Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Служилые фамилии, утратившие княжеский титул 46
Глава 2. Боярство в княжествах Северо-Восточной Руси 194
Глава 3. Боярство и военно-служилый двор Русских митрополитов 317
Глава 4. Происхождение выходцев «изъ Орды» (на примере служилых людей Московского великого княжества) 403
Заключение 493
Список
- Служилые фамилии, утратившие княжеский титул
- Боярство в княжествах Северо-Восточной Руси
- Боярство и военно-служилый двор Русских митрополитов
- Происхождение выходцев «изъ Орды» (на примере служилых людей Московского великого княжества)
Введение к работе
Актуальность темы исследования. В последнее время в российском обществе усилился интерес к отечественной генеалогии в целом, и начальному периоду складывания военно-служилого сословия, сыгравшего важную роль в процессе складывания Московского великого княжества. В XIV – первой четверти XVI в. ему было суждено объединить разрозненные русские земли в рамках единого государства. Без изучения роли старомосковского боярства и региональной военно-служилой знати Северо-Восточной Руси, истории их происхождения и выявления персонального состава невозможно воссоздать реальную картину формирования Российского государства. Именно их формированию, генеалогии и деятельности в XIII – первой четверти XV в. посвящено данное диссертационное исследование.
Степень разработанности темы. История изучения титулованной и нетитулованной знати в России фактически началась с трудов В.Н.Татищева и Г.Ф.Миллера, но важным импульсом для нее стало издание Н.И.Новиковым в конце XVIII в. двух списков Успенского синодика, Бархатной книги, важнейших актовых источников, свадебных разрядов и некоторых летописей. Его начинания в издании источников продолжили члены кружка графа Н.П.Румянцева, Московского Общества истории и древностей российских, Археографической комиссии Академии наук и других научных организаций. Обращение к генеалогии русского дворянства встречается в трудах Ювеналия (Воейкова), М.Г.Спиридова, Н.М.Карамзина, П.В.Долгорукова, М.П.Погодина, С.М.Соловьева, Н.Д.Квашнина-Самарина, Н.П.Загоскина, М.Т.Яблочкова, В.О.Ключевского и других.
Научные методы критической оценки достоверности и интерпретации сведений источников по генеалогии средневековой знати Руси и допетровской России были разработаны во время деятельности Русского Генеалогического Общества в Санкт-Петербурге, Историко-Родословного Общества в Москве, ученых архивных комиссий на местах. Большую роль в этом сыграли А.П.Барсуков, Н.А. фон Баумгартен, Г.А.Власьев, Н.Н.Кашкин, Д.Ф.Кобеко, А.Б.Лобанов-Ростовский, Н.В.Мятлев, В.В.Руммель, Л.М.Савёлов, А.В.Экземплярский, А.И.Юшков, и, конечно же, Н.П.Лихачев. Ему принадлежит важная заслуга в выделении из Бархатной книги 1688 г. текста Государева родословца 1555 г. и определении первоначального состава его глав, влиянии этих источников на создание частных редакций родословных книг и отдельных росписей XVI–XVIII вв. Многие из его наблюдений над русскими родословцами позднее были дополнены и уточнены М.Е.Бычковой, Б.Н.Морозовым, Д.М.Шаховским и А.В Антоновым.
Важное значение для понимания, какие виды письменных источников следует привлекать для изучения генеалогии знати Северо-Восточной Руси, имеют публикации А.А.Титова, который, наряду с И.П.Сахаровым, архим. Леонидом (Кавелиным) и Н.П.Лихачевым, указывал на актуальность и необходимость ввода в научный оборот таких мало привлекаемых видов письменных источников как синодики русских соборов и монастырей, их вкладные и кормовые книги. Опираясь на богатый опыт своих предшественников и коллег, С.Б.Веселовский смог определить и охарактеризовать круг основных источников по генеалогии знати Северо-Восточной Руси, создать на их основе 28 очерков, посвященных старомосковским родам (преимущественно нетитулованным).
Помимо С.Б.Веселовского и Л.М.Савёлова, большую роль в систематизации и изучении документов прошлого по истории служилых и духовных корпораций, действовавших в различных регионах Северо-Восточной Руси XIII–XV вв., сыграли исследования и публикации источников, предпринятые Ю.Г.Алексеевым, Г.Алефом, А.В.Антоновым, О.П.Бакусом, К.В.Барановым, В.И.Бугановым, М.Е.Бычковой, И.А.Голубцовым, А.А.Зиминым, Л.И.Ивиной, С.М.Каштановым, С.Н.Кистеревым, Б.М.Клоссом, Э.Клюгом, В.Б.Кобриным, Н.Ш.Коллманн, С.В.Коневым, А.И.Копаневым, В.А.Кучкиным, Я.С.Лурье, А.В.Маштафаровым, Б.Н.Морозовым, В.Д.Назаровым, А.И.Плигузовым, Г.Рюссом, Б.Н.Флорей, А.Л.Хорошкевич, Л.В.Черепниным и другими исследователями.
Существенное значение для выяснения связей между военно-служилой знатью и конкретной территорией ее проживания за пределами городов имеют результаты микрорегиональных исследований по локализации, датировке и интерпретации структур сельского расселения XIII–XVвв., сочетающие историко-географическое, археологическое и микротопонимическое изучение земель Северо-Восточной Руси и сопредельных с ней регионов (работы А.В.Алексеева, А.С.Дворникова, С.Д.Захарова, В.А.Лапшина, В.А.Кучкина, А.Б.Мазурова, Н.А.Макарова, С.З.Чернова, А.В.Шекова, А.А.Юшко, В.Л.Янина, Б.Е.Янишевского и других). Из числа этих регионов также следует упомянуть Великое княжество Литовское, Новгородскую и Псковскую земли известные тесной связью своей знати с князьями Северо-Восточной Руси и уникальной в сравнении с другими регионами страны сохранностью своих источников, пополнение которых постоянно продолжается.
Несмотря на постепенно возрастающий комплекс источников, в современной историографии нет обобщающих работ, в которых были бы широко введены в научный оборот и тщательно проанализированы источники по генеалогии такого исторического феномена как титулованная и нетитулованная региональная знать Северо-Восточной Руси XIII – первой четверти XV вв.
В существующих исследованиях нет исчерпывающего ответа на вопрос, каким образом сложилась судьба потомков бояр, осмелившихся в 1170-е гг. выступить против воли таких могущественных ростово-суздальских великих князей как Андрей Боголюбский и Всеволод Большое Гнездо. По-прежнему, остается актуальной проблема происхождения, родства и преемственности между военно-служилой знатью XIII–XV вв. и боярством XII – начала XIII в. Изучение и интерпретация информации их родословных, а также «очищение от легендарных элементов, вымысла при реконструкции истории нетитулованной региональной знати является до сих пор актуальной исследовательской задачей».
Изучению состава служебной организации митрополичьих бояр и дворян и их генеалогии в XIV–XVI вв. большое внимание уделял С.Б.Веселовский. По сравнению с частными наблюдениями М.И.Горчакова, Н.Ф.Каптерева и М.Е.Ксанфа он внес значительный вклад в изучение этой темы. Правда, отрывочность сохранившихся источников не дала С.Б.Веселовскому возможности «установить связь этого двора с первоначальным его составом при первых митрополитах», хотя он полагал, что «основная масса двора сложилась уже в XIV в.». Эта исследовательская задача актуальна по сей день.
Кроме того, до сих пор остается неясной реальная степень участия крещеной ордынской знати в формировании русского дворянства.
В ходе проведенного анализа специальных работ было установлено, что сложившаяся в историографии ситуация вызвана следующими обстоятельствами:
1) недостатком источников, которые в полной мере не были введены в широкий научный оборот;
2) концентрацией внимания исследователей прежде всего на представителях московской (столичной) по своему происхождению знати;
3) изучение региональной знати только после ее окончательного перехода на службу в Москву;
4) несовершенством применяемых методов.
Эти особенности определяли цели и задачи данной работы, а также ее предмет, объект, хронологические и территориальные рамки исследования.
Целью диссертации стала выработка методики историко-генеалогического исследования на материале истории военно-служилой знати Северо-Восточной Руси и сопредельных с ней регионов, входившей и пополнявшей на протяжении XIII – первой четверти XV в. состав всех служилых категорий землевладельцев сначала Владимирского, а затем Ростовского, Московского, Тверского и других княжеств.
Данная цель была достигнута с помощью постановки и решения следующих задач:
1) привлечение дополнительного (слабо изучаемого или почти не изучаемого предшественниками) круга источников, имеющих сведения по генеалогии титулованной и нетитулованной знати Северо-Восточной Руси;
2) сочетания сведений различных видов письменных и вещественных источников в историко-генеалогическом исследовании;
3) проверка степени полноты и достоверности конкретных известий источников, посвященных как отдельным лицам, так и всем представителям рода;
4) выработка исследовательской методики, позволяющей определить степень полноты информации, посвященной региональной знати;
5) применение данной методики при идентификации и отождествлении отдельных лиц, семей и родов знати, упоминаемых в разных видах источников;
6) изучением истории службы и созданием реконструкций родословий представителей региональной знати и их связей с другими семьями, включая период до ее перехода на службу в Московское и Тверское великие княжества и их уделы;
7) выявлением причин и видов добровольных и вынужденных переходов как отдельных представителей и семей, так и целых родов немосковской знати на службу к московским и тверским князьям, киевским митрополитам;
8) изучением ключевых аспектов политики Калитовичей по привлечению на службу в Москву представителей титулованной и нетитулованной региональной знати как одного из способов конкуренции с Великим княжеством Литовским в процессе собирании не только земель, но и наиболее знатных, политически авторитетных и социально активных групп населения Руси.
Предметом диссертации является история и генеалогия титулованной и нетитулованной региональной знати Северо-Восточной Руси XIII – первой четверти XV в. и сопредельных с ней земель.
Объектом исследования стал широкий круг как опубликованных, так и неопубликованных письменных и вещественных источников по истории и генеалогии военно-служилой знати Северо-Восточной Руси XIII – первой четверти XV в.
Хронологические и территориальные рамки исследования определялись целями и задачами диссертации. В ней рассматривалась история отдельных представителей, семей и целых родов служилой знати Северо-Восточной Руси в XIII – первой четверти XV в. Выбор хронологических рамок обоснован временем появления здесь отдельных княжеств и феодальной войной второй четверти XV в.
Данные рамки исследования также связаны с объективной сохранностью источников, степенью их изученности и ввода в научный оборот, и последующими важными изменениями, произошедшими в организации службы в Северо-Восточной Руси, – формировании в Москве, ее уделах и сопредельных княжествах служилых дворов – новых социально-политических организаций и территориальных военно-служилых корпораций.
Методологической основой диссертации стали принципы научной объективности и историзма. Они позволяют изучать деятельность и изменение социальной психологии знати с учетом конкретно-исторической ситуации, в соотношении с другими событиями прошлого и явлениями. Мы также исходим из понимания того, что памятники и документы прошлого, будучи явлениями культуры, были созданы в результате целенаправленной деятельности людей или групп лиц, воплотивших в них личные представления об эпохе (работы А.С.Лаппо-Данилевского, О.М.Медушевской, М.Ф.Румянцевой и других).
Диссертация также выполнена в рамках междисциплинарного подхода: в исследовании применялись приемы, присущие историческим и филологическим работам, а также методу комплексного изучения исторических регионов Северо-Восточной Руси, в сочетании историко-генеалогического и историко-топонимического подходов при изучении знати.
Мы также исходили из убеждения, что еще не до конца исчерпаны возможности сравнительного метода комплексного изучения разных видов источников с учетом их региональной специфики. Его применение помогает уточнить достоверность и репрезентативность документов по генеалогии знати, выявить общие и индивидуальные особенности форм письменной фиксации коллективной и индивидуальной памяти людей эпохи Средневековья о предках и представления о них в более позднее время, событийные штампы, литературные и делопроизводственные клише в письменных источниках (прежде всего, в летописях, синодиках, актах, житиях, повестях о житии, чудесах святых, росписях старинных военно-служилых родов, вкладных и кормовых книгах). В совокупности все это помогает понять причины изменчивости «родовых памятей» служилой знати во времени и пространстве на протяжении нескольких веков истории. Благодаря этому, на наш взгляд, можно реконструировать происхождение и родственные связи между великокняжеской и региональной военно-служилой знатью XIII – первой четверти XV в., выявить первоначальные источники, на основе которых происходило формирование наиболее ранних родословных легенд нетитулованной знати, начиная с рубежа XV–XVI в.
Источниковая база исследования определялась поставленными проблемами. В работе были использованы различные виды исторических источников, позволяющих раскрыть специфику информации, находящейся в каждом из них, сходства и различия при ее фиксации или интерпретации.
Среди главных источников, которые использовались для изучения истории знати Северо-Восточной Руси, были русские и белорусско-литовские летописи. Наиболее важное значение среди них имеют памятники общерусского (митрополичьего) и областного летописания (прежде всего, Лаврентьевская, Троицкая и Тверская летописи, Рогожский и Медоварцевский летописцы, «Слово похвальное» тверского инока Фомы, Типографская, Ермолинская, Новгородские I–V, Софийские I–II, Псковские I–III, Слуцкая, Никифоровская и другие памятники), а также Московские своды конца XV – начала XVI в., Русский Хронограф, Никоновская и Воскресенская летописи. В основу генеалогических связей летописей положены наблюдения Я.С.Лурье. Вторым по информативности видов источников стали акты – уставные, духовные (душевные) и договорные грамоты великих и удельных князей, жалованные, данные, купчие и разъезжие грамоты светских и церковных феодалов Северо-Восточной Руси, Великого княжества Литовского и Польши, а также писцовые акты.
Помимо них были учтены сведения по генеалогии знати из Типографской, Летописной, Румянцевской редакций родословных книг первой половины XVI в., Государева родословца 1555 г., сохранившегося в составе Бархатной книги 1688 г. и его частных списков – в редакции в 43 главы, 43 главы с приписными, Компилятивной, Разрядной и Патриаршей редакциях, редакции в 81 главу и других. Кроме того, учитывались данные отдельных росписей титулованных и нетитулованных фамилий и дел о двойных фамилиях, отразившихся в составе летописных и разрядно-родословных сборников, местнических дел и архивный материал, который в 1682–1700 гг. подавался в Палату родословных дел, а в XVIII – начале XIX в. – Герольдмейстерскую контору, Канцелярию Разрядно-Сенатского архива и Канцелярию Московских герольдмейстерских дел.
Использовались сведения житий и повестей о житии святых, мучениках и подвижниках благочестия, а также рассказы, посвященные их чудесам. Одними из главных героев чудес нередко были вотчинники и вкладчики. Они проживали, как вблизи от церквей и монастырей, так и в удаленных от них городских центрах.
Наряду с ними большое значение имели данные синодиков, обиходников, вкладных и кормовых книг духовных корпораций Северо-Восточной Руси и Великого княжества Литовского. Среди них по степени информативности, прежде всего, стоит отметить Вечный синодик Успенского собора Московского Кремля XIV–XVI вв., древнейшие пергаменные списки синодиков Троице-Сергиева монастыря 1575 г. и 80–90-х гг. XVI в., его вкладные книги XVII в., синодики Киево-Печерского монастыря конца XV – начала XVI в. и второй половины XVII в., Вологодский соборный синодик 80-х гг. XVI в., Ростовский соборный синодик 1642 г. и другие.
Кроме того, были учтены изобразительные, сфрагистические, нумизматические и историко-топонимические материалы, связанные с людьми, проживавшими в Северо-Восточной Руси и на сопредельных с ней территориях.
В ходе источниковедческого анализа рукописей и архивных материалов, содержащих сведения о происхождении и генеалогии знати Северо-Восточной Руси XIII–XV вв. использовался материал около 100 неопубликованных или частично введенных в научный оборот рукописей и архивных материалов, среди которых использовались оригинальные тексты источников и подлинники актов конца XIII – начала XIX в., хранящихся в центральных и региональных российских архивохранилищах: Отдел рукописей Российской государственной библиотеки. Ф.92. Собрание С.О.Долгова; Ф.98. Собрание Е.Е.Егорова; Ф.113. Собрание рукописей Иосифо-Волоколамского монастыря; Ф.173/IV. Собрание «прочие» библиотеки МДА; Ф. 178. Музейное собрание рукописных книг; Ф.199. Собрание П.Н.Никифорова; Ф.205. Собрание ОИДР; Ф.209. Собрание П.А.Овчинникова; Ф.218. Собрание Отдела рукописей ГБЛ; Ф.256. Собрание графа Н.П.Румянцева; Ф.303/I. Архив Троице-Сергиева монастыря; Ф.304/I. Главное собрание библиотеки Троице-Сергиевой лавры; Ф.304/III. Ризница Троице-Сергиевой лавры; Ф.310. Собрание В.М. Ундольского; Ф.344. Собрание П.П.Шибанова; Ф.711. Собрание А.П. Гранкова; Ф.722. Собрание единичных поступлений рукописных книг древней традиции; Ф.734. Гуслицкое собрание, Отдел рукописей Российской национальной библиотеки. Собрание рукописных книг М.Н.Погодина; O XVII; Q IV; Российский государственный архив древних актов. Ф.181. Рукописное собрание библиотеки МГА МИД; Ф.188. Рукописное собрание ЦГАДА; Ф.196. Собрание рукописей Ф.Ф.Мазурина; Ф.201. Собрание рукописей князя М.Оболенского; Ф.286. Герольдмейстерская контора; Ф.357. Рукописное собрание Саровской пустыни; Ф.381. Рукописное собрание Синодальной типографии; Ф.388. Канцелярия Разрядно-Сенатского архива; Ф.394. Канцелярия московских герольдмейстерских дел; Ф.1192. Архив Иосифо-Волоколамского монастыря; региональные архивы: Коллекции рукописей Государственного музея-заповедника «Ростовский Кремль», Государственного архива Ярославской области и Ярославского государственного историко-архитектурного музея-заповедника).
Научная новизна диссертации определяется постановкой проблемы и полученными конкретно историческими и источниковедческими результатами:
1) в настоящей работе впервые в историографии предпринята попытка расширения корпуса источников о генеалогии региональной знати (прежде всего за счет памятников областного летописания, синодиков и житий святых);
2) проведен анализ сведений источников и перекрестное сравнение его информации со сведениями документов прошлого о происхождении и персональном составе титулованной и нетитулованной знати, проживавшей в различных регионах Северо-Восточной Руси в XIII – первой четверти XV в.;
3) применена на практике методика анализа информации источников с учетом их регионального происхождения, бытования во времени и пространстве;
4) впервые установлены, либо значительно уточнены происхождение, персональный состав и семейные связи между представителями различных родов титулованной и нетитулованной знати, их семейные и служебные связи с правящими в Москве, Твери, Смоленске, Белоозере и Вильно династиями, отмечена традиция поминания ими своих предков в определенных духовных корпорациях;
5) результаты исследований сведены по каждому роду в отдельные генеалогические таблицы, с указанием семейных связей по женской линии.
Апробация работы. Основные положения и выводы диссертации в 2000–2013 гг. обсуждались на заседаниях Центра истории русского феодализма ИРИ РАН, международных и всероссийских конференциях и семинарах по источниковедению отечественной истории ХI–ХVIII вв., проводимых ИРИ РАН, ИВИ РАН, ИМЛИ РАН, Институтом истории Белоруссии НАН, Кафедрой источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин ИАИ РГГУ, журналом «Древняя Русь. Вопросы медиевистики», Новгородским государственным университетом им. Ярослава Мудрого, ГМЗ «Ростовский Кремль», ГВИиПМЗ «Куликово поле», РГБ и др.; и были опубликованы в 49 научных работах (из них 9 в изданиях, рекомендованных ВАК), общим объемом 55 п.л.
Научная и практическая значимость диссертации заключается в применяемой в ней методиках и конкретных исторических наблюдениях. Ее результаты могут быть использованы при написании обобщающих работ и очерков по социально-политической истории Древней Руси XIII – первой четверти XV в., общих и специальных трудов по источниковедению истории России, историографии, генеалогии, регионоведению, краеведению, подготовке учебных пособий по соответствующим курсам; издании и комментировании источников по истории, генеалогии и демографии правящей и духовной элиты, военно-служилой знати и бюрократии, для экспертиз в области молекулярной генеалогии.
Применяемые в диссертации методики также могут быть использованы при исследовании не только знати, но и средних и низших социальных групп служилого сословия как Северо-Восточной Руси, так и других регионов Восточной Европы. Выявление, ввод в научный оборот новых источников и источниковедческая работа над ними позволяет более детально охарактеризовать степень репрезентативности и достоверности привлекаемых к анализу опубликованных и неопубликованных документов прошлого, выявлять их взаимное влияние друг на друга на протяжении нескольких веков.
Цель и задачи диссертации определили ее структуру. Исследование состоит из введения, четырех глав, заключения, списка сокращений, списка использованных источников и литературы.
Служилые фамилии, утратившие княжеский титул
Станищевы, по Верейско-Белозерскому уделу -Монастыревы и Нащокины. Вследствие небольшой исторической значительности этих местных удельных бояр мы имеем о них мало данных, но служебное обособление средних и мелких землевладельцев московских уделов не подлежит сомнению. И не только в XV, но и в XVI в. мы видим, что основная масса средних и мелких землевладельцев служила обыкновенно тому князю, в уделе которого находились их вотчины» \ По мнению СБ. Веселовского, такая тесная связь между удельным князем и его военно-служилым двором в XV в. в немалой степени способствовала возникновению их отчужденности в отношениях с боярством Москвы. Удельный князь, оказавшийся в силу обстоятельств на великокняжеском престоле, «грозил интересам сплоченной и могущественной среды московского великокняжеского боярства. За удельным князем естественно пришли бы к власти его бояре и оттеснили бы на вторые и третьи места старых великокняжеских бояр и слуг»42. Таким образом, СБ. Веселовский не сомневался в том, что в это время при определенных условиях удельное боярство потенциально еще могло заменить великокняжеское. Между тем обратный процесс им рассматривался исключительно как негативный. СБ. Веселовский полагал, что «переход рода или той или иной отрасли рода на службу от великого князя московского к его младшим «братьям», удельным князьям, был в огромном большинстве случаев непоправимой деградацией». В качестве примера исследователь отмечал судьбу таких видных служилых фамилий как «Монастыревы, Хвостовы, Полевы, не говоря об отдельных отраслях других родов». Они, «перейдя на службу к удельным князьям, не могли по мере уничтожения уделов восстановить своего боярского положения. Этому соответствует и говорит о том же другое явление: исконные боярские роды, служившие удельным князьям, как, например, Новосильцевы, Сатины и другие, не могли при переходе на службу к великим князьям получить место в боярской среде»43.
Не менее категоричными в оценке формирования и последующей судьбы членов двора удельных князей XIV - середины XVI в. стали выводы А.А. Зимина. С одной стороны, учитывая случайность и фрагментарность сохранившихся источников, он признавал, что «состав боярства в удельных думах восстанавливается с трудом и не полностью», но, тем не менее, с другой стороны -для А.А. Зимина «общая картина ясна». Вслед за СБ. Веселовским исследователь пришел к заключению, что «удельные думы были в своем роде миниатюрной копией московской. Так же как удельные князья находились в близком родстве с великими князьями, удельные бояре были родичами московских». «Это обстоятельство, - по мнению исследователя, - а также корпоративная замкнутость удельного боярства, его обособленность от рядового провинциального дворянства ослабляли социальную опору удельных правителей и способствовали сравнительно безболезненному падению удельной системы». К данным результатам А.А. Зимин пришел в ходе тщательного анализа источников, в том числе и документов по генеалогии, имевших сведения о составе боярства и слуг ряда московских уделов преимущественно за вторую половину XV - первую половину XVI в.
Не занимаясь предметно историей боярства удельных князей, тем не менее, Н.Ш. Коллман сделала о нем довольно определенный вывод. По мнению американской исследовательницы, фамилии, «служившие только в уделах, образовались, как правило, в XV веке». В качестве примера Н.Ш. Коллман приводит род князей Галицких, ближайшие потомки которых служили в уделе у га-лицко-звенигородского князя Юрия Дмитриевича. По ее мнению, Галицкие не относились к числу фамилий московской служилой элиты45.
Несколько важных наблюдений в изучении удельного боярства также принадлежит Ю.Г. Алексееву. Исследователь обратил внимание на значительное изменение на рубеже XIV-XV вв. их обязанностей во время исполнения службы и статуса. Это тесным образом было связано с вводом в практику положения о «городовой осаде», а также «приказе» великому князю московскому бояр Боровско-Серпуховского княжества после смерти их сюзерена4 . Присоединяясь к мнению СБ. Веселовского о деградации боярских фамилий, служивших удельным князьям, Ю.Г. Алексеев отмечает, что «в данных конкретных условиях они не имели реальных шансов влиться в состав великокняжеского боярства, оставив свои имена в Государевом родословце и других родословных росписях, дошедших до нас (курсив мой - АЛ".)». По его мнению: «Серпуховской удел много десятков лет, вплоть до своей ликвидации в 1456 г., жил особою жизнью и не перемешивался с другими московскими княжествами сыновей и внуков Дмитрия Донского. Бояре и слуги князей мельчающих уделов мельчали и опускались вместе с ними, если только не переходили на великокняжескую службу». Однако, в отличие от СБ. Веселовского и А.А. Зимина, анализ сведений конкретных источников, а также образцы наиболее ярких и типичных служб боярских родов, которые могли бы подтвердить данный вывод, Ю.Г. Алексеев практически не привел47. Поэтому не совсем ясно, каким образом, «непоправимая деградация» на службе у удельных князей во второй половине XIV-XV вв., в ряде случаев могла сочетаться с последующей записью родословных роспи до сей некоторых фамилий в Государев родословец 1555 г. В полной мере эту задачу не решают и последующие исследования по истории Боровско-Серпуховского княжества J1.B. Митрошенковой, А.Б. Мазурова и А.Ю. Никандрова. Прежде всего это связано с тем, что им в большей степени присущ историко-географический и археологический аспекты его изучения, а генеалогия местных бояр и служилых людей изучалась не комплексно и без обращения к неопубликованным родословным источникам .
Боярство в княжествах Северо-Восточной Руси
Переход на службу в Москву в третьей четверти XIV в. князя Александра Всеволодовича следует рассматривать в контексте внешней политики Калито-вичей. Уже с середины XIV в. они начали конкуренцию с правителями ВКЛ за привлечение на свою сторону военно-служилой знати из разных земель Руси. Ее представители, благодаря знатности своих предков, родовым связям и традициям службы (а, следовательно, и претензиям на определенные земли (прежде всего, Черниговские и Смоленские)), могли активно влиять на положение дел в Юго-Восточной и Северо-Западной Руси, особенно в междуречье Днепра и Десны. Судьба этих князей сложилась по-разному. Часть из них возвратилась в ВКЛ, признав, наконец, власть или сюзеренитет великих князей Ольгерда, Ягайлы или Витовта. Они сохранили свои княжеские права, но их претензии на родовые земли были постепенно ограничены118. Быть может, поэтому во второй половине XV - первой четверти XVI в. их потомки вновь вспомнили о близкой и православной Москве? Другая часть, выехав на службу в Москву в середине -конце XIV в., приняла активное участие в процессе собирания земель под властью Калитовичей. Со временем ее некоторые представители плавно вошли в состав великокняжеского боярства, теряя при этом княжеские права.
Наличие значительного земельного фонда в руках «великих» бояр, чьи отцы или деды были вынуждены сложить княжеский титул, заставляет поставить под сомнение один из выводов Н.Д. Квашнина-Самарина и Г.А. Власьева. Они считали, что главной причиной того, что в XIV в. князья начинают терять свой титул, стало их незавидное материальное положение119. Судьба ближайших предков Всеволожей и Заболоцких этому выводу не соответствует. Следовательно, могли быть и другие причины, из-за которых служившие правителям Москвы князья утрачивали свой титул. Поэтому подробнее следует рассмотреть происхождение и историю тех нетитулованных военно-служилых фамилий, чьи представители либо также не без основания возводили свои родословные к князьям, либо, действительно, имели их в качестве прямых предков. В связи с этим прежде всего стоит упомянуть Волынских, Липятиных, Порховских, Сати-ных-Шонуровых, Фоминских, Монастыревых, Кузьминских и др.
Несмотря на частые упоминания в научных трудах, до сих пор нет более или менее полной биографии князя Дмитрия Боброка. Вопрос о его происхождении также остается открытым. Поэтому даже современные исследователи иногда вынуждены с грустью констатировать, что «в целом сведения о жизни Д М Боброка после 1380 г. фрагментарны: они сводятся к его участию как свидетеля при подписании великим князем Дмитрием Ивановичем второй духовной грамоты в 1389 г.»120.
Согласно ранней росписи Волынских, дошедшей в составе Лет ред , родоначальник этой фамилии - «Дмитрей Михайлович Боброк». У него было два сына - Борис и Давыд. С ними Дмитрий Боброк «приехал... на Москву». Здесь великий князь Дмитрий Иванович «дал за него сестру свою княжну Анну, и от тое был у него сын Василей», который «убился с коня 15 лет» . Такова древнейшая родовая традиция. К сожалению, дату выезда она не приводит. Данных о времени выезда князя Дмитрия Боброка в Москву нет и в древнейших списках второй половины XVI в. Рум. и Разр. ред. родословных книг. Правда, первая из них добавляет, что «служити» к великому князю Боброк «пришел из Волынские земли». От его детей пошли две ветви: «От Бориса пошли Волынские, а от Давыда пошли Вороные». Сведений о его третьем сыне Василии, в отличие от Лет. и Разр. ред., в этих источниках нет, хотя второй брак князя Дмитрия Боброка с дочерью великого князя Ивана II Красного в родословной был отмечен122. Именно эта редакция родословной росписи Волынских в конце XVII в. бытовала в кругу представителей этого рода123.
Условную дату выезда князя Дмитрия Боброка можно отыскать в более поздних источниках. Так, например, она есть в Архивском III списке 1-го извода Ред. в 43 главы с приписными. Основой этой редакции стал текст Государева родословца 1555 г. Протографом Архивского III списка была рукопись второй половины XVII в. Правящим царем в этом списке указан Федор Алексеевич (1676-1682). В сравнении с другими списками Ред. в 43 главы с приписными этот список имеет более полное родословие Волынских124. В главе «Род Волынских» в нем отмечается: «В лето 6888-го. Прийде к великому князю Дмитрею Ивановичю Донскому из Волынские земли князь Дмитрей Михаиловичь Волынской Боброк, и князь великий дал за него сестру свою княжну Анну»125.
К сожалению, 1380 г. как дата выезда в Москву князя Дмитрия Боброка имеет вставочный характер. В Румянцевском III списке начала XVII в., одном из самых старших списков Ред. в 43 главы с приписными, этой вставки в текст ле-генды Волынских еще нет . Несомненно, ее автор использовал в качестве ис 76 точника «Сказание о Мамаевом побоище». В нем Дмитрий Боброк упоминается вместе с другими выходцами из ВКЛ - князьями Андреем и Дмитрием Ольгер 197 довичами . Сведения летописей о службе в 70-е гг. XIV в. в Москве князя Дмитрия Боброка этому автору не были известны. Аналогичный случай записи легенды Волынских встречается в их росписи, находящейся в списках родословных книг Патр. ред. Так, например, в списке А.Ф. Малиновского отмечается, что князь Дмитрий Боброк приехал «к великому князю Дмитрею Ивановичю Донскому с Ольгердовичи из Волыни, и был на Дону на бою. Из бою приехал к Москве служить»128. В этой росписи, как и в случае с Архивским III списком Ред. в 43 главы с приписными, текст весьма близок Рум. ред. Этот факт вряд ли должен удивлять, так как из всех редакций родословных книг именно текст Рум. ред. наиболее близок к Государеву родо 190
словцу . Единственным важным отличием росписи Волынских, находящейся в списках Ред. в 43 главы с приписными, было то, что в отличие от Рум. ред. она содержит уникальную информацию о боярстве детей князя Дмитрия Боброка. Позднее эти сведения также фигурируют в росписях, поданных Волынскими в Палату родословных дел в 1685, 1686 и 1688 гг.130
Боярство и военно-служилый двор Русских митрополитов
СБ. Веселовский констатировал, что «сбивчивость родословия смоленских князей не позволяет с уверенностью связать Порховских с их родом». Тем не менее, версию родословцев о князе Иване Святославиче как предке этой фамилии он под сомнение не ставил438. А.А. Зимин включал Порховских в число сторонников галицких князей, полагая, что родство с князем Юрием Дмитриевичем распространило «немилость великокняжеской власти... и на их потомков». Впрочем, при этом конкретных указаний на данные источников, подтверждавших такую точку зрения, исследователь так и не привел439. О близком родстве между великими князьями Юрием Дмитриевичем и Свидригайло, женатых «на дочерях смоленского князя Ивана Святославича», в последнее время пишет СВ. Полехов440. Однако и эта точка зрения не совсем верна.
Выявленные в настоящее время в источниках сведения о князьях Порховских, находящиеся в синодиках и их родословной росписи, дают возможность провести сравнительно-источниковедческий анализ. Полученные при этом данные, а также ретроспективный анализ сведений о службе Порховских за XV-XVI вв. дают основания подвергнуть ревизии обоснованность выводов Ю. Вольфа, СБ. Веселовского, А.А. Зимина, Я. Тенговского и др. исследователей и решить вопрос о русском или литовском происхождении этого рода.
Наиболее ранняя роспись смоленских князей сохранилась в составе Лет. ред. 40-х гг. XVI в., так как близкая ей по времени составления Рум. ред. не имеет полного текста росписи «Главы 3. Смоленские»441. При перечислении родственных связей детей и внуков великого князя Святослава Ивановича в Лет. ред., отмечается: «А у четвертого сына у княж Ивана Святославича были две дочери: одна была за князем Юрьем за Дмитреевичем за Шемякиным отцом, другая - за Швитригаилом»442. Данная информация оказывается общим местом для списков Комп., Разр. и Патр. ред. родословных книг443. Сведений о принадлежности Порховских к смоленской династии князей они не имеют.
Правда, в поздних списках Патр. ред. можно найти дополнительные приписки. Они расширяют число потомков великого князя Святослава Ивановича за счет упоминания здесь нетитулованных (по данным родословцев) с конца XIV в. Всеволож-Заболоцких, а с XV в. - Полевых и Еропкиных. В числе последних были и Порховские. Как отмечает источник: «А у Князя Ивана Святославича одинъ сынъ Князь... и отъ него пошли Порховские Князи (курсив мой — Л.К.), да две дочери - одна была за Княземъ Юрьемъ Дмитриевичемъ за Шемя-кинымъ отцомъ, а другая за Княземъ Швитригайломъ Ольгердовичемъ»444. Списки 1-го извода Патр. ред. конца XVI в. не имеют в своем тексте вставки о неназванном по имени сыне князя Ивана Святославича445. Тем не менее, СБ. Ве-селовский полагал, что неназванный князь носил имя Иван. Источник, в котором была данная информация исследователь, к сожалению, не указал446.
Формирование состава глав Патр. ред. происходило во время правления царя Ивана IV Грозного во второй половине XVI в.447 Можно предположить, что необходимость включения в родословец данного известия возникла тогда, когда фамилия Порховских либо возвысилась, либо прекратила свое существование. Правда, сразу стоит оговориться, что информация о родстве Порховских со смоленскими князьями, хотя и является вставкой для родословцев, тем не менее, имеет вполне самостоятельное происхождение. Так, например, в Архив-ском III списке редакции в 43 главы с приписными сообщается, что «4-й у Святослава сын Иван, от того пошли Порховские». При этом записи о браках двух смоленских княжон источник не содержит448. Очевидно, что в одном из поздних списков Патр. ред. в единое целое были объединены самостоятельные по происхождению сведения из разных редакций росписей смоленских князей.
Происхождение жены галицко-звенигородского князя достоверно можно установить с помощью летописей. Они отмечают, что в 1399 г. (до 12 VIII) «женися князь Юрьи Дмитреевичь у князя Юрья Святославича у Смоленского на Москве, и поя дщерь его Настасию»449. Брак имел политическое значение. Ему предшествовала дипломатическая ссора ВКЛ с Московским великим княжеством, Великим Новгородом и Псковом. Как правило, браки между представителями великокняжеских династий в родословцах записаны весьма точно. Поэтому вполне вероятно, что приписка дочерей великого князя Юрия Святославича его брату Ивану могла произойти только из-за дефекта одного из исходных текстов росписи смоленских князей. Неточная запись находится в большинстве родословцев, где есть упоминание о браках смоленских княжон. Очевидно, что такой дефект в росписи Ростиславичей появился довольно рано. На этот факт указывает фиксация родословных записей в известном Медоварцевском сборнике 1527 г. Здесь, разрывая текст родословия ярославских князей, на свободном месте другим почерком были записаны представители смоленской династии князей за XV-XVI вв. При этом было отмечено, что «у Ивана с(ы)новъ не было, были двт дщери. Еліна (?) была», далее текст о потомстве Ивана Святославича обрывался450. Таким образом, очевидно, что дефект в родословии смоленских князей за XV в. появился ранее составления известных нам первых редакций родословных книг 40-х гг. XVI в. (Кстати, аналогичным примером может быть и судьба текста первой редакции росписи Всеволожей и Заболоцких, который сохранился далеко не во всех списках росписей этой фамилии).
Противоречивые и нечастые упоминания в конце XIV - второй половине XV в. в источниках князей Порховских, естественно, оказали влияние на интепретацию их сведений в современной историографии. Так, СБ. Веселовский полагал, что «выезд кн. Порховского в Москву произошел, вероятно, в том году, когда Литва захватила Смоленск и кн. Юрий Святославич бежал к московскому князю»451. В.Л. Янин обращал внимание на правление в Порхове до 1408 г. князей Даниила и Юрия Александровичей. Исследователь видел в них представителей смоленских Ростиславичей. Правда, при этом устанавливать конкретное происхождение братьев-князей, степень их родства с Иваном Святославичем и его племянником Федором Юрьевичем, а также семьей Порховских, находившейся на службе в Москве, В.Л. Янин не стал452. По мнению СЮ. Шокарева, «В источниках этот род впервые упоминается в середине XV века. В новгородских летописях князей Порховских мы не находим. Это весьма странно, так как Порхов - новгородский пригород»453. Наличие в историографии таких разных взглядов и подходов заставляет также задаться вопросом, насколько справедливы наблюдения исследователей в решении вопроса о времени выезда на службу к Калитовичам князей Порховских?
Происхождение выходцев «изъ Орды» (на примере служилых людей Московского великого княжества)
В житии Сергия Радонежского Епифаний Премудрый упоминает еще одного знатного ростовца - Аверкия. Источник характеризует его, как «епарха градскаго, старійшаго болярина ростовьскаго»131. По мнению В.А. Кучкина, в 1332 г. в Ростове Аверкий был наместником князя Константина Васильевича (t 1365) . В.Д. Назаров, наоборот, в этом боярине видит ростовского тысяцкого133. Последняя точка зрения представляется наиболее верной. Епифаний Премудрый отмечает, что власть в Ростове местных князей (т. е. братьев Федора и Константина Васильевичей) была ограничена в 1328 г. Вслед за этим событием в Ростов были присланы Василий Кочева и Мина, наместники великого князя Ивана I Калиты. В городе они занялись сбором налогов и недоимок (очевидно, по выплатам дани («выхода») в Орду). По традиции эти функции в русских княжествах принадлежали местным тысяцким. Поэтому неслучайно, что именно с Аверкия москвичи начали сбор недоимок. Согласно версии Епифания Премудрого, знатный ростовец был подвешен вниз головой, подвергнут правежу и оставлен на позорном месте («стремглав обе-сиша, и възложиша на ня руце свои, и оставиша поругана»)134.
В связи с этим событием интересно отметить, что в Ростовском соборном синодике 1642 г. среди лиц, живших в XIV в., «вічнал памлть» читалась не только «Аверкїю Дмитрїевичю», но и его «с(ы)ном Георгїю, Матвею, Иваноу Аверкїевичемь» . Очевидно, что в житии Сергия Радонежского и Ростовском соборном синодике речь может идти об одном и том же лице. Других ростовских бояр с именем Аверкий источники не знают. Как сложилась судьба его рода в XV в., к сожалению, пока установить не удается.
Имя Аверкия Дмитриевича записано в синодик после поминания пяти великокняжеских бояр - Ивана Акинфовича, Семена Яковлевича, Константина Романовича, Алексея Петровича и Ивана Андреевича. Большинство из этих лиц служили в Москве. Иван, сын Акинфа Гавриловича Великого, последний раз был указан в источниках в 1348 г. Его внуки - крупные землевладельцы в Северо-Восточной Руси. Среди их вотчин в конце XIV в. можно обнаружить села и деревни на территории единого еще в начале XIII в. Ростов-ского княжества. Они находились у Ростова, Углича и Устюга .
О Семене Яковлевиче летописи молчат. Однако в Москве во время правления великого князя Семена Ивановича Гордого (1340-1353) известен боярин Борис Семенович, в котором можно видеть его сына. В 1340 г. Борис был наместником в Торжке, а затем в течении 10 лет исполнял эту должность в Новгороде. Последний раз он упоминается в 1350 г. Предполагаемый сын Бориса Семеновича - Юрий Борисович - был можайским вотчинником .
В источниках нет никаких сведений о боярах Константине Романовиче и Иване Андреевиче. Первый из них мог быть сыном Романца, который, будучи в Орде, 22 XI 1318 г. «извлекъ великыи ножь и оудари въ сердце» великого князя Михаила Ярославича (1304-1318)139.
Самым известным из упоминаемых в синодике лиц был Алексей Петрович Хвост. При дворе великого князя Семена Гордого он был боярином до 1348 г., а у Ивана II Ивановича Красного (1340-1359) занимал должность тысяцкого. Алексей Хвост был убит 3 II 1357 г.142 Среди причастных к заговору лиц летопись в 1358 г. называет «болших бояр» Михаила Александровича и его зятя В.В. Вельяминова143.
Благодаря определению времени жизни упомянутых в Ростовском синодике 1642 г. лиц, нетрудно установить, что упоминаемый вслед за ними боярин Аверкий Дмитриевич жил в первой половине XIV в. В это же время действовал и ростовский боярин Аверкий из жития Сергия Радонежского. По-видимому, оба источника упоминают одно и того же лицо. Если данное тождество верно, то становится очевидным, что сыновья Аверкия Георгий, Матвей и Иван должны были действовать в середине - второй половине XIV в.
Запись Аверкия и его сыновей среди великокняжеских бояр косвенно указывает на то, что и он по примеру ростовского боярина Кирилла очутился Иваном Звенигородским и Андреем Серпуховским //СР. 2009. Вып. 8. С. 122, 123, 129, 134-137, 139, 167 169, 172, 174; и др. ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Стб. 65-66. Л. 284-285. М.Н. Тихомиров был неточен, когда писал, что боярин Михаил Александрович был братом В.В. Вельяминова (ТихомировМ.Н. Средневековая Москва в XIV-XVBB. С. 171). на службе в Москве. Данное предположение весьма важно. Поскольку оно помогает объяснить, какими мотивами руководствовался при написании жития Сергия Радонежского Епифаний Премудрый, когда он специально отметил в нем эпизод, связанный с бывшим ростовским эпархом Аверкием.
