Содержание к диссертации
Введение
Глава I. История христианизации и традиционные верования удмуртского народа
1. Начальный этап христианизации удмуртов
2. Традиционные верования удмуртов
Глава II. Распространение православия среди удмуртов во второй половине XIX - начале XX века
1. Государственная политика распространения православия среди нерусских народов
2. Приходская и миссионерская организация на территории расселения удмуртов в Вятской епархии
3. Вятский комитет Православного миссионерского общества
4. Сарапульское православное Вознесенское братстве
Глава III. Практика миссионерской деятельности Русской православной церкви среди удмуртов
1. Борьба Русской православной церкви с традиционным культом и образом жизни удмуртов
2. Богослужебная и проповедническая деятельность приходского духовенства и миссионеров
3. Культурно-просветительская деятельность приходского духовенства и миссионеров
Глава IV. Результаты миссионерской деятельности Русской православной церкви среди удмуртов .
Заключение
Источники
Библиография
Приложение
Список сокращений
- Начальный этап христианизации удмуртов
- Приходская и миссионерская организация на территории расселения удмуртов в Вятской епархии
- Богослужебная и проповедническая деятельность приходского духовенства и миссионеров
- Результаты миссионерской деятельности Русской православной церкви среди удмуртов
Начальный этап христианизации удмуртов
Формирование удмуртского этноса, как свидетельствуют данные археологии, фольклора, топонимики, происходило в Прикамье, в междуречье Камы и Вятки. Различия между отдельными группами внутри удмуртского этноса не являлись такими глубокими, как у марийцев или мордвы, где даже общение между разными группами было затруднено из-за существующей разницы в языке и культуре. Однако в структур удмуртского народа сформировались отдельные этнические образования со своими специфическими чертами. Исследователи удмуртского этногенеза, опираясь на фольклорные, диалектологические и этнографические данные считают, что в древности удмурты делились на две эндогамные группы - Ватка и Калмез. Первоначально место расселения Ватка находилось в верхнем и среднем течении реки Вятки, что давало повод связывать происхождение гидронима «Вятка» с названием племенного объединения удмуртов,1 а также по притокам Вятки - Чепце, Моломе, Холунице, Быстрице, Великой. Племенное объединение Калмез размещалось в среднем и нижнем течении реки Вятки и по рекам Пижме и Кильмези.
Эти эндогамные подразделения нельзя полностью соотнести со сложившимся разделением удмуртов на северных и южных. Однако роды племенного объединение Ватка составили основу северной группы, а роды объединения Калмез - южной, что показывает генетические корни некоторых различий северной и южной зтногеографических групп удмуртского народа, которые усугубились в процессе их обособленного развития." Это обособление отдельных территориальных групп обусловливалось сохранением между территориями северных и южных удмуртов естественного рубежа - слабозаселенной зоны лесов, низменностей, и болот. Он проходил по водоразделу Чепцы и Кильмези и верховьям Ижа.4
На специфику развития культуры удмуртов оказал влияние географический фактор. Расселение северной группы в природных условиях, близких русскому северу (леса таежного типа, подзолистые почвы) обусловило здесь формирование особого земледельческо-скотоводческого комплексного хозяйства, «лесополья», в котором большое значение имели занятия, связанные с лесом (охота, бортничество) . Южные удмурты жили в смешанных лесах, переходящих в лесостепную зону, где почвы были более плодородны, чем на севере. В этой зоне большее развитие получила культура пашенного зернового земледелия, хотя лесные промыслы и здесь долго не утрачивали своей важности. В складывающихся торговых связях северные удмурты тяготели к Вятке, Великому Устюгу, Архангельскому северу, южные предпочитали Казань, Нижний Новгород."
Этнонимы, под которыми удмурты стали известны в письменных источниках, дифференцируются по отношению к северной и южной части удмуртского этноса. Из двух основных удмуртских этнонимов термин ар (аряне, арское племя, арские люди) соотносился с южной группой удмуртов и употреблялся в связи с их контактами с тюрками. Этноним вотяк (отяк) / удмурт {вот-мурт, ват-мурт, то есть «человек, живущий на Вятке») был связан с северной группой.6 Изначально удмурты были открыты для контактов с другими этносами, для культурного и хозяйственного сотрудничества. Именно различные векторы влияния разных этносов и разных государственных образований обусловили развитие специфических черт отдельных групп удмуртов. На южных удмуртов большее влияние оказывали тюрки - Волжская Булгария, Золотая Орда, Казанское ханство, а на северных - восточные славяне, Русское государство. Своеобразие северной и южной групп удмуртов было предопределено их развитием в различных этнеполитических условиях. Это отразилось на сложившихся этнонимах: северные удмурты называют южных бигер удмуртъёс (татарские удмурты), а южные удмурты говорят о северных - зуч удмуртъёс (русские удмурты). Как считает филолог, исследователь удмуртского языка М.Г. Атаманов, неравномерность тюркского (татарского) воздействия во многом обусловила сложившиеся различия между основньми наречиями удмуртского языка - северным и южным. На южноудмуртское наречие татарский язык оказал сильное влияние, которое дало более 1500 заимствований и прослеживается на всех уровнях языка - в фонетике, морфологии, синтаксисе. А северное наречие такого воздействия не испытало, в нем имеется только около 100 заимствованных татарских слов. Важным фактором в развитии всех финно-угорских и тюркских народов Поволжья и Приуралья в «дотатарский» период было влияние Волжской Булгарии, экономические и культурные контакты с ней. Волжская Вулгария распространяла свою власть на удмуртские территории. Через это государство удмурты были включены в сферу этнокультурного влияния тюркского мира. До XII в. происходила булгар-ская колонизация в южно-удмуртские земли.8 Под властью булгар находились не только южные, но и северные удмурты. От них в качестве дани на Волгу поступала лучшая часть пушнины. О значимости и глубине удмуртско-булгарских связей свидетельствует обширный пласт булгарской лексики в удмуртском языке."
Влияние булгарского элемента стало одним из основных факторов при формировании внутри удмуртского народа такой специфической этнической группы как бесермяне. Данный термин большинство исследователей-лингвистов возводят к тюркскому busurman от персидского musllman (мн. ч.). Вопрос о происхождении бесермян остается дискуссионным,10 но наибольшее распространение получили две версии: первая - бесермяне являются выходцами из южной группы удмуртского народа, попавшими под длительное и сильное тюркское воздействие. Эта часть южно-удмуртского населения, испытывавшая особенно сильное влияние булгар приняла государственную религию Булгарии - ислам, и, очевидно, стала пользоваться некоторыми привилегиями. Впоследствии эта группа начала осознавать себя отдельно от остального удмуртского этноса. По второй гипотезе, бесермяне - это тюркская группа населения (булгары, этническая группа, близкая чувашам или татары), частично ассимилированная удмуртами, которая перешла на удмуртский язык. Более обоснованной считается первая версия.
В первые века II тыс. н. э. бесермяне переселились на Чепцу и до сих пор живут среди северных удмуртов.п Переселившихся на Чепцу бесермян было немного: в 1678 г. здесь насчитывалось только 4 бе-сермянские деревни, где было 73 двора и 337 человек мужского пола. Дальнейшее развитие бесермян и северных удмуртов происходило в одинаковых условиях: на них распространялась одинаковая налоговая и религиозная политика. По итогам этностатистического исследования, проведенного в 1995 г., бесермяне отличают себя от окружающего их удмуртского населения, однако, ощущают близость к удмуртской духовной и материальной культуре. Удмурты же воспринимают бесермян как представителей своего этноса, но имеющих некоторые отличия и называют их - жыныё удмуртъёс («половинчатые удмурты») . Бесермян-ский язык является одним из наречий удмуртского языка. Сказанное позволяет привлекать исторические материалы и источники о бесермя-нах наряду с документами, относящимися к истории удмуртов, хотя при этом приходится учитывать специфический тюркский / исламский пласт в их верованиях. В результате переписи населения в 192 6 г., когда бесермянское население в последний раз фиксировалось в качестве отдельной народности, было выявлено более 10035 бесермян (4821 муж. и 5214 жен.), причем, 91,7% их размещалось на территории Вотской автономной области - в северной ее части. В настоящее время они проживают в Юкаменском, Ярском, Балезинском районах Удмуртской Республики, а также в Слободском районе Кировской облас TM.1J В 1992 г. бесермяне Удмуртской республики получили статус отдельной народности.
Золотая Орда, уничтожившая Волжскую Булгарию, и Казанское ханство, ставшее преемником Орды, сохранили прямое влияние на южно-удмуртские земли. Удмуртское название татар - «бигер», возможно, было связано с этнонимом «булгар», что позволяет сделать вывод о древности и значимости удмуртско-булгарских контактов и преемственности оулгарского и татарского влияния.
Удмурты наряду с другими народами (марийцы, мордва, чуваши, башкиры), входившими в состав Золотой Орды и Казанского ханства, находились в подчиненном положении. Они составляли особую податную область для уплаты ясака и несения повинностей - Арскую дару-гу/дорогу (по названию ее центра - Арского городка). Учитывая, что государственной религией Булгарии, Орды и Казанского ханства являлся ислам, можно говорить о преемственности в воздействии мусульманства, а также мусульманской пропаганды на финно-угорские народы Поволжья и Приуралья. Южная группа удмуртов была хорошо знакома с этой мировой религией еще и благодаря близкому соседству и частым контактам с тюркоязычным мусульманским населением. Таким образом, тюркский/исламский «вектор влияния» больше сказался на формировании духовной и материальной культуры южной части удмуртского народа."
Приходская и миссионерская организация на территории расселения удмуртов в Вятской епархии
Миссионерство являлось одной из форм деятельности разнообразных религиозных, религиозно-общественных организаций.
Обязанности миссионерства несли и все священно- и церковнослужители «инородческих» приходов. Выше уже было показано, как из среды приходских служителей церкви с І830 г. в Вятской епархий стали назначаться специальные церковные должностные лица -«инородческие» миссионеры
Система подготовки священно- и церковнослужительских кадров для местных приходов в Вятской епархии на территории расселения удмуртов была представлена Глазовским, Елабужским и Сарапульским духовными училищами, а также Вятской духовной семинарией.
К концу XIX - началу XX в. церковные власти Вятской епархии начинают испытывать некоторый недостаток в получивших специальное богословское образование приходских кадрах. За 190 6 - 1912 гг. в по Вятской епархии было рукоположено в сан священника 365 человек, из них 57,7% не получили законченного богословского образования, в это число входили те, кто обучался в семинарии, но не окончил курс, не обучался в семинарии или окончил среднее светское учебное заведение. Процент рукоположенных священников без законченного богословского образования по Вятской епархии несколько вьре, чем в среднем по империи 51,7%.4 Чтобы выйти из сложившейся- ситуации духовное начальство вынуждено было рукополагать в сан священника «достойных диаконов», лиц, которые не получили семинарского образования.46 Особенно недостаток квалифицированных кадров священников и даже диаконов ощущался в наиболее сложном по национальной и конфессиональной пестроте населения регионе епархии - Сарапульском викариатстве, в состав которого входили Малмыжский, Елабужский и Сарапульский уезды. Но специальные знания были необходимы приходским священно- и церковнослужителям, особенно в «инородческих» приходах. На 188 9 г. в Глазовском уезде количество одноклирных и двухклирных приходских объединений было одинаковым: по 24, трехклирных - 11 и один - четырехклирный. В Сарапульском уезде одноклирных приходов было 27, двухклирных - 19, трехклирных и четырехклирных по 2.4ь То есть, в Глазовском уезде имелось 84 священника, а в Сарапульском уезде - 50. Если сопоставить эти цифры с количеством крестьянского населения в этих уездах (таблица 5) , то получится, что в Глазовском уезде на одного священника приходилось 397 6 человек, из них 162 5 - удмурты. В Сарапульском уезде приходы были еще более крупными. Здесь один священник приходился на 6551 человека, из них 1821 - удмурты. Большое количество прихожан в приходах Глазовского, Сарапульского, Малмыжского и Елабужского уездов весьма затрудняло миссионерскую деятельность среди «инородцев». Миссионерская деятельность здесь всегда была связана с постоянными разъездами по отдаленным деревням приходов. Кроме того, для удмуртских общин в пореформенный период был характерен многодеревенский состав. J Священно- и церковнослужители физически были не в состоянии качественно выполнить свой пастырский долг, быть в курсе бед и нужд всех своих прихожан, как от них этого требовало епархиальное начальство. Расстояние между селом и деревнями прихода часто составляло 10 - 20 верст (таблица 10).
Государство при образовании «инородческих» приходов не брало на себя обязательств по обеспечению их духовенства, перекладывая эти материальные проблемы на плечи новокрещеных. Таким образом, прихожане-удмурты должны были тратить средства по нескольким статьям: построение церкви, ее украшение и обеспечение иконами, утварью, священническими облачениями, отопление церковного помещения. В отношении причта первой обязанностью прихожан было выделение земельного надела, а также обеспечение священно- и церковнослужителей жильем. В конце XIX в. Вятская духовная консистория не давала разрешения на открытие нового прихода, пока не была отведена земля для причта, а также крестьянами не было подписано обязательство об обеспечении приходского духовенства продуктами или деньгами.
В XIX в. проблема обеспечения приходского духовенства русской православной церкви неоднократно рассматривалась на государственном уровне. В 18 83 г. был подтвержден закон о том, что крестьяне не имеют права отнимать, самовольно занимать земли, отведенные церквам для «довольства» причтовУ Проблема материального обеспечения духовенства начала кардинальньм образом решаться при Николае I, когда 4 апреля 18 42 г. были утверждены штаты содержания духовенства. Прежде всего, государственным жалованием обеспечивались причты церквей западных епархий, поскольку духовенству этих епархий приходилось противостоять хорошо обеспеченному католическому духовенству, а также причты церквей Сибири и «инородческих» окраин Российской империи.
Ежегодно норма отпуска денег духовенству должна была увеличиваться, чтобы постепенно все приходские духовные лица были обеспечены государственным жалованием. В 60-х гг. была сделана попытка пойти по иному пути в решении задачи улучшения содержания духовенства - за счет сокращения количества церквей и причтов. Но Александр III с 13 93 г. восстановил практику назначений жалования духовенству, в первую очередь - беднейшим причтам, доходы которых в год не превышали трехсот рублей.""
Таким образом, была продолжена тенденция к превращению священно- и церковнослужителей в настоящих чиновников государства: выполняя его заказ, они обеспечивались из его казны. В результате в 18 92 - 18 93 г. было принято решение о постепенном обеспечении всех причтов Империи жалованием от государственной казны. В первую очередь жалование назначалось духовенству западных губерний, поскольку там ему противостояло католическое духовенство, которое было обеспечено лучше, чем русское. Это по мнению Синода роняло авторитет православного духовенства в глазах народа. Кроме того, жалование назначалось причтам беднейших сел, а также духовенству окраинных районов России. Несмотря на то, что ежегодно количество отпускаемых из государственной казны средств, предназначенных в качестве жалования духовенству, увеличивалось, процесс наделения приходского духовенства жалованием шел очень медленно. Размер предоставляемого государством жалования был невелик. Церковь продолжала превращаться в бюрократический механизм и все больше зависела от государства.
В православной церкви не было выборности приходского духовенства. Прихожане не могли повлиять на процесс назначения священно- и церковнослужителей в их приходе. Рассмотрение жалоб и решение споров между крестьянами прихода и духовенством лежало на епархиальном начальстве.
Христианская религия воспринималась удмуртами как дорогая русская вера: необходимо было собирать средства на строительство храма, выделить причту землю или назначить ругу, платить за исправление треб. Церковные власти сразу после совершения обряда смотрели на новокрещеных как на прихожан, обязанных взять на себя расходы по содержанию священно- и церковнослужителей. Даже епископы понимали, что подобное положение вещей не могло сделать православие более привлекательным в глазах «инородцев», которые зачастую видели в этом «посягательство на свою свободу, даже на свое имущественное благосостояние», а духовенство воспринимали «корыстолюбивыми притеснителями».0"1 Но изменить подобное положение-епархиальные власти не могли и не хотели. Когда в 1883 г. к Преосвященному Викарию епископу Сарапульскому во время поездки по викариатству поступили жалобы прихожан на слишком большие притязания духовенства, он посчитал их результатом деятельности «писак, которые разъезжают по селениям, возбуждают в народе неудовольствия, предлагают крестьянам, за известное вознаграждение, написать какую угодно кляузную просьбу...», и расследования по этим жалобам не последовало."1
Контроль над выполнением причтами приходских храмов их обязанностей возлагался на отцов-благочинных, которые дважды в год объезжали свой округ, о чем представляли епископу отчет. Отдельный отчет составлялся и об «инородцах», проживающих на территории благочиния - об их количестве, «отпадениях» и крещениях.54 Причт каждой церкви должен был служить примером в вере и благочестии, к чему неоднократно призывали Вятские епископы.00 Священники должны были в идеале являться носителями высоких моральных ценностей и распространять их в народе. Используя именно эти, присущие духовенству идеи пастырского долга, просветительства, служения людям, высшие церковные власти стремились сделать деятельность священнослужителей в миссионерстве более эффективной, практически не заботясь о лучшей материальной обеспеченности приходских клиров, на чьи плечи ложилась основная тяжесть работы по дальнейшей христианизации «инородцев». Очень точно выделил одну из центральных проблем миссионерствующего духовенства в начале XX в. епископ Вятский и Слободской Филарет: «Прежние насадители христианства среди язычников, обманувшись их доступностью и податливостью, не озаботились предварительным просвещением их христианством, а предоставляя выполнение этой задачи будущему, спешили крестить их, облагая при этом наравне с другими повинностями по содержанию церкви и духовенства... Отсюда явилась обостренность отношений между инородцами и духовенством»"
Богослужебная и проповедническая деятельность приходского духовенства и миссионеров
Органической составной частью православной церкви являются культовые действа: богослужения, крестные ходы, исполнение различных треб - крещение, венчание, отпевание и так далее. Поскольку «инородцы» после совершения над ними обряда крещения считались полноценными христианами, то, удмурты с точки зрения служителей христианского культа, они сразу должны были принять к исполнению все присущие православным духовные обязанности. Во-первых, это была обязанность присутствовать и участвовать в богослужебных действиях в важнейшие церковные праздничные и воскресные дни. Во-вторых - ежегодно подтверждать свою приверженность православной церкви посредством покаяния (исповеди) и принятия причастия. В-третьих, все важнейшие события своей жизни новокрещеный должен был отмечать совершением соответствующих христианских обрядов и таинств: рождение - крещение, свадьба - венчание, болезнь - соборование, смерть - отпевание, поминовение посредством церковной панихиды. В четвертых, такими же церковными обрядами и культовыми действами надлежало «маркировать», освящать начало и окончание сельскохозяйственных работ - сева, жатвы, а также даты календарного цикла наступление нового года и другие.
Таким образом, первой и главной обязанностью приходского клира было совершение богослужений и треб для прихожан. Службы в церкви использовались для миссионерского воздействия на крещеных удмуртов: священникам предписывалось проводить службы со всей возможной торжественностью и блеском. Они должны были производить на «инородцев» сильное впечатление, привлекать к частому посещению церкви, чтобы заменить традиционные моления. Внедрение православия в мировоззренческую систему удмуртов должно было стать интегрирующим фактором в межэтнических отношениях внутри Российской империи. Однако, православие, ассоциировавшееся с русским народом, не могло играть в таких условиях этноинтегрирующей функции для удмуртского этноса. Традиционные обряды выполняли интегративную функцию для удмуртской сельской общины, с их помощью поддерживалось этническое самосознание удмуртов. Обрядовость православной церкви также должна была сплачивать прихожан. Но это была интеграция нового порядка - здесь объединялись представители разных национальностей. Немаловажным являлся фактор эмоционального воздействия религиозной обрядовости на удмуртов. Церковному богослужению и обстановке была присуща совсем иная символика, художественно-эстетическое, музыкальное и поэтическое оформление, восприятию которых должно было научить удмуртов духовенство.
Чтобы дать возможность как можно большему количеству «инородцев» присутствовать на христианских богослужениях, духовенство прежде всего заботилось об устройстве возможно большего количества церквей, разделяя особенно крупные приходы. Но этот вопрос был напрямую связан с проблемой обеспеченности принтов (чем меньше прихожан, тем меньше содержание духовенства церкви). К тому же, далеко не все селения «инородцев» имели возможность и средства для строительства церкви и отведения причту земли. Поэтому в конце XIX в. Вятская Духовная Консистория выступила с предложением: устраивать в далеко отстоящих от села деревнях, где возможно, молитвенные дома - помещения, в которых можно было бы проводить некоторые богослужения. Священникам предлагалось проводить в них богослужения, совершать литургии на переносных антиминсах, а также требы для местного населения. Однако, духовенство большинства приходов высказалось об этом отрицательно. Священники не желали лишний раз выезжать в дальние деревни своего прихода для совершения богослужений. Они считали, что прихожане сами должны изыскивать возможности для посещения церкви.
Знание удмуртского языка позволяло проводить богослужение и читать проповеди на родном языке прихожан, что обусловливало интерес инородцев к церковной службе, повышало авторитет священника и способствовало «утверждению паствы в православии».71 Наиболее целесообразно для священников было проведение таких служб в большие-церковные праздники, когда можно было ожидать присутствия наибольшего количества удмуртов в церкви. Впрочем, богослужение в церквах на удмуртском языке в полном объеме не проводилось. Духовенство также могло совершать на удмуртском языке молебны на полях, в домах прихожан-удмуртов во время «славлений» и чтения постной молитвы. " То есть, удмуртский язык необходимо было использовать при приезде причта в удмуртскую деревню, а также при индивидуальном общении и совершении треб. Углублению интереса удмуртов к православному богослужению способствовали также переведенные на удмуртский язык и изданные требники, индивидуальные молитвенники, собрания церковных песнопений на удмуртском языке. Их тираж был большим по сравнению с другими книгами, их часто переиздавали.
К концу XIX в. большинство служителей церкви «инородческих» приходов были русскими. До 1917 г. в приходах Вятской епархии слу-жило около 50 священников-удмуртов. " Удмуртским языком среди духо-венства Вятской епархии владели лишь немногие. Имелись приходы, в которых лишь один из членов причта знал удмуртский язык - священник, диакон или псаломщик. Но и в этом случае проведение богослужения на удмуртском языке не представлялось возможным, так как в нем должны были участвовать, по крайней мере, два члена причта.
Стремление к изучению удмуртского языка и приобретение этих знаний целиком зависели от сознательности служителей церкви. Психологический настрой и мнение по вопросу об изучении «инородческого» языка большей части духовенства удмуртских приходов ярко выразил протоиерей Т.И. Чемоданов, благочинный Ижевского округа, в котором проживало большое количество удмуртов. Он был товарищем Н.И. Ильминского по духовной академии. В письме к Ильминскому Чемоданов писал: «Я не приготовлялся к инородческому миссионерству. ... Я избрал себе в жизни другую цель: служить христианскому просвещению русского народа... А нужно искренно сказать, что и на этом русском поле жатва многа, а делателей мало». 0 То есть, священники находили, что гораздо важнее для них было заниматься православной проповедью среди русской части паствы, чем «инородческой». Тем более, что это не требовало от них приобретения дополнительных знаний.
Этнограф С. К. Кузнецов, наблюдавший за деятельностью приходского духовенства среди удмуртов Малмыжского и Елабужского уездов Вятской губернии, а также Мамадьшского уезда Казанской губернии отметил, что священники «...ровно ничего не делают, получая жалование от казны, имея земельный надел и сбор за требы; в то же время они караулят всякую возможность убраться из приходов ... в другие, не столь боевые пункты, где живется далеко спокойнее».70 Действительно, многие священно- и церковнослужители не задерживались подолгу в «инородческом» приходе, не более одного-двух лет. Они подавали прошения о переводе в другой приход, то есть, искали более прибыльное и удобное место службы. Существовала практика частой смены места службы священников: по собственному прошению (если не ужился с прихожанами или коллегами, от бедности прихода и т. п.) или в качестве наказания - в беднейший отдаленный приход. На пагубность подобной практики для религиозного воспитания прихожан в 1882 г. обратил внимание епископ Вятский Аполлос. Он пытался решить эту проблему, обратившись к священникам и напоминая им о пастырском долге, убеждая «не смотреть на приобретение достатка». 1 Но словесные внушения не подействовали: прошения о переводах на более прибыльные места не прекращались, а иных мер принято не было. Такие представители духовенства не стремились изучить чужой язык, в надежде на скорый перевод в русское село.
Даже долгие годы проживания и службы в «инородческом» приходе не означали, что служители церкви были знакомы с языком своей паствы. Например, в 1904 г. в селе Нылги-Вамье Сарапульского уезда священник В.М. Пинегин (57 лет), служивший в этом приходе с 1873 г., то есть, более тридцати лет, - «по вотски не говорит, понимает отчасти». Остальные члены этого причта, священник на диаконской вакансии и псаломщик, служили з данном приходе 4 года, и удмуртского языка совсем не знали.""
Результаты миссионерской деятельности Русской православной церкви среди удмуртов
Миссионерская деятельность русской православной церкви во второй половине XIX - начале XX вв. отличалась от миссионерства в предыдущий период. Отношение Российского государства к финно-угорским и тюркским народам Урала и Поволжья было несколько иным, чем к народам, проживающим в западных губерниях Европейской части России или народам Средней Азии и Кавказа. Одной из особенностей исторического развития этносов Поволжско-Приуральского региона являлось раннее присоединение к Российскому государству. В результате эти районы оказались в период империи не на окраине, как присоединенные позже этнические образования, а в центре государства. Интенсивная крестьянская колонизация Поволжья и Приуралья, приведшая к численному преобладанию русского населения, способствовала тому, что к региону, и, в частности, к Вятскому краю, существовало отношение как к исконно русскому.
Единый природно-климатический фактор, воздействие пашенной агрикультуры, обусловили развитие одинаковых хозяйственных форм, схожего быта финно-угорских и русского народов, что помогало установлению взаимопонимания и тесного этнокультурного обмена. Эти же обстоятельства способствовали и ассимиляционным процессам, которые происходили все более быстро и широко по мере распространения в Удмуртии промышленного производства во второй половине XIX в. Христианизация финно-угорских этносов Поволжья и Приуралья еще более должна была сгладить различия между народами. В восприятии русского общества уже в XIX в. «старокрещеные инородцы» Поволжья - мордва, марийцы, коми, удмурты - являлись наиболее понятными и близкими этносами, в отличие от кочевых и горских народов.
Этносы, развивавшиеся в иных природно-климатических регионах и имевшие иной хозяйственный уклад, вызывали больше недоверия и настороженности вследствие своего отличия от русского этноса, например, народы Кавказа. В качестве дезинтегрирующего фактора воспринималась и иная религиозная/конфессиональная принадлежность «инородцев». Причем, особенная стойкость и способность к сопротивлению религиозному влиянию христианства в форме православия наблюдалась у приверженцев ислама и буддизма, а также религий, которые являлись этническим интегратором. Язычество, традиционные культы являлись в этом отношении менее устойчивыми религиозными системами. При выстраивании межнациональных отношений в условиях империи наибольшее противодействие оказывали народы, имевшие в прошлом свою собственную государственность. Поэтому вопросы национальной политики Русского государства по отношению к финно-угорским народам Поволжья не стояли в русском обществе так остро, как отношения с поляками и татарами. Например, А.Е. Алекторов, директор народных училищ Акмолинской и Семипалатинской областей в своей книге, посвященной «инородческому» вопросу в России, даже не упоминает об удмуртах и других Поволжских этносах.1
Несмотря на проведение массовых крещений в XVIII в. и дальнейшие миссионерские мероприятия русской православной церкви, на территории компактного расселения удмуртов (Вятская и Казанская губернии) к началу XX в. имелась немногочисленная группа удмуртов, сохранивших статус язычников. По сведениям благочинных, небольшое количество некрещеных удмуртов сохранялось в конце XIX в. в Сара-пульском уезде: в Киясовском приходе второго округа (сведений об их числе нет) и в Малопургинском приходе третьего округа (18 муж. и 28 жен.). В Елабужском уезде удмурты-язычники находились в 10 приходах: Верхнеигринском, Новогорском, Кураковском, Асановском, Гулюшурминском приходах первого округа, Граховском приходе второго округа, Алнашеком, Варзиятчинском, Ермолаевском, Шаршадском приходах третьего округа.с Епархиальное начальство пыталось вести учет количества православных «инородцев» и «инородцев»-язычников. Эти сведения предоставлялись Святейшему Синоду. В отчете о состоянии Вятской епархии за 1891 г. епископ Сергий сообщал, что крещеных вотяков в епархии - 320718 душ, а некрещеных - 1452. Через 10 лет в отчете за 1901 г. указано православных удмуртов - 338915, некрещеных - 1795.4 Хотя количество удмуртов-язычников в Вятской епархии численно увеличилось, в процентном отношении к крещеным оно почти не изменилось (таблица 4).
По сведениям, собранным редакцией Вятских епархиальных ведомостей в 1910 - 1912 г., только Глазовский уезд, в котором численность удмуртов была наибольшей из всех уездов Вятской епархии, не включал в себя язычников. Меньше всего язычников проживало в Уржумском уезде - 34 человека, поскольку7 сама группа проживающих там удмуртов была невелика. В Малмыжском уезде насчитывалось 50 3 язычника, в Сарапульском уезде - 617. Самое большое количество некрещеных проживало в Елабужском уезде - 117 5 человек. Таким образом, всего на 1909 г. в Вятской епархии проживало 2 32 9 некрещеных удмуртов .
Группа удмуртов-язычников была довольно устойчивой, но по сравнению с православными удмуртами незначительной: по отношению к общему количеству удмуртов около половины процента (таблица 4). Для служителей церкви задача «хррістианского просвещения» некрещеных удмуртов в соответствующих приходах оставалась актуальной, тем более что в удмуртах-язычниках православное духовенство видело потенциальных мусульман. Поэтому священники особо старались не допустить татарского/исламского влияния на некрещеных удмуртов: лучше иметь дело с язычниками, чем с мусульманами.
К началу XX в. в удмуртских приходах этноконфессиональная повседневная жизнь приобрела достаточно устойчивые формы. На 18 96 г. в Вятской епархии существовало 122 прихода, где жили удмурты, что составляло более половины всех «инородческих» приходов в губернии (всего «инородческих» приходов в епархии было - 236). В Глазовском уезде в 41 приходе присутствовало нерусское население, из них в жили 38 жили удмурты. В Сарапульском уезде из 2 8 «инородческих» приходов 25 были удмуртскими, в Елабужском из 32 - 24, в Малмыжском из 41 - 33, в Слободском из 31 - 2,ь Общее количество приходов с удмуртским, марийским, бесермянским, татарским населением в епархии постепенно увеличилось: к 1901 г. их стало 2 63. В Глазовском уезде появилось 3 новых «инородческих» прихода, столько же в Малмыжском, а в Сарапульском - 10.7 На 1908 г. в Вятской губернии было уже 2 90 приходов, где жили «инородцы».0 Рост количества «инородческих» приходов происходил вследствие разделения крупных приходов, строительства новых приходских храмов. Даже в начале XX в. епархиальные архиереи считали количество православных храмов в «инородческих» районах далеко недостаточным. Впрочем, районы, в которых христианизация и организация удмуртских приходов началась еще в XVIII в., количество православных храмов оценивалось как достаточное. В 1900 г. духовенство четвертого благочиния Глазов-ского уезда постановило, что открывать в их благочинии новые приходы нет необходимости, поскольку все прихожане имеют возможность посещать церкви и получать поддержку и советы от священнослужите-леи. "
Строительство церквей и открытие новых «инородческих» приходов являлось одним из средств дальнейшей христианизации и введения удмуртов в православную богослужебную, обрядовую сферу. В наиболее отдаленных от приходских храмов деревнях и починках «приверженность к язычеству особенно проявляется среди инородцев», отмечали представители духовенства. Данный факт был закономерен: некоторые деревни отстояли от приходской церкви на 10 - 15 и более верст, что не позволяло крестьянам постоянно посещать церковь, присутствовать на всех богослужениях, ежедневно встречаться с членами причта, то есть близко соприкасаться с христианской культурой, а духовенству - наблюдать «за религиозно-нравственным состоянием инородцев».10 Православный храм становился культурным и миссионерским центром в округе. Своим внешним видом и внутренним убранством он воздействовал на религиозные чувства прихожан, наглядно показывая величие и красоту христианской веры. Расходы по строительству храма, обеспечение причта жильем, отведение земли духовенству обязывались взять на себя прихожане, что являлось главным условием при возбуждении ходатайства об открытии нового прихода. Это часто становилось непосильным бременем для удмуртской общины. Вотяки отзывались о христианстве, как о вере слишком для них дорогой.11 Поэтому «инородцы» зачастую не проявляли достаточного рвения по сбору средств на строительство храмов и домов для священников и низших членов клира, мало заботились об украшении церквей, об их расширении.1,1 Епархиальные архиереи заметили, что деревянные, а не каменные храмы чаще встречаются именно в нерусских приходах. J Так, на 188 9 г. из приходских церквей Глазовского уезда деревянными были 74 (67 %) , а каменными - только 36 (33 %) . В Сарапульском уезде было 42 (28 %) каменные приходские церкви и 109 (72 %) деревянные.
Удмурты не стремились, как русские крестьяне, построить каменный храм. Деревянная церковь обходилась дешевле, да и традиции сооружения культовых зданий из дерева были ближе полуязыческой культуре удмуртов- И все же христианские храмы и святыни в конце XIX - начале XX вв. уже играли важную роль в религиозной жизни вотяков. Село удмурты называли «черко-гурт», то есть, поселение с церковью, что повторяло значение русского слова «село» в то время. В храмовые праздники и на Пасху они обязательно старались посетить церковь, нередко - с детьми, поставить свечи к иконам.1" Даже некрещеные вотяки иногда приходили в православный храм.16
