"Скептическая школа" в исторической науке России первой половины XIX в. Умбрашко Константин Борисович

Содержание к диссертации

Введение

ГЛАВА I. Теоретические подходы к "скептицизму" в исторической науке XVIII - начала XIX вв.

1.1. Элементы "скептицизма" в исторической науке XVIII - начала XIX вв 94

1.2. А.-Л. Шлецер: методологические основы "Нестора" и влияние на русскую историческую науку 145

1.3. "Скептицизм" Б.-Г. Нибура 176

ГЛАВА II. "Скептическая школа" и ее глава М.Т. Каченовский: общая характеристика

2.1. М.Т. Каченовский: "скептик" на фоне эпохи (биография, деятельность и личность "великого скептика") 201

2.2. Причины возникновения, хронологические рамки и состав "скептической школы" 273

ГЛАВА III. Развитие исторической мысли в трудах М.Т. Каченовского и его учеников

3.1. Проблематика и периодизация основных работ. Общие теоретические вопросы 335

3.2. Вопросы критики исторических источников 354

3.3. Историографические взгляды 432

3.4. Отечественная и всеобщая история 452

3.5. Проблема "баснословного периода" и конкретные вопросы русской истории 469

ГЛАВА IV. "Скептическое направление" вне рамок "скептической школы"

4.1. Н.С. Арцыбашев и его "особое мнение" в "Повествовании о России" 514

4.2. Элементы "скептицизма" в работах П.М. Строева 525

ГЛАВА V. Научная полемика со "скептической школой" в первой половине XIX в.

5.1. Полемика со "скептиками" М.П. Погодина и П.Г. Буткова 543

5.2. Н.А. Иванов и его оценка "скептической школы" 589

Заключение 604

Источники и литература

Архивные материалы 632

Опубликованные источники, периодика, переписка, мемуары 641

Справочные издания 570

Исследования 673

Список сокращений 723

• Элементы "скептицизма" в исторической науке XVIII - начала XIX вв
• М.Т. Каченовский: "скептик" на фоне эпохи (биография, деятельность и личность "великого скептика")
• Проблематика и периодизация основных работ. Общие теоретические вопросы
• Н.С. Арцыбашев и его "особое мнение" в "Повествовании о России"

Введение к работе

Последние десятилетия принесли расширение круга изучаемых отечественной историографией проблем и все более ясное осознание того, что история науки - это борьба мнений, версий, школ, направлений и течений, сменявших друг друга по мере развития исторического знания, введения в научный оборот новых источников и усовершенствования теоретических методик и конкретных приемов. При этом новые школы и направления возглавляют, как правило, одаренные, творчески мыслящие личности, формулирующие оригинальные, смелые идеи, часто не совпадающие с традиционными представлениями об историческом процессе. Они объединяют вокруг себя единомышленников и последователей, поскольку "талантливая личность притягательна"¹.

"Скептическую школу" в отечественной историографии первой половины XIX в. трудно назвать обделенной вниманием как ее современников, так и последующих поколений ученых. Понятие "скептическая школа" так или иначе присутствует во многих специальных или общих историографических статьях, обзорах, исследованиях и монографиях, посвященных исторической науке первой половины XIX в. Однако, несмотря на то, что в современной отечественной науке задача по изучению исторических взглядов скептиков ставилась неоднократно, ее до сих пор нельзя считать полностью осуществленной, так как монографического исследования о "скептической школе" все еще нет.

В исследовательской литературе часто встречаем одни и те же оценки и мнения. "Скептическая школа" нередко рассматривается как простой набор статей и высказываний нескольких авторов, а не как историографическое явление, имеющее свои истоки, основу, традиции и прошедшее в своей эволюции возникновение, оформление, расцвет, упадок. Недостаточно обращается внимание на истоки формирования "скептической шко-

¹ Севостьянов Г.Н. Предисловие // Портреты историков: Время и судьбы. В 2 т. М.; Иерусалим, 2000. Т. 1.С. 6.

лы", на творчество тех историков, труды которых строго не соответствовали всем критериям "скептической школы", но которые разделяли и развивали ее отдельные положения, идеи, выводы².

Как заметил еще К.Д. Кавелин, возможно, такая ситуация связана с тем, что со всеми школами и учениями в мире всегда происходило одно и тоже: "Противники, в жару полемики, делали за них выводы из их тезисов, приписывали им то, чего они не говорили, осыпали их насмешками, и все это пошло ходить по белу свету". Плохую услугу оказывали и неразумные последователи, которые толковали учителей "вкривь и вкось", искажая суть взглядов и давая ложное понятие³, которое закрепилось в последующей исторической литературе. Чтобы справедливо и беспристрастно оценить какое-либо историографическое направление, течение, школу, необходимо выявить эти искажения и ошибки, уяснить мотивы, идеалы и стремления их представителей.

Сегодня пришло время спокойно, объективно и целенаправленно разобраться в сути исторических построений "скептиков", проанализировать основные доводы их сторонников и уточнить аргументы их противников. Ведь споры о "скептической школе" продолжались на протяжении всего XIX в., высказывались неоднозначные оценки и в XX в.⁴.

Историография является одной из форм рефлексии исторического знания, и именно тогда, когда, по мысли М.А. Барга, "наука становится способной взглянуть на себя, на свою практику со стороны, происходит проверка, оттачивание и обогащение ее познавательных средств, создаются предпосылки для перехода ее на качественно новую ступень освоения изучаемой ею действительности"⁵. Несмотря на многие спорные моменты в теоретическом обосновании современной историографии, большинство исследователей сходятся на том, что историографические школы, направления, течения - существенные явления науки. Р.А. Киреева, например,

² См. историографический обзор.

³ Кавелин К.Д. Собр. соч. СПб., 1904. Т. 3. Стлб. 1146.

⁴ См. историографический обзор.

специально подчеркнула, что "проблема историографических направлений - одна из наиболее важных, коренных и наиболее сложных теоретико-методологических проблем в изучении истории исторической науки". Она включает много аспектов: изучение причин и условий возникновения и развития направлений, выявление отдельных группировок внутри направления, обоснование главных принципов, изучение взаимоотношений и взаимовлияний различных направлений, выяснение роли и места каждого направления в истории исторической науки. В конце концов "решение проблемы историографических направлений ведет к раскрытию "тайн" развития исторической науки в целом"⁶.

Проблема историографических направлений тесно связана с проблемой научных школ и в последние годы усилился интерес к их теоретиче-скому осмыслению . Поскольку в задачи данной диссертации не входило подробное рассмотрение этого вопроса, остановимся лишь на некоторых наиболее важных моментах. Современными историками особенно пристальное внимание уделяется школам в исторической науке второй половины XIX - начала XX вв., которые формировались на базе российских университетов. Помимо ставшей уже традиционной проблемы изучения

Барг М.А. Категории и методы исторической науки. М., 1984. С. 7.

⁶ Киреева Р.А. Изучение отечественной историографии в дореволюционной России с сере
дины XIX в. до 1917 г. М., 1983. С. 131. По мнению А.Н. Шаханова, группировка ученых
в широких рамках коллективов единомышленников, представляя возможности для уг
лубления представлений о закономерностях развития науки, опасна некоторой схемати
зацией. Примером плодотворности исследовательского интереса к данной проблематике
стала серия монографий А.Н. Цамутали: "Очерки демократического направления в русской
историографии 60 - 70-х годов XIX в." (1971); "Борьба течений в русской историографии во
второй половине ХГХ века" (1977); "Борьба направлений в русской историографии в период им
периализма" (1985) и др.

⁷ Обзоры отечественной и зарубежной литературы последних десятилетий по проблеме на
учных исторических "школ" и "направлений" см.: Беленький И.Л. К проблеме наименований
школ, направлений, течений в отечественной исторической науке ХГХ - XX вв. // XXV съезд
КПСС и задачи изучения истории исторической науки. Калинин, 1978. Ч. 2. С. 64 - 65; Михаль-
ченко СИ. Киевская школа в российской историографии (школа западно-русского права). М.;
Брянск, 1996 (Введение. С. 3 - 14); Погодин С.Н. "Русская школа" историков: Н.И. Кареев. И.В.
Лучицкий. М.М. Ковалевский. СПб., 1997 (Гл. 1. "Научные школы в исторических науках". С. 17
- 49); Мягков Г.П. Научное сообщество в исторической науке: опыт "русской исторической
школы". Казань, 2000 (Гл. 2. "Школа в исторической науке. Методология проблемы: 1) Научная
школа: содержание понятия; 2) Научная школа в контексте историко-научного исследования.
Проблема специфики школ в исторической науке". С. 109 - 156) и др.

столичных московской и петербургской школ историков , которые отличались наибольшей концентрацией лидеров и выдающихся исследований, возрос интерес к региональным школам историков, сформировавшимся на базе провинциальных университетов⁹. Но что касается научных школ первой половины XIX в., то они зачастую остаются вне поля внимания исследователей.

Основной причиной этого обстоятельства является объективный момент: поскольку в первой половине XIX в. научное знание, особенно гуманитарное, еще не было четко структурированным и "институционально" оформленным, в отечественной научной традиции возникновение полноценных исторических школ относится лишь к середине XIX - началу XX вв., предшествующий период можно назвать подготовительным этапом, когда формировались предпосылки этого явления. Другой причиной стал важный аспект при изучении научных школ - выявление их масштабов. С одной стороны, научно-дисциплинарный подход, когда сообщество ученых делится на физиков, биологов, социологов, историков и т.д. и научно-исследовательские направления внутри одной дисциплины представлены в

См., например: Чирков СВ. Археография и школы в русской исторической науке конца XIX - начала XX в. // Археографический ежегодник за 1989. М., 1990; Эммонс Т. Ключевский и его ученики // ВИ. 1990. № 10; Гутнов Д.А. Об исторической школе Московского университета // Вестник Московского университета. Серия 8. История. 1993. № 3; Цамутали А.Н. Вся русская история есть по преимуществу государственная: Константин Дмитриевич Кавелин, Борис Николаевич Чичерин // Историки России. XVIII - начало XX века. М., 1996; Он же. Глава петербургской исторической школы: Сергей Федорович Платонов // Там же; Каганович Б.С Е.В. Тарле и петербургская школа историков. СПб., 1996; Брачев B.C. Русский историк СФ. Платонов. Ученый. Педагог. Человек. СПб., 1997; Погодин СН. Русская школа историков. Н.И. Кареев. И.В. Лучицкий. М.М. Ковалевский. СПб., 1997; Он же. История России в трудах академика А.С Лаппо-Данилевского (1863 - 1919) // Клио. 1999. № 2 - 3; Ростовцев Е.А. А.С. Лаппо-Данилевский и Петербургская историческая школа. Автореферат дисс. канд. ист. наук. СПб., 1999; Шаханов А.Н. СМ. Соловьев и В.О. Ключевский // Вопросы истории. 2000. № 3 и др. Следует учитывать, что, как справедливо отметил А.Н. Цамутали, традиционное разделение московской (склонность к обобщениям, концептуальным построениям) и петербургской (особое внимание к источниковедческой стороне в историческом исследовании) школ является во многом условным. См.: Цамутали А.Н. Особенности развития русской историографии в конце XIX - начале XX вв. // Историческое познание: традиции и новации. Ижевск, 1993. Ч. И. С. 167.

⁹ См., например: Михапьченко СИ. Киевская школа в российской историографии (школа западно-русского права). М.; Брянск, 1996; Он же. Киевская школа в российской историографии (В.Б. Антонович, М.В. Довнар-Запольский и их ученики). М., 1997; работы В.Д. Жигунина о казанской школе антиковедов и др.

виде научных школ, обеспечивающих преемственность научного знания позволяет говорить, по мнению А.П. Огурцова, о массовости этого явления¹⁰. С другой стороны, можно согласиться с точкой зрения А.А. Баева, считающего, что "возникновение устойчивых структур в виде научных школ - событие необычное и научная школа - вовсе не единственная и не преобладающая форма развития науки"¹¹. Существовали академические, университетские структуры, но одной из основных форм бытования науки первой половины XIX в. можно считать журналистскую историографию . Кроме того, исследователи XIX - XX вв. зачастую не разводили понятий "школа", "направление", "течение", употребляя их как синонимы, или смешивая с различиями в общественном мнении¹³.

Постараемся разобраться с терминами, соответствующими первой половине XIX в. "Школа", согласно толкованию В.И. Даля - "всякое положенье человека, где он волей-неволей приобретает находчивость, опытность и знание". "Школярная ученость" сравнивается с педантизмом, "сухим, тупым ученьем, неотступно следующим принятым, нередко мелочным и вздорным правилам". Конечно, научная школа - это не то же что просто школа, но в начале XIX в. понятие "научная школа" еще не устоялось. "Скептицизм", по В.И. Далю - "сомнение, доведенное до правила, до ученья; искание истин путем сомнения, недоверия, даже к очевидным истинам", а скептик тот, "кто ничему не верит, всегда и во всем сомневает-

Огурцов А.П. Научная школа как форма кооперации ученых // Школы в науке. М., 1977. С. 248, 249.

¹¹ Баев А.А. О научных школах // Школы в науке. М, 1977. С. 503.

¹² См.: Мохначева М.П. Журналистика и историческая наука. В двух книгах. М., 1999. Кн. 2.
Журналистика и историографическая традиция в России 30 - 70-х гг. XIX в.

¹³ Как показала Р.А. Киреева, первым, кто поставил вопрос о смысловом разведении понятий
"направление" и "школа", был А.С. Лаппо-Данилевский, считавший первое понятие более ши
роким, поскольку школьное учение "есть изучение не фактов, а мнений известных авторитетов
об этих фактах", "школа дает метод; направление - сводится скорее к образованию историче
ского пошиба (genre)". См.: Киреева Р.А. Изучение отечественной историографии в дореволю
ционной России. С. 145 и далее. При определении понятия "направление" А.С. Лаппо-
Данилевский указывал три основных признака: цель исследования, его метод, объект изучения.
См.: СПб ФА РАН. Ф. 113. Оп. 1. Д. 71. Л. 843 - 844. Об изучении понятия "школа" в отечест
венной историографии см. подробнее: Михапьченко СИ. Киевская школа в российской историо
графии (школа западно-русского права). М.; Брянск, 1996. С. 5 - 12; Погодин С.Н. "Русская шко
ла" историков: Н.И. Кареев. И.В. Лучицкий. М.М. Ковалевский. СПб., 1997. С. 19-45.

ся . Здесь также главную роль играют обыденные, а не научные представления. Но в названии "скептическая школа" отразились, на наш взгляд, в первую очередь именно обыденные представления современников.

Для нас неприемлем широкий подход к определению понятия "школа" в исторической науке, сложившийся в западной историографии. "Широкий климат мнений, - писал Дж. Уайз, - охватывает каждый период в истории, и историки, пишущие в этот период, отражают этот климат. Этот климат становится некоей переменной величиной, лежащей между историком и описываемым им миром. И он дает интеллектуальное основание для определения школы. Каждая отдельная школа-это специфическое отражение общего климата"¹⁵.

Гораздо более продуктивными для нашего исследования стали принципы общей классификации историографических явлений, предложенные Е.В. Гутно-вой. Она считала, что историографические "течения" - это наиболее широкие и обычно аморфные группы историков, объединенных самыми общими методологическими принципами; "направления" - более компактные группы ученых не только с общей методологией, но и исследовательской проблематикой, тематикой, интерпретацией фактов; "школы" - еще более узкие группы историков, объединенных не только общностью предьщущих признаков, но имеющих сходные исследовательские методики, приемы, единого лидера, единый основной корпус - к примеру, выпускников одного университета¹⁶. Такой подход можно назвать иерархическим, когда под исторической школой подразумевается "достаточно узкая группа историков, составляющая часть более широкого течения или даже

направления" . Но он подчеркивает особенность понятия "скептическая школа". Сформировавшись в Московском университете вокруг одного учителя - М.Т. Каченовского - она не выросла ни в направление, ни тем более в течение¹⁸.

¹⁴ Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1995. Т. 4. С. 638, 196.

¹⁵ Wise J. American Historical Explanations. A Strategy for Grounded Inquiry. Homewood, 1973. P. 119.

¹⁶ Гутнова Е.В. Историография истории средних веков. М., 1985. С. 9 - 10.

¹⁷ Гутнов Д.А. Об исторической школе Московского университета // Вестник Московского уни
верситета. Серия 8. История. 1993. № 3. С. 41.

¹⁸ Нельзя согласиться с СИ. Михальченко, назвавшим "скептическую школу" "направлением"
и отделившим ее от научно-образовательных школ. См.: Михальченко СИ. Киевская школа в
российской историографии (школа западно-русского права). М.; Брянск, 1996. С. 9.

Обращаясь к другим современным терминологическим толкованиям, укажем, что понятие "школа" многозначно. Исследователи выделяют два взаимосвязанных подхода к феномену научной школы: структурный и генетический. Первый подход направлен на многокомпонентность и вписьшается в традиционно сложившуюся схему "направление - течение - школа" (Е.В. Гутнова, А.Н. Нечухрин, Д.А. Гутнов и др.). При этом критерием вьщеления "школы" чаще всего признаются методические приемы, объединяющие группу исследователей, либо то, что они были учениками и последователями крупного ученого, либо группировались вокруг одного университета. Второй подход ориентирован на изучение школы во времени в тесной связи с социокультурными факторами¹⁹. Например, Г.П. Мягков предложил принцип "соподчинения школы более высокого порядка и школы более низкого порядка". При этом для каждой нисходящей школы в иерархии характерен набор для всех вышестоящих школ признаков. Поэтому один ученый может одно-временно пребывать в нескольких школах и переходить из одной в другую .

Под "школой", по мнению большинства историков, понимается формальное (т.е. "институционализированное", например, в рамках учебного процесса), или неформальное (т.е. не имеющее юридического статуса, не регламентирующееся административными рамками), но всегда самоосознаваемое объединение ученых для коллективных научных исследований. Школе присуща однородная теоретико-методологическая, методическая и источни-ковая базы, оригинальность проблематики, общая позиция в отношении к предшествующей и современной научной традиции и т.п.²¹. Можно отметить,

¹⁹ Алахвердян А.Г., Мошкова Г.Ю., Юревич А.В., Ярошевский М.Г. Психология науки: Учеб.
пособие. М., 1998. С. 106; Мягков Г.П. Научное сообщество в исторической науке. С. 113.

²⁰ Мягков Г.П. Научное сообщество в исторической науке. С. 154 - 155. А.Н. Шаханов в
рукописи готовящейся к публикации монографии о государственной школе в русской исто
риографии отметил, что новизна предложенной Г.П. Мягковым иерархии школ российской
науки, во многом лишь кажущаяся, поскольку вложенное им в определение "школа высшей
иерархии" содержание сходно с прежним понятием "направление".

²¹ СИ. Михальченко предложил "иерархию критериев" выделения научной школы: 1) Педа
гогическое общение учителя и учеников; 2) Общие методы и принципы обработки источни
ков; 3) Методологическая (теоретическая, философская) общность; 4) Близость тематики и
конкретно-исторических выводов. См.: Михальченко СИ. Киевская школа в российской

что научные школы, как правило, лишены юридического статуса и не имеют четкой внутренней структуры. Отсюда - сложность их эмпирического обнаружения. Главные проблемы, обсуждаемые в этой связи сегодня - роль фор-мального или неформального лидера школы, возможность школ без лидера , внутренняя структура школы, коммуникативные отношения внутри школы и ее отношения с внешней средой²³. При этом схема "направление - течение -школа" не потеряла своей актуальности. Можно вполне принять этот традиционный подход.

По типам школы принято делить на образовательные, исследовательские и смешанные. В школах первого типа, получивших наибольшее распространение, главными становятся задачи приобщения преподавателем студентов к научной традиции, методике, определенному кругу изучаемых проблем и т.п. Для исследовательских школ характерны планирование и реализация общей программы работ. Школы такого типа возникают на стадии высокого уровня развития дифференциации исторических знаний и специализации ученых в случае неэффективности индивидуальных форм исторического исследования. В науковедении появился также термин "незримый колледж" (Д. Прайс), как одна из форм научной школы. Он объединяет ученых, решающих, общие научные проблемы после получения предварительных результатов одним историком или небольшой группой исследователей. Возможен вариант апробации компетентными коллегами результатов, полученных молодыми учеными. В этом случае могут возникнуть межличностные отношения, поскольку "незримый колледж" сводится к небольшой выборке тех специалистов, чье мнение значимо для данного исследователя²⁴.

историографии (школа западно-русского права). М.; Брянск, 1996. С. 12 - 13. Отметим, что "скептическая школа" отвечает всем этим критериям.

²² Как правило, представители школы ориентированы на программу научных работ, предлагае
мую ее главой. Г.П. Мягков наряду с авторитарными школами выделял и коммуникативные (не
лидерские) школы. Однако, по мнению А.Н. Шаханова, внутреннее содержание последних
вполне укладывается в принятое понятие научного течения, в рамках которого его члены прихо
дят к осознанию общности социальных, методологических мировоззренческих основ.

²³ Бычков СП., Корзун В.П. Введение в историографию отечественной истории XX в.: Учеб.
пособие. Омск, 2001. С. 78.

²⁴ Мягков Г.П. Научное сообщество в исторической науке. Казань, 2000. С. 126.

Учитывая особенности "скептической школы" как научного сообщества, можно отметить, что изначально она складывалась как образовательная школа, с переходом на более поздних этапах развития к школе смешанного типа. Но ее вполне можно считать и "незримым колледжем" с той оговоркой, что здесь произошла смена позиций: апробировались результаты исторических исследований, полученные лидером, его молодыми коллегами-учениками. Поэтому значимыми становятся такие исследовательские направления, как система обучения научному творчеству, способы передачи знания, личностные характеристики представителей школы.

Основной корпус работ "скептической школы" - это студенческие трактаты ее членов, написанные по единой тематике, задаваемой ее главой - М.Т. Каченовским, содержащие сходные теоретические, источниковедческие, историографические выводы и обобщения. В отличие от школ второй половины XIX - начала XX вв., например "русской исторической школы" историков нового времени, которая "держалась как устойчивая и авторитетная общественная сила именно своим разнообразием, а не однородностью, децентрализмом, а не строгой консолидацией доктринеров"²⁵, "скептическая школа" первой половины XIX в. была типичным образцом университетской исторической школы, когда ученики чаще всего следовали за выводами учителя и замолчали сами, когда замолчал он.

В этой связи особое значение имеет оценка роли лидера (лидеров) школы, поэтому следует учитывать антропологический фактор, активно обсуждаемый сегодня в историографии. По мнению В.П. Корзун, именно в рамках современного антропологического подхода "проблема школ в историографии постепенно выдвигается на первый план"²⁶. Подобные подходы особенно активно развиваются в западной историографии. "История, в противоположность простой хронологии или исходным свидетельствам, - от-

²⁵ См. об этом подробнее: Мягков Г.П., Жигунин В.Д. К вопросу о конфигурации "Русской
исторической школы" как научного сообщества // Культура и интеллигенция России: Ин
теллектуальное пространство. В двух томах. Омск, 2000. Т. П. С. 5 - 8.

²⁶ Корзун В.П. Образы исторической науки на рубеже XIX - XX вв. Омск, Екатеринбург,
2000. С. 60.

мечал Кеннет Боулдинг, - есть продукт живой субкультуры историков, подобно тому как раковина - продукт устрицы. Это результат взаимодействия между историками и свидетельствами, включая те, которые созданы другими историками. История, как она написана, неизбежно отражает оценки, интересы, идеологию и теории историков, даже когда они не являются явными и осознанными". Поэтому "наши местные и особые самосознания суть факты социальной системы, которые мы должны признавать и с которыми мы должны прийти к согласию" . Особый смысл в этой связи приобретает изучение преемственности научных идей в рамках формирования историографических школ и направлений как целенаправленного движения научной мысли от учителя к ученику. Однако, так бывает не всегда.

В фокусе интересов исторической антропологии, в отличие от концепции структурной истории, ставившей целью разъяснение социальной действительности методом реконструкции объективных процессов и структур, находится конкретный исторический человек с культурно-обусловленными опытом и образом поведения. Как писал немецкий историк Т. Ниппердей, такой подход как раз и может объяснить связь между объективной структурой и субъективной практикой²⁸.

И.Л. Беленький, рассматривая теоретические вопросы выделения научных школ в исторической науке, указывал на случайный характер исторически сложившихся названий, что создает дополнительные трудности в идентификации этих школ . Так и термин "скептическая школа", изначально не являясь понятием историографическим, появился сначала в журнальной полемике, входя скорее в литературно-журнальную сферу, и лишь позднее утвердился в специальной литературе и закрепился в научной историографической традиции. Во всяком случае, в первом обстоятельном научном биографическом очерке СМ. Соловьева о Каченовском в

²⁷ Boulding К. A Primer on Social Dynamics. History as Dialectics and Development. N.Y.; L.,
1970. Ch. 7. P. Ill, 127.

²⁸ NipperdeyTh. Die Anthropologische Dimension der Geschichtswissenschaft II Geschichte
heute. Hg. G.Schulz. Gottingen, 1973. S. 244.

²⁹ Беленький И.Л. К проблеме наименований школ, направлений, течений. С. 55.

"Биографическом словаре профессоров и преподавателей Московского университета" он не использовался ни разу. В историографических рецензиях и заметках К.Д. Кавелина работы Каченовского упоминались попутно, поэтому смысл термина "скептическая школа" последовательно не раскрывался. Только с момента выхода в 1871 г. в Киеве первой (и последней) монографии B.C. Иконникова "Скептическая школа в русской историографии и ее противники", посвященной специально "скептикам", это понятие закрепилось в исторической науке. Представляется, что оно достаточно адекватно для данного историографического явления.

Таким образом, под "скептической школой" мы будем понимать название группы историков, в большинстве своем студентов, объединившихся вокруг профессора М. Т. Каченовского в Московском университете в конце 1820-х - 1830-х гг., написавших серию исторических работ в духе недоверия к источникам и событиям древнего периода русской истории с использованием теоретических выкладок А.-Л. Шлецера, Б.-Г. Нибура, И.Н. Болтина, И.-Ф.-Г. Эверса, Н.М. Карамзина и других отечественных и европейских историков и философов.

Сегодняшний интерес к научному наследию "скептиков" в области источниковедения и раннего периода русской истории объясняется глубоким изучением современной наукой поднятых ими проблем, насыщенностью их трудов философскими обобщениями, нетривиальными наблюдениями, идущими вразрез с общепринятыми в первой половине XIX в. трактовками и оценками. Сегодня все отчетливее проявляется внимание к истории самой исторической науки, к проблеме школ, направлений и персоналий в историографии, к поиску закономерностей в развитии исторической мысли.

Но научное наследие "скептической школы" остается сегодня мало изученным. Причем часто не вводятся в научный оборот не только архивные материалы, но и многие опубликованные книги, брошюры, материалы, статьи, рецензии, отзывы и заметки скептиков по различным проблемам.

Что касается их архивного наследия, то одна из реальных причин его слабой изученности достаточно очевидна: это плохая сохранность архива М.Т. Каченовского. Архив главы и основного теоретика "школы" не дошел до нас в комплексе (в отличие от архива, скажем, М.П. Погодина, хранящегося почти целиком, за небольшим исключением, в НИОР РГБ). Неопубликованные источники, свидетельствующие о личности и научных взглядах Каченовского скудны и разбросаны по разным архивохранилищам. Это же можно сказать и о материалах его учеников.

Другая причина плохой изученности материалов "скептической школы" лежит в сфере общественного сознания и идеологии. Еще П.Н. Милюков указывал на необходимость снятия общественно-политической подоплеки спора "скептиков" и "апологетов": "После того, как верные сторонники Шлецера прикрылись знаменем Карамзина, их противникам только и оставалось защищать самый принцип свободного критического исследования, не рассуждая уже о том, как они этим принципом воспользовались". По мнению П.Н. Милюкова, в конце XIX в. необходимо было снять "ложное освещение", приданное спору ученых борьбой общественных партий и тем самым вернуть "скептической школе" действительную роль, которую она сыграла в истории науки . Именно это обстоятельство часто не учитывается в исторической литературе: восприятие "скептиков" их современниками анализируется односторонне, не последовательно и не подробно, а ведь современники не только определяли - кто "скептик", а кто нет, но и навязали потомкам штампы и стереотипы в восприятии "скептической школы", данные в пылу полемики, некоторые из которых сохраняются и сегодня. Поскольку очень часто "скептическая школа" вписывалась в общественно-политическую ситуацию эпохи, постольку на современном этапе развития науки представляется актуальным подробное рассмотрение общих и частных вопросов русской истории, затронутых "скептиками".

³⁰ Милюков П.Н. Главные течения русской исторической мысли. СПб., 1913. С. 250.

Историк не может получить непосредственные свидетельства давно ушедших из жизни людей, он использует методы, позволяющие ему, по словам Р. Дарнтона, "сновать между текстом и контекстом"³¹. Поэтому необходимо, насколько это возможно, всесторонне охарактеризовать не только сами научные сочинения, но и особенности личностей историков, входящих в "скептическую школу", чего до сих пор не было сделано в полной мере.

Прямое подтверждение этому мы можем найти, обратившись к истории изучения "скептической школы".

Историография темы. В отечественной исторической науке XX в. велась дискуссия о соотношении основных взаимосвязанных методологических понятий историографии как научной дисциплины: "предмет историографического исследования" - "историографический факт" -"историографический источник". В ее основе лежали различные подходы в трактовке историографии как истории исторической науки или истории исторической и общественной мысли .

Доминирующим стал первый подход. М.В. Нечкина в небольшой, но необычайно яркой и емкой статье "История истории" писала, что предмет историографии - это "прежде всего историография ее собственной истории" и "изучение нашими историками вопросов всемирно-исторического процесса". И далее: "История исторической науки должна включать и историю развития ряда самостоятельных исторических дисциплин: историю археологии, этнографии, исторической географии, краеведения, источниковедения. Входит в нее также история вспомогательных исторических дисциплин: история палеографии, дипломатики, хронологии, нумизматики, сфрагистики, метрологии, генеалогии и геральдики, исторической библио-

Darnton R. Intellectual and Cultural History II The Past before Us: Contemporary Historical Writing in the United States. Ithaca (NY); L., 1980. P. 347.

³² В 1960 - 1970-х гг. в отечественной исторической науке по этому вопросу развернулась дискуссия. Сторонниками первого подхода стали М.В. Нечкина, Л.В. Черепнин, A.M. Сахаров, А.И. Данилов, С.Л. Пештич и др. Второй подход был поддержан СО. Шмидтом, А.Л. Шапиро, авторским коллективом "Очерков по истории исторической науки в СССР" и др.

графии, истории архивов и музейного дела и ряда других дисциплин .

Давая определение понятию "историографический факт", М.В. Неч-кина отмечала, что поскольку наука складывается прежде всего из результатов исследований ученых, то основным и важнейшим фактом историографии являются их труды, в которые выливается исследовательский процесс на первом этапе, и взаимосвязь, взаимозависимость этих трудов с другими исследованиями на втором этапе. Без изучения трудов ученых нет истории науки. Помимо этого, важными историографическими фактами М.В. Нечкина назвала сам исследовательский процесс (проблематику труда, степень новизны, обоснованность, круг источников и т.п.) и творческую историю коллективных трудов³⁴. Методологические рассуждения М.В. Нечкиной об истории исторической науки не утратили своей значимости и сегодня.

При изучении истории науки важно рассматривать не только историю конкретных исторических сочинений, но и "строй мысли", который лежит в их основе, "умственную форму", "согласно которой Макиавелли, Вольтер и Нибур строили свой рассказ; иными словами их теорию, их историческое мышление"³⁵. Историк одновременно с изучением исторических фактов всегда так или иначе осмысливает теорию истории.

Историографию темы следовало, быть может, начать с монографии B.C. Иконникова. Более ранние историографические заметки и наблюдения в работах общего характера, статьях, фрагментах, портретах и т.п. включены в литературную, общественно-политическую борьбу своего времени, то есть носят полемический характер. Однако, следуя устоявшейся историографической традиции, работы до 1871 г. отнесены к первому историографическому периоду (исключая работы противников "скептиков", которые попали в источниковый блок). Будем также учитывать, что любая классификация или периодизация носят условный характер.

³³ Нечкина М.В. История истории: (Некоторые методологические вопросы истории истори
ческой науки) // История и историки. М., 1965. С. 8 - 9.

³⁴ Там же. С. 14.

В зависимости от степени и характера внимания исследователей к "скептической школе", в истории ее изучения в XIX - XX вв. прослеживаются несколько хронологических этапов:

1830 - 1860-е гг. Историографические работы, заметки, отзывы, рецензии, наблюдения включенные в научную и общественную борьбу своего времени, где упоминается или характеризуется творчество М.Т. Ка-ченовского и "скептической школы". В связи с постепенным накоплением материалов по этой теме, наблюдаются первые попытки осмысления сути исторических представлений авторов "скептической школы", выявление истоков и причин ее появления.

1871 г. Монография B.C. Иконникова "Скептическая школа в русской историографии и ее противники", закрепившая понятие "скептическая школа" в сфере исторической науки.

1870-е - 1917 г. Исследования, в которых делались попытки вписать "скептическую школу" в общий процесс закономерного развития отечественной исторической науки.

1917 - 1940-е гг. Исследования, в которых, в связи с новыми политическими реалиями, анализ исторических представлений "скептиков" проводился с марксистских позиций. "Скептическая школа" вписывалась в основном в сферу общественно-политических и идеологических отношений. Одновременно проявился интерес к "скептической школе" со стороны университетской профессуры, появились разборы исторических представлений скептиков в учебной литературе.

1950 — 1990-е гг. Работы, в которых, в связи с развитием академической исторической традиции, делались попытки выявить особенности "скептической школы" на новом этапе развития науки в большей мере с конкретно-исторических и источниковедческих позиций. Сюда же можно отнести исследования, где осмысление наследия "скептической школы" происходило в историографическом плане.

³⁵ Кроне Б. Теория и история историографии. М., 1998. С. 106, 107.

Теперь обратимся непосредственно к трудам историков.

Первые историографические наблюдения о "скептической школе" относятся к концу 1830-х - началу 1840-х гг., т.е. сделаны современниками и потому зачастую носят ярко выраженный полемический характер.

Н.Г. Устрялов в докторской диссертации "О системе прагматической русской истории" лишь мимоходом указал "на один из самых странных случаев: некоторые из наших писателей отвергают решительно древность и достоверность наших летописей; но те же самые писатели ссылаются на те же самые летописи, как на истинные материалы, в доказательство своих предположений"³⁶. "Скептики" по именам не назывались, не употреблялись и сами термины "скептическая школа", "скептицизм", но для современников намек на Каченовского был, без сомнения, совершенно понятен.

Н.И. Надеждин в статье "Об исторических трудах в России" одним из первых в отечественной историографии исследователей попытался выявить суть исторических построений "скептиков". Назвав "скептическую школу" "новым направлением критики", он считал, что оно возникло под влиянием "Истории русского народа" Н.А. Полевого и имело вид "темного, непризнанного раскола". Представители этого направления, по его мнению, сомневались в достоверности летописей, "единственных памятников самой древней и самой важной части нашего прошедшего; его последователи не только разрушают все прежние критические работы, но даже грозят отнять у нас целые четыре века истории". "Скептицизм" при этом, по мнению автора, "не есть внезапная, опрометчивая выходка, но сериозное и организованное учение", которое "основывается на всеми признанных началах критики: требует списков, ближайших к подлинникам, и не находит; разбирает их содержание, сличает с достоверными памятниками других народов, и замечает признаки будто позднейшего происхождения".

Оппозиция, которую оно вызвало, горячая полемика доказывают "нешуточность опасений". Если история Рима, "освященная двумя тысячами

³⁶ Устрялов Н.Г. О системе прагматической русской истории. СПб., 1836. С. 51.

лет всемирного уважения, потеряла целые пять веков под молотом Нибура, если монументальное имя Ливия не могло спасти ее, то как не бояться за наше прошедшее, обеспеченное ручательствами темными, безвестными, требующими всего снисхождения критики?". "Пожалуй, - иронизировал Надеждин, - если мы не станем смотреть в оба, когда-нибудь ночью отрежут у нас всю историю по 31 декабря прошедшего года! Конечно, теперешние прозелиты неверия не страшны: у них нет ни опытности, ни силы, ни даже имени. Но семя брошено; раскол держится, и пускает корни".

С одной стороны, по мнению Надеждина, "скептицизм в отношении к нашим, равно как и ко всем вообще, летописям не совсем безосновате-лен" . Но с другой стороны, "этот скептицизм не должен простираться слишком далеко". Из того, что подлинник или близкие к нему списки летописи не сохранились, "нельзя еще заключать, чтоб его вовсе не существовало". Можно спорить, по мнению Надеждина, об авторстве "Повести временных лет", но время ее создания не подлежит сомнению. Несмотря на новизну сохранившихся списков, по мнению Надеждина, "критика не имеет причин, не должна сомневаться, чтоб подлинник их не был гораздо их

старше, чтоб он не относился по крайней мере к началу XII века" .

В другой историографической статье "Об исторической истине и достоверности" Надеждин указывал: "Неверие есть болезнь ума, язва знания. Все исследования должны стремиться к истине. Признак истины есть достоверность. В истории достоверность получается через соединение критики формальной с критикой реальной, или через совокупное, строгое и основательное исследование исторической возможности фактов, сохраненных пре-

,Далее Надеждин пояснил свою мысль: "Подлинность доказывается, если не существованием самого оригинала, по крайней мере списка, ближайшего к нему древностью. Но наши списки двумястами лет позже предполагаемого подлинника. Они изуродованы до безобразия, которое приводило Шлеце-ра в отчаяние. Как же им верить? Как называть их древними временниками? Это заключение натурально". Исследователь удивился, что осторожный Шлецер не обратил на это должного внимания. Надеждин Н.И. Об исторических трудах в России // БДЧ. 1837. Т. XX. № 2. Отд. Ш. С. 117. ³⁸ Надеждин Н.И. Об исторических трудах в России // БДЧ. 1837. Т. XX. № 2. Отд. Ш. С. 113, 114,117, 118, 123.

данием" . Таким образом, говорить о близости позиций М.Т. Каченовского и Н.И. Надеждина не приходится. Однако, историк не только подверг критике конкретные выводы "скептиков", но и призвал отнестись к их деятельности серьезно, поскольку эта деятельность вполне закономерно отражала поступательное развитие исторической науки.

А.Ф. Федотов в магистерской диссертации "О главнейших трудах по части критической русской истории" уточнил, что "учение г. Каченовского слушавшим его исторические уроки известно давно; но письменно показывается оно в последних годах Вестника Европы, и наконец, изложено самим Профессором в отрывке его исследования о Русской Правде"⁴⁰. Автор, хоть и называл научную позицию М.Т. Каченовского "учением", но написал о нем очень бегло, в нескольких абзацах, не охарактеризовав "скептическую школу"⁴¹. Это название, таким образом, в конце 1830-х гг. еще не устоялось в качестве научного термина.

А.В. Александров, автор критических журнальных очерков "Современные исторические труды в России", посвященных в основном трудам Ф.Л. Морошкина и Н.А. Иванова, писал лишь о внешних признаках скептицизма. М.Т. Каченовский, по его мнению, не отличаясь даром слова, на своих лекциях "умел возбудить соревнование в слушателях, дух любознательности в студентах". По словам автора, половину объема лекционного курса Каченовский посвящал "критическому обозрению трудов по русской истории" (т.е. историографическому обзору), далее рассматривал древнейшие источники, начиная с договоров X в. Руси и Византии, в конце года "предлагал общий очерк важнейших событий, предоставляя подробное изучение событий, вполне достоверных, любопытству самих слушателей".

Таким образом профессор, по мнению Александрова, помогал студентам изучать предмет с разных сторон. "Лучше глубоко узнать одну часть истории, - писал Александров, - нежели поверхностно пройти всю историю:

³⁹ Надеждин Н.И. Об исторической истине и достоверности // Там же. С. 174.

⁴⁰ Федотов А.Ф. О главнейших трудах по части критической русской истории. М., 1839. С. 51.

⁴¹ Там же.

в первом случае, слушатели университетские получат охоту к занятиям, во втором - только несколько фактов, которые немедленно же забудутся".

Полугодовой критический разбор "Нестора" А.-Л. Шлецера в трактовке Каченовского, по мнению критика, "был исполнен глубокомыслия, а когда профессор принимался за оценку исторических писателей и разбор грамот, то истинно надобно сожалеть, что эти образцовые труды никем из его слушателей не были обнародованы". Поэтому "скептицизм" не имел "вредного влияния на слушателей", усваивавших не конкретные выводы, а приемы критического анализа источников. К "школе" Каченовского Александров относил не только учеников, разделявших взгляды своего учителя, но и тех исследователей, кто впоследствии выступил с противоположными трактовками русской истории: М.П. Погодина, М.А. Максимовича, Ф.Л. Морошкина, Н.В. Савельева, Н.И. Надеждина⁴². В данном случае проскальзывает более широкий подход к понятию "скептическая школа", который автором развит не был. Но по сути своих высказываний, Александров интуитивно подошел к понятию историографическое "направление".

В оценках К.Д. Кавелина, сделанных в связи с разбором трудов М.П. Погодина, отмечалось, что хотя Каченовский и не гениальный ученый, но "человек с талантом"; он первым "почувствовал неудовлетворительность прежнего, <...> неестественного воззрения на русскую историю". Поэтому историк, по мнению Кавелина, восстал против преувеличений Н.М. Карамзина, представившего прошлое России как нечто колоссальное, величественное, и старался "привести русскую историю к ее естественным размерам, снять с глаз повязку, которая показывала многое в превратном виде, и возвратить или, правильнее, привести нас к воззрению, равному времени, в которое совершались события". Эту цель, считал Кавелин, Каченовский "преследовал с жаром, достойным всякого уважения, и впал в крайность, которая существенно повредила его делу. Вместо того, чтоб из самой летописи и источников показать младенческое состояние нашего общества в

⁴² Александров А.В. Современные исторические труды в России. СПб., 1845. С. 4 - 5.

IX, X, XI и последующих веках, он старался опровергнуть самые источники". В свою очередь Погодин, указывал историк, "не понял важного значения и призвания Каченовского в нашей исторической литературе", заметив "только его промахи и ошибки, и за них преследовал его всеми литературными средствами"⁴³. Здесь, как видим, наметилось противопоставление позиций М.Т. Каченовского и М.П. Погодина, которое впоследствии станет общепринятым. Но первоначально такой подход разделялся не всеми историографами, во всяком случае явно.

Особенно важна в рамках этого историографического этапа биографическая статья о Каченовском СМ. Соловьева в "Биографическом словаре профессоров и преподавателей Императорского Московского университета", в которой нет упоминаний ни о "скептицизме", ни о "скептической школе", ни о Б.-Г. Нибуре, ни слова о дискуссии между "апологетами" и "скептиками". (Интересно, что автобиографическая статья М.П. Погодина в том же издании носит совершенно противоположный характер, главный упор при анализе собственных научных воззрений Михаил Петрович сделал именно на полемику со "скептиками"). Соловьев попытался найти основные идеи в каждой из статей Каченовского, но о главном, с нашей точки зрения, - о "скептицизме" - не написал. Мы находим лишь беглое упоминание о врагах историка: "Важная заслуга Каченовского, в которой не отказывают ему даже отъявленные враги его, состояла в старании сближать явления русской истории с однохарактерными явлениями у других и, что всего важнее, преимущественно у славянских народов, причем отрицание скандинавского происхождения Руси освобождало от вредной односторонности, давало простор для других разнородных влияний, для других объяснений, от чего наука много выигрывала"⁴⁴. Статья Соловьева стала первой работой, специально посвященной Каченовскому, где на первый

⁴³ Кавелин К.Д. Собр. соч. СПб., 1904. Т. I. Стб. 100, 101.

⁴⁴ [Соловьев СМ.] Каченовский Михаил Трофимович // Биографический словарь профессо
ров и преподавателей императорского Московского университета. М., 1855. Ч. I. С. 402 -
403. Современное издание: Соловьев СМ. Сочинения. В 18 кн. М., 2000. Кн. XXIII. С. 82 -
83. Выделено нами.

план вышло научное значение его творческого наследия, а не общественный резонанс его преподавательской деятельности.

В историографических работах К.Н. Бестужева-Рюмина, впервые появившихся в 1859 - 1860 гг., в связи с разбором трудов СМ. Соловьева и К.Д. Кавелина⁴⁵, затрагивалась и историческая позиция М.Т. Каченовского. По мнению историографа "скептики" еще недостаточно изучены. В сборнике "Биографии и характеристики" (1882), куда вошли статьи разных лет и ранние оценки "скептической школы" остались фактически без изменений, историограф указывал, что Каченовского "мало помнит современность", он не вполне оценен.

Как писал Бестужев-Рюмин, Каченовский отрицал "Повесть временных лет", "Слово о полку Игореве", "Русскую Правду", Погодин доказал неосновательность его сомнений. Но во имя чего Каченовский отрицал подлинность источников, в чем состоит плодотворность такого отрицания еще нужно показать. По мнению Бестужева-Рюмина, Каченовский стал одним из первых отечественных историков, который поставил задачу поиска в исторических фактах общего смысла, закономерностей исторического развития. Он поднялся над "низшей критикой", проводником которой был А.-Л. Шлецер, к "высшей критике". В этом отношении историк назвал Каченовского предшественником и учителем СМ. Соловьева⁴⁶. Кроме того, Бестужев-Рюмин, не отрицая фактической несостоятельности выводов Каченовского, указывал на важность его общих требований к историческому исследованию: основательность, доказательность, органичность, поиск закономерностей: "Он требовал определения в истории постепенного перехода из одного состояния в другое, так как нельзя было довольствоваться элементарным взглядом, а нужно было создать целое воззрение на историю"⁴⁷. В своих выводах Бестужев-Рюмин продолжил исследовательскую

⁴⁵ Бестужев-Рюмин К.Н. Современное состояние русской истории как науки // Московское
обозрение. 1859. Кн. 1; Он же. Сочинения К. Кавелина // Отечественные записки. 1860. № 4.

⁴⁶ Бестужев-Рюмин К.Н. Биографии и характеристики. М., 1997. С. 218-219. (1-е изд.: СПб., 1882).
Первоначально статья о Погодине была опубликована в 1876 г. (Древняя и новая Россия. № 2).

⁴⁷ Бестужев-Рюмин К.Н. Лекции по историографии. СПб., 1882. С. 96.

традицию, начатую К.Д. Кавелиным и СМ. Соловьевым по внимательному изучению научного наследия Каченовского.

Н.И. Костомаров в статье, посвященной обзору исторических сочинений в "Вестнике Европы"⁴⁸, отмечал важность не столько литературно-политического направления журнала, сколько научных позиций, задававшихся Каченовским-редактором. В последние годы "Вестник Европы" превратился в историческое издание и "двигал в России любовь к занятиям отечественной историей", причем подобное развитие ситуации, по мнению Костомарова, было предопределено еще первым издателем - Н.М. Карамзиным. Хотя "дух пытливости и недоверия" уже ранних статей Каченовского казался Костомарову излишним, но, по его мнению, это приносило пользу для умственного развития общества⁴⁹. Данная статья носила скорее библиографический характер, упоминаний о "скептической школе" здесь нет.

Большинство вышеназванных авторов не проявили интереса ни к проблеме "скептической школы" в целом, ни к ее хронологическим рамкам, ни к составу.

Однако всего через несколько лет B.C. Иконников посвятил скептикам специальную монографию. Это стало возможным лишь после изучения научного творчества М.Т. Каченовского, проделанного К.Д. Кавелиным, СМ. Соловьевым, К.Н. Бестужевым-Рюминым и другими историками. Постановка исследовательской проблемы "скептическая школа" имела, таким образом, серьезную основу в виде трудов предшественников Иконникова.

В состав "скептической школы", помимо самого Каченовского, Иконников включил пять его учеников, причем проанализировал лишь по одному основному тексту каждого, не характеризуя персоналий. Из пятерых по именам названы трое - СМ. Строев, Н. Стрекалов и Н.В. Станкевич. Имена двоих зашифрованы названиями их главных "скептических" статей: имя М. Перемышлевского скрыто за названием его статьи "О вре-

⁴⁸ Костомаров Н.И. Историческая наука в "Вестнике Европы" до 1830 года // BE. 1866. Т. 1.
С. C.XV1-XXE.

⁴⁹ Там же. С. XVI, XIX.

мени и причинах вероятного переселения славян на берега Волхова"; а имя Николая Сазонова не называется при кратком обзоре его статьи "Об исторических трудах и заслугах Миллера".

Историограф подробно остановился на анализе трудов Каченовского и по сути разделил его творчество и труды учеников, хотя не сомневался, что "Каченовский создал школу из своих учеников, которые одновременно с ним и еще на ученических скамьях развивали его мысли в виде статей, которые сообщались профессором в Уч[еных] записках Московского] университета". Историограф уточнил, что указал лишь "наиболее выдающиеся" работы "скептической школы" и специально подчеркнул, что касаясь вопросов, поднятых "скептической школой", подробно остановился на проблемах, имеющих общеисторическое значение, не обращаясь к мелким, частным деталям⁵⁰.

Такой подход, возможно, и был правомерен на этапе первоначального изучения наследия "скептиков", когда оно было хронологически слишком близким, литературно- и общественно-значимым, когда шел процесс накопления историографических фактов. Но сегодня пришло время подробно и досконально разобраться во всех аспектах этого неординарного историографического явления XIX в.

Впрочем, именно B.C. Иконников впервые в отечественной историографии взглянул на "скептическую школу" широко и поставил задачу ее специального изучения: "Имя его (М.Т. Каченовского - К. У.) имеет значение, как представителя целого направления в нашей историографии, известного под именем скептического. За Каченовским шел ряд писателей, которые продолжали развивать его идеи и вызвали в свою очередь ряд опровержений, составляющих целую литературу; но мы не останавливаемся на всех ее переходах"⁵¹. Таким образом, указав на последователей Каченовского и их противников, Иконников наметил соотношения понятий "школа" и "направление", но не дал определения и не развел эти термины.

⁵⁰ Иконников B.C. Скегтгаческая школа в русской историографии и ее противники. Киев, 1871. С. 49 - 52,5 5.

По тексту видно, что для него "скептическая школа" - понятие более узкое, включающее лишь творчество самого Каченовского и его учеников по Московскому университету (пять статей, указанных выше). Понятие "скептическое направление", соответственно, более широкое и, помимо работ "главного скептика" и его учеников, историограф включил сюда не только творчество Н.С. Арцыбашева, но и работы их активных противников - М.П. Погодина и П.Г. Буткова. Труды Н.А. Полевого проанализированы в специальной главе, поскольку носят, по мнению автора, самостоятельный характер. "Скептическое направление" для Иконникова - это комплекс исторических сочинений 1830-х гг., объединенных одной проблематикой (изучение вопросов критики источников и конкретных вопросов древнего периода русской истории), независимо от положительных или отрицательных исследовательских выводов.

Монография "Скептическая школа в русской историографии и ее противники" сохраняет свое самостоятельное значение до сегодняшнего дня и поэтому ее общая структура заслуживает более развернутой характеристики.

Всего в книге три главы и материал по ним распределен неравномерно. Основной объем занимает анализ научных построений "скептиков" к Н.А. Полевого (57 и 34 стр. соответственно); их противникам (М.П. Погодину и П.Г. Буткову) посвящено 16 стр. В первой главе "М.Т. Каченовский и его последователи. Н.С. Арцыбашев" автором охарактеризованы основные работы Каченовского (с. 1 - 50), причем Иконников зачастую не рассматривал последовательного развития исторических взглядов историка, смешивая его ранние и более поздние высказывания, например, 1809 и 1826 гг. на с. 11 - 13. Далее последовательно рассмотрены пять работ уче-ников Каченовского (с. 50 - 52) , а также дана общая характеристика творчества Н.С. Арцыбашева, который назван не учеником, но сотрудни-

⁵¹ Там же. С. 49.

⁵² Этот прием последовательного разбора отдельных статей "скептиков" был вполне вос
принят последующей историографией.

ком Каченовского по "Вестнику Европы" и противником Карамзина (с. 52 - 55). В конце первой главы сделаны выводы (С. 55 - 57).

Вторая глава "Н.А. Полевой" (с. 58-91) посвящена историку, который, не являясь прямым последователем и продолжателем идей Каченовского, сделал попытку применить теоретические построения Б.-Г. Нибура для создания систематизированного и полного описания русской истории. По мнению B.C. Иконникова, творчество Полевого в некотором роде явилось продолжением теоретизирований Каченовского, который сам не написал обобщающего труда по русской истории на основе новейших достижений методологии истории.

Третья глава "Противники скептической школы", как бы объединяя своим названием взгляды Каченовского и Полевого, посвящена разбору антискептических положений М.П. Погодина (с. 91 - 103) и П.Г. Буткова (с. 103 - 106). Бросается в глаза явное несоответствие двух главных составных частей монографии, вынесенных в заглавие. Большая часть книги посвящены анализу творчества М.Т. Каченовского и Н.А. Полевого.

Итогом авторского разбора основных положений "скептической школы" в первой главе стало заключение о значении "школы Каченовского" в историографии, но относится оно исключительно к М.Т. Каченовскому и тому новому, что было привнесено им в историческую науку, по сравнению с наукой XVIII в. По мнению Иконникова, именно Каченовский продолжил развитие критики источников, начатое А.-Л. Шлецером и показал, что объяснить и "очистить" источник для последовательного изложения истории недостаточно; необходимо всесторонне применить правила "высшей критики" не только к источникам, но и к фактам русской истории, "очистив летопись от Нестора". Главным качеством историка Иконников считал "сомнение", а не "доверие", поэтому Каченовский "вполне усвоил" приемы "скептического направления", "вышедшего из критики Шлецера, но вполне развившегося под влиянием критики Нибура" и трудов Гизо, Тьерри; это "возбудило русскую мысль на поприще исторического исследования".

У Каченовского появились последователи и противники, "образовалась целая литература спорных вопросов, которая дала немаловажные результаты для дальнейшей обработки русской истории". По мнению Иконникова, это - необходимость сравнительного изучения русской истории, идея об "общих исторических законах, управляющих человечеством - мысль вполне научная, но в то время еще новая". Даже учитывая, что впоследствии некоторые из мнений Каченовского оказались ошибочными, в результате его деятельности наука, считал Иконников, получила серьезное развитие (среди "положительных" выводов Каченовского Иконников назвал например, мнение историка, что Русская Правда целиком не может быть отнесена к XI в., ПВЛ - летописный свод, а не единое произведение одного автора и т.п.). Каченовский, по мнению Иконникова, стремился "исключить баснословный элемент из истории" и стал "постоянным проводником в русском обществе результатов европейской науки, защитником научной истины, в то время, когда художественная идеализация истории Карамзина навеяла безотчетное поклонение перед стариною и готовила в близком будущем создание целой школы, которая стала оценивать события русской истории на основании своих симпатий". "Стоять и правду говорить" - девиз журнала Каченовского был девизом и его трудов⁵³. Вторая глава монографии, посвященная Н.А. Полевому, носит самостоятельный характер.

В "Опыте русской историографии" Иконников особо подчеркнул роль "научного скептицизма" вообще и "скептической школы" в частности для поступательного развития русской исторической науки⁵⁴. В отличие от Н.М. Карамзина, который в древнейшем периоде русской истории видел "готовое государство и значительную цивилизацию, ничем не уступающую западноевропейской", "скептики" привели русскую историю к ее

⁵³ Иконников B.C. Скептическая школа в русской историографии. С. 56 - 57.

⁵⁴ Иконников B.C. Опыт русской историографии. Киев, 1891. Т. 1. Ч. 1 - 2; Киев, 1908. Т. 2.
Ч. 1 - 2. Однако, итогом особого интереса автора к трудам "скептической школы" стала
специальная монография, о которой мы писали выше. Хотя К.Н. Бестужев-Рюмин мимохо
дом заметил, что очерк СМ. Соловьева о М.Т. Каченовском в "Биографическом словаре
профессоров и преподавателей Московского университета" глубже и значимее монографии
Иконникова, у нас нет оснований недооценивать ее.

"естественным размерам" . "Несмотря на самые разнообразные переходы в окончательных выводах о характере и степени достоверности основного источника древнейшего периода русской истории, - сделал окончательный вывод Иконников, - в его обработке постоянно пробивается скептическое начало, а это самое определяет уже и историческое значение скептической школы"⁵⁶. Отметим, что в целом для историографического письма B.C. Иконникова характерны глубокий историзм, последовательность и сдержанность в оценках деятельности историков. Им впервые сделана, с нашей точки зрения, в целом удачная попытка комплексного анализа исторических сочинений "скептической школы".

После монографии B.C. Иконникова о "скептической школе" разбор ее основных положений в рамках изучения исторической науки первой половины XIX в. в историографических работах стал общепринятым. "Скептическая школа" прочно вошла в историко-научную исследовательскую традицию, занимая промежуточное положение между "Историей государства Российского" Н.М. Карамзина и трудами Н.А. Полевого, М.П. Погодина и других историков 1830-х - 1840-х гг. На новой исследовательской базе историки выявляли истоки этого явления, связывая отечественную и всеобщую историографическую традиции.

Однако И.В. Лашнюков в своих "Очерках русской историографии" лишь упомянул о "так называемых скептиках", которые "находили невозможным составление летописи раньше XIII или XIV в., а Нестора признавали автором монастырских записок". Погодин и Бутков "обстоятельно разобрали мнения скептиков и нашли эти мнения ничтожными"⁵⁷. Автор, видимо, посчитал вполне достаточным разбор взглядов "скептиков", проделанный незадолго до него Иконниковым в монографии "Скептическая школа...". Хотя, вышедшая три года назад книга конечно не исчерпала тему.

Поэтому через несколько лет историки вновь взглянули на проблему

⁵⁵ Иконников B.C. Общий взгляд на развитие науки русской истории. Киев, 1868. С. 15.

⁵⁶ Иконников B.C. Скептическая школа в русской историографии. С. 106.

⁵⁷ Лашнюков И.В. Очерки русской историографии // Лашнюков И.В. Пособие к изучению

скептической школы" пристально и внимательно. Так, А.Н. Пыпин попытался выявить причины ее появления. В связи с разбором трудов СМ. Соловьева, он обратил внимание на "скептицизм" Каченовского, который "основан был на требовании, чтобы бытовые явления и отдельные события, изображаемые историками, отвечали общему характеру века, то есть чтобы не подлежала сомнению их органическая связь с основными историческими данными места, времени и быта". Это требование, поставленное во главу угла исторического исследования, было новым в русской историографии. Подобные процессы, по мнению Пыпина, отражали влияние "тогдашнего поворота в европейской историографии" и появления в 1830-е гг. в русских университетах непосредственных учеников и последователей немецкой исторической школы, идеи которой передавались уже не случайно и отрывочно, а "в их полном составе и в систематическом порядке фактов и доказательств". Особенно сильно, указал Пыпин, подверглись этому влиянию К.Д. Кавелин и СМ. Соловьев⁵⁸.

Характеризуя "литературные мнения" 1820-х - 1850-х гг., Пыпин подчеркивал, что несмотря на отсутствие у Каченовского большого таланта и наличие излишней увлеченности в скептических воззрениях, его заслуга состояла в постоянной и упорной защите критических приемов и "права исторического сомнения", т.е. необходимости научной критики. Хотя сомнения Каченовского в самых существенных пунктах оказались несостоятельными, он, по мнению Пыпина, первый "настаивал на необходимости строго наблюдать общую вероятность исторических данных о древнем периоде, и если преувеличил через меру свои отрицания, то первый, конечно, внушил более здравый и естественный взгляд на русскую старину, чем какой распространяла "История государства Российского"⁵ . Здесь сделан самостоятельный, но, на наш взгляд, не вполне верный вывод

русской истории критическим методом. Киев, 1874. Вып. 2. Отд. II. С. 10.

⁵⁸ Пыпин А.Н. Новейшие исследования русской народности // Соловьев СМ. Сочинения. В 18 кн. М.,
2000. Кн. ХХШ. С. 349 - 350. Впервые опубликовано: Вестник Европы. 1883. Кн. 3. С. 265 - 305.

⁵⁹ Пыпин А.Н. Характеристики литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов.
СПб., 1906. С. 203,204,206.

об идентичности критического и скептического направлений в отечественной исторической науке первой трети XIX в. Кроме того, в последнем тезисе Пыпина явно прослеживается влияние исследований Бестужева-Рюмина и Иконникова, что свидетельствует о закреплении темы "скептическая школа" в сфере исторической науки.

Поэтому авторы последующих обобщающих историографических сочинений обращали специальное внимание на творчество Каченовского и "скептической школы". По мнению М.О. Кояловича, автора "Истории русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям", "скептическая школа" была важнейшим историографическим явлением первой половины XIX в. Основой научных построений скептиков был, по его мнению, сравнительный метод изучения отечественной и зарубежной истории. Этот метод, считал историограф, был "догматом школы скептиков" и именно он был главной причиной их "увлечений и ошибок", поскольку вообще неверно сравнивать западноевропейскую и русскую культуры - это явления совершенно разного характера. М.О. Коялович считал главной заслугой скептиков то, что они противопоставили узким, немецко-патриотическим построениям Г.-З. Байера и А.-Л. Шлецера о доминирующем влиянии на русскую историю германской культуры более широкий по смыслу тезис о важности для русской истории европейской культуры вообще.

Кроме того, скептики, по мысли автора, расширили источниковую базу русской истории, указав на необходимость более тщательной разработки дипломатики. "Таким образом, - подвел итог Коялович, - наши скептики гораздо выше ставили знамя научности, чем наши первые ученые немцы, более успешно добирались до общечеловеческих законов в развитии человечества, и при этом даже пришли совершенно неожиданно к догадкам, совсем противоположным и немецко-патриотическим увлечениям, и каким-либо другим национальным западноевропейским увлечениям"⁶⁰.

Коялович М.О. История русского самосознания по историческим памятникам и научным

При этом противники скептиков сделали значительный шаг назад в исторической науке, поскольку вслед за Карамзиным, полностью приняли положения ученых немцев о норманнском происхождении Русского государства. В качестве примера назван М.П. Погодин. Эти выводы вполне можно оспорить, поскольку еще Г.-Ф. Миллер активно использовал актовый материал в своей работе, а выводы Погодина основаны на всестороннем анализе исторических источников. Видимо, Кояловичу помешал это увидеть "славянофильский субъективизм", осознанно и целенаправленно используемый им в качестве основы методологических выкладок.

Оценка В.О. Ключевским "скептической школы", к сожалению, не вошла в его "Лекции по русской историографии". В архиве историка сохранился лишь отрывок о линиях влияния на формирование исторических взглядов СМ. Соловьева. Это "западная историография" (идея закономерности исторического развития); "изучение русской историографии" и "скептическая школа". В этой связи историк писал о сущности последней: "Настоящее слишком плохо, чтобы допустить возможность столько хорошего в прошедшем, значит, все хорошее в прошедшем подделано плохим настоящим. Комическая логика: хорошее [талант] может подражаться плохим [бездарностью], и эта поддельная бездарность выше, даровитее бездарного подлинника. Но как бездарность может подражать таланту, недоумеваю. Но школа Каченовского поселила отвращение к исторической критике. Отсюда прием Соловьева - брать данное из источника и в нетронутом, сыром виде вносить в текст прагматической истории"⁶¹. Краткое высказывание В.О. Ключевского о "скептической школе" находим в другом спецкурсе - "Источники русской истории", где он, в связи с характеристикой взглядов Я.И. Бередникова, указал на хронологические рамки и сущность "скептической школы": "Когда Археографическая комиссия обрабатывала свой материал, направление Каченовского только что начинало падать. Я.И. Бередников учился в Московском университете, когда это на-

сочинениям. Минск, 1997. Изд. 4-е. С. 39, 233-235. (1-е изд.: СПб., 1884).

правление только что получило силу, в 1820-х годах. Это направление, известное под именем скептической школы, очень любило последовательно отвергать многие памятники" . Подобные оценки в силу их фрагментарности не могут дать полное представление о подлинном отношении Ключевского к "скептической школе". Однако, важным является вывод историка о существенном влиянии Каченовского и "скептической школы" на исторические построения СМ. Соловьева.

Теоретическое осмысление причин появления "скептической школы" было предпринято А.С. Лаппо-Данилевским, который в литографированном курсе по русской истории (1890/91 уч. г.) обратил внимание на научное творчество М.Т. Каченовского и назвал его критиком, а не историком-философом, т.к. он "обладал скорее аналитическим, чем синтетическим умом", на который повлияли Шлецер и Нибур. "Научная деятельность М. Каченовского и Н. Полевого, - указывал историк, - в значительной мере возникли как реакция против труда Карамзина и в свою очередь вызвали протест со стороны М.П. Погодина"⁶³. Как видим, здесь продолжена исследовательская линия, начатая Бестужевым-Рюминым, Иконниковым и другими учеными, которые, противопоставляя концепции Карамзина и Каченовского, в качестве главной причины появления "скептической школы" называли реакцию на появление "Истории государства Российского". Но Лаппо-Данилевским были высказаны и совершенно новые идеи.

"Скептическая школа", по его мнению, была этапом в поступательном развитии русской исторической науки. Р.А. Киреева обратила внимание на план-проспект историографического курса начала 1900-х гг., где

⁶¹ Данный текст опубликован: Ключевский В.О. Сочинения. В 9 т. М., 1989. Т.VII. С. 477-478.

⁶² Там же. С. 30.

⁶³ Цит. по: Киреева Р.А. Изучение отечественной историографии в дореволюционной Рос
сии. С. 175. (СПб ФА РАН. Ф. 113. Оп. 1. Д. 259. Л. 60). Р.А. Киреева отметила, что Лаппо-
Данилевский подходил к истории исторической науки эволюционистски, но, подчеркивая
причинно-следственную зависимость историографических явлений, делал это в предельно
сжатом виде. См.: Киреева Р.А. Неопубликованные труды А.С. Лаппо-Данилевского по рус
ской историографии // История и историки. 1978. М., 1981. С. 218 - 219. Та же исследова
тельница особое внимание обратила на интересные заметки Лаппо-Данилевского об истори
ческих "школах", "направлениях", "партиях". Там же. С. 226 - 231.

Лаппо-Данилевский подошел к данной проблеме значительно глубже, выделив внутренние и внешние причины "реакции против концепции Карамзина". Это "неблагоприятные условия дальнейшего развития нашей историографии, созданные правительством" и влияние западноевропейской исторической науки. Историк при этом, заметила Р.А. Киреева, "предполагал довольно подробно осветить биографию, общие взгляды, критические приемы, достоинства и недостатки трудов Каченовского. Но в последующие годы, как о том можно судить по его поздним рукописям, он опять отказывался от включения в историографический курс подробных биографических и библиографических данных"⁶⁴.

Как указывала Р.А. Киреева, несмотря на то, что рукописи Лап-по-Данилевского носят черновой характер, по ним прослеживается выделение в развитии историографии нескольких этапов. В данном случае, в силу хронологических рамок "скептической школы", нас в первую очередь интересует первый период в истории русской исторической науки, датированный 20 - 30-ми годами XIX в.: "Изучения научной обработки русской истории с точки зрения критической школы" (вариант: "...с точки зрения школы, основанной Шлецером"), которому Лаппо-Данилевский придавал особое значение.

Критерий выявления периода: споры между "скептиками" и "апологетами" о достоверности древнейших памятников русской истории. Лаппо-Данилевский выделил три направления в критике Каченовского: 1) "с точки зрения низшей критики": А. Шлецер; 2) "с точки зрения высшей критики": А. Зиновьев, Н. Надеждин, А. Федотов; 3) "с критической точки зрения в связи с феноменологической": Н. Иванов, А. Александров⁶⁵. Споры между "скептиками" и "апологетами" о достоверности древнейших письменных памятников русской истории в частности и о достоверности древнейшего периода русской истории (периода Киевской Руси) в целом

⁶⁴ Киреева Р.А. Изучение отечественной историографии в дореволюционной России. С. 175 - 176.

⁶⁵ Цит. по: Киреева Р.А. Изучение отечественной историографии в дореволюционной Рос
сии. С. 7. (СПб ФА РАН. Ф. 113. Оп. 1. Д. 72. Л. 440).

вызвали, по мнению историка, с одной стороны, появление ряда обозрений критической истории, а с другой стороны, крайне противоречивые общественные оценки современников и запальчивые политические обвинения потомков. Для А.С. Лаппо-Данилевского, таким образом, характерна тесная привязка причин появления "скептической школы" не только к "Истории государства Российского", но и к трудам Шлецера и отчасти Нибура. Именно работы Шлецера были, по мнению историка, не только побудительной силой формирования "скептической школы", но и основой ее теоретических построений. По нашему мнению, эта совершенно справедливая идея Лаппо-Данилевского была впоследствии недостаточно осмыслена исторической наукой.

В книге П.Н. Милюкова "Главные течения русской исторической мысли" в разделе "Первые попытки критической разработки и философского построения русской истории" находим специальный параграф -"Скептическая школа, как выражение перехода от критических идей к философским". Само название является говорящим: скептицизм становится основным историографическим фактом нового периода развития исторической науки и отделяется от "критического" направления. Автор подчеркнул естественность и закономерность появления "новой точки зрения" на период древнейшей русской истории ("естественность и законность"): "Это была точка зрения романтизма XIX века, пришедшая на смену рационализму XVIII столетия". Заметим, что помимо романтического компонента, во взглядах "скептиков" явно присутствует элемент гегельянства, что Милюков не отметил.

Суть отличия "скептицизма" от "критического" направления (эти два течения, по мнению Милюкова, можно назвать основными в исторической науке первой половины XIX в.) заключалась в целях и средствах: "Цель у всех была одна: и скептики, и их современники хотели разрушить традиционные представления о каком-то небывалом величии и могуществе нашей начальной истории". При этом большинство современников видели

"корень зла" в недобросовестности позднейших переписчиков летописей и слабой профессиональной подготовке историков XVIII в., а "скептики" "предпочли заподозрить фактические показания источника и пресечь, таким образом, зло в самом корне".

Именно поэтому общие идеи "скептической школы" о закономерности исторического процесса, о роли легенд в древнейшей истории, ее представления о реальной критике, как считал П.Н. Милюков, представляли шаг вперед в развитии русской исторической мысли. "Но приложение этих взглядов и приемов к разработке русских источников, - оговаривался историограф, - вышло чересчур неосторожным".

В этом же параграфе автор предпринял попытку выявить суть борьбы со "скептиками" противоположного "апологетического" направления, главным представителем которого был М.П. Погодин. По мнению Милюкова, позиция, занятая Погодиным в ученом споре, упрочила его положение в Московском университете: "Министр (С.С. Уваров - К.У.) начал оказывать ему знаки своего благоволения, выслушивал его мнения о положении университета <...>. В результате этих сношений при введении нового устава 1835 года кафедра русской истории была отнята у сильно устаревшего Каченовского и передана Погодину". "Враг нашей старины" (это злое прозвище было дано Каченовскому чешским историком-славистом П.-Й. Шафариком), - отмечал Милюков, - перестал быть угодным начальству в связи с приходом "новой эры" университетского преподавания в духе православия, самодержавия и народности⁶⁶. Как видим, вывод скорее общественно-политический, нежели научный. Он переносил суть научного спора в совершенно иную, политическую плоскость. Такой подход, на первый взгляд, во многом возвращал исследовательскую ситуацию по поводу "скептической школы" к 1830-м - 1840-м гг., когда споры о "скептической школе" несли значительную общественную нагрузку. Казалось, историограф в какой-то степени не воспринял собственный призыв снять общест-

⁶⁶ Милюков П.Н. Главные течения русской исторической мысли. СПб., 1913. С. 5, 235, 238 -

венно-политическую составляющую спора "скептиков" и "апологетов".

После "Главных течений..." Милюкова в историографии указание в качестве основной причины занятия кафедры русской истории Московского университета М.П. Погодиным в 1835 г. того, что власть имущим антискептические доводы Погодина показались более привлекательными, нежели "скептицизм" Каченовского, становится распространенной точкой зрения. Милюков впервые указал на политизированность и проправительственную направленность деятельности противников "скептиков" и противопоставил им научную добросовестность, правда без достаточной содержательной глубины, самих "скептиков". Тем не менее, у Милюкова такой постановки вопроса в чистом виде еще нет. Для него неприемлема политическая ангажированность Погодина и его желание перенести охранительные взгляды из области политики в область исторической науки. Впоследствии эти мысли будут развиты М.Н. Покровским.

При анализе оценок, данных Милюковым "скептической школе", необходимо учитывать комплексно все его историографические сочинения. Так, в одной из словарных статей историограф указал, что "скептическая школа" "была переходом от чисто критических требований к философским"⁶⁷. В другой словарной статье о "скептической школе" П.Н. Милюков отмечал, что несмотря на то, что "подготовка студентов, писавших эти [скептические] работы - и в большинстве ограничившихся ими, - была очень слабая", тем не менее высказанная "скептиками" "самая мысль о необходимости сопоставить русский исторический процесс с западным была очень плодотворна; еще важнее было то, что понятия скептической школы об исторических методах далеко оставили за собой идеи Шлецера и даже самого Каченовского. <...> Характер протеста против националистического возвеличивания древнейшего периода русской истории, - сообщили с[кептической] школе ее значение не только в истории науки, но также в

239. (1-е изд. М., 1897).

⁶⁷ Милюков П.Н. Источники русской истории и русская историография // Россия: Энциклопедический словарь. Л., 1991. С. 437. (1-е издание: СПб., 1898 г.).

истории русской общественности . П.Н. Милюков, таким образом, попытался на новом этапе развития отечественной исторической науки выявить причины появления "скептической школы" и оценить ее значение не только в общественном, но и в научном плане. Другой заслугой историографа, с нашей точки зрения, явилось определение закономерностей развития скептической теории в 1830-х гг. Совершенно обоснованно Милюковым разведены понятия "критическое" (шедшее от просвещенческой традиции) и "скептическое" (идущее от гегельянства) направления, что в отечественной историографии XX в. будет не вполне воспринято.

С.Ф. Платонов историографическом очерке "Лекций по русской истории" хотя и сблизил позиции М.Т. Каченовского и М.П. Погодина, указав, что "лучшие профессора русской истории" близкие по времени к Карамзину, - Погодин и Каченовский - "еще были далеки от одной общей точки зрения" на русский исторический процесс, поскольку "воспитывались на ученых приемах Шлецера", вслед за Иконниковым отметил особое влияние на Каченовского трудов Нибура. "Следя за развитием классической истории на Западе, - писал Платонов, - которую в то время вывели на новый путь изыскания Нибура, Каченовский увлекался тем отрицанием, с каким стали относиться к древнейшим данным по истории, например, Рима. Это отрицание Каченовский перенес и на русскую историю <...>. Скептицизм Каченовского имел последователей: под его влиянием основалась так называемая скептическая школа, не богатая выводами, но сильная новым, скептическим приемом отношения к научному материалу. Этой школе принадлежало несколько статей, составленных под руководством Каченовского". Таким образом, "при несомненной талантливости Погодина и Каченовского, оба они разрабатывали.хотя и крупные, но частные вопросы русской истории; оба они сильны были критическими методами, но ни тот, ни другой не возвышались еще до дельного исторического мировоззрения: давая метод, они не давали результатов, к которым

⁶⁸ Милюков П.Н. Скептическая школа в русской историографии // Энц. словарь. Ф.А. Брок-

можно было прийти с помощью этого метода" . Как видим, здесь вновь были противопоставлены исторические позиции Каченовского и Погодина и утверждался тезис об особом влиянии идей Нибура на формирование скептической теории.

Кроме исследований собственно исторических построений М.Т. Каченовского, необходимо указать на изучение в дореволюционные годы его научного наследия как одного из первых отечественных славистов. При этом авторы по-разному трактовали его роль в становлении отечественной славистики, не обращаясь к подробному анализу скептических воззрений. К примеру, А.А. Кочубинский, очень высоко оценив заслуги ученого в об-ласти славистики , не прокомментировал особенности его исторической концепции. С.К. Булич также не сделал этого и не дал целостной оценки славяноведческим работам ученого, ограничившись беглым указанием его взглядов по некоторым конкретным вопросам. И.В. Ягич вообще не дал развернутой характеристики взглядам историка, указав, что значение Каченовского для славянской филологии в исследовании Кочубинского "значительно преувеличено"⁷¹. В целом можно отметить, что труды этих авторов, в силу особой исследовательской проблематики, мало что привнесли нового в тему "скептическая школа".

Одним из последних дореволюционных историографов, обратившихся к "скептической школе", был Д.И. Багалей, который в курсе русской историографии поместил интересующий нас предмет в раздел "Разработка истории, как науки". Одно это свидетельствует о достаточно высокой оценке, данной им "скептической школе". Однако, он использовал описательный принцип, перечислив названия некоторых статей "скептиков" и кратко про-

гауз, И.А. Ефрон. Том. XXX [59]. Сим - Слюзка. СПб., 1900. С. 196.

⁶⁹ Платонов С.Ф. Лекции по русской истории. М., 1993. С. 47. (1-е издание: 1899 г.).

⁷⁰ "Имя знаменитого профессора-аналитика, - писал А.А. Кочубинский, - с уважением про
износит русский историк, еще с живейшей признательностью это имя памятует славист".
Кочубинский А.А. Начальные годы русского славяноведения: Адмирал Шишков и канцлер
гр. Румянцев. Одесса, 1887- 1888. С. 41.

⁷¹ Булич С.К. Очерк истории языкознания в России. СПб., 1904; Ягич И.В. История славян
ской филологии. СПб., 1910. С. 164.

аннотировав их содержание. Историограф отказался от аналитического компонента и часто ограничивался лишь указанием названий статей по схеме: такой-то автор известен такой-то статьей. Следует отметить, что Багалей не разделял работы М.Т. Каченовского и его "учеников", рассматривая их вместе. Это, на наш взгляд, является несомненной удачей автора.

Достаточно интересна классификация статей "скептической школы", предложенная Багалеем, в которых "отразился Нибуровский скептицизм" на три рода: исторические, юридические, экономические. Главными заслугами "скептиков" автор назвал применение высшей критики к источникам и фактам русской истории; указание на "общие исторические законы в жизни и в истории" с попыткой применить их к русской истории; выделение "из достоверной истории недостоверных сказаний", при неверной трактовке Русской Правды как более позднего памятника ("скептиков" "ввел в заблуждение неверный взгляд, что русские в древний период были совершенно лишены культуры и что эта культура была насаждена немцами"); "важное указание" на тесную взаимосвязь русской и западноевропей-

ской истории . Отдельные главы своего обзора Багалей посвятил Н.А. Полевому: "Полевой - автор "Истории русского народа" и "антискептикам" -"Противники скептиков: Погодин, Бутков, Иванов". В курсе Багалея мы видим некоторое упрощение более сложной и глубокой исторической позиции "скептической школы" и слишком прямолинейное толкование влияния на нее исторических сочинений Нибура. Влияние на скептиков работ Шлецера при этом Багалей отодвинул на второй план. Еще раз отметим, что важной заслугой Багалея стало указание на тесную взаимосвязь работ Каченовского и его учеников, а также отделение исторических работ "скептической школы" от трудов Н.А. Полевого. Кроме того, историограф одним из первых исследователей отметил особую роль Н.А. Иванова в борьбе с построениями "скептической школы".

В историографическом обзоре отметим описательные работы Н.П.

⁷² Багалей Д.И. Русская историография. Харьков, 1911. С. 139, 144 - 145.

РОССИЙСКАЯ

ГОСУДАРСТВЕННАЯ

БИБЛИОТЕКА

Барсукова и Н.П. Колюпанова, где прямо или опосредованно обращалось внимание на деятельность как самого М.Т. Каченовского, так и других представителей "скептической школы"⁷³. Поскольку главное место здесь занимает публикация самых разных материалов, а авторский комментарий минимален, возможно отнести их к комплексным источникам сложного состава.

Таким образом, в XIX - начале XX вв. для исследовательской ситуации, посвященной М.Т. Каченовскому и "скептической школе", было характерно сначала постепенное накопление фактического материала, анализ трудов скептиков, а затем, по мере развития историографии как научной дисциплины, были сделаны во многом удачные попытки осмысления значения "скептической школы" в истории отечественной исторической науки, определения закономерностей появления теории скептиков в первой половине XIX в. Важным достижением историографии этого периода было осмысление влияния творчества Карамзина, Шлецера, Нибура и других историков на исторические построения Каченовского и "скептической школы". Однако, историки не обращались к толкованию терминов и понятие "скептическая школа" не получило содержательного наполнения, большинство исследователей понимали под ним отдельные работы Каченовского и некоторых его учеников, не проводя хронологических границ и обозначая персоналии не в полной мере.

Для первых историографических наблюдений советского периода характерна неоднозначная оценка как самого Каченовского, так и "скептической школы". М.Н. Покровский, продолжая прежнюю историографическую традицию, противопоставил исторические позиции Каченовского и Погодина. Однозначно негативно оценив последнего, Покровский писал, что он "весьма легко и быстро пошел навстречу начальству и печат-

⁷³ Барсуков Н.П. Михаил Трофимович Каченовский, профессор Московского университета. Род. В Харькове 1-го ноября 1775 г., t в Москве 19 апреля 1842 г. [Послужной список] // Русская Старина. 1889. № 10. С. 199 - 202; Он же. Жизнь и труды П.М. Строева. СПб., 1878; Он же. Жизнь и труды М.П. Погодина. Кн. 1 - 22. СПб., 1888 - 1910; Колюпанов Н.П. Биография А.И. Кошелева: В двух томах. Т. 1. Молодые годы А.И. Кошелева. М., 1889.

но ставил русской истории цель: стать "охранительницею и блюстительницею общественного спокойствия". Противником Погодина, по мнению Покровского, был Каченовский. "Первоначальные мотивы расхождения ученика и учителя, - писал историк, - если не считать личного соперничества, были научные; Погодин, с всегда выгодно отличавшим его как историка хорошим знанием источников и здравым смыслом, не мог помириться с некоторыми чересчур фантастическими утверждениями Каченовского, вроде происхождения Руси от хазар". Но очень быстро, по мнению Покровского, сюда "примешался" политический момент, поскольку начальство смотрело косо на Каченовского и "скептиков", не без основания полагая, что последние при всех своих научных недочетах "будят критическую мысль в студентах". В Погодине власти увидели "защитника исторического православия" и в этом качестве "он и получил отнятую у Каченовского кафедру русской истории"⁷⁴. Такой прямолинейно-идеологический подход к спору апологетов и скептиков повлиял на последующую исследовательскую традицию, когда историки упрощенно подходили к сути исторических представлений "скептической школы", анализируя скорее их общественный, а не научный статус.

По образному выражению Л.В. Черепнина у первых советских историков присутствует "нигилизм в отношении дореволюционной историографии". (Черепнин высказался так по поводу историографических работ М.Н. Покровского). Если учитывать принцип историзма, который не потерял своей актуальности сегодня, можно "понять и простить" многие высказывания, сделанные в пылу классовой борьбы и становления новой идеологии. Собственно исследовательских задач по изучению истории исторической науки здесь не ставилось.

Но некоторые из историков этого периода при обращении к "скептической школе" пытались вернуться в русло науки. Так, М.В. Неч-кина указывала, что ученый, изучающий русскую историографию XIX в.,

⁷⁴ Покровский М.Н. Историческая наука и борьба классов: (Историографические очерки,

оставлен наедине с самими работами русских историков и "предоставлен самому себе", поскольку в то время не было полных собраний сочинений каждого историка и "тут нет разницы между крупными и незаметными именами". Это делало труд историографа очень интересным, но и очень трудным. "И большие работы и мелкие статьи Каченовского затеряны в старинных журналах, которые часто очень трудно достать". При том, что Каченовский - "средняя величина, - он провел свою маленькую борозду на поле русской историографии и сошел со сцены, - но у нас нет полного собрания сочинений С. Соловьева". Несмотря на столь низкую оценку Каченовского, Нечкина полагала, что хотя впервые "идея закономерности в теории была усвоена в России теперь совершенно забытым историком Средним-Камашевым", этой идее "был оказан самый широкий прием". В частности, "много труда уделила ей школа Каченовского", которая вообще "настаивала на изучении истории в философическом смысле". "Идея закономерности, - сделала вывод М.В. Нечкина, - была усвоена быстро и дальше все развивалась и развивалась у последующих историков"⁷⁵. Как видим, Нечкина попыталась уйти от чересчур идеологизированных¹ оценок Покровского и предложила интересное положение о новом философском обосновании русской истории "скептиками", но характер и тематика ее работы не позволили развить эти мысли в полной мере.

В поздних фундаментальных трудах того же автора подобная ситуация повторялась. Так в монографии о В.О. Ключевском Нечкина писала, что "целая страница источниковедческих бурных дискуссий" связана со "скептической школой" М.Т. Каченовского и "восставшими против его гиперкритики историками". Борьба против "скептиков", по ее мнению, стала своеобразной, но полезной школой для молодого русского источниковедения, восторжествовавшего над "разрушителями". Нечкина отмечала, что идейные споры 1830 - 1840-х гг. "породили немало источниковедческих

краткие статьи и заметки). М.; Л., Вып. II. 1933. С. 44, 45.

⁷⁵ Нечкина М.В. Русская история в освещении экономического материализма. (Историографический очерк). Казань, 1922. С. 10, 178, 179.

вопросов, стимулировавших для своего и ближайшего десятилетия ценные источниковедческие изыскания"⁷⁶. Как видим, здесь подчеркивалась значимость именно источниковедческой и теоретической компоненты творческого наследия "скептической школы", но автор, исследуя иную проблему, не развернул в дальнейшем этого тезиса и ограничился лишь констатацией данного обстоятельства.

Специальное внимание уделил "скептической школе" В.И. Пичета, который писал, что на Каченовского особое влияние имел "западноевропейский исторический критицизм" (в лице Шлецера) и историк в своих философско-исторических взглядах на задачи истории "резко расходился с Карамзиным". Отрицательное отношение к памятникам древнерусской истории, по мнению Пичеты, "заметно усилилось и стало смелее под влиянием критического анализа Тита Ливия, проведенного Нибуром". Историк ошибочно приписал авторство статьи "О достоверности русской истории" Каченовскому (на самом деле эта статья написана М.П. Погодиным). Именно критические статьи Каченовского Пичета считал главной предпосылкой формирования "скептической школы", но не точно отмечал, что в 1835 г. Каченовский был вынужден оставить Московский университет, так как его непатриотические лекции не подходили для времени Николая I.

Хотя выводы и наблюдения главы "скептической школы", по мнению автора, во многом отличались чрезмерной крайностью, это "не исключает признания за Каченовским и его методом огромного научного значения", поскольку через его скептицизм "в русскую историческую науку проникали метод и направления исторической науки, принятые на Западе, что, конечно, должно было оказать огромное влияние на дальнейшее движение русской исторической науки". Пичета также не вполне правомерно, на наш взгляд, прямо причислил к "скептической школе" Н.А. Полевого, парадоксально отметив, что он "хотел пойти несколько далее Каченовского", но с большим доверием, нежели последний, относился к фактам

⁷⁶ Нечкина М.В. Василий Осипович Ключевский. История жизни и творчества. М, 1974. С. 290.

древнерусской истории . Можно отметить, что Пичета, характеризуя "скептиков", продолжил на новом этапе развития науки историографическую традицию, восходящую к работам B.C. Иконникова.

В дальнейшем почти на два десятилетия советские историки "забыли" о "скептической школе" и не обращались к ее научному наследию. Новый всплеск интереса к этой теме произошел вследствие обращения к ней университетской профессуры, когда в высших учебных заведениях возобновилось преподавание исторических дисциплин. В учебной литературе было необходимо отразить поступательное развитие отечественной историографии и скептики со своей теорией, а главное - борьбой с апологетами оказались вновь востребованными.

Перелом в историографической судьбе "скептической школы", переоценка ее научного наследия, наметились после выхода книги Н.Л.. Рубинштейна "Русская историография". По мнению автора, М.Т. Каченовский стал продолжателем линии развития исторической науки, начатой в творчестве И.-Ф.-Г. Эверса, который "реально отразил начало нового направления в русской исторической науке, но он не дал еще принципиального утверждения ее позиций". Каченовский, отмечал Рубинштейн, поставил задачу "критического пересмотра наличного исторического знания" и основал в русской исторической науке школу, получившую от современников название скептической и сохранившую это название в историографической науке. Поскольку, как считал автор, "первые шаги на новом пути часто ведут к крайним выводам", то все в древней истории было поставлено под сомнение. Однако, по мнению Рубинштейна, "в процессе дальнейшей работы крайности и углы стерлись, а основная задача - расчистка пути

для новой науки - была выполнена" .

"В своем конкретном выводе, - отмечал Рубинштейн, - вместо восстановления общественного строя древней Руси, он (Каченовский - К. У.)

Пичета В.И. Введение в русскую историю. (Источники и историография). М., 1923. С. 110, 111, 112. ⁷⁸ Рубинштейн Н.Л. Русская историография. М., 1941. С. 233.

возвращался к абстрактной схеме историков-иностранцев XVIII в., изображавших Киевскую Русь в состоянии полного варварства, которому противостояло высокое культурное развитие Западной Европы. Это было результатом недостаточности его конкретных исторических знаний". Рубинштейн считал, что за крайностью этих выводов стояли новые и в основном правильные методологические принципы, когда источниковедение получило новую научную базу: применение исторического анализа, использование сравнительно-исторического и "филологического" методов. В утверждении этих новых методов исследования и заключалась заслуга Каче-новского. Поэтому нельзя, по мнению Рубинштейна, "говорить о полном разгроме скептиков и игнорировать их историческое значение, как это сделал в своей книге Милюков, отождествивший при этом методологические принципы Каченовского и Полевого".

Влияние работ Каченовского нельзя ограничивать его непосредственными учениками 1830-х гг. "Время шло быстро, - сделал вывод Рубинштейн, - наука двигалась вперед и выдвигала новые задачи. Но ее путь шел через скептическое направление Каченовского, и неверно отрывать скептическую школу Каченовского от критического направления в русской ис-

*7Q

ториографии, как пытался это сделать Милюков" .

Со "скептиками", таким образом, автор связывал появление в отечественной исторической науке нового направления и посвятил им целую главу, отметив их большие заслуги в становлении и развитии новой исторической науки, особенно общетеоретических подходов в изучении раннего периода русской истории. Хотя здесь идеологические и политические оценки полностью преодолены не были, но в последующих работах произошел отказ от многих важных выводов Рубинштейна. Обсуждение этой книги стало частью развернувшейся во второй половине 1940-х гг. компании по борьбе с космополитизмом. "Скептической школе" перестали посвящать специальные разделы, относя ее к периоду формирования

⁷⁹ Там же. С. 240-241.

"буржуазной историографии", что не делало это историографическое явление более понятным.

Со временем к "скептической школе" проявила интерес и академическая наука. Но первоначально этот интерес был не слишком значительным. Так, например, в "Очерках истории исторической науки в СССР" "скептическая школа" бегло рассматривалась после разбора научного творчества Н.А. Полевого, в основном в источниковедческом ракурсе. А.В. Предтеченский, автор этого раздела, связал "скептическую школу" с буржуазным направлением в русской историографии. Критическая оценка Каче-новским "Истории государства Российского" Н.М. Карамзина трактовалась исследователем как публичное заявление "об отказе следовать концепции официальной историографии". Поиск исторических закономерностей, критика Карамзина - заслуги Каченовского, однако отнесение им самых ранних списков летописи и Русской Правды к XIII - XIV вв. автор назвал "нигилистическими выводами". Из представителей "скептической школы" Предтеченским названы Н.В. Станкевич и Н.С. Арцыбашев, причем не отмечена в полной мере особенность "скептических" представлений последнего. Общий итог таков: "Выводы представителей "скептической школы" не были поддержаны позднейшими исследователями. Напротив, историческая наука в своем дальнейшем развитии настолько прочно доказала неверность положений Каченовского, касавшихся Руси X - XIII вв., что их никто не пытался воскресить. Однако требование критического отношения к источникам, выдвигаемое "скептической школой", оказалось полезным для развития источниковедения и подрывало многие положения, выдвигавшиеся предста-вителями официального направления, как бесспорные" .

Подобные моменты встречаем и в фундаментальной "Истории Академии наук СССР", где критика Каченовским "Истории государства Российского" Н.М. Карамзина признавалась "публичным заявлением об отказе следовать концепции охранительной историографии", а "скептическое от-

⁸⁰ Очерки истории исторической науки в СССР. М., 1955. Т. I. С. 334, 335, 336, 337, 338.

ношение к официальной науке", по мнению авторов, заставило Каченов-ского "все настойчивее требовать критики источников, лежавших в основе концепции охранительной историографии". Здесь же указывалось, что, несмотря на непринятие в позднейших исследованиях выводов "скептической школы", доказавших ошибочность основных положений "скептиков" об истории Киевской Руси, "требование критического отношения к источникам, выдвигавшееся "скептической школой", оказало положительное влияние на развитие источниковедения и колебало авторитет многих представителей официальной историографии". Кроме оценки исторических взглядов Каченовского, здесь давалась оценка его славистических работ⁸¹.

Как видим, в академических изданиях произошел отказ от многих важных положений, связанных со "скептической школой", сделанных Рубинштейном. Выводы академических изданий несли не слишком много новых наблюдений и обобщений. Но они с незначительными вариантами и разночтениями перекочевали на страницы вузовских учебников и учебных пособий. Если сначала в каком-то смысле учебная литература былав более выигрышном положении, чем академическая, то в дальнейшем "Очерки..." повлияли не лучшим образом и на вузовские учебники.

Например, в учебнике "Историография истории СССР" под ред. В.Е. Иллерицкого и И.А. Кудрявцева в главе "Развитие буржуазной исторической науки в первой трети XIX в." рассматривалось в основном творчество самого М.Т. Каченовского, о его последователях лишь упоминалось как о "школе" Каченовского. Главное значение деятельности Каченовского авторы видели в образовании на основе критического направления школы, объединявшей "лучших представителей научной молодежи". Но в конкретном применении критических принципов, "в крайнем расширении учения о "баснословном периоде" в истории Руси Каченовский в попытке общего пересмотра древнерусской истории пришел к порочному выводу

⁸¹ История Академии наук СССР. В 3-х т. М.; Л., 1964. Т. 2. С. 193,201.

отрицания подлинности истории Киевской Руси" . Такой вывод вполне укладывается в оценки "Очерков...".

В курсе лекций по русской историографии В.И. Астахов не выделял "скептическую школу" в отдельный раздел и рассмотрел ее в лекции "Буржуазная историческая наука и ее основоположник СМ. Соловьев". Автор считал, что "вместо правдивого освещения древнерусской истории Каченовскии возрождал космополитическую теорию Миллера, Байера и Шлецера, которые изображали Киевскую Русь варварской страной, полностью зависимой от высококультурной Западной Европы". Однако, заслугой Каченовского, по мнению Астахова, было то, что он "провозгласил новые методологические принципы подхода к источникам, поставил задачу сравнительно-исторического и философского методов их изучения", стремился "отыскать историческую закономерность" и вошел в русскую историографию как основатель направления, именуемого "скептической школой". "С его именем, - писал Астахов, - фактически связано возникновение первой школы в русской исторической науке". Но значение "скептической школы" для развития науки автором существенно принижалось. К ее представителям автором отнесены Н.С. Арцыбашев, СМ. Строев, Н.В. Станкевич. Н.А. Полевой к "скептикам" не причислялся⁸³. На оценки автора, как видим, явно повлияли не лучшим образом выводы академических "Очерков...".

A.M. Сахаров фактически принял политизированные, идеологические оценки "скептической школы", но с противоположных В.И. Астахову позиций. В условиях "николаевской реакции", считал A.M. Сахаров, взгляды "скептиков" выглядели "объективно как протест против официальной идеологии в исторической науке". Но в части конкретики, по мнению автора,

⁸² Историография истории СССР. С древнейших времен до Великой Октябрьской социали
стической революции. М., 1971. С. 156, 157. Авторами этого раздела являются Н.Л. Рубин
штейн (об И.-Ф.-Г. Эверсе) и И.А. Кудрявцев (о М.Т. Каченовском). 1-е изд.: М., 1961.

⁸³ Астахов В.И. Курс лекций по русской историографии. До конца XIX в. Харьков, 1965.
С. 217, 218. Автор нашел мнимую ошибку в "Очерках исторической науки в СССР", где
указаны 4-е тома "Повествования о России" Арцыбашева, "хотя четвертый том до сих пор
не опубликован". На самом деле опубликовано именно четыре тома.

"скептики" "пришли ко многим неверным выводам". Выступив против нор-маннистов, они "разделяли ошибочные взгляды Эверса о хазарском происхождении славян, а варягов считали прибалтийскими славянами". Хотя Сахаров отметил, что скептики "дали и новые позитивные решения некоторых вопросов", например при изучении причин возвышения Москвы (при этом примерно половину двухстраничного текста о "скептической школе" автор посвятил разбору статьи Н.В. Станкевича "О причинах постепенного возвышения Москвы до смерти Иоанна III"), но в целом их положительный вклад в развитие науки был невелик, поскольку реальное дело тонуло в нигилизме по отношению к древнерусской истории. "Этот нигилизм, - отметил автор, - естественно, отталкивал от них прогрессивных мыслителей, таких, как Белинский, и тем более облегчал задачу критики со стороны представителей официальной историографии, таких, как Погодин".

Вместе с тем автор признал важную роль "скептиков" в подрыве авторитета официально-дворянской историографии, распространении прогрессивных исторических идей и оценил деятельность школы как "один из этапов формирования буржуазной исторической науки" . Кроме того, Н.С. Арцыбашев здесь прямо назван одним из скептиков, без указания- особенностей его скептической позиции. Оценки, данные A.M. Сахаровым "скептической школе" были более глубокими по сравнению с предыдущими авторами. Подобные наблюдения были шагом вперед по преодолению слишком идеологизированных выводов "Очерков..." и в каком-то смысле возвращали тему в русло научных исследований.

А.Л. Шапиро, к примеру, в лекциях по русской историографии проанализировал научное творчество "скептической школы" в разделе "Русская историография 1825 - 30-х годов" после разбора творчества Н.А. Полевого и И.-Ф.-Г. Эверса. Исследователь полагал, что в центре внимания историков "скептической школы" оказалась критика исторических источ-

⁸⁴ Сахаров A.M. Историография истории СССР. Досоветский период. М., 1978. 108, 109 -110; Он же. "Скептическая школа" // Советская историческая энциклопедия. М., 1969. Т. 12. С. 952.

ников и установление достоверных фактов. Каченовский не только воспринял, но и расширил сферу критического анализа источников, предложенную Шлецером, пойдя значительно дальше, основываясь на разделении источниковедческого анализа на внешнюю и внутреннюю критику. Заслугой "скептиков" Шапиро назвал заботу об углублении критического отношения к источнику, развитие исторического источниковедения и "требование устанавливать факты, не считаясь с тем, соответствуют ли они политической конъюнктуре". Но отрицание тщательно выверенного факта на том основании, что он противоречит неправильно понятым историческим законам "не могло способствовать установлению истины и привело

скептиков к серьезным ошибкам" . А.Л. Шапиро продолжил исследовательскую линию, начатую его предшественниками, по новому осмыслению роли и места "скептической школы" в истории русской исторической науки.

Большую главу, посвященную источниковедческому аспекту творчества М.Т. Каченовского и его школы, посвятил в своем источниковедческом учебном пособии А.П. Пронштейн. Ряд наблюдений Каченовского, пс мнению автора, "были прогрессивными и представляли шаг вперед в развитии трех видов исторической критики, разработанных им и примененных к изучению конкретных исторических источников, и прежде всего летописей и Русской Правды". "Несмотря на ошибочность и наивность многих суждений М.Т. Каченовского и его учеников о характере древнерусских источников и истории Киевской Руси в целом, - сделал вывод Пронштейн, - скептическая школа имела определенные достоинства. Она предложила ряд оригинальных методов исторического исследования, заставила историков еще раз внимательно проверить устоявшиеся суждения,

^8S Шапиро А.Л. Русская историография с древнейших времен до 1917 г. М., 1993. С. 367, 368, 372, 373. Автор ошибочно приписал здесь статьи "О причинах постепенного возвышения Москвы до смерти Иоанна III" и "О Римской Истории Нибура. Отделение первое" самому М.Т. Каченовскому, в то время как автором первой был его студент Н.В. Станкевич, а вторая была переводной рецензией на французское издание книги Б.-Г. Нибура, опубликованной в журнале "Journal de Debats". См. другие труды того же автора: Русская историография в период империализма. Л., 1962; Историография с древнейших времен по XVIII век. Л., 1982.

искать в конкретных источниках и сообщаемых ими фактах связь с общими явлениями, а подходя с этой точки зрения, увидеть в них достоверные известия, которые дают основание для объективного суждения о прошлом Русской земли. Без этого дальнейшее развитие исторической науки в России было немыслимо". Усилиями Каченовского и других представителей "скептической школы" "осуществлялось превращение исторической критики в самостоятельную отрасль научной деятельности историка"⁸⁶. Выводы Пронштейна вполне соответствовали уровню развития исторической науки 1980-х гг.

Параллельно с появлением учебных пособий вновь на научное творчество М.Т. Каченовского и "скептической школы" обратила внимание академическая историческая наука. Ученые анализировали отдельные источниковедческие аспекты темы, затрагивали реакцию скептиков на "Историю государства Российского" Н.М. Карамзина и рассматривали другие вопросы.

Совершенно противоположными, по сравнению с предыдущими авторами, но именно научно-исследовательскими, стали оценки "скептической школы", данные А.Г. Кузьминым. Полемизируя с Н.Л. Рубинштейном, он писал об очевидной несостоятельности (по мнению Кузьмина) концепции Каченовского, не обогатившего науку "сколько-нибудь существенными наблюдениями и фактами", беря их "в готовом виде у своих предшественников и современников". Поскольку, по мнению исследователя, историк отдавал "решительное предпочтение некоему абстрактному "духу времени", оторванному от источника, следовательно, "субъективный фактор - собственное представление о времени - он ставит выше объективного: источника". Процитировав высказывание историка "лучше допустить невозможное, не-

Пронштейн А.П. Зарождение нового направления в научном источниковедении в трудах М.Т. Каченовского и его школы // Пронштейн А.П. Источниковедение в России. Эпоха феодализма. Ростов-на-Дону, 1989. С. 216, 219. Отметим, что автор ошибочно приписал переводную рецензию на "Римскую историю" Б.-Г. Нибура самому Нибуру, неверно писал, что в 1849 г. Каченовский сам обобщил свои материалы по нумизматике в монографии "Два рассуждения о кожаных деньгах и о Русской Правде" (историк умер в 1842 г.). Там же. С. 193, 208.

жели слепо верить невероятному", автор назвал "возможным" в работах Каченовского - "субъективное представление о времени", "невероятным" -"объективное показание источника".

Скептицизм, по мнению А.Г. Кузьмина, вообще не может считаться методологическим принципом "скептической школы", отрицавшей русскую историческую традицию. В построениях Каченовского Кузьмин не видел не только скептицизма, но и "элементарной осторожности", поскольку, по его мнению, "скептицизм в рамках критического направления - это мера осторожности, с которой историк должен подходить не только к источнику, но и в еще большей степени к собственным построениям". Каченовский же "не пытался обосновать всерьез ни своего отрицания, ни того, что он предлагал взамен". Поэтому самоназвание школы Каченовского, "принятое и его оппонентами, не соответствует содержанию понятия "скептицизм" и является чисто условным". "Эта "школа", - отмечал Кузьмин, - не только не может быть уложена в рамки критического направления, но и является ее антиподом: критическое направление вело исследование от источника к концепции, "скептики", напротив, шли от концепции к источнику. Такая методология не только не может быть признана "в основном правильной", но ее нельзя вообще признать научной. И дело, конечно, не в том, что М. Каченовский исходил из ошибочной презумпции, а в том, что презумпция для него была исходным моментом" .

Давая оценку "скептической школе" как общественному явлению, автор отметил "национальный нигилизм" работ Каченовского, который заменял "официальный патриотизм", что позднее и привлекало либеральных авторов. Альтернативой "официальному патриотизму" был, по мнению А.Г. Кузьмина, не "национальный нигилизм" Каченовского, а гражданский долг, понимаемый "как обязанности не перед правительством, а перед народом". (Примером такого патриотизма историк назвал А.Н. Радищева и участников тайных кружков второй четверти XIX в.). Автор сде-

лал вывод, что Каченовский не внес значительного вклада в формирование прогрессивного мировоззрения во второй четверти XIX в. и не сыграл значительной роли в дальнейшем развитии исторической мысли России, его методология фактически была противоположна дальнейшему вектору развития отечественной исторической науки.

Важной заслугой А.Г. Кузьмина стало специальное обращение к историческим построениям СМ. Строева - одного из самых талантливых последователей Каченовского. Но вывод об источниковедческих и методологических выкладках историка также отрицателен. "Следуя презумпции своего учителя, - писал А.Г. Кузьмин, - С. Скромненко критерий достоверности видел в субъективном представлении о "духе времени", отвергая объективный фактор - историю сложения текста". Объективное содержание летописи подводило его к выводам, близким критическому направлению, "но презумпция учителя не позволяла принять их"⁸⁸. Несмотря на столь категоричные, и, на наш взгляд, неверные выводы, общий подход А.Г. Кузьмина к анализу исторических построений представителей "скептической школы" является правильным. Труды "скептиков" необходимо оценивать в сопоставлении с предшествующим и последующим развитием исторической науки. Именно такой подход мы и пытались применить в нашей работе.

Специальную исследовательскую задачу по изучению реакции "Вестника Европы" на труд Карамзина поставил И.А. Кудрявцев. Автор также отказался от традиционных оценок "скептической школы" советской историографией, идущих от М.Н. Покровского, и последовательно рассмотрел предмет с историко-научных, а не общественно-политических позиций.

Действительно, взгляды Каченовского на "Историю государства Российского" имеют важное значение для понимания идейных позиций и исторической концепции "скептической школы". Каченовский, по мнению

⁸⁷ Кузьмин А.Г. Скептическая школа в русской историографии // Ученые записки Рязанского педагогического института. Рязань, 1969. Т. 62. С. 315, 317, 321, 329, 330.

И.А. Кудрявцева, в статьях об "Истории" Карамзина изложил ряд интересных мыслей, свидетельствующих о том, что критик "стоял на уровне требований современной историографии и что им хорошо усвоены взгляды на историю как науку". Однако исследователь указал, что "было бы серьезной ошибкой утверждать, что Каченовский направлял эти свои высказывания против Карамзина", и А.В. Предтеченский в "Очерках истории исторической науки" преувеличил значение критики Карамзина Каченовским. Статьи последнего, по мнению Кудрявцева, не дают основания утверждать, что он в конце 1810 - начале 1820-х гг. представлял принципиально отличное от карамзинского историографическое направление. Разногласия касались не научных принципов, а "степени овладения ими, последовательности в их осуществлении".

Еще большим преувеличением, считал историк, является, вывод Предтеченского, что М.Т. Каченовский якобы отмежевался от концепции официальной историографии. Действительно, шлецеровская периодизация русской истории, отрицание скандинавского происхождения Руси, идея баснословного периода русской истории, утверждаемые Каченовским, строго говоря, не могут быть доказательством этой идеи. Н.Л. Рубинштейн, по мнению Кудрявцева, также преувеличил значение статей Каченовского, в которых хоть и указана близость позиций Карамзина и Щербатова, но первый вовсе не отнесен к "старому историческому направлению", поскольку самому Щербатову дана самая высокая оценка. "Столь же преувеличено, - писал Кудрявцев, - утверждение Н.Л. Рубинштейна о том, что Каченовский якобы противопоставил критический метод прагматизму Юма, историю Фукидида, как образец критической истории, - красноречию Ливия, художественности и морализующим задачам - требование достоверности истории". Каченовский, по мнению Кудрявцева, не критиковал Юма и Ливия, а защищал их с Тацитом и Фукидидом от критики Карамзина. Требование достоверности также не было направлено против Карамзи-

⁸⁸ Там же. С. 324, 326. Автор отметил, что СМ. Строев пришел к выводам о достоверности

на, поскольку Каченовский считал его сторонником идей критической истории. "Заслуживает полного внимания, - сделал вывод И.А. Кудрявцев, -мнение Пыпина, что различие между Карамзиным и Каченовским заключалось не столько в исторических принципах, сколько в глубине их понимания и в последовательности их применения"⁸⁹. Этот вывод представляется нам принципиально важным, поскольку верно, на наш взгляд, отражает существо процессов, происходивших в исторической науке в первой половине XIX в.

С.Н. Валк специально подчеркнул значительный источниковедческий вклад Каченовского в изучение Русской Правды и разработку истории древнерусских городов. Подобно Эверсу, считал историк, Каченовский прошел два этапа в развитии исторических взглядов: традиционные представления XVIII в. и восприятие "новых романтических теорий" с 1820-х гг. С Каченовским С.Н. Валк связывал примечательные "опыты нового построения исторического прошлого России", которые подверглись "самому решительному осуждению со стороны реакции и столь же решительному правительственному искоренению". По мнению историка, несмотря на ошибочность конкретно-исторических построений "скептиков", их взгляды "привлекали к себе сочувствие в тогдашних условиях уже тем, что шли в разрез с монархическими теориями Карамзина"⁹⁰. Такой вывод как бы возвращал нашу тему в сферу общественной борьбы первой трети XIX в.

Специальному рассмотрению источниковедческих построений "скептиков" посвящена статья В.П. Козлова. По его мнению, изначально исторические наблюдения Каченовского "были отнюдь не новы, хотя они и отличались известной широтой сравнительно-исторического подхода, ставшего затем одной из характерных особенностей работ его последова-

хронологии X в., "тогда как Каченовский не верил даже известиям XII столетия".

⁸⁹ Кудрявцев И.А. "Вестник Европы" М.Т.Каченовского об "Истории государства Россий
ского" Н.М. Карамзина // Труды МГИАИ. М., 1965. Т.22. С. 246, 248 - 249.

⁹⁰ Валк С.Н. Русская Правда в изданиях и изучениях 20 - 40-х годов XIX в. // АЕ за 1959 год.
М., 1960. С. 220; Он же. Страничка из историографии древнерусского города // Города фео
дальной России. М., 1966. С. 79, 80.

телей". Но уже первые работы Каченовского, указывал историк, "обращают на себя внимание воинствующим отстаиванием самой идеи критики источника". Подход В.П. Козлова отличает ярко выраженный историзм. "Скептицизм", по его мнению, в период становления играл положительную роль в отстаивании "науки критики", в "разоблачении потребительского использования источников, прежде всего в труде крупнейшего представителя дворянской историографии"; "побуждал противопоставлять рассуждениям о "духе времени" строго выверенную систему доказательств, основанных на историческом, текстологическом, палеографическом анализах источника" и в этом смысле "стимулировал развитие "положительного" знания о прошлом". "Сыграв большую роль в отстаивании необходимости критического анализа источника, в стимулировании разысканий своих противников, - сделал вывод В.П. Козлов, -"скептицизм" должен был под напором позднейших открытий и исследований неизбежно признать свое поражение". Этот же автор в рамках более широкого подхода обстоятельно писал о восприятии Каченовским карам-зинской "Истории"⁹¹. Работы В.П. Козлова, А.П. Пронштейна и других историков продемонстрировали возрастание интереса исторической науки к источниковедческому наследию М.Т. Каченовского и "скептической школы" в целом.

Важной вехой на пути изучения научного наследия "скептиков" стала серия разновременных работ В.И. Шевцова. Автор отмечал, что, в отличие от М.П. Погодина, М.Т. Каченовский "воспринял окончательные выводы Эверса и главным образом его требование всестороннего анализа внутреннего содержания исторических источников". Историк считал Каченовского "основателем критического направления" в отечественной историографии 20-х - 40-х гг. XIX в., "именуемого "скептической" школой", ставшей одним из проявлений "прогрессивного направления" в русской

⁹' Козлов В Л Исторический источник и основные проблемы его анализа в исторической мысли России конца ХУШ - первой четверги ХГХ в. // Вспомогательные исторические дисциплины. Л, 1990. Т. XXI. С. 6,16-17; Он же. "История государства Российского" RM. Карамзина в оценках современников. М., 1989.

историографии первой половины XIX в. Доказательством этого Шевцов называл отличия работ "скептиков" в области методологии и методов исследования (поиск закономерностей исторического развития, критическое отношение к источнику, применение сравнительного метода), что предопределило их отход от "общепринятой в дворянской историографии схемы русской истории".

Несомненный исследовательский интерес представляют статьи автора об исторических взглядах СМ. Строева (пожалуй, это единственная статья в современной историографии, кроме фрагмента статьи А.Г. Кузьмина, специально посвященная СМ. Строеву) и других "малоизвестных" представителей "скептической школы", "без колебаний подчинивших свою энергию и молодой задор" защите научных стремлений Каченовского. "Скептическая школа", по мнению Шевцова, - это ограниченный круг последователей "скептицизма", "наиболее полно аккумулировавших идеи и убеждения своего учителя". Но влияние Каченовского распространялось и на известных ученых (П.М. Строев, Я.И. Бередников), которые не были его непосредственными учениками.

Автором совершенно правильно сделан вывод, что если "учение о баснословном периоде в отечественной истории, домыслы о позднем происхождении древнерусской истории" и "были отвергнуты как антинаучные", то все же "поступательное развитие российской историографии шло не мимо, а через "скептическую школу".

Работам Шевцова присущ ярко выраженный историографический подход. По его мнению, дореволюционные исследователи "не смогли увидеть в Каченовском и его учениках представителей нового, буржуазного направления", "не заметили их принципиального отличия от сторонников официальной дворянской историографии". Неправомерно, на наш взгляд, указано, что Н.Л. Рубинштейн "ограничился лишь формальным перечнем

неизученных статей отдельных "скептиков" . Представляется, что именно Рубинштейн дал одну из первых развернутых оценок научных построений не только самого М.Т. Каченовского, но и "скептической школы" в целом. Кроме того, не вполне правильным представляется отождествление "критического направления" в отечественной историографии и "скептической школы". Думается, что олицетворением первого был А.-Л. Шлецер и его последователи, основывавшиеся на просвещенческой традиции, в то время как вторая на той же теоретической базе восприняла и некоторые моменты размышлений европейских историков и философов (Гердера, Гегеля, Гизо, Вико, Конта и др.). Именно поэтому к теоретическим построениям "скептиков" значительный интерес проявил впоследствии СМ. Соловьев.

Обратившись к вопросу о создании кафедры русской истории в Московском университете, Ф.А. Петров правомерно не согласился с мнением историографов, что начальство "смотрело косо" на М.Т. Каченовского и поэтому М.П. Погодину удалось отнять у него кафедру русской истории в Московском университете в 1835 г. Совершенно обоснованно Ф.А. Петров утверждал, что эта версия опровергается служебной карьерой Каченовского. И министр С.С. Уваров, и сам Николай I относились к нему с полным доверием. В то же время министр, по мнению Ф.А. Петрова, "не считал возможным оставить во главе новообразованной кафедры главу "скептической школы", понимая ее историческую обреченность и бесплодность в созидательном процессе становления университетской исторической науки". Представляется маловероятным, что резоны министра были именно такими. В то же время Ф.А. Петровым сделан противоречивый вывод, что Каченовский, с одной

⁹² Шевцов В.И. Густав Эверс и его место в русской историографии. Автореферат дисс. канд. ист. наук. Днепропетровск, 1970. С. 12; Он же. "Скептическая школа" М.Т. Каченовского в оценке B.C. Иконникова // Некоторые проблемы отечественной историографии и источниковедения. Днепропетровск, 1976; Он же. Развитие прогрессивного направления в русской историографии 1-й половины XIX в. Днепропетровск, 1980. С. 29, 38, 48, 59; Он же. Вопросы древнерусской истории в сочинениях СМ. Строева // История и историки. 1977. М., 1980; Он же. Вопросы русской истории в освещении малоизвестных представителей

стороны, способствовал выделению истории в самостоятельную университетскую дисциплину, но с другой стороны, нигилизм "скептической школы" в отношении основных источников и древнейшего периода русской истории оказывал отрицательное влияние на студентов⁹³. Влияние теоретических взглядов Каченовского на студенческую молодежь было как раз положительным, будило мысль и формировало исследовательский профессионализм. Это отмечается в большинстве воспоминаний студентов Московского университета этого периода.

В другой монографии - о формировании системы университетского образования в России в первой половине XIX в. - Ф.А. Петров более подробно проследил профессиональную преподавательскую и научную деятельность Каченовского. Достоинством этой работы является продолжение исследовательской традиции Л.И. Насонкиной по привлечению значительного количества совершенно новых архивных источников - свышеста студенческих работ (среди которых сочинения Н.И. Тургенева, М.П. Погодина, А.И. Полежаева, Н.И. Сазонова), обнаруженных автором в фондах ОПИ ГИМ, которые позволили ему детально проследить тематику заданий и уровень подготовки молодежи в Московском университете. Автором сделан вывод о закономерности появления "скептической школы" в поступательном развитии отечественной историографии от И.Н. Болтина и Н.М. Карамзина к государственной школе⁹⁴. Ф.А. Петров вполне правомерно рассматривал профессуру 1810 - начала 1830-х гг. как "единое поколение, как целостный организм, воплотивший в себе те идеи, которые были заложены просветителями, готовившими университетскую реформу начала XIX в.". При этом Каченовский, по мнению автора, стал первым универси-

"скептической школы" // Вопросы отечественной и всеобщей истории в трудах русских историков XIX - начала XX века. Воронеж, 1983. С. 54, 55, 56, 64.

⁹³ Петров Ф.А. М.П. Погодин и создание кафедры российской истории в Московском уни
верситете. М., 1995. С. 4, 5, 30, 32, 36, 123.

⁹⁴ Петров Ф.А. Российские университеты в первой половине XIX века. Формирование сис
темы университетского образования. [В 4-х кн.]. М., 1998. Кн. 1. Зарождение системы уни
верситетского образования в России; Кн. 2. Становление системы университетского образо-

тетским преподавателем истории, требовавшим отношения к истории как науке, а не как к "описательному, художественному или дидактическому сочинению". Поэтому Каченовского вполне можно назвать в определенном смысле основоположником университетского источниковедения. Историк, по мнению Петрова, сыграл в развитии отечественной исторической науки переходную роль - от описательности к научности, а общие идеи "скептической школы" о закономерности исторического процесса Петров назвал "несомненным шагом вперед в развитии русской историографии"⁹⁵.

Но, по мнению Ф.А. Петрова, к середине 1830-х гг. господство "скептической школы" стало отрицательно сказываться на преподавании отечественной истории в Московском университете, поскольку "скептический" метод не соответствовал "созидательному процессу становления этой университетской дисциплины". Этот вывод соответствует положениям предыдущих исследований автора и не слишком убедителен. Одним из отличительных признаков системы университетского образования в России, сложившейся к середине XIX в., автор назвал "создание в российских университетах школ и направлений", не вполне правомерно, на наш взгляд, поставив "скептическую школу" в один ряд с "государственной школой", "петербургской и казанской школой ориенталистики", "отечественной школой славяноведения", "российской школой государства и права", "оригинальной школой статистики"⁹⁶.

М.Б. Свердлов назвал "скептическую школу" особым направлением, сомнение и скепсис которого стали "средством протеста против официальных теорий древней русской истории", а представления об общих закономерностях исторического развития, применение сравнительно-исторического метода для установления уровня развития культуры (с архаизацией культуры Руси XI - XIII вв.), идеи взаимодействия культур сования в России в первые десятилетия XIX века. Ч. 1. С. 72; Ч. 2; М., 1999. Ч. 3; Кн. 3. Университетская профессура и подготовка устава 1835 года. М., 2000.

⁹⁵ Петров Ф.А. Российские университеты в первой половине XIX века. Кн. 2. Ч. 1. С. 71.

⁹⁶ Петров Ф.А. Формирование системы университетского образования в России в первой
половине XIX века. Автореферат дисс. докт. ист. наук. М, 1999. С. 29, 30, 31, 64.

седних народов сформировались под воздействием историко-философской концепции романтизма⁹⁷. Обращение М.Б. Свердлова к историческому наследию "скептической школы" показало все большее возрастание интереса к ней со стороны академической исторической науки.

В середине 1990-х гг. в отечественной исторической науке возникло вполне понятное стремление к переосмыслению историографического наследия в новой общественно-политической ситуации. Публикуются сборники очерков, посвященных русским историкам и их научному наследию. Очерковый характер исследований последних лет во многом объясняется сменой теоретических и методологических ориентиров в отечественной науке. Здесь получила свою оценку и "скептическая школа".

Профессиональную деятельность Каченовского довольно подробно рассмотрел в сборнике историографических очерков "Историки России XVIII - XX веков" М.В. Зеленов, сделав вывод, что ученый "пытался уничтожить МИФ в исторической науке, просеять исторические реалии сквозь сито критического анализа". Однако, автор неправомерно, на наш взгляд, разделил творческий путь историка на два этапа, предположив, что в рамках первого периода (до 1818 г.) вопросы истории Каченовским почти не затрагивались⁹⁸. Достоинством данной статьи является то, что она носит популяризаторский характер.

В сборнике статей "Историки России. XVIII - начало XX века", подготовленном в ИРИ РАН, специальную статью о "скептической школе" в русской историографии посвятила А.Е. Шикло, правомерно указав, что "для современной историографии характерно осмысление скептической школы в контексте той историографической ситуации, в которой проходило научное творчество ученых, и определении ее влияния на последующее развитие науки". Скептики, по мнению Шикло, "не всегда могли найти убедительные ответы на свои вопросы, но ставили их и заставляли не толь-

⁹⁷ Свердлов М.Б. Общественный строй Древней Руси в русской исторической науке XVIII -XX веков. СПб., 1996. С. 73.

ко современников, но и последующие поколения историков думать над ними", "терпеть беспокойство, сомнения", рыться в иностранных и отечественных летописях, архивах, грамотах, поэтому взгляды Каченовского и его учеников отражали потребность времени в расширении и углублении исторического знания. Скептики, по мнению А.Е. Шикло, стимулировали развитие исторической науки "на базе нового отношения к прошлому"⁹⁹.

В том же издании в статье В.И. Дурновцева и А.Н. Бачинина, посвященной научному творчеству М.П. Погодина, уделено внимание роли М.Т. Каченовского в научной биографии Погодина¹⁰⁰. Указанные сборники историографических очерков подвели своеобразный промежуточный итог в изучении "скептической школы" исторической наукой XX в.

Помимо работ отечественных историков, где анализировались исторические представления "скептической школы", к ее творческому наследию обращались и зарубежные авторы.

Интересная статья "М.Т. Каченовский и профессиональная самостоятельность в предреформенной России" написана Allison Katsev¹⁰¹. Здесь, несмотря на достаточно узкую тематическую направленность содержатся интересные наблюдения по поводу профессиональной самоидентификации Каченовского. Автором на примере карьеры историка сделан вывод, что в предреформенной России "зависимость от государства и желание профессиональной независимости существовали как дополнитель-ные-непротиверечивые-силы" и объяснено "как во времена, когда профессиональное самоопределение было только в начале становления один образованный русский ученый (т.е. Каченовский - К. У.) использовал возможности для самостоятельности и независимости и своими усилиями создал

⁹⁸ Зеленое М.В. Михаил Трофимович Каченовский // Историки России XVIII - XX веков.
М., 1995. Вып. 1.С. 80, 75.

⁹⁹ Шикло А.Е. Был ли Нестор?: скептическая школа в русской историографии // Историки
России. XVIII - начало XX века. М, 1996. С. 137, 149.

¹⁰⁰ Дурновцев В.И., Бачинин А.Н. Разъяснять явления русской жизни из нее самой: Михаил
Петрович Погодин // Историки России. XVIII - начало XX века. М., 1996. С. 198 - 199.

пространство для себя самого как историка", "на перекрестках многих возможностей", "нашел дорогу для самореализации" как историк¹⁰². Отдельные наблюдения, относящиеся к Каченовскому и "скептической школе" встречаются и в других работах зарубежных авторов¹⁰³.

Следует отметить, что и в работах эмигрантской русской историографии "скептической школе" уделялось некоторое внимание (Е.Ф. Шмур-ло, А.А. Кизеветтер, Г.В. Вернадский и др.). Например, А.А. Кизеветтер отмечал, что "шум от полемики со "скептической школой" содействовал заметному усилению внимания ученых, общественности и студентов к проблемам русской истории"¹⁰⁴.

Г.В. Вернадский, написавший в эмиграции "Очерки по русской историографии", имевшие просветительскую направленность, в силу чего в них нашел отражение, по мнению В.П. Корзун, "культурологический ракурс и интерес к личности историков", "а портретные зарисовки содержат подробности жизни исследователей и многочисленные детали историографического быта и даже напоминают биографический словарь"¹⁰⁵, вслед за устоявшейся традицией, полагал, что в своих критических приемах Каченов-ский, ставший "основателем "скептической школы" в русской истории", "сначала исходил от методов Шлецера, но потом в нем разочаровался", и его новым "вдохновителем" стал Нибур. Под его влиянием, по мнению

Katsev Allison Y. In the Forge of Criticism: M.T.Kachenovskii and Professional Autonomy in Pre-Reform Russia II Historiography of Imperial Russia: The Profession and Writing of History in a Maltinational State. Armonc, New York, London, 1999. P. 45 - 68.

¹⁰² Katsev Allison Y. In the Forge of Criticism. P. 46.

¹⁰³ Allister S.H. The Reform of Higher Education in Russia during the Reign of Nicholas I, 1825 -
1855. Princeton, 1974; Black J.L. Nicholas Karamzin and Russian Society in the Nineteenth
Century. Toronto, 1975; Bourdieu P. Homo Academicus. Stanford, 1988; Flynn J. The University
Reform of Tsar Alexander I, 1802 - 1835. Washington, 1988; Kassow S.D. Students, Professors,
and the State in Tsarist Russia. Berkeley, 1989; Mazour A.G. Modern Russian Historiography: A
Revesed Edition. Westport, 1975; Monas S. The Third Section: Police and Society in Russia
Under Nicholas I. Cambridge, 1961; Rjazanovskij N.V. Nicholas I and Official Nationality in
Russia, 1825 - 1855. Berkeley - Los Angeles, 1959; Todd III W.M. Fiction and Society in the Age
of Pushkin. Cambridge, 1986; Whittaker C.H. The Idea of the Autocracy Among Eighteenth-
Century Russian Historians II Russian Review. 1996. Vol. 55. No. 2.

¹⁰⁴ Кизеветтер А.А. Московский университет и его традиции. Прага, 1927. С. 89; Он же. Москов
ский университет, исторический очерк//Московский университет 1755- 1930. Париж, 1930.

¹⁰⁵ Корзун В.П. Г.В. Вернадский - историк русской исторической науки (продолжающаяся
традиция или новый взгляд?) // Вестник Омского университета. 1996. Вып. 1. С. 56.

Вернадского, Каченовский объявил баснословным весь киевский период, а источники этого периода считал поддельными.

Разница между Каченовским и Нибуром состояла, согласно Вернадскому, в том, что немецкий историк был "тренированный ученый широкого кругозора и систематических знаний, а у Каченовского при всем его таланте не было достаточной подготовки к методической работе"¹⁰⁶. Вместе с тем Вернадский считал, что Каченовский и его "скептическая школа" (по словам историка, "несколько учеников и последователей") сыграли положительную роль в развитии русской исторической науки, поскольку после них стал преобладать более вдумчивый и критический подход к изысканиям и источникам.

Многие авторы упоминали о "скептической школе" попутно, в связи с характеристикой других историков, публицистов, общественных деятелей, анализом источниковедческих и конкретно-исторических построений XIX в. Л.В. Черепнин, анализируя исторические взгляды СМ. Соловьева, отметил, что основатель так называемой "скептической школы" М.Т. Каченовский "оказал определенное воздействие на Соловьева своим критическим подходом к источникам". Но Соловьев избежал тех крайностей ученого скептицизма, которые приводили Каченовского к нигилизму, "к неправильному признанию многих исторических памятников прошлого подделками" и указывал на слабость применяемой этой школой системы дока-

зательств

В связи с разбором исторических взглядов революционеров-демократов, В.Е. Иллерицкий отметил, что так называемая "скептическая школа" стала характерным явлением "для периода становления буржуазной историографии". В.Г. Белинский, преодолев раннее увлечение взглядами главы этой школы М.Т. Каченовского, отметил ее наиболее существенные ошибки и "указал на нигилистическое отношение к историческому прошлому русского народа". Кроме того, Белинский дал высокую оценку

¹⁰⁶ Вернадский Г.В. Русская историография. М., 1998. С. 79, 80.

"антискептическому" труду П.Г. Буткова, "нанесшему сильный удар сторонникам Каченовского". В другой книге, посвященной СМ. Соловьеву, Иллерицкий также попутно обратился к научному наследию "скептической школы" и пришел к выводу, что она признавала единые закономерности в развитии России и Западной Европы, хотя субъективно Каченовский, как и Эверс, этого социального смысла своих воззрений отнюдь не осознавал.

Иллерицкий фактически сблизил степень влияния на историческую концепцию СМ. Соловьева Каченовского с его "скептической школой" и Эверса (к примеру, причины возвышения Москвы впервые в общей форме рассмотренные Н.В. Станкевичем, по мнению исследователя, Соловьев дополнил "обстоятельной научной разработкой"). В целом, по мнению Илле-рицкого, "историческая концепция Соловьева имела национальные корни, была обусловлена новыми общественными потребностями и вместе с тем опиралась на исходные принципы буржуазной историографии в России, получившие свое первоначальное выражение в трудах И.Г. Эверса, М.Т.

1 OR

Каченовского, Н.А. Полевого, К.Д. Кавелина" . Такой вывод вполне правомерен.

П.С Шкуринов, проанализировав философскую составляющую исторических взглядов Каченовского, пришел к выводу, что историк вместе со своими единомышленниками (к которым автор причислил Арцыбашева, Эверса, Строева) стоял на позициях деизма в сочетании с рационалистической традицией и эмпиризмом. Но их нигилистический, "крайне скептический подход иногда сближался с методологией агностицизма". И все же Каченовский, по мнению П.С. Шкуринова, "одним из первых русских историков стал приверженцем идеи о том, что история управляется объективными законами"¹⁰⁹. Это положение, на наш взгляд, является правильным.

¹⁰⁷ Черепнин Л.В. Отечественные историки XVIII - XX вв. М., 1984. С. 10.

¹⁰⁸ Иллерицкий В.Е. История России в освещении революционеров-демократов. М., 1963.
С. 80; Он же. Сергей Михайлович Соловьев. М, 1980. С. 53, 115, 171.

¹⁰⁹ Шкуринов П.С. Позитивизм в России XIX века. М., 1980. С. 42-43; Он же. Философия истории
"скептической школы" // История философии в СССР. М., 1968. Т. 2. С. 243 - 246. Отметим, что
автор ошибочно, на наш взгляд, смешивал понятия "скептическая" и "критическая" школы, считая
их синонимами и относя начало оформления "скептической школы" к первому десятилетию ХГХ в.

Л.И. Насонкина, давая общую характеристику Московскому университету во второй четверти XIX в., отметила, что профессор словесного отделения Каченовский, не отличаясь внешними лекторскими данными, имел "широкое образование", три раза в год устраивал со студентами "репетиции - повторение и обзор пройденного материала", уделял много внимания научной работе студентов. Несмотря на ошибочность источниковедческих позиций и основных выводов ученого, обусловленных "случайными приемами и субъективной критикой", исторические взгляды Каченовского, по мнению автора, "были закономерным явлением, отразившим переход от дворянской к буржуазной историографии". При этом "сильной стороной его исторических взглядов было признание идеи закономерности исторического развития, причинности и взаимной связи исторических явлений и событий"¹¹⁰. Важной заслугой Л.И. Насонкиной стало широкое использование рукописных студенческих работ.

Д.Н. Шанский связал деятельность "скептической школы" со становлением буржуазного направления в русской историографии и отметил, что критика скептиками Карамзина "означала не только новую постановку вопроса о задачах исторического исследования, но и пересмотр принципов истории исторической науки, установленных дворянской историографией, критику свойственных для нее метафизичности и антиисторизма". В другой работе он указал, что "одна из капитальных идей" исторического мышления скептиков о сообразности сведений данного источника с общим духом времени, к которому он относится и применение сравнительно-исторического метода было продолжением "требования Болтина"¹¹¹. Автор верно, на наш взгляд, подчеркнул влияние трудов И.Н. Болтина именно на разработку теоретических построений "скептической школы".

По мнению А.Н. Цамутали, "благодаря декабристам критика карам-зинской концепции вообще воспринималась как удар по официально-

¹¹⁰ Насонкина Л.И. Московский университет после восстания декабристов. М., 1972. С. 61, 62.

охранительному направлению и подрыв устоев самодержавного строя . Назвав представителями "скептической школы" Н.С. Арцыбашева и М.Т. Каченовского, А.Н. Цамутали высказал интересную мысль о возможности сближения взглядов последнего со взглядами П.Я. Чаадаева. Сходство исследователь видел в отрицании ("пусть в разной степени") значения древней русской истории и негативном отношении к "Истории государства Российского" Н.М. Карамзина. Чаадаев считал, отмечал А.Н. Цамутали, что Россия не имела "богатой истории" до начала реформ Петра I, а Каче-новский называл ранний период истории Руси баснословным, полагая, что об истории России можно говорить лишь начиная с XII - XIII вв. . Эти мысли историка являются весьма плодотворными.

Н.И. Цимбаев в биографической книге о СМ. Соловьеве дает яркую характеристику М.Т. Каченовскому. Ученый считает, что идеи "скептической школы" "едва затронули Соловьева", поскольку Каченов-ский не создал "стройной концепции русской истории" и к моменту поступления Соловьева в Московский университет (1838) был уже престарелым профессором. Поэтому Соловьеву "не удалось почувствовать и оценить его блестящего остроумия и едкой иронии, которые привлекали к Каченовскому не одно поколение студентов". Хотя Цимбаев указывает, что в первой половине 1830-х гг. "скептическая школа" "господствовала в стенах Московского университета", но стремление отнести начало достоверных известий о русской земле ко временам Даниила Александровича и Ивана Калиты "выглядело просто смешным".

В научной работе Соловьев, по мнению Н.И. Цимбаева, "предпочитал прочно стоять "на ногах", и в исследовании шел, как научил Погодин, от источника и был далек от гипертрофированной его критики,

Шанский Д.Н. И.Н. Болтин и его оценка в отечественной историографии // Вестник Московского университета. Сер. 8. История. 1977. № 6. С. 42; Он же. Из истории русской исторической мысли XVIII в. И.Н. Болтин. М., 1983. С. 145.

¹¹² Цамутали АЛ Борьба течений в русской историографии во второй половине ХГХ века. JL,1977. С. 6,7. См. также упоминания о биографической статье Соловьева о Каченовском в статье: Цамутали АЛ Я родился историком: Сергей Михайлович Соловьев // Историки России. XVUI - начало XX века М., 1996. С. 224 - 225.

характерной для Каченовского и его учеников". Но при всех недостатках, считает Н.И. Цимбаев, старый ученый был крупной фигурой в русской научной и общественной жизни, он с достоинством нес звание профессора Московского университета, и у него было чему поучиться". К примеру, историк отметил, что Соловьев твердо усвоил урок Каченовского каждая лекция которого длилась ровно два часа, по ней можно было сверять время. Точно так же поступал в своей педагогической практике и сам Соловьев. В биографической статье Соловьева о Каченовском великий скептик "представал не современником и соперником, а продолжателем автора "Истории государства Российского"; "скептическая школа" служила мостиком от Карамзина к Соловьеву"¹¹³. Выводы Н.И. Цимбаева о значимости научного наследия Каченовского и "скептической школы" представляются плодотворными и важными для нашей работы.

В той или иной мере к творческому наследию "скептической школы" обращались, в связи с собственными исследовательскими проблемами, С.С. Волк, А.А. Зимин, В.И. Буганов и другие историки¹¹⁴.

В.Э. Вацуро, Б.А. Успенский, Б.Д. Дацюк, В.В. Гиппиус, В.Г. Березина, Л.В. Митюк, И.А. Поплавская упоминали о М.Т. Каченовском в работах, посвященных литературной полемике первой половины XIX в., журналистским выступлениям, издательской деятельности, литературной критике¹¹⁵. Отметим специально' статью Л.В. Митюк "Общественно-

¹¹³ Цимбаев Н.И. Сергей Соловьев. М., 1990. С. 62, 63, 65.

¹¹⁴ Волк С.С. Борьба русской передовой общественной мысли с реакционными идеями дворянской ис
ториографии в первой четверти ХГХ века. Л., 1950; Он же. Исторические взгляды декабристов. М.; Л.,
1958; Зимин А.А. Трудные вопросы методики источниковедения Древней Руси // Источниковедение.
Теоретические и методические проблемы. М., 1969; Он же. Правда Русская. М., 1999; Буганов В.И. Оте
чественная историография русского летописания (обзор советской литературы). М, 1975 и др.

¹¹⁵ Вацуро В.Э. К истории пушкинского экспромта // Пушкинский Временник. 1972. Л., 1974; Он
же. И.И. Дмитриев в литературных полемиках начала XIX в. // ХУШ век. Л., 1989. Сб. 16; Успен
ский Б.А. Из истории литературного языка XVEQ - нач. XIX вв. М., 1985; Дацюк Б.Д. Русская
журналистика в начале ХГХ в. М., 1948; Гиппиус В.В. "Вестник Европы" // Очерки по истории
русской журналистики и критики. Л., 1959. Т. 1; Березина В.Г. Русская журналистика первой
четверти ХГХ в. М., 1965; Она же. Русская журналистика первой четверти ХГХ в. // История рус
ской журналистики XVHI - XIX веков. М, 1973; Митюк Л.В. Общественно-политическое на
правление журнала "Вестник Европы" (1802 - 1830) // Писатель и литературный процесс. Ду
шанбе, 1974. Вып. 1; Поплавская И.А. Эволюция литературной критики в журнале "Вестник
Европы" // Проблемы литературных жанров. Томск, 1992 и др.

политическое направление журнала "Вестник Европы" (1802 - 1830)", в которой содержится интересный анализ общественно-политических и социальных предпочтений редакторов "Вестника Европы". Следует также выделить словарную статью о Каченовском A.M. Пескова¹¹⁶, в которой подробно освещается общественно-литературная и журналистская деятельность Михаила Трофимовича. Внимательно рассмотрела профессио-нальную издательскую деятельность Каченовского Г.В. Зыкова . Однако спецификой ее работ, как и работ указанных авторов, является их общая литературоведческая направленность, поэтому собственно научно-историческая составляющая деятельности Каченовского не получила здесь достаточно развернутой оценки. То же можно сказать об интересной лите-ратуроведческой статье Д.П. Бака .

М.В. Никулина, Б.Н. Билунов, Т.К. Венедиктов, Л.П. Лаптева особое внимание обратили на позиции Каченовского по славистике и славянской проблематике в целом и достаточно подробно охарактеризовали преподавательскую работу Каченовского в этом направлении¹¹⁹. Г.В. Макарова оценила вклад Каченовского в отечественную славистику по трем направлениям: исследовательские статьи; популяризация работ по славянской те-матике русских и зарубежных ученых; преподавательская деятельность .

¹¹⁶ Песков A.M. Каченовский Михаил Трофимович // Русские писатели. 1800 — 1917. Био
графический словарь. М., 1992. Т. 2.

¹¹⁷ Зыкова Г.В. Литературная и общественная позиция журнала М.Т. Каченовского "Вестник
Европы" (1805 - 1830 гг.). Автореферат дис. канд. фил. наук. М., 1994; Она же. Журнал Мо
сковского университета "Вестник Европы" (1805 - 1830 гг.): Разночинцы в эпоху дворян
ской культуры. М., 1998.

¹¹⁸ Бак Д.П. "Теория искусства" и "самое искусство" (Московская журналистика 1830-х го
дов и университетская наука // Москва и "московский текст" русской культуры. М., 1998.

¹¹⁹ Никулина М.В. Славянская проблематика в общественно-литературной борьбе первой
трети XIX в. (на материале российских периодических изданий) // Исследования по исто
риографии славяноведения и балканистики. М., 1981; Билунов Б.Н. Из истории славянове
дения в Московском университете (1811 - 1835) // Из истории университетского славянове
дения в СССР. М., 1983; Венедиктов Г.К. К начальной истории славистической кафедры в
Московском университете // Советское славяноведение. 1983. № 1; Лаптева Л.П. Славяно
ведение в Московском университете в XIX - начале XX вв. М., 1997.

¹²⁰ Макарова Г.В. Каченовский Михаил Трофимович // Славяноведение в дореволюционной
России: Биобиблиографический словарь. М., 1979; Она же. М.Т. Каченовский и становление
славяноведения в России // Историографические исследования по славяноведению и балка
нистике. М., 1984.

М.Ю. Досталь показал, что учебные лекции Каченовского по славяноведению представляли собой "вольное, очень сжатое, последовательное изложение содержания книги Шафарика, дополненное в некоторых случаях собственным комментарием". Причем это был "первый систематический курс о славянах в стенах университета по кафедре славистики". Несмотря на сжатость изложения (следует иметь в виду, что в распоряжении исследователей имеются только студенческие конспекты записей лекций Каченовского), профессор сообщал "в обобщенном виде о наиболее значительных с позиций науки той эпохи исторических событиях", причем "в общих чертах краткие сведения о южных славянах в трактовке Каченовского соответствуют современным научным представлениям", а компилятивность этих лекций объяснялась Досталем обычной практикой составления лекционных курсов по славяноведению в XIX в. по известным пособиям и книгам, чтобы давать студентам наиболее проверенные, апробированные исторической наукой факты и выводы¹²¹.

В обобщающей коллективной монографии по истории отечественного славяноведения подчеркивается, что деятельность Каченовского "отражает важный этап в истории славянского языкознания в России, ознаменованный преодолением приоритетного внимания к церковно-славянскому языку и обращением к изучению славянской речи во всем ее территориальном и историческом разнообразии"¹²². В данных работах скептическая составляющая научных взглядов Каченовского почти не рассматривается, но содержатся интересные наблюдения об учебных приемах его работы со студентами, что является важным для темы нашего исследования.

Теперь коснемся работ, где "скептическая школа" исследуется с историографических позиций. Р.А. Киреева глубоко и всесторонне проанализировала историографию до 1917 г., связанную со "скептической школой".

¹²¹ Досталь М.Ю. Лекции М.Т. Каченовского по истории южнославянских народов в Мос
ковском университете в 1838 г. // Источниковедение балканского средневековья. Калинин,
1988. С. 110, 115, 116. Автор имеет в виду книгу П.И. Шафарика "История славянского язы
ка и литературы по всем наречиям", изданную в 1826 г.

¹²² Славяноведение в дореволюционной России. М., 1988. С. 58.

В нашем тексте мы постарались не дублировать выводы автора, поэтому здесь укажем на ее наиболее интересные наблюдения. В биографической статье СМ. Соловьева о Каченовском, по мнению Киреевой, "отчетливо сформулированы задачи, стоявшие тогда перед новым направлением в исторической науке, которые сам Соловьев разделял и проводил в жизнь". К.Н. Бестужев-Рюмин в ранних историографических статьях, по мнению исследовательницы, "со свойственной молодости горячностью" называл "скептиков" "одним из знамений времени" и "развивал дальше положения Соловьева". B.C. Иконников, отмечала Р.А. Киреева, рассматривал исторические взгляды Каченовского и его сторонников в эволюции, "но трактовал ее несколько односторонне как простую смену влияния Шлецера влиянием Нибура без учета воздействия отечественной историографии". В.О. Ключевский, хотя и высмеивал преувеличенное недоверие "скептиков" к источникам, но с него в историографической литературе "можно констатировать наступавшее "успокоение" вокруг "скептической школы" и более научно-объективное отношение к ней".

Р.А. Киреева специально указала на словарную статью П.Н. Милюкова "Скептическая школа в русской историографии" (словарь Брокгауза и Ефрона), где не говорилось, в отличие от "Главных течений русской исторической мысли", о несостоятельности научной позиции Каченовского, но отмечалась слабость подготовки и знания фактического материала его учениками. А.С. Лаппо-Данилевский, по мнению Р.А. Киреевой, противопоставил творчество Каченовского и Н.А. Полевого. Последний "не был критиком", "стремился построить русскую историю в связи с западноевропейской" под влиянием Гизо, Тьерри, Гердера, Шлегеля, Шеллинга и др. "Лаппо-Данилевский, - заметила Р.А. Киреева, - так же как и Милюков, чрезмерно преувеличивал влияние западных идей на развитие русской исторической мысли". Кроме того, Р.А. Киреева отметила, что только Лаппо-Данилевский связывал со "скептической школой" возникновение интереса к изучению истории самой историографии, которую он начинал с 20 -

30-х годов XIX в., когда споры между "скептиками" и "апологетами" вызвали появление ряда обозрений "критической" истории и этим выявлял новый аспект значения "скептической школы" в истории русской исторической науки.

Вывод Р.А. Киреевой таков. По мере сглаживания разногласий между историографическими направлениями оценки "скептической школы" теряли свою злободневность. "Никто уже не сомневался в ее определенном значении в истории исторической науки, к ошибкам "скептиков" относились академически спокойно - их указывали, но о них уже не спорили. В целом же "скептическая школа", как историографическое явление, не была все же всесторонне проанализирована в дореволюционной историогра-фии" . Этот вывод представляется совершенно справедливым. Кроме того, плодотворной является идея Р.А. Киреевой о недостаточной оценке в исследовательской литературе влияния на "скептическую школу" отечественной исторической науки.

Рассматривая истоки возникновения историографии как научной дисциплины, особое внимание историографическим построениям А.-Л. Шлеце-ра и других историков XVIII - начала XIX вв. уделила И.И. Колесник. В этой связи она писала, что "скептики" одни из первых в отечественной историографии выделяли в истории научной критики отдельные периоды и этапы¹²⁴. Действительно, их попытки в этом направлении были совершенно самостоятельными и развивали подобные построения Шлецера.

Близкие к теме нашей диссертации сюжеты рассмотрены в монографии М.П. Мохначевой "Журналистика и историческая наука". Изучение проблемы теоретико-методологических основ историографического пись-

¹²³ Киреева Р.А. Изучение отечественной историографии в дореволюционной России. С середи
ны XIX в. до 1917 г. М., 1983. С. 168 - 177. В другой монографии "К.Н. Бестужев-Рюмин и
историческая наука второй половины XIX в." (М., 1990) автор дала развернутую оценку
М.Т. Каченовского, косвенно подтверждая наше предположение о необходимости сего
дняшнего более всестороннего изучения научного наследия "скептиков".

¹²⁴ Колесник И.И. История русской историографии XVIII - первой половины XIX века.
Днепропетровск, 1987. С. 67. См. также другие работы этого автора: Развитие историогра
фической мысли в России XVIII - первой половины XIX века. Днепропетровск, 1990; Исто-

ма позволяет, по мнению автора, более точно понять, почему почти без всякой критики, принималось одно, критически оценивалось и отвергалось или переосмысливалось другое. А также - чем руководствовался историк середины XIX в. в выборе предмета, средств и методов историописания, каким образом умонастроения общества влияли на научную мысль и концептуальные построения. Особое значение для формирования научных направлений и школ, по мнению М.П. Мохначевой, приобрела в XIX в. журналистика, позволяющая "предельно точно установить стадиальность и глубину адекватного осознания историком своей принадлежности к определенной научной "школе", "направлению", "течению" исторической мысли, а также степень самостоятельности в сделанном им выборе"¹²⁵. Автор особое внимание уделяет характеристике исторических взглядов М.Т. Ка-ченовского и некоторых из его учеников, не входящих в состав "скептической школы". М.П. Мохначева в своей монографии чутко уловила новые задачи, стоящие перед современной историографией: необходимость детального и всестороннего анализа фона эпохи, на котором развивались исторические представления не только представителей "скептической школы", но и отечественной исторической науки первой половины XIX в. в целом, поскольку от этого во многом зависит более верное понимание процессов, проходивших в исторической науке.

Эпизодические оценки общих методологических историографических вопросов, конкретных исторических построений и историографии первой половины XIX в. находим не только в крупных, но и в небольших работах М.А. Алпатова, Е.А. Городецкого, В.И. Дурновцева, И.Д. Коваль-ченко, Б.Г. Могильницкого, В.А. Муравьева, С.Л. Пештича, СО. Шмидта, Н.М. Рогожина и других авторов¹²⁶.

риографическая мысль в России: от Татищева до Карамзина. Днепропетровск, 1993.

¹²⁵ Мохначева М.П. Журналистика и историческая наука. В двух книгах. М., 1999. Книга 2.
Журналистика и историографическая традиция в России 30 - 70-х гг. XIX в. С. 244, 245.
(Далее: Мохначева М.П. Книга 2).

¹²⁶ Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа (XVIII - первая половина
XIX в.). М., 1985; Он же. Русская историческая мысль и Западная Европа. XII - XVII вв. М.,
1973; Городецкий Е.Н. Историография как специальная отрасль исторической науки // Ис-

Последней по времени крупной работой, посвященной М.Т. Каче-новскому и попутно - "скептической школе", стала кандидатская диссертация Ю.В. Евдошенко. Автор в первую очередь рассмотрел жизненный путь, мировоззрение, общественно-идейную деятельность Каченовского и лишь во вторую - его исторические взгляды. Ю.В. Евдошенко сделал интересный вывод о существовании "начального" этапа в формировании "скептической школы" (традиционно относимую им к 1830 - 1835 гг.), который связывается с обсуждением проблемы происхождения племени руссов в "Вестнике Европы" и с публикацией на страницах этого журнала первых студенческих работ с середины 1810-х гг. По мнению автора, научные идеи М.Т. Каченовского внесли большой вклад в развитие не только исторической науки, но и общественной мысли в России¹²⁷. На наш взгляд, отнесение начала формирования "скептической школы" к 1810-м гг. не вполне правомерно. Даже в работах самого Каченовского, не говоря уже об его учениках, скептические мотивы прослеживаются лишь с середины 1820-х гг., что будет показано в основном тексте диссертации.

Особая группа историографии - работы историков второй половины XIX - XX в., где рассматривались те же проблемы русской истории, что и в сочинениях "скептической школы". Эти труды помогли соотнести выводы скептиков по источниковедческим и конкретным вопросам русской истории с выводами современной исторической науки¹²⁸. Подробнее

тория СССР. 1974. № 4; Пештич С.Л. Русская историография XVIII века. Ч. I - III. Л., 1961 -1971; Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М., 1987; Шмидт СО. Путь историка. Избранные труды по источниковедению и историографии. М., 1997; Советская историография отечественной истории. Ученые и их труды. Отв. ред. В.А. Муравьев. М., 1988 (1989); Дурновцев В.И. Россия и Европа: обзор материалов по истории русской исторической мысли конца XVII - начала XIX вв. М., 1984; Могильницкий Б.Г. Введение в методологию истории. М., 1989; Рогожин Н.М. Посольские книги России конца XV - начала XVTJ вв. М., 1994 и др.

¹²⁷ Евдошенко Ю.В. М.Т. Каченовский в общественно-идейной жизни России первой трети
XIX в. Автореферат дисс. канд. ист. наук. Москва, 2001. С. 22, 23, 24. Отметим и другие
работы этого автора: Исторический процесс в представлении М.Т. Каченовского и его уче
ников // Философский век. СПб., 1998. Вып. 5; М.Т. Каченовский - критик "Истории Госу
дарства Российского" Н.М. Карамзина // Вестник МГУ. Сер. 8. История. 2000. № 5.

¹²⁸ Укажем лишь некоторые такие работы: Азадовский М.К. История русской фольклористики.
М., 1958, 1963. Т. 1-2; Астахова A.M. Былины. Итоги и проблемы изучения. М.-Л., 1966; Бес
тужев-Рюмин К.Н. О составе русских летописей до конца XIV в. СПб., 1868; Греков Б.Д. Киев-

охарактеризуем их в основном тексте диссертации и в Заключении.

Таким образом, историки предлагали достаточно противоречивые варианты объяснения причин возникновения и сути научных построений "скептической школы", в которых зачастую смешивались научные и политические концепции.

Нельзя согласиться с точкой зрения А.П. Пронштейна, что "советские историки единодушны в общей оценке значения скептической школы в развитии русской исторической науки" и видят в ней "начальный этап формирования крепнувшего буржуазно-либерального направления, выражавшего протест против методологических и источниковедческих ос-нов дворянской науки" . Как мы показали в историографическом обзоре, даже в рамках научной традиции наблюдаются совершенно противоположные оценки роли и места "скептиков" в отечественной исторической науке: от признания высокой значимости до полного отрицания всякого значения.

В большинстве работ основное внимание уделялось лишь анализу исторических взглядов самого М.Т. Каченовского, а содержание трудов его учеников и сторонников либо рассматривалось очень бегло, либо вовсе опускалось.

Часто критика Каченовским и "скептической школой" традиционных представлений о древнейшем периоде русской истории совершенно неоп-

ская Русь. М.-Л., 1939; Зимин А.А. Правда Русская. М., 1999; Кузьмин А.Г. Начальные этапы древнерусского летописания. М, 1977; Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.-Л., 1947; Мирзоев В.Г. Былины и летописи. Памятники русской исторической мысли. М., 1978; Насонов А.Н. История русского летописания XI - начала ХУШ в. М., 1969; Пашуто В.Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968; Приселков М.Д. История русского летописания XJ - XV вв. Л., 1940; Пропп В.Я. Русский героический эпос. М., 1955; Пыпин А.Н. История русской этнографии. СПб., 1890, 1891. Т. 1 - 2; Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества ХП - ХШ вв. М., 1993; Сахаров А.Н. Дипломатия Древней Руси: IX - первая половина X в. М., 1980; Он же. Дипломатия Святослава. М., 1982; Тихомиров М.Н. Исследование о Русской Правде. Происхождение текстов. М.; Л., 1941; Он же. Русское летописание. М, 1979; Черепний Л.В. "Повесть временных лет", ее редакции и предшествующие ей летописные своды // Исторические записки. 1948. № 25; Шахматов А.А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908 и др. ¹²⁹ Пронштейн А.П. Источниковедение в России. Эпоха феодализма. Ростов-на-Дону, 1989. С. 188.

равданно уравнивалась с нападками на авторитет государства. Одновременно указывалось, что историк своей критикой с помощью сторонников внес значимый вклад в прогресс исторической науки. Историографы XIX в. часто интерпретировали это как борьбу между "патриотической" и "научной" историей, хотя еще СМ. Соловьев указывал на поверхностность подобного подхода.

Авторы XX в. чаще всего обращали внимание на соотношение официально-охранительной, дворянской и буржуазной историографических традиций. Традиционное в XX в. деление этапов развития исторической науки на феодальный, буржуазный, революционно-демократический не вполне продуктивно. Выделение дворянской, монархической, разночинской, прогрессивной историографии также не всегда приносило реальную пользу для верного понимания сути происходивших в исторической науке процессов. Особенно хорошо это заметно на примере "скептической школы". В разное время под пером разных авторов она становилась то "прогрессивной", то "реакционной", то "нигилистической", то "буржуазной" но материала для более верного понимания этого историографического явления не прибавлялось. Лишь в последние годы стали появляться работы, в которых наблюдается отказ от подобных дефиниций.

Представляется, что историографический анализ подтверждает актуальность и своевременность выбранного нами подхода - искать особенности научных построений "скептиков" в первую очередь в сфере развития университетской и академической исторической традиции.

Кроме того, в историографии чаще всего использовалась лишь печатная традиция, связанная со "скептической школой". Привлечение широкого круга архивных источников позволяет ставить вопросы формирования и функционирования исторических взглядов скептиков в первой половине XIX в. не только на новом этапе теоретического развития отечественной исторической науки, но и во многом на новой источниковой базе, что можно увидеть по обзору источников.

Источниковая база исследования.

Помня, что историографический факт "всегда несет историографическую новизну", при анализе историографических источников важно проследить процесс формирования новых идей, концепций. Не менее важным, по мысли Н.В. Иллерицкой, "оказывается и бытование высказанных идей, т.е. то, как их воспринимала современная им наука"¹³⁰.

Главную группу источников, которые стали основой проведенного исследования составили научные и учебные работы историков. Это рукописные и опубликованные труды представителей "скептической школы" в самых разных формах от рецензий, отзывов, ответов на критику, набросков, статей в периодике, конспектов лекций, до рассуждений, студенческих курсовых и дипломных сочинений, трактатов, диссертаций и монографий¹³¹. На первом месте по значимости для нас стоят труды самого М.Т. Каченовского. Их текстологический анализ позволил проследить последовательные изменения в нескольких редакциях двух его главных трактатов "О кожаных деньгах" и "О Русской Правде" и уточнить точку зрения ученого по самым важным вопросам древнерусской истории. В поле* нашего зрения попали также более ранние статьи Каченовского (такие как: "Об источниках для русской истории", "Параллельные места в русских летописях", "Краткая выписка о первобытных народах, в России обитавших", "О судебных поединках", "Нечто о древней русской нумизматике", "От киевского жителя к его другу", "О медных дверях Софийского Собора в Новгороде", "Исторические справки об Иоанне, Екзархе Болгарском" и др.), которые позволили детально выявить истоки формирования его "скептицизма" и проследить изменения в формировании теории "скептической школы". Кроме того, редакторские ремарки, примечания М.Т. Каченовского в "Вестнике Европы" позволили уточнить его полити-

¹³⁰ Иллерицкая Н.В. Историко-юридическое направление в русской историографии второй
половины XIX века. М., 1998. С. 14.

¹³¹ "В жизни ученого и писателя главные биографические факты - книги, важнейшие собы
тия - мысли", - отмечал В.О. Ключевский. См.: Ключевский В.О. Сергей Михайлович Со
ловьев // Соловьев СМ. Сочинения. В 18 кн. М., 2000. Кн. ХХШ. С. 301.

ческие, социально-экономические взгляды и предпочтения.

Далее нужно указать на работы СМ. Строева "О пользе изучения отечественной истории в связи со всеобщей", "О недостоверности древней русской истории и ложности мнения касательно древности русских летописей", "О мнимой древности, первобытном состоянии и источниках наших летописей" и др., опубликованные как в периодике, так и отдельно. Эти работы второго по значимости автора "скептической школы" помогли не только более детально разобраться в сути построений "скептиков", их теоретических предпочтений, но и проследить развитие скептической теории во второй половине 1830-х гг. Кроме того, научная полемика, которая велась СМ. Строевым с М.П. Погодиным, позволяет увидеть глубину восприятия современниками идей "скептической школы".

Следует уточнить, что поскольку большинство работ скептиков публиковались в периодических изданиях ("Вестник Европы", "Ученые записки Московского университета", "Телескоп", "Сын Отечества и Северный Архив", "Русский вестник" и др.), то данная источниковая группа совпадает с группой источников периодического характера. Именно в периодике мы находим трактаты учеников Каченовского, которые помогают уточнить и детализировать сущность теоретических и конкретно-исторических основ "скептической школы". При этом мы учитывали как ранние, так и более поздние работы. Это рассуждения, трактаты и статьи И. Беликова ("Некоторые исследования слова о полку Игореве"), Я.И. Бередникова ("Историко-статистическое описание Тихвинского Богородицкого мужского монастыря"), О.М. Бодянского ("Рассмотрение различных мнений о древнем языке северных и южных руссов", "О мнениях касательно происхождения Руси"), Т. Ваги ("Баснословная история Польши"), В. Виноградова ("О скудости и сомнительности происшествий первого века нашей истории"), И.П. Войцеховича ("Краткое начертание теории изящных искусств"), М.С Гастева ("О вспомогательных науках для истории"), И.П. Ключникова ("О баснословном времени в российской истории"), И. Кожи-

на ("О главной цели похода Владимирова под Корсунь"), М. Перемышлев-ского ("О времени и причинах вероятного переселения славян на берега Волхова"), Г. Прандунаса ("Причины падения России под иго татар и постепенное восстановление единовластия в оной"), Н.И. Сазонова ("Об исторических трудах и заслугах Миллера"), Н.В. Станкевича ("О причинах постепенного возвышения Москвы до смерти Иоанна III"), Н. Стрекал ова ("О сочинениях Болтина"), В. Шеншина ("О пользе изучения отечествен-ной истории в связи со всеобщей") и некоторых других авторов .

В периодических изданиях нас интересовали также рецензии и отклики на выходившие в первой половине XIX в. исторические сочинения (например, "История Русского Народа. Сочинение Николая Полевого. Том первый"; "Письмо П.С. Правдина к Н.А. Надоумку", Руссов СВ. "Замечания на Статью, в XIII, XIV, XV и XVI книжках Вестника Европы на сей 1829-й год, напечатанную под заглавием: Взгляд на Русскую Прав-ду" и др.), обзоры литературы 1820-х - 1834-х гг. (например, Полевой Кс. "Взгляд на два Обозрения Русской Словесности 1829 года, помещенные в Деннице и Северных Цветах"; Булгарин Ф.В. "Краткое обозрение русской литературы 1822 года"; "Обозрение книг, вышедших в России в 1833 году"; Капустин М.Н. "Указатель книг по русской истории, географии, статистике и русскому праву за 1849 г."¹³⁴ и др.), переводные статьи и материалы (например, "О Фихте, или о философии Немцов и французов", "Сравнение эпох гражданского бытия народов с четыремя возрастами человека", "О новейших системах метафизики в Германии", "Язык, баснословие и поэзия греков", "О феодальной системе в Европе", "О Римской Истории Нибура"¹³⁵ и др.).

Особо следует выделить работы авторов, которых нельзя считать

Подробные выходные данные сочинений этих авторов см. во 2-ой главе и в библиографическом списке диссертации.

¹³³ Вестник Европы. 1830. № 1; № 15 - 16; ОЗ. 1829. № 116.

¹³⁴ Московский телеграф. 1830. № 2; СА. 1823. № 5; Журнал министерства народного просвещения.
1834. № 5; Архив историко-юридических сведений, относящихся до России. М., 1854. Кн. 2. Ч. 2.

¹³⁵ Вестник Европы. 1814. № 10; 1816. №9; 1823. № 13; 1826. №2; 1829. № 19; 1830. № 17- 18.

представителями скептической школы , но в творчестве которых присутствует элемент "скептицизма". Это большие труды Н.С. Арцыбашева (в первую очередь, "Повествование о России", "О первобытной России и ее жителях", "Приступ к повести о русских" и др.) и его более мелкие статьи. А также многочисленные статьи и материалы П.М. Строева ("Несколько слов касательно рассуждения о судебных поединках", "Библиологический словарь и черновые к нему материалы", "Хронологическое указание материалов отечественной истории, литературы, правоведения, до начала XVIII столетия" и др.)¹³⁶.

Следует также отметить конспекты, неопубликованные кандидатские и магистерские сочинения учеников Каченовского, хранящиеся в РГАЛИ, ОПИ ГИМ, НИОР РГБ, ОР РНБ¹³⁷, позволившие уточнить понимание М.Т. Каченовским и его учениками, в том числе и не входящими в "скептическую школу", смысл, вкладываемый учителем в многие термины и понятия (например, "государство"), сущность сравнительно-исторического подхода и других методологических приемов в историческом исследовании.

Архивные материалы существенно дополняются рецензиями и заметками на труды "скептиков", биографическими и библиографическими сведениями о Каченовском, П.М. и СМ. Строевых и др., хранящимися в НИОР РГБ¹³⁸, РГАЛИ¹³⁹, ОПИ ГИМ¹⁴⁰. Большая часть этих материалов

Подробные выходные данные сочинений Н.С. Арцыбашева и П.М. Строева см. в пятой главе диссертации и в библиографическом списке.

¹³⁷ РГАЛИ. Ф. 2591. Попов П.А. Оп. 1. Е.х. 181. Каченовский М.Т. "Лекции по статистике";
Ф. 123. Гроты Я.К., К.Я., Н.Я. Оп. 1. Е.х. 144. Неустановленное лицо. "О составных началах и
направлении русской словесности в минувшем столетии и начале текущего"; НИОР РГБ. Ф. 66.
Карт. 3117. Каченовский М.Т. О народах, в России обитающих; ОР РНБ. Ф. 71. Бецкий И.Е.
№ 2. Бецкий И.Е. История славянских языков и литератур. Лекции проф. М.Т. Каченовского
в Московском университете 1838 г. Анализ студенческих работ, хранящихся в ОПИ ГИМ
(Ф. 132. Коллекция П.И. Щукина) впервые сделан Ф.А. Петровым в книге "Российские уни
верситеты в первой половине XIX века" (Кн. 1 - 2. М., 1998; Кн. 3. М., 2000).

¹³⁸ Ф. 233. Полторацкий С.Д. Карт. 29. Е.х. 23. Каченовский. Био-библиографические замет
ки и статьи о нем. 1807 - 1842.

¹³⁹ Ф. 4. Альбицкий К.П. Оп. 1. Е.х. 2; Биографические сведения о М.Т. Каченовском; Ф. 87.
Барсуковых Н.П. и А.П. Оп. 1. Е.х. 7; Ф. 191. Оп. 1. Е.х. 1644. Статьи и заметки о Строеве
Павле Михайловиче и др.

¹⁴⁰ Ф. 280. Погодин М.П. Оп. 1. Е.х. 5; Ф. 17. Уваров С.С. Оп. 2. Е.х. 3.

еще не была введена в научный оборот, что позволило уточнить многие моменты биографий скептиков, отношение к ним потомков, коллекционеров-собирателей. В том числе стало возможным проследить понимание во второй половине XIX в. содержание скептицизма первой половины XIX в. не только в научной традиции, но и в общественном сознании.

Сюда же мы отнесли работы историков-предшественников и историков-современников. Среди них важнейшее значение имеют "Примечания на Историю древния и нынешния России г. Леклерка" и "Критические примечания генерал-майора Болтина на первый [=второй] том Истории князя Щербатова" И.Н. Болтина; "История государства Российского" Н.М. Карамзина; "Древнейшее право руссов" И.-Ф.-Г. Эверса; "История русского народа" Н.А. Полевого и др. Эти работы стали историографической основой, на которой развивались исторические построения "скептиков" и которые оказали непосредственное влияние на формирование их позиции. Кроме того, сами скептики, высказывая отношение к этим трудам, часто проявляли свое понимание многих теоретических и конкретных проблем русской истории.

К этой же группе источников можно отнести труды противников "скептической школы" в самых разных жанрах - от журнальной статьи до монографии. Это работы М.П. Погодина ("О достоверности древней русской истории", "О первобытном виде и источниках Несторовой летописи", "Нестор. Историко-критическое рассуждение о начале русских летописей", "Исследования, замечания и лекции о русской истории", "Взгляд на русскую историю"), П.Г. Буткова ("Оборона летописи русской, Несторовой, от навета скептиков", "О финских словах в Русском языке и о словах русских и финских, имеющих одинакое знаменование" и др.), Н.А. Иванова ("Россия в историческом, статистическом, географическом и литературном отношениях", "Общее понятие о хронографах и описание некоторых списков их", "Краткий обзор русских временников", "О необходимости содей-

ствия философии успехам отечественного просвещения" и др.) . Работы антискептиков помогли не только глубже уяснить отношение к основным положениям "скептической школы" современной им исторической науки, но и лучше понять некоторые моменты скептической теории, а также степень распространения их идей в России в 1840-х гг.

Далее следует указать научные труды историософского, конкретно-исторического характера классиков исторической науки и философии, в первую очередь европейских, - А.-Л. Шлецера ("Нестор"), Б.-Г. Нибура ("Римская история"), Ф.-В. Шеллинга ("Система трансцендентального идеализма", Г.-В.-Ф. Гегеля ("Философия истории"), И.-Г. Шлегеля ("Идеи к философии истории человечества") и др.¹⁴² которые помогли глубже понять степень влияния европейской науки на формирование исторической концепции "скептической школы".

К источникам частично можно отнести также историографические труды XIX в.: обобщающие монографии, статьи, лекционные курсы, отдельные лекции, фрагменты, наброски, варианты, черновики и другие разнохарактерные историографические материалы, в которых часто встречаются оценочные высказывания. Особенно это касается близких к "скептической школе" по времени текстов И.Н. Среднего-Камашева, А.З. Зиновьева, А.Ф. Федотова, В.В. Григорьева, Н.Г. Устрялова¹⁴³ и других авторов, в том числе и тех, о которых мы писали в историографическом обзоре.

Важной группой источников стали публикации исторических источников первой трети XIX в. такие, как "Софийский Временник или Русская

Подробные выходные данные см. в четвертой главе диссертации и в библиографическом списке.

¹⁴² Подробные выходные данные см. в библиографическом списке.

¹⁴³ Средний-Камашев И.Н. Взгляд на историю, как на науку // BE. 1827. № 4, 19 - 22; Зи
новьев А.З. О начале, ходе и успехах критической российской истории. М., 1827; Федо
тов А.Ф. О главнейших трудах по части критической русской истории. М., 1839; Григорь
ев В.В. О куфических монетах VIII, IX, X и отчасти VII и XI века // Записки Одесского Общест
ва истории и древностей. Одесса, 1844. Т. 1; Устрялов Н.Г. О системе прагматической русской
истории. СПб., 1836 и др.

Летопись с 862 по 1534 год" (1820) и других , которые помогли уяснить суть источниковедческих подходов, существовавших в это время и увидеть источниковедческий фон, на котором развивались взгляды представителей "скептической школы".

Далее (и по значению и по количеству) следуют личные повествовательные источники. Это эпистолярные источники, в том числе и эпистолярные комплексы, мемуары, дневники, воспоминания, автобиографические записки, связанные не только с М.Т. Каченовским и "скептической школой", но и с близкими к ученым лицами. Часть переписки Каченовско-го опубликована¹⁴⁵. Во многом эти письма освещают вопросы редакторской и учебной деятельности историка. Неопубликованная переписка Ка-ченовского разбросана по различным архивохранилищам. Среди наиболее важных писем укажем на переписку ученого с женой - А.Х. Каченов-ской¹⁴⁶, с В.М. Перевощиковым¹⁴⁷, целый комплекс писем В.А. Жуковскому¹⁴⁸, отдельные письма М.П. Погодину, С.С. Уварову и др. Эти материалы помогли глубже понять феномен личности М.Т. Каченовского, уточнить многие биографические коллизии, выяснить особенности его работы как редактора, журналиста, литератора и, как следствие, предпосылки формирования его скептической теории. В частности, по этим источникам прослеживается стремление Каченовского, как редактора, с самых первых лет издания "Вестника Европы" большое внимание уделять научным публикациям и борьбе с новыми литературными течениями.

Законы великого князя Иоанна Васильевича и Судебник царя и великого князя Иоанна Васильевича, с дополнительными указами. Изд. Константином Калайдовичем и Павлом Строевым. М., 1819; Летопись Нестерова по древнейшему списку мниха Лаврентия. Издание Профессора Тимковского [Р.Ф.], прерывающееся 1019 годом. М., 1824; Калачов Н.В. Текст Русской Правды на основании четырех списков разных редакций. М., 1846 и др.

¹⁴⁵ Из неизданной переписки В.А. Жуковского // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1979 год. Л., 1981. (Здесь опубликованы 6 писем Каченовского Жуковскому и 2 Жуковского - Каченовскому из собрания ИРЛИ); Два письма М.Т. Каченовского к Н.И. Гнедичу // РА. 1868. № 6; Письма М.Т. Каченовского к Н.Ф. Грамматину // Библиографические записки. 1859. Том П. № 8; Письма М.Т. Каченовского В.В. Измайлову // Московское обозрение. 1877. № 19; Письма М.Т. Каченовского к Ф.В. Булгарину (1823- 1824) //PC. 1903.№ 12. ¹⁴⁶РГАЛИ. Ф. 1251;НИОРРГБ. Ф. 93.

¹⁴⁷ РГАЛИ. Ф. 46.

¹⁴⁸ ИРЛИ. Ф. 244.

Среди переписки "скептиков" следует особо выделить эпистолярные комплексы СМ. Строев - П.М. Строев, а также Я.И. Бередников — П.М. Строев¹⁴⁹, которые помогли уточнить многие биографические и личностные характеристики представителей "скептической школы", их исторические взгляды. Из "нескептической" переписки, как опубликованной, так и нет, содержащей интересные оценки и высказывания по поводу "скептиков", укажем на переписку А.Н. Попова¹⁵⁰, И.И. Дмитриева, М.П. Погодина, П.М. Строева, И.М. Снегирева¹⁵¹. Эти источники содержат богатый фактический материал и позволяют уточнить многие оценки современников, даваемые "скептической школе", и, следовательно, глубже разобраться в ее исторических построениях.

Среди мемуарных источников следует отметить автобиографию А.Л. Шлецера¹⁵², позволившую уточнить некоторые моменты, повлиявшие на возникновение "скептицизма" в России. Важное значение имеет дневник М.П. Погодина, хранящийся в НИОР РГБ¹⁵³ и во многих фрагментах опубликованный Н.П. Барсуковым в многотомнике "Жизнь и труды М.П. Погодина", содержащий интересные характеристики М.Т. Каченовского и "скептической школы", поскольку целью его ведения была саморефлексия.

Опубликованные воспоминания студентов Московского университета позволили точнее охарактеризовать личности Каченовского и других представителей "скептической школы", манеру ведения профессором учебных занятий¹⁵⁴. Воспоминания И.М. Снегирева, Ф.Г. Солнцева, Д.Н. Свербеева, СМ. Соловьева, И.И. Дмитриева, М.А. Дмитриева, Ф.И. Бус-

^иу НИОР РГБ. Ф. 291. ¹⁵⁰ОПИГИМ.Ф. 231.

¹⁵¹ РГАЛИ. Ф. 373. Оп. 1. Е.х. 326 (письма П.М. Строева М.П. Погодину); НИОР РГБ. Ф. 291.
Карт. 2250. Е.х. 27 (письма М.П. Погодина П.М. Строеву); Письма разных лиц к Ивану Иванови
чу Дмитриеву. М., 1867; Письма к М.П. Погодину из славянских земель. М., 1879. Вып. I - П; М.,
1880. Вып. Ш; Письма Д.И. Хвостова к М.П. Погодину // Лица: Биографический альманах. М.;
СПб., 1993. Вып. 2; Письма И.М. Снегирева к В.Г. Анастасевичу. СПб., 1892.

¹⁵² Общественная и частная жизнь Августа Людвига Шлецера, им самим описанная. СПб., 1875.

¹⁵³ НИОР РГБ. Ф. 231. Р. 1. Карт. 30. Е.х. 1 и др.

¹⁵⁴ См., например: Московский университет в воспоминаниях современников: Сборник /
Сост. Ю.Н. Емельянов. М.: Современник, 1989.

лаева, А.И. Герцена и других авторов позволили нам нарисовать комплексный портрет не только Каченовского, но и других представителей "скептической школы", увидеть их неповторимые личностные черты и оценить уровень профессионализма.

Наибольший интерес для понимания личности историка представляют воспоминания И.И. Давыдова и сына М.Т. Каченовского - В.М. Каченовского. В некрологе Давыдова мы видим развернутую характеристику деятельности и личности Каченовского по следующей схеме: биографический очерк; литературные заслуги; учебные и научные заслуги; заслуги как человека и гражданина. Серия мемуарных статей сына позволила увидеть "великого скептика" не только в университетской аудитории, в редакции журнала, в деловой поездке, но и в домашней семейной обстановке в качестве мужа, отца, наставника¹⁵⁶. Причем, поскольку эти наблюдения были сделаны прямым свидетелем и участником многих событий, постольку во многих фрагментах можно восстановить диалоги Каченовского с учениками, коллегами, домочадцами и прямую речь профессора.

Важное значение имеют статьи "Биографического словаря профессоров и преподавателей Императорского Московского университета" (помимо указанной статьи СМ. Соловьева о Каченовском особый интерес

Дневник Ивана Михайловича Снегирева. М., 1904 - 1905. Т. I - II; Моя жизнь и художественно-археологические труды. Рассказ академика Ф.Г. Солнцева // PC. 1876. Т. XV - XVI. №2-6; Записки Дмитрия Николаевича Свербеева. М., 1899; Соловьев СМ. Мои записки для детей моих, а если можно, и для других // Соловьев СМ. Сочинения. В 18 кн. М., 1995. Кн. XVIII; Взгляд на мою жизнь. Записки действительного тайного советника Ивана Ивановича Дмитриева. М., 1866; Дмитриев М.А. Мелочи из запаса моей памяти. М., 1869; Он же. Главы из воспоминаний //Лица: Биографический альманах. М.; СПб., 1995. Вып. 6; Буслаев Ф.И. Мои досуги. М., 1886; Он же. Мои воспоминания. М., 1897; Герцен А.И. Былое и думы // Герцен А.И. Собр. соч. в восьми томах. М., 1975. Т. IV - VII.

¹⁵⁶ Давыдов И.И. Некрология [М.Т.Каченовский] // Речи, произнесенные в торжественном собрании Императорского Московского университета. 1842 г. М., 1842; Каченовский В.М. Михаил Трофимович Каченовский. К очерку Н.П. Барсукова // PC 1890. № 6; Он же. Михаил Трофимович Каченовский. По биографическим трудам Соловьева, Погодина, Давыдова, Кавелина и личным воспоминаниям. М., 1892. В.М. Каченовский в своей публикации специально отмечал, что некролог И.И. Давыдова "имеет особенное значение для будущего биографа моего отца уже потому, что автор его, И.И. Давыдов, был близким к отцу моему человеком, он был восприемником сестры моей, еще здравствующей поныне, Анны Михайловны Козинер, вдовы доктора и, конечно, знал его как человека и семьянина лучше, чем другие его биографы". См.: Каченовский В.М. Михаил Трофимович Каченовский. К очерку Н.П. Барсукова. С. 685 - 686.

здесь представляет автобиофафия М.П. Погодина, написанная в форме противопоставления собственных исторических взглядов с выкладками "скептиков", автобиофафия П. Редкина)¹⁵⁷ и другие подобные издания¹⁵⁸. Обращение к источникам личного происхождения позволило выявить некоторые скрытые процессы, происходившие в "скептической школе".

Необходимо также отметить многочисленные художественные повествовательные письменные источники: рецензии, литературные обзоры, художественные тексты историков, которые помогают уточнить личностные характеристики и которые указаны нами в общем библиофафическом списке.

Среди документальных источников можно выделить статистические и канцелярские. Это, в первую очередь, архивные материалы, хранящиеся в ЦГИАМе, в фонде Московского университета (Ф. 418): послужные списки чиновников Московского университета (Оп. 249¹⁵⁹, 250¹⁶⁰, 486¹⁶¹ и др.), протоколы заседаний Совета университета (Оп. 4, 6, 9, 11¹⁶² и др.), распоряжения, постановления по Московскому учебному округу (Оп. 75, 81, 134, 135, 173 и др.), деловая переписка, учебные профаммы и от-

Биографический словарь профессоров и преподавателей Императорского Московского университета. М., 1855. Ч. 2.

¹⁵⁸ Биографический словарь профессоров и преподавателей императорского Казанского универ
ситета. (1804 - 1904). Казань, 1904. Ч. I - II; Биографический словарь профессоров и преподава
телей императорского Юрьевского, бывшего Дерптского, университета, за сто лет его существо
вания (1 802 - 1902). Юрьев, 1902. Т. I - П и др.

¹⁵⁹ Д. 23. Журнал заседаний Совета М.У. 1835; Д. 25. Протоколы заседаний совета Ун-та 1837 г.;
Д. 28. Журналы Совета М.У. 1840.

¹⁶⁰ Журналы заседаний Правления.

¹⁶¹ Д. 8. Формулярные списки чиновников Императорского Московского университета за
1817 год; Д. 21. Формулярные списки чиновников. 1818; Д. 215. Формулярные списки о
службе и достоинстве профессоров, преподавателей и чиновников по учебной части Импе
раторского Московского университета. 1837 год; Д. 220. Формулярные списки о службе и
достоинстве профессоров, преподавателей и чиновников по учебной части Императорского
Московского университета. 1838 год; Д. 225. Формулярные списки чиновников. 1839; Д.
231. Формулярные списки о службе и достоинстве профессоров, преподавателей и чиновни
ков по учебной части Императорского Московского университета на 1840Й год; Д. 236.
Формулярные списки чиновников. 1841; Д. 241. Формулярные списки о службе и достоин
стве господ профессоров, преподавателей и чиновников по учебной части Императорского
Московского университета. 1842.

¹⁶² Протокол заседаний совета Ун-та 1835 г.; 1837; 1840; 1842.

¹⁶³ Училищный комитет. 1796- 1917; Канцелярия Совета. 1795 - 1831; 1837; 1842.

четы (On. 477 и др.). Укажем также другие источники, хранящиеся в ЦГИАМе: материалы канцелярии попечителя Московского учебного округа (Ф. 459)¹⁶⁵; материалы Московского комитета по делам печати (Ф. 31¹⁶⁶) и др. Эти документы дают богатый материал для характеристики не только служебной деятельности персоналий, но и личностных моментов. Вместе с послужными списками они дают полное представление о служебной карьере М.Т. Каченовского, М.С. Гастева, М.П. Погодина и других участников полемик, а также о месте и роли "скептической школы" в Московском университете.

Послужные списки, например, как правило, имеют следующие разделы: "Чин, имя, фамилия, должность им отправляемая, сколько от роду лет и какого вероисповедания?"; "Из какого звания происходит?"; "Есть ли за ним, за родителями его, или когда женат за женою, недвижимое имение?"; "Когда в службу вступил, и оной какими чинами, в каких должностях и где происходил, также не было ль каких отличных по службе деяний, и не был ли особенно, кроме чинов, чем награжден, и в какое время?"; "Годы, месяцы и числа"; "В походах против неприятеля и в самих сражениях был, или нет, и когда именно?"; "Не был ли в штрафах и под судом, и если был, то за что именно, когда и чем дело кончено?"; "К продолжению статской службы способен и к повышению чина достоин, или нет, и почему?"; "Не был ли в отпусках, и если был, то когда именно, на сколько времени, и являлся ли на срок к должности?"; "Не был ли в отставке с награждением чина, или без оного, и когда?"; "Женат ли, имеет ли детей, кого

Д. 25. Переписка Совета Московского Университета с отделением словесных наук за 1837 г.; Д. 26. Переписка Совета Московского Университета с 1 отд. филос. ф-та по учеб. вопр. за 1838 г.; Д. 26а. Переписка Совета Московского Университета с 1 отд. филос. ф-та по учеб. вопр. за 1839 г.; Д. 27. Переписка Совета Московского Университета с 1 отд. филос. ф-та по учеб. вопр. за 1841 г.; Д. 28. Переписка ректора и совета с 1 отд. филос. ф-та по учеб. вопр. за 1842 г.

¹⁶⁵ Оп. 1. Канцелярия. Т. 3. 1828 - 1835; Оп. 2. Т. 1.1 стол. 1836-1860 гг.; Оп. 3. Т. 1. II стол.
1836 - 1896; Оп. 11. Канцелярия I - IV столы. Е.х. 19. Выписки из журналов заседаний Со
вета Московского университета. 1840; Оп. 18. 1825 - 1917. Е.х. 2. Протоколы заседаний
1835 - 1839; Оп. 20. Протоколы заседаний Совета. 1833 - 1916.

¹⁶⁶ Московский комитет по делам печати.

именно, каких лет, где они находятся и какого вероисповедания? . Подобная схема, особенно когда мы имеем документы за несколько лет, позволяет детально проследить все коллизии биографий наших героев.

Отдельные канцелярские источники (например, послужные списки) хранятся в РГАЛИ (Ф. 1251) и других центральных архивах.

К изобразительным источникам можно отнести зрительный ряд: портреты ученых, литераторов, общественных деятелей, гравюры, фотографии и т.п., хранящиеся как в архивах¹⁶⁸, так и опубликованные¹⁶⁹.

Все как нарративные, так и изобразительные источники, непосредственно связанные с темой диссертационного исследования и используемые в диссертации, хранятся в фондах центральных архивов (РГАЛИ, ЦГИАМ и др.); в отделах рукописей Российской государственной библиотеки, Российской национальной библиотеки; в рукописном отделе Института русской литературы; в отделе письменных источников Государственного исторического музея или опубликованы отдельно, а также в периодических изданиях XIX в.: "Вестнике Европы", "Московском Телеграфе", "Московском Вестнике", "Ученых записках Московского университета", "Телескопе", "Журнале министерства народного просвещения", "Сыне Отечества", "Русской Старине" и др., либо представлены в литографированном виде.

Отдельно следует указать в качестве комплексных опубликованных источников "Жизнь и труды П.М. Строева" и монументальный многотомник "Жизнь и труды М.П. Погодина" Н.П. Барсукова, являющихся по сути хроникой событий первой половины XIX в. Автор опубликовал здесь огромное количество самых разнообразных источников, относящихся, в т.ч. и к представителям "скептической школы".

Некоторые архивные фонды периодических изданий, эпистолярные материалы в ряде других архивов страны и ближнего зарубежья в силу объ-

¹⁶⁷ ЦГИАМ. Ф. 418. Оп. 486. Д. 215.

168 ргддрї ф 191. Оп. 1. Е.х. 3479. Портреты государственных и общественных деятелей,
ученых, поэтов, писателей и др. Гравюры. Фотографии; Ф. 373. Оп. 2. Е.х. 18. Фото и порт
рет Погодина М.П. и др.

¹⁶⁹ Например, в издании: Каченовский В.М. Михаил Трофимович Каченовский. М., 1892 и др.

ективных причин оказались недоступными: Государственный архив Татарстана (фонды Казанского университета, Иванова Н.А.), Институт литературы (ИЛ) АН Украины (Ф. 99), ЦГИА Украины (Ф. 849), Одесская ГНБ (Бо-дянский О.М.), ГА Одесской обл. (Ф. 158, 148).

Предметом диссертационного исследования стало изучение последовательного складывания, развития, схода с научной авансцены "скептической школы", а также анализ комплекса исторических и историографических сочинений ее авторов. С нашей точки зрения, понятие "скептическая школа" предполагает рассмотрение развития исторического знания по следующим общим направлениям:

Сомнение в отношении к источникам по ранней русской истории в смысле их древности и подлинности.

Сомнение в отношении к раннему историческому периоду русской истории вообще, появление идеи о периоде Киевской Руси, как о "баснословном периоде" русской истории.

Скептическое отношение к работам предшествующей историографии, где исторический процесс описывался с иных позиций.

Методология и методы исследования. В работе использовались общенаучные принципы и методы научного познания. При анализе научного наследия М.Т. Каченовского и его учеников, особенностей их историографического письма важным для нас стало следование принципу историзма, который предполагает оценку достижений ученых прошлого, исходя главным образом из контекста развития науки в целом. Необходимо учитывать особенности той эпохи, когда историки жили и творили, а также условия (окружение, сторонники, оппоненты, социальная, интеллектуальная, политическая, культурная среда) в которых формировались их идеи. Кроме того, в исследовании применялись такие классические методы историографии, источниковедения и текстологии, как проблемно-хронологический, истори-ко-сравнительный и антропологический. Через русскую историографию анализируются "общественные настроения" эпохи.

При интерпретации историографического факта нами учитывалось, что творчество предшественников явно или косвенно присутствует в мышлении последующих поколений исследователей "в переработанном и обогащенном виде, исходя из новых требований, предъявляемых к науке"¹⁷⁰.

Большое значение для нас имел подход к изучению истории русской историографии (постановка специальных исследовательских проблем методологического характера: предмет, задачи, периодизация истории исторической науки, историографические направления в их историческом развитии), удачно примененный Р.А. Киреевой в серии монографий и статей¹⁷¹. В диссертации использовались некоторые аспекты методологии истории, историографического источниковедения, вспомогательных исторических дисциплин, текстологии.

Цель и задачи работы. В истории исторической науки большое значение имеют не только конечные результаты, к которым приходили ученые, но и сам исследовательский процесс складывания исторических концепций, варианты и разночтения научных построений. Поскольку изложение основного содержания работ авторов "скептической школы" уже предпринималось ранее, целью нашей работы является: определение роли, места, значения творчества М.Т. Каченовского и "скептической школы" в истории отечественной исторической науки на основе реконструкции теоретических позиций представителей "скептической школы", восстановления картины древнего периода русской истории по основным положениям "скептиков", выявления особенностей их взглядов на исторический процесс.

¹⁷⁰ Зевелев А.И. Методология и метод в историографическом исследовании // Проблемы
истории русского общественного движения и исторической науки. М, 1981. С. 168.

¹⁷¹ Киреева Р.А. В.О. Ключевский как историк русской исторической науки. М., 1966; Она
же. Изучение отечественной историографии в дореволюционной России с середины XIX в.
до 1917 г. М., 1983; Она же. К.Н. Бестужев-Рюмин и историческая наука второй половины
XIX в. М., 1990; Она же. Неопубликованные труды А.С. Лаппо-Данилевского по русской
историографии // История и историки. 1978. М., 1981; Она же. "Скептическая школа" в рус
ской историографической литературе дооктябрьского периода // Проблемы истории русско
го общественного движения и исторической науки. М., 1981; Она же. Враг ярлыков: Кон
стантин Николаевич Бестужев-Рюмин // Историки России. XVIII - начало XX века. М.,
1996; Она же. Историческая наука России в трактовке К.Д. Кавелина // История и историки.
2001. М, 2001 и др.

В соответствии с целью исследования, были поставлены следующие задачи:

Выяснить причины и условия возникновения, развития и схода с научной авансцены "скептической школы", охарактеризовать ее в целом, показав особенности;

Выявить на современном этапе развития исторической науки персональный состав "скептической школы";

Реконструировать биографию М.Т. Каченовского и некоторых его последователей, раскрыв особенности личностей и основные направления учебной и научной деятельности;

Определить структуру и тематическую направленность основных работ "скептической школы", выявив механизмы передачи способов и навыков научного изучения отечественной истории от М.Т. Каченовского к ученикам;

Выявить концептуальную составляющую трудов "скептической
школы", изучив ее теоретико-методологические основы;

Изучить и проанализировать конкретно-историческую, источниковедческую, историографическую составляющие работ "скептиков".

Сопоставить основные выводы "скептической школы" по конкретным историческим вопросам и проблемам критики источников с выводами историков XX в.

Важным стал и поиск ответов на вопросы: почему именно М.Т. Каче-новский обратился к разработке скептической теории в первой половине XIX в.? С кем он обсуждал свои идеи? Почему предпочитал, чтобы интересующие его исследовательские темы развивались учениками, а сам так и не создал полного, последовательного, концептуального труда по русской истории?

С нашей точки зрения, решение поставленных задач позволит воздать должное деятельности "ученых-скептиков", как авторов оригинальных сочинений и определить их роль и место в истории отечественной исторической науки.

Научная новизна. Широкое, комплексное изучение и введение в активный научный оборот большого массива не только опубликованных, но и рукописных трудов и материалов как самого М.Т. Каченовского и авторов "скептической школы" в целом, так и близких к ним историков, а также противников расширяет историографическую базу современной науки. Сделаны новые выводы о степени влияния на формирование теории "скептической школы" отечественной и европейской научной традиции на основе учета историографического фона эпохи, в том числе малоизвестных работ отечественных авторов, не переведенных на русский язык трудов европейских историков. В диссертации исследовано целое поколение историков, чье творчество редко попадает в поле зрения ученых. Впервые привлечен широкий круг архивных источников самого разного характера. На этой основе во многом пересмотрены господствовавшие до сих пор в отечественной историографии представления о взглядах Каченовского и его учеников на русский исторический процесс, показана роль "скептической школы" в современной ей историографической ситуации и в разработке теоретических основ новой исторической науки.

Практическая значимость. Материалы данной диссертации могут применяться преподавателями и студентами высшей школы в учебном процессе на исторических факультетах вузов при изучении общего и специальных курсов, на спецсеминарах по историографии отечественной истории. Работа представляет интерес для историков науки, источниковедов, обществоведов, науковедов.

Апробация результатов работы. Материалы и выводы диссертации были апробированы в выступлениях на международных, всероссийских, региональных и межвузовских конференциях; неоднократно обсуждались на заседаниях центра "Историческая наука России" ИРИ РАН; изложены в монографиях, учебных пособиях, статьях и тезисах научных докладов автора.

Элементы "скептицизма" в исторической науке XVIII - начала XIX вв

Любые научные теории необходимо рассматривать исходя из позиций историзма: с одной стороны, учитывая общий уровень развития науки данного периода, с другой стороны, прослеживая истоки и ближайшие последствия формирования данной теории. "Как хаотическое представлени научном достоинстве основных источников русской истории в XVIII веке должно было привести к строгому анализу Шлецера, - писал B.C. Иконни ков, - так идеалистическое воссоздание самой истории Карамзиным долж но было пробудить оппозицию в той среде, которая непосредственно при мыкала к критике Шлецера"1. А.С. Лаппо-Данилевский отметив, чтоесли в первые десятилетия XIX в. отечественная историческая наука "приобрела, наряду с критическим аппаратом, научно-литературный оттенок",, специ ально указал на то, что с 1830-х гг. она "обнаружила более сознательное стремление к цельному построению нашего прошлого, основанному ча стью на философских предпосылках, частью на началах строго научного исследования"2.

Одним из наиболее интересных отечественных историографических явлений 1830-х гг. как раз и стала "скептическая школа". Попробуем разобраться в истоках русского "скептицизма", нашедшего свое выражение в "скептической школе".

Ее авторы видели истоки своих воззрений в науке XVIII в. "Философия XVIII столетия, - отмечал, к примеру, Н. Стрекалов, - подыс-киваясь под законы схоластики, под ее условные формы, стремится все изведать опытом, вооружается скептицизмом (выделено нами — К. У.), отвергает в своих исследованиях синтез - и, с помощью одного анализа, как с анатомическим ножом, смело приступает к делу, излишне надеясь на свои силы. Это стремление до всего дознаться опытом, вне которого не признавать ничего, все разлагать аналитически - стремление, доведенное до крайности, сообщает этому веку отличительный характер, заслуживший ему справедливое название века разрушительного 2 . Действительно, именно в XVIII в. на основе рационалистического понимания исторического процесса и новых подходов в критике античных источников в европейской исторической науке возник ученый скептицизм. Еще в конце XVII в. в критике исторических источников французский историк Пьер Бейль, опираясь на философскую концепцию рационализма, пришел к элементам "скептицизма". В "Историческом и критическом словаре" Бейль, сопоставив разные источники, отметил существенные противоречия между ними и сделал "скептический" вывод о невозможности установить в них "рациональное" зерно.

"Скептицизм" в XVIII - нач. XIX вв. понимался как исследовательское направление, противоположное догматической философии и отрицающее либо возможность всякого познания (абсолютный скептицизм), либо возможность адекватного действительности познания (относительный скептицизм). Возникнув в Древней Греции (софисты), в новой философии скептицизм возродился в философских трудах Монтеня, Бейля, Юма, Канта в относительной версии и постепенно воспринимался европейской исторической наукой при разработке античной истории.

Центром критической работы над античными источниками в XVIII в. была "Академия надписей и изящных искусств", основанная в 1701 г. в Париже. В 1720-х гг. именно здесь развернулась дискуссия о достоверности "римской традиции", т.е. традиционных источников по истории Древнего Рима (Р. Пуйи, Н. Фрере). Но в полной мере скептическое отношение к историческим источникам вообще и к древнеримской традиции в частности впервые обосновал Луи де Бофор. В 1738 г. вышла его "Диссертация о недостоверности первых пяти веков римской истории" - специальная работа, в которой на основе тщательного изучения источников римской традиции (Тита Ливия, греческих легенд, надгробных речей, старинных песен, фамильных преданий), он сделал главный скептический исторический вывод XVIII в.: сведения Тита Ливия о древнейшем периоде римской истории недостоверны. А поскольку документы, касающиеся этого периода не сохранились, восстановить в новое время подлинный ход древнейшей римской истории невозможно. Именно Луи де Бофора можно считать основоположником "скептицизма" в европейской исторической науке.

Просветительская историографическая традиция была не столь категорична. Как показала Cynthia Whittaker, в XVIII в. влияние "критического духа просвещения" только усилило убежденность историков в необходимости самостоятельности4. Итальянский историк Дж. Вико при всем критическом и осторожном отношении к данным греческой и римской традиции предпринял попытку реконструкции "исторического ядра". Он исполь-зовал данные поэм Гомера "Илиада" и "Одиссея" для воссоздания жизни древних греков, восстановления исторической основы в легендах о прибытии Энея в Италию, о правлении римских царей. Однако Вико пришел к отрицанию историчности Гомера и считал, что "Илиада" и "Одиссея" написаны разными авторами и отделены друг от друга столетием. Он выступал против идеализации греческого общества гомеровской эпохи и подчеркивал его низкий, варварский уровень развития. Время составления гомеровских поэм Вико определял, исходя из экономического и культурного уровня изображенного в поэмах общества, и относил его к VIII в. до Р.Х.

Шарль Монтескье в "Рассуждении о причинах величия и упадка римлян" (1734) отмечал лишь идеализацию римской традиции в сочинениях Тита Ливия, искажения исторической действительности в текстах Све тония и Тацита, приводя сравнительный материал из разных источников.

М.Т. Каченовский: "скептик" на фоне эпохи (биография, деятельность и личность "великого скептика")

В современной науке особое место занимает антропологический подход в историографическом исследовании. Интерес отечественных историков к этой проблеме понятен. Как отметил А.Н. Сахаров, "мы пытались порой уложить взгляды обществоведов прошлого в прокрустово ложе схем, сколько для этого было придумано дефиниций, какой грандиозный понятийный аппарат был создан"1, между тем историки - живые люди, со своими характерами, взглядами, особенностями, странностями - зачастую исчезали из историографии.

Следует учитывать, что при изучении научной школы в первую очередь необходимо исследовать ее возникновение. А это, как считает СИ. Михальченко, "невозможно без обращения к биографии основателя, при этом особого внимания требует его деятельность как педагога" . Исследование научного наследия главы школы и его теоретических принципов позволит выявить методы исследования, переданные им ученикам. Кроме того, как указывала М.В. Нечкина, "понять историка и его творчество можно при одном непременном условии: анализировать как объективные, так и субъективные моменты его биографии, вплоть до его чувств, личных привязанностей, особенностей его психологического склада и т.д." .

Один из мемуаристов XIX в., ученик М.Т. Каченовского, К.П. Зеле-нецкий, писал в мемориальном очерке, что "в летописях критического обрабатывания нашей отечественной истории имя Каченовского занимает одно из первых мест, быть может еще неоцененных по достоинству". Автор не сомневался, что со временем, "мнения этого мужа получат настоящую цену и, если не будут приняты и распространены, то будут поняты, послужат основанием новым учениям, более зрелым и отчетливым, и принесут таким образом прекрасные плоды"4. Зеленецкий особенно подчеркивал глубину и оригинальность учения историка. Но косвенно говорил и о неконкретности его идей. Последнее обстоятельство, по всей видимости, и стало главной причиной того, что не только идеи Каченовского не получили глубокой и всесторонней оценки в отечественной историографической традиции, но и личность этого человека до сих пор недостаточно изучена5.

Михаил Трофимович Каченовский - глава так называемой "скептической школы" в русской историографии - родился в г. Харькове 1 ноября 1775 г. Его отец - грек Трофим Демьянович Качони - уроженец маленького крымского городка Балаклава, где в XIX в. большинство жителей были греками. Женат он был на русской, но до конца жизни в формул лярных списках М.Т. Каченовского в графе "из какого звания происходит" стояла стандартная формула: "из греков"6.

Отец будущего "великого скептика" приписался в число мещан г. Харькова и открыл небольшую торговлю винами, но рано умер, оставив семью без средств. Мать отдала сына в Харьковский коллегиум, где, по существовавшей в это время традиции, ребенку при зачислении русифицировали фамилию, и он стал Каченовским.

Содержание образовательных программ в коллегиуме, несмотря на значительность влияния церковных предметов, было достаточно гуманитарным: здесь преподавались латинский и французский языки. Харьковский коллегиум, по словам Д.И. Багалея, был в XVIII - начале XIX вв. "духовной академией" Слободского края7. С этим учебным заведением связаны имена многих выдающихся деятелей науки, культуры, образования. Именно здесь Михаилу привили любовь к иностранным языкам, которую он пронес через всю жизнь, зная многие иностранные языки, древние и новые8.

Сын М.Т. Каченовского - В.М. Каченовский - писал о том, что характерной чертой учебных заведений того времени было практиковавшееся и в Харьковском коллегиуме поголовное сечение по субботам всех без исключения воспитанников. Ленивых секли - чтобы были более прилежны, а успевающих - на всякий случай. Этот педагогический прием Михаила не слишком стеснял: особенно отличившихся в учебе и поведении детей, к которым он относился, секли условно, формально поднимая и опуская розгу. Но подобный способ воспитания не мог не оставить следа в душе ребенка и сформировал, на наш взгляд, социальный комплекс, серьезно повлиявший на всю его последующую жизнь.

Однако, украинская исследовательница О.П. Семотюк пишет, что по свидетельству источников, принципы воспитания в Харьковском коллегиуме основывались на гуманистическом фундаменте. "Прежде всего нужно обратить внимание, - указывает автор, - на предоставленную возможность получать образование в коллегиуме всем слоям общества, т.е. на равноправие всех учащихся, что создавало благоприятные условия для развития демократических идеалов и воспитание у студентов чувства собственного достоинства и обоюдного уважения"9. Именно такой возможностью и воспользовался М.Т. Каченовский. Если о его демократических идеалах говорить вряд ли приходится, то психологический комплекс необходимости постоянно доказывать себе и окружающим право занимать собственную позицию, несомненно, уходит в годы обучения в Харьковском коллегиуме. В "Инструкции, составленной для инспекторов коллегиума с указанием их обязанностей" (1776 г.) один из пунктов гласил: "Учеников за провинность наказывать очень умеренно, рассматривая вину, не от гнева, со злости ... больше стараться исправлять их не столько наказанием, сколько напутствиями". Документ скорее декларировал отказ от физических наказаний и моральных унижений учащихся. (По этому поводу инспекторам советовали: "Не давать ученикам прозвищ ... не ругать непристойно, не называть канальями, бестиями, сукиными сынами и другими едкими словами"10). Реальность часто расходилась с гуманистическими декларациями.

Проблематика и периодизация основных работ. Общие теоретические вопросы

На первый взгляд в научном творчестве М.Т. Каченовского и "скептической школы" явно просматриваются не три, как принято считать в современной историографии, а четыре периода.

Первый период. Преобладание в творчестве Каченовского литературной деятельности и формирование общей критической позиции. Первоначальные исторические построения ученого были вполне традиционными. Это прослеживается по публикациям "Вестника Европы". М.Т. Каченовский был также занят работой над критическими статьями об "Истории Государства Российского" Н.М. Карамзина. В 1818-1819 гг., в "Письмах к другу от киевского жителя", критика не пошла дальше "Предисловия" и высказанных в нем методологических принципов. Художественности и морализирующим задачам Каченовский противопоставил научность, т.е. требование достоверности, выдвинутое в XIX в.: "Требую от историка, чтобы он показывал мне людей такими точно, какими они действительно были"1.

В рамках этого периода мы видим оформление литературной критики как особого жанра, отделение собственно исторической критики от литературоведческой. Уже на этом этапе формируются основы будущей "скептической школы" при обсуждении проблемы происхождения руссов. К 1815 г. относится помещение Каченовским первых студенческих работ в "Вестнике Европы", что придавало публичность научным и учебным спорам2. Историк увлекается идеями Эверса и склоняется к его точке зрения, принимая русь за хазар, т.е. за народ, пришедший с юга. Эта точка зрения была противоположной господствующей тогда идее норманнского проис- хождения государства, поддержанной М.П. Погодиным. Формировалось твердое убеждение Каченовского в необходимости всестороннего рассмотрения любых, даже нетрадиционных, научных гипотез. Этот подход стимулировал развитие научного знания, не всегда приводя к правильным конкретно-историческим выводам.

Первый период связан также с основательным и глубоким изучением всевозможных материалов, источников и данных по отечественной и славянской истории. Этот вводный период не имеет четких хронологических границ, поскольку Михаил Трофимович изучал доступные источники и историческую литературу на протяжении всей жизни.

Второй период. Оформление "исторического критицизма" под влиянием творчества крупнейшего историка второй пол. XVIII — нач. XIX вв. А.-Л. Шлецера. Преобладающее значение в научной работе Каченовского получило использование методики и подходов именно геттингенского критика. Продолжением работы Шлецера по изучению русской летописи стала специальная статья Каченовского "Параллельные места в русских летописях" (1809 г.). "Прошло уже более сорока лет, - писал историк, - как трудолюбивый профессор Август Шлецер показал, с чего начинать должно, приступая к сочинению Российской истории", но никто не продолжил работу по раскрытию исторических заимствований летописи Нестора, фольклорных легенд, занесенных в ее текст и т!п. Этот труд взял на себя Каченовский и его статья стала продолжением работы Шлецера. Именно здесь историк в качестве основной исследовательской задачи поставил переход к "высшей критике", к критике фактов, сообщаемых летописью, поскольку "доныне у нас мало о том заботились"3, слепо доверяя баснословным фрагментам летописи (таким как поход князя Олега на Царьград, месть княгини Ольги древлянам и т.п.

Многочисленные воспоминания выпускников Московского университета свидетельствуют, что в 1830-х гг. при чтении курса отечественной ис- тории и статистики профессор целое полугодие посвящал разбору "Нестора" Шлецера. Как считал К.Н. Бестужев-Рюмин, Шлецер как бы объединял Погодина, Каченовского, Соловьева: "Из чтения Шлецера вырос Каченовский, совершенно противоположный Погодину, а из него Соловьев - генеалогия характерная для уяснения взаимного отношения этих писателей"4. По сути тот же тезис повторил А.Н. Пыпин: первым руководителем Каченовского "был Шлецер, высоко им ценимый"5. Так что влияние геттингенского ученого на формирование "скептической школы" преуменьшать нельзя, оно было более глубоким и продолжительным, чем принято думать.

В ряду русских историков XVIII в. на научное творчество М.Т. Каченовского существенное влияние оказали труды И.Н. Болтина, который одним из первых использовал историко-сравнительный метод. Кроме того, среди представителей научной исторической критики особо выделяются Г.-З. Байер, Г.-Ф. Миллер, И.-Г. Стриттер - это те имена, на которые дополнительно указывает сам Каченовский.

Н.С. Арцыбашев и его "особое мнение" в "Повествовании о России"

Значимую роль "скептицизм" играл в сочинениях Николая Сергеевича Арцыбашева (1773 - 1841), который в "Повествовании о России"1 исходил из необходимости тщательной проверки достоверности всех источников по ранней русской истории. К.Н. Бестужев-Рюмин в словарной статье об Арцыбашеве указывал, что историк жил в Цивильске, уездном городе Казанской губернии и еще в 1802 г. задумал "свой свод летописей" (т.е. "Повествование о России")2.

Когда в 1811 г. было опубликовано сочинение Арцыбашева "О первобытной России и ее жителях", ничто не предвещало в нем "скептика". В "Уведомлении" автор предупредил, что пишет "не для знатоков, но для тех, которым лета, упражнение, образ жизни и вкус не позволили заняться жестким наречием Нестора, тяжелыми беседами Байеров, Миллеров, Тунманнов, Шлецеров и пр. . Его первоначальной задачей стала популяризация, сведение воедино "истин", разбросанных по сочинениям отечествен-ных авторов . Нестора Арцыбашев назвал "первейшим истинным знатоком севера, отцом всего достоверного, что только дошло до нас о нем", единственным "путеводителем во мраках его народословия"4. Поэтому автор решил точно следовать летописи и разделил древнейшее население на три группы: "старожилы", "пришельцы словены", "пришельцы руссы".

Но уже в "Приступе к повести о русских" (1811г.) Арцыбашев был настроен несколько "скептически". Он вроде бы достаточно традиционно назвал призвание варягов одним из "важнейших переворотов в мире", поскольку "сперва край словенский, от прибывших в него русских, получил название Русский земли, потом мало по малу перешло оно на всех его товарищей и -родилась Россия". Русь, т.о., для историка - это норманны из Швеции, однако он оговорился, что "не смеет" утверждать, что "шведы и русские одно и то же", несмотря "на сильные доказательства людей почтеннейших".

Одновременно с этими достаточно традиционными выводами, Арцыбашев выразил сомнение, что три призванных варяга могли основать монархию, поскольку "три человека вдруг в одном политическом теле не могут быть самодержавны". К словам Нестора в данном случае нужно, по мнению автора, относиться с известной осторожностью, и "не должно брать в их нынешнем знаменовании", поскольку "царями назывались и главные наследственные чиновники древнего Лакедемона; но были ли они в существе цари?". В данном случае мы видим явный историзм в авторской позиции и влияние "грамматического" и "исторического" толкования А.-Л. Шлецера. Арцыбашев с сожалением писал, что договоры Руси с Византией X в. "более нежели сомнительны", их "неподлинность оставляет многие любопытные исторические задачи неразрешимыми и человековедение от того теряет". "Любопытных" Арцыбашев отослал к труду Шлецера5.

После цитат из "Нестора" Шлецера автор прибавил несколько своих "умствований, как ни ненадежны они". До Святослава, считал он, вполне могли быть несохранившиеся договоры Руси с Византией. Но летописец мог их и сочинить для "хвастливого поддержания славы своего народа", из-за "набожного усердия к вере" и "охоты к болтливости". К такому же роду сведений историк относил сведения летописи о мести Ольги древлянам, посольствах о вере к князю Владимиру. Но сам летописец не имел причин выдумывать тексты договоров и скорее всего "должен был взять их с какого-нибудь письменного памятника". К тому же множество норманнских имен в тексте договоров "делает опять сильную остановку в сомнении о действительности договоров" и норманнские имена, встречаемые там, автор назвал "самым сильным доказательством в пользу договоров".

Итоговый вывод таков. "Мне представляется, - писал Н.С. Арцыба-шев, - что все договоры русских язычников с греками, есть только одни заключенные Святославом. Необразованным переписчикам наших летописей пришло в голову отчизнолюбивое намерение прославить свой народ на счет истины, и - вот Олег под Царем градом, и - вот Игорь заставляет трепетать империю греческую. Чтобы не дать повода сомневаться о этих бреднях, надобно было подтвердить их каким-нибудь верным свидетельством: что может быть вернее подлинных слов договора? И вот договоры русских с греками при Святославе растягиваются на три стороны: одна часть их достается Олегу, другая Игорю, а самая малая остается при своем источнике. Переме-шанность в именах договаривающихся греческих императоров есть главное мое основание так думать. Впрочем, я отнюдь не смею никого уверять, чтобы предположение мое имело вес доказанной исторической истины"6.

В целом текст этого сочинения, по всей видимости, лег в основу "Повествования о России": сомнения в подлинности договоров являются центральными для автора и здесь, и там. И.И. Дмитриев мимоходом отметив, что "Приступ к повести о русских" является простым переводом "Шлецерова введения в российскую историю (позднее автор подхватил критический настрой М.Т. Каченовского против "Истории государства Российского" Н.М. Карамзина), подчеркнул несамостоятельность и вто-ричность исторической позиции Арцыбашева. Такой вывод не вызывает сомнения, но для нас интересно то, что похожими рассуждениями будут потом пестрить сочинения авторов "скептической школы".

В 1821 г. Арцыбашев опубликовал "скептическую" статью "О степени доверия к истории, сочиненной кн. Курбским"8. Скептицизм здесь конечно же косвенный, сводящийся к вопросам источниковедческой критики: автор попытался реконструировать внутреннюю позицию А. Курбского и высказал сомнение в его объективности, поскольку Курбский был заинтересованным современником и пытался усилить негативные характеристики Ивана IV. В продолжение этой темы в том же издании появилась статья Арцыбашева "О свойствах царя Иоанна Васильевича"9. Здесь автор скорее стоит на позициях историзма, а не скептицизма, пытаясь объяснить особенности характера царя, которого современники и потомки "провозгласили лютейшим тираном". Он это сделал "не для извинения пороков и не потому, чтоб они казались нам менее ужасными, а для объяснения истины"10. Именно Н.С. Арцыбашев одним из первых высказал сомнение в жестокости Ивана IV, объясняя стереотипное восприятие личности Ивана как жестокого тирана историографической мифологемой.

С 1821 по 1830 гг. под псевдонимом "Любороссов" Арцыбашев повел косвенное, но последовательное наступление на "Историю государства Российского" Н.М. Карамзина, помещая свои статьи в "Вестнике Европы", где опосредованно критиковал позицию историографа, поскольку рассматривал конкретные сюжеты русской истории из "Истории государства Российского" и трактовал их противоположным образом.

Похожие диссертации на "Скептическая школа" в исторической науке России первой половины XIX в.

Деятельность государственных структур по формированию духовной культуры армии императорской России (вторая половина XIX - начало XX в.) : историографическое исследованиеНовожилов В.Ю.

История России второй половины XIX - начала XX века в современной американской русистикеБичерова Наталья Сергеевна

Экономическое и социальное развитие России второй половины XIX - начала XX вв. в германоязычной историографии XX в.Дорожкин Андрей Геннадьевич

Межконфессиональные отношения X - XVI вв. в церковной историографии России середины - второй половины XIX вв. : по трудам архиепископа Филарета (Гумилевского) и митрополита Макария (Булгакова)Ларионов Алексей Эдиславович

Историография проблемы присоединения Туркестанского края к РоссииБрежнева Светлана Николаевна

Московская генеалогическая школа конца XIX - первой половины XX вв.Наумов Олег Николаевич

"Субъективная школа" в общественной мысли России последней трети XIX - начала XX вв.: Проблемы теории и методологии историиЛеонтьева Ольга Борисовна

Переписка Чичериных как источник по истории общественного сознания и культуры России второй половины XIX - начала XX вв. Наумов Евгений Юрьевич

Школы исследования русского летописания (XIX - середина XX вв.)Вовина, Варвара Гелиевна

Пермская школа историков-краеведов XIX-начала XX вв.Данилов Николай Филиппович