Содержание к диссертации
Введение
Глава I Идеи «новой» культурной истории в исследованиях американских русистов 31
1 Историческая антропология 33
2 История науки 58
3 Изучение российской благотворительности 65
Глава II Социальная история России второй половины XIX - начала XX в. в работах американских историков 84
1 « Новая» социальная история России 84
2 Изучение российского пореформенного крестьянства 92
3 Исследование социальных структур и профессиональной стратификации 112
Глава III Тендерная проблематика в американском россиеведении 140
1 От «истории женщин» - к тендерной истории 140
2 Изучение роли женщин в патриархальном мире 151
3 Женщины в образованном обществе 168
Заключение 192
Список использованных источников и литературы 197
- Изучение российской благотворительности
- Новая» социальная история России
- Исследование социальных структур и профессиональной стратификации
- Изучение роли женщин в патриархальном мире
Введение к работе
Происходящее переосмысление ключевых категорий отечественной исторической науки приводит к складыванию новой историографии. В связи с этим обращение к опыту зарубежных исследователей России, знакомство с иной традицией научного мышления приобретают особую актуальность. Важный аспект связан с проблемой выбора из многообразия теоретических и методологических подходов, перед которой оказались российские историки. Необходимо не просто иметь представление о множестве течений и направлений западной исторической науки, о новых способах работы с источниками, но и попытаться разобраться в них, понять, возможно, ли их применение при изучении российской истории. Потребность в сопоставлении собственных исторических взглядов с иной традицией научных исследований, усвоение ряда конструктивных подходов, конкретных наблюдений и оценок в отношении истории нашей страны еще более возрастают. Это обусловлено ростом интернациональных связей в исторической науке, необходимостью преодоления предвзятого отношения к зарубежной историографии. Взаимодействие отечественной и зарубежной историографии открывает простор для компаративного изучения исторических судеб России и Запада. Результаты, достигнутые зарубежными исследователями в изучении истории России, заслуживают самого пристального внимания.
История России второй половины XIX - начала XX века является предметом изучения не только у нас, но занимает значительное место, как в целом международной историографии, так и непосредственно, в американской. Как отмечает Майкл Дэвид-Фокс, императорская Россия, особенно период между "великими реформами" и революциями, в течение нескольких десятилетий находится в центре внимания американских ученых1. Американская историография является наиболее представительной по количеству специалистов и уровню подготовки кадров, по широте и
охвату проблематики в области русской истории . В течение последнего десятилетия в американской русистике наблюдаются некоторые изменения, что, несомненно, связано с событиями, произошедшими в странах Восточной Европы и России на рубеже 1980-90-х годов. До этого времени американская историография о России находилась под сильным воздействием политики "холодной войны", когда Советский Союз рассматривался как основной соперник Соединенных Штатов.
Изменившаяся роль Советского Союза после Второй мировой войны продиктовала необходимость создать в Америке крупные центры по исследованию российской и советской истории - при Гарвардском и Колумбийском университетах. Это был период особо пристального внимания к изучению истории России. Хотя, первые признаки зарождения интереса к России в американской исторической среде относятся еще к концу XIX века и связаны с именем профессора А. Кулиджа, который в 90-е годы XIX столетия начал читать в Гарварде лекции по русской истории. В 1920-1930-е годы эта дисциплина стала развиваться частично благодаря появлению и деятельности в Америке историков-эмигрантов из России — Михаила Карповича (Гарвард) и Георгия Вернадского (Иельский университет). Поворот к исследованию русской истории после Второй мировой войны широко финансировался правительством США и частными фондами, что дало толчок развитию программы по изучению России, хотя идеологические мотивы в известной степени диктовали их направленность. Правительство США ставило задачу подготовки не просто историков — специалистов по России, но кадров, пригодных на роль политических советников.
Особое значение приобрели в тот период вопросы политической истории - государственной власти, идеологии, истории дипломатии. Большинство американских исследований сосредоточилось на истории России позднеимперского, революционного и советского периодов, много работ было посвящено выяснению причин кризиса империи и победы
социалистического строя в СССР. Важным аспектом американской историографии русской истории являлось влияние тезиса об особом пути развития - попытки показать, насколько сильно Россия отличается от Западной Европы. В результате этого, с одной стороны, подчеркивались уникальность и своеобразие российского пути развития, но, с другой стороны, проводилось постоянное сравнение неудач России с идеализированным "западным" или "европейским" стандартом - проблеме, которая до сих пор играет важную роль в данной дисциплине.
В начале 90-х годов произошло переключение интереса американских русистов с политической истории. На них, в первую очередь, повлияли работы историков по европейской новой культурной и социальной истории, развитие тендерной проблематики. Наряду с происходившими методологическими изменениями у зарубежных исследователей появился доступ к государственным архивам СССР. Отмена ограничений на передвижение иностранцев позволила расширить архивную базу зарубежных исследований. С другой стороны, события, связанные с распадом СССР, вызвали к жизни ряд поправок и переоценок в исторической науке. В результате чего появился пласт литературы по истории императорской и советской России.
История России второй половины XIX - начала XX века продолжает оставаться важной отраслью американской русистики, находясь в центре внимания уже трех поколений американских исследователей русской истории. Поддержанию интереса к данному периоду способствовал также тот факт, что в Соединенных Штатах находятся крупнейшие библиотечные коллекции и архивные собрания документов, относящихся к России царской и революционной эпох, в частности, в Бахметевском архиве Колумбийского университета, Гуверовском архиве Стэндфордского университета, в библиотеке Конгресса в Вашингтоне, в отделе славянских языков Нью-Морской публичной библиотеки . Преобладание исследований по истории России рубежа XIX-XX веков также можно объяснить сравнительно
поздним складыванием россиеведения и отсутствием соответствующей исследовательской традиции, сложности доступа и прочтения источников по ранней российской истории.
Новое обращение к истории "старого режима" в России частично объясняется также нежеланием продолжать обычные, политизированные исследования советского периода. Как пишет Джейн Бурбанк, "Обратно от революции" - возможный лозунг тех историков, которым надоела политика "холодной войны".4 Не случайно, что уже в 1991 году потребовались коррективы в работе Исследовательского совета по общественным наукам США (SSRC) и национального фонда гуманитарных наук (NEH), ставших спонсорами нескольких конференций, на которых наметились новые научные направления исследований. Как отмечают У. Розенберг, Дж. Бурбанк, М. Дэвид-Фокс и др. этот период знаменовал собой время переключения интереса многих американских специалистов по России с критического исследования ключевых постреволюционных вопросов на пересмотр проблем позднеимперского периода5. Основную проблематику составили четыре группы вопросов: 1) собственно государство, его центральные и местные учреждения, его взаимосвязь с обществом; 2) связанные с этими вопросами проблемы "открытого общества" и особенно его формы и роль на протяжении двух последних десятилетий перед Первой мировой войной; 3) роль в обществе и социокультурные условия жизни российских женщин, анализ культурологии пола; 4) крестьянство и сельская Россия, выдвигавшая ряд сложных проблем - от изменения темпов аграрного производства до этнографии, политики и культуры деревни6.
Предметом исследования в настоящей работе являются современные американские исследования России второй половины XIX - начала XX века, поскольку на сегодняшний день именно Соединенные Штаты играют ведущую роль в зарубежном россиеведении. После 1991 года, не только в России, но и в США появилось значительное количество литературы, посвященной особенностям социальной и культурной истории России
указанного периода. В стране работают несколько тысяч славистов, в том числе исследователей императорской России, издаются специальные журналы, освещающие вопросы русской истории. Результаты, достигнутые американскими историками, заслуживают самого пристального внимания. В диссертации сделана попытка рассмотреть основные, наиболее перспективные направления современных американских исследований, посвященных истории России второй половины XIX - начала XX века. К ним относятся "новая" культурная история, социальная история и тендерная
проблематика.
Хронологические рамки исследования охватывают период с рубежа
1980-90-х до начала 2000-х гг. Верхняя хронологическая граница
характеризует начало нового этапа американской историографии в изучении
истории России второй половины XIX - начала XX века, когда под
влиянием изменений в Восточной Европе происходит формирование нового
образа России в сознании западного наблюдателя. Методы и проблематика
изучения новой и новейшей истории России больше подвержены влияниям
извне, не могут развиваться в изоляции от процессов, происходящих в
современном мире. Вторжение политических событий, изменение
м интеллектуального оснащения западной гуманитарной науки, которые
произошли в последнее десятилетие, повлияли также на развитие
россиеведения в США. Процесс этот продолжается и по сей день, но
американскими историками уже накоплен определенный опыт в написании
российской истории, который нуждается в обобщении. События,
произошедшие в Соединенных Штатах после 11 сентября 2001 г.,
продиктовали необходимость выделения нового периода в развитии
современной американской историографии, который следует рассматривать
отдельно.
ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЙ ОБЗОР
Советская историография, занимавшаяся изучением западной
литературы по русской истории, долгое время находилась "на переднем
плане идеологической борьбы". Большая часть работ зарубежных авторов,
если в них не выдвигались концепции максимально близкие взглядам
советских историков, подвергалась уничтожающей критике. На
зарубежную науку навешивались политические ярлыки "буржуазная" или "немарксистская", обвиняли ее в объективизме и подвергали нападкам, говоря о "кризисном состоянии империалистической науки". Все это приводило к отсутствию полноценного обмена между отечественной историографией и американской русистикой. Это . "критическое", "разоблачительное" направление в отечественной исторической науке на протяжении 1950 - 1980-х годов оставалось приоритетным7. Очевидно, что при таком подходе советской историографии изучение внутреннего развития западного россиеведения, эволюция концепций, изменение проблематики и смена поколений исследователей не представляли интереса.
Вместе с тем специалистов привлекала, главным образом, более востребованная советология и освещение ею тех проблем русской истории, в которых идеологическое противостояние было особенно острым, например, история русских революций. Что касается изучения дореволюционной России, то здесь главное внимание уделялось приоритетным для советской науки направлениям - экономической истории
и "классовой борьбе" . Работы, посвященные социокультурным проблемам, практически не появлялись.
В конце 1980-х годов в отечественной исторической науке наметились новые тенденции в отношении к западному россиеведению. В частности на страницах журнала "История СССР" появилась редакционная статья, призывающая историков отказаться от старого "критического" направления
к немарксистской историографии, признать важность существования разнообразных точек зрения9. А также ставились задачи изучения ее теоретических и методологических основ.
В связи с этим особую значимость приобретают труды российских историков, занимающихся проблемами осмысления новых задач историографии, отказа от старых идеологических интерпретаций, изучения методических приемов, применяемых в зарубежной исторической науке. Проблемы новейших подходов к изучению истории в современной западной науке рассматриваются в статьях Г.И. Зверевой и СИ. Жука 10. Работы М.М. Крома посвящены развитию антропологического подхода как важного направления зарубежной историографии11. Л.П. Репина демонстрирует влияние социологии на научные изыскания западных историков12. Эти две дисциплины - социальная история и антропология стали источником новых методологических подходов, особенно в американской и европейской истории. Ценность этих работ состоит в том, что они знакомят с новыми разработками западной науки, иной традицией научных исследований.
В отечественной исторической науке в последние годы появился ряд трудов, исследующих развитие американской исторической науки. В работах М.А. Бирмана, Н.Н. Болховитинова, В.Н. Козлякова были рассмотрены вопросы становления и развития американской русистики, деятельности русских историков-эмигрантов в США по праву считающихся основателями американского россиеведения . Попытка создать обобщенную картину американской славистики представлена в курсе лекций Е.В. Петрова1 . В работе подробно рассматривается организационная структура американского россиевеления. Выделяются основные этапы и периоды его развития. Однако, основное внимание уделяется изучению зарубежными историками вопросов советологии. Отдельная лекция посвящена Е.В. Петровым состоянию американской русистики после 1985 года. В качестве основной тенденции современного этапа славистики им
*' Й W W
выделяется общая направленность интересов американской исторической науки к истории России XIX - XX веков, подчеркивается развитие сравнительно новых областей исторических исследований в области социальной, новой культурной истории, и особенно культурологии пола. В целом, в работе Е.В.Петрова исследуется значительное количество трудов американских историков по советской и дореволюционной России, вышедших в свет в конце 80-х - начале 90-х годов.
Существует также ряд статей отечественных авторов, освещающих
/ отдельные направления американской русистики. Совместная работа СИ.
Жука и Дж. Брукса дает краткий обзор современной американской историографии о крестьянстве пореформенной России15. Статья освещает тему в несколько необычном для отечественной историографии аспекте -социокультурной истории. Анализируя труды американских исследователей, авторы выделили два ведущих направления при изучении внутренних структур крестьянской жизни - проблема рациональности и культурной самобытности в действиях крестьян. С этих позиций Жук и Брукс провели анализ трудов американских историков, вышедших в свет в 1980 - 90-е годы. В работе подчеркивается главная тенденция современной
^ американской историографии - обращение "к теме крестьянина как
активного субъекта в формировании своей культуры и своего духовного мира и как деятельного участника общественных перемен"16. Работу отличает аналитический характер, поскольку главное внимание уделяется выяснению того, как представлено крестьянство в трудах исследователей -традиционной консервативной силой или субъектом, способным на осмысленные рациональные поступки. Дж. Брукс и СИ. Жук показали изменения в проблематике исследований, произошедшие в последние десятилетия. Выделяется методологическая и источниковая основа некоторых рассмотренных ими работ. Однако, следует отметить, что оценка
Л|і с подобной позиции рационализма в деятельности русских крестьян не
позволяет отразить многие другие важные аспекты крестьянской жизни,
затронутые в работах американских историков, посвященных довольно широкому кругу проблем по социальной, политической, культурной и религиозной жизни пореформенной деревни.
Статья Г.Н. Ульяновой дает обзор американской историографии
российской благотворительности XVIII - начала XX века . Исследовательница пишет, что рассматриваемая проблема, несмотря на ее "научную и общественную значимость, не получила должного освещения в советский период, поскольку противоречила идеологическим установкам отечественной историографии"18. Отсюда подчеркивается особая значимость накопленной зарубежной литературы по проблеме. Автор проводит анализ конкретных исследований американских историков, созданных на рубеже 1980-1990-х годов. В статье также говорится о предпосылках изучения русской благотворительности в американской гуманитарной науке, обращается особое внимание на особенности исследовательских методов, разработанных американским историком К. Джорданом в 1950-е годы и успешно применяемых в дальнейшем изучении проблемы. По словам Ульяновой, анализ имеющейся литературы свидетельствует о глубокой проработке американскими исследователями некоторых частных аспектов истории русской благотворительности. Отмечается плодотворность подходов к анализу специфического российского материала. Однако, в статье подчеркивается фрагментарность этих исследований, что свидетельствует о начальной стадии разрабатываемого направления. В результате автор посчитал возможным ограничиться лишь обзором, избегая заключений об особенностях развития американской историографии проблемы, влияния новых течений культурной и тендерной истории, а также дальнейших перспектив в изучении темы. Подчеркивая научную значимость исследований американских историков, автор в тоже время уделяет достаточно скромное внимание теоретическим основам их трудов, в частности источниковой базе, общим концепциям и представлениям историков в области социальной
истории, предметом которой является исследования по русской филантропии.
Работы Н.Л. Пушкаревой, Л.П. Репиной, Е.Н. Цимбаевой знакомят с новыми категориями, теоретическими основами и методологией одной из самых молодых и интенсивно развивающихся в США исторических дисциплин - тендерной историей19. Особый интерес представляет работа Н.Л. Пушкаревой "Русская женщина: История и современность. История изучения "женской темы" русской и зарубежной наукой" . В книге дан анализ общих направлений тендерных исследований в России и за рубежом за два века, с 1800 по 2000 год. Наряду с другими странами рассматривается уровень развития этого направления в США. Представлена обширная библиография по теме.
1990-е годы стали новым этапом в развитии не только отечественной, .' но и зарубежной историографии. Этот период характеризуется обновлением и существенным подъемом исторической науки в США. В . Соединенных Штатах работает целая плеяда историков, труды которых, написанные с привлечением новых методологических подходов, приобрели широкое мировое значение21. Серьезные дискуссии развернулись сегодня за ' рубежом по поводу так называемой "ненормативной историографии", ориентированной на изучение различных форм социализации личности и смещение интересов на исследование ментального мира22. Сущность нового подхода и его применение при изучении русской истории отразил в своей работе Д. Хоффман . Автор отметил, что новое направление позволяет расширить проблематику россиеведческих исследований. В работе охарактеризованы новые нетрадиционные источники, где особое место занимают данные языка, рассматриваемого в качестве самодостаточной системы, как важнейшего источника информации о жизни людей в прошлом. Хоффманн указал на благотворность объединения методов истории и лингвистики. Идеи Хоффманна поддерживает в своей статье одна из ведущих американских социолингвистов К. Эмерсон, разворачивая
дискуссию "Язык и смысл в русской истории" на страницах журнала "Russian Review"24.
В последнее десятилетие было издано достаточно большое число историографических и обзорных работ американских исследователей российской истории25. В западной исторической литературе жанр историографического исследования не является столь популярным, как в отечественной. Основными видами историографических работ являются обзоры и рецензии. Существуют также общие очерки развития россиеведения в США . Отдельная историографическая работа посвящена историкам эмигрантам . В 1999 году была издана "Историография имперской России" под редакцией Томаса Сандерса , в которой главное внимание уделяется описанию русских историографических традиций, хотя затрагиваются и другие национальные традиции, в частности украинские. Освещаются основные проблемы российской историографии, персоналии историков и их работы, начиная с XVIII века. Особый интерес представляет обзор современного этапа, где подчеркивается влияние идей феминизма и постмодернизма на изучение российской истории.
Главной задачей изучения исторических исследований на Западе является стремление осмыслить достижения историков в том или ином
Щ'
направлении, подвести итоги и наметить перспективы дальнейших
исследований. В этом направлении написан ряд статей зарубежных
исследователей, посвященных развитию россиеведения в США.
Исследованиям американских историков по тендерной проблематике
императорской и советской России посвящен историографический обзор
Барбары Энджел29. В статье показаны главные тенденции изучения истории
российских и советских женщин в американской исторической науке.
Выделены наиболее крупные работы, написанные в этой области, начиная с
конца 1960-х, когда произошло зарождение интереса к истории "женского
, вопроса" в России, вплоть до начала 90-х годов. Автор проследила
эволюцию проблематики от "истории женщин" до изучения культурологии
пола, показала, как менялась тематика исследований в зависимости от приоритетных направлений в исторической науке в целом, упоминая те факты, которые способствовали развитию этих исследований. В работе обнаруживается стремление автора осмыслить опыт развития этого сравнительно нового направления в американской науке; показать как много вопросов, касающихся роли пола в российской истории, не получили освещения в исторической литературе, а также перспективность дальнейших исследований с учетом новых веяний и новых тенденций, развивающихся в западной гуманитарной науке.
Наиболее близка к теме диссертации статья Уильяма Розенберга "История России конца XIX - начала XX века в зеркале американской историографии", опубликованная на русском языке в 1996 году30. Автором прослеживаются достижения американской науки в изучении России предреволюционного и раннего советского периодов на протяжении 1960-х начала 90-х годов. Розенберг ограничивает свой обзор преимущественно исследованиями по социальной истории. В работе отражены как новые в западной историографии тенденции этого направления, так и глубоко укоренившиеся явления предшествующих десятилетий. Значительное внимание уделяется изучению советского периода. Труды по дореволюционной России затрагиваются в меньшей степени. Подчеркивая междисциплинарный характер современной американской исторической науки, Розенберг, тем не менее, упускает из виду влияние идей "новой культурной истории", приобретших в последнее время особую важность в западной науке и распространившихся на россиеведение. Тем не менее, это первая в американской историографии о России обобщающая работа, в которой предпринимается попытка подвести итоги, показать достижения американской науки о России и Советском Союзе за последнее время, и, несомненно, заслуживает самой высокой оценки.
Новые направления американской историографии о России освещены в статье Джейн Бурбанк31. В работе концентрируется внимание на истории
предреволюционной России, преимущественно до реформ 1860-х. Автор рассматривает наиболее интересные концепции американской исторической науки - общества, национальности, учреждений. Определенный интерес представляет краткий обзор новых подходов — этнографического, экологического и микроисторического. Исследовательница говорит о давнем существовании и важном влиянии на россиеведение проблемы сравнения России и Запада, которая долгое время была довлеющей в американских публикациях о России. Бурбанк подвергает критике этот сравнительный подход и его утверждение об "отсталости" России по сравнению с Западом. Написанная в середине 1990-х годов работа отражает особенности состояния американской русистики тех лет. Отказываясь от навешивания идеологических ярлыков и благожелательно относясь к предмету исследования, Бурбанк в то же время полностью упускает из виду историографический аспект. В статье не приводятся конкретные исследования американских историков, не выделяются историографические периоды в развитии русистики. Определив общую проблематику исследований по истории России, автор уделяет достаточно скромное внимание тому, чтобы проследить пути складывания основных концепций, подвести итоги и наметить дальнейшие перспективы в изучении российской истории. Несмотря на такой тезисный характер работы, автору удалось передать общую направленность американской исторической науки на изучение России имперского периода; показать многообразие направлений, научных подходов и предметов исследований в американской русистике.
К заметным явлением в изучении американской историографии о России можно отнести издание первого тома антологии "Американская русистика: вехи историографии последних лет. Императорский период", составленный Майклом Дэвид-Фоксом . Издание следующих двух томов стало продолжением этой книги, отражающих состояние американской историографии советского и средневекового периодов российской истории . В первый том сборника вошли статьи американских историков,
занимающихся изучением истории царской России XVIII - начала XX века. Выбранные работы отражают состояние американской историографии царской России. Их авторы относятся к разным историографическим направлениям и применяют разные подходы к рассматриваемым проблемам. В представленных работах, как подчеркивает составитель, затронуты вопросы, которые давно находятся в центре интереса американской историографии о России имперского периода - проблемы политической, социальной, интеллектуальной истории.
Особую роль для настоящей работы имеет вступительная статья М. Дэвид-Фокса, в которой дан историографический анализ становления и развития американской русистики, начиная с периода возникновения первого интереса к России в конце XIX столетия, и его развитие благодаря деятельности историков-эмигрантов из России. Историк выделяет три поколения американских русистов: "отцов" (конец 40-х — середина 60-х годов), чья деятельность приходится на годы, последующие непосредственно за Второй мировой войной, когда изучение России стало развиваться особо быстрыми темпами; "детей" (конец 60-х - 80-х), сформировавшихся под воздействием радикальных течений в американском обществе 70-х - 80-х годов; и "внуков" (90-е годы), историографический взлет которых пришелся на период, последовавший за распадом Советского Союза34. В основе этого деления, таким образом, положены этапы крупных научных сдвигов, вызванные общественно-политическими процессами. Дэвид-Фокс обозначает приоритетные направления, проблематику исследований и фундаментальные труды историков на разных этапах развития россиеведения. Все это позволяет достаточно свободно ориентироваться во множестве течений и направлений, характерных для американской, также как для западной исторической науки в целом. Американский исследователь выделяет два важных вопроса,' которые имеют решающее значение при оценке деятельности всех трех поколений американских русистов. Во-первых, это неизбежный вопрос о роли "Запада"
или "европеизации", проблема сравнений "России и Запада". Второй важной для историографии проблемой, выделяемой автором, является подход к истории императорской России в свете ее конечного падения и истоков революции.
Особый интерес для нас представляет третий, выделенный автором, историографический период, начавшийся в 1990-е годы и продолжающийся по сей день. Это время характеризуется значительным расширением архивной базы исследований, а также рядом переоценок в научной области.
j > Важный аспект, который, по мнению М. Дэвид-Фокса, повлиял на развитие
историографии после 1991 года, связан с давним интересом к корням революции и падению империи. Ряд тем, таких как история революционного движения и социал-демократии утратили свое привилегированное значение. По словам исследователя, "новая ревизионистская тенденция заключается сегодня в объяснении причин столь долгого и упорного существования империи, а не ее падения; или, по крайней мере, в отказе от рассмотрения всех явлений сквозь "толстую линзу революции" . Особая роль в формировании нового поколения ученых отводится глубоким сдвигам, происходящим в современной интеллектуальной жизни общества. Дэвид-
^1 Фокс дает краткую характеристику новых европейских веяний, повлиявших
на американскую историографию. Сюда относятся заимствованные из философии идеи постмодернизма и постструктурализма, "лингвистический поворот", междисциплинарный характер "новой культурной истории" -области, которые являются частью общих тенденций западной исторической науки, получившие в последние годы быстрое развитие и приобретшие важное значение.
Несмотря на несколько схематичный характер работы, автору, избравшему довольно широкий исторический контекст, удалось показать те общие концепции и представления американских историков, которые
^, позволяют выявить особенности развития американской исторической
науки в разные периоды ее развития, показать ее достижения и
перспективы в изучении истории царской России XVIII-XIX веков и начала XX столетия. Близкой по жанру к работе М. Дэвид-Фокса является статья Альфреда Рибера "Изучение истории России в США", переведенной на русский язык и опубликованной в том же, 2000 году . Автор преследует в своей работе схожие цели - выявить те социальные общественные, идеологические, методологические, а также личностные факторы, которые оказали влияние на изучение русской истории в Соединенных Штатах. Положительным моментом является синтез хронологического и проблемного подходов при рассмотрении американского россиеведения. В работе Рибера, наравне с ведущими исследовательскими направлениями, также рассмотрены этапы становления и развития русистики. Основное внимание автор уделяет ранним периодам - деятельности историков-эмигрантов и политике "холодной войны", лишь косвенно затрагивая современное состояние американского россиеведения. А. Рибер выделяет различные научные школы в области русской истории, показывает их взаимосвязь с персональной деятельностью того или иного исследователя в ведущем научном центре. Не производя столь четкого деления на поколения, как это сделал М. Дэвид-Фокс, историк обозначает различные пути, методологические подходы, используемые славистами на протяжении 1920-80-х годов, связывая изменения в их деятельности с политической обстановкой в Советском Союзе и США. Статья содержит богатый библиографический материал трудов, вышедших преимущественно в 70-80-е годы. Однако, значительный пласт историографии, сформировавшийся в американской русистике в конце 80-х - 90-х годов, остался за пределами исследования. Важное значение имеют комментарии автора по поводу зарождения и первоначального развития направлений, ставших особенно популярными в последние годы при изучении русского средневековья, нового и новейшего времени - социальной истории, а также культурологии пола.
#
Обобщающий характер носит статья Лоры Энгельстейн "Новые размышления о Старом Режиме", в которой анализируются изменения, произошедшие в последние десятилетия в американском россиеведении. Автором поднимается ключевой в русистике вопрос: "что произошло в 1917 году?", смогли ли современные ученые отойти от выяснения этого в своих исследованиях. Эта проблема, как указывает автор диктовала направленность в изучении не только советской истории, но и имперского периода, "Этот вопрос проецировался в прошлое, выясняя характер старого режима в поисках причин последовавших революционных событий. Попытки прочитать будущее по отдельным чертам досоветской России, заставляли историков искать определенные вещи и игнорировать другие"38. По словам Энгельстейн, не смотря на события 1991 года и изменившуюся идеологическую картину, этот вопрос продолжает оставаться актуальным, а новые культурологические подходы в исторической науке применяются к старым объектам - изучению "общественного движения" и "классового сопротивления". При этом, конечно, картина социальных сил в работах американских исследователей отличалась от советской модели. В очерке намечены основные тенденции в изучении россиеведения, выявлены те факторы, которые способствовали развитию конкретной проблематики, показана специфичность россиеведения, его тесная связь с политикой. Отдельную работу Л. Энгельстейн посвятила аналитическому обзору современных исследований в американской русистике, выполненных в рамках «новой культурной истории»39. В статьях Л. Энгельстейн, также как в ряде других упомянутых выше работ американских историков, формирование концепций в американской историографии дается в широком историческом контексте, что сразу же выводит это историографическое исследование на новый уровень.
Периодически публикуются статьи - обзоры основных публикаций старейшего американского журнала, посвященного России - "Russian Review" за несколько лет40. Так в опубликованной статье Е.Левиной
^
$
:i>
"Проблемы российской истории на страницах журнала "Russian Review" речь идет в основном об исследованиях, посвященных российской истории XIX -XX веков, что лишний раз подтверждает особый интерес к изучению истории России позднеимператорского периода. Эти обзоры имеют несомненную информативную ценность, освещая публикуемые в журнале материалы ведущих дискуссий, различные мнения по ключевым вопросам российской и советской истории, рецензии на книги. Кроме того, они сопровождаются комментариями по поводу традиционной проблематики журнала, актуальных тем, а также новых направлений в американской исторической науке.
В последнее время одним из лидеров журнальной периодики в американском россиеведении становится журнал "Kritika", созданный представителями поколения «внуков», по классификации Майкла Дэвида-Фокса, кстати входящего в редколлегию этого издания. В 2001 году целый номер журнала «Kritika» был посвящен подведению итогов «замечательного десятилетия» американской русистики, что само по себе обозначило определенную веху в изучении истории России в США41.
Таким образом, в отечественной и в зарубежной литературе уже сформировалось понимание того, что современный этап развития американской русистики обладает определенной новизной, изменились и методологические подходы историков. Вместе с тем пока еще не было отдельного всестороннего исследования новых тенденций в изучении России второй половины XIX - начала XX века, накопленных в современной американской русистике.
Цели и задачи исследования. Целью настоящего исследования является изучение основных направлений и подходов к изучению истории России второй половины XIX - начала XX века в трудах современных американских историков.
Основные задачи исследования:
исследовать наиболее примечательные направления и ведущие методологические подходы в американской русистике
проследить изменения в американской историографии русской истории, произошедшие "после 1991 года", подробно остановиться на современном подходе американских исследователей к вопросам русской истории;
дать анализ конкретно-исторических исследований, выводов и представлений, что позволит представить общую картину изучения российской истории, сложившуюся и развивающуюся в настоящее время в американской русистике;
выделить те социальные, культурные, методологические факторы, которые влияли на изучение российской истории; рассмотреть дискуссионные моменты американской русистики, ее наиболее интересные концепции.
Методология исследования. В основе работы лежат общие принципы историзма, объективности, научности. В диссертации применен метод проблемного анализа для сопоставления различных точек зрения исследователей на российскую историю. Он представляется наиболее перспективным для решения задач данного исследования, поскольку позволяет проследить процесс становления и преемственности основных концепций американской русистики. Основной метод работы заключается в выявлении и сопоставлении взглядов ученых, представляющих разные направления изучения истории России второй половины XIX — начала XX века в США.
Методика исследования по теме настоящей работы заключается в изучении трудов американских историков - общих и специальных по данному периоду (монографий, статей, текущей библиографии, периодики), с целью определения приоритетной проблематики исследований, ведущих
і*
направлений, новых подходов и методов, применяемых американскими учеными в изучении российской истории.
Большая часть исследований американских авторов, за исключением изданий последних лет, представлена в российских библиотеках. Общую информацию о текущей библиографии удалось почерпнуть при работе с каталогом Библиотеки Конгресса, размещенной в Интернете, с последующим просмотром доступных изданий de visu. В диссертации не ставилась цель изучить литературу с исчерпывающей библиографической широтой. Вместе с тем, думается, что удалось не пройти мимо какой-нибудь значимой из работ последнего времени.
ИСТОЧНИКОВЕДЧЕСКИЙ ОБЗОР
Основными источниками настоящего исследования являются конкретно-исторические труды американских историков, изданные с рубежа 1980-90-х - до начала 2000-х годов по рассматриваемой теме. Таковых источников в настоящей работе 3 группы:
монографии, статьи, журнальные публикации современных американских историков; материалы дискуссий и конференций,
рецензии и обзоры на исследования американских авторов, сделанные как американскими, так и отечественными историками. Большинство из проанализированных книг, статей и рецензий написано и издано в США, часть уже переведена на русский язык.
При выявлении источников использовались библиографические пособия, содержащие перечень монографий и статей современных американских историков по ключевым проблемам российской истории второй половины XIX - начала XX века. В 1997 году вышла специальная библиографическая работа Стива Бойларда, которая позволила оценить
текущее развитие американской библиографии по России с 1991 по 1996 годы42. Автор классифицирует все изданные книги в хронологическом порядке, начиная с истории средневековой Руси и заканчивая историей Российской Федерации. Всего в справочнике рассматривается 600 изданий. Каждый период разделен по тематическому принципу по отдельным рубрикам. Интересующий нас раздел "Имперская Россия" содержит 4 раздела: "Политика и правительство", "Общество и культура", "Экономика и промышленность", "Внешняя политика и военная история", в нем перечислено 215 библиографических справок. Помимо названия, автора и выходных данных каждое издание снабжено краткой аннотацией. Комментарии автора не содержат какой-либо оценочной характеристики, а освещают тематику исследования и наиболее примечательные аспекты работ. Библиографический сборник не ставит своей целью перечислить все англоязычные издания по русистике, опубликованные за 5 лет. В книге рассматриваются наиболее значимые и интересные работы по теме. К сожалению, продолжение этой работы не последовало, поэтому в ходе работы над диссертацией приходилось опираться на текущую библиографию. В диссертации также использована издаваемая ежегодно известная американская библиография славяноведческой литературы "The American Bibliography of Slavic and East European Studies" (ABSEES). До 1994 года она издавалась в книжной форме, а после этого времени - в электронном формате.
В ходе работы были просмотрены материалы американских исторических журналов - "American Historical Review", "Journal of Modern History", в том числе специализированных изданий по славистике - "Russian Review", "Slavic Review", "Kritika" и некоторые журналы стран Европы, где иногда публикуются работы американских авторов. Среди них особое значение имеет ежеквартальник "Russian Review", специально посвященный прошлому и настоящему России. В журнале преимущественно публикуются исторические материалы, которые часто объединяются общей темой.
Иногда взгляды исследователей представлены в виде дискуссий. Издание
содержит обширный раздел рецензий на новые научные публикации,
тематика которых соответствует профилю журнала: российская история,
литература, социальные науки. "Russian Review" публикует в год до 150
рецензий на книги, из них треть по истории. Среди рассматриваемых работ
преобладают книги на английском языке, но рецензируется довольно много
изданий и российских авторов, что характеризует уровень сотрудничества
между историками России и западных стран. Таким образом, можно
говорить о достаточно высоком уровне информативной ценности
материалов, помещаемых в "Russian Review". Еще один ежеквартальник,
издаваемый в США - "Slavic Review" также публикует статьи, дискуссии и
рецензии на книги преимущественно по России, но помимо русской истории
в издании представлена история стран Восточной Европы. "American
Historical Review" и "Journal of Modern History" являются
профессиональными журналами, которые редко содержат материал по истории России, но имеют интерес для выявления общих тенденций американской исторической науки.
Важным видом источников являются материалы дискуссий научных конференций и коллоквиумов, посвященных вопросам социальной и гендерной истории России. Участие в ряде конференций российских историков способствует обмену мнений, усвоению ряда конструктивных подходов, наблюдений, оценок, что создает предпосылки.для разрушения барьеров между учеными. Тем не менее, следует отметить, что традиция "круглых столов", проведенных в 1988 году на страницах журнала "История СССР" между российскими и зарубежными историками не прижилась. В дальнейшем проходили лишь выездные конференции в России и США, посвященные отдельным направлениям истории России.
В то же время немаловажное значение для изучения темы имеют рецензии отечественных историков на конкретные издания американских авторов и дающие обзор отдельных направлений американской
исторической науки. Эти работы позволяют оценить те исследования, которые вызвали наибольший интерес у российских ученых, посмотреть насколько идеи американской историографии повлияли на написание российской истории в отечественной науке.
В работе также использовались исследования отечественных и зарубежных авторов, которые не касались непосредственно истории России, но они поднимали ключевые концептуальные проблемы, касающиеся разработки новых направлений в американской и западноевропейской
^ историографии в целом.
^^
1 М. Дэвид-Фокс. Введение: отцы, дети и внуки в американской историографии царской России // Американская русистика: вехи историографии последних лет. Императорский период. Антология. Самара, 2000. С. 5-6.
Петров Е.В. История американского россиеведения: курс лекций. СПб, 1998. С. 5.
3 Опубликованы путеводители по Бахметевскому и Гуверовскому архивам:
Carol A. Lendenham, ed., Guide to the Collections in the Hoover Institution
Archives to Imperial Russia, the Russian Revolutions and Civil War, and the first
ІТ Emigration (Standford: Hoover Institution press 1986), Russia and the Twentieth
Century: the Catalog of the Bakhmeteff Archive of Russian and East European History and Culture (Boston: G.K. Hall, 1987).
4 Д. Бурбанк. Новые течения в американской историографии о России:
власть и культура // Исторический ежегодник. Омск, 1998. С. 61.
5 Д. Бурбанк. Указ. соч. С. 66; У. Розенберг. История России конца XIX -
начала XX в. в зеркале американской историографии // История России
XIX-XX вв. Взгляд зарубежных историков. М., 1996. С. 8; М. Дэвид-Фокс.
Указ. соч. С. 5-6.
У. Розенберг. Указ. соч.С. 17.
^
См., например: Минц И.И. Новейшие упражнения американских фальсификаторов истории СССР (обзор) // Вопросы истории. 1953. № 11. С. 106-120; Иоффе Г.З. Наглядное пособие по фальсификации (В связи с выходом в США 2-го издания книги "Иллюстрированная история России") // Вопросы истории. 1958. № 5. С. 234-240; Данилова Л.В. Русское централизованное государство в освещении буржуазных историков США // Критика буржуазной концепции истории России периода феодализма. Сб.ст. М., 1962. С. 234-279; Димов А.В. Несостоятельность американских правоконсервативных фальсификаций советской политики мирного сосуществования // Вестник Московского Университета.- Сер. 12 Теория научного коммунизма. 1985. № 4. С. 58-63.
8 См., например: Селунская Н.Б. Современная англо-американская
буржуазная историография аграрного строя России эпохи, капитализма //
История СССР. 1979. № 4; Карпачев М.Д. Буржуазные реформы 1860-1880-
х годов в оценке английской и американской буржуазной историографии //
Буржуазные реформы в России второй половины XIX в. Межвуз.сб.науч.тр.
Воронеж,1998
9 Современная немарксистская историография и советская историческая
наука. Беседа за "круглым столом" // История СССР. 1988. № 1. С. 172-201
10 Зверева Г.И. Обращаясь к себе: самопознание профессиональной
историографии в конце XX века // Интеллектуальная история сегодня:
Диалог со временем. М., 1999. С. 253-275; Жук СИ. Заметки о современной
американской историографии//Вопросы истории. 1995. № 10. С. 162-167.
" Кром М.М. Антропологический подход к изучению русского средневековья (заметки о новом направлении в американской историографии // Отечественная история. 1999. № 6. С. 90-98; Он же. Историческая антропология. Курс лекций. СПб., 2000
12 Репина Л.П. Социальная история и историческая антропология: новейшие тенденции в современной британской и американской медиевистике //
Одиссей. Человек в истории. 1990. М., 1990. С. 167-181; Она же. "Новая историческая наука" и социальная история. М., 1998; Она же. Смена познавательных ориентации и метаморфозы социальной истории. (4.1) // Социальная история. Ежегодник. 1997. М., 1998; 4.2. С. 11-52 // Там же. 1998/1999. С. 7-38; Интеллектуальная история сегодня: Диалог со временем/ Ред. Репина Л.П., Уколова В.И. М., 1999; Репина Л.П. Смена познавательных ориентации и метаморфозы социальной истории. (4.1) // Социальная история. Ежегодник. 1997. М., 1998; 4.2. С. 11-52 // Там же. 1998/1999. С. 7-38
13 См., например: Бирман М.А. М.М. Карпович и "Новый журнал" //
Отечественная история. 1999. № 5; Болховитинов Н.Н. Роль русских
историков в становлении русистики в США // Вопросы истории. 2001. № 4.
С. 3-20; Козляков В.Н. Формирование русских исследовательских центров в
Колумбийском и Гарвардском университетах в 1445-1948 гг. //
Источниковедение и историография в мире гуманитарного знания. Доклады
и тезисы XIV научной конференции. Москва, 18-19 апреля 2002 г.С. 249-
251.
14 Петров Е.В. История американского россиеведения. СПб., 1998.
15 Жук СИ., Брукс Дж. Современная американская историография о
крестьянстве пореформенной России // Вопросы истории. 2001. № 1. С. 151-
159.
16 Жук СИ., Брукс Дж. Указ. соч. С. 152.
17Ульянова Г.Н. Новейшая американская историография российской благотворительности (обзор) //Отечественная история. 1995. № 1. С.108-119.
18 Ульянова Г.Н. Указ.соч. С 108
19 Пушкарева Н.Л. Тендерная лингвистика и исторические науки //
Этнографическое обозрение. 2001. № 2. С. 31-40; Репина Л.П. Тендерная
история: проблемы и методы исследования // Новая и Новейшая история.
1997. № 6. С. 41-51; Она же. Новая историческая наука и социальная
история. М., 1998; Цимбаева Е.Н. 'Тендер" как категория исторического анализа // Вестник Московского Университета. Сер. 8. История. 1999. № 3. С. 130-141. См. также. Женщина, тендер, культура. М, 1999.
Пушкарева Н.Л. Русская женщина: История и современность. История изучения "женской темы" русской и зарубежной наукой. 1800-2000. М., 2002.
См. например: The New Cultural History / Ed. By Lynn Hunt. Berkeley; Los Angeles, 1989; Burke P. History and Social Theory. Cambridge, 1992; Spiegel G. History and Postmodernism II Past and Present. 1992. V. 135. P. 199-211 Steinberg M. Stories and Voices: History and Theory II Russian Review. 1996. V. 55.№ 3. P. 346-351; Смит С. Постмодернизм и социальная история на Западе: проблемы и перспективы //Вопросы истории. 1997. № 8. С. 154-161.
22 См.: Эктон Э. Новый взгляд на русскую революцию // Отечественная
история. 1997. № 5. С. 71-82.
23 D.H. (Hoffman D.) History and literary Criticism II Russian Review. 1996. V.
55.№3.P.VI-XII.
24 Emerson C. New Words, New Epochs, Old Thoughts II Russian Review. 1996.
V.55.№3. P. 56-363
25 Emmons T. Russia then and now in the pages of the American Historical
Review and elsewhere: A few centennial notes II American Historical Review.
Vol. 100. 1995. № 4. P. 1136-1137; Malia M. Clio in Taurus: American
Historiography of Russia II Imagined histories: American historians interpret the
past / Ed. By A. Molho and G. Wood. Princeton, 1998; Россия XIX-XX вв.
Взгляд зарубежных историков. М., 1996.
American research of Russia I Ed. By Fisher H. Bloomington , 1959; Byrnes R. F. A History of Russian and East European studies in the United States: Selected essays. N.Y. 1994; Majeska G. The Study of Russian History in The United States II Актуальные проблемы преподавания российской истории в
университетах России и США. Российско-американский симпозиум. Самара, 1998. С. 9-14.
Beyerly Е. The Europecentric Historiography of Russia: An analysis of the contribution by Russian emigre historians in the USA, 1925-1955, concerning 19-th century Russian history. The Hague, 1973.
Historiograthy of Imperial Russia: the profession and writing of History in a Multynational State/Ed. Thomas Sanders. Armonk, 1999.
Engel B.A. Engendering Russia's History: Women in Post-Emancipation Russia and the Soviet Union II Slavic Review. P. 309-321.
30 Розенберг У. Указ. соч.
31 Д. Бурбанк. Указ.соч.
32 Американская русистика: вехи историографии последних лет.
Императорский период. Антология. Самара, 2000.
33 Американская русистика: вехи историографии последних лет. Советский
период. Антология. Самара, 2001; Американская русистика: вехи
историографии последних лет. Средневековый период. Антология. Самара,
2002.
34 М. Дэвид-Фокс.Указ.соч. С. 8.
35 Там же. С. 16.
36 Рибер А. Изучение истории России в США // Исторические записки. М.,
2000. №3(21). С. 65-104.
Engelstein L. New Tinking about the Old Empire: Post-Soviet Reflections II Russian Review. Vol. 60. October, 2001. P. 487-496 38 Engelstein L. New Thinking about.. .P. 487
Laura Engelstein. Culture, Culture Everywhere: Interpretations of Modern Russia, across the 1991 Divide II Kritika. 2001. Vol. 2, № 2. P. 363-394. 40Левина E. Проблемы российской истории на страницах журнала "Russian Review" II Отечественная история. 1998. № 2. С. 143-148; Олегина И.Н.
Журнал "Russian Review" в 1998-1999 годах II Отечественная история. 2000. №6. С. 125-134.
41 Michael David-Fox, Peter Holquist, Alexander Martin. From the Editors II
Kritika. 2001. Vol. 2. № 2. P. 229-232.
42 Boilard Steve D. Reinterpreting Russia. An Annotated Bibliography of Books
on Russia, The Soviet Union, and The Russian Federeration, 1991-1996. Magill
Biblioographies. The Scarecrow Press, Inc. Lanham, Md., & London and Salem
Press Pasadena, Calif., 7 Englewood Cliffs, N.J., 1997.
Изучение российской благотворительности
Достаточно широкое освещение в культурной истории получила тема благотворительности, частично рассмотренная в рамках тендерной истории.
По словам отечественных историков "феномен российской благотворительности XIX - начала XX в. совсем не исследовался в советский период, ибо противоречил идеологическим установкам отечественной историографии" . Методы изучения данного направления в зарубежной историографии были разработаны профессором Гарвардского университета Уилбором & Джорданом, который исследовал благотворительность в Англии: "Благотворительность в Англии. 1480-1660", "Благотворительные заведения Лондона. 1480-1660" и "Благотворительные заведения сельской Англии. 1480-1660"74. Американским историком были выделены следующие структурные единицы для изучения темы благотворительности: причины пополнения неимущих слоев населения, виды помощи бедным и основные "импульсы" благотворительных побуждений. Последующие исследования данной темы нередко использовали методику У.К. Джордана.
Фундаментальный труд по истории российской благотворительности был написан Дэвидом Ранселом "Матери нищеты. Брошенные дети в России"75. Автор всесторонне исследовал определенный тип благотворительных учреждений - историю возникновения и развития воспитательных домов с 1764 по 1917 годы - на основе обширного архивного и опубликованного материала. Д. Рансел проанализировал и систематизировал статистические данные по проблемам подкидышей, незаконнорожденных детей, детоубийства, незамужних матерей, медицинского обследования.
Историк сосредоточил внимание на двух главных воспитательных учреждениях страны - Московского и Петербургского воспитательных домов. Создание воспитательных домов приходится на эпоху Просвещения Екатерины II, они должны были решать задачи не только призрения, но и народного образования - готовить новое сословие просвещенных граждан. Первоначально прием в них детей был неограничен и анонимен. Но из-за огромного наплыва детей данные идеи государства доказали свою несостоятельность и большая часть детей стала отправляться в деревни на воспитание в крестьянские семьи. Так называемый "питомнический промысел" получил широкое распространение и был взаимовыгоден, как государству, так и крестьянам, получившим возможность получать дополнительный доход. Исследователь затронул и общественные мотивы в открытии данного типа благотворительных учреждений. Они стали первым фактическим шагом государства в деле помощи брошенным детям.
Воспитательные дома имели особое покровительство царской семьи и играли значительную роль в демонстрации внимания и заботы правителей по отношении к простому народу.
Таким образом, по мнению американского историка, воспитательные дома в России выполняли две важнейшие функции: служили целям защиты брошенных детей и являлись символом заботы царя о своих подданных.
Автор считает, что государственная поддержка мифа об отце императоре и святости патриархальной семьи мешала нормальному функционированию воспитательных домов. После реформ 1860-х годов произошла реорганизация этих учреждений: дети стали приниматься с документами, прием стал ограниченным, что позволило, во-первых, укрепить связь детей и матерей, во-вторых, улучшить уход за детьми. Но данные изменения оставили нерешенным вопрос о судьбе огромного количества брошенных детей, не имевших документов или по другим причинам не попавшие в эти воспитательные дома. Автор также не осветил в своем исследовании положение брошенных детей и типы благотворительных заведений в провинции.
Тем не менее, данная работа американского исследователя имеет несомненное научное значение, так как историком анализируется огромный источниковый материал и уделяется внимание широкому кругу вопросов, касающихся политических, социальных, психологических, демографических, экономических, медицинских проблем в данной теме. Все это возводит данную тему в рамки важной социальной проблемы.
Проблеме благотворительности посвящена серия статей Адель Линденмайер. Это, в первую очередь, вышедшая в виде отдельного издания работа "Добровольные общества и российское самодержавие: аспект частной благотворительности" , где на примере благотворительных обществ и заведений раскрыта политика самодержавия в отношении самодеятельных объединений. Исследователь привлекает в своих работах большое количество опубликованных в России источников, а также материалы Государственного исторического архива. Подобно Д. Ранселу и другим американским историкам автор рассматривает проблему на длительном, но логически цельном историческом отрезке - от Екатерининского времени, когда был введен Устав Благочиния в 1782 г., допустившего возможность возникновения самодеятельных объединений до начала Первой мировой войны. А. Линденмайер выделила несколько периодов во взаимоотношениях государства и добровольных организаций: правительственное регулирование благотворительности в пореформенный период; ослабление жесткого контроля, но в то же время настороженность в отношении нового "духа самодеятельности" в 1860-е гг., а также попытка модернизации законодательства о благотворительности в 1890-е гг
Последнему периоду и особенно началу XX века уделяется в статье наибольшее внимание, когда Октябрьским манифестом 1905 года было даровано право свободы союзов, в результате чего количество добровольных организаций резко возросло. Автор особо выделяет аспект государственного контроля за частной благотворительностью, который играл большую роль и затрагивал частную жизнь граждан во всех отношениях. Тем не менее, изучение истории российской благотворительности показывает, что существовали сферы, позволяющие иметь место общественной инициативе.
Эта работа получила достаточно высокую оценку в отечественной историографии. Г.Н. Ульянова выделяет в качестве положительного момента синтез хронологического и проблемного подходов, считает новаторским рассмотрение благотворительных объединений национальных меньшинств, которые часто не попадали под правительственный контроль в отличие от организаций православных русских, и пользовались большими привилегиями и автономией в общественной жизни. Этот процесс показан на примерах еврейской, польской и армянской общин, чья благотворительная деятельность в известной степени маскировала сепаратистскую направленность, усилившуюся под влиянием политики русификации .
Цели и психологические мотивы благотворительности рассмотрены в статье "Этос благотворительности в царской России"78. Среди этических основ русской благотворительной деятельности автор выделяет: во-первых, православные идеалы, во-вторых, увлечение гуманистическими идеями, в-третьих, идею служения народу, распространенную среди русской интеллигенции в пореформенный период.
Новая» социальная история России
Расцвет социальной истории как направления исторической науки США приходится на 70-80-е годы XX века. Определенное влияние на формирование западной, в том числе американской, социальной истории оказала школа, сформировавшаяся вокруг французского журнала "Анналы", исследовавшая различные пласты общества на основе новых эмпирических и количественных данных. Методы "новой социальной истории", как тогда она называлась, распространились и на россиеведение, расширив источниковую базу и изменив тематику исследований.
М. Дэвид-Фокс выделяет этот период как время формирования нового поколения американских историков-русистов, которые с политической точки зрения придерживались более "левых" позиций1. Немалую роль на их взгляды оказали те изменения, которые претерпела историческая наука под влиянием молодежных движений против войны во Вьетнаме и других радикальных протестов, что потрясали американское общество в то время. Сторонники этих выступлений проводили мысль о том, что движущими силами истории являются народные массы с их социальными интересами, правительство же и политические партии должны в своей деятельности считаться с требованиями общества. Многое, происходившее в то время в рассматриваемой дисциплине, являлось продолжением предыдущих исследований периода "холодной войны" - или реакцией на них . Так, социальная история сменила доминирующую роль политики, идеологии и выдающихся личностей в истории и стала интерпретировать исторический процесс "снизу вверх", ставя своей задачей изучить игнорируемые, угнетаемые группы общества.
Расширению нового направления в американской русистике способствовало развитие культурного и научного обмена между США и СССР в 1958 году. Американские историки получили доступ к российским архивным фондам. Эти академические контакты стимулировали новые темы исследования и позволили написать подробно документированные, фундаментальные работы по социальной истории. Историки, принадлежавшие к данному направлению, стремились не просто исследовать социальные группы и их взаимоотношения, но по-новому рассмотреть и объяснить историю Россию через призму общественных отношений.
Тематика первых исследований в американской историографии о России, посвященных социальным вопросам, была очень разнообразна. В 1956 году вышла работа Леопольда Хеймсона о социальной стабильности в российских городах, которая, по мнению А. Рибера, свидетельствовала о новой отправной точке в американской русистике3. Историография 70-80-х годов включала в себя целый ряд фундаментальных трудов, среди которых наиболее известными были работы Теренса Эммонса и Дениэла Филда о крестьянстве и отмене крепостного права. Реджинальда Зелника об истории рабочего движения, Грегори Фриза о духовенстве; Альфреда Рибера о купечестве4. Несмотря на такое многообразие тем, до начала 90-х годов предпочтение отдавалось городским рабочим, а крестьянству и другим социальным группам отводилась гораздо меньшая роль. Исследования крестьянства получили развитие несколько позже, процесс этот продолжается и по сей день.
Все эти разнообразные исследования увенчались организацией в 1980 году Национального семинара по российской (и советской) социальной истории при Пенсильванском университете, задуманного с целью систематического обсуждения научных проблем по данной тематике, а также активизации новых исследований и представления возможности широкому кругу ученых осмыслить важные вопросы российской социальной истории. В число постоянных участников входили Моше Левин, Альфред Рибер, Уильям Розенберг, Реджинальд Зелник, Леопольд Хеймсон, Ричард Уортман и Рональд Суни5. На семинаре, который просуществовал до начала 90-х годов, обсуждались проблемы истории отдельных социальных групп, эволюции царской и советской бюрократии, гражданской войны, нэпа, сталинской индустриализации. Несмотря на такое обилие тем по советской истории, на его заседаниях, рассматривались общие методы и подходы социальных наук - понятие "класс", социальные структуры, социальные отношения, что оказало влияние на многих американских историков-русистов специалистов по позднеимперскому периоду, раскрывая значение этих понятий для осмысления истории предреволюционной России. Основными предметами исследования участников семинара были те "мощные импульсы, которые исходя из социальных слоев и присущих им культурных моделей, наслаивались на процессы исторических перемен в России"6. С этой точки зрения нельзя не признать, что извечный вопрос в американской русистике об альтернативах исторического развития России на рубеже XIX - XX веков существенно ограничивался факторами социального характера. Получил развитие тезис о том, что царская Россия могла рухнуть не столько под "собственной тяжестью" или в результате революционного переворота, сколько потому, что задачи развития, стоявшие перед империей, находились в противоречии с основными компонентами социокультурных реалий страны7. Эти положения социальной истории остаются популярными и в более поздних исследованиях американских историков, рассматриваемых в настоящей работе.
Лучшие работы по социальной истории России второй половины XIX -начала XX века, написанные в 70-80-е годы, несомненно, внесли важные изменения в процесс осмысления российской истории; они указали на первостепенное значение социальной среды для понимания основных событий позднеимперского периода. Крупнейшей теорией в американской историографии о предреволюционной России, оформившейся в период расцвета социальной истории, стала теория социальной поляризации -государство и общество (государство и интеллигенция, народные массы и привилегированный класс), а также теория о самостоятельности общества по отношению к государству8. Л. Хеймсон первым из американских историков высказал предположение, что волнения среди рабочих и социальная поляризация поставили Россию на грань революции еще до первой мировой войны9. Характерной чертой работ, созданных в те годы, являлась взаимосвязанность рассматриваемых в них концепций с приоритетами американской русистики предшествующего периода - эпохи "холодной войны". Исследования структуры российского общества велись с позиций выяснения "кризиса старого режима" и характера революционного движения. Большая часть работ касалась истории городских рабочих10, где внимание в основном обращалось на события последних десятилетий существования царского режима. Истоки русских революций интерпретировались через ключевую роль "радикализированных промышленных рабочих" в революционном процессе. Литература по данной теме была проанализирована Стивеном Коткином, который подверг критике многие положения этой теории, считая, что она заставляла историков относится к социальным и классовым категориям как к чему-то неизменному и основополагающему, а не как к политизированным терминам и объектам политической борьбы.
Исследование социальных структур и профессиональной стратификации
Интерес историков США к городским социальным группам в России, как и вообще к городской истории, проявился еще в начале 1970-х годов, когда заявили о себе трудные проблемы развития современных городов в самих Соединенных Штатах"65. Основополагающим исследованием американских авторов по развитию городов пореформенной России стал сборник "Город в позднеимперской России", изданный в 1986 году66. Хотя в книге анализируется развитие лишь восьми крупнейших городов европейской России, Польши и Закавказья, она содержит некоторое обобщение закономерностей российской урбанизации после "Великих реформ". Этот сборник определяет основные методологические принципы исследования урбанизации в американской историографии, которым следуют и последующие историки: изучать город как процесс, а не как место поселения; исходить из того, что городская среда (материальные условия жизни, культурный аспект, городской образ жизни, политически-психологический климат города) была не пассивным фоном, а, так или иначе, формировала новые тенденции и новые отношения в жизни страны в целом.
В современной американской историографии о России тема города разрабатывается не так широко и плодотворно, как тема деревни. Видный специалист в этой области - Дэниел Броувер является автором монографии "Российский город между традицией и современностью, 1860-1900" . В этом исследовании Д. Броувер рассматривает изменения в жизни города Европейской России в период между "Великими реформами" и первой русской революцией. Историк акцентирует внимание на этом периоде российской истории, так как в это время прогрессивные новшества затронули все стороны жизни страны. Броувер подчеркивает, что именно города и городское население были ключевым моментом этих изменений -растущей индустриализации, торговли, образования, науки и культуры.
Автор выделяет общее, существенное в развитии российских городов: сочетание крупного российского предпринимательства с мелким патриархальным; старой сословной социальной структуры населения с новой буржуазной, основанной на различиях в доходе, профессиях, классовой принадлежности; фешенебельные благоустроенные центры и бедные, грязные окраины, где проживала большая часть населения. Исследователь указывает, что город занимал определенное место в законах самодержавного государства: его население получало юридический статус в сословной системе, государство регламентировало передвижение крестьян-мигрантов, регулировало и облагало налогами производство и торговлю, контролировало деятельность муниципальных учреждений, все это находит отражение в официальных документах. Но, Броувер подчеркивает, что эти документы не в состоянии отразить внутреннюю жизнь города, также как и традиционная сословная система к концу XIX века не могла определять социальный статус горожан, их взаимоотношения, конфликты, культурные ценности. Отсюда, автор, помимо традиционных параметров изучения проблем урбанизации - географического расположения, индустриального развития, демографических данных, социальных аспектов, рассматривает историю города через антропологический анализ - город как "культурное звено" в жизни страны. Культурный подход предполагает исследование того, как формировались политические, социальные и эстетические взгляды, идеалы у городских жителей, что представляла из себя общественная сфера города. По мнению историка, все эти стороны городской жизни находили отражение в разнообразных источниках: муниципальных актах, уставах, полицейских инструкциях, донесениях, изданиях городской прессы и беллетристике, в деятельности неофициальных обществ и организаций.
Анализируя деятельность административных учреждений - городских дум, Броувер указывает на то, что они в целом проводили политику постепенных умеренных реформ, но не располагали достаточными средствами и свободой действий, чтобы успешно решить какую-нибудь серьезную проблему.
Исследователь уделяет значительное внимание роли сельских мигрантов в жизни пореформенного города. Броувер говорит об огромном "наплыве" отходников в промышленные центры, где часть из них оседала, другие, не найдя работы, возвращались в деревню. Вследствие этого через крупные города проходила громадная масса крестьян, в той или иной мере приобщаясь к городской культуре. Броувер отражает этот процесс через вводимый им термин "мигрирующий город". Мигранты создавали свой "собственный городской мир". По мнению автора, их изоляция в пределах города являлась источником социальной враждебности ко всему "имущему и культурному", реакцией на неравенство в богатстве и общественном . положении. Символом этих разногласий Броувер считает Хитровский район Москвы.
Исследователь говорит о существовании "идеальной развивающейся прогрессивной модели города", созданной официальными лицами, и не вписывающейся в эту модель жизни городских низов. Так, по мнению автора, российский город второй половины XIX- начала XX века сочетал в себе как силы развития и будущих возможностей, так и силы насилия и разрушений. На основе этого противоречия историк видит в "мигрирующем городе" символ России накануне революций.
Общий вывод, к которому приходит автор, состоит в том, что быстрая урбанизация во второй половине XIX - начале XX в. поставила перед самодержавием острые проблемы. Превратившись в центры оппозиции царизму, города несли политическую культуру в массы не только городского, но и сельского населения, раскрепощали людей, делали их гражданами, способными самостоятельно участвовать в политической борьбе, то есть в городах продолжалась эмансипация народа, начавшаяся с отмены крепостного права. Все это, как подчеркивает Броувер, содействовало возникновению революционной ситуации в стране.
Это исследование, как и многие другие работы американских историков, применяет междисциплинарный подход, включающий синтез % политического, социального и культурного анализа городского развития России второй половины XIX - начала XX века. Д. Броувер в этой работе продолжает традицию американских историков предшествующих лет, которые делали попытку взглянуть на основную для американской русистики проблему - происхождение русских революций - через анализ городского развития.
Изучение роли женщин в патриархальном мире
В конце 80-х - начале 90-х годов в работах американских русистов, посвященных женским исследованиям выделилось особое направление, так называемая история крестьянок, где женщины выступали как элемент патриархального порядка. Это объясняется, во-первых, тем, что роль женщин в деревне для исследователей яснее очерчена, во-вторых, тема крестьянства стала в этот период основной в американской историографии.
В рамках рассматриваемого направления наиболее широкое развитие получила тема женского труда в российской деревне пореформенного периода. Специалистом в этой области можно считать Роз Гликман, которая посвятила ряд работ изучению специфики женского труда в крестьянском домашнем хозяйстве, поле и кустарных промыслах30. На основании статистических данных Гликман рисует картину жестокого притеснения и угнетения крестьянок, вынужденных заниматься тяжелым физическим трудом. Это притеснение включало, по мнению автора, отсутствие прав у женщин на земельную собственность, доступа к крестьянским органам самоуправления - крестьянскому сходу, а также зависимое положение в семье. Гликман традиционно обращается к ценностям патриархальной системы. Подробно останавливается на второстепенной роли женщины в крестьянском мире, подчеркивая ее отстранение от прав на землю, основного источника существования крестьянской семьи, хозяйственного имущества. Хотя земля не являлась частной собственностью крестьян, право на пользование земельным наделом передавалось исключительно от отца к сыну, а при отсутствии сыновей, другим родственникам мужского пола. Гликман подчеркивает, что женщина в предреволюционной России имела право распоряжаться только своим приданным, в которое обычно входили одежда, утварь, редко домашний скот.
Исследовательница рисует безрадостные перспективы молодых девушек, . "единственным предназначением которых было замужество и связанный с ним уход в семью мужа"31, чтобы выполнять в ней единственную функцию работницы, наравне с остальными невестками, за которыми закреплялись определенные обязанности. Исследовательница подчеркивает, что женщины не имели права участвовать даже в руководстве домашних дел. Как отмечает автор, домашнее хозяйство, вплоть до мельчайших деталей, подчинялось старшему из мужчин. Исследовательница соглашается, что патриархальные отношения в деревне не были уникальным российским явлением, но подчеркивает, что в России женщина не просто была зависима от воли отца и мужа, но подчинялась всему "мужскому сообществу" деревни. Этому, по мнению Гликман, способствовала общинная форма крестьянской жизни, где старейшины контролировали семейные хозяйства, распределяли землю, выполняли функции судей. "Женщина была исключена из внутренней жизни общины, она была нема и бессильна, что отражено в содержательной народной пословице: "Курица не птица, женщина - не человек"32. Гликман подробно останавливается на тех обязанностях, которые приходилось выполнять крестьянке: работа по дому, в поле, в огороде, забота о детях, пошив одежды для членов семьи и т.д. Исследовательница выделяет традиционно мужские и женские обязанности в крестьянском хозяйстве, подчеркивая, что в основе этого разделения не было стремления отдать женщинам более легкую работу в поле, а лежали вековые традиции, изменившиеся, однако, под влиянием экономических факторов.
Так растущее отходническое движение заставило крестьянку выполнять традиционную мужскую работу - пахать поле и косить сено. Но, как указывает Гликман, эти изменения в распределении обязанностей никак не повлияли на отношение к женскому труду, традиционно считавшемуся "малоэффективным и низкооплачиваемым". Эта причина, а не "привязанность к хозяйству и детям", по мнению автора, являлась основной, почему женщины реже, чем мужчины покидали деревню ради заработка на фабриках. Гликман описывает несколько наиболее распространенных женских кустарных промыслов, определяемых региональными условиями. В качестве основного занятия крестьянок в Центрально-промышленном регионе она выделяет выполнение заказов от фабрик по переработке хлопка, а в черноземных областях - продажа сельскохозяйственной продукции. Исследовательница подчеркивает, что какой бы тяжелый труд не выполнялся женщинами, их заработная плата была в несколько раз ниже, чем у мужчин. Самая высокооплачиваемая работа всегда оставалась в введении мужчин и носила другое название - "ремесленное производство", которое, как отмечает автор, было более квалифицированным кустарным промыслом. Основной вывод Гликман сводится к утверждению, что "женский надомный труд редко был квалифицированным и творческим, а в основном тяжелым, монотонным и изнурительным". Крестьянки не просто выполняли технически простую работу, позволяющую- одновременно заниматься домашним хозяйством, но "менее престижную" и низко оплачиваемую, по сравнению с мужской, поскольку "при выборе работы они не имели равных прав с мужчинами, также как не имели этих прав в социальной жизни в целом"33.
Такую точку зрения поддерживает в своей работе другая американская исследовательница Джудит Паллот в своей статье о кустарном производстве во второй половине XIX века 34. Проработав статистические сведения о крестьянских промыслах в Московской губернии, исследовательница настаивает на том факте, что участие женщин в домашнем производстве значительно выросло в конце XIX века и крестьянки вносили ощутимый вклад в семейный бюджет, однако, это никак не повлияло на изменение женского социального статуса в семье и внутри общины. Как отмечает автор, лучшие и высокооплачиваемые промыслы быстро монополизировались мужчинами. Мужчины имели явное преимущество покинуть деревню и отправится на городские фабрики, тогда как женщины оставались в крестьянском хозяйстве под прежним "мужским" контролем, где на их плечи ложилась дополнительная работа. Наибольшее число женщин-мигрантов имело место в Центрально-промышленном районе, где доходы с сельского хозяйства не могли удовлетворить потребности крестьянской семьи. Исследовательница делает вывод, что политические и экономические преобразования существенно не изменили наиболее фундаментальные патриархальные ценности. Особенно то, что касалось традиционного распределения ролей между мужчинами и женщинами. Индустриальное развитие и рост миграционных процессов после отмены крепостного права нарушили изолированность женщин из крестьянского сословия, хотя эти процессы происходили очень медленно и неравномерно.
