Содержание к диссертации
Введение
Глава 1 Источники и история изучения темы 16
1. Источники и их интерпретация 16
2. Научное состояние темы 49
Глава 2 Нормативное регулирование института губернаторства 73
1. Правовой статус губернатора 73
2. Кадровая политика 87
3. Коронная власть в пространстве губернского города 116
4. Материальное обеспечение. 138
Глава 3 Направления служебной деятельности губернаторов 173
1. Служебные приоритеты 173
2. Полицейские заботы 181
3. Городские хлопоты 198
4. Экономические функции 213
Глава 4. Механизмы и формы надзора за деятельностью губернаторов 243
1. Способы административного контроля 243
2. Сенатские проверки «злоупотреблений» властью 263
3. Опыт ревизий в жизни губернатора 291
Глава 5. Практика управления и взаимоотношения губернаторов с местным «обществом» 317
1. Групповые интересы в Казанской губернии . 317
2. Институонализация конфликта 361
3. Казусы властвования в донесениях жандармских офицеров 399
Заключение 441
Список использованных источников и литературы 447
Приложение 524
- Правовой статус губернатора
- Городские хлопоты
- Сенатские проверки «злоупотреблений» властью
- Групповые интересы в Казанской губернии
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Проблема построения вертикали власти в условиях дискретного культурного и политического пространства, организации эффективного управления отдаленными от центра регионами актуальна для России до сих пор. Она напрямую связана с вопросами оптимизации административного аппарата, рационализации его функций. В настоящее время в нашей стране действует губернаторская модель государственного управления. Легко было бы предположить, что реконструкция имперской практики связана со знанием и привлекательностью исторического опыта. Однако изучение исследовательской литературы и высказываний на эту тему современных политиков убеждает в том, что российское интеллектуальное сообщество слабо «владеет» данной темой. У нас до сих пор нет аналитического обобщения российского опыта губернского управления, и особенно явно ощущается дефицит знания о характере взаимодействия губернаторов как представителей центральной («коронной») власти с местными элитами.
Выбранный в данном диссертационном исследовании ракурс освещения темы фокусирует внимание на региональной специфике, практиках управления, на казуальных и системных сбоях в управлении Казанской губернией первой половины XIX века. Такой подход позволяет рассмотреть проблему взаимодействия центра и периферии через реалии жизни конкретной губернии, сквозь призму «человеческого фактора». Кроме того, наличие в Российской империи разных моделей управления территориально-административными единицами делает опыт каждой из них уникальным, необходимым для воссоздания имперской целостности.
В названии диссертации присутствуют два аналитических понятия: «губернаторство» и «антропология власти». Первое используется в отечественной исторической науке для обозначения комплекса проблем и явлений, связанных с региональным управлением. Второе понятие применяется сторонниками исторической антропологии для анализа политической и административной культуры. Мне они помогают передать специфику изучаемой темы, посвященной реконструкции административной и политической культуры казанских губернаторов, а также их окружения.
Объектом изучения в данном диссертационном исследовании служит феномен регионального управления в Российской империи первой половины XIX века. Предметом анализа являются практики властвования казанских губернаторов, созданные ими тексты и иные свидетельства их управленческой деятельности.
Хронологические рамки темы заданы логикой дореформенного развития страны (1801–1864). Нижняя времення граница охватывает процесс внедрения министерской системы управления, кардинально изменившей должностное положение губернатора. Верхняя граница связана с последствиями земских преобразований в череде реформ 1860–1870-х годов, повлекших за собой создание новых органов самоуправления, финансовых и судебных учреждений. Эти изменения существенно повлияли на объем и характер губернаторской власти. Качественными характеристиками системы управления этого периода являются: уплотнение административной сети, учет региональных различий в правовой практике, создание организованного государства посредством усиления централизации управления, профессионализации политики, усложнения бюрократической структуры.
Территориальные границы исследования заданы действием «Общего Учреждения Губернского», причислившего Казанскую губернию (в числе других 49) к губерниям «европейской России». В культурном отношении она находилась на пограничье христианского и мусульманского миров, в хозяйственном – была одним из характерных для Поволжья аграрных регионов с промышленно – развитым городским центром. Казанская губерния являла собой одну из «узловых» административных единиц в империи. Она отличалась поликонфессиональным и полиэтническим составом населения. Её столица в изучаемый период стала университетским центром самых больших в России светского и духовного учебных округов, столицей епархии. В делопроизводственных материалах она именовалась внутренней губернией. В современной исследовательской литературе ее определяют как «внутреннюю периферию.
Целью исследования является выявление специфики дореформенной административной культуры Российской империи на основе анализа комплекса делопроизводственных материалов, относящихся к казанскому губернаторству первой половины XIX века.
Ее достижение потребовало решения следующих задач:
собрать источники, позволяющие осветить тему в данном ракурсе;
восстановить историю бытования темы в исторической науке и смежных ей дисциплинах;
проанализировать нормотворчество верховной власти, регулирующее деятельность губернаторов, объем их власти и социальный статус в империи;
изучить механизм кадровых назначений и смещений губернаторов;
исследовать направления служебной деятельности начальника Казанской губернии и выделить в них несанкционированные инициативы;
раскрыть семантику губернаторских репрезентаций, их значение для расширения ресурсов власти;
оценить опыт административного надзора за действиями казанских губернаторов.
Методология исследования базируется на общенаучных принципах развития, взаимосвязи, историзма и системности. Из числа общеисторических методов в диссертационном исследовании нашли применение историко-генетический, историко-сравнительный, историко-типологический, а также весь арсенал собственно источниковедческих методов, используемых для проверки достоверности и репрезентативности источников.
Историко-генетический метод реализован путем выявления изменений в институте губернаторства за первую половину XIX века, в кадровом составе изучаемого региона, в направлениях практической деятельности конкретного лица, в содержании подаваемых проектов и должностных записок. Результаты его применения излагаются в описательной стилистике.
В данной диссертации широко применялся историко-сравнительный метод. Основные параметры функционирования казанской губернской администраций сопоставлялись, во-первых, с другими современными ей регионами, а во-вторых, с наблюдениями по более ранним и более поздним периодам. Это позволило обнаружить динамику и преемственность управленческой политики казанских начальников изучаемого периода, встроить ее в общероссийский контекст, выявить региональную специфику.
Историко-типологический метод использован для обнаружения подобия. В качестве интегральных показателей в данном исследовании фигурировали: законодательная база, материальная обеспеченность губернаторской должности, структура отчетной документации, надзорная деятельность госучреждений.
Поскольку предметное поле данного диссертационного исследования охватывает проблемы официального и неофициального властвования, диалога властей и населения, рутины повседневного управления, легализации властных претензий, межличностных отношений, то сугубо исторические подходы в изучении губернаторской проблематики дополнялись методическими разработками смежных гуманитарных дисциплин, которые позволяют антропологизировать историческое исследование. Подход к «человеческому измерению» власти, ранее свойственный лишь политической антропологии, является относительно новым для отечественной историографии и потому побуждает описать ключевые методы.
Для разработки заявленной темы эффективным оказался ресурсный подход, предложенный французским социологом П. Бурдье. Он предполагает учет и оценку различного рода ресурсов или символических капиталов, которыми обладают индивиды и которые они задействуют либо не задействуют в своих целях. На мой взгляд, значимость такого «капитала» для российского чиновника становилась решающей в момент их выбора, а в случае с губернатором – в момент его назначения, а также для интеграции в новой культурной среде. К накоплениям «социального капитала» можно отнести: полученное образование, родовые и семейные связи, столичные знакомства, движимое и недвижимое имущество, военный и управленческий опыт, награды и репутацию. В процессе исследования выявилось, что данные накопления верховная власть изучала и учитывала в ходе кадровых назначений.
Для интерпретации собранного источникового материала я использовала теорию социальных «полей», которая акцентирует внимание на поведенческих стратегиях индивида в культурной среде. Согласно Бурдье, «социальные поля» имеют свою динамическую структуру, в которой вновь прибывший в Казань и желающий быть интегрированным в местное общество губернатор должен был научиться ориентироваться и двигаться. А это предполагало выявление интересов и тактики действия местных элит, а также выработку индивидуальной стратегии, обеспечивающей успешность интервенции.
Для меня оказалась важной теория Мишеля де Серто, согласно которой «стратегия власти» по регулированию той или иной ситуации всегда наталкивается на тактики «сопротивления», идущие «снизу» и стремящиеся переиграть ситуацию в свою пользу. Нельзя сказать, что это полное откровение для историков, но Серто типологизировал подобные тактики, что позволило обнаружить их признаки в изучаемых мною источниках.
Концепция «дисциплинарной власти» Мишеля Фуко сфокусировала мое внимание на особенностях функционирования власти в эпоху Просвещения. Это специфический период, когда власть стала выражать себя через определенные «техники»: с помощью не закона, а норм, посредством контроля, а не наказания, выходя за пределы государственного аппарата управления. Эта концепция выводит понимание власти из юридической области, где она обычно присутствует в качестве упорядочивателя социальных отношений. Фуко анализировал тонкие властные отношения, которые пронизывают все сферы общества и порождают определенные типы деятельности и коммуникации. Такой подход позволил мне увидеть неравномерное распределение власти внутри политического дискурса, обратить внимание на интенсивность и значение письменных коммуникаций внутри него.
Источниковой и историографической основам диссертации посвящена специальная глава. Критерием отбора научных публикаций и архивных документов служило, с одной стороны, стремление максимально широко охватить изучением пространство государственной власти в Российской империи, а с другой – сосредоточиться на наименее исследованных аспектах темы. И поскольку призмой изучения в данной работе служил Человек власти, то я искала и собирала письменные и материальные свидетельства его мыслей, желаний, действий, страхов и повседневных забот, а также реакции на его решения современников.
Основные положения, выносимые на защиту
Губернатор и коронная власть
В начале XIX века правовой статус губернатора оставался нечетким, так как он создавался из политических решений, принятых в разных условиях и на широком временном протяжении (Наказы 1728 года, 1764 года и Учреждение о губерниях 1775 года). Кроме того, министерская реформа (1802 – 1811 гг.) превратила былого «хозяина губернии» в чиновника Министерства внутренних дел. Находясь официально в подчинении Сената и подвергаясь сенатским проверкам, губернаторы были поставлены под контроль сразу нескольких министерств. Таким образом, в период адаптации на русской почве заимствованного из западных реалий министерского управления институт губернаторства функционировал в условиях недооформленной исполнительной вертикали власти.
В начале XIX столетия письменные жалобы верховной власти от населения перестали быть простым уведомлением государственных органов. Они стали своеобразной формой участия обывателей в управлении империей. Данная практика общения власти с подданными стала результатом наделения Сената функциями административной юстиции. На жизни губерний это отразилось в реакции официального Петербурга на получаемые жалобы в виде сенаторских ревизий, которые надолго парализовывали деятельность губернского правления и довольно часто оканчивались увольнением главы губернии.
Материалы этих ревизий свидетельствуют о том, что политическое пространство империи было буквально пронизано диалогами властей разного уровня. Участие в разборе конфликтов губернаторов с местным дворянством довольного большого числа официальных лиц и ведомств должно было создавать у обывателей эффект всевидящей и карающей несправедливость власти. В реальности же такая управленческая практика привела к ослаблению представительства коронной власти в регионах.
Возникшее на этой почве двоевластие между губернаторами и предводителями дворянства поддерживало многолетние противоборства губернской администрации и представителей разных социальных групп, вовлеченных в борьбу за репутации и интересы. В Казани всё это привело к административному кризису, который сопровождался частой сменой гражданских губернаторов и падением престижа этой должности.
В этой связи попытки Александра I ввести во «внутренних губерниях» генерал-губернаторскую модель управления, а также учреждение института военных губернаторов при Николае I могут быть рассмотрены как компенсаторные усилия. Очевидные сбои в министерском механизме государственного управления подвигали верховную власть к ремиссии авторитарных форм местного управления, к замене публичных разбирательств практикой тайных жандармских наблюдений.
«Наказ гражданским губернаторам» от 3 июня 1837 года зафиксировал правовыми средствами сложившийся в административной практике порядок, сделав правителя губернии «главным блюстителем политических интересов государства и решителем самых мелких вопросов местного благоустройства». Однако провозглашенные в «Наказе» полномочия не были обеспечены реальными возможностями. Безмерная широта должностных обязанностей свидетельствует об институциональной аморфности системы губернского управления. Она возникла в условиях острого дефицита профессиональных управленцев и неразвитости гражданского самоуправления.
Судя по законодательным актам и распорядительным документам первой половины XIX века, объединенные усилия нескольких поколений российских губернаторов привели к существенному изменению имперской региональной политики. Верховная власть повернулась от стремления к унификации регионов, игнорирования их специфик (александровская эпоха) к признанию и изучению их особенностей (николаевское царствование). Во второй четверти XIX века император предпочитал видеть на губернаторском посту человека, знающего вверенный ему край и умеющего использовать это знание для управления им в интересах империи.
Губернатор и его губерния
Правители губернии, присланные в Казань из Петербурга, как правило, вызывали у местной дворянской верхушки реакцию отторжения. Автоматизм такого стойкого неприятия указывает на наличие в российской административной культуре первой четверти XIX века серьезного дефекта. И это было то, с чем верховная власть не могла справиться посредством законодательства и институциональных реформ. Разрешение конфликта между политическими и локальными элитами произошло в правление Николая I посредством признания правительством и учета норм обычного права. Идеология «особого пути» позволила верховной власти интегрировать в рационалистическую (западную) систему управления нормы традиционных отношений (в том числе местные клановые связи).
В идеале верховная власть желала, чтобы направленный в столицу губернии сановник не был подчинен местным элитам и зависел только от правительства. Однако выделенные на его содержание средства не обеспечивали такой независимости и статусного поведения. Зазор между декларацией и реальностью интерпретировался начальниками губерний как недостаточное внимание правительства к данному региону. В таких обстоятельствах отдельные кандидаты сразу отказывались от почетного, но весьма невыгодного назначения, а были и те, кто компенсировал правительственное невнимание местными выгодами.
В условиях весьма протяженного имперского пространства его государственное единство поддерживалось не только административной сетью, но и расставленными по нему символическими знаками. Выдержанная в едином архитектурном стиле символика присутственных мест создавала у современников ощущение общности имперской территории и эффект повсеместного присутствия верховной власти. В этой связи губернаторский дом относился не к частной сфере, а был знаком представительства его обитателей. Вплоть до 1830-х годов дома казанских гражданских губернаторов располагались хоть и в центральной части города, но среди прочих домов местного дворянства. В 1840-е же годы новый респектабельный губернаторский дворец был отстроен на территории Кремля.
В александровское правление административная инициатива считалась обязанностью главы губернии. Администраторы этого времени не боялись брать на себя ответственность и принимать нетривиальные решения. Казанские губернаторы той поры ощущали себя представителями просвещенной власти, покровителями учебных заведений и городских обывателей. Перед лицом верховной власти они выступали защитниками интересов губернии, а перед лицом влиятельных местных дворян – защитниками интересов монархии. Такой дуализм побуждал их регулярно сообщать в Петербург информацию о местных условиях жизни и делать предложения по ее улучшению.
В николаевское время губернатор обрел более стабильное положение, но стал ощущать себя профессиональным функционером. Унифицированная министерская вертикаль лишила его права на стратегическое видение. В этой ситуации основным каналом губернаторского влияния на государственную политику в регионе оставались ежегодные отчеты. В них начальники губернии вписывали не только ответы на интересующие МВД вопросы и заполняли статистические таблицы, но и давали обоснование местных нужд. Эти данные позволяли губернаторам обращаться в правительство с различного рода ходатайствами, ссылаясь на объективные потребности региона.
Анализ письменных стратегий управления позволяет заключить: в первой четверти XIX века эффективность службы губернатора определялась по количеству решенных его правлением «бумажных дел». С 1840-х годов она стала оцениваться по экономическим показателям развития губернии.
Содержание исходящих бумаг из казанской губернской канцелярии подводит к пониманию, что реальная власть губернатора сосредотачивалась в хозяйственно-полицейской сфере. Приоритетными направлениями его служебной деятельности являлись охранение спокойствия, пожарное и санитарное благоустройство губернской столицы и уездных городов.
Многолетний опыт российских губернаторов в лоббировании региональных интересов создали им представительскую репутацию. Этот политический потенциал был успешно использован правительством Александра II при подготовке и проведении отмены крепостного права. Тогда казанские губернаторы сыграли важную роль в налаживании позитивного диалога верховной власти и местного дворянства.
Новизна и научная значимость исследования определяются выбранным подходом к изучению власти губернаторов и сформированным в результате многолетнего архивного поиска комплексом источников. Полагая, что эффективность института региональной власти зависит не только от системообразующего, но и от личностного фактора, я шла в изучении губернаторства от его субъекта – то есть от личности и действий губернатора. Такой подход в современном социогуманитарном знании обозначается как антропологический. Он позволил мне предложить новое прочтение механизма включения института губернаторства XVIII века в министерскую модель управления XIX столетия. Следуя логике выбранного ракурса, в диссертации уделено особое внимание принципам губернаторских назначений, роли в них протекции, стратегиям укоренения в «окружающую» социальную среду приезжих чиновников, реконструкции межличностных отношений, анализу неформальных ресурсов власти у представителей присутственных мест.
Диссертация является первым комплексным исследованием, которое специально посвящено казанским губернаторам. В ней оценен формально-юридический и человеческий потенциал местного губернаторства, выявлено участие каждого конкретного администратора в развитии хозяйственно-экономической и культурной жизни данного региона империи. Кроме того, изучение ежегодных отчетов и прочих делопроизводственных текстов, направленных из Казани в Петербург, позволило выявить специфику Казанской губернии, вернее, видение этой специфики локальной и верховной властями.
Собранные воедино в данном исследовании, но в реальности, хранящиеся в разных архивохранилищах источники вскрыли картину постоянных конфликтов, интриг и взаимодействия казанских губернаторов с местным дворянством, чиновниками иных ведомств и купечеством. В этой связи интригующим является сюжет о легальных и нелегальных способах групповой борьбы, личных трагедиях вовлеченных в нее людей.
Впервые в научный оборот вводится значительный пласт документов ранее неизвестных, позволяющих по-новому увидеть жизнь людей власти в провинциях Российской империи.
Научно-практическая значимость исследования определяется возможностью использования его результатов для дальнейшей разработки комплексной проблемы развития местного управления дореформенной России. Обоснованное в диссертации понимание антропологии губернской власти может быть применимо к другим историческим периодам, регионам и уровням власти, а полученные результаты могут стать основой компаративных исследований. Теоретические положения диссертации и зафиксированный практический опыт управления казанских губернаторов может быть учтен в современном государственном строительстве.
Аналитическая часть и конкретно-исторический материал, содержащиеся в исследовании, предлагается использовать при написании обобщающих работ по политической истории Российской империи, по исторической антропологии, при подготовке лекционных курсов, спецкурсов по истории политической культуры Российской империи, а также в краеведческой работе. Собранный биографический материал будет полезен при подготовке различного рода справочных и энциклопедических изданий, музейных выставочных экспозиций.
Основные положения и выводы диссертационного исследования прошли апробацию на международных, всероссийских, региональных и иных научных мероприятиях, проходивших в 2002 – 2010 гг. в Москве, Санкт-Петербурге, Белгороде, Чернигове и Казани. Основное содержание диссертации нашло отражение в 33 научных публикациях, в том числе 2-х монографиях, в 10 журнальных статьях, входящих в перечень ведущих рецензируемых научных журналов и изданий, рекомендованных ВАК Минобрнауки России для публикации основных результатов докторских диссертаций по направлению «История». По итогам конкурса на лучшее печатное издание Казанского государственного университета 2009 года монография «Казанские губернаторы в диалогах властей» была удостоена первого места. Автором разработаны и читаются на историческом факультете Казанского (Приволжского) федерального университета специальные курсы лекций «Казанские губернаторы» и «Губернское административное управление в Российской империи». По тематике данного исследования осуществляется научное руководство курсовыми и дипломными работами студентов.
Структура диссертации состоит из введения, пяти глав, выводов, списка использованных источников и литературы, 5 приложений. Изложение ведется в проблемно-хронологическом ключе, что позволило проследить эволюцию губернаторского управления, сосредоточиться на отдельных практиках, выявить участие казанских губернаторов в социально-экономической и политической жизни губернии в исследуемый период.
Правовой статус губернатора
Официальный статус губернатора складывался из правовых актов, связей с официальным Петербургом, символики губернаторского дома в городском пространстве, а также выделенного материального обеспечения.
Для губернаторов первой половины XIX века основополагающими законодательными документами являлись: «Общее губернское учреждение» (1775 г.), «Манифест о создании министерств» (1802 г.), «Общий наказ гражданским губернаторам» (1837 г.), «Учреждение губернских правлений» (1845 г.). В «Уставе о службе гражданской» (1832 г.) содержались положения по обеспечению материального содержания российских губернаторов, условий их службы, карьерных возможностей. Раздел «О преступлениях чиновников по службе» 15 тома Свода законов (1832 г.), а также статьи «Уложения о наказаниях» (1845 г.) стали источником сведений о должностных преступлениях и порядке увольнения губернаторов.
До принятия «Наказа гражданским губернаторам» 1837 года правовое положение губернатора регулировалось «Наказом» 1728 года159, «Наставлением губернаторам» 1764 года 60 и «Учреждением для управления губерниями Всероссийской империи» 1775 года161. Поскольку перечисленные регламенты не были согласованы между собой и подчас противоречили друг другу, пространство полномочий начальника губернии оказалось размытым и открытым для интерпретаций. Практическое применение этих и прочих законов в империи было затруднено из-за отсутствия до 1832 года кодифицированного законодательства. К тому же, в этот период в российскую административную систему стала вживляться министерская реформа 1802-1811 годов, кардинально изменившая статус начальника губернии.
Анализ выявленных правовых текстов за XVIII и первую половину XIX века позволил мне сделать следующие наблюдения. Судя по всему, огромная территория страны, удаленность центра от окраин вынуждала самодержцев делегировать губернаторам часть своих полномочий. Географический фактор Российский империи обусловил зависимость центральной власти от эффективности местного управления. В силу неразвитости механизмов рекрутирования населения во властные структуры эта зависимость, в свою очередь, приводила к жесткому контролю и лимитированию самостоятельности губернаторов. Поэтому, начиная с преобразований Петра I, стали апробироваться различные формы взаимоотношений центра и регионов, осуществлялись попытки соотношения централизации с тенденциями децентрализации, единоначалия и коллегиальности, сочетания территориального и отраслевого подходов .
Новый этап реформирования системы местного управления наступил с приходом к власти Екатерины П. В «Наставлениях губернаторам» 1764 года уточнены и законодательно закреплены статус, функции и обязанности губернатора в качестве «хозяина губернии». Согласно логике губернской реформы 1775 года, центр тяжести управления сместился из Петербурга в губернии. Относительно вопроса - взаимоотношений между центром и регио-ном - среди исслндователей нет единства мнений .
Осуществляя административную реформу, Екатерина II ввела отраслевое строение местных властей, создала разветвленную сеть административно-полицейских, судебных и финансово-хозяйственных учреждений. Это осуществлялось посредством исполнения «Учреждения для управления губерниями». Согласно этому тексту, центральными фигурами губернского правления должны были стать генерал-губернатор («государев наместник») и губернатор («правитель губернии»). Появление института наместничества придало военно-финансовый характер губернаторской власти. Отныне губернаторы должны были осуществлять гражданское правление, их объем полномочий наполнился реальным содержанием. Изучение процесса внедрения законодательных актов в политическую практику империи позволило утвердиться мнению, что в итоге екатерининских преобразований произошла унификация всей системы управления и установлен баланс местных властеи .
Акты 1775 года возложили управление губернией не только на правительственные (коронные) учреждения, но и на сословные представительства. Законодатели придавали решающее значение в местном самоуправлении дворянству, получившему не только право избирать уездных исправников и уездных судей, заседателей от дворян в различные полицейские и судебные учреждения, но и контролировать работу низшего звена местного управления. Предводитель дворянства назначался членом всех губернских комитетов, комиссий и присутствий. По мнению А. Б. Каменского, подобная интеграция во властные структуры давала возможность сословного участия в процессе управления, «усиления самостоятельности регионов и создания условий для формирования гражданского общества»165 В связи с этим гипотеза, высказанная американским историком Д. ЛеДонном , относительно того, что екатерининская реформа управления имела антибюрократический характер, преобрела новое звучание. Мне предстоит подтвердить или опровергнуть эти выводы на материалах Казанской губернии применительно к более поздней перспективе, то есть показать отдаленные последствия екатерининских реформ.
Судя по выявленным законодательным актам, достигнутый баланс местного и центрального управления был нарушен преобразованиями Павла I. Его указами был ликвидирован институт наместничества во внут-ренних губерниях , восстановлены коллегии, было ограничено сословное управление. В нормативных актах его времени стала присутствовать милита-ристкая терминология. Так, в отношении губернатора использовалось понятие «начальник губернии» В обеих столицах появились должности военных губернаторов169, которым подчинялись войсковые части и столичная полиция. Вскоре военные губернаторы стали назначаться в те губернии, где обстановка казалась нестабильной, где продолжались военные действия или происходила инкорпорация окраин в состав империи.
В «великорусских» центральных губерниях было введено гражданское управление, правителей губернии стали именовать гражданскими губернаторами. При этом ликвидация института наместничества сделала губернскую администрацию менее контролируемой, а взаимодействие ее с восстановленными коллегиями малоэффективным. Это обстоятельство подтолкнуло Павла I прибегнуть к тотальным сенаторским ревизиям170. Отчеты ревизоров за
С «наследством» этих ревизий и столкнулся Александр І в начале своего правления. Процесс интеграции института губернатора в реформированную систему государственного управления можно реконструировать на основе анализа жизнеспособности предшествующих законодательных актов и появления текстов, ограничивающих или изменяющих их действие. История бытования данных источников в политической культуре Российской империи есть история политических намерений и утопий.
Александр I возобновил действие «Учреждения о губерниях», «Устава о благочиния», «Жалованных грамот» дворянству и городам. Был восстановлен порядок дворянских выборов, почти все учреждения местного управления, военным губернаторам поручалось управление пограничными губерниями . К числу первых административных мероприятий следует отнести указ Сенату от 16 августа 1802 года «О непреступлении губернаторам пределов власти, назначенных им законами»173.
Официальным поводом к созданию правовых «ограничений власти губернатора» дали материалы сенаторской ревизии Калужской губернии174. Указ состоял из 17 пунктов, направленных на пересмотр и ограничение губернаторских полномочий. Оно достигалось через требование коллегиальности, согласно которой «начальствующие в Губерниях управляли бы именем Императорского Величества посредством губернских правлений, а не своим лицом». Вводились ограничения на вмешательство губернатора в судебный следственный процесс. Губернатор не должен был производить «личных» или «по своему усмотрению» расправ, только через присутственные места.
Для проводимого исследования особый интерес представляет правительственное требование соблюдения сословных прав. В пункте пятом данного текста провозглашается, что губернаторы не должны вмешиваться «в дворянские и гражданские выборы» и «не домогались бы по желанию своему одних избрания, а других удаления от должностей». Им рекомендовалось воздерживаться от «пристрастных представлений к определению на места». Им вменялось в обязанность заботиться об «устроении городов по конфирмованным планам», о градской и сельской полициях, «всемерно старались бы о пресечении гнусного лихоимства». В завершении император призывал своих губернаторов «следовать точной силе законов», не реагируя на «партикулярные письма первейших людей в государстве». Такое воззвание - явная дань политическому утопизму александровской эпохи.
Городские хлопоты
«Общественное благоустройство и благочиние» занимало в кругу обязанностей губернского правления одно из первых мест. Его обеспечение сулило губернатору немалые выгоды. Внешний вид уездных городов и провинциальной столицы, состояние дорог и построек, освещенность улиц наглядно свидетельствовали об административных способностях и служебном радении начальника губернии. Это первое, что отмечали в своих записках и официальных сообщениях в Петербург и частные путешественники, и уполномоченные «визитаторы». К тому же, поскольку в исследуемый период Казань входила в маршрут царских путешествий, эта сторона деятельности губернатора была видна и монаршему глазу.
Природный ландшафт города придавал ему не только причудливое своеобразие, но и был причиной стихийных бедствий5 3. Градообразующие холмы с одной стороны огибала петляющая илистая Казанка, а с другой -полноводная Волга. Кроме рек, внутреннее пространство города прорезали многочисленные озера: три Кабана, а также более мелкие Черное, Банное и Поганое. Судя по названиям, вода в них была стоячая, заболоченная и не пригодная для использования. Сезонные угрозы для горожан нижней части города создавали весенние разливы, когда Казанка, соединяясь с озерной протокой (нынешний Булак) и озером Нижний Кабан, образовывали сплошное водное пространство. В это время Казань преображалась, окутываясь туманными испарениями. Улицы заливались жидкой грязью, а воздух наполнялся мошками. Этот сезон был самым опасным для здоровья. В Казани свирепствовали эпидемии и возрастала смертность. С точки зрения коммуникаций город был отрезан от столичных городов империи Волгой. Поэтому самым активным временем для сообщений была зима, сковывающая реку льдом. Таковы были проблемы губернской столицы, и заниматься ими должен был каждый прибывающий в Казань губернатор.
Осознание необходимости благоустройства Казани зафиксировалось в уже упомянутом рапорте П. П. Пущина 1800 года в части под заглавием «мнение военного губернатора о средствах к осушению Казани со сметою». В ней начальник губернии убеждал столичные власти в необходимости строительства каменных мостовых, поскольку «на улицах казанских вообще большая грязь, а на некоторых, как то особливо на Проломной, чрезвычайная». Далее он настаивал на непригодности речной и озерной воды в Казани для потребления в пищу. Он уверял правительство, что забота о здоровье населения есть государственная задача. В связи с этим казанский военный губернатор настаивал на очистке города и осушении болот.
Сочтя эти доводы П. П. Пущина убедительными, сенаторы заключили, что для города Казани необходимо: 1) строительство каменных мостовых и по возможности вообще осушить здешний город; 2) доставлять в него питьевую воду из пригородных родников; 3) переселить жителей с затопляемых улиц в более высокие части города Но в реальности ничего из перечисленного не было сделано. Во всяком случае, спустя пять лет о тех же проблемах писал Б. А. Мансуров в одном из разделов своего отчета: «Город Казань, как по положению своему расположен частично на местах затопляемых весенними разливами воды, так и по грунту земли... подлежен грязи во время дождей, особенно весной и осенью. Сия грязь бывает чрезвычайно топкая и глубокая. Проезд для обыкновенных легких и подорожных повозок в весеннее время года по большей части затруднителен, а для больших и нагруженных совершенно неудобен... А в случае пожаров невозможно в некоторых кварталах подать помощи». Далее в отчете сообщалось, что еще в прошлом 1804 году губернатор «просил об исходатайствовании высочайшего позволения о постройке в Казани деревянных мостовых, по крайней мере, в самых грязных улицах и площадях» .
Состояние дорог для торговой Казани было особой болью. И если гордостью пермского губернатора К. Ф. Модераха было имеющееся шоссе, то казанские правители мечтали хотя бы о деревянных настилах вдоль улиц. Мансуров неоднократно уверял министра в необходимости «вымощения» улиц булыжником, «дабы отвратить скопление грязи, которая во время дождей наполняет все места в городе и особенно низкие. И не только не оставляет прохода для пешеходов, но сгущает и удерживает даже легкие экипажи». Такое положение с проезжими дорогами затрудняло городскую торговлю, а также препятствовало спасению «жителей во время пожаров. Понимая, что это весьма дорогостоящая затея, губернатор просил выдать ему лес «из казенных дач» в Царевококшайском уезде для сооружения деревянных мостовых546.
Из официального делопроизводства явствует, что кроме забот по благоустройству губернской столицы, Мансурова заботило и состояние уездных городов. По его инициативе в них были сооружены тюремные «замки» и началось строительство новых присутственных мест547.
Отечественная война 1812 года и невероятный по своим масштабам пожар в Казани 1815 года сделали проблему мощения улиц третьестепенной. В апреле 1817 года в отношении к министру полиции С. К. Вязьмитинову губернатор Толстой сообщал, что в Казани камнем вымощена только территория крепости и что «в осеннее время, в ненастную погоду и при таянии снега грязь бывает такая, что доставлять воду жителям из озера Кабана делается затруднительным...» О выделении средств на обустройство мостовых губернатор и не помышлял. Он предложил поддержать инициативу отдельных зажиточных горожан «на вымощение камнем улиц каждым противу своего дома» по примеру купца Савинова. Более того, тот же купец вызвался за материал и работу взять за «каждый квадратный сажень по семь с половиной рубля напротив 10 рублей существующей цены на привозимый камень», если ему поручат вымостить улицы Казани. Столичные чиновники одобрили местную инициативу и рекомендовали представить ее на рассмотрение градской думы. Она, в свою очередь, утвердила предложение губернатора о добровольном покрытии камнем улиц центральной части города силами жителей. Что же касается публичных мест, то «предложение о вынужденном сборе с пристающих судов к Казани» и торгующих на площадях оставалось в силе .
Многочисленные источники свидетельствуют об остроте проблемы питьевой воды550. Для основной массы казанцев единственным источником утоления жажды было озеро Кабан. Но кроме этого в нем купались, стирали белье, мыли домашних животных, в него же свозили городские нечистоты, вследствие чего питающие озеро ключи засорились илом.
Среди первых проектов водоснабжения Казани можно назвать «предложения» сенатора В. Ю. Соймонова от 18 сентября 1823 года551. Свое инициативное обращение он начинал с описания состояния городского водоснабжения: воды Казанки «по весьма известковому свойству не способны к употреблению», а Волга от города в семи верстах. Только немногие обладатели колодцев могли позволить себе чистую воду. Озеро Кабан превратилось в источник лихорадки, золотух и других болезней. Примечательно, что благодаря открытию университета, губернатор смог использовать медицинскую аргументацию. Ссылаясь на статистику инспектора врачебной управы Ланге-ля, Соймонов указывал, что за 10 лет в Казани родились 13 674 человека, а умерли 18 364 души. Между тем число родившихся в уездах составило 256 095 человек, а число умерших 158 984. Столь большая городская смертность объяснялась «недостатком здоровой воды». Выход из создавшейся ситуации виделся в соединении озера Кабан с другим Верхним Кабаном и создании свободного течения по протоке Булак в реку Казанку. Предлагалось также благоустроить и Черное озеро. По мнению сенатора, проект можно было бы профинансировать налогом «с привозимых и отвозимых» на пристани Казани товаром, предложив брать с каждого товара до 0,5 % с каждого рубля цены груза. Впрочем, медицинская статистика оказалась не убедительной перед лицом другого аргумента — отсутствием финансовых средств. Департамент полиции исполнительной ответил сенатору, что казначейство не в состоянии выделить Казани необходимые суммы.
Прошло еще несколько лет. И вновь (сентябрь 1832) казанский губернатор (теперь уже С. С. Стрекалов) писал в Петербург о бедственном состоянии жителей Казани. При этом он ссылался на опыт своих предшественников, цитировал их аргументы и упрекал за многолетнее («предложения оставались без всяких последствий примерно 7 лет») игнорирование ситуации с питьевой водой в Казани552. Говорилось, что при участии предыдущего губернатор И. Г. Жеванова в 1829-1830 гг. были вымощены за счет городских доходов две площади: булыжным камнем 1 м мостовой обошелся в 8 р. 75 коп.; «плитным» - 5 рублей. Затем последовали очередные губернаторские предложения: 1) производство дорог отдать на подряд по усмотрению Градской думы; 2) булыжный камень через подрядчика приобретать также через городское начальство; 3) плитный камень производить в зимнее время казенными крестьянами казанского уезда, из числа тех, которые по бедности не имеют возможности заплатить недоимки; 4) плату сим вносить в счет погашения долга. Было подсчитано, что на мостовые в Казани необходимо потратить 500 тыс. рублей, но городские доходы не имеют подобных средств, поэтому губернатор просил выдать 100 тыс. рублей ссуды на 10 лет без процентов. В ссуде не отказали, но выдали под проценты.
Сенатские проверки «злоупотреблений» властью
Начало XIX века ознаменовалось для Казани громким событием, в результате которого военный губернатор Павел Петрович Пущин и гражданский губернатор Александр Ильич Муханов были отрешены от должности и отданы под суд. Инцидент казанской губернской администрации стал причиной издания Александром I указа от 27 сентября 1801 года, запрещавшего употребление полицией при дознании и следствий каких бы то ни было истязаний, «допросов с пристрастием» под страхом кары. В нем говорилось: «...чтоб, наконец, самое название пытки, стыд и укоризну человечеству наносящее, изглажено было навсегда из памяти народной» Далее предписывалось всем гражданским губернаторам, губернским правлениям, палатам уголовного суда и всем присутственным местам, «...чтоб не ослабляя силы закона, во всяком случае основывали они производство дел на точном изыекании истины, не лишая невинность всех удобовозможных к оправданию ее способов, и тем достигали той человеколюбивой цели, каковая в Высочайшем Указе об изглажении из народной памяти пыток предначертана».
В западных государствах под влиянием идей Просвещения уже с середины XVIII века стало заметным стремление пересмотреть отношение к пыткам. В тех странах, где действовал институт присяжных, сложились традиции публичного суда, существовала адвокатура, пытки исчезли рано. По этому пути двигалась вся Европа. В Англии и Швеции пыток не было уже в XVI веке, пытку в Пруссии отменили в 1754 году, в Австрии - в 1787, во Франции - в 1789 году. Пытка в России дожила до реформ Александра II, хотя формально, благодаря «казанскому инциденту», и была отменена указом 1801 года.
Это событие не осталось без внимания С. М. Шпилевского686, Н. П. Загоскина , Н. Ф. Дубровина Оно получило отражение на страницах многотомного юбилейного издания по истории Министерства военных дел , но в ракурсе должностных наказании эта история не анализировалась. Название сенатского дела - «О суждении бывших в Казани губернаторов: военного - Пущина и гражданского - Муханова, губернского прокурора Кня-жевича и присутственных тамошней Уголовной Палаты, Городского Магистрата и Полиции за бесчеловечные подсудимым пытки» - уже настраивает на его исход. Это дело представляет собой фолиант объемом в 584 листа, частично поврежденный. Отложившиеся в нем документальные сведения способствуют уяснению механизма взаимодействия монарха, Сената и губернской администрации, конкретизируют процедуру отрешения губернатора за превышение своих полномочий.
Обратимся к законодательной предыстории. 8 ноября 1774 года губернские учреждения получили секретный указ Екатерины II о неприменении пыток в виде телесных истязаний. Формально пытка оставалась в арсенале следователя, как и в законодательстве, но в действительности была запрещена этим секретным указом. К подследственным применяли угрозу пытки на словах. Приготовленный к пытке человек не знал, что эта мера запрещена, думал, что угроза пытки осуществится, поэтому мог признаться в преступлении. Пытка при Екатерине II не была отменена официально, завершением следственного процесса считалось личное признание подследственного в совершении преступления, и поэтому пытка, как лучшее средство достижения такого признания, оставалась в арсенале следствия. Подследственных по-прежнему пытали, особенно в провинции.
Летом 1801 года Александру I доложили, что казанская полиция, находившаяся в ведении военного губернатора Пущина, прибегает к истязаниям и жестоким пыткам в ходе следствия с целью, получения признаний вины от подозреваемых в преступлениях. Сведения эти содержались в доносе на имя царя за подписью подпоручика Антона Унгебаура, проездом оказавшегося в Казани. Сведения от лица незаинтересованного, случайного и к тому же военного, привлекли внимание молодого императора. Для расследования обстоятельств дела в Казань был отправлен флигель-адъютант царя, подполковник барон Петр Романович Альбедиль. Он прибыл в город 31 августа инкогнито и удостоверился в справедливости сообщения. Дело в том, что Казань неоднократно страдала от крупных пожаров, причиной которых считались поджоги. В конце июня 1801 года в доме казанского мещанина Оло-вяшникова произошел пожар, в поджоге обвинялся казанский мещанин Яковлев. Последний был взят под стражу и отведен в 1-ю полицейскую часть, где на допросе в поджоге не сознался, затем его жестоко пытали и подвергли публичной казни. «В середине казни и даже по совершении оной тогда, как не имел он уже причин искать во лжи спасения, он призывал всенародно Бога в свидетели своей невинности и в сем призывании умер» Ропот собравшейся толпы вызвал у присутствовавшего при расправе Унгебаура первые сомнения в законности происходящего и подтолкнул к написанию доноса императору.
По результатам расследования царского порученца 27 сентября издается именной указ Сенату, по которому и началось судебное разбирательство «казанского случая». 16 октября оба губернатора по распоряжению Александра I были отрешены от власти. По мнению Сената, вина генерал-лейтенанта Пущина состояла в том, «что когда мещанин Яковлев по мнимому подозрению был взят в первую часть города под стражу и в допросе в зажигательстве дома мещанина Оловяшникова не признался, то он губернатор сам приказал о вторичном допросе перевести его в третью часть, ведомую частным приставом Столбовским, сем образом и допустил и попустил он, военный губернатор, возникнуть первому началу законопротивной жестокости в пристраст-ных расспросах пытками...» Вместо того, чтобы «быть заступником утесненных и оказывать доброхотство, любовь и соболезнование к народу», он подал приставу Столбовскому повод пытками «исторгать из невинных подсудимых признание». Затем, уже по приказанию Столбовского, «переодетые люди, в неосвещенном месте, стянули Яковлеву руки на спину, крепко связали ноги, трясли, давили его для умножения боли и таким терзанием вынудили признание» Очевидно, что истязатели, скрывая личности, хорошо понимали противоправность своих действий. Квартальный офицер 3-й части Чеботарев дал свидетельство, что Яковлев подвергался пыткам, так как у него были сломаны руки. Кроме того, в беседе с подпоручиком Унгебауром пристав признался, что во время пожара в пределах 1-й полицейской части, на Проломной улице, был взят еще один подозреваемый, пьяный ремесленник Мухин, которого тоже по приказанию военного губернатора привезли в ту же 3-ю часть, где жестоко пытали. Однако он под пытками не признался и был отправлен домой.
Для понимания обстоятельств дела следует сказать, что пытка как универсальный элемент сыскного процесса, была чрезвычайно распространена в России. «Заплечные мастера», орудия пытки, застенки и колодничьи палаты были во всех центральных и местных учреждениях. Пытка разрешалась гражданским процессуальным правом,-как в XVII, так и в XVIII веке. Правовые основы пытки как средства физического истязания для получения показаний, прежде всего, признаний, вошли в нормы Уставной книги Разбойного приказа, были одобрены Соборным уложением 1649 года. В «Кратком изображении процессов» 1715 года пытке посвящена целая глава (6-я - «О роспросе с пристрастием и пытке»). Решение о применении пытки выносил сам судья, исходя из обстоятельств дела. В России, в отличие от многих европейских стран, не было «степеней» пыток, все более и более ужесточавших муки. По закону от пытки в суде в уголовных процессах освобождались дворяне, «служители высоких рангов», люди старше семидесяти лет, недоросли и беременные женщины694. Однако с 1774 года начал действовать указ Екатерины II о неприменении пыток в виде телесных истязаний. Таким образом, к началу XIX века сохранилось двойственное отношение к этой суровой мере наказания. Разрешению этой ситуации, во всяком случае, ее формальной стороны, «способствовало» излишнее усердие казанского военного губернатора.
Павел Петрович Пущин695 относился к числу исполнительных губернаторов павловской поры. Происходил он из дворян Осташковского уезда Тверской губернии, был сыном известного со времен Екатерины Великой сенатора Петра Ивановича Пущина. Военная карьера его развивалась стремительно во многом благодаря известности отца. В марте 1798 года в возрасте двадцати девяти лет Пущин-младший был произведен в генерал-майоры с назначением в коменданты казанского гарнизона.
Групповые интересы в Казанской губернии
«Дворянство здесь не многочисленно и весьма богатых помещиков в губернии не имеется. Оно отчасти занимается покупкою у казенных поселян и продажею потом в казну, или купечеству хлеба. Сиа прибыльная промышленность доставляет дворянству способ безбедного содержания и средство воспитывать детей приличным образом», - так характеризовалось казанское благородное сословие в одном из губернаторских отчетов начала 1830-х годов809. Дворянству здесь принадлежало 17% земли. В Казанской губернии преобладали средне- и мелкопоместные землевладельцы, основной хозяйственный уклад которых составляла продажа и перепродажа зерновых культур. Общественная жизнь «наипервейшего сословия» сосредотачивалась вокруг дворянских депутатских выборов.
В начале своего царствования Александр I восстановил порядок дворянских выборов, прерванный его отцом Павлом I810. Отныне должностной статус губернского предводителя дворянства приравнивался к губернаторскому, поскольку при назначении ему присваивался IV класс по Табели о рангах. Губернский предводитель возглавлял дворянское общество, председательствовал в депутатских собраниях, был членом всех губернских комитетов, комиссий и присутствий. Имел право обращаться в центральные органы и непосредственно к императору. Все это придавало ему реальный вес и предоставляло равные возможности наряду с губернаторами. Укрепляя позиции предводителей дворянства, верховная власть желала видеть в них сторонников общественных инициатив в предстоящих широкомасштабных реформах. Следующим шагом в этом направлении стало издание 16 августа 1802 года указа «о непреступлении губернаторам пределов власти, назначенных им законами», ограничивающего власть губернатора Пятый пункт этого документа запрещал губернаторам вмешиваться в дворянские и гражданские выборы и «домогаться» продвижения своих кандидатов. В этом тексте впервые оговаривалась относительная правовая независимость предводителя дворянства. Полагаю, этими мерами Александр I стремился восстановить утраченный баланс правительственных и сословных учреждений, активизировать участие дворян в управлении страной, и тем самым ограничить существующее бюрократическое «всевластие». Теперь в помещичьих губерниях наряду с представителями «короны» носителями власти стали выборные представители местного дворянства. Локальный управленческий опыт Казанской губернии позволит нам изучить специфику сплетений этих ветвей власти.
Как известно, толчком «пробуждения» общественной и национальной активности в провинциях Российской империи всегда служили войны Начало девятнадцатого века ознаменовалось эпохой наполеоновских завоеваний, что невольно способствовало сплочению российского дворянства перед надвигающейся опасностью внешнего завоевания. Единение общественных сил влекло и создание милиции в 1806-1807 годах, а затем и ополчения. К примеру, дворянство Казанской губернии выставило в ополчение в обязательном порядке 3 280 ратников и пожертвовало 58 000 рублей серебром. Сверх положенного расклада было добавлено еще 7 250 рублей813. На военных театрах Отечественной войны и в зарубежных походах прославил себя пеший полк и батальон конных казаков казанского ополчения. Небывалый патриотический подъем испытала вся Россия. Для провинциального дворянства это не прошло бесследно. Дух единения военного времени в мирный период проявился в консолидации корпоративных интересов. После окончания
Отечественной войны 1812 года повсеместно наблюдалась активизация депутатских выборных компаний в местные представительные органы власти. В Казанской губернии это проявилось в оппозиционных настроениях «дворянской партии» в отношении губернских властей, в открытых конфликтах предводителя дворянства с гражданскими губернаторами.
Началось это противоборство в 1814 году после смерти губернатора Б. А. Мансурова, и только в 30-е годы усилиями военного губернатора С. С. Стрекалова раскол местного общества постепенно был преодолен. За этот период сменились шесть казанских губернаторов, трое из которых были уволены с отдачей под суд. У каждого из них была своя официальная формулировка увольнения: у П. Ф. Гурьева - «по подозрению во взятке», у И. А. Толстого - «за злоупотребления властью», у П. А. Нилова - «за превышение власти». В реальности причина оказалась для всех общей — это «личные неудовольствия не только между частными лицами, но и между облеченными званием службы, чему служат доказательством прения по выборам дворянским» Впервые об этом устойчивом общественном проявлении отношений между казанскими губернаторами и предводителем дворянства было заявлено по прошествии полутора десятка лет в служебном рапорте губернского прокурора Гавриила Ильича Солнцева (ранее занимавшего пост ректора Императорского Казанского университета). Рапорт этот был написан в 1830 году по настоянию Николая I. Прокурор пояснял, что на период правления каждого осужденного губернатора приходились очередные дворянские выборы, «по коим некоторые дворяне, на службу избираемые начальниками губернии по разным случаям не были утверждаемы, а вместо оных определяемы губернским правлением коронные чиновники» По мнению губернского прокурора, в этом заключалась формальная причина обстоятельств паралича власти в Казанской губернии.
Первый конфликт произошел между губернским предводителем дворянства надворным советником Григорием Никифоровичем Киселевым и вице-губернатором Федором Петровичем Гурьевым, исполнявшим обязанности гражданского губернатора. Гурьев имел все основания для получения должности казанского губернатора. Он был молод, энергичен, состоятелен, мог претендовать на поддержку высокопоставленных и влиятельных родственников в столице. Вероятнее всего, среди местного дворянства появились свои выдвиженцы на этот пост. Во всяком случае, логика последующих событий убеждает в правомерности этого предположения. Отечественная война 1812 года вернула в родовые не разоренные французами поместья многих столичных обитателей. Среди таковых оказался и бывший астраханский губернатор князь Дмитрий Васильевич Тенишев. В этот период он активно искал возможности возобновления статской службы. Кончина Мансурова предоставляла такую возможность, но не только ему: интересы Тенишева совпадали с интересами вице-губернатора.
На посту исполняющего обязанности казанского губернатора Федор Петрович Гурьев начал активно бороться с застойными проявлениями местной администрации. Особое внимание он уделял части полицейской, так как перемещения по казанским дорогам стали небезопасными. Печальную статистику убийств и грабежей купцов и простых обывателей постоянно пополняла московская дорога при выезде из Казани в Свияжск816. Земская полиция не справлялась с потоком преступлений. Гурьев решил лично возглавить борьбу с криминалом на этом участке Казанского уезда. Когда в восемнадцати верстах от Казани было обнаружено пять трупов, создали специальную комиссию, которая пристально следила за событиями в селе Ягодном у порохового завода, что в трех верстах от города. Предполагалось, что именно здесь находятся подозреваемые убийцы. Каждую ночь губернатор объезжал учрежденные им пикеты, и через 15 дней преступники были пойманы. Тем самым, глава губернии укорял в недобросовестности чиновников земского суда и исправника: ведь «если он будет деятелен и беспристрастен в изысканиях, то уезд вверенный ему будет всегда спокоен» 17. Безусловно, это касалось всей губернии. Порядок в уездах во многом зависел от выборного кадрового состава земских начальников. Решить проблему без участия дворянства губернатор не мог, поэтому изменение положения дел в уездах зависело от слаженности организации дворянских выборов по замещению этих уездных должностей. Но очередные выборы показали нежелание дворянства подчиняться жестким требованиям вице-губернатора, исполняющего обязанности начальника губернии.
При Гурьеве для казанских крючкотворов-доносителей также наступили не лучшие времена. Он лично курировал расследование дела по доносам «бывшего канцеляриста Михаила Иванова» и Захара Столбовского (ранее судимого за применение пыток в 1801 году). В июле 1815 года губернский прокурор Василий Овцын сообщил министру юстиции, что бывший канцелярист Михаил Иванов, «судимый за разные преступления, отрешенный от должности, и известный по ябедам и доносам», бежал из тюрьмы. В результате обыска его квартиры обнаружились важные документы, содержащие материалы по ведению губернского правления, а также деньги в размере 410 рублей, полученные «по обольщению» от казенных крестьян. Из бумаг следовало, что губернский регистратор Захар Столбовский, будучи прокурорским письмоводителем, поставлял Иванову интересуемые его выписки и копии различных документов.
