Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Сломанные судьбы и нереализованные возможности
1. В. В. Бахтин 27
2. С. А. Ушаков 72
З. Н.С.Цемш 83
Глава II. В. С. и А. Д. Люблинские и Публичная библиотека
1. В. С. Люблинский ' 112
2. А. Д. Люблинская 152
Глава III. В. Н. Бенешевич и Публичная библиотека 201
Заключение 256
Источники и литература 261
Введение к работе
Тема настоящей работы «Медиевисты Публичной библиотеки (1920 - 1940-е годы): Историко-биографические исследования» представляет значительный научный интерес как для истории отечественной медиевистики, так и для истории Государственной Публичной библиотеки1.
Императорская Публичная библиотека, основанная в 1795 г. и открывшаяся для читателей в 1814 г., на протяжении всей своей истории была не только хранилищем книг и рукописей, но также крупным и своеобразным научным центром. По замыслу своих создателей, она должна была соединять книжные и художественные коллекции, иметь обсерваторию и физический кабинет, являться тем местом, где с наибольшей полнотой были бы собраны творения человеческой мысли. Не случайно основным принципом устройства Библиотеки до 1930 г. было деление по отраслям наук, так называемая отделенческая структура. Эти отделения были своего рода библиотеками в Библиотеке со своими каталогами, со всем комплексом материалов по определенной отрасли, начиная от книг, периодических изданий, карт до предметов искусства и материальной культуры. Во главе Библиотеки стояли, как правило, широкообразованные люди, придававшие большое значение изучению ее богатств; среди сотрудников были выдающиеся ученые — историки, филологи, востоковеды, философы, искусствоведы2. Требования, предъявлявшиеся к библиотекарям Императорской Публичной библиотеки, были чрезвычайно высоки и нормой для них считалось «иметь положительные сведения в библиотечной науке, знать древние языки и несколько новейших, историю политическую, и преимущественно историю литературы, а также обладать энциклопедическим об-разованием и иметь ясное представление о системе наук» . Эти тради-
ции и роль Публичной библиотеки как научного учреждения продолжали сохраняться вплоть до конца 1920-х годов.
Революция 1917 г., охватившая в той или иной степени почти все сферы человеческой жизни, коренным образом повлияла и на ситуацию в российской исторической науке. Традиционными центрами ее изучения являлись университеты и академические учреждения. Новый строй, провозгласивший диктатуру пролетариата и признававший единственно верной одну идеологию (марксистско-ленинскую), рассматривал историю как идеологическую дисциплину и сразу же по окончании гражданской войны приступил к строительству советской исторической науки на соответствующих основаниях. Она должна была развиваться в специально созданных партийных учреждениях, таких как Коммунистическая академия и Институт красной профессуры, задача которых состояла в подготовке марксистских кадров и разработке актуальных тем. В число последних входили темы, посвященные классовой борьбе и революционному движению, причем хронологически безусловное предпочтение отдавалось периоду новой и новейшей истории.
Стремясь обеспечить свое лидирующее положение на идеоло
гическом фронте, правящая партия прибегала к радикальным и на
сильственным мерам. С 1921 - 1922 гг. началась перестройка высшей
школы: историко-филологические факультеты были преобразованы в
факультеты общественных наук, представители старой профессуры (в
том числе ряд выдающихся историков-медиевистов, таких, как
И. М. Гревс, О. А. Добиаш-Рождественская, А. Г. Вульфиус,
В. Н. Бенешевич) под разными предлогами были отстранены от преподавания. Некоторые крупные ученые, как А. А. Васильев, выбрали для себя эмиграцию, другие, как Л. П. Карсавин, были изгнаны из страны. Целые области исторической науки, связанные с изучением древности, средневековья, истории религии и духовной культуры бы-
ли признаны неактуальными . Постепенно все больше сокращалось преподавание конкретной истории и в средней школе, которое свелось к «обществоведению» или «политграмоте». Академия наук до конца 1920-х гг. сохраняла автономию, но занятия историей в ней тоже носили ограниченный характер. В рамках Академии действовали несколько музеев и комиссий с очень небольшим числом сотрудников, а все попытки расширить в ней исторические исследования пресекались властями. Со второй половины 1920-х гг. многих ученых-гуманитариев старой школы коснулись прямые репрессии, кульминацией которых стало так называемое «дело историков» или «академическое дело», и к началу 1930-х гг. Академия наук потеряла свое относительно независимое положение5.
Число научных учреждений, в которых могла в том или ином виде изучаться история средневековья, сузилось до минимума. Причем этому изучению предписывался классовый подход, и все средневековье рассматривалось почти исключительно под углом зрения социально-экономических отношений, борьбы классов, борьбы свободомыслия и церковного обскурантизма. Целостное изучение эпохи, углубленный анализ средневековой культуры и психологии средневекового человека, интерес к ярким личностям, столь характерные для старой петербургской школы в лице И. М. Гревса, О. А. Добиаш-Рождественской и Л. П. Карсавина, не только не поощрялись, но рассматривались как проявление «идеализма»6. Из университета медиевистика фактически была изгнана, а в Академии наук — представлена академиками П. Г. Виноградовым (1854 - 1925), давно уже жившим в Англии, Ф. И. Успенским (1845 - 1928) и Д. М. Петрушевским (1863 -1942, избран академиком в 1929 г.). Положение медиевистики в стране было катастрофическим и, анализируя научно-исследовательскую работу вузов за пределами Москвы и Ленинграда, известный советский историограф О. Л. Вайнштейн отмечал общее падение уровня,
связанное с резко ухудшившимися условиями работы преподавателей (сокращение часов, невозможность зарубежных командировок, отсутствие новой иностранной литературы) и слабой подготовкой студентов, в массе своей не знавших иностранных языков. За три года (1924 - 1926) он насчитал около 10 опубликованных работ по средневековой истории7.
Наука о средневековье сосредоточилась в Москве и Ленинграде. Московские медиевисты сгруппировались вокруг Д. М. Петрушевского, возглавлявшего Институт истории РАНИОН и занимались преимущественно изучением социально-экономических проблем. В Ленинграде центром изучения средних веков стала Публичная библиотека наряду с Государственной академией истории материальной культуры (до реорганизации последней в 1930 г.). Здесь ученые медиевисты могли, не приспосабливаясь и не «перестраиваясь», работать по специальности, пусть и по несколько суженной программе, развивая лучшие традиции русской и мировой науки. Подводя итоги развития советской медиевистики за двадцать лет советской власти Е. А. Косминский отмечал наличие ленинградской школы с широкими интересами, тяготеющими к культуре средневековья, а также «к вопросам вспомогательных дисциплин, особенно палеографии, чему немало способствовало богатое собрание латинских рукописей средневековья, хранящихся в ленинградской Публичной библиотеке. Изучение этих рукописей, проводившееся под компетентным руководством О. А. Добиаш-Рождественской, привело к важным открытиям и выразилось в издании ряда ценных монографий. Помимо открытий, относящихся к ранней истории письма в средневековье, были обнаружены архивы Бастилии и рукописи XIV в., позволяющие по-новому осветить городские и деревенские движения этого бурного столетия. Эта работа положила начало ряду трудов начинающих ученых. В Ленинграде вокруг О. А. Добиаш-Рождественской и
И. М. Гревса создалась целая школа» . Что же касается византиноведения, то достаточно сказать, что с 1925 г. до своей гибели в 1938 г. в ГПБ работал выдающийся ученый В. Н. Бенешевич, поставивший перед собой огромную задачу по упорядочению и полному научному описанию рукописного греческого фонда Библиотеки.
В 1920-е- 1940-е годы историками западноевропейского средневековья Публичной библиотеки, почти все из которых являлись учениками О. А. Добиаш-Рождественской, были созданы ценные труды. В. Н. Бенешевичем были подготовлены к публикации и изданы важнейшие для истории Византии «Вазелонские акты»; в процессе описания греческого фонда выполнены исследования об отдельных рукописях. При изучении биографий медиевистов Публичной библиотеки становится очевидным, что еще больше важных проектов было задумано и начато, но не осуществлено.
Императорская Публичная библиотека с первых лет своего существования обладала крупнейшим в России собранием западных (в том числе и латинских) рукописей и книг, и довольно скоро стала также важнейшим местом хранения греческих рукописей, количество которых на протяжении XIX в. постоянно возрастало. Но если греческие и славяно-русские рукописи основательно изучались в XIX в.9, то решающий сдвиг в изучении латинских рукописей произошел в 1920-е годы и был связан с приходом в Библиотеку группы талантливых медиевистов среднего и младшего поколения.
В 1920-е годы Публичная библиотека продолжала сохранять свой статус научного учреждения. Более того, именно в эти годы ее интеллектуальный потенциал был необычайно высок. Это объяснялось разными причинами, в том числе и тем, что возможности научной работы в других учреждениях неуклонно сокращались. В Публичной библиотеке велась конкретная работа над конкретными рукописями и книгами, для чего необходима была прежде всего профес-
сиональная квалификация, а не «правильная» идеология. В Библиотеке требования по этой части, особенно в первой половине 20-х годов, были гораздо меньшими, чем в высшей школе и научно-исследовательских учреждениях, поэтому она и оказалась прибежищем для многих ученых. В ней нашли место профессора университета и упраздненной Санкт-Петербургской Духовной академии, в качестве консультантов привлекались известные ученые разных специальностей. Таким образом в состав сотрудников вошли медиевисты О. А. Добиаш-Рождественская, А. А. Васильев, В. Н. Бенешевич, филолог-романист В. Ф. Шишмарев. Благодаря этому в 20-е гг. Публичная библиотека стала серьезным центром медиевистики.
Интеллектуальный расцвет Публичной библиотеки во многом связан с фигурой директора Библиотеки академика Н. Я. Марра10 (1864 - 1934), возглавлявшего ее с 1924 г. по 1930 г. Знаменитый филолог, археолог и лингвист, он был исключительно одаренным и ярким человеком, что признавали даже его оппоненты. Будучи директором Библиотеки он делал все, чтобы поднять ее научный уровень. Продолжая традиции лучших своих предшественников, он считал, что библиотекари обязательно должны быть специалистами в той или иной области знания; и что задачей Библиотеки является не только хранение, но и изучение ее богатств. При Марре постоянно собирались научные совещания, на которых обсуждались текущие и перспективные аспекты работы; при его поддержке, а иногда и по его инициативе выходили в свет издания ГПБ. В их числе появились уже упомянутые «Вазелонские акты» Ф. И. Успенского и В. Н. Бенешевича в серии «Orientalia» и три выпуска «Analecta Medii Aevi. Средневековье в рукописях Публичной библиотеки» под редакцией О. А. Добиаш-Рождественской, где были напечатаны, помимо ее работ, первые исследования ее учеников.
Почти все медиевисты, жизни и деятельности которых посвящена данная работа, занимались в палеографическом семинарии О. А. Добиаш-Рождественской и поступили на службу в Публичную библиотеку по ее рекомендации в конце 1922 г.11 Такой одновременный приход целой группы выпускников и студентов Университета, был вызван потребностью в хорошо подготовленных кадрах историков и палеографов-западников для ответственной и сложной работы по выполнению условий мирного Рижского договора с Польшей 1921 г. По этому договору предусматривалась передача Польше культурных ценностей, в частности, книг и рукописей, насильственно вывезенных из нее в XVIII - XIX веках (после подавления восстаний, в порядке конфискаций и т. д.) . Предполагалось также удовлетворение претензий польской стороны за счет эквивалентного книжного фонда. Российские ученые и особенно сотрудники Библиотеки с болью в сердце расставались с сокровищами, собранными в ней, и в спорных случаях старались (порой с успехом) отстоять интересы Публичной библиотеки. Для того, чтобы осуществить в течение нескольких лет эту большую и сложную работу, необходимо было определить критерии отбора, исследовать рукописи по принципу их «культурной связи» с Польшей. В книжных фондах прежде всего нужно было привести в порядок каталоги, в том числе создать каталог систематический, который был начат еще в 90-е годы XIX столетия. «Польские работы», несмотря на их печальный для Публичной библиотеки характер, дали мощный импульс для тщательного обследования и изучения рукописных собраний, западноевропейской книги и гравюр. Огромные масштабы этих работ, проводившихся до 1934 г., предстают в цифрах: «Из фондов Публичной библиотеки были возвращены в Польшу: все каталоги и инвентари библиотеки Залуских; помимо 13 200 рукописей <...> в 1934 г. были в качестве эквивалента возвращены еще 1 764 рукописи и 250 ед. различного рукописного материала, общим числом
свыше 15 200 рукописных единиц. Переданы были 1 987 инкунабулов <...> 13 433 гравюры, 7 рукописных карт и 62 609 наименований книг (70 631 том)»13. Однако даже при таких утратах Рукописное отделение сохранило свое значение крупнейшего в СССР собрания западных рукописей (в послереволюционный период в него было передано немало рукописей из дворцовых и частных собраний).
Начало 1930-х годов было отмечено общим изменением политической ситуации в стране, которое коснулось и Библиотеки. По сравнению с предыдущими годами стали ужесточаться идеологические требования, более пристальное внимание было обращено на социальное происхождение сотрудников. В 1930 г. в ГПБ работала комиссия по чистке, которая записала в своем постановлении: «Кадры сотрудников библиотеки в массе своей во многих отношениях не удовлетворяют тем требованиям, которые библиотека должна к ним предъявить. По социальному составу мы имеем среди сотрудников большинство из бывших дворян, чиновников, купцов, потомственных и просто почетных граждан, много также выходцев из духовной среды. <...> Выходцев из рабочих и крестьянских семей - единицы % <...> Катастрофически обстоит дело с политической грамотностью сотрудников ГПБ»14. Н. Я. Марр пытался отстоять тот «социально-чуждый» состав сотрудников, который во многом определил интеллектуальный взлет ГПБ в 1920-е годы. В одном из своих выступлений на заседаниях комиссии по чистке он заявил: «Что такое вы говорите дворяне, социальное происхождение, а что такое происхождение? Они хорошие работники и есть опыт <...> Мы должны использовать то, что есть».15 Пытался он отстоять и научный статус Библиотеки. Однако комиссия приняла целый ряд решений по преобразованию работы ГПБ, в частности по замене отделенческой структуры на функциональную. Не имея возможности проводить курс, который он считал правильным, Н. Я. Марр в июле 1930 г. подал в отставку с поста ди-
ректора Библиотеки. Не миновали Публичную библиотеку и репрессии, захлестнувшие страну с конца 20-х гг. Они коснулись и медиевистов, работавших в Библиотеке.
16 мая 1934 г. было опубликовано Постановление Совнаркома и ЦК ВКП (б) о преподавании гражданской истории в школах. Вскоре после него были восстановлены исторические факультеты в университетах и педагогических институтах, в программах вновь появилась история средних веков и Византии. Тем не менее Публичная библиотека продолжала оставаться важным и своеобразным медиевистиче-ским центром, тесно сотрудничавшем с Университетом и Институтом истории АН СССР. Медиевисты Публичной библиотеки вели семинары и читали лекции на кафедре средних веков в ЛГУ. Наличие ценнейшего собрания западных и греческих рукописей, возможность приобщения к работе с ними новых поколений ученых, исследования, построенные на подлинных материалах, - все это придавало особый колорит ленинградской медиевистике, которую всегда отличали стремление к точности, конкретность и углубленный источниковедческий анализ.
Изучение латинского, западного и греческого фондов ГПБ в 1920 - 30-е гг. связано, прежде всего, с именами О. А. Добиаш-Рождественской и В. Н. Бенешевича. При этом, если Бенешевич весь период работал практически в одиночку (лишь во второй половине 1930-х гг. у него появилась помощница, позже преемница Е. Э. Гранстрем), то Добиаш-Рождественская ввиду «польских дел» привлекла в Библиотеку своих учеников В. В. Бахтина, С. А. Ушакова, А. Д. Люблинскую (Стефанович) и В. С. Люблинского. О самой О. А. Добиаш-Рождественской, в том числе и о ее деятельности в Публичной библиотеке16 существует достаточно большая литература, поэтому мы не посвящаем ей специальную главу. Что касается
В. Н. Бенешевича, то его деятельность в Библиотеке специально в достаточной мере не изучалась.
Настоящая работа представляет собой историко-биографические исследования о шести медиевистах, сотрудниках Публичной Библиотеки в 1920 - 1930-е и отчасти в 1940-е годы, - о Всеволоде Владимировиче Бахтине (1901-1951), Сергее Александровиче Ушакове (1904 - 1938), Николае Сергеевиче Цемше (1887 — 1936), Владимире Сергеевиче Люблинском (1903 - 1968), Александре Дмитриевне Люблинской (Стефанович) (1902 - 1980), Владимире Николаевиче Бенешевиче (1874 - 1938).
Задачей данной диссертационной работы является воссоздание жизненного пути и научной деятельности названных ученых, анализ их научного наследия и восстановление их места в общей картине российской медиевистики. Объективный и конкретный анализ, основанный на возможно более широком круге источников, как печатных, так и рукописных, - таким видится автору метод, которому он хотел бы следовать в своей работе. Особое внимание придавалось архивным разысканиям, позволяющим установить много неизвестных фактов и интересных взаимосвязей. Мы попытались также понять личности историков, и дать их портреты на фоне окружающей действительности. Нам представляется, что данная работа в какой-то степени может явиться вкладом и в ту «новую культурно-интеллектуальную историю» (термин принадлежит Р. Шартье), которая видит свою основную задачу в исследовании интеллектуальной деятельности, интеллектуальных процессов в их конкретно-историческом, социокультурном контексте»17.
Диссертация базировалась на широком круге печатных и архивных источников. Прежде всего это, учтенные по возможности с максимальной полнотой, опубликованные труды самих ученых, которым посвящено данное исследование. Значительную ценность пред-
ставляют печатные библиографические списки работ В. Н. Бенешевича , А. Д. Люблинской и В. С. Люблинского . Библиографии трудов В. В. Бахтина, С. А. Ушакова, Н. С. Цемша отсутствуют и были составлены автором в процессе настоящей работы. С этой целью были просмотрены их личные дела, отчеты Секции научных работников ГПБ, и общие библиографические указатели (к сожалению, не полные) по истории средних веков.
Были по возможности широко привлечены дневниковые и ме
муарные источники, незаменимые для понимания личностей и эпохи.
Период Великой Отечественной войны очень ярко отражен в опубли-
кованных блокадных дневниках В. С. Люблинского . Из мемуаров
особую ценность для нас представляли воспоминания ученика
И. М. Гревса, известного литературоведа и автора классических работ
о Петербурге Н. П. Анциферова22. Интересные штрихи к биографиям
ряда петербургских медиевистов содержатся в воспоминаниях
Б. Н. Лосского23, Г. В. Никольской24, Н. С. Штакельберг25,
М. В. Юдиной . Сборник «Западноевропейская культура в рукописях и книгах Российской национальной библиотеки», посвященный памяти А. Д. и В. С. Люблинских, включает целый раздел «Воспоминания»27, который обогащает их, уже сложившиеся, образы. Были также привлечены газетные статьи, затрагивающие события, нередко трагическим образом связанные с судьбами ученых, и несущие на себе характерную печать времени28. Для уточнения ряда данных очень полезен был известный справочник «Весь Петербург».
В максимальной степени использовались неопубликованные источники. Для этой цели автором был обследован ряд архивохранилищ Петербурга и Москвы. В первую очередь это Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ), обладающий ценными личными фондами, без которых настоящая работа была бы невозможна. Среди них особое значение имеют фонд О. А. Добиаш-
Рождественской (Ф. 254) и фонд В. С. Люблинского (Ф. 1268), содержащие наибольшее число материалов по исследуемой теме. Не менее важен фонд А. Д. Люблинской, хранящийся в архиве Петербургского Института истории РАН (СПб ИИ РАН. Западноевропейская секция. Ф. 13). Здесь наибольшее значение имели материалы служебной деятельности А. Д. Люблинской, значительно дополняющие представления о ее месте в жизни Публичной библиотеки, и ее переписка, в частности, письма к ней В. В. Бахтина и его жены Е. С. Бахтиной, позволяющие осветить последний период его жизни. Целый ряд неизвестных подробностей содержат письма В. С. Люблинского и Е. С. Бахтиной к известной пианистке М. В. Юдиной, сохранившиеся в фонде последней в Отделе рукописей Российской Государственной библиотеки (ОР РГБ. Ф. 527). Частично был обследован огромный личный фонд В. Н. Бенешевича в Петербургском филиале Архива РАН (Ф. 192). Ряд дополнительных сведений был извлечен из хранящихся в ОР РНБ личных фондов В. Э. Банка (Ф. 44), И. А. Бычкова (Ф. 120), И. М. Гревса (Ф. 1148), А. А. Дмитриевского (Ф. 253), С. Ф. Платонова (Ф. 585), О. В. Синакевич (Ф. 163).
В архиве Российской национальной библиотеки (Арх. РНБ) были тщательно изучены личные дела и личные карточки сотрудников (Ф. 10/1 и Ф. 10/2); приказы и распоряжения дирекции Библиотеки, служебная документация по личному составу (Ф. 2); материалы Высших курсов библиотековедения (Ф. 3); Секции научных работников (Ф. 4); дела Смешанной Русско-польской комиссии (Ф. 9); копии следственных дел репрессированных сотрудников, переданные из ФСБ (Ф. 16). В ряде отношений весьма полезен оказался Фонд 12, содержащий неопубликованные тексты статей и докладов сотрудников Библиотеки, отзывы на научные работы, черновые материалы, стенограммы научных совещаний и конференций. Был тщательно обследован служебный архив Публичной библиотеки советского периода, пе-
реданный в 1960 -1970-е гт. в Центральный государственный архив литературы и искусства Санкт-Петербурга (ЦГАЛИ СПб.). Из этого фонда, включающего наиболее важную часть документов деятельности Библиотеки 1920 - 1940-х гг., были использованы протоколы заседаний правления Библиотеки, отчеты Рукописного отделения, материалы о заграничных командировках, решения комиссий по чистке и некоторые другие. Важность всех этих документов для нашей темы очевидна.
В архиве Санкт-Петербургского университета (Арх. СПбГУ) были просмотрены личные дела, сохранившиеся, к сожалению, не на всех интересующих нас медиевистов. Ряд сведений о студенческих годах Н. С. Цемша был получен из дел Центрального Государственного Исторического архива Санкт-Петербурга (ЦГИА СПб), а о его работе в Институте истории науки и техники (Ф. 154, оп. 2) и в Истори-ко-археографическом институте (Ф. 133). из материалов Петербургского филиала Архива Российской Академии наук (ПФА РАН) -Некоторые новые данные к биографии В. Н. Бенешевича содержит дело о его службе в Институте сравнительного изучения языков Запада и Востока (ИЛЯЗВ), хранящееся в ЦГАЛИ СПб (Ф. 288). Подробности о работе Бенешевича над каталогом греческих рукописей ГПБ можно найти в ряде материалов греческого фонда Отдела рукописей РНБ. Очень интересные и неожиданные документы о Л. Ф. Бенешевич были обнаружены в Архиве Санкт-Петербургской педиатрической академии (личное дело Л. Ф. Бенешевич). В общей сложности нами были изучены материалы более тридцати фондов десяти архивохранилищ Петербурга и Москвы.
Точные даты смерти ряда лиц появились в результате запросов в официальные службы: Оренбургский ЗАГС и в паспортный стол Петербурга. Очень важными сведениями о репрессированных сотрудниках мы обязаны ответственному редактору и составителю «Ленин-
градского мартиролога» А. Я. Разумову, предоставившему нам возможность ознакомиться с труднодоступными материалами.
Постараемся теперь охарактеризовать степень изученности нашей темы в научной литературе, то есть историографию вопроса. Что касается общих работ по истории отечественной медиевистики , то здесь по-прежнему остаются во многих отношениях незаменимыми труды О. Л. Вайнштейна «Историография средних веков» и, особенно, «История советской медиевистики», являющаяся по сей день наибо-лее полным общим корпусом материалов . Разумеется, эти работы принадлежат своему времени, содержат элементы схематизма и пронизаны официальной идеологией, резко противостоявшей «буржуазной» историографии. Кроме того они содержат много пробелов и почти не опираются на архивные материалы. То же самое необходимо сказать и о разделах, посвященных медиевистике в «Очерках истории исторической науки в СССР», учебнике Е. В. Гутновой «Историографии истории средних веков» и книге 3. В. Удальцовой «Советское ви-
зантиноведение за 50 лет» . . Петербургской школе медиевистики посвящена кандидатская диссертация Б. С. Кагановича, основанная на архивных материалах31.
Истории Публичной библиотеки посвящены две монографии, вышедшие к ее 100-летнему и к 150-летнему юбилеям . Обе они содержат богатый материал по истории Библиотеки как учреждения, но не вполне удовлетворяют современным требованиям. Они носят, каждая по-своему, характер «официальных историй» и, что в нашем случае особенно важно, в изложении советского периода истории Библиотеки имеются, по понятным причинам, значительные лакуны. Новый этап в изучении истории Публичной библиотеки связан с завершением фундаментального труда «Сотрудники Российской национальной библиотеки - деятели науки и культуры: Биографический словарь»33. Это трехтомное издание содержит около 1 500 биографи-
ческих справок о сотрудниках, начавших работать в Библиотеке до 1946 г. Каждому тому предпосланы обстоятельные вступительные статьи Л. А. Шилова и Г. В. Михеевой, освещающие основные стороны жизни и деятельности Библиотеки за первые полтора века ее существования. Чрезвычайно ценным является исследование М. Д. Моричевой «Библиотека Залуских и Российская национальная библиотека»34, впервые в отечественной литературе дающее целостную картину драматических русско-польских взаимоотношений в истории библиотек. Целый ряд интересных статей по истории РНБ вышел в последние десятилетия в сборниках «Историко-библиографические исследования», «История библиотек», «Публичная библиотека: люди, годы, жизнь», «Российская национальная библиотека: страницы истории».
Рассмотрим теперь имеющуюся научную литературу о медиевистах Публичной библиотеки, которым посвящено настоящее исследование. До недавнего времени литература о В. Н. Бенешевиче исчерпывалась «Запиской об ученых трудах В. Н. Бенешевича» академиков Ф. И. Успенского, В. П. Бузескула, И. Ю. Крачковского и Н. Я. Марра, составленной в 1924 г. в связи с его избранием в члены-корреспонденты Российской Академии наук, краткой заметкой Г. В. Вернадского и статьей Е. Э. Гранстрем, написанной к 100-летию со дня рождения Бенешевича35. В них давалась общая оценка его научных заслуг и приводились краткие биографические данные об ученом. За последнее десятилетие изучение фигуры Бенешевича поставлено на совершенно иной уровень И. П. Медведевым, тщательно исследовавшим огромный архив ученого и материалы о нем в других архивохранилищах России и давшим целый ряд первоклассных публикаций, освещающих самые разные стороны жизни и деятельности В. Н. Бенешевича в контексте развития русского византиноведения.36
А. Д. Люблинской, как одному из крупнейших историков Франции и специалистов по западной палеографии, еще при ее жизни были посвящены статьи Ю. Л. Бессмертного , В. Н. Малова, Е. В. Вернадской , Т. П. Вороновой, В. Л. Романовой.37 После ее кончины к ним прибавились более углубленные исследования с использованием архивных материалов. Они рассматривают как биографию, так и научное творчество А. Д. Люблинской. Значительная их часть собрана в сборнике «Западноевропейская культура в рукописях и книгах Российской национальной библиотеки (Памяти Александры Дмитриевны и Владимира Сергеевича Люблинских)».38
Сходным образом обстоит дело и с изучением жизни и творчества В. С. Люблинского. Вслед за статьями В. И. Рутенбурга и
A. А. Сидорова и появившимся в печати обзором архива
B. С. Люблинского, последовал только что упомянутый сборник с
публикациями П. Л. Вахтиной, Д. П. Эрастова и других.39
Специальных работ о В. В. Бахтине, С. А. Ушакове и Н. С. Цемше в научной литературе нет, за исключением статей в биографическом словаре «Сотрудники Российской национальной библиотеки - деятели науки и культуры» и материалов о Бахтине в переписке О. А. Добиаш-Рождественской, изданной и прокомментированной Б. С. Кагановичем.40
Данная диссертационная работа состоит из трех глав, каждая из которых построена в зависимости от степени изученности ее тематики в научной литературе. Первая глава содержит разделы о В. В. Бахтине, С. А. Ушакове, Н. С. Цемше, талантливых ученых с трагической судьбой, не успевших полностью реализовать свой творческий потенциал. Их имена почти неизвестны в наши дни, поэтому разделы о них представляют собой монографические очерки, в которых мы попытались по возможности полно восстановить их жизненный путь и очертить картину их научной деятельности. Вторая глава
посвящена выдающимся специалистам по истории Франции А. Д. и В. С.Люблинским. Различные аспекты их научного творчества рассматривались в историографической литературе. Нашей же задачей было осветить малоизученные страницы их жизни и деятельности 1920 - 1940-х годов, связанные с Публичной библиотекой (в частности, совершенно неизвестные работы по средневековой тематике, сохранившиеся в архивных фондах); проследить тот путь, который они прошли в поисках своих тем, ставших основными в их творчестве и показать место и роль Библиотеки в их судьбе. Все медиевисты-западники Публичной библиотеки, о которых идет речь, так или иначе объединены фигурой О. А. Добиаш-Рождественской с которой их связывали тесные научные и человеческие взаимоотношения и ее образ постоянно присутствует в главах. Как нам кажется, привлечение большого числа документов из архива О. А. Добиаш-Рождественской позволяет добавить выразительные штрихи и к ее облику. Третья глава целиком посвящена одному из крупнейших отечественных византинистов XX в. В. Н. Бенешевичу, чья деятельность в Библиотеке оставила яркий след в ее истории.
ПРИМЕЧАНИЯ
На протяжении своей истории Библиотека несколько раз меняла официальное название: ИПБ - Императорская Публичная библиотека (1795 - 1917), РПБ - Российская Публичная библиотека (1917 — 1925), ГПБ — Государственная Публичная библиотека в Ленинграде (1925 - 1932), Государственная Публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (1932 - март 1992), РНБ - Российская национальная библиотека (с 27 марта 1992).
См.: Императорская Публичная Библиотека за сто лет, 1814 - 1914. СПб., 1914; История Государственной ордена Трудового Красного Знамени Публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина. Л., 1963. 436 с; Сотрудни-
ки Российской национальной библиотеки - деятели науки и культуры: Биографический словарь. СПб., 1995. Т. 1; СПб., 1999. Т. 2; СПб., 2003. Т. 3.
Проекты устава и штата Императорской Публичной библиотеки цит.по ст.: Шилов Л. А., Михеева Г. В. Предисловие // Сотрудники Российской национальной библиотеки ... Т. 1.С. 18.
См.: Вайнштейн О. Л. Историография средних веков в связи с развитием исторической мысли от начала средних веков до наших дней. М.;Л., 1940; Он же. История советской медиевистики. 1917 - 1966. Л., 1968.
См., в частности: Каганович Б. С. Начало трагедии (Академия наук в 1920-е годы по материалам архива С. Ф. Ольденбурга // Звезда. 1994. № 12. С. 124 - 144; Академическое дело 1921-1931 гг. СПб., 1993-1998. Вып. 1-2.
Характерно, что официальная советская историография и в 1960-е годы по-прежнему резко оценивала деятельность петербургских — ленинградских ученых в первые послереволюционные годы: «В Ленинграде работала значительная группа профессионалов-медиевистов во главе с И. М. Гревсом. К ней принадлежала О. А. Добиаш-Рождественская, Л. П. Карсавин, Г. П. Федотов, А. И. Хоментовская, Н. П. Анциферов, М. А. Тиханова-Клименко, В. В. Бахтин, М. Э. Шайтан и другие. В первые годы их объединял интерес к истории средневековой культуры, религии и быта, при почти полном отсутствии интереса к социально-экономическим проблемам. В объяснении исторических явлений господствовал идеализм, а у некоторых и откровенно религиозные мотивы» - Лер-нер И. Я. 1. Медиевистика / Развитие советской медиевистики //Очерки истории исторической науки в СССР / Под ред. М. В. Нечкиной. М., 1966 Т. 4. С. 595.
Вайнштейн О. Л. Научно-исследовательская работа по истории Западной Европы в советских вузах в 1924 - 1926 гг. по их публикациям // Историк-марксист. 1927. Т. 3. С. 209 - 212.
Косминский Е. А. Итоги изучения истории средних веков в СССР за двадцать лет // Известия АН СССР. Отделение общественных наук. 1937. №5. С.1135.
9. Греческому рукописному фонду, в смысле его изучения, в XIX в. «по
везло» больше чем западному. Его описанием занимался Э. Муральт, составив
ший первый печатный каталог греческих рукописей. Затем это дело было про
должено сотрудниками ИПБ X. М. Лопаревым и А. И. Пападопуло-Керамевсом.
См.: МиханковаВ. А. Николай Яковлевич Марр. Очерк его жизни и научной деятельности. Изд. 3. М.;Л., 1949; Фрейденберг О. М. Воспоминания о Н.Я.Марре // Восток - Запад. М., 1988. Вып. 3. С. 181 - 204; ГолубеваО.Д. Н. Я Марр и Публичная библиотека. Тбилиси, 1986; Она же. Н. Я. Марр. СПб., 2002.
В числе группы молодых медиевистов был также и М. А. Гуковский (1898 - 1971), впоследствии известный историк-итальянист. В ГПБ он проработал недолго - с конца 1922 г. до ноября 1925 . и занимался преимущественно административной работой. Подробнее об этом см.: Вольфцун Л. Б. Гуковский Матвей Александрович // Сотрудники Российской национальной библиотеки... Т. 2. С. 225-230.
См.: Моричева М. Д. Библиотека Залуских и Российская национальная библиотека. СПб., 2001. 214 с.
Моричева М. Д. Библиотека Залуских ... С. 152.
ЦГАЛИ СПб. Ф. 97, оп. 1, д. 661. Л. 84, 85 об.
Там же.-Л. 68 об.
Репина Л. П. Что такое интеллектуальная история? // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. М., 1999. № 1. С. 7.
Люблинская А. Д. О. А. Добиаш-Рождественская как ученый // Учен, записки ЛГУ. Серия ист. наук. 1941. Вып. 12. С. 10 - 26; Люблинская А. Д. О. А. Добиаш-Рождественская как историк //Средние века. М., 1942. Вып. 1.С. 212 - 226; Люблинская А. Д. Значение трудов О. А. Добиаш-Рождественской для развития латинской палеографии в СССР // Средние века. М., 1966. Вып. 29. С. 179 — 186; Люблинская А. Д. Лекции О. А. Добиаш-Рождественской // Живое слово науки. М., 1981. С. 194 - 202; Каганович Б. С. Добиаш-Рождественская и ее научное наследие // Французский ежегодник, 1982. М., 1984. С. 190 - 208; Добиаш-
Рождественская О. А. Культура западноевропейского средневековья: Научное наследие / Отв. ред. В. И. Рутенбург. Сост. Б. С. Каганович. М., 1987. 351 с; Ершова В. М. О. А. Добиаш-Рождественская. Л., 1988. 112 с; Из переписки О. А. Добиаш-Рождественской 1920-1930-х гг. / Публ. и коммент. Б.С.Кагановича // Отечественная история. 1992. №3. С. 101 -117; Каганович Б. С. К биографии О. А. Добиаш-Рождественской // Вспомогательные исторические дисциплины: высшая школа, исследовательская деятельность, общественные организации. М., 1994. С. 70 - 74.
Список трудов В. Н. Бенешевича / Сост. Е. Э. Гранстрем // Византийский временник. 1973. Т. 35. С. 239 - 243; Библиография трудов В. Н. Бенешевича /Подгот. Я. Н. Щапов // В. Н. Бенешевич. Древнеславянская кормчая в XIV титулах. София, 1987.Т. 2. С. 258 - 262.
Труды доктора исторических наук, профессора А. Д. Люблинской / Сост. И. С. Шаркова // Средние века. М., 1972. Вып. 35. С. 21 - 29; Хронологический список трудов доктора исторических наук, профессора А. Д. Люблинской / Сост. И. С. Шаркова // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1971. Т. 12. С. 341 -350; Научные труды А. Д. Люблинской / Сост И. С. Шаркова // Средние века. М, 1983. Вып. 46. С. 324 - 334.
20. Хронологический список трудов B.C. Люблинского / Сост.
И. С. Шаркова // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1969. Т. 2.
С. 304 - 308; Варбанец Н. В. Список трудов В. С. Люблинского // Книга в истории
человеческого общества. М., 1972. С. 322 - 326.
Люблинский В. С. Блокадные дневники. Воспоминания, Стихи, Письма / Подгот. текста, вступ, статья и коммент. П. Л. Вахтиной и Л. Б. Вольфцун // В память ушедших и во славу живущих. Письма читателей с фронта. Дневники и воспоминания сотрудников Публичной библиотеки, 1941 - 1945. СПб., 1995. С. 147-200.
Анциферов Н. П. Из дум о былом. М., 1992. 512 с.
23. Лосский Б. Н. Наша семья в пору лихолетья 1914 - 1922 годов // Ми
нувшее: Исторический альманах. М.; СПб., 1992. Т. 11. С. 119 - 198;
М.;СПб„ 1993. Т. 12. С. 28 - 167.
24. Никольская Г. В. Портреты сослуживцев / Публ. и коммент.
Л. Б. Вольфцун // Российская национальная библиотека: страницы истории.
СПб., 2001. С. 176 - 195; Она же. Воспоминания о Рукописном отделении / Публ.
и коммент. Л. Б. Вольфцун // История библиотек: Исследования, материалы, до
кументы. СПб., 2002. Вып. 4. С. 268 - 307.
Штакельберг Н. С. «Кружок молодых историков» и «Академическое дело» / Предисловие, послесловие и публ. Б. В. Ананьича. Прим. Е. А. Правиловой // In memoriam. М; СПб., 1995. С. 19 - 86.
Юдина М. В. Немного о людях Ленинграда // Юдина М. В. Лучи божественной любви: Литературное наследие. М.; СПб., 1999. С. 97 - 115.
Баткин Л. М. Начинающий медиевист из провинции — в гостях у Люблинских // Западноевропейская культура в рукописях и книгах Российской национальной библиотеки. СПб., 2001. С. 109 - 127; Вернадская Е. В. Воспоминания и размышления об Александре Дмитриевне Люблинской // Там же. С. 127 - 134; Козырева М. Л. Владимир Сергеевич Люблинский // Там же. С. 135 - 136; Кон И. С. Полвека назад // Там же. С. 137 - 139; Мокрецова И. П. Владимир Сергеевич Люблинский и реставрация рукописей // Там же. С. 139 - 142; Мыльников А. С. Памятные встречи // Там же. С. 142 — 145; РоловаА.Д. Александра Дмитриевна Люблинская - учитель и друг // Там же. С. 145 - 150; Фролова И. И. Немного из воспоминаний // Там же. С. 151-153.
См., в частности: [В Отделе рукописей ГПБ найден диплом германского императора Отгона III, 985 г.] // Известия. 1926, 7 янв.; Тур. Под куполом Академии // Ленинградская правда. 1929, 8 февр.; Пергаменты VII - IX вв. работы англо-французской мастерской письма в Корби, 35 рукописей // Красная газета. 1933, 3 окт. Веч. выпуск; Антисоветский поступок члена-корреспондента Академии наук СССР В. Н. Бенешевича // Известия. 1937, 26 окт.; Архив Бастилии. // Ленинградская правда. 1939, 14 июля; Люблинская А. Д. Документы из Бастиль-
ского архива: В Ленинградской Публичной библиотеке // Вечерняя Москва. 1940, 23 июня; Бастилия и ее архив // Вечерний Ленинград. 1956, 23 июня.; Четверть века в библиотеке: Юбилей В. С. Люблинского // Вечерний Ленинград. 1948, 20 февр.
Вайнштейн О. Л. Историография средних веков в связи с развитием исторической мысли от начала средних веков до наших дней. М.; Л., 1940. 375 с; Его же.История советской медиевистики, 1917 - 1966. Л., 1968.424 с.
Гутнова Е. В. Историография истории средних веков. М., 1985. 480 с; Удальцова 3. В. Советское византиноведение за 50 лет. М., 1969. 362 с.
Каганович Б. С. Петербургская школа медиевистики в конце XIX -начале XX в. Автореф. дис.... канд. ист. наук. Л., 1986. 14 с.
32. Императорская Публичная Библиотека за сто лет, 1814 - 1914.
СПб., 1914. 484, XVI с; История Государственной ордена Трудового Красного
Знамени Публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина. Л., 1963.
436 с.
33. Сотрудники Российской национальной библиотеки - деятели науки и
культуры. Биографический словарь. СПб., 1995 - 2003. Т. 1 - 3.
Моричева М. Д. Библиотека Залуских и Российская национальная библиотека. СПб., 2001. 214 с.
Ф. И. Успенский, В. П. Бузескул, И. Ю. Крачковский, Н. Я. Марр. Записка об ученых трудах В. Н. Бенешевича //Известия Российской Академии Наук. VI серия. Т. XVIII. 1924, июнь - декабрь, 2-я часть. Л., 1924. С. 536 - 538; Г. В. [Вернадский Г. В.]. 25-летие научно-литературной деятельности В. Н. Бенешевича // Seminarium Kondakovianum. I. Prague, 1927. С. 312 -313; Гранстрем Е. Э. Владимир Николаевич Бенешевич (К 100-летию со дня рождения) //Византийский временник. 1973. Т. 35. С. 235 - 243.
Медведев И. П. В. Н. Бенешевич: судьба ученого, судьба архива // Архивы русских византинистов в Санкт-Петербурге. СПб., 1995. С. 339 -381; Он же. Об одном неосуществленном проекте издания в 30-е годы русского перевода «Тайной истории» Прокопия Кесарийского: Неизвестные документы // Византии-
ский временник. 1995. Т. 56 (81). С. 320 - 331; Он же. Урок Бенешевича // Византийские очерки. М., 1996. С. 186 - 205; Он же. О неосуществленном проекте В. Н. Бенешевича по изданию корпуса источников византийского права (по неопубликованным данным) // Византийский временник. 1997. Т. 57 (82). С. 249 -272; Он же. В. Н. Бенешевич как «душеприказчик» Н. П. Лихачева // Вспомогательные исторические дисциплины. СПб., 1998. Т. 26. С. 105 - ИЗ; Он же. Неопубликованные материалы В. Н. Бенешевича по истории византиноведения // Рукописное наследие русских византинистов в архивах Санкт-Петербурга. СПб., 1999. С. 574 -611; Он же. Письма в защиту В. Н. Бенешевича // Проблемы всемирной истории. Сб. статей в честь А. А. Фурсенко. СПб., 2000. С. 72 - 82.
37. Бессмертный Ю. Л., Малов В. Н. А. Д. Люблинская - историк-
медиевист // Средние века. М., 1972. Вып. 35. С. 3 - 15; Вернадская Е. В., Вороно
ва Т. П. А. Д. Люблинская и Отдел рукописей ГПБ им. М. Е. Салтыкова-Щедрина
// Там же. С. 16 - 20; Романова В. Л. А. Д. Люблинская - архивист и палеограф
//Археографический ежегодник за 1972 г. М., 1974. С. 218 - 225.
38. Шаркова И. С. А. Д. Люблинская и впомогательные исторические
дисциплины // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1981. Т. 12. С. 334
341; Вернадская Е. В., Киселева Л. И., Малинин Ю. П., Сомов В. А. Александра Дмитриевна Люблинская (1902 - 1980) // Средние века. М, 1983. Вып. 46. С. 291
323; переизд.: // Западноевропейская культура в рукописях и книгах Российской национальной библиотеки. СПб., 2001. С. 10 - 27; Ревуненкова Н. В. Проблемы истории культуры в трудах А. Д. Люблинской // Там же. С. 27 - 37; Киселева Л. И. О записных книжках А. Д. Люблинской // Там же. С. 38 - 43; Вольф-цун Л. Б. А. Д. Люблинская в Вавилово. Там же. С. 43 - 52; Каганович Б. С. Е. В. Тарле и А. Д. Люблинская (по материалам их переписки) // Там же. С. 52 -61.
39. Рутенбург В. И. Выдающийся знаток рукописи и книги (Памяти
B. С. Люблинского) // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1969. Т. 2.
C. 301 - 304; Сидоров А. А. В. С. Люблинский как книговед // Люблинский В. С.
Книга в истории человеческого общества. М., 1972. С. 3 - 13; Враская О. Б., Гран-
стрем Е. Э., Каганович Б. С. Палеограф и историк книги В. С. Люблинский и его личный архив// Археографический ежегодник за 1986 г. М, 1987. С. 236 - 241; П. Л. Бахтина. В. С. Люблинский в Публичной библиотеке // Западноевропейская культура...С. 77 - 90; Эрастов Д. П. В. С. Люблинский во главе Лаборатории консервации и реставрации документов Академии наук СССР: 1957 - 1968. С. 90 -93.
40. Вольфцун Л. Б. Бахтин Всеволод Владимирович // Сотрудники Российской ... Т. 2. С. 83 - 87; Бахтина П. Л. Ушаков Сергей Александрович // Там же. С. 601 — 603; Вольфцун Л. Б. Цемш Николай Сергеевич // Там же. С. 623 -626; Из переписки О. А. Добиаш-Рождественской 1920 - 1930-х гг. / Публ. и ком-мент. Б. С. Кагановича // Отечественная история. 1992. № 3. С. 101 -117.
В. В. Бахтин
Всеволод Владимирович Бахтин родился 26 января 1901 г. в Петербурге в семье известного врача - окулиста. Его отец, Владимир Георгиевич Бахтин, дослужившийся до чина статского советника, вел прием пациентов в знаменитой в Петербурге глазной лечебнице на Моховой, в Почтово-телеграфной больнице и санитарном отделе 1-го участка Коломенской части. Он был популярен среди населения Коломны и несколько раз избирался гласным в районную думу. Семья жила там же, в Коломне, на Лермонтовском проспекте.
В 1910 г. Всеволод Бахтин поступил в гимназию Императорского Человеколюбивого общества, которую окончил в 1918 г. Последний год учебы и время сдачи выпускных экзаменов совпали с бурными событиями в жизни страны. Две революции 1917 года, начавшаяся гражданская война и интервенция, яростная борьба победившего класса со старым обществом, все это особенно остро ощущалось в Петрограде. Учитывая условия военного и революционного времени, все связанные с ними тревоги и лишения, В. Г. Бахтин отправил семью (жену Марию Дмитриевну, дочь Надежду и сыновей Всеволода и Бориса) подальше от столицы в город Сарапул Вятской губернии. Там Всеволод Бахтин пробыл почти полтора года и там начал работать сначала счетоводом, а затем помощником бухгалтера в местном Отделе труда. Опасения Владимира Георгиевича, пытавшегося уберечь близких от всевозможных эксцессов, холода и голода, были не напрасны. Сам он ожидал ареста и не ошибся, но все обошлось1.
Осенью 1919 г. семья вернулась в Петроград и Всеволод Бахтин смог продолжить образование. Он подал документы и был зачислен в Петроградский университет на историческое отделение Факультета общественных наук. С детства увлекаясь западным средневековьем и хорошо зная языки (впоследствии он владел французским, итальянским, немецким, английским, греческим и латинским), своей специальностью он избрал историю средних веков и латинскую палеографию. Главными его наставниками стали профессора О. А. Добиаш-Рождественская, И. М. Гревс и Л. П. Карсавин. Уже на первом курсе он стал участвовать в семинарии О. А. Добиаш-Рождественской по дипломатике и палеографии, занятия которого проходили в Музее палеографии, созданном на основе богатейшей коллекции хартий и актов, собранных академиком Н. П. Лихачевым. Этот семинарий объединил более тридцати студентов медиевистов нескольких курсов, многие из которых стали впоследствии известными учеными. В число его участников входили Е. Ч. Скржинская, М. А. Тиханова, М. А. Гуковский, С. А. Ушаков, Г. У. Вальтер, М. П. Румянцева, Н. И. Инфимовская, И. А. Залкинд,
Е. В. Мочан, В. Н. Лосский, А. Д. Стефанович, В. С. Люблинский и другие. Исторические штудии сочетались с дружескими встречами и вечеринками. Младший брат Владимира Николаевича Лосского, Борис, вспоминал в своих мемуарах: «Из группы же коллег брата по медиевистике стоит упоминания Всеволод Владимирович Бахтин ... Он был одарен живым чувством юмора, как и весельчак Сергей Александрович Ушаков. Вместе с Володей они были главными затейниками латинской летописи, повествовавшей о делах университетских средневековедов, как учеников, так и учителей. Раздобыли даже где-то старый пергамент и, начертав на нем палеографически часть своей хроники, представили сфабрикованную хартию как найденный ими подлинный документ Ольге Антоновне, которая, по их словам, не сразу обнаружила, что поддалась их мистификации. Возможно, что сотрудниками летописи были также Матвей Александрович Гуковский, кажется уже почти выпускник, и Владимир Сергеевич Люблинский. Прибавлю, наконец, имена будущей супруги последнего и, позже преемницы Добиаш-Рождественской по курсу палеографии Александры Дмитриевны Стефанович и будущей свойственницы брата Раисы Ноевны Блох» .
С самых первых дней учебы в университете Бахтин отличался необычайной серьезностью и углубленностью. Основными темами, на которых он сосредоточился, были история североитальянских городов в эпоху лангобардского и каролингского владычества, и политические теории начала XIV века. Последняя из этих тем была наиболее близка Бахтину и свои студенческие изыскания он оформил в курсовых работах «Этюды о некоторых эпизодах из истории Флоренции в XIII в.» и «Исследования о хронике Стефана Бурбонского, как источника по истории вальденсов». Он составил также карточный библиографический указатель по истории латинской легенды апостола и евангелиста Иоанна.
После блестящего завершения университетского курса осенью 1922 г. по представлению кафедры всеобщей истории он был оставлен для подготовки к научной деятельности и 9 февраля 1923 г. Советом Исторического института при Петроградском университете избран научным сотрудником 2 разряда (так именовались тогда аспиранты) по «средней истории»3, К этому времени Бахтиным и его научными руководителями - О. А. Добиаш-Рождественской и И. М. Гревсом, был разработан план занятий, утвержденный Советом Института. План был чрезвычайно насыщен и предусматривал тщательное знакомство с такими темами, как: «Галльские города в эпоху Римской империи», «Византия и Запад накануне первого крестового похода», «Вопросы о происхождении культа святых», «Господин Великий Новгород — зарождение и развитие форм политического строя». Две из них были посвящены истории средневекового города, которая широко и талантливо разрабатывалась в конце XIX - начале XX в.4, и которая уже на студенческой скамье стала центром научных интересов Бахтина. Освоение этих подготовительных тем стало фундаментом для изучения главной - истории политического, социального и экономического строя северо-итальянских городов в связи с общей их историей. Центром этих занятий была избрана Кремона. Выбор этого города был не случаен. Он обуславливался значительностью и малой разработанностью проблемы изучения именно североитальянских городов, в частности, Кремоны, а также наличием в Петербурге богатой коллекции итальянских хартий и грамот, собранных Н. П. Лихачевым.
С. А. Ушаков
Сергей Александрович Ушаков родился 1/14 июня 1904 г. в Петергофе. Его отец служил помощником делопроизводителя Петергофского Дворцового ведомства, а мать, Зоя Захаровна Мальцева, бравшая уроки музыки у А. Г. Рубинштейна, после замужества занималась домом и детьми. В семье много внимания уделяли языкам, искусству и литературе и впитанные с детства художественные впечатления во многом определили развитие интересов Сергея Ушакова. В 1920 г. он окончил 1-ю Петергофскую школу (бывшую 1-ю гимназию) и поступил на факультет общественных наук Петроградского университета. Темой своих занятий Ушаков избрал средневековую историю и своими главными учителями считал И. М. Гревса и О. А. Добиаш-Рождественскую, в палеографическом семинаре которой он занимался разбором итальянских хартий из коллекции Н. П. Лихачева. В этом же семинаре занимались и другие известные впоследствии медиевисты Публичной библиотеки — В. В. Бахтин, В. С. Люблинский, А. Д. Стефанович, М. А. Гуковский. По-видимому между Бахтиным, Ушаковым и будущей четой Люблинских сложились особенно близкие товарищеские и дружеские отношения. Спустя двадцать лет, в письмах к жене из блокадного Ленинграда, В. С. Люблинский не раз вспоминал «Сережу», различные его черты и привычки. Б. Н. Лосский в своих мемуарах среди наиболее запомнившихся ему сокурсников брата, В. Н. Лосского, отмечал Бахтина и Ушакова, которого характеризовал как жизнерадостного и веселого человека2. Действительно насмешливый нрав Ушакова проявлялся даже там, где этого можно было меньше всего ожидать. К примеру, в официальной анкете на вопрос - чем занимался до 1905 г., он отвечал: «Лежал в пеленках, приличия не позволяют описать гнусность моих занятий в этот период времени» . Подобные шутки встречаются и в других документах. Люди, помнившие Ушакова, отмечали его природный артистизм, умение пародировать и читать стихи, а также замечательные музыкальные способности, свойственные всем членам семьи. Его старший брат Владимир Александрович Ушаков в течение многих лет был солистом Ленинградской областной филармонии.
Пианистка М. В. Юдина, увлекавшаяся религией, философией и гуманитарными науками и посещавшая в начале 20-х гг. занятия в Петроградском университете, вспоминала в статье 1966 г. «Немного о людях Ленинграда»: «Был еще Сережа Ушаков, совсем юноша, одна фамилия чего стоит! Сережа едва ли не наизусть знал всего Данте в подлиннике.»4 Очень интересен отклик В. С. Люблинского на несколько приподнятый тон этих воспоминаний, с которыми Юдина познакомила его. В одном из писем к ней у него есть такие слова: «Вдобавок ко вчерашнему письму несколько строк по поводу телефонного заслушивания фрагментов ... Положа руку на сердце мне не все понравилось ... Дело не в единичных неточностях и невольных искажениях вроде того .. . будто Сережа знал Данте наизусть (у него действительно была отличная память, но такого за ним никогда не числилось). Но это и тому подобное, мелочи. А вот стиль, который в данном случае и делает всю музыку, решительно подчас коробит ... Не только Сережа, лучший мой друг многих тех лет, но убежденный "циник" и мастер персифляжа .. . решительно бы не одобрил (и тут же спародировал), но и Ольга Антоновна недовольно поджала бы губы и многозначительно подняла брови, Лев Платонович, скручивая козью ножку, обронил бы нечто хлесткое и не слишком одобрительное, а уж Всеволод Владимирович [Бахтин - Л.В.] со свойственной ему насмешливой прямотой запротестовал.»5
Занятия Ушакова в палеографическом семинарии Добиаш-Рождественской проходили успешно6 и в 1922 г., на основе изучения хартий, он написал студенческую работу «Borghi franchi Кремонской коммуны в XII веке» . Социально-бытовые аспекты феодальных отношений особенно интересовали Ушакова и продолжая тему, начатую в семинарии, он развил ее в статье «Спор о границах приходов» . Статья, построенная на материалах двух грамот из собрания Н. П. Лихачева, представляет собой скрупулезный анализ запутанной судебной тяжбы между Кремонским и Пьяченцским приходами по поводу принадлежности одной из пограничных церквей. Ушаков по документам проследил долгую историю церкви св. Лаврентия, ставшей предметом спора и к тому времени «не имевшей даже церковного дома, где могли бы жить подобно ей самой нищие, одетые в рваное платье клирики»9; привел яркие показания обеих сторон и убедительно доказал, что конфликт носил исключительно престижный характер, поскольку сама обветшавшая церковь не представляла уже особого интереса ни для Кремоны, ни для Пья-ченцы, а являлась лишь поводом для демонстрации собственного могущества. Будучи на третьем курсе университета, Ушаков приступил к сдаче выпускных экзаменов, которые, может быть в силу своего недостаточно организованного характера, сдал не полностью и впоследствии числился лицом «с незаконченным высшим образованием». В январе 1923 г. он подал прошение о приеме на работу в Публичную библиотеку и через месяц был принят в Рукописное отделение для «польских работ». Об этом времени Добиаш-Рождественская писала: «Гром грянул — польская экспертиза. Явилась мысль обеспечить работника во всяком случае. Особенно в виду замирания университета. Необходимость знать, что у нас есть. Нас -трое или 13/4. Бахтин, вообще служащий, Ушаков временный»10.
Осенью того же года Сергей Александрович был переведен в Читальный зал, куда были переброшены многие молодые сотрудники, а в июне 1924 г. - направлен в Рукописное отделение для разбора автографов и включен в число экспертов Смешанной Советско-польской комиссии по выполнению условий Рижского договора. Работа эксперта по выявлению манускриптов по принципу «польской культурной связи» и участника сложнейших споров с польской стороной, предполагала тщательное знакомство с происхождением, судьбой и содержанием западных рукописей Публичной библиотеки. Помимо этого эксперт должен был обладать знанием палеографии и целого ряда дисциплин, необходимых для изучения средневековых манускриптов. В ходе «польских работ» Сергей Ушаков приобрел большой опыт и проявил незаурядные исследовательские способности. Добиаш-Рождественская отмечала его «настойчивую эвристику, когда он совершенно перевернул в двух направлениях представления оппонентов о рукописях хранившегося у нас Матвея Польского»11. Вместе с В.В.Бахтиным ему удалось отклонить претензии Польши на французскую рукопись F. vel. IV. 3, содержащую текст хроники Мартина из Опавы, представив строго аргументированные исторические доказательства того, что рукопись эта не связана с Польшей. В 1924 г. С. А. Ушаков вместе с В. Н. Бенешевичем был делегирован от Публичной библиотеки на совещание представителей научных, академических и научно-ведомственных библиотек Ленинграда.
В. С. Люблинский
Владимир Сергеевич Люблинский родился 3/16 января 1903 г. в Петербурге. Его отец, Сергей Михайлович (Соломон Мовшович) Нахимович-Люблинский, купец 2-й гильдии, был владельцем «Соединенной конторы по добыче речного песка и глины и землечерпанию», имевшей несколько отделений в России. Мать, Анна Стефания Лау-фер, уроженка Будапешта, также происходила из состоятельной буржуазной семьи. Каждое лето, вплоть до начала Первой мировой войны, Люблинский проводил в Венгрии у родственников матери и часто бывал в Австрии, Швейцарии и Италии. С раннего возраста он владел немецким и французским языками, на которых было принято говорить дома. В 1913 г. он поступил в петербургскую гимназию К. И. Мая, где его соучениками были дети видных петербургских интеллигентов - Н. А. Бенуа, С. Н. Рерих, П. П. Щеголев. Уже в гимназические годы одним из самых сильных увлечений Люблинского, наряду с музыкой и искусством, стала история. Причем тогда же наметился круг его интересов, распределившийся между средневековьем и эпохой Просвещения. Несколько школьных сочинений на исторические темы, такие как «Борьба Капетингов с папами», «Лангобарды» и некоторые другие были отмечены высокими оценками .
Революционные события 1917 г. самым коренным образом изменили жизнь семьи. Предприятие отца было экспроприировано, а сам он в мае 1919 г. был арестован. В ходатайстве об освобождении, поступившем в Чрезвычайную Комиссию по борьбе с контрреволюцией уже на следующий день после ареста, его бывшие подчиненные, некогда рабочие и служащие «Акционерного Общества "Посейдон", а теперь Морского Комиссариата» заявляли, что знали своего бывшего директора-распорядителя С. М. Нахимович-Люблинского «как гуманного и высокочестного человека, всегда шедшего навстречу нам, рабочим»3 . Тем не менее несколько месяцев он содержался в заключении, пока не был выпущен на свободу под поручительство. Семья жила на оставшиеся средства, понемногу продавая кое-что из имущества богатой квартиры на Петроградской стороне, напротив Тучкова моста. Владимир Сергеевич, чтобы помочь семье, устроился на работу в одно из предприятий по строительству гидроэлектростанций Балтфлота (Свирьстрой), сначала рабочим склада, а затем дежурным телефонистом. Столкновение с жизнью, с ее жесткими законами убеждало Люблинского в том, что наступили новые времена и пришли новые люди, далекие от его романтических идеалов. «Люди же нашего вре мени не таковы: это - либо мелкие и мелочные ничтожества из всех возрастов и классов общества, совершенно утратившие индивидуальность и лишенные всяких проявлений своего духа, либо (в совершенно незаметном и почти мистически тайном меньшинстве) наивные, чистые и "бесполезные для организованного общества" мечтатели, те которые всегда страдают, (и боюсь к концу века совершенно превратятся в фантом), либо - и это те, которым будет принадлежать мир и 20-й век — новая раса с германской трудоспособностью и американской предприимчивостью - техники, техники всех родов, специалисты прикладной, а не чистой науки, словом такие, каких я все больше и больше замечаю среди своих сверстников»4, - писал 16-летний юноша.
Практическая сторона жизни диктовала выбор пути. В декабре 1918 г. Люблинский собрался поступать в Институт путей сообщения и даже подготовил прошение о зачислении его в студенты5, но, все-таки, передумав, подал документы на историческое (впоследствии общественно-педагогическое) отделение факультета общественных наук (ФОН) Петроградского университета, куда был зачислен в 1919 г. Сменная суточная работа позволяла ему посещать лекции и семинарии, выбор которых, кроме обязательных, он делал сам. Индивидуальный план занятий, который практиковался в те годы, Люблинским был ориентирован на изучение истории западного средневековья, со специализацией по латинской палеографии и дипломатике, а также по экскурсионному делу6. Он слушал лекции историков И. М. Гревса, О. А. Добиаш-Рождественской, Л. П. Карсавина, А. А. Васильева, Е. В. Тарле, С. Ф. Платонова, А. И. Заозерского, филологов и лингвистов Ф. Ф. Зелинского, Л. В. Щербы, Н. Я. Марра, экономиста А. И. Буковецкого; занимался русскими летописями у А. Е. Преснякова, историей французской революции у Н. И. Кареева (в его семинарии он прочитал реферат «Якобинцы и Конституция»); совершенствовал греческий у Н. Н. Томасова, участвовал в семинарии A. И. Малеина по Светонию, читал «Тускуланские беседы» Цицерона у Н. М. Гельвиха. Из исторических семинариев по избранной специ альности Люблинский посещал «Capitulare de villis» Н. С. Цемша, «"De monarchia" Данте» И. М. Гревса (в ходе которого подготовил пе ревод 8-й и 9-й глав второй книги) и целый цикл занятий у О. А. Добиаш-Рождественской.
В. Н. Бенешевич и Публичная библиотека
Владимир Николаевич Бенешевич - одна из самых крупных и трагических фигур в истории отечественного византиноведения. Начав свою научную деятельность на рубеже XIX - XX вв., он уже в 1910-е годы считался одним из лучших знатоков рукописных собраний Европы, Ближнего Востока и Синая. Признанием его трудов стало избрание в европейские академии наук и научные общества: с 1912 г. Бенешевич почетный доктор права Афинского Национального университета, с 1914 г. - член-корреспондент Страсбургской АН, с 1927 г. - почетный член Афинского Общества византиноведения и член-корреспондент Баварской АН в Мюнхене, с 1929 г. - член-корреспондент Прусской АН в Берлине. В 1925 г. он был избран членом- корреспондентом Академии наук СССР, а в 1928 г. - выдвинут в действительные члены Академии наук по кафедре византиноведения, освободившейся после смерти Ф. И. Успенского. Тогда же появились в печати первые оценки его научной деятельности1. Однако ни мировая известность, ни научные заслуги не защитили ни его и ни его семью от жесточайших репрессий; напротив, эта известность во многом стала причиной его гибели. Его авторитет, имя и даже родственные связи были использованы в комбинациях политических процессов, а его неумение и нежелание проявлять гибкость и казаться иным, чем он был, предрешили его судьбу. Почти на тридцать лет имя Бенешевича было изъято из отечественной историографии и стало появляться в печати лишь в период так называемой оттепели2. Позже, к столетию со дня рождения ученого, его ученицей и продолжательницей в деле описания и изучения греческих рукописей Публичной библиотеки Е. Э. Гранстрем была написана статья . Но даже тогда Е. Э. Гранстрем не знала всей правды и почти во все указатели, каталоги и справочные издания в качестве даты его смерти попал 1943 г., дата проставленная в официальном документе, присланном его вдове4. В годы перестройки появилась возможность знакомства с архивами КГБ — ФСБ, которые приоткрыли картину чудовищного механизма государственного террора и позволили узнать страшную правду о последних днях В. Н. Бенешевича.
В последние годы имя выдающегося ученого довольно часто появляется в статьях и публикациях, которые отражают различные грани его творчества. Особое место в воссоздании облика Бенешевича, как ученого и человека принадлежит И. П. Медведеву, чрезвычайно много сделавшему для подлинной реабилитации Бенешевича в истории многострадальной российской науки XX столетия.5 Мы же, на основе архивных данных попытаемся осветить некоторые малоизвестные страницы его жизни и деятельности, связанные, в основном, с Публичной Библиотекой. При этом для связности изложения будем по необходимости касаться и ряда моментов, уже отраженных в новейшей научной литературе.
Владимир Николаевич Бенешевич родился 9/21 августа 1874 г. в небольшом городке Друя Дисненского уезда Виленской губернии. Его отец, Бенешевич Николай Иванович, был почетным гражданином и окончил службу в должности судебного пристава Ковенского окружного суда, а мать, урожденная Виторская Александра Августовна, дочь дьячка, занималась домом. Жалованье отца было скромным и с детских лет Бенешевич был знаком с трудом. В одной из своих автобиографий, незадолго до последнего ареста, он писал: «С глубоким благоговением и с гордостью вспоминаю, что родители мои сделали все для моего обра зования, несмотря на скудость своих средств: мать сама и полы мыла, и белье стирала, и всю семью обшивала, и я впоследствии, уже будучи профессором, с особенным волнением смотрел на ее обезображенные работой руки. Отец мой, человек чрезвычайно одаренный, прошел только 6 классов Виленской 1-ой гимназии и затем отдан был своим отцом на службу в канцелярию (12 рублей в месяц!); он ценил образование и сделал все, чтобы я и мой брат получили его, ценою огромных жертв, так как и жизнь кончил на жаловании 50 рублей в месяц»6.
Юношеские годы Владимир Николаевич провел в одном из красивейших городов Российской империи Вильно, где в 1893 г. окончил с золотой медалью 1-ю Виленскую гимназию. В том же году Бенешевич поступил на юридический факультет Петербургского университета, который окончил в 1897 г. с дипломом 1-й степени и был оставлен при кафедре церковного права для приготовления к профессорскому званию. Учителем его по этой дисциплине в Петербургском университете был известный профессор канонического права М.И.Горчаков. В 1897 -1900 гг. Бенешевич был командирован в Германию для усовершенствования в науках. Молодой ученый слушал лекции на философском, юридическом и историческом факультетах университетов Гейдельберга (1897 - 1898 гг.), Лейпцига (1898 - 1900 гг.) и Берлина (1900-1901 гг.) знаменитых профессоров Г. Еллинека, Р. Зома, А. Гарнака, О. Гирке, Г. Бруннера, К. Фишера; в 1900 - 1905 гг., работая над магистерской диссертацией, изучал славянские и византийские письменные источники в библиотеках Европы и Ближнего Востока. В эти годы он опубликовал ряд работ по истории, археологии, истории права и литературы Византии. К числу наиболее важных среди них относится «Кормчая Никифорова. Описание», посвященная истории одного из основных источников о византийской табели о рангах IX - X вв. В 1905 г. Бенешевич защитил магистерскую диссертацию «Канонический сборник XIV титулов со второй четверти VII века до 883 года. К древнейшей истории источников права греко-восточной церкви», сопроводив работу приложением в виде особой книги, где были собраны 754 толкования к правилам, а в 1907 г. издал том, содержащий текст самого сборника в XIV титулах. В 1914 г. он защитил докторскую диссертацию «Синагога в 50 титулах и другие юридические сборники Иоанна Схоластика», где впервые за все время изучения этих сборников привлек и проработал весь сохранившийся материал. Докторская диссертация, так же как и магистерская, была удостоена Уваровской премии.
В течение 10 лет (1901 - 1908, 1911, 1912 гг.) Бенешевич участвовал в археографических экспедициях по древним религиозным центрам Афона, Синая, Египта, Греции, Малой Азии, Палестины; получил доступ к рукописным монастырским собраниям. За годы своих поездок он приобрел исключительный авторитет и уважение среди греко-восточных монахов, особенно на Синае, монастыри которого он всесторонне обсле-довал . О высочайшем доверии, оказанном Бенешевичу в монастыре св. Екатерины, писал А. А. Дмитриевский: «Скевофилакия монастыря — ризница: по принятому обычаю, недоступна никому, даже игумену-архиепископу, за исключением скевофилакса .. . Несомненно, она таит в своих потаенных стенах много ценных предметов, вывезенных из России .. . Из наших русских путешественников никто не видел ее сокровищ, хотя были и выдающиеся любители и знатоки памятников старины и искусства (например, академики Н. П. Кондаков и Н. Я. Марр, епископ Порфирий и др.) Счастливое исключение в настоящее время было сделано для В. Н. Бенешевича, который в присутствии всего собора, старцев, бегло осмотрел ризницу»8.
