синтаксически неразложимыми (Ахматов 1986: 10). Кроме того, келеди в составе рассматриваемого типа конструкций несет чисто модальную нагрузку.
Винительный падеж как выразитель семантического конкретизатора
В специальной лингвистической литературе не раз дискутировался вопрос о необходимости включения второстепенных членов предложения в структурную схему предложения. Н.Ю. Шведова, интерпретируя структурную схему предложения как его предикативный минимум, включает в нее в основном лишь главные члены предложения (см.: Шведова 1966 и др.). Однако с этим вряд ли можно согласиться без оговорок. Позицию Н.Ю. Шведовой не принимают многие лингвисты. Так, В.В. Бабайцева отрицает наличие полного параллелизма между семантическими компонентами и традиционными членами предложения. Анализируя фактологический материал русского языка, она приходит к выводу о целесообразности включения второстепенных членов предложения со значением деятеля, носителя признака и состояния в структурную схему предложения на правах его облигаторных элементов (Бабайцева 1983. 14). В свое время еще И. И. Мещанинов писал, что «структура предложения устанавливается всем его комплексом, в который включаются как главные, так и второстепенные его члены» (Мещанинов 1963:17).
По мнению В.Г. Адмони, в структурно-смысловое ядро предложения необходимо включать не только главные члены, но и такие второстепенные члены, которые в структурно-смысловом отношении тесно связаны с главными (Адмони 1972: 50). На материале неопределенно-личных предложений русского языка Г.Ф. Низяева убедительно показывает, что при опущении второстепенных членов эти конструкции не могут выступать в роли информативно достаточных предикативных единиц (Низяева 1971: 81). Подобный подход нашел логическое решение в трудах Г.А. Золотовой, которая делает упор в определении главных компонентов модели предложения на их облигаторность и достаточность для существования самой модели без опоры на контекст (Золотова 1982: 98-99). Этого направления придерживаются на современном этапе и тюркологи. Так, например, выделяются модели элементарного простого предложения, квалифицируемые как конструкции, не содержащие компонентов, устранение которых сделало бы их структурно-семантически недостаточными (Черемисина 1995: 63),
Таким образом, модель предложения не может быть построена только лишь на основе его предикативной основы. Однако вопрос о том, какие из второстепенных членов предложения являются обязательными его конституентами, до конца еще не решен. Как пишут карачаево-балкарские лингвисты, обстоятельства (сирконстанты, семантические кокретизаторы) могут быть как обязательными, так и факультативными компонентами предложения (см.: Ахматов 1983: 92-94; Кетенчиев 2000: 15; Додуева 2003).
В карачаево-балкарском языке обычно выделяются конкретизаторьт локальные, темпоральные, причины, цели, ситуации, функции, образа действия, меры и степени, соответствия. В их реализации участвуют лексемы различного частеречного происхождения в разных формах. Как правило, имя выражает семантические конкретизаторы в формах пространственных падежей: дательно-направительного, местного, исходного.
Материал карачаево-балкарского языка показывает, что в репрезентации семантических конкретизаторов участвует и винительный падеж. Это обусловлено отсутствием резкой границы между так называемыми грамматическими и пространственными падежами.
Репрезентация локума винительным падежом замечено еще в письменных памятниках тюркских языков: Урганчни кышлар арди «Он зимовал в Ургенче»; Кум кобты елнип ичини ташыны кабсады «Поднялся песок и обволок город снаружи и изнутри», Азмады колмашыпыз йол хем йитурмеди «Не заблудился друг ваш и с пути не сбился» (Байлыев 1990: 214). Винительный падеж в значении места встречается и в современных тюркских языках (см.: Татарская грамматика 1993: 51). Однако в «Грамматике хакасского языка» (1975) и «Грамматике киргизского литературного языка» (1987) указанная функция винительного падежа не выделяется. Данный падеж в кумыкском языке в пространственно-локальном значении не используется (Гаджиахмедов 2000: 95).
В карачаево-балкарском языке винительный локативный ориентирован на предикаты движения. Конструкции с этими предикатами в нашем случае предполагают наличие облигаторных субъекта в основном падеже и локального конкретизатора со значением пути движения (или же объекта перемещения при глаголах зависимого перемещения), передаваемого словом в оформленном винительном падеже: 1) Джаяу джолчукъ къалын зыгытны ётеди (Б.Г.) «Тропинка проходит через густые заросли»; 2) Малла джолну барадыла (М.Т.) «Животные идут по дороге»; 3) Ибрахим орамны, ашыкъмай, нёгерлери бла ушакъ эте барады (Ш.) «Ибрагим идет по дороге не спеша, переговариваясь со своими спутниками». В конструкциях рассматриваемого типа передается такое ситуативное пространственное отношение, как перемещение объекта (субъекта) по некоторому локуму -трассе движения.
Координаты трассы при ситуации транслокации передаются обычно именами в сочетании с послелогом бла, лексикализованными наречиями алайны, алайтын, былайны, былайтын. Последние обозначают место неконкретно: Машина джол бла барады «Машина едет по дороге», Атлыла былайны (былайтын) оздула «Всадники проскакали здесь (по этому месту) уь Бизге алайны (алайтын) ётерге керекди «Нам нужно пройти так (по тому месту)) .
Как показывает фактологический материал языка, локум-ориентир (трасса движения) передается номинативно (названием какого-либо имени пространства) и дейктически (лексикализованными пространственными наречиями). Их объединяет то, что они являются собственно пространственными локализаторами, причем приведенные наречия представляют идею пространства в наиболее чистом и абстрактном виде.
В ряде тюркских языков, например, в шорском, предикаты транслокации могут содержать опорный локум целиком или же частично в своей основе: тагла «ходить по горам», тосте «идти подножием» (Невская 1997: 24). В карачаево-балкарском языке такая картина не наблюдается в сфере предикатов транслокации, но ср.: ёр-ле «взбираться».
