Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Человек классического западноевропейского Средневековья в отечественной медиевистике второй половины XIX — первой трети XX вв.
1.1. Духовная культура и человек классического Средневековья в исследованиях первых русских медиевистов второй половины XIX в. - начала XX в.
1.2. Миросозерцание человека классического Средневековья в исследованиях Л. П. Карсавина и П. М. Бицилли.
1.3. Человек классического Средневековья в исследованиях 20-х - начала 30-х гг. XX в.
Глава 2. Ментальная история классического Средневековья в отечественной историографии середины 30-х- начала 90-х гг. XX в.
2.1. Мировоззрение человека классического Средневековья в отечественной медиевистике середины 30-х - первой половины 60-х гг. XX в.
2.2. Исследование проблем менталитета человека классического Средневековья в отечественной историографии второй половины 60-х - начала 90-х гг.
Глава 3. Ментальная история классического Средневековья в трудах А. Я. Гуревича .
Заключение
Список историографических источников
Список историографических исследований
- Духовная культура и человек классического Средневековья в исследованиях первых русских медиевистов второй половины XIX в. - начала XX в.
- Миросозерцание человека классического Средневековья в исследованиях Л. П. Карсавина и П. М. Бицилли.
- Мировоззрение человека классического Средневековья в отечественной медиевистике середины 30-х - первой половины 60-х гг. XX в.
- Ментальная история классического Средневековья в трудах А. Я. Гуревича
Введение к работе
После того, как материалистическое понимание исторического процесса утратило статус «единственно верного» и вместе с методологией изменилась и проблематика исследований, ментальная история западноевропейского Средневековья заняла особое место в современной отечественной медиевистике, став «полем» применения нетрадиционных методологических принципов и способствуя более глубокому познанию прошлого. В рамках отечественной исторической науки она пережила долгий и непростой путь собственной эволюции, а специалисты по истории западноевропейского Средневековья стали «пионерами» применения антропологического подхода. В настоящее время проблематика ментальной истории переживает безусловный рассвет, став основным лейтмотивом российской гуманитарной мысли последнего десятилетия XX и начала XXI столетия. Поэтому представляется актуальной и своевременной попытка оценить накопленный опыт предшествующей историографии.
Второе обстоятельство, определяющее актуальность заявленной темы это состояние историографической базы. История менталитета - сравнительно молодое направление исторических исследований. Поэтому до сих пор мы не имеем обобщающих работ, посвященных осмыслению всего накопленного опыта по изучению проблем менталитета человека Средневековья. В распоряжении историков, интересующихся историографией ментальной истории, имеются лишь отдельные статьи и общие работы, касающиеся истории становления исторической антропологии в целом. Степень изученности темы. Уже в начале XX столетия работы Л. П. Карсавина, П. М. Бицилли, О. А. Добиаш-Рождественской и других историков, обратившихся к исследованию средневекового миросозерцания, вызывали многочисленные отклики среди коллег. Прежде всего в виде рецензий и полемики1. Стоит отметить работу В. П. Бузескула1. Подобно остальным ав торам, он положительно оценивает интерес русских исследователей (Л. П. Карсавина, П. М. Бицилли, О. А. Добиаш-Рождественской, В. И. Герье, И. М. Гревса) к культуре Средневековья, к проблемам средневекового миросозерцания. Однако критически подходя к понятию «среднего человека», в интерпретации Л. П. Карсавина, отмечая, что оно «слишком неопределенное, расплывчатое, скорее, фикция, абстракция», В. П. Бузескул ограничивается подобными краткими замечаниями и подробно не анализирует проблему средневекового мировоззрения в работах Л. П. Карсавина2.
В процессе становления советской исторической науки меняется и отношение к достижениям русских дореволюционных историков. Работы некоторых из них постепенно предаются забвению, некоторые серьезно критикуются.
В 1940-е гг. одним из первых специалистов в области историографии западноевропейского Средневековья стал О. Л. Вайнштейн. В своей «Историографии средних веков» он лишь упоминает о Л. П. Карсавине и П. М. Бицилли как об историках, занимавшихся проблемами духовной культуры Средневеко-вья . В его же работе 1968 г. - «История советской медиевистики» представлена более развернутая критика русской медиевистики и ее представителей4. В 1950-1960-е гг. XX в. критически дореволюционную историографию оценивают и другие исследователи - Е. В. Гутнова, М. А. Алпатов, С. А. Асиновская5. В частности, М. А. Алпатов одним из первых предпринял
попытку объединить некоторых русских историков в отдельное направление, названное им религиозно-мистическим1. К нему он отнес таких историков, как Л. П. Карсавин, В. И. Герье, А. С. Вязигин и ряд других. Позже подобную попытку предприняла Е. В. Гутнова, выделив более широкое культурно-историческое направление в русской «буржуазной» медиевистике конца XIX -начала XX вв., где были представлены М. С. Корелин, И. М. Гревс и О. А. Добиаш-Рождественская .
О. Л. Вайнштейна, Е. В. Гутнову и М. А. Алпатова объединяет одностороннее, критическое отношение к творчеству перечисленных исследователей. Причем критика сводится в основном к отрицанию марксистско-ленинского материализма, отказу от идеи классовой борьбы, увлечению религиозно-мистической проблематикой , отрыву истории культуры и истории религии от социально-политических корней4.
В целом стоит отметить, что до конца 1960-х гг. в историографии не ставилась задача изучения процесса становления ментальной истории как отдельного направления исследований. Подобная проблема в историографической литературе не поднималась.
Чаще к наследию дореволюционной медиевистики обращались историки 1970 - 1980-х гг. В частности, А. Я. Гуревич пишет о Л. П. Карсавине в историографических разделах своих монографий «Категории средневековой культуры», «Проблемы средневековой народной культуры» и в ряде статей5. Также стоит отметить статьи А. Я. Гуревича и Л. М. Баткина, посвященные исследованию М. М. Бахтина «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса» . Изучению научного наследия О. А. Добиаш-Рождественской посвятила свою монографию В. М. Ершова . В 1980 г. была написана статья Б. С. Кагановича о П. М. Бицилли, но издана только в 1993 г.3.
В этих работах принципиально меняется система оценок к творчеству дореволюционных исследователей. Положительно оценивается не только их вклад в развитие всей отечественной исторической науки, но и в развитие ментальной истории. Был преодолен отрицательный, односторонний подход к исследованию русской медиевистики.
Показателем роста внимания к проблемам изучения общественного сознания Средневековья стал интерес к достижениям западной исторической науки и прежде всего к французской школе «Анналов». Так, еще в 1960-е гг., в своих первых культурологических исследованиях к творчеству М. Блока и Л. Февра обратился А. Я. Гуревич4, а в последующие годы - Ю. Н. Афанасьев5, М. Н. Соколова6, а также представители томской историографической школы,
возглавляемой А. И. Даниловым, а затем Б. Г. Могильницким. Томских историков выгодно отличает внимание не только к Франции, но и к достижениям исторической мысли в других странах1. Примечательно, что еще в конце 1960-х гг., когда только начиналось внедрение методов социальной психологии в историческое исследование, Б. Г. Могильницкий в целом положительно оценивал подобный опыт зарубежной историографии2.
В целом можно отметить, что до конца 1980-х гг. историография отечественных исследований в области ментальной истории ограничивалась осмыслением опыта, в основном русской «буржуазной» медиевистики, так как опыт советской исторической науки, в этом направлении, только накапливался, «набирая обороты» с каждым годом. Поэтому до появления первых специальных историографических исследований, самостоятельное значение играли рецен-зии . Преобладали в основном положительные отзывы. Вместе с тем, например работа А. Я. Гуревича «Проблемы генезиса феодализма в Западной Евро пе» и ряд предшествующих ей статей, были восприняты достаточно неоднозначно и подвергались серьезной критике1.
Новый этап в историографии ментальной истории Средневековья насту пил в 1990-е гг. Одной из ведущих тенденций последних лет стали попытки оценить весь накопленный опыт антропологических исследований (включая и советский период) в форме традиционных историографических работ и в форме воспоминаний современников.
В этот период выходят первые специальные историографические исследования, посвященные становлению ментальной истории в отечественной медиевистике. Это прежде всего статья А. Л. Ястребицкой, опубликованная в 1991 г. в ежегоднике «Одиссей»2. В отдельном очерке автор объединил и дореволюционную, и советскую литературу, в том числе и работы «лидеров» направления - А. Я. Гуревича, Ю. Л. Бессмертного и др. Важно то, что появление все большого числа антропологически ориентированных исследований рассматривается как, безусловно, положительное явление современной историографии.
Продолжали и продолжают свои историографические исследования специалисты томской историографической школы. В 1990-е гг., помимо несколь-ких диссертационных исследований , оценке отечественного и зарубежного опыта антропологической истории был посвящен специальный выпуск сборника «Методологические и историографические вопросы исторической нау ки», отдельные статьи в других выпусках, а также сборник «К новому пони манию человека в истории» . В настоящее время исследования в этом направ лении продолжаются . Работы томских специалистов отчасти помогли преодолеть сложившийся ограниченный подход к зарубежной историографии, когда ментальная история ассоциировалась прежде всего с французской школой «Анналов». Подобный взгляд был выработан, во многом благодаря усилиям А. Я. Гуревича, который один из первых познакомил отечественную науку с достижениями М. Блока и Л. Февра, акцентируя внимание на их работах.
Современная историографическая литература признает безусловные успехи в изучении антропологически ориентированной истории в нашей стране в последние годы3. Среди последних исследований можно выделить работы М. М. Крома и В. И. Шувалова. Авторы рассматривают отечественную историческую антропологию как часть мировой и признают неоценимый вклад именно медиевистики в становление ментальной истории4. Тем не менее в обоих исследованиях проблема поставлена чрезвычайно широко: анализируются и отечественная, и зарубежная историографии, рассматриваются работы не только по истории западноевропейского Средневековья, но и по другим
эпохам и периодам. Поэтому не ставится задача достаточно глубокого проникновения в проблему, и монографии носят больше обзорный характер.
В последние годы появились автобиографические работы, написанные самими участниками или на основании их воспоминаний. В них содержатся порой очень интересные факты, используются недоступные широкой аудитории источники1.
Таким образом, к концу XX столетия историческая антропология «обзавелась» серьезной историографической литературой, и количество работ постоянно растет. В них по достоинству был оценен вклад отечественных медиевистов в процесс становления антропологической истории. Однако современной историографии не достает целостного взгляда на историю проблемы, так как до сих пор отсутствует обобщающее исследование, где бы содержался анализ всего накопленного медиевистикой опыта по изучению ментальной истории Средневековья.
Научная новизна. В диссертации впервые исследуется становление и развитие проблематики ментальной истории от второй половины XIX - до начала 1990-х гг. XX столетия. В работе предлагается авторская периодизация эволюции проблематики. Автор диссертационного сочинения стремится заполнить имеющиеся лакуны в историографии. В современной историографии недостаточно оценен вклад «первых русских медиевистов» второй половины XIX - начала XX вв. в изучение общественного сознания человека Средневековья. То же самое можно сказать и о классиках советской медиевистики С. Д. Сказкине, Б. Ф. Поршневе, Е. В. Гутновой и др.
Цели и задачи исследования. Основная цель диссертации состоит в том, чтобы охарактеризовать формирование и эволюцию проблематики ментальной истории в отечественной историографии второй половины XIX - начала 90-х гг. XX вв.
В соответствии с этим решались следующие задачи: -показать основные взгляды, теории и подходы в исследовании проблемы в работах отечественных медиевистов второй половины XIX — начала 90-х гг.
XX вв. Отметить при этом значение и вклад наиболее крупных из них;
- определить периодизацию изучения проблемы, выделить основные этапы в ее эволюции;
- выявить специфические особенности каждого из этапов;
- выделить основные проблемы ментальной истории в отечественной медиевистике указанного периода.
На защиту выносятся следующие положения диссертации:
1. Крупнейшими дореволюционными отечественными исследователями проблем средневекового миросозерцания являются Л. П. Карсавин и П. М. Бицилли. В советской медиевистике особый вклад в разработку этого направления исторических исследований внес А. Я. Гуревич.
2. В отечественной медиевистике второй половины XIX - начала 90-х гг. XX вв. было выработано два доминирующих подхода к исследованию ментальной истории — анализ преимущественно идеологических представлений и классового самосознания и реконструкция ментального облика эпохи через исследование психологических, «неявных, во многом бессознательных» мировоззренческих категорий — представлений о времени и пространстве, о жизни и смерти, религиозные и правовые представления средневекового человека. Каждый из них являлся «продуктом» своего времени и закономерным итогом развития российской исторической науки и применялся для анализа мировоззренческого комплекса как масс, так и индивидуумов эпохи.
3. Процесс генезиса проблематики ментальной истории Средневековья, в рамках отечественной медиевистики, не был линеен и развивался с определенной периодичностью, пережив несколько последовательных и логически связанных этапов эволюции.
Методологическая база. Ведущим методологическим принципом диссертационного исследования является принцип историзма. Опираясь на него, мы стремимся дать объективную оценку деятельности каждого ученого, исходя из общего контекста развития исторической науки в те или иные исторические эпохи, господствующих методологических представлений в науке и сложившейся на том или ином этапе парадигмы истории, из персональных достижений исследователя. Также учитывается влияние политических процессов, идеологических стереотипов, личностных качеств историка и т. д. Все это позволит рассмотреть историографический процесс в его развитии и в тесной связи с конкретными историческими условиями.
Для решения поставленных задач в диссертации используются структурно-проблемный, типологический и сравнительно-исторический методы. Структурно-проблемный и типологический методы позволяют выделить основные проблемы, к которым было обращено внимание историков того или иного периода. Тем самым появляется возможность обосновать авторскую периодизацию исследований проблем ментальной истории Средневековья в отечественной историографии. Необходимость применения сравнительно-исторического метода обусловлена задачей выявления персонального вклада каждого исследователя в изучение ментальносте средневекового человека.
Объект исследования — русская и советская историографии западноевропейского Средневековья второй половины XIX — начала 1990-х гг. XX вв.
Предмет исследования - ментальная история западноевропейского классического Средневековья в отечественной историографии второй половины XIX - начала 1990-х гг. XX вв.
Под понятием «менталитет» имеется в виду «внутренний мир человека, состоящий из представлений и чувств об окружающем мире и о себе»1.
Структура менталитета включает следующие составляющие: 1. Картина мира, состоящая из системы представлений и аксиом о сущности пространства и времени, природе обществе и человеке; системы ценностей, характерных для данного социума, и системы переживаний, связанных с представлениями о мироздании и системой ценностей. 2. Стиль мышления, то есть рациональные оценочные установки — правила мышления, комплекс эмоциональных установок и чувств относительно тех или иных видов деятельности. 3. Кодекс поведения, включающий в себя нормы, правила, стереотипы поведенческой практики, внешнего вида, ритуалов, мимики2.
В ходе диссертационного исследования будет подниматься проблема идеологии человека Средневековья в интерпретации некоторых исследователей. Поэтому мы сознательно разделяем два понятия — идеология и психология. В реальной жизни в сознании каждого человека их разделить очень сложно, так как эти сферы очень тесно взаимосвязаны, слиты в целостное мировоззрение. Но, применяя дефиниции А. Я. Гуревича, можно остановиться на следующих критериях. «Миропонимание», то есть идеология, — это «сознательное мировоззрение людей, обусловленное их социальным статусом». «Мироощущение», то есть психология, - это «те представления о мире, которые не всегда ясно осознавались, а потому и далеко не полностью идеологизировались», это неявные, во многом бессознательные, умственные установки3.
Историю менталитета (менталитетов) исследователи обыкновенно вписывают в широкое современное историографическое направление - «историческая антропология» . Среди массы определений можно остановиться на следующем определении, скорее, характеристике: «Антропологическая история (историческая антропология) может быть осмыслена как междисциплинарное исследовательское поле, где работает профессиональный историк, размышляющий о человеке/людях во времени, включая их во все возможные контексты. Антропологически ориентированная история изучает «телесность» и сознание людей во всех его «формах», их поведение и связи (со средой, друг с другом и социумом в целом) в конкретном времени-пространстве»2. Таким образом, качественная характеристика антропологической истории - это изучение человека в истории, его миросозерцания и обусловленного им поведения.
Отечественную историографию мы рассматриваем как часть мировой, так как интерес к человеку в истории не стал «изобретением» какой-либо одной страны, и современная историческая антропология - это результат коллективных усилий многих, где каждая национальная историография внесла что-то свое, уникальное и неповторимое. Традиционно истоки современной исторической антропологии находят не только в работах французских историков Л. Февра, М. Блока и Ф. Броделя. Их исследования также развивались под влиянием предшественников и современников. «Теоретические истоки» школы «Анналов» можно обнаружить в творчестве целого ряда исследователей -Э. Дюркгейма, А. Берра, А. Пиренна, И. Хёйзинги , Леграна д Осей, Ж. Мишле4 и др.5 Истоки исторической психологии некоторые современные авторы видят в работах О. Конта, К. Лампрехта, Дж. Милля и др.6 Термин
«менталитет» одним из первых ввел в оборот Л. Леви-Брюль (в работе 1922 г.), затем он был использован в работах Ш. Блонделя (1926) и А. Валлона (1928)1. Наконец, предшественниками «Анналов» стали и русские историки начала XX в. - Л. П. Карсавин и П. М. Бицилли, работы которых вышли раньше трудов М. Блока и Л. Февра.
Источниками исследования послужили опубликованные монографии и статьи специалистов по проблеме. Главным критерием отбора служил интерес исследователя к менталитету человека классического западноевропейского Средневековья, а также применение авторами соответствующих методов и подходов к исследованию, вклад в разработку проблемы.
Первая группа источников — конкретно-исторические исследования по проблемам менталитета человека классического Средневековья. Это прежде всего труды русских медиевистов, заложивших основы интереса отечественной исторической науки к человеку прошлого - Т. Н. Грановского, П. Н. Кудрявцева, Н. И. Кареева, В. И. Герье, И. М. Гревса, Л. П. Карсавина, П. М. Бицилли. Работы советских исследователей, рассматривавших мировоззрение человека Средневековья в контексте идеологической, классовой борьбы, - С. Д. Сказкина, Н. А. Сидоровой, Б. Ф. Поршнева, А. Д. Люблинской, Е. В. Гутновой. А также монографии, статьи и разделы в учебниках советских и современных исследователей, внесших наибольший вклад в разработку проблемы - М. М. Бахтина, А. Я. Гуревича, В. П. Даркевича и Ю. Л. Бессмертного и др.2
Определенное внимание в диссертационном исследовании уделено также многочисленным статьям, авторы которых рассматривают те или иные категории мировоззрения средневекового человека, - И. Е. Данилова, Е. А. Мельникова, С. С. Неретина, В. Л. Рабинович, Д. Э. Харитонович, А. Л. Ястребицкая и др.
Для характеристики того или иного этапа в развитии проблематики привлекались также труды зарубежных авторов - классиков антропологического подхода и их последователей - М. Блока, Л. Февра, Ф. Броделя, Ж. Ле Гоффа, Й. Хёйзинги и др.
Вторая группа — историографические работы и работы, посвященные методологии историко-антропологических исследований. Это исследования A. Л. Ястребицкой, Б. Г. Могильницкого, И. Ю. Николаевой, С. Г. Ким, М. М. Крома, Е. Ю. Зубковой, А. И. Куприянова, 3. А. Чеканцевой, B. И. Шувалова и др. Отдельное место в отечественной истории исторической науки занимают работы Ю. Л. Бессмертного по историографии демографиче ской истории. Публикации Б. Г. Могильницкого, Ю. Н. Афанасьева, М. Н. Соколовой, Л. П. Репиной, И. Ю. Николаевой и др., посвященные запад ным школам антропологической истории. Рецензии Д. Э. Харитоновича, А. П. Каждана и др. Исследования авторов, рассматривающих историю соци альной психологии как науки, - Б. Д. Парыгина, О. В. Волобуева, Г. М. Андреевой. Методологические статьи А. Я. Гуревича, Л. М. Баткина, М. А. Барга и др., разрабатывающие принципы историко-антропологического исследования. Диссертационные исследования, авторы которых анализируют те или иные аспекты проблемы, - Н. И. Ашуровой, Н. В. Карначук, А. Г. Праздникова, Е. В. Гайвы, Ю. И. Кравченко.
Третья группа — исследования отечественных специалистов в иных областях исторического и в целом гуманитарного знания - философов (Б. Г. Ананьев, С. С. Батенин, Г. С. Батищев, А. Г. Мысливченко), психологов (в первую очередь, социальных психологов - Л. С. Выготский, А. Н. Леонтьев, А. Р. Лурия, Б. Д. Парыгин, В. Н. Колбановский, А. И. Горячева), культурологов (Ю. М. Лотман, С. С. Аверинцев, Д. С. Лихачев), демографов (А. Г. Вишневский, Б. Ц. Урланис и др.).
Четвертая группа - программные по своему характеру редакционные статьи в ежегоднике «Средние века» и в журнале «Вопросы истории»1 и вы
держки из документов личного или официального характера, цитируемые в различных историографических исследованиях, опубликованные отдельно или в воспоминаниях и мемуарах1.
Пятая группа - опубликованные мемуары и воспоминания. Ценные сведения о судьбах исторической науки в первые послереволюционные годы дают мемуары Н. И. Кареева. О «боях за ментальную историю» в условиях советской медиевистики рассказывают в своих воспоминаниях А. Я. Гуревич, Л. М. Баткин. Отдельные грани в облике эпохи воспроизводят в своих автобиографических статьях Е. В. Гутнова, С. В. Оболенская, М. С. Альперович, Л. Т. Мильская. Полезную информацию дают историографические исследования, основанные на использовании именно мемуаров, в том числе и неопубликованных. Среди прочего, авторы этих работ - С. В. Кондратьев, А. В. Шарова - ориентируются и на реконструкцию неофициального облика исторической науки, на описание личных взаимоотношений между историками.
Хронологические рамки исследования охватывают вторую половину XIX - начало 1990-х гг. XX вв.
Выбор подобного временного промежутка обусловлен следующими обстоятельствами. Верхняя граница периода - вторая половина XIX столетия -это время, когда в России только зарождается медиевистика как отдельная отрасль исторического знания. В эти годы появляются работы таких пионеров русской медиевистики, как Т. Н. Грановский, П. М. Кудрявцев, Н. И. Кареев, В. И. Герье. В их трудах определяются основные направления исторических исследований в области западноевропейского Средневековья, в том числе и в изучении духовной культуры эпохи. Поэтому целесообразно проследить истоки проблемы.
Нижняя граница периода - начало 1990-х гг. XX в. В 1990-е гг. серьезно изменился облик всей отечественной исторической науки, в том числе и медиевистики. Работы в стиле антропологической истории вышли на новый уровень своего развития, изменившись качественно и количественно. Поэтому
глубокий историографический анализ 1990-х гг. XX и первых лет XXI вв. требует специального исследования. Вместе с тем для полноты историографической картины необходимо очертить общие тенденции в развитии проблематики ментальной истории в начале 1990-х гг. Это позволит сформировать целостный взгляд на проблему, проанализировать основные этапы ее эволюции -от постановки до перерождения в новых исторических условиях.
В работе заявлены рамки классического средневековья в традиционном, для отечественной историографии значении этого понятия, XI-XV вв. Несмотря на то, что в современной исторической науке XIV — XV вв. позиционируется как позднее средневековье, мы намеренно остаемся в рамках традиционной хронологии, так как рассматриваем историографию прошлого, следовательно, оперируем понятиями и представлениями того времени.
Историография Ренессанса и гуманизма не является объектом исследования. Однако здесь есть свои исключения, так как некоторые исследователи (М. М. Бахтин, А. Д. Люблинская, Л. М. Баткин) работали «на стыке эпох», анализировали ментальные установки и средневекового, и Ренессансного человека. Поэтому их научное наследие отчасти рассмотрено в работе. Территориальные рамки. В работе анализируются исследования отечественных ученых. Работы российской эмигрантской историографии не рассматриваются, так как это отдельный, самостоятельный комплекс исследований. Работы Л. П. Карсавина и П. М. Бицилли, написанные в 1920-е гг. не анализируются, так как они опубликованы уже в Европе, или же в России, но после отъезда автора.
Практическая значимость. Материалы диссертационного сочинения могут быть использованы при написании статей, монографий и в других научных исследованиях, а также для работы на семинарских занятиях, для составления лекционных курсов и учебных пособий для студентов.
Апробация работы. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры Истории средних веков Кемеровского государственного университета. Отдельные ее разделы и выводы были изложены в выступлениях на различных конференциях: Новосибирск (2003, 2004, 2006), Кемерово (2005, 2006). Отдельные положения работы были опубликованы в виде тезисов и статьи (в материалах научно-практического семинара «Медиевистика XXI в.: проблемы методологии и преподавания» - Кемерово, 2004).
Структура диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка историографических источников и историографических исследований.
Духовная культура и человек классического Средневековья в исследованиях первых русских медиевистов второй половины XIX в. - начала XX в.
С середины XIX в. отечественная историческая наука переживает во многом особенный и интересный период своего развития. В это время выделяется специфический раздел исследований - история западноевропейского Средневековья. Формируется научная база, появляются первые специалисты-историки, создаются отдельные подразделения по изучению средневековой истории в университетах, спецкурсы и курсы лекций, первые монографии по средневековой проблематике. Оформляются научные центры по изучению, в том числе и истории западноевропейского Средневековья. В императорской России их роль выполняли различные университеты - Московский, Санкт-Петербургский, Харьковский, Киевский, Казанский.
Огромное влияние на научную деятельность историков второй половины XIX столетия оказала ситуация в России эпохи «великих реформ» 1960-х гг. и прежде всего крестьянская реформа. Как никогда, в творчестве историков обострился интерес к истории крестьянства, в том числе к истории зарубежного крестьянства. Выделение медиевистики как отдельной отрасли исторических исследований в определенной степени было обусловлено стремлением историков понять и осмыслить зарубежный опыт по аграрному вопросу, «найти ответ на животрепещущие вопросы, выдвигавшиеся русской действительностью»1. Поэтому исследователи «александровской» России были больше чем историки, взяв на себя обязанность и общественных деятелей, используя лекционную трибуну для пропаганды реформаторских идей, участвуя в идейных дискуссиях.
Самое прямое воздействие на историческую науку 1960 - 1970-х гг. оказали и иные события - новый университетский устав 1863 г., новый закон о печати 1865 г. Устав предоставил автономию университетам и расширил возможности для заграничных командировок. Закон о печати несколько снизил цензуру. Все это способствовало «меньшему стеснению мысли и слова, расширило круг исторических тем»1.
В России создателями школы медиевистики стали историки, представители «первого поколения» отечественных медиевистов - Т. Н. Грановский, П. Н. Кудрявцев, Н. И. Кареев, В. И. Герье и др.
С 1960-х гг. XIX в., отчасти под воздействием позитивизма и марксизма, а во многом вопреки им, выделяются отдельные направления по изучению истории западноевропейского Средневековья - социально-экономическое (П. Г. Виноградов, М. М. Ковалевский, И. В. Лучицкий, Н. И. Кареев и др.), позже религиозное (В. И. Герье, И. М. Гревс и др.) .
Традиционно видное место в русской историографии середины XIX в. занимает Т.Н.Грановский - профессор и преподаватель (с 1839г.) кафедры всеобщей истории МГУ. Один из первых отечественных специалистов по Средневековью, яркий представитель общественно-политической мысли 1940 - 1950-х гг. , близко общавшийся с В. Г. Белинским, Н. Г. Чернышевским, А. И. Герценым и испытавший влияние их идей.
В историографии сложилось вполне справедливое мнение, что Т. Н. Грановский был прежде всего специалистом по экономической и поли тической истории . Вместе с тем более пристальный взгляд на опубликованные лекции показывает, что картина западноевропейского Средневековья, представленная исследователем, не лишена сюжетов, связанных и с ментальной стороной жизни средневекового общества.
Определяя феодализм как ведущую форму организации средневекового общества, Т. Н. Грановский старается преодолеть узкие рамки политико-экономической истории и анализирует его как «учреждение» не только общественное и политическое, но и как нравственное2. Именно трактовка Т. Н. Грановским нравственной стороны «феодального порядка вещей» и будет интересовать нас прежде всего.
Характеризуя «феодальный порядок вещей», Т. Н. Грановский, среди прочего, обращается к мировоззрению, психологическим аспектам поведения феодального сеньора. Автора интересует отношение сеньора к земле, к своим подчиненным, к равным себе и к верховному властелину. Анализируя соорни-ки французских обычаев, церковные документы (например «духовные завещания»), Т. Н. Грановский отмечает множество, по его мнению, «бессмысленных подробностей» и большое количество разных «пошлых» повинностей, которые «не приносили владельцу никакой существенной пользы». И на основании этого автор делает весьма интересные выводы, объясняя большое количество бессмысленных повинностей капризами феодального владельца, его произволом, который «не доволен тем, что имел власть над своими, но хотел унизить их»3.
Миросозерцание человека классического Средневековья в исследованиях Л. П. Карсавина и П. М. Бицилли.
На рубеже XIX - XX вв. и в последующие годы историческая наука переживала серьезный кризис. Его традиционно связывают со сменой парадигмы истории, с поиском новых методологических принципов и методов познания, с изменением социального статуса исторической науки1. Каждая национальная историография по-своему выходила из кризиса. Поиск к обновлению исторической мысли шел через труды М. Вебера, К. Маркса и Ф. Энгельса, А. Тойнби и других выдающихся мыслителей. В России, после всех революционных потрясений, новой парадигмой истории стало материалистическое понимание исторического процесса, господствующее положение занял марксизм.
Однако, еще до событий 1917 г., Россия пережила потрясения, серьезно повлиявшие не только на состояние самого государства: поражение в Русско-японской войне, революция 1905-1907 гг., начало Первой мировой войны, общее тяжелое социально-экономическое положение страны. Эти и другие события напрямую или косвенно повлияли на общественное мнение нации, усилили пессимистические настроения в народе - «примечательной особенностью духовной жизни дореволюционной России являлось присутствие сильных эсхатологических ожиданий.. .тема грядущего Апокалипсиса прочно вошла в общественное сознание...»1. В том числе и в среде интеллигенции были сильны довольно мрачные настроения - «подлинно укрепился антихрист в нашей несчастной стране... не знаю что будет... Очевидно, исправления возможны только в пламени адских мук предстоящих десятилетий... Каждый день жду, что разорвется сердце - и направится со всем жаром своим... к несчастному народу русскому, к дорогой, ныне истерзанной, стране нашей...»2.
Общественные науки, в том числе история и философия, очень чутко восприняли новые веяния общественной мысли. Обострился интерес к религиозной философии, к истории религии и религиозной мысли, а у некоторых исследователей к специфике религиозного мировоззрения в различные исторические эпохи.
Особенный интерес к религиозному сознанию человека Средневековья проявили Л. П. Карсавин и П. М. Бицилли. Необходимо отметить, что сфера научных интересов обоих исследователей не ограничивалась только историей - Л. П. Карсавин был также философом, а П. М. Бицилли известен своими литературоведческими и культурологическими работами. Однако именно их исторические труды позволяют говорить о весомом вкладе русских ученых в мировую историческую мысль1.
В своих работах Л. П. Карсавин и П. М. Бицилли, еще в первые десятилетия XX в., вполне отчетливо и однозначно поставили перед собой конкретную исследовательскую задачу - изучение «духовной природы средневекового че-ловека» . Поэтому в современной историографии уже сложилось вполне справедливое мнение о Л. П. Карсавине и П. М. Бицилли как о «пионерах» антропологического подхода в рамках не только отечественной, но и мировой науки. Так как в своих научных изысканиях они опередили в том числе и знаме-нитую французскую школу «Анналов» . Этим и объясняется особое внимание к их творчеству.
В историографических работах, написанных уже после революции, но в дореволюционных традициях, исследования Л. П. Карсавина и П. М. Бицилли оценивались в целом положительно4. Однако, например В. П. Бузескул, критические подходит к понятию «средний человек» в интерпретации Л. П. Карсавина, отмечая, что оно «слишком неопределенное, расплывчатое, скорее, фикция, абстракция»1. В чрезмерном увлечении мистикой упрекал Л. П. Карсавина его современник и коллега по ремеслу И. М. Гревс2.
В советской историографии отношение к научному наследию интересующих нас исследователей было противоречивым и в основном негативным. В частности, в первой обобщающей работе по истории советской медиевисти-ки О. Л. Вайнштейна , Л. П. Карсавин и П. М. Бицилли лишь упоминаются. Называя их «белоэмигрантами», автор отмечает лишь то, что они занимались проблемами духовной культуры Средневековья.
В последующей историографии критика большинства авторов сводится в основном к следующему: отрицание марксистско-ленинского материализма, отказ от идеи классовой борьбы, увлечение религиозно-мистической проблематикой4. Подчеркивалось, что утверждение Л. П. Карсавина о том, что религиозность Средневековья заключена в самосознании средневекового человека, в его религиозных чувствах и представлениях, приводит к отрыву истории культуры и истории религии от ее социально-политических корней. Прослеживается недооценка социальных конфликтов в религиозной сфере эпохи5.
Что касается П. М. Бицилли, то по отношению к нему в упоминаемой историографической литературе наблюдается почти единодушное молчание. Он не подвергся полному забвению во многом благодаря тому, что О. Л. Вайнштейн - автор первых обобщающих работ по истории медиевистики в рамках советской исторической науки, был его учеником. Не отрицая этот факт , О. Л. Вайнштейн цитирует магистерскую диссертацию П. М. Бицилли, используя ее для подтверждения собственных выводов, тем самым признавая ее историческую ценность. В характеристике феодально-церковной историографии VI-XV вв., а также историографии эпохи Возрождения и Реформации О. Л. Вайнштейн, среди прочего, отмечает заслуги П. М. Бицилли в изучении наследия Салимбене .
Имела место и традиция сугубо критического восприятия научного наследия П. М. Бицилли в советской историографической литературе3.
Резкий поворот в оценках П. М. Бицилли и Л. П. Карсавина произошел в 1980 - 1990-х гг. прежде всего в исследованиях А. Я. Гуревича. Уже в работе «Проблемы средневековой народной культуры» А. Я. Гуревич упоминает о трудах «видного русского медиевиста» Л. П. Карсавина, который был «незаслуженно забыт в последующей историографии»4. Подчеркнутый интерес к фигуре Л. П. Карсавина А. Я. Гуревич проявляет в работе «Культура и общество средневековой Европы глазами современников». Обращаясь к монографии Л. П. Карсавина «Основы средневековой религиозности в XII—XIII вв.», А. Я. Гуревич отмечает, что «этот выдающийся медиевист сделал ряд существенных наблюдений, которые проливают свет на миросозерцание людей»5.
Мировоззрение человека классического Средневековья в отечественной медиевистике середины 30-х - первой половины 60-х гг. XX в.
Середина 1930-х гг. стала временем масштабного перехода отечественной исторической науки к марксистской методологии. Перед советскими историками была поставлена задача вписать социальную историю различных народов в пяти-членную формационную концепцию, сложившуюся в общих чертах в 1933 -1936 гг. Марксизм привлекал ученых не только тем, что являлся господствующей идеологией, но и прежде всего, как тогда предполагалось, универсальностью своей методологии, возможностью упорядочить исторический процесс. Была проделана огромная работа по детализации, конкретизации и развертыванию концепции, по ее приложению к разным регионам и материалам, по унификации понятийной сетки.
Большое влияние на социальную интерпретацию средневековых материалов и формирование концепции исторического развития в эпоху Средневековья оказали не только общетеоретические труды К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина, но и партийные установки, прозвучавшие в докладах и статьях И. Сталина и А.Жданова. В 1932г., выступая на съезде аграрников-марксистов, И.Сталин, в порядке «творческого развития марксизма», высказал идею о «революции рабов», которая ликвидировала рабовладельцев и отменила рабовладельческую эксплуатацию, ознаменовав тем самым переход к феодально-крепостническому строю. Венцом данного «исторического творчества» стал «Краткий курс истории ВКП(б)», где в IV главе излагалась «марксистско-ленинская» схема исторического процесса. Вслед за ним появилось постановление ЦК ВКП(б), содержавшее требование поднять «теоретический уровень» исторических исследований «в соответствии» с «Кратким курсом».
В 1930-е гг. продолжалось организационное оформление советской исторической науки. По постановлению Президиума АН от 15 февраля 1936 г. и Общего собрания АН СССР 20 марта 1936 г. был организован Институт Истории АН СССР. Он должен был стать центром советской исторической науки. Среди прочих создан и Сектор истории средних веков, который возглавил Е. А. Косминский1.
Этому предшествовали известные решения 1934 г. о восстановлении исторических факультетов и о преподавании истории в школе. В том числе Постановление Совнаркома и ЦК ВКП(б) от 15 мая 1934 г. «О преподавании гражданской истории в школах СССР». 1 сентября 1934 г. в МГУ и ЛГУ открылись исторические факультеты. Важность этого события очевидна, так как из-за отсутствия исторических факультетов не готовились кадры и смена для «старого» поколения . Тем более, что аспирантура при АН СССР появилась только в 1929 г., а при университетах - в 1934. Не случайно ученик Д. М. Пет-рушевского Е. А. Косминский, опасаясь утраты научного наследия, вспоминал: «Нам серьезно приходилось думать о том, что, когда наступит момент, и мы сойдем со сцены, нам некого будет оставить после себя» .
Повторим, что еще одним важнейшим рубежом в развитии советской исторической науки стал выход «Краткого курса истории ВКП(б)», где были обозначены основные принципы и законы материалистического понимания истории. Предельно ясно и однозначно указывалось, что «первейшей задачей исторической науки является изучение и раскрытие законов производства, за- конов развития производительных сил и производственных отношений, законов экономического развития общества»1.
С одной стороны, партия ставила задачи по изучению именно формаций, классовой борьбы и характеристики производственных отношений при феодализме. Но одновременно советские историки вынуждены были погрузиться в конкретный материал с тем, чтобы «подтвердить», теоретически и практически обосновать формационную концепцию. К середине 1930-х - концу 1940-х гг. процесс осмысления пятичленной концепции был частично завершен и советские историки перешли к конкретно-историческим исследованиям, но уже в соответствии с требованиями времени, сугубо в рамках марксизма.
В соответствии с новыми задачами и требованиями менялась и исследовательская направленность исторической науки и медиевистики - на первый план выходили проблемы классовой борьбы. На долгие годы, наряду с социально-экономической историей, классовая борьба станет самой важной и популярной темой в исследованиях отечественных медиевистов2.
Интерес к истории классовой борьбы особенно обострился на рубеже 1940-х - 1950-х гг. - «...тема эта витала в воздухе и никак не могла быть интеллектуальным достоянием одного человека...»3.
И надо сказать, что у подобного «обострения» были вполне объективные причины. События, происходившие в стране, стали «питательной почвой» для этого. Вспыхнувшая после завершения Великой Отечественной войны «холодная война» определила для СССР нового идеологического врага - капита- диетический мир. Поэтому особо никогда не затухавшая идеологическая борьба особенно усилилась в послевоенные годы и выразилась в ряде крупных политических процессов - «Ленинградское дело», постановление «О журналах Звезда и Ленинград», «Дело врачей» и другие. Непосредственно на медиевистике отразилась кампания по борьбе с космополитизмом - в виде «проработок» ряда историков (О. Л. Вайнштейна, А. И. Неусыхина, Е. А. Косминского и др.)1. Была раскритикована работа Е. А. Косминского «Исследование по аграрной истории Англии в XIII в.», автора обвиняли в «экономическом материализме» и «объективизме». Параллельно велась и критика дореволюционной историографии. Был «разгромлен» второй выпуск сборника «Средние века», посвященный памяти Д. М. Петрушевского2.
«Проработки» отчасти были направлены и на то, чтобы сориентировать историков на исследование соответствующих проблем. В том числе и на изучение истории классовой борьбы: «В те дни, на многолюдном собрании в Институте можно было услышать крики: «Довольно маноры считать!». Маноры считали Е. А. Косминский, М. А. Барг и кое-кто еще из специалистов по аграрной истории Англии, тогда как возмущенные крикуны призывали сосредо-точиться на изучении истории классовой борьбы...» .
Ментальная история классического Средневековья в трудах А. Я. Гуревича
Вынесение в отдельную главу работ А. Я. Гуревича связанно с особым вкладом этого ученого в изучение проблемы.
Научное наследие А. Я. Гуревича чрезвычайно многообразно и включает исследования по различным направлениям и проблемам1: аграрная история Скандинавии и Англии, теоретические работы, посвященные проблемам генезиса феодализма, методология источниковедческого и исторического исследований, историографические работы и, конечно же, разработка проблем мен-тальной истории Средневековья .
Современная историография по-разному оценивает его научные достижения - от сугубо положительных оценок3 до умеренной или резкой критики1. Те и другие, в определенной степени, справедливы в своих выводах. Но все так или иначе признают, что А. Я. Гуревич является крупнейшим представителем «исторической антропологии» как нового направления в отечественной медиевистике. Его заслуги в изучении человека Средневековья бесспорны и именно в этом ракурсе мы рассмотрим его творчество ниже.
Как и любой крупный ученый, А. Я. Гуревич в своих исследованиях опирается не только на общепринятые теоретико-методологические принципы, но и вырабатывает свои собственные.
Начиная с 1960-х гг. и в своих последующих работах2, А. Я. Гуревич высказывается о необходимости разработки методологических подходов для нового направления исторического исследования. Последнее, по его мнению, должно быть «принято на вооружение» отечественной медиевистикой, что обеспечит обновление и совершенствование исторического знания. Из всего разнообразия терминов, уже использующихся в зарубежной исторической науке - «социально-историческая психология», «историческая социология», «социально-историческая антропология», «этнологическая история», «историческая психология»1 - А. Я. Гуревич принимает термин «историческая антропология».
Для самого А. Я. Гуревича новизна нового направления заключается в ориентации на человека, на исследование не только его экономической или политической деятельности, но и его мировоззрения, особенностей его сознания. «Исследовательский пафос исторической антропологии состоит в раскрытии человеческого содержания истории... в воссоздании картин мира, присущих разным эпохам и культурным традициям, и тем самым в реконструкции субъективной реальности» . Для него историческая антропология ассоциируется исключительно с исследованиями ментальных структур. По сути, он отождествляет историческую антропологию и историю менталитета - «одна из главных задач исторической антропологии и состоит в воссоздании картин мира, присущих разным эпохам...», «историческая антропология изучает прежде всего социо-культурные представления... психологическую, антропологическую сторону исторической жизни»3. Критически подобную позицию оценивают ряд исследователей, в том числе М. М. Кром. Сам он понимает историческую антропологию шире, включая сюда и микроисторию, и историю повседневности (быта)4. Однако нельзя не отметить, что в своих последних работах А. Я. Гуревич преодолевает эту ограниченность, обращаясь к микроисторическим исследованиям5.
Острая дискуссия велась и по поводу терминологии ментальной истории. В конце 1980-х гг. возникла полемика в интерпретации отдельных понятий и терминов между А. Я. Гуревичем и известным специалистом по первобытной истории, антропологом академиком В. П. Алексеевым. В одной из статей В. П. Алексеев положительно отзывался о работах А. Я. Гуревича, но критически оценивал выбранный им термин для обозначения оригинального направления по изучению ментальных структур — «историческая антропология»1. По мнению В. П. Алексеева, данный термин, наряду с термином «физическая антропология», уже давно и традиционно используется первобытной историей для изучения морфологии «предков человека». В своей одноименной монографии к сфере интересов исторической антропологии В. П. Алексеев относит изучение трудовой и социальной жизни предков человека, возникновение мышления и речи, палеодемографии, очагов развития человечества и многое другое . Чтобы не возникало путаницы, для реконструкции менталитета человека прошлого он предлагает использовать термин «историческая психология».
На тот момент вполне справедливые соображения В. П. Алексеева остались не замеченными научной общественностью, дискуссия не получила продолжения, и оба исследователя остались на своих позициях3.
По нашему мнению, для обозначения «исторической антропологии» В. П. Алексеева более правильным и точным будет термин «физическая антропология». А область интересов «исторической антропологии» в интерпретации А. Я. Гуревича - это ментальные структуры не первобытного человека и его предков, а человека классового общества, представителя древних, докапиталистических и капиталистических цивилизаций. И термин «историческая психология» здесь, действительно, более уместен. При подобном подходе терминологическая путаница исчезает.
