Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. МЕЖДУ САРАЕМ И ВИЛЬНО (1389-1399 гг.) 20
1. Вступление Василия I на престол (1389-1391 гг.) 20
2. Великий князь «всея Руси» (1392-1395 гг.) 41
3. Падение Тохтамыша и смена внешнеполитических ориентиров (1395-1399 гг.) 57
ГЛАВА 2. ОТ БИТВЫ НА ВОРСКЛЕ К «ЕДИГЕЕВОЙ РАТИ» (1400-1408 гг.) 84
1. В союзе с Витовтом (1400-1405 гг.) 84
2. Московско-литовское «нестроение» (1406-1408 гг.) 104
3. Русско-ордынские отношения накануне 1408 г. Нашествие Едигея . 125
ГЛАВА 3. В ПРЕДДВЕРИИ ФЕОДАЛЬНОЙ ВОЙНЫ (1409-1425 гг.) 139
1. От проблемы Нижнего Новгорода к кризису в отношениях с Литвой (1409-1416 гг.) 139
2. Обострение вопроса о престолонаследии и сближение с Литвой (1417-1425 гг.) 161
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 183
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ 186
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ 187
- Вступление Василия I на престол (1389-1391 гг.)
- В союзе с Витовтом (1400-1405 гг.)
- От проблемы Нижнего Новгорода к кризису в отношениях с Литвой (1409-1416 гг.)
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Проблема образования единого Российского государства является одной из центральных тем в трудах отечественных историков, как дореволюционных, так и советских - достаточно вспомнить классические труды С. М. Соловьева, В. О. Ключевского, А. Е. Преснякова, Л. В. Черепнина и др. Много внимания уделяется этой проблеме и в новейшей историографии.
Различные этапы развития русской средневековой государственности XIV-XV вв. исследованы далеко не в равной степени. Хорошо изучены эпоха Ивана Калиты, борьба с ордынским игом в правление Дмитрия Донского, феодальная война второй четверти XV в., правление Ивана III. Однако история Московской Руси в конце XIV - первой четверти XV в., когда явственно обнаружились плоды начавшейся борьбы с игом и взошли всходы феодальной, а фактически гражданской войны второй четверти XV в. до сих пор оставалась как бы в тени, не становясь предметом специального монографического исследования.
Актуальность темы исследования определяется еще одним обстоятельством. В 90-е годы XX в. были сформулированы два диаметрально противоположных подхода к оценке характера русской средневековой государственности. В. Б. Кобрин и А. Л. Юрганов акцентировали внимание на том, что в процессе политического объединения русских земель «окончательно утверждается власть великого князя как государя» и происходит «постепенное превращение всех его подданных в холопов»1. В соответствии со вторым подходом, сформулированным Ю. В. Кривошеевым, основная тенденция объединительного процесса выглядит иначе: даже в конце XV — начале XVI вв. реальной социальной основы для абсолютной власти еще не существовало, Иван III - «государь и самодержец» исключительно «в территориальном
1 Кобрин В.Б., Юрганов А.Л. Становление деспотического самодержавия в средневековой Руси (К постановке проблемы) // История СССР. 1991. № 4. С. 58.
смысле», его внутренняя политика проводилась с учетом традиций общинности, присущих Северо-Восточной Руси. «Основной социальной опорой великокняжеской власти» вплоть до XVT в. является земщина . В настоящее время трудно со всей определенностью высказаться в пользу той или иной концепции, поскольку обе они носят синтетический характер и сформулированы прежде, чем проведены детальные исследования всех этапов развития русской средневековой государственности. Своей работой автор делает еще один шаг в этом направлении.
Историография. Рассматриваемый период истории Великого княжества Московского не становился предметом отдельного всестороннего изучения ни в отечественной, ни в зарубежной историографии. Тем не менее, события политической истории Северо-Восточной Руси конца XIV — первой четверти XV в. нашли отражение практически во всех обобщающих многотомных трудах по истории России (В. Н. Татищев, Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев, В. О. Ключевский); обобщающих исследованиях, специально посвященных проблеме образования единого Российского государства (А. Е. Пресняков, В. В. Мавродин, Л. В. Черепнин, А. М. Сахаров, Я. С. Лурье); а так же в исследованиях по отдельным направлениям политической истории Московского княжества, Северо-Восточной Руси в целом, соседних земель и государств, международных отношений, истории церкви и общественной мысли.
Впервые политическая история конца XIV - первой четверти XV в. была подробно рассмотрена В. Н. Татищевым. Труд В. Н. Татищева содержит немало уникальных сведений неизвестного происхождения, которые широко использовались дореволюционными историками. Правлению «Василия II князя великого, сына Димитриева» посвящен самый крупный раздел третьей части
Кривошеев Ю.В. Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII-XV вв. СПб., 1999. С. 352-363.
' 5
«Истории Российской», охватывающей период с 1238 по 1462 гг.3 Проблема достоверности «татищевских известий» давно стала предметом специальных исследований и жарких дискуссий. С одной стороны, некоторые исследователи пытались обосновать тезис о том, что Татищев черпал свои уникальные известия из источников, которые находились в его руках, но не сохранились до наших дней4. Крупнейший специалист по историографии XVIII в. С. Л. Пештич настаивает на соблюдении большой осторожности при использовании подобных неподтвержденных известий, так как существует высокая вероятность того, что они являются вымыслом автора5.
Н. М. Карамзин, в отличие от В. Н. Татищева, не просто описывал события рубежа XIV-XV вв., но и давал им всестороннюю оценку. Характеризуя правление Василия как «блестящее для России», историограф, вместе с тем, отмечал, что этот князь «не имел любезных свойств отца своего, добросердечия, мягкости во нраве, ни пылкого мужества, ни великодушия геройского». Н. М. Карамзин, излагая историю княжения Василия I, имел одно важное преимущество над своими преемниками: он располагал текстом Троицкой летописи, которая для них уже стала недоступна. Однако историограф часто отступал от этого источника, предпочитая более поздние летописи, главным образом, Никоновскую, хотя и проявлял известный скептицизм в отношении ее «вымыслов», «баснословии» и «изобретений»6.
С. М. Соловьев, опираясь на тот же корпус летописей, что и Н. М. Карамзин (за исключением Троицкой), в значительной степени возвращался к источниковедческой традиции Никоновской летописи — тем более, что
3 Татищев В.Н. Собрание сочинений: В 8 т. М., 1996. Т. 5. История Российская. Ч. 3. С.
175-232.
4 Кузьмин А.Г. Об источниковедческой основе «Истории Российской» В. Н. Татищева //
Вопросы истории. 1963. № 9. С. 67-80; Рыбаков Б.А. В. Н. Татищев и летописи XII в. //
История СССР. 1971. № 1. С. 32-42.
5 Пештич С.Л. Русская историография XVIII века. Л., 1961. Ч. 1. С. 261-265; см. также:
Кучкин В.А. К спорам о В. Н. Татищеве // Проблемы истории общественного движения и
историографии. М., 1971. С. 246-262.
6 Карамзин Н.М. История государства Российского. М., 1993. Т. 5.
традиция эта во многом соответствовала его «государственническим» взглядам на основное содержание данной эпохи. Однако правлению Василия I, по сравнению с другими князьями, С. М. Соловьев уделил довольно незначительное место. Историк отмечал, что на «первом плане в княжение Василия Дмитриевича стоят, бесспорно, отношения литовские», оставляя при этом как бы за скобками отношения с Золотой Ордой. Влияния Орды на историческое развитие России С. М. Соловьев, как известно, не признавал7.
В первом крупном обобщающем труде по истории образования единого Россинекого государства, принадлежавшем перу А. Е. Преснякова, время правления Василия I характеризуется как «тяжкая година неустойчивых, изнурительно-напряженных отношений, непрерывных и безысходных конфликтов»8.
Значительным этапом в историографии истории Руси XTV-XV вв. стали труды Л. В. Черепнина9. В его капитальной монографии «Образование Русского централизованного государства» несколько параграфов специально посвящено событиям конца XIV - первой четверти XV вв. (главным образом, первым годам правления Василия Дмитриевича). Интересующей нас эпохе Л. В. Черепнин выделил гораздо больший объем, чем скажем, т.н. феодальной войне второй четверти XV в. Однако необходимо отметить, что внимание историка было приковано преимущественно к проблемам, связанным с классовой борьбой, а также с выяснением политических взглядов тех или иных групп «господствующего класса феодальной Руси». Присоединение Нижнего Новгорода и нашествие Тимура Л. В. Черепнин рассматривал на основе анализа различных летописных версий, повествующих об этих событиях. Однако сделано это было без учета генеалогии летописей, хотя достоянием науки уже
7 Соловьев СМ. Сочинения: В 18 кн. М., 1988. Кн. 2. Пресняков А.Е. Образование Великорусского государства. Пг., 1918 (переиздание — М., 1998). С. 238.
9 Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы XFV-XV веков: В 2-х ч. М.; Л., 1948. Ч. 1; М., 1951. Ч. 2; Он же. Образование Русского централизованного государства в XIV-XV вв.: Очерки социально-экономической и политической истории Руси. М., 1960.
стали исследования по летописеведению А. А. Шахматова, М. Д. Приселкова, А. Н. Насонова. Чего стоят хотя бы попытки историка реконструировать «политическую концепцию, сложившуюся в среде передовой части феодального класса» в последние годы XIV в., основанные на Повести о Темир-Аксаке — литературном памятнике, который становится частью летописной традиции не ранее последней трети XV в. Характеризуя политику Василия І в 1390-е годы, Л. В. Черепнин отмечал, что московский князь «стремился мобилизовать силы против восточной, ордынской опасности» и «одновременно принимал меры к защите западных границ московского княжества». Что касается высказываний по другим ключевым вопросам политической истории рассматриваемого периода, то они не расходились, за редкими исключениями, с мнениями А. Е. Преснякова и А. Н. Насонова.
Последней в ряду обобщающих работ по истории Руси конца XIV-XV вв. должна быть названа монография Я. С. Лурье10. Отмечая, что в предшествующих трудах описание событий княжения Василия Дмитриевича не сопровождалось сколько-нибудь полным анализом летописных сводов, ученый провел глубокие источниковедческие разыскания, которые предваряют реконструкцию политической истории Северо-Восточной Руси конца XIV - XV вв. Само построение его книги предполагало выявление наиболее ранних редакций летописных текстов и их позднейших переделок, выяснение политической направленности и собственной позиции авторов летописей. Учет этих особенностей позволил Я. С. Лурье пересмотреть многие устоявшиеся точки зрения на события политической истории Руси конца XIV-XV вв. В центре реконструкции событий княжения Василия Дмитриевича — русско-ордынские отношения. Главным политическим успехом Василия I Я. С. Лурье считал присоединение Нижнего Новгорода, отмечая при этом, что успех был
Лурье Я.С. Две истории Руси XV века: Ранние и поздние, независимые и официальные летописи об образовании Московского государства. СПб., 1994.
весьма непрочным, так как суздальскому князю Даниилу Борисовичу на короткое время (1410-1414 гг.) удалось вернуть Нижний Новгород.
Внешняя и внутренняя политика Василия І в 1389-1395 гг. стала предметом рассмотрения в диссертации С. А. Фетищева. В ней исследователь затронул и ряд важных проблем, выходящих за хронологические рамки его работы11. Автор пересмотрел устоявшиеся точки зрения на целый ряд фактов московской политики конца XIV в., к числу которых относятся, например, обстоятельства присоединения Нижнего Новгорода и др. земель к Москве в начале 90-х годов и отношения Василия I с братом Юрием, не имевших, на взгляд этого исследователя, ярко выраженного враждебного характера. Вместе с тем, мнение С. А. Фетищева по некоторым вопросам не бесспорно.
Исследование политической истории Московского великого княжества не может ограничиваться только изучением собственно московской истории. Для более четкого понимания процессов, происходивших на русском Северо-Востоке, необходимо учитывать влияние Золотой Орды и Великого княжества Литовского.
В большой группе обобщающих трудов по истории собственно Золотой Орды12 русско-ордынские отношения изучаемого периода выступают сторонним эпизодом. История Золотой Орды конца XIV- начала XV в. рассматривается через призму борьбы Тохтамыша с Тимуром конца 80-х — первой половины 90-х гг. и последующего усиления центробежных тенденций
Фетищев С.А. Московское великое княжество в системе политических отношений конца XIV в. (1389-1395 гг.): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. СПб., 1996; Он же. О титуле московских князей в новгородских актах XTV — первой половине XV вв. // Прошлое Новгорода и Новгородской земли. Новгород, 1992. С. 27-28; Он же. К истории договорных грамот между князьями московского дома конца XTV - начала XV в. // Вспомогательные исторические дисциплины. СПб., 1994. Т. 25. С. 63-77; Он же. К вопросу о присоединении Мурома Мещеры, Тарусы и Козельска к Московскому княжеству в 90- гг. XTV в. // Российское государство в XIV-XVII вв. СПб., 2002. С. 31-39.
12 Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. Золотая Орда и ее падение. М.; Л., 1950 (переиздание -М., 1998); Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды. Саранск, 1960; Федоров-Давыдов Г.А. Общественный строй Золотой Орды. М., 1973; Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в ХІІІ-XrV вв. М., 1985; Halperin Ch.J. Russia and the Golden Horde: The Mongol Impact on the Medieval Russian History. Bloomington, 1985.
вопреки попыткам Едигея в первом десятилетии XV в. вернуть Золотоордынскому государству его великодержавный статус. Большое внимание уделяется влиянию разгрома Золотой Орды Тимуром в 1395-1396 гг. на ее внутри- и внешнеполитическое положение. Обращается внимание на почти полное прекращение городская жизнь в Орде, упадок торговли и земледелия.
В другой группе работ (А. Н. Насонов, Г. В. Вернадский, Л. Н. Гумилев и др.)13 борьба Тохтамыша с Тимуром, поход Тимура к южным границам Руси и политика Едигея специально рассматриваются с точки зрения влияния этих событий на политическое положение Москвы и Северо-Восточной Руси. А. Н. Насонов, занимаясь исследованием татарской политики на Руси XIII-XIV вв., пришел к выводу о сильном влиянии ордынской дипломатии на политическую структуру княжеств Северо-Восточной Руси. По мнению исследователя, «политика Тохтамыша и его преемников определялась стремлением бороться с усилением Москвы в процессе консолидации Руси и противопоставлять Москве другие княжества».
Подход А. Н. Насонова к русско-ордынским отношениям был господствующим в советской историографии вопроса. Он нашел отражение также в упомянутых выше работах Л. В. Черепнина и В. Л. Егорова. Особенно ярко этот подход прослеживается у И. Б. Грекова,14 в работах которого теория А. Н. Насонова приобрела характер упрощенной и противоречащей многим фактам схемы. Русские князья изображаются в ней простыми марионетками в руках ханов, а за любыми историческими событиями историк готов видеть происки ордынских дипломатов.
Насонов А.Н. Монголы и Русь. История татарской политики на Руси. М.; Л., 1940; Вернадский Г.В. Монголы и Русь. Тверь; М., 2001; Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. М., 1993.
Греков И.Б. Очерки по истории международных отношений восточной Европы XIV-XVI вв. М., 1963; Он же. Восточная Европа и упадок Золотой Орды (на рубеже XTV-XV вв.). М., 1975.
Последние годы были отмечены появлением сразу двух обобщающих исследований по данной проблематике - Ю. В. Кривошеева и А. А. Горского15. Согласно Ю. В. Кривошееву, и в XIV в. «в Северо-Восточной Руси функционировала традиционная (для политического строя домонгольской Руси - А. Б.) система городов-государств». Отношения между князьями и ханами, по мнению исследователя, не укладываются в рамки простых отношений господства-подчинения, а в основе даннических отношений лежит архаическая система «подарка-отдарка». А. А. Горский в своей монографии и предшествовавших ей статьях применил не менее новаторский подход. Открытое неподчинение Сараю, приведшее к Куликовской битве, было связано не с «борьбой за свержение ордынского ига», о которой в конце XIV в. говорить еще рано, а с тем, что власть в Орде попала в руки нелегитимного правителя (Мамая). После падения законного «царя» Тохтамыша, в период правления нового узурпатора Едигея снова наблюдается фактическое неподчинение власти Орды. Прекращается оно не в результате похода 1408 г., а с восстановлением в Орде в 1412 г., а затем в 1420 г. власти «законных» ханов.
Тема московско-литовских отношений конца XIV — первой четверти XV в. неоднократно затрагивалась в трудах российских (А. Барбашев, А. Е. Пресняков, И. Б. Греков) и польских исследователей (Ф. Конечный, А. Прохаска, Л. Коланковский, X. Ловмяньский, Е. Охманьский)16. Большинство работ польских историков носит обобщающий характер и посвящено истории Великого княжества Литовского. Отметим статью X. Ловмяньского, в которой автор подчеркивал, что носителями программы государственного объединения всех русских земель были не только московские князья, но и правители
Кривошеее Ю.В. Русь и монголы; Горский А.А. Москва и Орда. М., 2000. 16 Барбашев А. Витовт и его политика до Грюнвальдской битвы. СПб., 1885; Он же. Витовт. Последние двадцать лет княжения. 1410-1430. СПб., 1891; Пресняков А.Е. Лекции по русской истории. М., 1939. Т. 2. Вып. 1; Koneczny F. Jageillo і Witold. Lw6w, 1893; Prochaska A. Dzieje Witolda W. Ks. Litowskiego. Warszawa, 1914; Kolankowski L. Dzieje Wielkiego Ksi^stwa Litowskiego za Jagellonow. Warszawa, 1930. T. 1; Ohmanski E. Historia Litwy. Warszawa, 1967.
Литовско-Русского государства, в том числе Витовт . В трудах многих польских историков, обращавшихся к истории московско-литовских связей рубежа XIV-XV вв., большое внимание уделялось политическому значению брака Василия Дмитриевича и Софьи Витовтовны.
Гораздо меньше специальных исследований по истории отношений Московского княжества с другими княжествами Северо-Восточной Руси. История Твери конца XIV - начала XV в. рассматривается в монографиях В. С. Борзаковского и современного немецкого историка Э. Клюга . Книга последнего отличается довольно необычным подходом. Автор считает, что все его предшественники рассматривали историю Тверского княжества с московской точки зрения. Сам же он попытался изучить ее с позиции Твери, что позволило переосмыслить процесс становления и развития княжества.
Политическое развитие великого княжества Тверского в период правления Ивана Михайловича (1399-1425 гг.) подверглось специальному изучению в статье А. Т. Тюльпина19. По мнению исследователя, усиление власти тверского князя в это время происходит, «во-первых, за счет преднамеренного ослабления "семейно-вотчинного строя" (А. Е. Пресняков), во-вторых, за счет присоединения к великокняжеской отчине новых владений... Что же касается внешнеполитических ориентиров великого княжества Тверского, то в период правления Ивана Михайловича они все более и более смещались в сторону Литвы».
К истории Нижегородского княжества обращались П. И. Мельников, Н. И. Храмцовский, В. А. Кучкин, Д. С. Таловин. Затрагивается она и в монографии
Ловмяньский X. Русско-литовские отношения в XTV-XV вв. // Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе. М., 1972. С. 269-275.
Борзаковский B.C. История Тверского княжества. СПб., 1876; Клюг Э. Княжество Тверское (1247-1485 гг.). Тверь, 1994.
9 Тюлыган А.Т. Политическая история Великого княжества Тверского в первой четверти XV века// Михаил Тверской: личность, эпоха, наследие. Тверь, 1997. С. 162-176.
Г. В. Абрамовича20. Касаясь различных аспектов великокняжеского периода суздальско-нижегородской истории (1341-1392 гг.), все эти исследователи, за исключением Г. В. Абрамовича, обошли вниманием борьбу нижегородских князей против Василия I, развернувшуюся после присоединения Нижнего Новгорода к Москве.
Московско-новгородские и новгородско-литовские отношения наиболее полно рассмотрены в книге В. Н. Вернадского. В одной из работ В. Л. Янина обосновывается тезис о длительном функционировании системы военного и политического сотрудничества между Новгородом и Литвой, которая базировалась на совладении рядом пограничных районов и участии литовских князей в организации отпора немецкой и шведской агрессии на западных рубежах Новгородской земли. Церковно-политические аспекты конфликтов Москвы и Новгорода, участившихся в конце XIV в., рассмотрены А. С. Хорошевым21.
Н. С. Борисов в своей обобщающей монографии по истории русского православия в эпоху образования единого государства пришел к выводу, что церковь «проводила собственную политическую линию, иногда параллельную, а иногда и весьма далеко отходившую от политического курса московских князей» . С учетом этого тезиса многие проблемы московско-литовских и московско-новгородских отношений, даже те, которые считались изученными наиболее хорошо, зачастую предстают в новом свете.
Мельников П.И. Нижегородское великое княжество // Нижегородские губернские ведомости. 1847. № 4-8; Храмцовский Н.И. Краткий очерк истории и описание Нижнего Новгорода. Нижний Новгород, 1857. Ч. 1; Кучкин В.А. Нижний Новгород и Нижегородское княжество в XIII-XIV вв. // Польша и Русь. М., 1974. С. 234-260; Таловин Д.С. Великое Нижегородско-Суздальское княжество (1341-1392 гг.) в системе земель Северо-Восточной Руси: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Нижний Новгород, 2001; Абрамович Г.В. Князья Шуйские и Российский трон. Л., 1991.
21 Вернадский В.Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. М.; Л., 1961; Янин В.Л.
Новгород и Литва: Пограничные ситуации XIII-XV вв. М., 1998; Хорошев А.С. Церковь в
социально-политической системе Новгородской феодальной республики. М., 1980.
22 Борисов Н.С. Русская церковь в политической борьбе XIV-XV веков. М, 1986. С. 194.
Важное значение для установления конкретных фактов политической истории имеют труды по исторической географии Руси (М. К. Любавский, В. А. Кучкин) и Золотой Орды (В. Л. Егоров) . В. А. Кучкин высказал целый ряд наблюдений о динамике территории Московского и других княжеств Северо-Восточной Руси не только конца XIV, но и XV вв. Им также опубликовано несколько статей, затрагивающих различные аспекты истории Москвы интересующего нас периода. В одной из них воссоздана политическая биография серпуховского князя Владимира Андреевича (1353-1410) .
Ценный фактический материал о представителях княжеских и боярских родов изучаемого времени содержится в генеалогических исследованиях Р. В. Зотова, А. В. Экземплярского, С. М. Кучиньского, С. Б. Веселовского, А. А. Зимина25.
Приведенный историографический обзор показывает, что политическое развитие Москвы и, в целом, Северо-Восточной Руси конца XIV - первой четверти XV в. не раз привлекало внимание историков. Было изучено большое количество материалов, связанных с нашей темой, исследованы отдельные аспекты междукняжеских и международных отношений. Но общей работы, специально посвященной этому периоду российской истории, нет. Такая историографическая ситуация и стала причиной написания нашего труда.
Любавский М.К. Образование основной государственной территории великорусской народности: Заселение и объединение центра. Л., 1929; Кучкин В. А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X-XIV вв. М, 1984; Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды...
Кучкин В. А. Сподвижник Дмитрия Донского // Вопросы истории. 1979. № 8. С. 104-116; Он же. Из истории генеалогических и политических связей московского княжеского дома в XIV в. // Исторические записки. М., 1974. Вып. 94. С.29-38.
Экземплярский А.В. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период с 1238 по 1505 г.: В 2 т. СПб., 1889-1891. Т. 1-2; Зотов Р.В. О черниговских князьях по Любецкому синодику и о Черниговском княжестве в татарское время. СПб., 1892; Kuczynski S.M. Ziemie czernihowsko-siewierskie pod rzadami Litwy. Warszawa, 1936; Веселовский СБ. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М, 1969; Зимин А.А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV - первой трети XVI вв. М., 1988.
Цель исследования — выяснить место Москвы в системе междукняжеских и международных отношений в период правления московского великого князя Василия Дмитриевича (1389-1425 гг.).
В соответствии с целью исследования ставятся следующие задачи:
— максимально полно и точно восстановить ход и хронологию событий
княжения Василия Дмитриевича;
— проанализировать особенности московско-ордынских и московско-
литовских отношений на различных отрезках изучаемого периода;
определить место Москвы в политической системе Северо-Восточной Руси конца XIV - первой четверти XV в.;
выявить основные тенденции и закономерности внутренней и внешней политики Московского великого княжества.
Объектом исследования в работе выступает роль Москвы в системе междукняжеских и международных отношений конца XIV - первой четверти XV в. Под междукняжескими и международными отношениями нами понимаются: 1) отношения Москвы с другими политическими центрами Северо-Восточной Руси и Рязанским княжеством; 2) отношения московского великого князя и удельных князей, т.е. внутри княжеской династии Калитовичей; 3) московско-ордынские и московско-литовские отношения; 4) отношения великокняжеской власти с республиками Северо-Западной Руси — Новгородом и Псковом. Предметом исследования является внешняя и внутренняя политика Московского великого княжества в изучаемый период.
Хронологические рамки исследования ограничены периодом с 1389 по 1425 г. Смерть Дмитрия Донского и вступление на престол Василия I в 1389 г. сразу же повлекли за собой существенные изменения во внутренней и внешней политике Московского великого княжества. Появились новые уделы, прекратилась «смута» в русской митрополии - в 1390 г. в Москве с почетом был принят ранее неоднократно изгоняемый Дмитрием Донским митрополит Киприан. С первых же месяцев правления Василия Дмитриевича стали очень
тесными и взаимовыгодными отношения с золотоордынским ханом Тохтамышем. Верхней границей исследования служит 1425 г. — год смерти Василия Дмитриевича и начала так называемой феодальной войны второй четверти XV века.
Обзор источников. Из отечественных источников наибольшее количество информации по политической истории Московского великого княжества в изучаемый период содержат летописи . Характерной особенностью летописей является их тенденциозность, которая выражалась в преднамеренном сокрытии некоторых фактов или их искажении и определялась политическими взглядами составителей летописных сводов. Чтобы определить политическую направленность летописи, необходимо выяснить условия ее возникновения. Для этого следует выявить все входящие в нее своды с точным определением места, времени и условий их написания.
Наиболее ранним памятником летописания Северо-Восточной Руси изучаемого периода является Троицкая летопись, или Свод 1408 г. — во многом, исходный памятник московского летописания. По мнению С. Я. Лурье, «в последующем летописании (не только в летописании XVI в., но и в общерусском летописании XV в. - А. Б.) не обнаруживается никаких следов московского летописания XIV в., которые не отразились бы в Троицкой летописи». Этот источник является общерусским по содержанию, но с промосковской направленностью, хотя он и не отражает официальную московскую точку зрения. Это объясняется тем, что Троицкая летопись была написана в кругах, близких митрополиту Киприану, мнение которого не всегда совпадало с мнением московского князя. Рукопись летописи погибла в
В дальнейшем характеристика летописных памятников и их не дошедших до нас протографов дается на основе исследований: Шахматов А.А. Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI вв. М.; Л., 1938; Приселков М.Д. История русского летописания XI-XV вв. Л., 1940 (переиздание - СПб., 1996); Насонов А.Н. История русского летописания XI -начала XVIII века. Очерки и исследования. М, 1969; Лурье Я.С. Общерусские летописи XTV-XV вв. Л., 1976; Он же. Две истории Руси XV века; Клосс Б.М. Никоновский свод и русские летописи XVI-XVII веков. М., 1980.
московском пожаре 1812 г., и текст частично восстанавливается по выпискам сделанным из нее Н. М. Карамзиным27.
Возникший в середине XV в. Рогожский летописец имеет своими источниками тверскую обработку Свода 1408 г. (т.н. Свод 1412 г.) и тверской свод второй половины XIV в. Эти тверские памятники непосредственно отразились и в поздней (конца XV в.) Симеоновской летописи .
Новгородская IV30 и Софийская I31 летописи восходят к общему протографу - своду (вероятнее всего, митрополичьему), датируемому, по разным оценкам, от конца 10-х до 30-х годов XV в. Он имел в своей основе общерусский свод начала XV в., а также новгородский и ростовский своды, возникшие в тот же период. В ростовском своде, отразившемся и в Московской Академической летописи33, содержится ряд уникальных известий начала XV в.
Московское великокняжеское летописание середины-второй половины XV в. (имеющее в основе Софийскую I летопись) представлено памятниками конца этого столетия — Никаноровской и Вологодско-Пермской летописями и Московским сводом конца XV в. (дошел в двух редакциях — 1479 г. и начала 90-х гг.) , а также сводами 1479 г. (Прилуцкая летопись) и 1518 г. (Уваровская летопись) . Великокняжеское летописание вошло также и в Ермолинскую39 и Типографскую40 летописи конца XV в., но в первой отразился
Приселков М.Д. Троицкая летопись: Реконструкция текста. М.; Л., 1950 (далее — Троицкая летопись).
28 ПСРЛ. М., 1965. Т. 15. Вып. 1.
29 Там же. СПб., 1913. Т. 18.
30 Там же. 2-е изд. Л., 1925. Т. 4. Ч. 1. Вып. 2.
31 Там же. СПб., 1851. Т. 5; М., 2000. Т. 6. Вып. 1.
32 См.: Кучкин В.А. Тверской источник Владимирского полихрона // Летописи и хроники.
1976 г. М., 1976. С. 102-112; Бобров А.Г. Новгородские летописи XV века. СПб., 2001. С.
149-159.
33 ПСРЛ. М., 1962. Т. 1. Стб. 489-540.
34 Там же. М; Л., 1962. Т. 27. С. 17-162.
35 Там же. М.; Л., 1959. Т. 26.
36 Там же. М.; Л., 1949. Т. 25.
37 Там же. М; Л., 1963. Т. 28. С. 11-163.
38 Там же. С. 165-357.
39 Там же. СПб., 1910. Т. 23.
40 Там же. Пг., 1921. Т. 24.
также особый (ростовский или белозерский свод) свод 70-х гг. (он лег в основу также Сокращенных сводов 1493 и 1495 гг.41), а во второй - ростовский владычный свод.
Один из поздних этапов московского летописания представлен
— А*У А"Х
Львовской и Софийской II летописями, в основе которых лежит Свод 1518 г., а также летописями Воскресенской44 и Софийской I по списку И.Н. Царского45.
Особый интерес представляет тверская летописная традиция конца XIV — первой половины XV в. отразившаяся, помимо Рогожского летописца, и в Тверском сборнике46. Первый сохранился в рукописи 40-х годов XV века и дает изложение событий до 1412 г. включительно. В его основе лежит новая редакция Троицкой летописи, дополненная материалами собственно тверского летописания. Тверской сборник был создан в 1534 г., в нем представлена официальная точка зрения тверских князей.
Частично связаны с традицией Троицкой летописи и Рогожского летописца
__ ш— АЛ
Белорусско-литовские летописи . Одна из них, именуемая в научной литературе Белорусской I летописью (Никифоровский, Супрасльский, Слуцкий и Академический списки), представляет собой сложный по составу сборник, включающий «Летописец великих князей Литовских». Остальную часть сборника составляет «Избрание летописания изложено въкратце» (доведено до 1446 г.) - известия, заимствованные из разных летописей, в том числе, и из Троицкой.
Там же. Кроме того, он лег в основу Сокращенных сводов 1493 и 1495 гг. См.: М.; Л.,
1962. Т. 27. С. 163-367.
% 42 Там же. СПб., 1910. Т. 20. Ч. 2.
43 Там же. СПб., 1853. Т. 6. С. 119-276.
44 Там же. М., 2001. Т. 8.
45 Там же. М., 1994. Т. 39.
46 Там же. М, 1965. Т. 15.
47 Там же. М., 1980. Т. 35.
Важным источником для нашей темы является Новгородская первая летопись младшего извода . Младший извод (редакция) НПЛ доводит изложение до 40-х годов XV в. Он появляется в Новгороде Великом и, следовательно, отражает новгородскую точку зрения на события политической жизни Руси. Новгородский свод начала XV в., отразившийся в НПЛ младшего извода, был использован также при составлении протографа Новгородской и Софийской I летописи.
Значительное число сведений по истории княжеств Северо-Восточной Руси конца XIV — первой четверти XV в. содержится в Никоновской летописи49. Многие из них отсутствуют в других источниках. Никоновский свод был составлен в конце 20-х годов XVI в. при митрополичьей кафедре под непосредственным руководством митрополита Даниила. Он объединил все существовавшие до него летописные традиции и включает в себя сведения общерусского, московского, тверского, новгородского, ростовского, рязанского происхождения. Сильное влияние московской официальной идеологии, а также позднее время написания памятника делают его не вполне надежным источником. Но поскольку Никоновский свод в известиях конца XIV — начала XV в. отражает не дошедшие до нас летописи, его сведения, в сочетании с их критическим анализом, имеют определенное значение для нашей работы.
Значительную информацию о междукняжеских и международных отношениях изучаемого периода дают актовые источники — духовные и договорные грамоты московских князей (между собой, с князьями других русских земель и Литвой) и договоры Новгорода (с русскими князьями и международные)50.
Методология исследования. Одним из основополагающих методологических принципов для автора работы является историзм. Применительно к исследованию политической истории средневековой Руси
НПЛ.
ПСРЛ.М., 1965. Т.11-12.
ДЦГ;ГВНП.
использование этого принципа предполагает выяснение причин политических событий и процессов, динамики их развития в контексте меняющейся политической реальности, места и роли политических изменений в жизни средневекового общества. Учет принципа историзма не только страхует нас от соблазна модернизации, но и позволяет вжиться в историю, понять мотивы поступков и оценить сами поступки исторических деятелей.
Не менее важен для нас и принцип объективности. Принцип объективности предполагает выявление всех фактов, характеризующих предмет изучения; вскрытие глубинных корней явлений; анализ фактов в единстве действительного и возможного; максимально возможную нейтрализацию предвзятости при их оценке и интерпретации.
Наряду с общенаучными принципами в работе использовались специальные исторические методы и приемы: синхронный (изучение всей совокупности фактов в каждый хронологический период), сравнительно-исторический (сопоставление одновременных и разновременных явлений, а также их пространственно-временных характеристик), историко-генетический (последовательное раскрытие свойств, функций и изменений изучаемой реальности в процессе ее исторического движения). При работе над темой приоритет отдавался хронологическому принципу изложения и структурирования материала.
Научная новизна диссертации заключается в том, что впервые в отечественной и зарубежной историографии предметом специального исследования стала политическая история Московского великого княжества в один из наиболее малоизученных периодов российской истории.
Практическая значимость исследования состоит в том, что его материалы могут быть использованы при изучении истории Руси и соседних стран конца XIV - первой четверти XV в., а также в спецкурсах и спецсеминарах по истории образования единого Российского государства.
Вступление Василия I на престол (1389-1391 гг.)
К духовной грамоте 1389 г. великого князя Дмитрия Ивановича исследователи обращались неоднократно1. Недавно скрупулезный анализ этого документа провел В. А. Кучкин2. Поэтому свою задачу мы видим не столько в подробном исследовании духовной, сколько в освещении ряда связанных с ней политических аспектов.
Спустя 3 месяца после кончины Дмитрия Ивановича, 15 августа 1389 г., «князь Василеи Дмитреевичь седе на княжение на великом в граде в Володимери на столе отца своего и деда и прадеда, а посажен бысть царевым послом Шихматом»3. Шихмат был не только «царевым послом», но и шурином Тохтамыша4, то есть занимал не самое последнее место во властной иерархии Золотой Орды. Присутствие Шихмата на церемонии 15 августа является надежным свидетельством того, что Василий I на великокняжеский стол был не только «помазан Богом», но и «царем».
Восшествие Василия I на владимирский престол было приурочено к Успению Богородицы - одному из самых почитаемых на Руси праздников богородичного цикла. Назначив интронизацию на «Успеньев день», Василий І в значительной степени пошел по стопам своего деда, великого князя Ивана Ивановича, который, по словам Рогожского летописца, после Крещения (6 января) 1354 г. «выиде из Орды... Toe же зимы князь Иван Ивановичь седе на великом княжении всея Руси в Володимере месяца Марта в 25, на Благовещение святыя Богородица»5. Традиции, существовавшие в московском княжеском доме, а вовсе не поездка московского князя в Орду за ярлыком на великое княжение, обусловили трехмесячную паузу между кончиной Дмитрия Ивановича и интронизацией Василия І в качестве великого князя.
Неявка князя за ярлыком была совершенно новым явлением в отношениях с Ордой. Справедливо заметив, что после мая 1389 г. эти отношения активизировались, С. А. Фетищев усомнился в возможности выдачи ярлыка Василию I без посещения им Орды6. Ряд исследователей, напротив, отрицает факт личной явки Василия І в Орду7.
Не секрет, что со времен «великой замятии», вплоть до ликвидации ига, поездки московских князей в Орду становятся довольно спорадическим явлением. Поведение Василия I отнюдь не шло вразрез с общей тенденцией московско-ордынских отношений. Будучи великим князем на протяжении трех с половиной десятилетий, Василий I лишь дважды, в 1392 и 1412 гг., посетил ставку ордынского хана.
Оживление контактов с Ордой после мая 1389 г. прослеживается по докончанию Василия I с серпуховским князем Владимиром Андреевичем, заключенному в январе 1390 г. В нем говорится: «А что ординьская тягость и коломеньскии посол, коли еси был в своей очине, а то нам по розочту.
В союзе с Витовтом (1400-1405 гг.)
Около 1400 г. получает новый импульс в своем развитии удельная система Московского княжества. К этому времени подросли младшие братья Василия I - Андрей (род. 1382) и Петр (род. 1385), и великий князь реально выделяет им уделы, создание которых предусматривалось в последней духовной грамоте Дмитрия Донского. «Отпуск на удел» Андрея, а затем и Петра, скорее всего, состоялся между 1399 и 1402 гг. 25 ноября 1402 г. на правах «меньшей братьи» Василия I они участвовали в докончании с новым рязанским великим князем Федором Ольговичем Рязанским, тогда как в московско-тверском договоре 1399 гг. упомянуты только «братья молодшие» Владимир Серпуховской (на самом деле - двоюродный дядя Василия I) и Юрий Звенигородский1. В. Д. Назаров полагает, что первое докончание между великим князем и Андреем Можайским возникло в 1399 г., в котором «съединишася Русстии князи вси за един» , и Андрей, будучи послан по делам великого княжения в Новгород , впервые упоминается летописью в контексте политической истории; его младший брат Петр был «отпущен» на Дмитровское княжение «может быть тогда же»4. Как бы то ни было, на рубеже XIV-XV вв. из-под контроля великокняжеской администрации уходит богатый Можайско-Белозерский удел, завещанный Дмитрием Донским Андрею.
Сложнее обстоит дело с выделением удела Петру. В соответствии с последней волей Дмитрия Петр должен был получить Дмитров и «куплю» Ивана Калиты Углич. Но уже в «тройственном» докончании Василия, Андрея и Петра, в статье, где великий князь обязуется «блюсти, а не обидети» владения удельных братьев, упоминание Углича отсутствует. По каким-то причинам эта «купля» Калиты осталась за Василием I, и в докончании 1404/06 гг. с Владимиром Андреевичем великий князь обменял («отьступился») Углич «с пути, и с пошлинами, и с селом с Золоторусскым» на Ржеву, которой серпуховской князь владел с 1390 г.5
В начале 1400 г. Юрий Дмитриевич вернулся из Волжской Булгарии и начал обустройство своего Звенигородского удела. В 1400 г. «женися князь Юрьи Дмитреевич на Москве у князя у Юрья Святославичя Смоленьского, поят дщерь именем Анастасию»6. Юрий Дмитриевич берет в жены дочь князя, изгнанного Витовтом из Смоленска и обосновавшегося в Рязанской земле. Этот брак выглядит вполне естественно с учетом политики 1399-1400 гг., направленной против Витовта. В 1395-1396 гг. из русских княжеств только Рязань пыталась противодействовать подчинению Смоленска Литве. Возможно, за браком Юрия и Анастасии стояло сближение с Рязанью на антилитовской основе. Как бы то ни было, ясно, что осенью 1400 г. эта династическая связь утратила свою актуальность для Василия I, хотя не исключено, что она имела какой-то вес в 1404 г., когда Юрий Святославич молил московского князя о поддержке.
От проблемы Нижнего Новгорода к кризису в отношениях с Литвой (1409-1416 гг.)
Из ряда наиболее важных политических последствий нашествия Едигея выделяется проблема Нижнего Новгорода.
Первым тему московско-нижегородских отношений в рассматриваемый период затронул Н. М. Карамзин. По мнению ученого, Василий I, несмотря на повышенную активность нижегородских князей в первые годы вслед за нашествием Едигея, и после 1408 г. сохранял постоянный контроль над Нижним. Даже прямое указание Никоновской летописи на выход из Орды в 1412 г. «князей Нижнего Новгорода» с ярлыком на их «отчину»1 Н. М. Карамзин интерпретировал таким образом, будто бы хан Джелал-ад-дин всего лишь «хотел восстановить Княжение Нижегородское, объявив сыновей Бориса Константиновича и Кирдяпы законными его (княжения - А. Б.) наследниками»2. К шансам суздальско-нижегородских «изгнанников» вернуть свои права на Нижний посредством ярлыка скептически относился и С. М. Соловьев, отмечая, что «один ярлык давно уже потерял значение на Руси»3. В основе построений историков лежала исключительно Никоновская летопись, и с вводом в научный оборот новых источников эти взгляды начали пересматриваться.
А. В. Экземплярский связал захват Нижнего Новгорода с победой, одержанной Борисовичами над великокняжескими войсками при Лыскове в январе 1411 г.4 К такому же выводу пришел А. Е. Пресняков, аргументировав его тем, что последовавшее затем нападение на Владимир «едва ли было выполнимо без опоры в Нижнем Новгороде». Через год нижегородские князья ездили в Орду к Джелал-ад-дину и вернулись с пожалованием, а в 1414 г. при приближении московских сил покинули город без боя. Поэтому ученый заключил, что «князь Даниил держался в Нижнем с1411по1414 год»5.
М. К. Любавский точно так же воспринимал события 1411-1412 гг., однако полагал, что в Нижнем Новгороде Борисовичи «продержались, по всем признакам, до 1416 года, когда приехали в Москву и помирились с великим князем Василием Дмитриевичем»6. Историк, по-видимому, с недоверием относился к сообщению Тверского сборника о занятии Нижнего Новгорода великокняжеским войском в январе 1415 г.
А. Н. Насонов первым отнес вокняжение Борисовичей в Нижнем Новгороде к концу 1408 г.: «Данило и Иван были посажены Едигеем во время его нашествия, когда татары занимали Нижний Новгород и Городец»7. В этом исследователя поддержали Л. В. Черепнин, И. Б. Греков, А. А. Горский8. Затем Борисовичи, по А. Н. Насонову, «ушли в Булгар или на Мордву» (1410 г.), а спустя два года повторно вышли из Орды, получив от нового хана Джелал-ад-дина ярлык на Нижегородское княжение.
