Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Брестская уния в отечественной историографии середины второй половины XIX в 31
1.1. «Западно-руссистская» интерпретация Брестской унии и ее отражение в трудах историков 50—60-х гг. XIX в 31
1.2. Феномен греко-католической унии на западнорусских землях в работах представителей церковно-исторической науки середины - второй половины XIX в 56
1.3. Основные проблемы эволюции греко-католической унии в XV—XVII вв. в освещении отечественных историков 1870—1890-х гг
Глава 2. Украинофильство и попытки пересмотра традиционной концепции в трудах малороссийских ученых середины - второй половины XIX в 117
Глава 3. Историография Брестской унии в условиях социально политического кризиса начала XX в 145
3.1. Социально-политическая интерпретация греко-католической унии в работах историков начала XX в 145
3.2. Национализация конкретно-исторических исследований. Брестская уния в трудах М.С. Грушевского и М.В. Довнар-Запольского 177
Заключение 193
Список источников и литературы
- Феномен греко-католической унии на западнорусских землях в работах представителей церковно-исторической науки середины - второй половины XIX в
- Основные проблемы эволюции греко-католической унии в XV—XVII вв. в освещении отечественных историков 1870—1890-х гг
- Социально-политическая интерпретация греко-католической унии в работах историков начала XX в
- Национализация конкретно-исторических исследований. Брестская уния в трудах М.С. Грушевского и М.В. Довнар-Запольского
Феномен греко-католической унии на западнорусских землях в работах представителей церковно-исторической науки середины - второй половины XIX в
Западный край Российской империи складывался в несколько этапов, начиная с русско-польской войны во второй половине XVII в., когда в состав российского государства вошла Левобережная Украина. После разделов Речи Посполитой в конце XVIII в. малороссийские и белорусские земли (без Галиции и Белостокского уезда) сформировали основу западных владений России. Наконец, по завершении заграничных походов русской армии в 1813-1814 гг., российские земли пополнились этнически польскими территориями Варшавского герцогства1.
Правительства Екатерины II и Александра І в отношении всех западных губерний традиционно придерживались принципов династической легитимации и опирались на господствовавших в крае польских помещиков и чиновников, признавали польский язык в администрации и школе. Сохранялось прежнее законодательство, допускалась большая миссионерская активность католического духовенства, прежде всего в образовании. Созданному Александром Царству Польскому, к которому была присоединена белорусская Белостокская область, были дарованы . конституционное устройство, особое войско, обширная финансовая автономия. Все это предопределило отношение к русинским землям, как к «бывшим польским» или «возвращенным от Польши губерниям», свойственное для российского общества первой трети XIX в.1
Однако, несмотря на отмеченную либеральную политику, польские подданные императора, сохранившие память о независимом государстве, предпринимают в 1830-1831 гг. попытку освободиться путем восстания. Выступления в Царстве Польском, в организации которых приняли участие националистические тайные общества и представители католического духовенства, носили антирусский характер. Восставшие требовали восстановления «Великой Польши» в границах 1772 г. (включая Малороссию, Белоруссию и Литву), свободной от отсталого, по понятиям восставших, русского государства. Православие для польского менталитета казалось невежественной «хлопской верой», в отличие от цивилизованного «панского» католицизма2. Повстанцы инспирировали волнения в северозападных областях, где поляки составляли господствующий класс, однако малороссийские и белорусские крестьяне не поддержали мятежных польских шляхтичей3.
Лишь после подавления мятежа российское правительство Николая I инициировало крупные коррективы в политике инкорпорации западных губерний. Права Царства Польского и его жителей были урезаны, появились идеи депортации поляков внутрь империи, стало ограничиваться польское влияние в малорусских и белорусских губерниях, большинство населения которых официально было объявлено «русским народом» , были предприняты попытки «восстановить» их русскость и правое давность1. При поддержке светской администрации, РПЦ активизировала в крае миссионерство, одновременно были начаты судебные процессы в отношении лиц, перешедших из православия в католичество, в основном в связи с заключением брака. Кроме того, в целях укрепления государственной стабильности правительство осуществило ряд мер, связанных, прежде всего, со сферой образования . Виленский учебный округ, учебные заведения которого поддержали польских мятежников, был разделен между новыми Киевским и Белорусским округами. Польский университет в Вильне был закрыт, и одновременно открыт Киевский университет им. св. Владимира. Русский язык был объявлен обязательным для школ, и было введено преподавание русской истории. В целях пропаганды общерусского единства всех славян империи (кроме поляков) в 1840-е гг. было сделано официальное предписание именовать русинские территории «западнорусскими губерниями», «Западным краем», «СЗК» или «ЮЗК», прекратить формальное употребление терминов «литовские», «малороссийские» или «белорусские губернии» .
Иными словами, уже в это время можно отметить первые попытки самодержавной власти частично перенести сословную опору с дворян-поляков на крестьян белорусов, украинцев, литовцев, что, при существующем крепостном праве, было крайне затруднительно. Необходимо учесть также то, что переход имперской власти от традиционной сословной и религиозной легитимации к национальной станет заметнее лишь к концу XIX в.
Горизонтов Л.Е. «Большая русская нация»... С. 136-137; Западные окраины... С. 103- 104. В традиционном династическом русле первоначально строилась и религиозная политика российского правительства. Вместе с новыми территориями в конце XVIII в. Россия приобрела и новых подданных отличных от православия вер, прежде всего, католической и униатской. Современные авторы отмечают «веротерпимый» характер режима Екатерины II, когда «не было гонений ни на католическую, ни даже на униатскую церковь, к которой принадлежала значительная часть русинского населения»1. После восстания Костюшко и второго раздела Польши было разрешено обращать в православие лишь те униатские приходы, что остались без священника. При поддержке светских властей этим активно пользовались некоторые православные иерархи (архиепископы Г. Конисский и
B. Садковский). В 1794-1796 гг. в православие вернулись около 1,7 млн. униатов, в основном с Правобережной Украины, однако при Павле I эти процессы приостановились. При его преемнике, Александре I, униаты и вовсе не испытывали никакого давления, число их епархий увеличивалось, случались даже их массовые переходы в католичество 2.
Но после подавления восстания 1830-1831 гг., среди униатского духовенства началась работа по «очищению» униатских обрядов, которая в итоге завершилась в 1839 г. административной ликвидацией униатства в СЗК. С православием «воссоединились» 1,5 млн. униатов, а новые православные епархии возглавили бывшие униатские иерархи во главе с епископом И. Семашко. Важно обратить внимание на то, что при этом широкие слои униатского духовенства и населения, за исключением
Основные проблемы эволюции греко-католической унии в XV—XVII вв. в освещении отечественных историков 1870—1890-х гг
Историк подтверждал выводы предшественников о том, что, «встретив такое множество препятствий», уния сохранилась только благодаря папе и королю . Но, в то же время, давая развернутое описание противоречий между униатами и католиками, он продемонстрировал несостоятельность официальной мысли о безусловной поддержке униатов польским католическим клиром. Конфликтность унии привела к тому, что «латинская» иерархия в первой трети XVII в., в отличие от епископов, «бывших при начале унии», стала относиться к униатскому духовенству пренебрежительно. Православные и протестанты унию «ненавидели», а «латиняне... смотрели на нее неприязненно»2. Его данные показывали, что поддержки униатам не оказывали и дворяне-католики, которые отбирали униатские монастыри и церкви «для себя» или «латинян». Представляя «незавидное положение» греко-католической церкви с первых лет существования, Макарий писал, что нищие униатские священники вынуждены были даже отбывать барщину в пользу местных помещиков .
Автор подчеркивал, что в первые десятилетия XVII в. уния «распространилась... весьма мало и что православие в Западнорусском крае было еще... несравненно сильнее унии», уния «вводилась... и поддерживалась только насилием». Однако, представляя все имеющиеся данные, он, вопреки своим основным положениям, изложил документальные подтверждения значительного проникновения униатства во все социальные слои, что, при учете полноправности высшего сословия Речи Посполитой и его безграничной власти над населением своих имений, права самостоятельности многих русинских городов, заставляло задуматься на вопросом, а всегда ли уния распространялась принудительным путем? Историк постоянно делал оговорки о неискренности обращений, о принятии унии практически только «крестьянами-землепашцами», тогда как дворяне . «отступники» «принимали не унию, всеми презираемую, а господствовавшее в государстве католичество»1.
Рассматривая развитие греко-католической церкви в первой трети XVII в. автор внес уточнения в сведения о попытке митрополита И.В. Рутского реформировать униатскую церковь через подчинение базилианам монастырей и духовного образования. Доказывая меркантильность действий базилиан, он констатировал, что их униатские училища уступали не только католическим, но и православным2. Однако, подчеркивая негативное влияние униатской церкви на «западнорусское» общество, он, тем не менее, отразил ее значительный вес в обществе.
Макарий (Булгаков) по-новому оценивал переговоры западнорусских православных и униатов (1630-е гг.), воспринимая их как усилия униатской иерархии и православных архиереев выработать новую, более приемлемую форму унии для достижения социального мира. Эти «проекты» не удались, так как воплотились в новую попытку «окатоличивания» православных и поэтому не могли быть поддержаны. В результате обоюдная «ненависть» продолжила нарастать и вылилась в «ожесточенное» восстание Б. Хмельницкого. Незаконченная часть работы митрополита Макария о преобразованиях митрополита Петра (Могилы) и борьбе православных против унии в 1640-х гг. , завершившаяся присоединением Малороссии к России, будет продолжена в трудах П.Н. Жуковича и СТ. Голубева.
Таким образом, личность и труд митрополита Макария (Булгакова) являются прекрасным отражением переходности 60-70-х гг. XIX в. для проблемной историографии. Ученый, являясь консервативным богословом, поддерживал либерализацию духовного образования, новую методику П.В. Знаменского и скептические построения Е.Е. Голубинского. Он пытался написать традиционную «Историю» церкви, но сам не всегда соблюдал «схоластическую» методу изложения. По проблеме Брестской унии он, казалось бы, представил огромный материал в пользу официальной православной концепции о насильственном введении унии, инициированной интригами, политическими интересами, халатностью и корыстью различных сил. В то же время он впервые обратился к положению самой православной церкви на территории Речи Посполитой, указывая на имеющиеся кризисные явления в среде ее иерархов и организации ее управления. После издания «Истории» митрополита Макария православная концепция стала более обоснованной, многосторонней и очищенной от антипольского пафоса.
Социально-политическая интерпретация греко-католической унии в работах историков начала XX в
Украинский проект нациестроительства, конкурировавший в XIX в. с великорусским, не отвергая в целом общепринятой православной характеристики греко-католической унии, сумел предложить в конце XIX в. несколько отличный вариант ее трактовки, приведший, в конечном итоге, к смене отношения к унии и ее роли в истории Украины. И среди малороссийских историков - авторов новых трактовок унии - было немало членов украинского национального движения.
Украинское национальное движение формировалось в ходе соперничества двух антагонистичных нацие-концепций, польского национализма, с одной стороны, и триединого русского национализма - с другой. С обеих сторон, подчеркивание любых этнических и культурных особенностей украинцев (как впрочем и белорусов) оцениволись как проявление тлетворного влияния противостоящей стороны. Не столь уж значительный первоначально для империи украинский вопрос (и почти отсутствовавший белорусский) воспринимался сквозь призму вопроса польского .
В отличие от белорусов, малороссы к началу XIX в. имели собственное национальное дворянство, сложившееся из казацкой верхушки, польские же помещики ЮЗК были зачастую вытеснены или уничтожены в ходе освободительных войн второй половины XVII в. Этим можно объяснить более развитое, по сравнению с белорусским, украинское национальное движение, которое зарождалось как просветительское стремление к изучению Малороссии и превращению «малороссийского наречия» в литературный язык. В первую половину XIX в. такого рода движение, получившее название «украинофильства», существовало в польском, малороссийском и великорусском вариантах. Украинофильство в организованной форме возникло в 1840-е гг. при Киевском университете Кирилло-Мефодиевское общество. Здесь антипольски и романтически настроенные украинофилы начинают формировать по образцу польского движения модерную идеологию украинского национализма1. Отметим, что зарождавшийся в 40-е гг. XIX в. украинский национализм был настроен антипольски и в этом плане не был опасен для российских властей. По мнению А.И. Миллера, русское правительство, приписав зарождение украинофильства влиянию польской эмиграции, постаралось сделать вид, что его не существовало, и репрессии против членов братства были минимальны .
После некоторого перерыва, во второй половине 1850-х гг. и особенно в начале 1860-х гг., это движение стало развиваться в форме украинофильских «громад» - кружков малороссийской интеллигенции с автономистскими устремлениями, одну из которых в Киевском университете возглавлял историк В.Б. Антонович. Активными членами Кирилло-Мефодиевского общества являлись историки Н.И. Костомаров и П.А. Кулиш. Первоначально власти поддерживали этно-лингвистическую деятельность украинофилов, однако очередное польское восстание привело их к осознанию сепаратистской опасности движения . Против активизировавшихся в начале 60-х гг. XIX в. украинских националистов были приняты различные административные ограничения, в числе которых циркуляр П.А. Валуева, ограничивавший украинские публикации, также были распущены украинофильские общины-«громады», ликвидирован петербургский журнал П.А. Кулиша «Основа» (для которого писал Н.И. Костомаров) \ Одновременно некоторые украинофилы (П.А. Кулиш) были привлечены на государственню службу для проведения репрессивной политики в Царстве Польском, от чего Н.И. Костомаров категорически отказался .
Если в 60-е гг. XIX в. российское правительство, испуганное активизацией нигилистов, увеличением объемов нелегальной литературы и преувеличивавшее влиятельность польской эмиграции в Западном крае, поставило существенные преграды на пути формирующегося украинского национализма, то в конце 60-х - первой половине 70-х гг. XIX в. в жестком деполонизаторском курсе в Западном крае произошли послабления: мероприятия этого рода рутинизируются, для поляков открывается доступ на госслужбу в СЗК, ослабевает антикатолическая риторика, открываются опечатанные ранее костелы, в административный лексикон входит название «белорусские губернии», которые были отделены от СЗК и подчинены непосредственно Петербургу, явочным порядком разрешается издание дешевых книг для народа на украинском языке. Оживившиеся украинофилы группировались теперь вокруг Киевского отдела Русского географического общества, издавали газету «Киевский телеграф». Покровительствовавший им киевский генерал-губернатор Дондуков-Корсаков стремился «приручить» их предоставлением возможностей легальной деятельности.
Одной из основополагающих проблем, интересовавшей украинофилов, являлась проблема «границ и принципов организации русской нации», а также «постепенно обострявшийся польский вопрос». И украинофилы стремились решить его, не только обращаясь к эволюции собственной «мовы», но и, в рамках исторических исследований, интересуясь, прежде всего, рубежными для национального самосознания этапам.
Известный украинофил, историк В.Б. Антонович (1834-1908), происходивший из семьи ополяченного русинского шляхтича, всю жизнь посвятил «служению» малороссийскому народу (среди поляков он имел прозвище «перевертень») . Он был основателем «Киевской громады», выпускником Киевского университета, под влиянием профессоров М.А. Максимовича и Н.Д. Иванишева активно участвовал в деятельности Киевской археографической комиссии, обнародовавшей документы центрального городского архива.
Большое внимание В.Б. Антонович уделял ситуации, сложившейся после Андруссовского перемирия в принадлежавших Польше православных и униатских областях «Южнорусскаго края, Литвы и Белой Руси». В издании археографической комиссии он, первым из российских историков, проанализировал законодательный аспект положения православной церкви в Польском государстве, привлекая памятники польского права «Volumina legum», «Книги гродские» и «Летопись Величка». Анализируя соответствующие законы, он сделал вывод, что в это время, по отношению к «православному элементу», имел место «гнет, возводимый в законную норму», правительство вело линию на законодательную ликвидацию православной церкви
Национализация конкретно-исторических исследований. Брестская уния в трудах М.С. Грушевского и М.В. Довнар-Запольского
Специалистам давно известно, что становление национальных государств сопровождается бурной активностью по поиску национального мифа и реконструкции собственной истории. Одной из задач исторической науки в моменты становления нации являлось формирование общего самосознание и национального единства, необходимые для успешного нациестроительства. Так было в XIX в., являвшимся золотым веком формирования национальных государств, это продолжалось и в XX в. в условиях распада империй и становления молодых государств. «Войны памяти» не являются современным изобретением, конфликты между народами или государствами всегда сопровождались дискуссиями об их истоках, исторической вине тех или других, территориальных претензиях и собственной роли в истории — всё это делало и продолжает делать историю частью политики и фактором общественно-политической жизни.
Естественно, что в условиях политической борьбы за «идеальное Отечество» повышается спрос к научным достижениям вообще и исторической науки в частности. Научно обоснованные и документально подтвержденные «объективные истины» являются мощным аргументом в межнациональных конфликтах. Понятно, что, в первую очередь, научные доводы направлены не к противоположной стороне, у которой есть собственный «объективный» взгляд на вещи, а к третьим лицам, незаинтересованным свидетелям конфликта. Все это делает историографию необычайно политически ангажированной, даже в изучении таких, казалось бы, отдельных, тем как Брестская уния, что повышает эмоциональную окрашенность результатов исследований, степень их полемичности и публицистичности.
В XIX в. между собой столкнулось сразу несколько проектов нацие строительства, причем спор касался как территориальных, религиозных и культурных проблем, так и проблем исторической памяти. Не только земли, но и история бывшего Литовского государства и Речи Посполитой стали объектами спора сначала между русскими и поляками, а затем украинцами и белорусами. Спор затронул многие аспекты истории польско-литовского государства, в том числе и феномен греко-католической унии, заключенной в Бресте в 1596 г. Ликвидация в 1839 и 1875 гг. в западных губерниях и на территории Царства Польского униатской (греко-католической) церкви, или, на официальном языке, «воссоединение» униатов с православием, активно стимулировала научные исследования униатского вопроса в XIX в..
Историография Брестской унии родилась вместе с греко-католической церковью, и уже в конце XVI - начале XVII вв. в полемических сочинениях сторонников и противников унии стали формироваться две соперничающие концепции свершившегося события. С точки зрения одних авторов уния означала предательство святой праотцовской веры и раскол родной церкви, по мнению же других она означала - возрождение древнего христианского единства и приобщение рутенов к Апостольской благодати Рима. Само подчинение папе объяснялось либо алчностью епископов-изменников, либо подавалось как бескорыстное стремление воссоединить христианство и спасти тем самым души своей паствы. Православные авторы увидели в событиях конца XVI в. очередное доказательство извечного стремления Римского первосвященника к исключительному первенству в христианском мире, объясняя решение западнорусских епископов давлением на них со стороны государственных властей и собственной корыстью. Униатско-католическая сторона, напротив, объявила унию благим стремлением к идеалам некогда существовавшей единой Христианской церкви. По разному оценивали они и дальнейшую борьбу, развернувшуюся на территории Речи Посполитой в первой половине XVII в.
Заявленные еще русинскими полемистами конца XVI - начала XVII вв. однозначно отрицательные оценки Брестской греко-католической унии, по мере роста польского национального движения, упразднения унии в Северозападном крае и активизации деполонизаторского курса, стали приобретать в российской (православной) историографии первой половины XIX в. законченный системный вид и характер, опирающийся, кроме того, на обширную документальную базу. И хотя в конце XVIII - первой половине XIX в. изучение Брестской унии находилось еще в стадии становления, но уже в это время складываются важные элементы традиционной концепции церковной унии, которые будут успешно разрабатываться русской исторической наукой в дальнейшем: роль Рима и польского правительства, иезуитов и епископов-изменников; значение поступков отдельных иерархов, характер участия в событиях русинской знати, духовенства, мещан и казачества.
Начало научному этапу в исследовании феномена греко-католической унии было положено работами представителей «западно-руссизма» и прежде всего М.О. Кояловичем. Он первым придал православной концепции Брестской унии законченный, наукообразный вид, подкрепив ее богатым фактическим содержанием. Главную причину Брестской унии и последовавших за ней столкновений он видел в деятельности папского престола и особенно иезуитов. М.О. Коялович показал, как зародилась и развивалась идея унии между православными и католиками начиная с XIV в. и по XVI в., какова была политика Рима в эпоху Брестской унии. Именно католическая церковь, по его мнению, повинна в войне, случившейся в Речи Посполитой в XVII в. Борьбу, прежде всего казаков против унии, он объяснял их стремлением защитить собственную веру и церковь от посягательств со стороны иноверцев.
Параллельно с работами «западно-руссистов в середине XIX в. зарождается церковная историография проблемы, представленная первой серьезной работой по истории Русской православной церкви Филарета (Гумилевского). Изложение преосвященного автора, являющееся ярким примером прагматического подхода в историографии, отличалось высокой степенью эмоциональности и персонификации описываемых процессов. Стремясь из всего извлечь урок и практическую выгоду, Филарет не скрывал истинного замысла своего повествования - оправдать с помощью божественного вмешательства присоединение польских земель к России в правление Екатерины П.
Подход другого представителя церковной историографии, митрополита Макария, был более взвешенным и продуманным, причиной чего являлись перемены, произошедшие в российском обществе и в церковной исторической науке благодаря Великим реформам. Его понимание унии полностью соответствует традиционному православному взгляду, за небольшим исключением - он первым обратил внимание на кризисное состояние в самой православной церкви Киевской митрополии и ее иерархии, вызванное существовавшим здесь правом патроната - возможностью светской власти вмешиваться в церковные дела. При халатности константинопольских архипастырей Киевской митрополии и развращенностью русинской иерархии сумели воспользоваться иезуиты, контролировавшие правительство Сигизмунда III. К сожалению, дальше констатации наличия кризисных тенденций в среде православных Речи Посполитой он не шел, целиком и полностью оставаясь в рамках сформировавшейся концепции.
