Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Принцип народного суверенитета в прессе весны - лета 1917 г 33
1.1. Отсрочка созыва Учредительного собрания и тема «темноты народа» 33
1.2. Проблема абсолютизма власти: «конституционность» и «самодержавие народа» 48
1.3. Народный суверенитет в условиях «временного» политического режима: «Воля Его Величества Революционного Народа» 67
Глава 2. Проблемы демократии в прессе в условиях социально политических конфликтов весны - лета 1917 г 87
2.1. Проблема демократии в международном контексте 87
2.2. Соотношение идей демократии и социализма .117
2.3. Представления о демократизации и демократическом государстве 159
2.4. Тема «высших ценностей» при демократии 215
Глава 3. Изменение представлений о демократии к осени 1917 г 244
3.1. Вопрос о диктатуре летом 1917 г 244
3.2. Представления о правопорядке при демократии 264
3. 3. Идеи временного парламента и предпарламентаризм 288
3. 4. Влияние представлений о выборах на авторитет Учредительного собрания 323
Заключение 355
Список источников и литературы 361
- Отсрочка созыва Учредительного собрания и тема «темноты народа»
- Соотношение идей демократии и социализма
- Тема «высших ценностей» при демократии
- Влияние представлений о выборах на авторитет Учредительного собрания
Отсрочка созыва Учредительного собрания и тема «темноты народа»
Падение самодержавия в начале марта 1917 г. интерпретировалось в прессе как переход к «свободе», притом явление неожиданное: довольно часто революция называлась чудом. Эта непосредственная реакция, как правило, сопровождалась в прессе активными попытками ее дезавуировать. Подчеркивалось, что революция как политическая задача имела к этому времени богатую традицию. История освободительного движения использовалась прессой для обоснования неслучайности падения самодержавия. Большую роль при этом играла моральная сторона дела: подвиги и жертвы революционеров были свидетельством выстраданности, заслуженности наступления «свободы». Это выступало необходимой посылкой для вывода, что «народ» будет ценить доставшуюся ему с большим трудом «свободу», тогда как к подарку судьбы, результату случайного стечения обстоятельств он отнесся бы легкомысленно. В этой логике само народное восстание предстает, как будто, недостаточным свидетельством стремления народа установить «новый строй». Но пресса отмечала, что народ, совершивший революцию, уже поэтому созрел для установления нового «свободного строя». Последний чаще всего определялся как «республика».
Три основных элемента этой конструкции - «народ», «революция» и «свобода» («республика») были важнейшими смысловыми центрами в прессе весны 1917 г., они определяли основное поле значений для понятия «демократия». Проблема готовности «народа» к «свободе», осложненная политическими разногласиями в определении «свободы», имела большое значение для характера основополагающего установления, родившегося в результате Февральской революции - решения о созыве Учредительного собрания.
В первые дни революции идея созыва Учредительного собрания была неразрывно связана с вопросом о том, будет ли в результате революции провозглашена республика. «Известия» Петроградского Совета1 вели кампанию против установления конституционной монархии, планировавшегося Временным комитетом Государственной думы: «Если власть будет вручена монарху, хотя бы и конституционному, и его ответственному министерству, то последний может произвести новое покушение на свободу народа и заковать его в цепи рабства... Революционньш народ должен создать такой политический строй, который лучше и полнее всего будет отвечать его интересам, его силе и его великому порыву. Он должен создать такой строй, который обеспечит невозможность новых покушений на его права и свободу. Таким строем является передача всей власти в руки народа - демократическая республика... ».2
Когда думский комитет предпринял попытки оформить новый строй в виде регентства вел.кн. Михаила Александровича при царевиче Алексее (после проектируемого отречения Николая И), советские политики, получив отказ в отношении республики, сосредоточили свои усилия на требовании Учредительного собрания, введя в социалистическую диаду республики и Учредительного собрания опосредствующую формулу, которая затем получила название «не предрешение». Ставшая «конституцией» февральского режима, она появилась, таким образом, как компромиссное требование советской стороны - при не провозглашении республики не устанавливать и регентства, оставив разрешение этого вопроса Учредительному собранию. Принцип «не предрешения» был заявлен в «Известиях» Петроградского Совета 1 марта: «Временное правительство, которое становится на смену правительству старой власти, не уполномочено решать вопрос о государственном устройстве. Это может решать только Учредительное собрание..-».1 В день публикации этой статьи формула «не предрешения» была принята Исполкомом Совета в числе условий для переговоров с думским комитетом об образовании правительства. «Известия» апеллировали к принципу народного суверенитета, заявляя, что «установить форму правления и конституцию страны полномочно лишь Учредительное собрание, то есть сама страна, сами граждане в лице своих избранников».2
Возмущение идеей регентства в Петрограде привело к падению монархии. Чтобы не волновать массы, публикация в газетах манифеста Николая П была специально задержана Временным правительством с целью напечатать его вместе с манифестом об отречении вел-кн. Михаила. Победа революции ознаменовалась признанием всеми политическими силами необходимости созыва Учредительного собрания на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права. В манифесте от имени вел.кн. Михаила, написанном при активном участии кадетских правоведов, была дважды помянута «воля народа», которая установит образ правления в будущем Учредительном собрании.3 «Известия» Комитета петроградских журналистов передали смысл произошедшего объявлением на первой полосе: «Вел.кн. Михаил Александрович отрекся от престола в пользу народа».4
После публикации 4 марта манифестов об отречении от престола Николая П и вел.кн. Михаила формула «не предрешения» вопроса о государственном устройстве и основных законов страны до Учредительного собрания стала основополагающей для родившегося нового режима как переходного, временного. Компромиссный характер этого решения, то есть определение государственного строя как «никакого», был не всем вначале понятен. Московские либеральные газеты, будучи недостаточно информированы обо всех перипетиях событий «в верхах», публикуя на своих страницах манифесты об отречении от престола и декларации Временного правительства и Петроградского Совета об образовании новой власти, тем не менее, 4 марта еще считали, что вопрос о временном государственном строе до созьюа Учредительного собрания будет решен, по мнению одних, - в «ближайшее время» Государственной думой,1 по мнению других, - «с часу на час» Временным правительством.2
Об Учредительном собрании весной 1917 г. писалось много, оно стало символом народного суверенитета, главной целью Февральской революции. Его авторитет никем не оспаривался, напротив, все политические силы страны сошлись в деле пропаганды Собрания как единственного полномочного органа «народной воли», который установит в России демократический строй. Но Учредительное собрание выступало в неопределенной дали будущего. Когда именно произойдет созыв Учредительного собрания, декларация Временного правительства не определяла, пообещав «немедленную подготовку к созыву».
Однако для подготовки Учредительного собрания первый состав Временного правительства з почти ничего не сделал. Это приобретает особое значение в сочетании с тем фактом, что в прессе всех направлений в первые месяцы революции выступления за скорейший созыв Учредительного собрания были чрезвычайно редки. Либералы видели опасность установленного временного положения. По словам московских прокадетских «Русских ведомостей», в отсутствие «правильно организованной законодательной власти» и административная власть «не чувствует под собой вполне твердой почвы».1 Но быстрое окончание переходного состояния в либеральной прессе считалось невозможным ввиду сложности задачи созыва Учредительного собрания в условиях войны при провозглашенных принципах избирательного права с распространением их на действующую армию.
Лишь некоторые либеральные издания в марте-апреле высказывались за послевоенный созыв Учредительного собрания (особенно настойчиво газета московских промышленников и общественных деятелей «Утро России»2). Но в целом для либеральной прессы это было политически не корректно, поскольку декларация либерального Временного правительства 3 марта включала оговорку, что правительство «отнюдь не намерено воспользоваться военными обстоятельствами для какого-либо промедления» в осуществлении своей программы.3
В марте потребовали скорейшего созыва Собрания большевики в «Правде». В начале марта редакция «Правды» полагала, что созывом Собрания и установлением основных законов демократической республики революционные завоеванные будут закреплены, и не понадобится совершать «новую революцию». Газета призывала большевиков готовиться к выборам и добиваться на них успеха, чтобы Учредительное собрание могло осуществить партийную программу-минимум, напоминая, что этой программой требуется осуществление реформ через Учредительное собрание.5 Во французских революциях, указывала «Правда», временные правительства были более революционны, чем созываемые затем представительные собрания, поэтому там было выгодно для продвижения революции оттягивать их созыв. Но образовавшееся в России правительство большевики считали потенциально контрреволюционным. В этих условиях, по их мнению, необходимо было добиваться скорейшего созыва Учредительного собрания.6
Соотношение идей демократии и социализма
Во внутреннеполитической тематике использование слова «демократия» для обозначения понятия «народ» как трудящихся и политических партий и организаций, заявлявших о специальном представительстве интересов этого «народа» -социалистических партий и Советов в первую очередь, - на страницах социалистической печати абсолютно превалировало по частоте употребления по сравнению с «демократией» как государственным строем. Для либеральной прессы в этой тематике, в отличие от международной, можно говорить о примерно равном двойном употреблении слова «демократия».
В прессе 1917 г. основополагающей, осевой для интерпретаций социально-политической жизни была оппозиция «демократия» - «буржуазия» («цензовые элементы»). «Буржуазными» и «цензовыми» назывались партии и организации, напоминавшие своим составом о цензовом избирательном праве 1907-1917 гг., а также социальные слои, имевшие привилегии до революции. «Цензовой» и «буржуазной» считалась несоциалистическая интеллигенция. Главной политической представительницей «цензовых элементов» и «буржуазии» выступала кадетская партия. К ней применялось также выражение «либеральная буржуазия». Социалистические партии, Советы и другие организации «трудящихся» назывались «демократией», «революционной демократией», «социалистической демократией».
Эта риторическая конструкция была общей для всей прессы 1917 г. Иногда, правда, в либеральной прессе слово «демократия» в смысле трудящихся, советов и социалистов ставилось в кавычки (особенно в кадетской «Речи»), но в основном оно употреблялось без кавычек. То есть, невыгодное для либералов исключение из «демократии» было общепринятым фактом политического языка.
Это употребление слова «демократия» создавало устойчивую связь между социализмом и «демократической республикой», которую, по наиболее распространенному мнению, должно было провозгласить Учредительное собрание. Тем более что до революции лозунг демократической республики был лозунгом преимущественно социалистических партий.
Меньшевистский центральный печатный орган «Рабочая газета» в июне отмечал широко распространившееся противопоставление терминов «демократическая республика» и «буржуазная республика». Газета констатировала, что «масса глубоко убеждена, что первая совсем не буржуазна». Как ортодоксальные марксисты меньшевики считали такие убеждения следствием неразвитости классового сознания пролетариата и распространения на этой почве максималистского стремления к социализму. Однако своей пропагандой социализма и борьбой с «буржуазией» меньшевистские газеты весьма способствовали именно таким результатам. Сама оппозиция «буржуазии» и «демократии», господствовавшая в социалистической прессе, в том числе в меньшевистской, превратила «демократическую республику» в социалистическую, а «буржуазную республику» в бессмысленное выражение типа «горячий снег».
Хотя весной 1917 г. в прессе и социалистической, и либеральной по большей части признавалось, что «демократическая республика» означает равенство прав, но не равенство имуществ (как правило, это даже специально подчеркивалось), тем не менее, тема социализма была одной из наиболее актуальных в прессе 1917 г.
При этом разногласия между либеральной и социалистической печатью весной и отчасти даже позже касались не цели социализма, а способов и сроков ее реализации. Кадетская партия, в начале революции заявлявшая о приверженности идеям социализма, затем, учитывая опыт революционного времени, стала постепенно сворачивать социалистическое знамя. Однако следует отметить, что преобладание одного направления в кадетской партии не означало исчезновения другого. Кадетская идеология в целом сохраняла единство благодаря центральной позиции в ней идеи правового государства.
При этом важно отметить, что либерализм не противопоставлялся социализму, для российских либералов это были совместимые понятия. Оппозицией к социализму служил капитализм, к которому кадеты относилась как к переходному этапу по пути истории в направлении социализма. Частная собственность в сфере производства и торговли кадетами поддерживалась слабо, в экономике при демократической форме правления они выступали за расширение сферы государственного контроля. В социальной политике кадеты провозглашали активную поддержку демократическим государством социально слабых слоев.
В виду этого кадет А.А.Кизеветтер в «Русских ведомостях», в комментарии к VII съезду кадетской партии в конце марта имел все основания отметить, что кадетов никак нельзя считать «буржуазной» партией, поскольку по своим идеалам кадетская партия сближается с социалистами. Расхождение касается только метода действия и метода идеологического обоснования в проведении широкой социальной программы реформ. Для кадетов неприемлем революционный способ водворения социализма, и партия отстаивает «интересы трудящихся масс не во имя классовой идеологии, а во имя общегосударственных и общенародных интересов». Идеологическое различие, верил А.А.Кизеветтер, не помешает сотрудничеству кадетов с теми социалистами, которые согласны идти путем «правомерных парламентских социальных реформ».
На съезде Ф.Ф.Кокошкин говорил, что партия стоит «на почве социалистического мировоззрения, не того, конечно, социалистического мировоззрения, которое считает возможным изменить экономический строй путем насильственным, путем захвата политической диктатуры, а на почве того воззрения, которое полагает, что человечество постепенно врастает в новый социальный строй и что задача демократических партий заключается в том, чтобы всеми способами государственного воздействия способствовать возможно более успешному, быстрому и безболезненному ходу этого процесса».
Поскольку в начале революции кадеты были уверены, что они разделяют с социалистами их идеальные стремления, считая тезис о классовой борьбе менее существенным, чем социальные цели и отношение к собственности, то им казалось несправедливым зачисление их в «буржуазию» при противопоставлении кадетской партии корпусу «демократических сил», предводительствуемых социалистами.
В кадетских и других либеральных изданиях указывалось, что разделение на «буржуазию» и «демократию» - демагогическое, и что понятие «буржуазия» стало в языке 1917 г. не социальной категорией, а пренебрежительной кличкой. А.С.Изгоев в кадетском партийном «Вестнике» в начале мая сетовал на то, что даже «Биржевые ведомости» весной 1917 г. «не отказывали себе в удовольствии уязвить "буржуазию"...». Он отмечал и условия возникновения этого демагогического приема: «Одним из серьезных средств политической борьбы в демократических странах является приклеивание своим противникам кличек, с которыми у широких масс связывалось бы представление о чем-то предосудительном. Чем страна темнее и невежественнее, тем сильнее бьшает действие таких аргументов». А.С.Изгоев писал, что «буржуазными» должны называться те партии, которые в основу политических и общественных прав кладут обладание собственностью, то есть выступают за установление ценза. И такие партии должны противопоставляться «демократическим», поскольку демократия предполагает равенство прав всех граждан. С другой стороны, определение «буржуазного» противопоставляется «социалистическому» - в том смысле, что «буржуазия» продолжает существовать до тех пор, пока большинство не признает необходимым отмену частной собственности, и таким образом, переход к социализму. И в этом втором смысле, как и в первом, кадеты не могут быть названы «буржуазной» партией, так как они «также стоят на почве социализма, как социал-демократы и социалисты-революционеры», и также как они, признают необходимость постепенного перехода к социализму. Кадетская партия из частной собственности «не делает фетиша». От с.-д. и с.-р. кадетов отделяет не социалистический идеал, а отношение к насилию, которое, по мнению кадетов, не может быть употреблено для осуществления этого идеала. Кадеты признают только социальные реформы, осуществляемые по воле большинства населения, законным путем.
Тема «высших ценностей» при демократии
В данном параграфе будут рассмотрены обойденные ранее вниманием либерально-консервативные представления, поскольку проблема ценностей была для них центральной, и будет также установлено, в чем они расходились и сходились в ценностных ориентирах с либеральными и социалистическими представлениями. Основные проблемы в либерально-консервативной публицистике концентрировались вокруг вопроса о ценностях. Иначе, чем в социалистическом и либеральном направлениях, понимался «народ» и, соответственно весь круг проблем демократии. Главной отправной точкой в рассуждениях о демократии для либерально-консервативного направления была проблема войны и сохранения империи. В этом отношении либерально-консервативное направление часто смыкалось с либеральным, также боровшимся с интернациональной идеологией социалистов.
Другой общей темой для либеральной и либерально-консервативной прессы была забота о культуре. Революция кардинально изменила соотношение между «высшими» и «низшими», перевернув социальную иерархию. В России же общепризнанно велик был разрыв между высокой культурой «верхов» и некультурностью «низов». Приход масс в политику поставил, таким образом, для культурной элиты под вопрос само существование культуры. Для интеллигенции наблюдать беспристрастно приход масс в политику было нелегко.
В 1917 г. выходили два новых журнала, специально посвященные мировоззренческим проблемам - «Русская свобода» и «Народоправство». «Русскую свободу» в целом можно отнести к либерально-консервативному направлению. Редактором «Русской свободы» бьш П.Б.Струве, общее направление журнала определялось его взглядами. В идейном отношении «Русская свобода» была специальным дополнением к идейной программе, проводившейся до 1917 г. в «Русской мысли» П.Б.Струве и его сподвижниками. Программными для «Русской свободы» были статьи П.Б.Струве мая - июня об учреждении Лиги русской культуры.
По словам ПБ.Струве, когда радужные настроения начала революции рассеялись, пришло горькое осознание печальной истины: в широких народных массах оказался утраченным «здоровью патриотический инстинкт». П.Б.Струве писал: «Вещи следует безбоязненно называть своими именами: мы переживаем неслыханный в мировой истории кризис идеи нации и государства...». Связан этот кризис с политическими условиями прошлого и настоящего России, но борьба с этим злом одними политическими средствами, считал П.Б.Струве, невозможна. Потому что идея нации и государства коренится глубже области политики - в сознании ответственности за сохранение отечественной культуры, в переживании истории народа как своей судьбы2 «Ибо не совокупность единовременно живущих и ведущих между собой "классовую борьбу" за куски и крохи людей есть народ, это в лучшем случае - население. Всякий обладающий сознанием и культурой народ живет не только в настоящем, но и в прошлом, и он же творит будущее. Культура - это творчество непрерывного ряда друг друга сменяющих поколений». Народ, по мнению П.Б.Струве, есть «сверхиндивидуальная соборная личность».
Пониманию «народа» как коллективной идентичности низших классов в социалистическом направлении журнал П.Б.Струве противопоставлял «народ», понимаемый мистически, как идею, стоящую над низкой областью эмпирического «населения». П.Б.Струве призывал к защите идей культуры, истории, традиции как основаниях мистической идеи нации, и для этого - к организации патриотического движения. Он писал о «двух революциях», двух разных, противоречащих друг другу идейных основаниях в революционном движении.
По его словам, образованное общество заклеймило старый порядок за государственную измену во время войны и приветствовало революцию как патриотический порыв русского народа. Сбросив политическое рабство, национальное сознание освободилось для самостоятельного творчества. Ответственный за свою судьбу народ получил истинные основания для патриотизма. Война стала народным делом ради обновленной в революции России. Однако под флагом революции идет и антипатриотическое движение национально-государственного отступничества, которое, проповедуя классовую рознь и идеи интернационализма, парализует во время войны Россию как единую нацию, и являет собой поэтому государственную измену. Эта точка зрения была характерна для всей либеральной и правой печати.
Другим журналом, специально созданным в 1917 г. и посвященным мировоззренческому осмыслению революции, был московский журнал «Народоправство». В отличие от «Русской свободы», где либерально-консервативная позиция ИБ.Струве выдержана последовательно, «Народоправство» публиковало и статьи мыслителей других взглядов.2
В обоих журналах «материалистические», «корыстные», «индивидуалистические», «эгоистические» устремления масс противопоставлялись идее служения «высшим ценностям», главным образом идее нации, идее государства как «целого», как «сверхиндивидуальной соборной личности». «Атомистическое» представление об обществе, приписываемое и либерализму, и социализму, как отрицающее идею «целого» в этих журналах выступало опасным, поскольку оно не поддерживало идею патриотизма: такое общество в условиях войны оказывалось нежизнеспособньм. Главным для обоих изданий выступало утверждение того, что общество может существовать, только признавая высшие духовные реальности рукоюдящими всей социальной и политической жизнью. Признание высших ценностей и целей, которым служит общество, объединяет людей и побуждает их к жертвам ради общего блага. Тогда как отказ от признания объективности высших ценностей и оставление решения этого вопроса на усмотрение индивидов, ставит существование общества под вопрос. Отрицание необходимости для общества руководствоваться определенными высшими ценностями ведет к утверждению материалистических представлений в социальной жизни. А эти представления имеют следствием развитие социальной вражды, которая означает разрушение общества и культуры.
Такой взгляд на роль высших ценностей, представленный в либерально-консервативной публицистике отражает тот факт, что идеи «общего блага» и «высшие ценности» являются необходимым элементом общественного сознания. Однако в конкретном политическом контексте эти идеи могут по-разному функционировать, иметь различные мотивы.
Идея «целого» в отношении общества выдвигалась либеральной прессой в целях устранить влияние широко распространенного представления о «народе» как низших классах противопоставляемых высшим, поскольку это представление при переходе к утверждению «демократия - власть народа» приобретало характер исключения высших слоев общества из нового демократического порядка. В либерально-консервативном направлении эта проблема решалась кардинально, в нем критиковалась не только социалистическая идеология, но и либеральная идеология правового государства, поскольку в ней предполагалась в качестве одной из основополагающих идея равенства. В построениях консервативно-либерального направления идея «целого» интерпретировалась часто таким образом, что разделение на высших и низших не только не устранялось, но получало идеологическое обоснование. Возникающая в результате культурной незрелости российского народа опасность культурного регресса при переходе к демократии, могла бы быть компенсирована, по мнению идеологов этого направления, воспитанием в народе уважения к высшим ценностям и, соответственно, к культурной элите, интеллигенции как хранительнице этих ценностей. Одной из центральных проблем этого направления была проблема взаимоотношений между «народом» и «интеллигенцией», или людьми «простыми», «темными», с одной стороны, и «лучшими», «отборными», с другой. Слово «элита» здесь употреблялось редко, но «лучшие», «отборные» члены общества это и есть «элита» (от французского elite).
Поскольку на роль политического руководства претендовала интеллигенция, сменившая бюрократию, то неудивительно, что главными моментами в обосновании ее власти был примат духовной сферы над материальной, общих интересов над частными, образованности над необразованностью. Характерны в этом смысле отсылки либерально-консервативной публицистики к такому «демократическому» идеалу как республика Платона, которая построена по жесткому кастовому принципу и возглавляется философами.
Влияние представлений о выборах на авторитет Учредительного собрания
По самим условиям своего существования февральская система власти была диктаторской формально, что постоянно отмечалось в прессе. Максимум, чего удалось достичь к осени, это восстановления политического порядка дореволюционной России -с безвласгньм и нелегитимным парламентом, с внесудебными репрессиями, с дезорганизацией правительственной деятельности, вплоть до правительственной «чехарды» и с массовым недовольством. Но пока этот режим оставался временным, оставалась надежда на переход к демократии посредством Учредительного собрания. В этом смысле единственной общепризнанной характеристикой «диктатуры» в прессе был отказ от «конституции» февральского режима - от самого Учредительного собрания.
В первом параграфе данной работы показано, что Учредительное собрание весной оставалось в далекой перспективе и стало заложником политической конъюнктуры февральского режима. Представляется важным рассмотреть, каков бьш авторитет будущего Учредительного собрания в общественном сознании до большевистского переворота, в процессе того, как идея Собрания проходила через горнило революционного опыта воплощения демократических идей на практике. Материалы повременной печати о созыве Учредительного собрания в ходе дальнейшего развития событий, в том числе в связи с накоплением сведений о результатах муниципальных выборов, представляют ценные данные. Они позволяют судить об отношении различных политических сил к Собранию, и шире - понять представления о демократии по такому важнейшему вопросу как демократические выборы, институт, который является первоосновой демократического строя.
Особенный интерес вызывает эта проблема в связи с тем, что установление большевистской диктатуры в прессе осени 1917 г. представлялось вполне реальным. И размышления над перспективами Учредительного собрания переплетались с размышлениями об угрозе, которая ему может быть поставлена действиями большевиков. Авторитет Учредительного собрания, таким образом, в некоторой степени отражался в состоянии установок на сопротивление большевистской угрозе.
Пресса меньшевиков и эсеров обеспокоилась необходимостью ускорить работы для созыва Учредительного Собрания после апрельского кризиса, который привел их в правительство, но и продемонстрировал неустойчивость обретенной ими правительственной власти. В декларацию нового коалиционного правительства, основными партиями которого стали кадеты, эсеры и меньшевики, перешло положение из декларации первого либерального правительства о намерении приложить усилия к скорейшему созыву Собрания, но срок созыва опять не был назван. Петроградские «Известия», ставшие в начале мая официозом советской части правительства, комментируя пункт декларации об Учредительном собрании, указывали, что скорый созыв Собрания необходим, потому что до него нет устойчивых правовых рамок для политической жизни, и поэтому возникает опасность анархии. Также не терпит отлагательства разрешение аграрного и национального вопросов, однако, это полномочно сделать только Учредительное собрание. Центральный печатный орган меньшевиков «Рабочая газета» в связи с разрешением правительственного кризиса указывал на необходимость ускорить работы по созыву Учредительного собрания, поскольку при существовании правильно организованного народного представительства правительственные кризисы менее опасны.
Анархия и правительственные кризисы теперь угрожали не только кадетам, которые были главной политической силой первого правительства, но и эсерам и меньшевикам, вступившим в коалицию. Их положение подверглось жестким нападкам со стороны непримиримой советской оппозиции - большевиков. Большевистская пресса в этот период Учредительным собранием интересовалась мало, сосредоточившись на пропаганде лозунга «Вся власть Советам!» и на дискредитации Временного правительства, в том числе за то, что оно откладывает решение важнейших политических вопросов, ссылаясь на принцип «не предрешения».
Первое назначение сроков выборов и созыва Учредительного собрания произошло в экстренном порядке во время политического кризиса в середине июня. Кризис был связан с отменой Всероссийским съездом Советов рабочих и солдатских депутатов запланированной на 10 июня большевистской демонстрации, и назначением общесоветской демонстрации на 18 июня. Руководство Советов, меньшевики и эсеры, обвинили большевиков - советское меньшинство... - в попытке расшатать «единство демократии», которое должен был продемонстрировать советский съезд, и которому угрожала большевистская вооруженная демонстрация под лозунгом «Вся власть Советам!», тогда как большинство съезда поддерживало коалиционное Временное правительство.
На съезде одним из общих требований было требование скорейшего созыва Учредительного собрания. Ссылаясь на мнение съезда и большевистскую «опасность слева» с перспективой «власти Советов», эсеры и меньшевики в ночь с 14 на 15 июня добились постановления Временного правительства о назначении даты выборов на 17 сентября, а созыва - на 30 сентября 1917 г., и, таким образом, к советской демонстрации 18 июня получили выполненным требование советского съезда.
Член Особого совещания по подготовке закона об Учредительном собрании В,В.Водовозов позже писал в право-меньшевистской газете «День», что напечатанное в газетах 16 июня постановление Временного правительства о назначении выборов на 17 сентября, «ошеломило членов Особого совещания». Большинство членов Совещания не видели технической возможности провести выборы в Учредительное собрание ранее ноября, а меньшинство полагало, что можно успеть к 1 октября. Однако Временное правительство, получив сведения о мнении Совещания, их игнорировало. Причины, по которым правительство это сделало, в середине июня в прессе связывались с критическим политическим положением в стране.
Незадолго до назначения даты выборов газета «Единство» 9 июня писала, обращаясь к Временному правительству: «Торопитесь с созывом Учредительного собрания, ибо могут явиться узурпаторы, желающие поставить себя на место Учредительного собрания...». Такая опасность уже возникает как слева, так и справа, что может привести к гражданской войне2 Меньшевистская «Рабочая газета» накануне назначения даты выборов опубликовала передовицу под названием «Надо ускорить созыв Учредительного собрания!», в которой требовала назначить срок созыва «не позднее 15 августа», для чего упростить технику избирательного процесса. В обоснование также отмечалась угроза гражданской войны, которая может вспыхнуть на почве непрекращающегося кризиса власти, роста анархии, хозяйственной разрухи и войны. В ленинских планах учредить республику Советов и в контрреволюционных замыслах газета видела намерение «установить диктатуру тех или иных общественных классов над всем народом, тогда как Учредительное собрание призвано установить народовластие». Учредительное собрание, в отличие от нынешней временной власти, будет обладать большим авторитетом, и сможет от имени большинства проводить те мероприятия, которые могут встретить сопротивление имущих классов.
Решение о назначении правительством даты выборов «Рабочая газета» определяла как «политический выход из тупика», в котором оказалась страна из-за развернувшейся борьбы за временную власть. Введение политической борьбы в определенное русло может быть обеспечено созывом Учредительного собрания. Члены Особого совещания кадеты, которые выступали против поспешности с созывом Собрания, считала газета, «забывают, что мы живем на вулкане». И в таких условиях надо жертвовать требованиями совершенства избирательной процедуры. Это возможно, так как будут соблюдены другие, более важные условия для обеспечения авторитета Учредительного собрания - широкое избирательное право, свобода выборов, установленная полнота власти будущего Собрания.2 В «Деле народа» М.В.Вишняк также высказывался за упрощение выборной процедуры и указывал кадетам на то, что доктрины должны быть принесены в жертву необходимости. Он писал: «Выше партийных интересов и доктрин надо поставить жизненные интересы народа».3 Право-эсеровская «Воля народа» была того же мнения, констатируя, что «положение дел такою, что лучше Учредительное собрание, созванное и избранное с частичными дефектами, чем его отсутствие или откладывание».
