Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Военные характеристики и организационная структура народного ополчения в Древней Руси 34
1. Военные и социальные характеристики народного ополчения в Киевской Руси 34
2. Место народного ополчения в военной организации домонгольского периода русской истории и его организационная оформленность 64
3. Социальная сущность высших должностных лиц народного ополчения в Древней Руси 95
Глава II. Взаимоотношения князя и народного ополчения в Древней Руси 122
1. Соотношение власти древнерусского князя и народного ополчения в решении наиболее важных вопросов военно-политического характера... 122
2. Мотивы участия народного ополчения домонгольской эпохи в военных действиях 160
3. Сходство и различие внешнеполитических программ князя и воев и взаимоотношения последних в ходе военных действий 191
Заключение 218
Приложение № 1. Список сокращений 227
Приложение № 2. Примечания 228
Приложение № 3. Источники и литература 4
- Место народного ополчения в военной организации домонгольского периода русской истории и его организационная оформленность
- Социальная сущность высших должностных лиц народного ополчения в Древней Руси
- Мотивы участия народного ополчения домонгольской эпохи в военных действиях
- Сходство и различие внешнеполитических программ князя и воев и взаимоотношения последних в ходе военных действий
Место народного ополчения в военной организации домонгольского периода русской истории и его организационная оформленность
Но у нас есть положительные свидетельства в пользу того, что В.Н. Татищев не позволял себе подобного. В частности, описывая вечевое призвание Мономаха, историк с явным неудовольствием пишет: «Сие избрание государя погрешно внесено; ибо по многим обстоятельствам видим, что силы киевлян в том не было и брали сущие наследники по закону, или по заветам, или, силою». «Вот лучшее доказательства добросовестности Татищева, - писал по этому поводу СМ. Соловьев, - ему не нравился факт избрания и, однако, он оставил его в тексте». Правда, согласно исследованиям С.Л. Пештича, «оставаясь сторонником абсолютистской монархии», последний дважды в жизни «практически отходил от принципа неограниченного монархизма»70. Однако, это едва ли означает, что он являлся приверженцем демократии. Таким образом, замечание СМ. Соловьева остается в силе. Кроме того, прав и М.Н. Тихомиров, в числе других защищавший подлинность одного из источников В.Н. Татищева - Иоа-кимовской летописи. В самом деле, если бы последний был фальсификатором, он едва ли бы столь критично отозвался о собственноручно изготовленной под 71 делке («письмо новое, но худое, склад старой, смешанной с новым...») . Особенно же убедительный аргумент в пользу исторической ценности его уникальных свидетельств - их подтверждение данными археологии. Так, после исследований В.Л. Янина оставлено скептическое отношение к Иоакимовской летописи. Раскопки выявили в Новгороде следы сильного пожара (около 989 г.), происхождение которого резонно объясняют кровавой религиозно-политической борьбой, между Киевом и Новгородом, нашедшей свое отражение в данном памятнике. Таким образом, мы склонны принимать уникальные татищевские известия как достоверные, вслед за В.Г. Федоровым не отрицая безусловно и значение тех сведений, которые имеются только во II редакции его труда , ибо они вполне могут происходить из подлинных исторических источников, ставших известными ученому уже после составления I редакции «Истории Российской». Подобный подход, разумеется, не исключает осторожности, впрочем, необходимой и при использовании любого другого источника.
Наш анализ будет неполным без рассмотрения юридических памятников Древней Руси. В первую очередь, это Краткая (КП) и Пространная (1111) редакции Русской Правды (РП). Различные мнения ученых о происхождении текста данных редакций рассматриваемого памятника можно свести к следующему. Право КП значительно архаичнее права ПП и сложилось гораздо раньше. Правда, язык последней древнее языка краткой редакции, но это, по резонному мнению М.Д. Приселкова, свидетельствует лишь об обновлении новгородскими летописцами XV в. текста последней73. Из самой КП явствует, что в ее составлении участвовал как Ярослав, так и его сыновья. На основании этого некоторые авторы рассматривали РП данной редакции в качестве механического сочетания Правды Ярослава, составляющей первые 18 статей данного памятника, и Правды Ярославичей. Скрупулезный анализ источника скорее свидетельствует в пользу взгляда на КП как на цельный памятник. В частности, Ярославу принадлежит, видимо, «Покон вирный», текстуально входящий во 2-ю часть данной редакции РП74. Обычно исследователи полагали, что Правда Ярослава была дана этим князем новгородцам в 1016 или в 1036 г. По более же правомерному предположению И.Я. Фроянова, предшественником которого в данном случае был М.Н. Тихомиров, последняя была составлена в Киеве для осуществления судопроизводства в Киевской и Новгородской землях. «Если бы Правда была предназначена только для Новгорода, то упоминание в ней «сло-венина» становилось бы излишним, - замечает ученый, - как излишним оказа-лось бы упоминание «русина», будь оно предназначена только для Киева» . «Покон вирный», по мнению А.А. Зимина, был дан новгородцам в 1036 г. Что же касается Правды Ярославичей, то одни авторы датируют ее еще временем жизни Ярослава Владимировича (В.А. Галкин), в частности, 1036 - 1054 гг. (А.А. Зимин), другие - 1054 г. (В.И. Горемыкина), третьи - 1050-ми гг. - 1072 г. (Б.А. Рыбаков, М.Б. Свердлов и Я.Н. Щапов) или же 1072 г. (М.Н. Тихомиров)76.
Окончательное составление КП М.Д. Приселков относил ко времени после 1076 г., но до 1090-х гг., а Л.В. Черепнин - к 1130-м гг. Иногда называют и более раннее время - середину XI в.77 Что же касается ПП, то СВ. Юшков писал о складывании первых 52-х статей данной редакции в конце XI - начале XII вв. «Устав» Владимира Мономаха обычно датируют 1113 г., окончательное же оформление рассматриваемого памятника - началом XIII в. (около 1207 г.). А.А. Зимин называл другое время - около 1116 г. Б.А. Рыбаков в данном вопросе, видимо, более склонялся к 1120 - 1130-м гг., чем к началу XIII в.78
Определенное значение для нашей темы имеют и другие юридические ак-ты, публичные и частные , особенно Устав Ярослава «о мостех», а также «Рукописание» князя Всеволода и Устав новгородского князя Всеволода о церковных судах, людях и мерилах торговых. Первый из них датируется различными исследователями, как правило, XIII в. или концом XII в.80 Что же касается «Рукописания» Всеволода, то митр. Макарий, И.Д. Беляев и В.О. Ключевский относили время составления дошедшего до нас текста этого источника к 1130-м гг. Однако, рассматриваемый источник содержит ряд анахронизмов, которые отражают реалии не XII, а XIII - XIV вв. Поэтому, к примеру, А.А. Зимин относил время составления данного источника к XIV в., а В.Л. Янин - к рубежу XIII - XIV вв. Большинство исследователей, однако, все же полагают, что первоначальное ядро «Рукописания» действительно было создано во время Всеволода Мстиславича, признавая факт многочисленных искажений и дополнений в дошедшем до нас тексте источника.81 Рассмотрим теперь Устав Всеволода о церковных судах, людях и мерилах торговых. Лишь В.О. Ключевский и А.В. Кар-ташев относили составление текста этого Устава, который мы имеем перед собой, ко времени правления Всеволода Мстиславича. Едва ли следует согласиться с ними. Уже митр. Макарий резонно отмечал, что «эта грамота дошла до нас не в первоначальном своем виде». В наше время большинство авторов относят появление сохранившегося текста данного документа к концу XIII в., Н.Л. Пушкарева - к XIII - XIV вв., а А.А. Зимин и Я.Н. Щапов - к XIV в.82
Кроме письменных памятников, немалое значение имеют и эпиграфические источники - новгородские берестяные грамоты, ныне довольно точно датируемые стратиграфически, и граффити, в частности, граффити на стенах Софии Киевской, сфрагистические материалы, данные фольклора и этнографии83.
Социальная сущность высших должностных лиц народного ополчения в Древней Руси
Обратимся теперь к Русской Правде. На фоне рассмотренных выше известий о степени вооруженности народа мнение ряда исследователей о том, что вооруженные «мужи» данного юридического памятника - это знать, «рыцари», или же высший слой свободных, как у Г.В. Вернадского69, выглядит неубедительным. Гораздо ближе к истине иная точка зрения, согласно которой «мужи» древнерусских правовых памятников, как и «люди», являются свободными общинниками, которые имели оружие, что хорошо согласуется с археологическим материалом. «Мужей» можно отождествить со знатью, как правило, лишь в том случае, когда данный термин сопровождается предикатом «княжий»70. Исключения весьма редки, к тому же по контексту несложно понять, кто имеется в виду - все свободные или аристократия. Например, в «Сказаниях о святых Борисе и Глебе» мы видим следующий текст: «Пришедъ же Вышегороду ночь таи, призва и Путьшю и Вышегородьскыи мужи...»71. Разумеется, перед нами - упоминание о знати. Обычно же «мужами» в Древней Руси называли всех свободных.
Итак, народ в Древней Руси был всеобще вооружен, потому народное ополчение могло быть очень многочисленным. Здесь Киевская Русь не выпадает из ряда иных архаических обществ (германцы в эпоху Тацита, ободриты раннего средневековья). У всех у них народ выходил на поле брани со своим оружием. Распределение же вооружения среди ополченцев со стороны государственных структур - стадиально гораздо более позднее явление. Его мы видим, к примеру, в Иудее во времена царя Озии, в Монголии Чингиз-хана, в цзинь-ском Китае и в Иране начала XIV в.72 Ответим на следующий вопрос: имело ли в среде воев на Руси деление по родам войск, или же они сражались исключительно пешими? Вновь обратимся в начале к данным археологии. Как показывают результаты раскопок, специализация оружейного ремесла, по словам А.Н. Кирпичникова, «затронула и производство снаряжение конников. Седла, удила, шпоры стали массовой продукцией. В этом, конечно, вырвазилось увеличение конного войска на Руси XI - XII вв.»73 В упомянутой выше приписке к Уставу Всеволода, как мы помним, даже «из мала живота» «робичичю» должен быть выделен не только доспех, но и конь. На конях в древней Руси, таким образом, ходила не только крупная аристократия, как полагал Б.А. Рыбаков. На этом фоне ясно, что в ст. ст. 12 и 13 Краткой Правды (КП), а также во многом в дублирующих их ст. ст. 33 и 34 Пространной Правды (ПП) и в ст. 45 ПП речь идет не только о рабочих, но и о боевых конях массы свободных общинников. Относить же эти статьи исключительно к дружинной сфере, на чем настаивал А.А. Зимин, едва ли возможно74.
Иные данные иностранных и отечественных письменных источников полностью подтверждают результаты анализа археологических раскопок и юридических памятников Древней Руси. У Льва Диакона, Иоанна Скилицы и в летописях в период со времени Святослава Игоревича до ордынского нашествия и в первые десятилетия после установления в той или иной форме зависимости от Орды мы насчитали как минимум 20 ясных упоминаний о конных во-ях, 4 вероятных случая подобного же рода и еще один случай, который может быть приравнен к свидетельствам об участии последних в походах. Для рассматриваемого промежутка времени (около 300 лет) это не очень много, однако, по некоторым свидетельствам очевидно, что для летописца равно как и для светских и церковных правоведов Руси XI - XIII вв., конные ополченцы - явление весьма привычное. В данной связи особенно интересен следующий эпизод. В 1147 г. Изяслав Мстиславич говорит киевлянам: «Пойдите по мне к Черниго-воу на Олгович, доспевайте от мала и до велика, кто имееть конь, кто ли не имееть коня, а в лодьи»75. Ничем не отличался в данном отношении от Киева Новгород и Смоленск. «А хто хощетъ - пешь, а хто хощеть - на конехъ», - говорят, к примеру, новгородцам и смолянам их князья перед Липицкой битвой в 1216г.- Новогородьци же рекоша: «Мы не хощемъ изъмрети на конехъ, но яко отьци наши билися на Колагше пеши». Они вспоминают здесь битву на Колак-ше в 1096 г., когда новгородцы под началом Мстислава Владимировича разбили Олега Святославича. Тогда также «сседоша с коней новгородця», как сообщают нам Радзивиловская летопись и МАЛ. Нечего, как мы видим, в этом отношении не изменилось за сто с лишним лет - в составе воев Северо-Западной Руси и в XI, и в начале XIII в. были и такие, которые воевали в конном строю. Вновь обратимся к смолянам. Во время Липицкой битвы они «поскочиша пеши», но, видимо не все. В Никоновской летописи, в частности, сохранились сведения о том, что в определенный момент сражения «приспе Иворъ съ Смол-няны съ конники». Данные Патриаршей летописи о том, что часть ополченцев сражалось на Липице в конном строю, подтверждает также МЛС («и сами князи и вси вой поидоша на них на коних») и Воскресенская летопись. Как мы видим, весьма далеки от реальности представления некоторых ученых об ополченцах, которые якобы «имели только оружие и щиты, тогда как феодалы при-крывали себя броней и бились на конях» . Конные вой существовали на Руси, очевидно, и во времена Святослава, и в третьей четверти XIII в. Византийские авторы уже говорят о конных росах, причем на коней Святослав посадил, очевидно, все войско. В 1060 г. «Изяславъ, и Святославъ, и Всеволодъ, и Всеславъ, совокупиша вой бещислены, и поидоша на конихъ и в лодьяхъ бещислено множьство на Торкы»77. Конные вой, по всей видимости, в данном случае присутствовали во всех ополчениях князей-союзников - киевском, черниговском, переяславском и полоцком. Аналогичную картину мы наблюдаем и в совместных военных действиях в 1103 г. («и поидоша на конихъ и в лодьяхъ») . Видимо, и в этом походе конные вой имелись в войсках всех земель, принявших на сей раз участие в войне со Степью.
Мотивы участия народного ополчения домонгольской эпохи в военных действиях
Имеются случаи, когда тысяцкие бывали репрессированы самими общинниками. Так произошло в 1113 г. в Киеве с тысяцким Путятой и соцкими, ибо они, согласно В.Н.Татищеву, «о Святославичах старались» и, может быть, были повинны в беззакониях, которыми прославилось правление в Киеве Святополка Изяславича, как полагали, в частности, М.Н. Тихомиров и А.В. Майоров. Народ же в целом стоял за Мономаха204. В этом положение тысяцких было одинаковым вне зависимости от волости. Не изменялось оно также и во времени. К примеру, киевский тысяцкий начала XII в. Путята и новгородский тысяцкий начала XIII в. Якун Намнежич были одинаково беспомощны перед народом. Последнему в 1215 г. пришлось испытать грабеж и заточение жены, ибо его смогли оклеветать перед вечем. Летописный текст не оставляет сомнения в том, что главными действующими лицами данных событий были именно вооруженные общинники, а не бояре-клеветники и не князь. «И по грехомъ нашимъ оба-ди Федоръ Лазутиниць и Иворъ Новотържьчь Якуна тысяцьскаго Намнежиця, -сообщает древний книжник. - Князь же Ярославъ створи вече на Ярослали дворе; идоша на дворъ Якунь, и розграбиша, и жену его яша; а Якунъ заутра иде съ посадникомь къ князю, и князь повеле яти сына его Христофора...» Разумеется, если бы вече не смогли настроить против тысяцкого, Ярослав не смог бы и повелеть арестовать сына Якуна. Таким образом, мы не можем принять трактовку данных событий, предложенную В.Л. Яниным, который считал возможным говорить, что у тысяцкого «по приказу князя» был «разграблен двор и схвачена семья». Подобное Якуну Намнежичу перенес в 1270 г. и Ратибор Клуксович, также державший тысячу в Новгороде. «И взяша домы ихъ на разграбление и хоромы рознесоша», - пишет о нем и его сторонниках НПЛ205. Ничем не отличались в данном отношении от тысяцких и новгородские посадники. Например, в 1207 г. вернувшиеся из военного похода новгородцы «створиша вече на посадника Дмитра и на братью его... идоша на дворы ихъ грабежьмь, а Мирош-кинъ дворъ и Дмитровъ зажьгоша, а житие их поимаша, а села ихъ распродаша и челядь, а скровища ихъ изискаша и поимаша бещисла а избытькъ розделиша по зубу, по 3 гривне по всему городу, и на щитъ...» Как мы видим, причина беспомощности посадника и его сторонников - невозможность противопоставить ополченцам какую-либо иную военную силу, более или менее сопоставимую с воями. Между последними и были разделены богатства Дмитра («по 3 гривне по всему городу, и на щитъ»). Подобную же беспомощность посадника видим и в 1228 г. Тогда «новгородьци» в походе «створиша вече и хотеша убити Судимира», которого спасло лишь заступничество князя («съкры и князь въ насаде у себе...»). Аналогичные события описаны и относительно Полоцка начала XIII в. «Повесть о Святохне» наряду с историей Улеба в Киеве 1146 г. показывает, что вопрос о назначении или избрании тысяцких, а также посадников не имеет принципиального значения. Святохна «в тысяцкие и посадники возве-де поморян пришельцев», но, узнав об ее интригах, полочане саму княгиню за-точают, а ее сторонников «избиша, а домы разграбиша, а инех изгнаша» .
Тысяцкие и посадники, надо отметить, имеют большой вес (посадники - в Новгороде, после установления института выборного посадничества), к примеру, руководят вечем, в том числе и в военном походе. Например, в 1147 г. «Изя-славъ посла Киевоу къ братоу своемоу Владимироу... и къ митрополиму Климова и къ Лазореви тысячкомоу», и последний в числе прочих высших должно 9ҐУ7 стных лиц руководит народным собранием . Однако на вече, равно как и в политической жизни вообще, тысяцкие и посадники именно руководят, а не господствуют, не диктуют условия - от своего ли имени, или от имени бояр. В том вече 1147 г. Лазарь, к примеру, оказывается беспомощным в своем стремлении спасти Игоря от киевлян. Л.В. Черепнин и П.П. Толочко, правда, считают организацию убийства князя-схимника делом рук знати, державшей сторону Изя-слава. П.П. Толочко включает в их число и Лазаря, но это противоречит данным летописи: Лазарь, как и другие знатные лица, «възбраняше» киянам убий-ство, на что справедливо указывали большинство историков XVIII - XX вв. Не смог остановить воев в 1128 г. Воротислав, тысяцкий князя Андрея Влади 99 мировича, и они разграбили Изяславль, сдавшийся под честное слово князя Вячеслава Владимировича. Беспомощность Воротислава легко объяснима: в его распоряжении были лишь «отрокы»209, слишком слабые против ополченцев. Ситуация в Новгороде была совершенно идентична положению дел в иных землях; Так, в 1214 г. новгородские вой вместе со смоленскими идут на Всеволода Чермного, но во время похода ссорятся между собой. Новгородцы хотели уйти обратно, но посадник Твердислав смог переломить их настроение, причем не силой, а убеждением: «И рече Твьрдислав посадникъ: «Яко, братие, страдали деди наши и отчи за Русьскую землю, тако, братье, и мы поидимъ по своемь князи»; и тако поидоша». В 1217 г. вопрос о мире с чудью на вече решают «новгородцю) «съ пльсковичи», а не князь и не посадник, участвовавшие в походе. То же было характерно и для Ладоги. В 1228 г. «емь» «просивъше мира, и не да имъ посадник съ ладожаны». Как мы видим, и здесь данный вопрос решает все войско, а не только посадник210.
На этом фоне объяснимо и поведение обоих известных нам пе-ремышльских тысяцких. В 1213 г. большое угро-ляшское войско «придоша к Перемышлю. Яронови же тогда тысящю держащю в Перемышли, избеже пе-редъ ними» безо всяких попыток сопротивления. В 1226 г. королевич Андрей «прийде ко Перемышьлю. Юрьеви тогда тысящюу держащю, переда Пере-мышль и бежа самъ ко Мьстиславоу», врагу Андрея. С чисто военной точки зрения их поведение труднообъяснимо. Перемышльская земля самой природой была хорошо приспособлена для обороны. В данном случае вряд ли следует го ли ворить о личной трусости обоих тысяцких, как это делает А.В. Майоров .
Сходство и различие внешнеполитических программ князя и воев и взаимоотношения последних в ходе военных действий
Очевидно, нечто подобное произошло с ростовцами и в 1214 г., во время очередного витка ожесточенных войн в этом регионе Руси. Тогда Юрий Владимирский «поиде къ Москве на Володимира, испросивъ помочь» не только у своего верного союзника, переяславского князя Ярослава Всеволодича, но и «оу Костянтина», с которым братья перед тем «оумиришася». Участие в осаде Москвы со стороны ростовской общины и ее князя, явно было вынужденной мерой, ибо Владимира Всеволодовича здесь посадил сам Константин. «Воло-димиръ от брата от Костянтина йде на Волокъ и оттоле посла и Костянтинъ на Москву, он же пришед, затворися в ней», - читаем мы под 1212 г. в Московском летописном своде XV в. (МЛС). Аналогичное свидетельство имеется и в Никоновской летописи. Однако, общий баланс сил до 1216 г. был не в пользу Ростова, и его ополчениям пришлось, как и почти четыре десятилетия назад, помо ос гать в расправе над своим союзником .
Насильно собранные вой обычно были очень ненадежны и спешили разбежаться или перейти на сторону врага при первом же удобном случае. Проиллюстрируем данный тезис следующим примером. В 1161 г. Изяслав Давыдович «съ Всеволодовичема и съ Олегомъ и с Половци» пошел на Ростислава Мсти-славича к Киеву. «И бысть брань крепка велми от обоихъ, - читаем мы далее в Ипатьевской летописи, - и тако страшно бо зрети, яко второму пришествию бы-ти, и нача одалати Изяславъ...» Никоновская летопись особо подчеркивает верность Ростиславу киевских воев: «Князь же Ростиславъ Мьстиславичь виде многое множество воинства ихъ, устрашися и вострепета зело, не имяше бо помощи ниоткуду же, разве точию со княземъ Андреемъ и съ Кианы...» Однако, силы были слишком неравные. Ростислав бежал в Белгород, где и был осажден Изяславом «съ Кианы, и съ Половци, и з Берендеи». Но принудительно, как видно, собранные киевские ополчения, мало помогли Давидовичу: когда к Белгороду подошли подкрепления, он бежал от города и, в конечном итоге, был убит .
Князьям постоянно следовало следить за тем, чтобы подобных воев у них было не очень много, иначе преданные им ополчения переставали быть сколько-нибудь действенным «рычагом власти». В противном случае военный разгром был, по сути дела, обеспечен. Так случилось, к примеру, с воинством Андрея Боголюбского во время его войны с Ростиславичами в 1174 г. Тогда, по свидетельству летописца, он «собравъ вое свое - Ростовце, Сужьдалци, Воло-димерци, Переяславци, Белозерце, Муромце, и Новогородце, и Рязаньце, и со-чтавъ е, и обрете в нихъ 50 тысячь». Подобному войску на Руси в то время не мог противостоять, видимо, никто. Опираясь на него, владимирский князь провел крупномасштабную насильственную мобилизацию воев в нескольких общинах. Андрей «казалъ бо бяшеть Романови пустити сынъ свои, Смолняны на братью, хотя ся обьявити, бяше бо тогда в рукахъ его, и Полотьскымь княземь пойти повеле всимь, и Туровьскымь, и Пиньскимъ, и Городеньскымь. И при-шедшимъ имъ ко Ольговичемь, и совокупившимся имъ обоимъ. Ту же придоша к нимь... и Переяславьци вси». Чуть позже Боголюбский «и Кыяны совоку-пивше... и Поросье, и вьсю Рускую землю...» Под контролем сыновей Ростислава Мстиславича остались только ополчения Вышгорода и Белгорода, где «затворились» Мстислав Храбрый и Рюрик . Казалось, остановить огромное войско владимирского правителя не мог никто. Однако, его поход окончился полным разгромом. В чем же причина данного события? При ближайшем рассмотрении оказывается, что подобный итог был вполне закономерен. Дело в том, что из всего своего огромного воинства Андрей Юрьевич реально мог положиться лишь на воев Северо-Восточной Руси. О верности же муромцев и ря-занцев можно было говорить только в случае победного исхода войны. Что же касается остальных, то перед нами - яркий пример насильно мобилизованных ополчений. По меньшей мере часть из них люто ненавидела Боголюбского. Помимо смолян, которых заставили воевать с собственными князьями, мы имеем в виду также киян и новгородцев. О киянах особо говорить не приходится. Их город войска владимирского князя взяли в 1169 г. штурмом. Что же касается новгородцев, то последние, хотя и сумели разгромить в 1170 г. коалицию, собранную Андреем, но в том же году под угрозой голода были вынуждены принять его ставленника. «Бысть дорогъвь Новегороде: и куп ляху кадь ръжи по 4 гривне, а хлебъ по 2 ногате, а медъ по 10 кунъ пудъ, - повествует об этом НПЛ. - И съдумавъше новъгородьци, показаша путь князю Роману, а сами послаша къ Ондрееви по миръ...»
Открытого выступления принудительно собранных на войну земских ратей против Боголюбского в 1174 г. не произошло, но при первой же опасности огромное воинство князя разбежалось. Произошло это, видимо, потому, что во-ев, мобилизованных насильно, в нем оказалось слишком много, по-видимому, больше, чем тех, на кого можно было положиться. Обратимся к источнику. На помощь к войску Андрея пришел Ярослав Луцкий «со всею Велыньскою землею», но он поссорился из-за Киева с Ольговичами и предпочел договориться с сыновьями Ростислава Мстиславича, которые уступили ему этот город. Очевидно, луцкий князь понимал, что делал, когда перешел на сторону врага, хотя в его руках были неизмеримо меньшие силы, чем у Боголюбского, - ополчения лишь одной земли. Правда, в войске Андрея Юрьевича говорили и о возможном подходе к Ярославу Изяславичу галицких воев, но, вполне возможно, это были только слухи. Однако, даже если они были верны, ясно, что даже ополчения всей Юго-Западной Руси не могли быть серьезным препятствием на пути огромных ратей владимирского правителя. Но насильно собранные земские полки воевать не хотели. «И то видивше, - читаем в Ипатьевской летописи после сообщения об измене луцкого князя, - и оубояшася, рече: «Оуже ся имъ всяко совокупи на ны с Галичаны и с Черными Клобукы». И возмятошася пол-ци ихъ, и не дожьдавъше света, и вь смятеньи велици не могущю ся оудержати, побегоша чересъ Днепрь, и много от во ихъ потопе» .
