Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Родственная переписка и процесс коммуникации 38
1.1. Родственная переписка как средство коммуникации 38
1.2. Способы пересылки семейной корреспонденции и содержание писем 48
1.3. Конфиденциальное в семейной переписке 60
1.4. Сотрудники канцелярии графа П. А. Румянцева и их роль в системе коммуникации 68
1.5. Тематический репертуар семейной переписки 77
1.6. Оформление писем, их стилистические особенности и репрезентации корреспондентов 102
Глава 2. Клиентела графа П.А.Румянцева: интересы, роли, стратегии 121
2.1. Три поколения семейства графов Румянцевых 121
2.2. Супруги 126
2.3. Отец и сыновья 148
2.3.1. "Дружба братства" 148
2.3.2. Граф Михаил Петрович Румянцев 154
2.3.3. Граф Николай Петрович Румянцев 159
2.3.4. Граф Сергей Петрович Румянцев 172
2.4. Патрон и клиенты 187
2.5. Женщины в системе клиентелы 196
2.5.2. Графиня Мария Андреевна Румянцева 205
2.5.3. Графиня Прасковья Александровна Брюс 211
Глава 3. Создание образа Петра Александровича Румянцева современниками и потомками 219
3.1. Претензии Румянцевых на родство с правящим домом 226
3.2. Формирование "образа совершенного героя" для "русского пантеона" 237
3.3. Вклад сыновей фельдмаршала в создание героико-патриотического образа отца 261
Заключение 271
Список сокращений 274
Источники и библиография 276
Список использованных фондов и дел 276
Список опубликованных источников 278
Список использованной литературы 286
- Способы пересылки семейной корреспонденции и содержание писем
- Оформление писем, их стилистические особенности и репрезентации корреспондентов
- Графиня Мария Андреевна Румянцева
- Вклад сыновей фельдмаршала в создание героико-патриотического образа отца
Способы пересылки семейной корреспонденции и содержание писем
Интенсивность семейно-родственной коммуникации зависела от целого ряда факторов, среди которых немаловажное значение имело состояние средств связи, которыми члены семьи и родственники, находившиеся на значительном расстоянии друг от друга, могли воспользоваться.
Письма пересылались разными путями. Корреспонденты упоминали о том, что отправляют письма друг другу "немецкой" или ямской почтой. Хотя они часто жаловались на ненадежность почтового сообщения, тем не менее им часто приходилось пользоваться услугами этих почтовых служб. Вплоть до реформы почтового дела в начале 1780-х гг. эти две системы почтового сообщения сосуществовали параллельно и независимо. Каждая из них имела свои достоинства и недостатки. Так, "немецкая" почта, которая курсировала между Петербургом и Москвой два раза в неделю, отличалась лучшей организацией и большей надежностью, но была дорога. Постепенно расширялась сеть "немецкой" почты, охватывая все новые и новые территории. Во второй половине 1760 -х гг. регулярное почтовое сообщение было налажено, в частности, на Украине при активном участии графа П. А. Румянцева, генерал-губернатора края. "Ямская" почта, в силу особенностей своей организации, где корреспонденция, а также посылки, передавались по этапу от одного гонца к другому из рук в руки, была крайне ненадежной, но зато дешевой. Другим ее достоинством было то, что ямская гоньба была налажена практически по всем дорожным трактам и соответственно связывала между собой те населенные пункты, между которыми не существовало регулярного почтового сообщения. Из Адрескалендарей и специальных путеводителей, "Дорожников", известно, что между Петербургом и Москвой она курсировала один раз в неделю.
Члены семейства и родственники графа П. А. Румянцева, занимавшего важные государственные и военные должности, имели возможность также посылать свои письма со специальными курьерами — нарочными, частота движения которых зависела от степени важности требующих решения государственных дел.
Циркуляция писем между членами семейно-родственного сообщества и близких к ним лиц зависела не только от регулярности почтового сообщения и движения нарочных. При каждой удобной возможности письма старались отправить со "своими" людьми, поэтому широта и разветвленность сети семейных связей была важнейшим фактором, который влиял на интенсивность коммуникации.
От способа пересылки корреспонденции напрямую зависело содержание писем. Если приходилось пользоваться услугами обычной почты, то посылаемые письма были лаконичны. В них говорилось, как правило, о погоде, здоровье, детях и бытовых мелочах. "Для переписок в нашей земле надежности действительной никогда почти нет",— сетовал граф Сергей Петрович, сообщая о том, что не имеет от отца уведомления о получении письма, отправленного ранее, а вместе с ним и книги. "Не знаю, порядочно ли до Вас письма доходят, потому что чрез разные средства до Вас их препровождаю, а пишу часто, исполняя в том согласно и по воле Вашей и по собственному побуждению",— докладывал граф Николай Петрович отцу-фельдмаршалу в одном из своих писем.12
Почтовой службе не особенно доверяли, считая ее крайне ненадежной, не только потому, что письма часто выбрасывались по дороге нерадивым гонцом или просто случайно терялись. Всем также было хорошо известно о существовании хорошо налаженной системы перлюстрации корреспонденции. Передавая в одном из своих писем мужу из Москвы слухи о смене фаворитов, графиня писала о том, что С.Г. Зорич выехал из столицы в свои польские деревни, а на место Н.И. Корсакова прочат полковника Леванидова, за которым якобы уже посылал своего курьера Г.А. Потемкин, графиня Румянцева писала: "Это все московские вести, а из Петербурга никто ко мне не пишет о сем, для того, что по почте опасно; все письма читают." Поэтому корреспонденция, о содержании которой не должны были знать посторонние, пересылалась с особыми курьерами или через надежных людей, родственников или хороших знакомых, которым доверяли.
Когда в начале 1760-х годов Петр Александрович находился в Данциге, Екатерина Михайловна посылала ему свои письма из Москвы через Петербург, пользуясь посредством сестры мужа — П.А. Брюс, которая, в свою очередь, отдавала их Д.В. Волкову, тайному секретарю императора Петра III, переправлявшего корреспонденцию Румянцеву. Об этом Екатерина Михайловна сообщала супругу, объясняя почему ее письма плохо доходят: "Пишешь, что от меня писем не получаешь, я не знаю иного способу, как только посылаю через Петербург и велю просить Дмитрия Васильевича Волкова, так, думаю, что и ему неверно все отдают, да и он иное позабудет, да и пенять неможно, потому, ежели бы я была в Петербурге, так бы знала, когда отправлены, в то бы время и писала и к Вам бы вернее и доходили, а то здесь живучи, пишу да посылаю к Прасковье Александровне, думаю, что и она в недосугах, иное позабудет."126
При каждом удобном случае Румянцевы пересылали письма друг другу с разными людьми, о которых, как правило, упоминали в своих письмах. "А что до содержания Вашего ко мне (письма— А.Б.), — сообщал Николай Румянцев отцу, — я на все ответствовал, поруча то письмо Петру Васильевичу Завадовскому, который третьего дни отправится в путь и скоро с Вами увидится." Другое письмо сын посылал с Юсуповым: "...всякий день манил меня своим отъездом князь Николай Борисович, подавал случай к Вам писать верной и скорой для получения. Послезавтра отъезжает и я письмо сие ему поверяю." Уведомляя отца о получении корреспонденции, Николай писал: "Я на сих днях два письма от Вас имел честь получить: первое от 15 января чрез курьера господина Безбородки, а второе от 16 через князя Николая Борисовича Юсупова и на содержание обоих теперича ответствовать буду." "Письмо, которым меня обще с братом чрез господина Башилова удостоить изволили, мною получено и за оное свидетельствую свою нижайшую благодарность. А то, которое ему поручили к Его императорскому высочеству я самолично честь имел поднесть..."
К сожалению, идентифицировать этих людей можно далеко не всегда, потому что часто упоминалось или только имя отчество лица, с кем отправлялось письмо, или только его фамилия. И все же можно говорить о том, что среди них преобладали те, кто был связан с графом П. А. Румянцевым служебными отношениями и были у него в подчинении: К. фон-Каульбарс, Г. Аш, О.Г. Туманский, князь П.С. Мещерский, Д. Натальин, князь Н.В. Репнин, князь Ф.С. Голицын, СП. Озеров, П.В. Завадовский, А.С. Милорадович, князь Н.Б. Юсупов,
И.А. Миклашевский. Письма посылались с полковником Денисьевым, подполковником Неплюевым, офицерами Д.В. Барановым, Сонцевым, Башиловым, Бердяевым, капитанами Левицким и Бубличенко, сержантами Завадовским и Иваненко, а также Лановым и Астафьевым, Луниным и др. О некоторых из этих людей, как, например, К. фон-Каульбарсе, А. Башилове, Н. Бердяеве, П.В. и Я.В. Завадовских, известно, что они на протяжении десятилетий служили при Румянцеве, и он доставлял им за верную и преданную службу чины и награды, распределяя на военные и гражданские служебные вакансии в подчиненных ему воинских подразделениях и наместничествах, а также оказывая протекцию их родственникам.
На примере биографии лифляндского дворянина К. фон-Каульбарса, который был одним из самых преданных Румянцеву людей, хорошо видно, что значило принадлежать к знатному "дому". Разница в возрасте между ними была невелика: Каульбарс был всего на четыре года моложе графа Румянцева. Трудно сказать, в какой момент их свела судьба, но в годы Семилетней войны, Каульбарс уже служил адъютантом последнего, и с тех пор они были неразлучны. Он оставался при своем командире, когда тот волею обстоятельств оказался в отставке в 1762 г., и вместе с ним проживал некоторое время в Данциге, за что был исключен со службы. В семействе Каульбарсов сохранилось предание о том, что брат адъютанта пересылал им обоим деньги на проживание. Вместе со своим начальником фон Каульбарс принял участие в русско-турецкой войне 1768—1774 гг., а потом обосновался в Глухове, который до административной реформы был главным губернским городом в Малороссии.131
Оформление писем, их стилистические особенности и репрезентации корреспондентов
Переписываясь с супругом, графиня Екатерина Михайловна не особенно заботилась о том, чтобы в точности следовать эпистолярному этикету, и придерживалась только самых общих правил оформления корреспонденции. Большинство ее писем имели дату и место отправления, которые всегда предшествовали основному тексту письма. Затем следовало обращение, или, как его называли тогда в руководствах по составлению писем, — заглавие, — "Батюшка мой Петр Александрович". Заключала каждое письмо подпись, которая на протяжении долгих лет переписки почти не изменялась — "покорная и верная жена Г(рафиня) К(атерина) Румянцева". В 1776 году она стала добавлять к своей фамилии еще и прозвание — Задунайская, которое было пожаловано ее мужу за личные заслуги. В письмах 1762—1763 годов текст письма следовал сразу за датой и обращением, но с того момента, когда супруг сообщил ей о своем твердом решении больше не съезжаться и жить раздельно, графиня стала отделять текст письма от обращения несколькими строками.
Писала она мужу собственноручно, чаще всего не прибегая к услугам секретарей, которых, впрочем, всегда держала при себе. Некоторые ее письма писались наскоро, чтобы успеть отправить их с почтой, курьером или подвернувшейся оказией, и, вероятно, поэтому они не всегда аккуратно оформлены. Они написаны без всяких орфографических правил, не говоря уже о грамматике. В своем предисловии к изданию переписки Е.М. Румянцевой мужу Д. Толстой писал о том, что он не решился оставить при публикации орфографию ее писем, до того она показалась ему безграмотной, но, желая сохранить ощущение живой разговорной речи, решил все же оставить некоторые характерные слова (нонеча, однова, отютант, конешно, Александрыч).265
Обращалась Екатерина Михайловна к супругу в письмах попеременно то на "ты", то на "Вы", причем на протяжении одного письма она могла нескольку раз переходить с одного регистра на другой. Обсуждая в каждом письме по несколько разных тем, она не утруждала себя писать "постатейно", т.е. последовательно переходя от одной темы к другой, как того требовали руководства по составлению корреспонденции. Она обсуждала один сюжет, потом перескакивала на другой, снова и снова возвращаясь к обсуждению того, что требовало, как ей казалось, еще каких-либо пояснений.
В своих письмах мужу графиня уверяла его в "страстной" любви, взывала к великодушию супруга, жаловалась на свою горькую судьбу, молила войти в "жалостное" состояние и не погубить детей, обещала все простить, убеждала съехаться и жить вместе, стенала и просила всевышнего "прекратить век" и смиренно надеялась на божью милость. Вот одно из таких многочисленных пространных причитаний, разных вариаций которых немало содержится в ее письмах первой половины 1760-х гг.: "...предаю себя во власть Вышнего и тебе, батюшка мой, на рассуждение, что может ли когда-нибудь тебе в голову жалость обо мне прийти, представя только, сколь я много тебя люблю, так как сие все тяжело сносить. Верь Богу, что в тебе единственно состоит меня успокоить; так, когда любишь— все сделать можешь; а коли я так не надобна, так и все, что от меня, ни советы мои, конечно, не могут быть приемлемы. Знаю, что я тебе в тягость; истинно чистосердечно скажу, чтобы тебя успокоить, только с охотою умереть желаю, меня жизнь не льстит, когда она мне не так, как людям; видя всех себе равных во всем утешающихся, а я одна только горесть претерпеваю. Да знать так судьба мне определила! Пишешь, что я ни в чем твоих дружеских советов не приемлю; я не знаю — в чем. Я, кажется, довольно доказала, что во всем волю твою исполняла; буде то только, чтобы век жить розно; тяжело на сие согласиться, чтобы быть титулярною женою; так семь лет все жила... Представь, какая жена захочет это, чтобы жить розно? Не спорю, такая, которая пользоваться сама хочет всеми веселиями. Меня, батюшка, этим не поколеблешь, какова бы твоя немилость до меня далеко не была. О, знаю, что скажешь, что я стара; правда, не ребенок, тебе ровесница. Так рассудите по себе, что в эти лета еще человек жить хочет, а я единственно одна только, которая лишена всего удовольствия.. ."2б6
Екатерина Михайловна много писала не только о своей верной любви, но и об искренней дружбе: "Что касается до меня, то Богом свидетельствуюся, что лишь бы только прежнюю любовь к себе видела, то век мой не инакова буду, как всегда была, и верь, батюшка, Богу, что, конечно, Вы во мне друга такого имеете, что не постыдно скажу, что доказать, что я Вам есть искренний друг, да и увидя Вашу к себе прежнюю дружескую любовь, не инаково во всю жизнь буду."2
Посвящая целые страницы излиянию чувств, причитая, моля и жалуясь, давая советы, графиня далеко не всегда заботилась о том, чтобы ее корреспонденту было все это приятно и интересно читать. Позволяла она себе и погрозить, и вставить в сердцах крепкое словцо, о чем, правда, потом часто жалела и раскаивалась. Словом, писала графиня обо всем так, как, вероятно, могла бы говорить об этом при встрече.
Ощущение интимного разговора создавали описания в письмах конкретных деталей окружающей обстановки и повседневной жизни. В одном из петербургских писем 1777 года, например, она писала о своих попугаях: "Хотела тебе все написать, что попугаи те, что мне присланы из Голландии, снесли яйцы и теперь самка сидит; не знаю, будут ли молодые; это будет чудо, ежели высидит."
Просто и вместе с тем очень выразительно рассказывала она в письмах, например, о разыгравшейся стихии во время наводнений в Петербурге в начале сентября 1777 года. "По возвращении из Царского Села девятого числа десятое число такая вода была в городе, что такой давно не помнят...; дворец весь был в воде, Миллионная, Луговая улица, лошади по брюхо, пьяный утонул против Брюсова двора, доме, там где ты жил батюшка, сад весь, деревья поломало в Летнем саду тоже и статуи разбила; ни одного дома не было, где бы в погребах вода не была, несколько барок с хлебом, дрова с Васильевского острова все снесло, так что вся река была покрыта; во многих домах стекла в окошках разбила, начиная дворцом, всю ту линию, что на Неву и к Адмиралтейству, и моим комнатам досталося; я с четырех часов не спала, с кровли железные листы рвало; в Луговой, что Васильчикова дом, железо оторвало и каменную балюстраду, на Гостинном дворе много подмочила, особливо деревянных лавок, (в) винных погребах у всех еще плавают...; английский гальот принесло ко дворцу; мачту сломило, поврежден бок, все гальоты к мосту принесло, а после совсем мостом в даль по реке посплавило к Адмиралтейству и так и зацепилися и простояли всю непогоду... В даче Чичерина была вода в хоромах по потолки; Александра Александровича все островки потопило, в хоромах (вода) была по панели; олени, бараны, лебеди, гуси его все потонули и плавают...".2 9
В языке писем Румянцевой сочетались два пласта— простонародная русская речь и своеобразный жаргон, на котором говорили те, кто принадлежал к придворному кругу. Одной из характерных черт этого жаргона было использование иностранных слов и выражений, включенных в речь в русифицированной форме. Хотя такая манера речи порой высмеивалась современниками, она была широко распространена. В письмах графини Екатерины Михайловны часто встречаются слова-кальки, заимствования из немецкого и особенно из французского языков, такие, например, как костгельд (нем.: деньги на содержание, на харчи), етурдри (фр.: рассеянность), комодите (фр.: удобства), жени (фр.: наклонность, дарование), офрировать (фр.: предлагать), аксептировать (фр.: принимать, соглашаться), акордовать (фр.: подтверждать, давать согласие), экскузовать (фр.: извиняться) и др. В одном из писем, она писала, например, мужу о неудовольствии Г.А. Потемкина на младшего сына так: ".. .я вчера говорила с князем Потемкиным об этом, что я к тебе писала; он мне говорит, будто он приметил, что Сергей Петрович ему не кланяется, я ему сказала, что мне это очень мудрено, что он мог такие примечания делать, как нет сравенства между его и сына моего и никак примечания бы и делать нельзя, хотя бы и показалося ему, так бы причесть надобно етурдри, которая в его летах случится может и от разных приключениев; заглядяся на кого из дам.. ."27!
Использование разговорного стиля и интонаций, непосредственность в выражении чувств, значительная свобода от эпистолярного этикета характерна и для писем других дам румянцевского семейства, сестер Румянцева— Екатерины Александровны и особенно Прасковьи Александровны. Каждая из них подписывала свои письма брату "верная друг и сестра", в отличие от третьей своей сестры Дарьи Александровны, которая завершала свои послания иначе: "верная до смерти сестра".
Графиня Мария Андреевна Румянцева
Графиня Мария Андреевна Румянцева, мать Петра Александровича, была женщиной очень влиятельной. На протяжении царствования Елизаветы Петровны, а затем и Екатерины II, графиня, как "внука, дочь и мать людей заслугам отечеству знаменитых" и старейшая придворная дама, неизменно пользовалась высочайшим вниманием. Многие современники, среди которых императрица Екатерина II не была исключением, недолюбливали графиню и побаивались ее злого языка. Хотя на публике императрица неизменно оказывала графине Румянцевой уважение и почтение, в кругу наиболее приближенных к ней лиц она не упускала случая подшутить над ее слабостями. Очень возможно, что когда в одном шуточном описании своих приближенных Екатерина II написала о кончине Румянцевой, что графиня умрет, тасуя карты, она имела в виду не только страсть Румянцевой к карточной игре, но ее склонность и искусство интриговать. 2 По словам английского дипломата графа Дж. Бэкингэма, графиня Румянцева была "из разряда тех придворных сплетниц, которые могут причинить вред, но не нести полезную службу".
Если в середине 1740-х годов Румянцева была одной из самых активных участниц придворных интриг, то после смерти мужа в 1749 году она ушла в тень, хотя, как статс-дама, много времени проводила при дворе. Графиня занималась устройством своих домашних дел: разделом семейной собственности, выдачей дочерей замуж; по мере возможности способствовала успешной карьере своего сына, племянников и зятьев, используя положение и связи.
Прожив долгую жизнь (Румянцева умерла в 1788 году, когда ей было 90 лет), она до глубокой старости сохраняла интерес к людям и политике. Как и в ее молодые годы, дом графини в Петербурге всегда был полон гостей, которых радушная хозяйка потчевала занимательными историями, рассказывать которые она была великая мастерица. Французский дипломат граф Л.-Ф. Сегюр, часто посещавший Румянцеву, вспоминал: "...не могу умолчать о старухе графине Румянцевой, матери фельдмаршала,— писал он.— Разрушающееся тело ее одно свидетельствовало о преклонных летах; но она обладала живым, веселым умом и юным воображением. Так как у нее была прекрасная память, то разговор ее имел всю прелесть и поучительность хорошо изложенной истории. Она присутствовала при заложении города Петербурга, и потому наша поговорка: стара как улица (vielle comme les rues). Будучи во Франции, она присутствовала на обеде у Людовика XIV и описывала мне наружность, манеры, выражение лица и одежду госпожи Ментенон, как будто бы только вчера ее видела. Она передала мне любопытные подробности о знаменитом герцоге Мальборо, которого посетила в его лагере. В другой раз она представила мне верную картину двора английской королевы Анны, которая осыпала ее своими милостями; наконец она рассказывала мне о том, как за нею ухаживал Петр Великий."504
Совершив раздел имущества с матерью и сестрой Дарьей Александровной в 1755 г., П. А. Румянцев избегал обсуждать с ними финансовые вопросы, и в их хозяйственные дела никогда не входил. Раздел был совершен в пользу матери. Графиня Мария Андреевна получила не только часть велиросских деревень, о которых будет сказано ниже, но также и пожизненную ежегодную пенсию, право пользоваться до своей смерти домами в Петербурге и в Москве и загородной усадьбой под Петербургом. Но графине, привыкшей жить широко, не ограничивая себя в средствах, получаемых доходов не хватало. Служба при дворе, содержание большого дома в Петербурге, который всегда был открыт для множества гостей, а также увлечение карточной игрой усугубляли финансовые дела графини-матери, которые с каждым годом становились все более и более запутанными. Она постоянно занимала деньги под проценты, возвращая долги далеко не всегда. Чтобы как-то поправить свое положение время от времени графиня Румянцева писала прошения на высочайшее имя с просьбами о вспомоществовании.505
Согласно завещанию графиня разделила принадлежавшее ей недвижимое имение между внучкой М.А. Апраксиной, урожденной графиней Вальдштейн, и ее матерью Дарьей Александровной, во втором браке княгиней Трубецкой. Мать-графиня владела деревнями в Вологодском, Симбирском и Нижегородском наместничествах, в которых проживало 1602 душ мужского пола. Из них село Ивановское с деревнями, 788 душ в Симбирском наместничестве она завещала внучке. Село Беньки в Нижегородском наместничестве и село Лучниково в Вологодском она определяла продать, деньги за них положить в банк, а проценты с суммы должна была получать ее дочь княгиня Д.А. Трубецкая. Село Мишутинское в Вебском округе (в котором числилась 241 душа мужского пола), тоже должно было быть продано, а из вырученной суммы заплачены все числящиеся за графиней долги.50
Сообщая в 1784 г. отцу о том, что распоряжение, сделанное бабушкой относительно своего имения, получило высочайшую конфирмацию, Сергей Петрович писал о ее расстроенных финансовых делах: "Как все сие дело с согласия Вашего делалось, то более сей предосторожности по случаю сему брать, кажется, не нужно было. Сим Ея Величества подтверждением доставляется всем близко принадлежащим основательное состояние, а притом Вы совсем освобождаетесь от платежа и, что еще более, весьма затруднительного разбирательства долгов Вашей матушки. И я весьма ошибаюсь, если окажется, что учрежденные ею наследники возмогут легко всем обязательствам ее удовольствовать. Забвение, которому старые долги и счеты были преданы; беспорядок, с каковым многие из них деланы и по ним проценты были платимы составят такое трудное разбирание, что без претерпения кому-нибудь развязаться оное не возможет."507
Как и другие члены семьи мать видела Петра Александровича редко, поддерживая отношения с ним посредством переписки. В своих письмах она писала не только о здоровье своем и своих домашних, но сообщала об исполнении его поручений, сообщала придворные и светские новости, а также рекомендовала ему разных лиц, которые прибегали к ее посредничеству.
После назначения графа Петра Александровича генерал-губернатором Малороссии и президентом Малороссийской коллегии многие отправлявшиеся в этот край по службе или своим делам, считали долгом являться к его матери, графине Марии Андреевне, и просить ее о рекомендации. Практически в каждом своем письме к сыну графиня упоминала об одном или даже нескольких просителях, имен которых она обычно не называла. Это были офицеры (как российские, так и иностранные), придворный певчий, отправляющийся туда устраивать свои домашние дела, бывший подчиненный А.И. Румянцева (отца Петра Александровича), который нуждался в покровительстве нового правителя Малороссии, сын гофмейстера Пажеского корпуса и др. Среди них были люди ей малознакомые.508 "Вручителя сего прошу не оставить и быть к нему милостиву, — рекомендовала мать-графиня молодого человека, имя которого не называла в письме. — Бог видит, молодец честной и особливо, что он сам просил, никуда не хотел, как только в вашей команде быть."509 Сама она иногда подтрунивала над собой, сообщая в письме, что "податель письма ... мне знаком, человек добрый. А знакомства с ним больше нет, что тетка его у двора над швеями командирша."510
Напоминала графиня сыну и про нужды ближних родственников. Вместе с дочерью Дарьей Александровной она просила Румянцева, в частности, устроить князя Ю.Н. Трубецкого, на вакансию в один из малороссийских полков, в том случае если при этом он не потеряет армейское старшинство. "Ведаешь ты сам состояние князь Юрия Никитича, в каких он долгах. Хочется состояние его поправить. Есть таперече у Вас упалое место в Стародубском полку. Только прошу меня уведомить, на старом ли основании останутся, то бы изрядно, а ежели будут на жаловании, то не для чего и просить. Пожалуй, друг мой, меня уведоми, то бы я по тому и искала." В 1768 г. графиня Мария Андреевна просила также Петра Александровича, назначенного командующим Второй армии, взять к себе в штат князя СВ. Мещерского, сына своей сводной сестры Натальи Андреевны, которая была замужем за князем В.И. Мещерским. Она, в частности, писала: "... прошу о племяннике князе Сергее Мещерском. Граф Никита Иванович (Панин — А.Б.) говорил Якову Александровичу (Брюсу — А.Б.), что вам надобна будет из иностранной коллегии, кого ты пожелаешь: то ты тапериче можешь ево щастье зделать, и сказал, ежели ево потребуешь, то прислан будет. И так, никакого затруднения не будет, а ему благополучие зделаешь. Да и меня этим утешишь."
Вклад сыновей фельдмаршала в создание героико-патриотического образа отца
Для увековечения памяти фельдмаршала много сделали и его сыновья, покровительствуя авторам, составителям жизнеописаний своего знаменитого родителя заказывая скульптурные и живописные изображения, а также создавая различные учреждения мемориального характера. Сыновья Румянцева, как и другие их сверстники, выросли в "пропитанной парами Задунайства атмосфере", — как писал Е.Ф. Корш, — "охваченные с отроческих лет непрерывным потоком вестей и толков о беспримерных дотоле подвигах родного им героя, слухами о вновь увенчавших или еще ожидавших его невиданных прежде почестях и наградах."639
Автором первого опубликованного жизнеописания фельдмаршала Румянцева, написанного в жанре похвального слова, был Семен Созонович, студент Московского университета. Оно увидело свет в 1803, т.е. спустя шесть лет после смерти полководца. Автор посвятил свой труд среднему сыну фельдмаршала Николаю Петровичу Румянцеву, что могло свидетельствовать о том, что начинающий литератор или пользовался его покровительством, или рассчитывал на поддержку графа в будущем. 41 Материалом для составления биографии послужили не только официальные реляции, воспоминания современников, но и документы из фамильного собрания Румянцевых, которые находились в распоряжении графа Николая Петровича. Некоторые фрагменты текста жизнеописания позволяют утверждать, что Созонович имел возможность ознакомиться с рескриптами и письмами императрицы Екатерины II к П. А. Румянцеву и с некоторыми его ответными посланиями. Так, например, повествуя о военных победах Петра Александровича в русско-турецкую войну 1768—1774 гг., автор писал: "Российские воины везде поражали неприятеля, не спрашивая уже никогда, подобно древним римским ратникам, сколько неприятелей, но где они находятся".642 Здесь фактически дословно цитировался фрагмент текста именного рескрипта полководцу, которого Румянцев был удостоен по случаю Кагульской победы. Этот фрагмент присутствовал также и в текстах писем обоих корреспондентов, которыми они обменялись еще до составления упомянутого рескрипта.
Жизнеописание составлено из четырех частей. В первой части автор приводил биографические сведения о Румянцеве и обрисовывал "отличительные черты великой души сего полководца". Остальные три — посвящены описанию военных компаний русско-прусской войны и русско-турецкой войны 1768—1774 гг., участие в которых принесло Румянцеву известность и славу.
Для нас особенно интересна первая часть. В ней, с одной стороны, присутствовало традиционное для жанра похвального слова возвеличивание героя. С другой — обращал на себя внимание явно полемический характер текста жизнеописания. Автор не только повествовал о подвигах "великого мужа", "российского Тюренна", "героя и полководца непобедимой российской армии", чей дух "кроткий и нежный, милостивый и великодушный" вселял почтение и преданность, но пытался опровергнуть "грубые вымыслы" современников об этом "славном человеке" (возможно, следуя желанию своего покровителя). 43
Упоминая о высоком росте и крепком сложении полководца, автор пытался убедить читателя в том, что Румянцев не был сладострастен и не любил роскошь и негу. Благочестивость Румянцева Созонович доказывал указанием на присутствие фельдмаршала на публичных литургиях. Много внимания автор уделил тому, чтобы показать, что Румянцев не был "скуп и стяжателен". "С одной стороны, звание его и знатность требовали, чтоб он сберегал имения великим трудом и заслугами приобретенное, дабы поддержать величие своей фамилии в потомстве, — объяснял он. — С другой — честь и достоинство его, как известного всей Европе, и самая политика принуждала его при случае соответствовать блеску вельмож и намерениям Великой Монархини."644 Созонович писал о хозяйственности, попечительности и патриотизме Румянцева, о его любви не только к государям и отечеству, но к своим крестьянам и солдатам, полемизируя, вероятно, с теми, кто видел в полководце приверженца прусской военной системы. Ему было важно подчеркнуть, что "Румянцов знал цену русских и гордился достоинством высокого духа великих, древних праотцев". Автор утверждал, что полководец "не продавал себя за почести", "не домогался чинов, честей и монарших милостей", но добивался истинной славы. Великодушие Румянцева он видел в том, что, "...получая почести, украшался оными не для поддержания гордости и для доставления себе удовольствий, но для защищения пользы соотечественников: ибо он знал, что люди не для самих себя, но для других бывают Государями, министрами, градоправителями и военачальниками."645
Издание в 1811г. "Анекдотов, объясняющих дух фельдмаршала графа Петра Александровича Румянцева-Задунайского..." внесло важный вклад в дальнейшее закрепление героико-патриотического образа Румянцева в коллективной памяти.646 Для составителя этого сборника, включающего помимо анекдотов и специально подобранную переписку полководца из собрания фамильных бумаг, Румянцев был значим, прежде всего, как один из великих соотечественников, "которые в высокой степени блистают свойствами, искони отличавшими народ сей (русский— А.Б.)". В предуведомлении к книге автор, перечисляя многочисленные добродетели фельдмаршала, "доброту, великодушие, сострадание, милосердие, рассудительность, храбрость", подчеркивал, что "все качества, украшающие сего мужа, делают его истинным образцом совершенного героя". Послушный подданный, мудрый полководец, благочестивый и неустрашимый герой, добрый супруг, нежный отец, неподражаемый ревнитель блага вверенных ему людей — вот представленные на страницах издания ипостаси Румянцева. Спустя еще четырнадцать лет они будут отлиты в емкую и лаконичную формулу, созданную в воспоминаниях Н.Лесницкого, служившего когда-то секретарем П. А. Румянцева: "словом — был Христианин, Вельможа и простой" дворянин, Полководец и гражданин, победитель и покровитель; законоведец и земледелец, воин и Философ, начальник и отец, — отец и друг!" 47 Кстати сказать, рукопись воспоминаний Лесницкого, написанных также в жанре похвального слова, сохранилась в бумагах Н.П.Румянцева, что позволяет предположить, что и этот текст также создавался не без участия родственников фельдмаршала.
Следует также упомянуть о том, что сыновья П. А. Румянцева имели, вероятно, отношение и к целой серии публикаций, основанных на документальных материалах, в журнале "Отечественные записки" в 20-е гг. Х1Хв.04В Но отсутствие, в большинстве случаев, каких-либо прямых свидетельств, к сожалению, не дает возможности говорить о степени вовлеченности родственников Петра Александровича в процесс создания всех этих текстов и их подготовки к печати.
Желая увековечить как заслуги своих знаменитых предков, так и свои собственные, Н.П.Румянцев около 1814 года заказал скульптору А.Канове статую "Мир", в память трех мирных договоров, заключенных его дедом в 1743 г., отцом — в 1774 г. и им самим в 1809 г.
Кроме того, желая еще раз напомнить о заслугах отца перед Россией и показать особую милость, которой он пользовался со стороны Екатерины II, Н.П. Румянцев заказал художнику В.Л. Боровиковскому сделать повторение с портрета императрицы Екатерины II, но так, чтобы она была изображена уже не на фоне Чесменской колонны, а Катульского обелиска. Позднее, около 1820 года, он заказал с этого портрета Н.И.Уткину гравюру, благодаря которой оригинал Боровиковского стал широко известен.
Предпринятые публикации, заказ живописных полотен, скульптурных композиций, гравюр, связанных с именем П. А. Румянцева, были лишь частью мероприятий по увековечиванию памяти полководца.
В 1805 г. Н.П. Румянцев учредил институт военных пенсионеров, которые должны были проживать в Киеве и находится при гробе П. А. Румянцева в Киево-Печерской лавре во время заупокойных панихид по фельдмаршалу. Обосновывая необходимость подобного учреждения, Н.П. Румянцев, в частности, писал в прошении на высочайшее имя: "Каждый сын вправе воздвигать пышные монументы отцу своему. Меня убеждает сердце, что, когда, наравне с другими, коснусь я примеров, не воздам я Задунайскому ни по заслугам, ни по собственной обязанности. Следуя такому побуждению, я принял на себя пойтить другою стезею и в новом виде в честь отца моего памятник поставить.
