Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Становление концепции русского царя в XV веке. Зарождение идеи русского царя 22.
«Царские» полномочия Василия II и Ивана III и их обоснование в источниках 48.
Царский титул в официальных церемониях и дипломатических документах второй половины XV века 69.
Глава 2. Русская Фиваида и ее осмысление в XV веке.
2.1. Влияние иноческого возрождения на рост и типологию святости 86.
2.2. Сакрализация монастырей Русской Фиваиды в агиографии 108.
Глава 3. Война за веру в источниках XV века.
3.1. Преодоление «исторического пессимизма» в памятниках Куликовского цикла 131.
3.2. «Христолюбивое воинство» на страже Святой Руси 149.
Заключение - 167.
Список сокращений при ссылках на источники и литературу 172.
Список источников и литературы 173.
Приложение 185
- «Царские» полномочия Василия II и Ивана III и их обоснование в источниках
- Влияние иноческого возрождения на рост и типологию святости
- Преодоление «исторического пессимизма» в памятниках Куликовского цикла
Введение к работе
В период Московской Руси были сформированы политическая и экономическая системы, свой типический человек и менталитет, отличные от Киевского периода. Но как и почему эти изменения произошли? Почему в Киевской Руси правителей называли великими князьями, а в Московской царями -термином, которому в иностранных языках не подобрали аналога; почему «вдруг» сотни людей уходили в монахи, почему основывались десятки новых монастырей, почему многих русских подвижников начали почитать святыми - не понять, не вжившись в прошлое, не постигнув его идей. Какое место в данной эволюции занимает XV в.? Если мы рассмотрим положение Русского государства в конце XIV и в начале XVI вв., разница будет заметная.
Итак, к концу XIV в. восточные земли Древней Руси находились в зависимости от Орды, причем к тому времени они не были объединены: Тверское, Рязанское и Нижегородско-Суздальское княжества (последнее недолго) были независимы от княжества Владимирского, а Новгородская республика сохраняла фактическую самостоятельность. А к началу XVI в. Московская Русь-суверенное государство, занимающее более половины всей Киевской Руси, с активной внешней политикой, в состав которого уже начали входить земли Литвы и зависеть некоторые земли Орды.
К концу XIV в. правители названных русских княжеств носили титулы великих князей и по этикету были равны между собой. К началу XVI в. правитель Руси задолго до официального принятия титула называет себя царем. Его власть приобретает сакральный характер и частично распространяется на церковь.
В конце XIV в. существовало несколько православных государств, хотя их положение год от года ухудшалось под натиском турок. А к началу XVI в. Русь -единственное значительное независимое православное государство.
К концу XIV в. Русская митрополия входила в состав Константинопольского диоцеза, ее глава утверждался в Византии. К началу XVI в. наша митрополия более полувека самостоятельна, ее глава избирается на Руси.
К концу XIV в. Русская церковь чтила нескольких святых, число которых неуклонно возрастает. В 1547 и 1549 гг. на церковных соборах произойдет крупнейшая в средневековой Руси канонизация, оформившая уникальное явление, названное Г.П. Федотовым1 «золотым веком» русской святости.
Во второй половине XIV в. происходит, наконец, оживление культурной жизни Руси после упадка, вызванного Батыевым нашествием. К началу XVI в. мы можем сказать, что позади лучший период русской иконописи, который начался именем Андрея Рублева и завершился именем Дионисия. Резко увеличилось число литературных произведений, Москва стала столицей русского искусства.
В русской литературе после Батыева нашествия преобладала идея искупления грехов и воинского подвига. В первой четверти XVI в. в литературе не нова мысль о Богоизбранности Руси. Страна сравнивается с «Третьим Римом», Москва - с «Новым Константинополем», ее правитель - с наследником византийских василевсов. Переход от осознания греховности (ранее ведь и о гибели Русской земли говорилось) до Богоизбранности грандиозен. Он должен иметь серьезные основания, должен предваряться напряженной работой мысли.
Между всеми названными изменениями лежит XV в. В хронологические рамки диссертации не вошел период первой половины XVI в., в идеологии Московского царства весьма важный. Этот период уже вершина, уже грандиозный итог той работе, что ему предшествовала, и потому задача увидеть эту работу не должна подменяться рассмотрением сложившейся идеологии Московской Руси. Однако в каждой главе по-разному пришлось выйти за нижнюю или верхнюю границу XV в., ибо время историческое, конечно, не совсем то же, что астрономическое. Это связано с необходимостью рассмотреть последние годы этапного правления Ивана III, произведения Иосифа Волоцкого, созданные на рубеже XV-XVI вв., и начальный этап иноческого возрождения - период Сергия Радонежского и митрополита Алексия.
Актуальность исследования обусловлена рядом факторов. Сейчас наша страна находится перед выбором пути своего развития. Если с политикой и экономикой ясности больше, то в идеологии степень совместимости тех или иных идеологических моделей с нашим мировоззрением не всегда учитывается. Впрочем, тема возрождения государственности в Московской Руси за последние два века исследовалась постоянно с самых разных сторон. Но реконструкция мировоззрения этого периода далеко не закончена. В публицистике, некоторых учебниках да и в сугубо научных работах подчас встречается негативное отношение к Московской Руси2. Однако отрицательная оценка любого исторического периода, эдакий «гордый взгляд иноплеменный», -антикультурный акт, вред которого далеко выходит за рамки «чистой» науки. Выделение положительного содержания в непонятном современному человеку мировоззрении прошлого - долг потомков перед предками. Добавляют актуальности и некоторые факты современной политики, что находят аналогии в XV в.: недавняя попытка создания католических епархий в России напоминает политику униатов после Флорентийской унии, раскол в Украинской православной церкви - разделение Русской митрополии в 1415 и 1458 гг.
Научная новизна и практическая значимость исследования определяется тем, что в диссертации впервые рассматриваются истоки коренных положений идеологии Московской Руси за столетие, которые развивались и позже. Новизна также состоит в некоторых частных вопросах: впервые устанавливаются хронологические рамки возникновения идеи русского царя, по-новому рассматриваются титул русских государей (выделяются его варианты) и такой церковно-государственный институт как архиерейский собор с участием великого князя, предлагается авторская классификация монастырского возрождения, исследуется концепция войны за веру. Материалы диссертации могут быть использованы для преподавания истории в вузах (на исторических факультетах - в виде спецкурса) и школе.
Имеющаяся по теме диссертации историография может быть разделена на три группы. Первая - это исследования, посвященные важной проблеме идеологии Московской Руси - зарождению концепции русского царства. Осмысление места русского царя в мире, его полномочий начались еще в средние века в трудах Иосифа Волоцкого и старца Филофея, в «Сказании о князьях Владимирских», в письмах Ивана Грозного и Андрея Курбского и других источниках. Глубокое изучение вопроса методами исторической науки характерно для XIX в., когда были опубликованы основные отечественные источники по теме: официальные документы церемониального характера, послания отдельных исторических деятелей (митрополитов, князей, преподобного Иосифа Волоцкого), посвященные осмыслению идеи царства, ряд важных в идеологическом плане развернутых повестей о важнейших событиях в истории Руси. Наиболее значительными исследованиями, основанными на упомянутых документах, представляются монографии М.А. Дьяконова и В.И. Саввы1. Первый автор определил начальные этапы развития идеи (автокефалия Русской церкви и падение Константинополя), отметил роль Иосифа Волоцкого в создании первого законченного учения о русском царе, присоединил к прочим источникам по идее русского царя дипломатические. Второй же больше внимания уделил византийским истокам идеи русского царя, показав сакральный смысл царской идеи в Византии, воплощение его в церковных полномочиях василевсов, а также рассмотрел историю коронаций русских царей, начиная с первой - коронации внука Ивана III Дмитрия. Главные положения, высказанные в названных работах, за редким исключением, оспорены не были. Уточняются лишь частные вопросы в силу новейших источниковедческих изысканий. Отдельным проблемам византийского влияния посвящены важные исследования дореволюционных историков - Е.В. Барсова, К. Попова, А.В. Горского1 и многих других. Примечательна и работа А. Лакиера об истории царского титула2, по сей день являющаяся самой полной по данному вопросу. Новизна трудов исследователей середины и второй половины XX в. Г.В. Вернадского, И.П. Медведева, Г.А. Острогорского и кн. Д. Оболенского3 состояла в привлечении новых византийских источников для воссоздания системы византийских представлений о царе. Источники эти включают как официальные церковные и юридические документы (Кормчая, «Епанагога»), так и описания фактических церемоний, теоретические работы византийских мыслителей. Изучение этих источников не закончено, византийская концепция царства предстает противоречивой, ряд проблем (например, статус василевсов в структуре церкви) решаются по-разному. Современные историки А.А. Горский, ЯМ. Щапов и В. Водов рассмотрели1 все случаи употребления царского титула в источниках Киевской и Московской Руси. Выявленные статистические закономерности подчеркивают ценность новых обращений к казалось бы хорошо изученным источникам и могут существенно дополнить особенности и эволюцию русских представлений о царе. М. Чернявский, продолжая линию Н.М. Карамзина и «евразийцев» о влиянии ордынского ига на русскую историю, убедительно показал2 на вполне наглядных примерах (иконография, ход коронаций, поминание на литургии) синтез в русском сознании образов хана и василевса - «царей» по тогдашней терминологии. Б.А. Успенский в ряде своих работ3 исследовал идеологические основы царской власти на Руси на базе современного источниковедения, расширил круг вопросов по теме (литургический статус царя, история миропомазания на царство), привлек новый круг источников - западноевропейские дипломатические документы. Это позволило придти к ряду новых выводов по отдельным вопросам проблемы: о влиянии западноевропейского церемониала на православный, об отсутствии миропомазания в церемонии коронации Ивана Грозного, о некоторых особенностях титула русских государей. В целом, проблема истории идеологии русского царства принадлежит к числу широко исследованных. Применительно к событиям XV в. неразработанными вопросами можно назвать, например, точную датировку зарождения идеи русского царя, формирование официального титула, детальное выявление функций царя-василевса, унаследованных московскими государями, степень участия великих князей в архиерейских соборах.
Вторая группа исследований - труды по истории церкви, так или иначе затрагивающие историю иноческого возрождения в Московской Руси. Осмысление этого процесса, начавшегося во второй половине XIV в., было заложено уже в начале XV в. В некоторых источниках (Троицкой летописи и Рогожском летописце, «Житии Сергия Радонежского» Епифания Премудрого) были названы родоначальники движения - митрополит Алексий, Дионисий Суздальский, Сергий Радонежский, была сделана первая классификация иноческой школы преподобного Сергия, который был показан подлинно всенародным святым. В период создания миней митрополитом Макарием, Григорием Тулуповым, Иваном Милютиным и святителем Димитрием Ростовским происходила сверка редакций, создавались новые жития, которые, естественно, являются основными источниками по этой теме. Исследование ее в исторической науке проходило по нескольким направлениям, три из которых сложились в XIX в. Во-первых, иноческое возрождение исследовалось в связи с историей колонизации севера. Во-вторых, исследовались литературные особенности житий святых рассматриваемого периода. Третье направление состояло в попытках классифицировать иноческие школы, выявить статистические закономерности путем подсчета числа и видов (пустынных и городских, северных и в центральных районах страны) обителей, роста святости. Эти направления по-своему свидетельствовали о признании уникальности иноческого возрождения в истории Русской церкви. Всем трем направлениям уделил внимание В.О. Ключевский в ряде работ1, особенно в краткой, но исключительно важной речи о Сергии Радонежском. Ему принадлежит приоритет в изучении агиографии как самостоятельного источника, он отметил духовное влияние Сергия Радонежского на поколение победителей Мамая, считая рост иночества свидетельством национального подъема, скрупулезно исследовал численный рост монастырей, соотношение городских и пустынных обителей, значение Троице-Сергиева монастыря в иноческом возрождении, реконструировал этапы колонизации северных земель, как уединенное поселение отходника перерастало в монастырь с приходами, наконец, выделил этапы формирования относительно нового для Древней Руси агиографического жанра в эпоху митрополитов Киприана и Фотия, Пахомия Серба. Работы исследователей конца XIX в. СВ. Ешевского, И.И. Яхонтова, И.С. Некрасова1 и многих других, кажется, нельзя представить в отрыве от работ В.О. Ключевского. Первый автор, уделив внимание монастырской колонизации Русского севера, высказал мысль о распространении северными монастырями «гражданственности». Второй, почувствовав, что северная часть иноческого возрождения наиболее яркая, более подробно описал ее путем пересказа и анализа житий, с учетом взаимного влияния источников и агиографических заимствований. Третий автор исследовал роль древней агиографии в формировании русского языка, систематизировал ранние редакции древнерусских житий, отметил фактическое почитание подвижников не только до канонизации, но и до написания жития. Существенную роль в исследовании статистических закономерностей «золотого века» русской святости играют труды исследователей канонизации святых2 и количественного роста монастырей1. Л.Н.
Муравьев и М.В. Толстой2 «нарисовали» своеобразное «генеалогическое древо» русской святости, выделили ветви и направления3. «История Русской церкви» М.В. Толстого4 - редкая для историографии XIX в. попытка рассмотреть историю церкви параллельно с историей святых, которой отводится основное место. То же касается названной работы А.Н. Муравьева, пытавшегося воссоздать духовную реальность жизни святых Русского севера5. Заметим, что церковные историки в основном писали историю церкви «по митрополитам» и ограничивались изложением политических событий.
Новый этап в изучении «золотого века» русской святости связан с упомянутым трудом Г.П. Федотова «Святые Древней Руси». Это пока лучшая систематизация русских святых. Основываясь на всей полноте агиографического материала, что до него никто не делал, Г.П. Федотов рассмотрел эволюцию типов святости, выделил варианты иноческого делания, попытался описать характеры древнерусских святых, более зримо ввести в историю средневековой Руси личность или хотя бы тип древнерусского человека («иосифлянин», «нестяжатель»), как это пытался сделать А.Н. Муравьев. Тот же автор отметил1 недостатки историографии XIX в., за исключением речи В.О. Ключевского, по вопросу изучения истории церкви: в ней нет святых, это история быта и учреждений, подобная хору без героев. Жития часто привлекались как источники политической, социально-экономической, языковедческой информации, но реже рассматривались как самоценные объекты исследования. Даже церковные авторы в научных исследованиях и в многочисленных пересказах житий пропускали целые фрагменты, недооценивая ценность источника, старались дать «рациональное» или политизированное объяснение явлениям духовной жизни.
Историки второй половины XX в. наиболее часто обращались к изучению связи иноческого возрождения на Руси с движением исихастов на Православном востоке.2 Из современных исследователей надо выделить лучшего специалиста по данной проблеме И.Ф. Мейендорфа, а также Г.М. Прохорова и Б.М. Клосса3. Двое последних опубликовали много новых редакций житий, исследовали политическую сторону исихазма, старались найти материальные факты влияния Православного востока на монашеское возрождение на Руси путем изучения биографий подвижников. Г.М. Прохоров, учитывая поправки, стал говорить о «второй волне» колонизации Русского севера. Ему принадлежит первенство в детальном прояснении роли Дионисия Суздальского в возрождении монашества, а также в широком привлечении нового вида источников - трудов восточно-православных исихастов и других отцов церкви, которые активно переводились на Руси в XV в. Б.М. Клосс попытался сформировать свой перечень обителей Русской Фиваиды, убрав монастыри, даты основания которых не упомянуты в источниках. Все же степень разработки данной проблемы следует признать (т? недостаточной. Даже по последнему направлению: активное привлечение переводных источников не всегда приводит к определенным выводам, тот же самый «исихазм» не предстает четко определимым понятием. Мистическая жизнь не постигается научным путем. Как справедливо отмечал В.В. Бычков1, рассуждая об особенностях православной эстетики, подобные вещи не выводятся в сознание на уровень логики. Многие жития до сих пор не опубликованы. Крайне плохо исследованы чудеса святых, а применительно к XV в. мало изучен вопрос о восприятии древнерусскими людьми новых монастырей как центров святости.
В силу сказанного, в третью группу исследований включены основанные на всем комплексе источников важнейшие общие и специальные работы по истории XV в., к которым вынужден обращаться исследователь любого аспекта данного периода для получения представления о месте интересующей проблемы в общем русле истории, для уяснения всей полноты источников по теме. Современные авторы основываются на новейших достижениях источниковедения, кроме того, необходимо знать и взгляды предшественников. Потому выделим наиболее часто упоминаемые в диссертации исследования. Еще Н.М. Карамзин уделил внимание осмыслению2 эволюции верховной власти московских государей и идеологической эволюции в ее восприятии, отметил и положительно оценил татарское влияние на русскую государственность. А.Е. Пресняков3 исследовал процесс собирания власти в руках московских государей, властных ресурсов которых не могут упускать исследователи царской идеологии. Недавно опубликованные работы Г.В. Вернадского4 по проблеме становления идеологии Московской Руси могут быть отрекомендованы как обобщающие для дореволюционной и русской зарубежной «евразийской» историографии. История VT внешней политики Руси XV в. наиболее подробно изложена у К.В. Базилевича и .Л. Хорошкевич1. Работа А.Н. Насонова2 об истории татарской политики на Руси интересна заострением внимания на идеологической борьбе, на социальных последствиях Батыева нашествия, авторской оценкой даты окончания ига. Вопросы взаимоотношений с Ордой и освобождения от ее ига обобщили Ю.Г. Алексеев и совсем недавно А.А. Горский3, дав много новых интерпретаций казалось бы хорошо известных событий. История идеологической борьбы в зачастую предвзятых источниках подробно отражена в наиболее полной по данному периоду источниковедческой работе Я.С. Лурье4. Монографии Н.С. Борисова об Иване III и Р.Г. Скрынникова о церкви и государстве на Руси5 обобщают традиционные взгляды на данные проблемы советской историографии с ее строгой привязанностью к источникам. Крупнейшим для исторической науки и для источниковедения событием стал выход в свет монографии Н.В. Синицыной об идее «Третьего Рима»6, где был подведен итог исследованию данной концепции на основе современного источниковедения, выделены истоки (а они были в XV в.) идеи. Во многом идейным аспектам посвящены исследования в рамках семинара «От Рима к Третьему Риму»1.
Подводя итоги, отметим, что представленный обзор историографии максимально краткий, по ряду конкретных вопросов он подробнее дан в главах. Степень изученности тем глав диссертации разная, в целом по теме диссертации исследований нет. Не все события XV в. достаточно изучены2. Например, вопрос об идеологии повестей о военных событиях..Проблема, не смотря на множество исследований отдельных источников, применительно к XV в. мало разработана. Для редкого примера по данной теме можно назвать недавние работы. Эволюции древнерусского сознания от исторического пессимизма к оптимизму после победы над Мамаем посвящены ряд работ М.Н. Громова с соавторами3. Важные замечания о развитии религиозных культов ряда праздников и святых в связи с военными событиями в жизни страны содержатся в работе М.Б. Плюхановой4. И.О. Князький в своей работе «Русь и Степь» подошел5 к вопросу русско-татарских отношений с точки зрения менталитета русского человека прошлого: противостояние с татарами было продолжением противостояния со Степью, ранее представленной хазарами, печенегами и половцами, что и отразилось в произведениях о борьбе с Ордой. Все это подтверждает необходимость дальнейшего изучения идейных основ Московской Руси.
Источниковую базу диссертации можно разбить на четыре группы: первые три - основные источники, четвертая - вспомогательные. Наибольшую по объему информацию содержит крупнейший комплекс письменных источников — летописи. В ходе работы над диссертацией рассматривались все летописи, созданные в течение XV в. и около него - немногим до и немногим после1. Для фактического использования наиболее ценны летописи московские и общерусские: Лаврентьевская и Троицкая летописи (в реконструкции М.Д. Приселкова), Рогожский летописец, Симеоновская, Софийская первая двух редакций (до 1418 и до 1508 гг.), Новгородская четвертая летописи, свод 1479 г., ставший основой поздних официальных летописей, а также Никаноровская, Вологодско-Пермская, Ермолинская, Типографская летописи2. В летописях для темы диссертации важны развернутые осмысления крупнейших событий, данные во включенных в летописи повестях, словах, посланиях различных исторических деятелей. Поскольку объектом исследования является идеология, интерес представляет не только выделение достоверной информации о событиях, но всей полноты мнений о событиях, включая жанровые каноны московских книжников. Летописи - основной источник для первой и третьей глав диссертации, так как именно во включенных в летописи произведениях обосновываются претензии правителей Руси на статус царей, описываются военные события. Сюда относятся: основные памятники Куликовского цикла, произведения о Флорентийском соборе1, повести о борьбе с Ордой и покорении Новгорода, послания митрополитов и Вассиана Рыло, описания церемоний. Но и для второй главы диссертации летописи важны - в них содержатся упоминания о крупнейших деятелях монастырского возрождения, основных обителях и, что еще важней, анализ деятельности некоторых из них.
Вторую группу источников составляют жития. Это, прежде всего, источники XV в.2, посвященные святым второй половины XIV-XV вв.: жития преподобных Сергия Радонежского (редакции Епифания Премудрого и Пахомия Серба), Кирилла Белозерского, Димитрия Прилуцкого, Никона Радонежского, Саввы Вишерского, Варлаама Важского, Дионисия Глушицкого, Григория Пельшемского, Зосимы и Савватия Соловецких (редакция Спиридона-Саввы), Ефросина Псковского, святителей митрополита Алексия (две редакции), Стефана Пермского, Евфимия и Ионы Новгородских, Арсения Тверского, Питирима Пермского, Исидора Юрьевского; а также «Сказание о Спасо-Каменном монастыре»3. В диссертации используются неопубликованные жития святых XV периода, созданные в XIV-XV вв., из которых выделим «Житие митрополита Петра» редакции митрополита Киприана1. Агиография - основной источник по теме второй главы диссертации. Охарактеризовать подход к ней в данной работе можно так же, как и к летописям - важен сам текст, включая заимствования из других житий, жанровые повторения, чудеса. Помимо фактической стороны иноческого возрождения, в житиях лучше всего удается выделить религиозное восприятие деятельности святых агиографами. Минимальная информация о духовном облике подвижников, их почитании учениками и паломниками, отсутствующая в других источниках, дает максимальную возможность реконструировать эти явления.
В качестве третьей группы важных источников могут быть названы договорные грамоты русских князей и Новгорода между собой2 и с иностранными правительствами, а также инструкции послам, их отчеты3. Следует присоединить сюда послания русских митроп литов и великих князей и их духовные грамоты, грамоты архиерейских соборов русского духовенства и, наконец, послания отдельных лиц, игравших важную роль в истории того времени1. Эти источники, в основном, краткие и потому интересны четкими формулировками, отражающие эволюцию великокняжеского титула и посольского церемониала, внешнеполитические задачи Руси, увеличение числа святых. Послания митрополита Ионы посвящены обоснованию новых полномочий великого князя и, в контексте темы первой главы, могут быть названы первым камнем в фундаменте идеологии Русского царства, куда также относятся «Пасхалия митрополита Зосимы» и послания Иосифа Волоцкого2. Из небольшой группы записок паломников и путешественников3 в диссертации фактически использованы записки игумена Зосимы (1419-1420 гг.) и «Хожение за три моря» Афанасия Никитина (до 1475 г.), ярко характеризующие личности авторов - типических людей своей эпохи, а также воспоминания побывавших на Руси в XV в. венецианцев И. Барбаро и А. Контарини4, которые интересные некоторыми бесценными наблюдениями непредвзятых очевидцев за жизнью средневековой Руси.
Группу вспомогательных источников составляют акты социально-экономического характера , а также данные искусствоведения, нумизматики и сфрагистики. В соответствии с темой диссертации, в ней преобладают письменные источники отечественного происхождения.
На основе обзора имеющихся исследований и источников следует, что целью диссертации является комплексный анализ развития в идеологии Московской Руси XV в. концепций царства, святости монастырей и иночества, войны за веру. Эта цель предполагает решение следующих задач:
1) Рассмотреть характер употребления слова «царь» по отношению к русским князьям XV в.
2) Выделить новые полномочия московских государей XV в. применительно к представлениям о полномочиях царя.
3) Раскрыть взаимосвязь новых монастырей Московской Руси с ростом святости и изменением ее типологии в XV в.
4) Показать сакрализацию образа родной земли в сознании людей, проявившуюся в отношении к монастырям, основанным святыми.
5) Выявить связь литературного канона войны за веру с изменившимися представлениями о родине и обязанностях ее защитников.
Объектом исследования является православная идеология Московской Руси XV в., формировавшаяся в среде московских книжников, куда традиционно включаются образованные слои того времени. Несомненно, что эта идеология позже разделялась всем народом. Предмет исследования - переосмысленные в названной среде представления о верховном правителе, иночестве и монастырях, о защите родной земли.
Методологической основой исследования является конкретно-исторический подход к освещению поставленных проблем, раскрытие их в свете документально-достоверных свидетельств прошлого и с позиций современности, с соблюдением принципов историзма, объективности, логики и здравого смысла.
Исследуемые в диссертации проблемы1 изучаются на основе сопоставления и комплексного анализа разных видов источников. Проблемы рассматриваются с учетом их эволюции, статистических закономерностей, всех вариантов употребления важнейших терминов, редакций и списков, взглядов древнерусских авторов, с учетом некоторых стереотипов в историографии.
Структура работы состоит из данного введения, трех глав, заключения, списка источников и литературы, приложения. Последняя глава является завершающей, так как новые тенденции в военных повестях Московской Руси взаимосвязаны с сакрализацией образа верховного правителя и ростом святости, ибо статусы правителя и военачальника совпадали, возрастало число русских святых и, следовательно, заступников за Русскую землю.
«Царские» полномочия Василия II и Ивана III и их обоснование в источниках
В 1467 г. Иван НІ в письме патриарху Дионисию (ученику Марка Эфесского) написал, что митрополитов избирают князья русские: «...кто будет нам люб, то будет у нас на всей Руси, а от Рима митрополиту у нас не быти, мне не надобен»2. Великий государь вполне уверенно ощущал себя вправе избирать митрополитов без тех оговорок, что делал его отец. Но без собора епископов он официально не действовал. Фактически, Василий II и Иван III стали главами архиерейских соборов, что в свое время подметили Н.М. Карамзин и подробней А.Е. Пресняков3. А это и придало государям сакральный статус, иначе они были бы заурядными узурпаторами церковной власти. Соборы эти в период с 1441 по 1504 гг. созывались с участием великого князя в среднем раз в три с половиной года по разным поводам. Не вызывают сомнения соборы, созванные Василием II и Иваном III в 1441, 1448,1459, 1461,1464,1473, 1479, 1490,1495,1503, 1504, а также 1446 (Шемякой) гг.1 Однако, к перечисленным в нашей статье надо добавить собор 1492 г., на котором была принята новая пасхалия, он тоже был созван по повелению Ивана III2. Трудно сказать, можно ли включить в перечень собор 1471 г., который собирался перед Новгородской войной3, была ли церемония встречи московской рати после данной войны освященным собором4, по своей или по великокняжеской инициативе собирался собор 1480 г.5, считать ли собором присутствие архиереев на коронации внука Ивана III Димитрия наследником престола6? Гораздо больше оснований включить в перечень соборы 1483 и 1484 гг. по выборам Новгородского архиепископа7: поставление архиерея в мятежную область было делом политическим, и кандидатуры Сергия и Геннадия, конечно, с государем согласовывались. Другое дело, что слова архиепископа Геннадия1 о его поставлений великим князем и епископами свидетельство не столько собора, сколько ситуации, говорящие о действии не политического института, а политических отношений: государь мог неофициально одобрить кандидатуру.
Поводы созыва соборов (избрание митрополитов, борьба с ересями, война с Ахматом, внутри церковные конфликты) были важны для судеб государства и церкви. Пожалуй, можно сказать, что не только великие князья получили сакральный статус, но и церковь получила большее место в государственном аппарате2. Объединял их великий князь, который - вольно и невольно одновременно - стал причастен церковному управлению. Он вышел за рамки правителя территорией, главы боярского совета, законодательной и исполнительной власти. Нет сведений об участии великого князя в соборах, на которых избирались епископы. Однако сами епископы (на соборе 1459 г.3, Новгородский архиепископ Геннадий в упомянутом выше письме Иоасафу) считали, что приняли рукоположение не только от митрополита, но и от великого князя. Тот же Геннадий в свое время был обижен на великого князя и митрополита Зосиму, приславших архиепископу грамоты для согласия с кандидатурой Коломенского епископа. Имени кандидата Геннадию не сообщили4. Следовательно, участие великого князя в архиерейских соборах не столько институт, а, как уже говорилось, ситуация. В этом смысле не имеет значения количество соборов. Великий князь как участник архиерейского собора существовал постоянно в сознании людей. Например, Пахомия Серба, который писал, что «Житие митрополита Алексия» создавалось по благословению митрополита Ионы и освященного собора, по воле великого князя Василия Васильевича5. Или в сознании автора сообщения о строительстве Успенского собора по воле государя и митрополита6. Или автора повести о стоянии на Угре, отметившего две поездки Ивана III в Москву за благословением и советом владык7. Поэтому можно говорить о существовании единого всероссийского церковно-государственного центра принятия решений.
Влияние иноческого возрождения на рост и типологию святости
Зарождение сакральной по сути концепции русского царя вполне вероятно должно было сочетаться с религиозным подъемом. Статистически этот подъем во второй половине XIV-первой половине XVI вв. выразился в росте числа святых и в распространении монастырей. Резкий рост монастырей - результат комплекса религиозных, экономических (монастыри играли существенную роль в хозяйстве страны), политических (монастыри были своеобразными административными центрами на Русском севере, да и вообще были проводниками государственной идеологии1), военных (некоторые монастыри со временем стали крепостями), ряда социальных и иных причин. Еще политика монголов привела к увеличению церковных имуществ, в результате которой у церкви стало больше «гражданских прав»: она была освобождена от налогов и ряда повинностей, а монастырские крестьяне были обязаны лишь своим владельцам2. Естественно, некоторые привилегии национальная власть потом ликвидировала3. Казалось бы, число монастырей должно было вырасти в конце ХШ-начале XIV вв. Однако рост монастырей наиболее значителен в период, когда монгольское иго неуклонно слабело. Тем более, что основывались все же монастыри, а не крепости или поместья. Потому важнейшая причина их основания религиозная, тесно связанная с национальным подъемом.
Рассматриваемый процесс иноческого возрождения начался во второй половине XIV, со времени митрополита Алексия, Сергия Радонежского (его обитель основана около 1340 г.) и Дионисия Суздальского (он начал свою деятельность в 30-х гг. XIV в.). Процесс роста монастырей со времен А.Н. Муравьева стали называть Русской Фиваидой1 по аналогии с Египетской, возникшей в районе Фив в IV в. при участии Пахомия Великого. В данной работе словосочетание «Русская Фиваида» применяется ко всем возникшим в рассматриваемый период русским обителям, а не только, как у А.Н. Муравьева, к северным. Русские святые основывали монастыри как в лесной глуши, так и близ городов, как на севере, так и в центре. Немаловажно, что учителями северных подвижников были жители центральных районов Руси. В XV в. Русская Фиваида охватила всю страну, была осмыслена в агиографии и ряде других источников. Дальнейшее основание монастырей продолжалось в течение XVI-XVII вв. Прекращение процесса связано с подчинением церкви государству в Петровской Руси, когда в 1764 г. было закрыто 56,7 % монастырей2, а оставшиеся частично перешли на казенное содержание.
Сколько же монастырей было основано до конца XV в. и как их число соотносится с Киевским периодом? В Киевский период монастыри основывались в городах близ княжеских резиденций. Расцвет Владимиро-Суздальской Руси объективно привел к большей христианизации края. Но начало резкого роста монастырей в этом регионе относится лишь к середине XIV в. Центром стала Московская земля. Митрополит Московский и Коломенский Макарий (Булгаков) писал1, что за два века (с 1237 по 1440 гг.) на территории северо-восточной Руси было основано 150 монастырей, что больше, чем за 250 лет христианства на всей территории Киевской Руси. Причем на северо-востоке (с Тверью, но без Новгорода) монастырей, сохранившихся после Батыя до времен Калиты, было всего 19. В следующее столетие (до 1540 г.) в Московской Руси возникли еще 300 монастырей. В XVI-XVII вв. основано 100 и 220 монастырей соответственно. Данные В.О. Ключевского таковы2: в Киевской Руси до XII в. было 20 монастырей, причем севернее Калуги лишь четыре; к концу XII в. - 70 монастырей (41 из 50 новых монастырей созданы на севере) и около 100 обителей к концу XIII в. За XIV-XVI вв. было основано 254 монастыря только на территории Московской Руси (затри века в два с половиной раза больше, чем за три предыдущих!), более половины из которых пустынные.
Преодоление «исторического пессимизма» в памятниках Куликовского цикла
Изменение представлений о верховной власти на Руси было связано с изменением норм поведения государя, ставших более сакральными. Появление идеала Святой Руси, которая «населена» святыми и продолжает источать святость, восприятие монастырей как материальных центров этой святости, - все это должно было спроецироваться и на отношение к своей земле, получившей новое качество. Во многом данная эволюция отразилась в появлении в русском мировоззрении XV в. идеи о тождестве родины и веры. Начать следует с осмысления монгольского нашествия. Последнее рассматривалось как Божий гнев за грехи. Это естественное христианское отношение к беде. Но подобной трагедии не было в истории Руси: эпидемии и неурожаи, стихийные бедствия и междоусобицы носили локальный характер. Серьезной внешней угрозы самому существованию Руси до нашествия не было. Однако уже в повести о первом столкновении с монголами на Калке последние воспринимаются мистически . Монголы принимались за народы, описанные в пророчествах Мефодия Патарского, за народы, которых загнал в пустыню Гедеон. Не смотря на плохо скрываемую радость автора из-за несчастья половцев, он, однако, предсказывал, что монголам суждено покорить мир...
Но вот, это пророчество свершилось, и из под пера русского книжника вышло на свет «Слово о погибели Русской земли». В нем отмечены1 три составляющих родины, которым, по-видимому, пришел конец: политическое могущество (перечислены пограничные народы, боявшиеся Руси), общество (перечислены города, села, бояре и вельможи, как объекты, наиболее пострадавшие от нашествия) и природа (произведение начато с прославления озер, рек, источников, гор, холмов, дубрав, полей, зверей и птиц). Нашествие монголов мыслилось, говоря современным языком, как глобальная катастрофа.
Значительным событием в осмыслении Батыева нашествия стал церковный собор 1273 г. Он выработал официальное отношение церкви к беде, постигшей Русь. Митрополит Кирилл писал: «Какую прибыль получили мы, оставив Божий правила? Не рассеял ли нас Бог по лицу всей земли? Не взяты ли наши города? Не погибли ли сильные князья наши от острия меча? Не уведены ли в плен наши дети? Не запустели ли святые Божий церкви? Не томят ли нас на всякий день безбожные и нечестивые язычники?»2. В такой оценке заключена вся суть религиозного отношения к трагическому событию: высказаны мысли о всенародном грехе и об иге, которое томит каждый день. Слова о рассеянии народа русского намекают о рассеянии народа израильского, что является традицией для древнерусской литературы3.
Наибольшее личное участие в создании «теории казней»4 применительно к Батыеву нашествию выпало на долю епископа Владимирского Серапиона. В одном из своих слов он говорил: «Мы же, однако, не покаялись, пока не пришел на нас немилостивый народ, когда Бог допустил, и землю нашу опустошили, и грады наши пленили, и церкви разорили, отцов и братьев наших перебили, матери наши и жены в поруганье были»5. Нашествие и иго монголов сочетались, как и в «Слове о погибели Русской земли», с природными катаклизмами: «колебаниями земли»6.
Похожие диссертации на Развитие концепций царства, святости и войны за веру в трудах московских книжников XV века
