Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. ПРОЦЕСС Л.-Д. КАРТУША И ДЕЛО И.О. КАИНА:ИСТОЧНИКОВЕДЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА И ИСТОРИОГРАФИЯ 17
1. Обстоятельства возникновения дел Л.-Д. Картуша и И.О. Каина 17
2. Структура документальных комплексов 25
3. Проблема репрезентативности и достоверности документов дел Картуша и Каина 31
4. Историография процесса Л.-Д. Картуша и дела И.О. Каина 51
ГЛАВА II. МЕХАНИЗМЫ ФОРМИРОВАНИЯ ГОРОДСКОЙ ПРЕСТУПНОЙ СРЕДЫ В РОССИИ И ФРАНЦИИ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII В. 63
1. Механизмы формирования преступной среды в Париже периода Регентства 63
2. Формирование преступной среды в Москве 40-х годов XVIII в. 85
ГЛАВА III. СТРУКТУРА ГОРОДСКОЙ ПРЕСТУПНОЙ СРЕДЫ В ПАРИЖЕ ПЕРИОДА РЕГЕНТСТВА И МОСКВЕ 40-X ГОДОВ XVIII В. 113
1. Организация профессиональных преступников с целью совершения преступлений 113
2. Самоидентификация профессиональных преступников 126
3 Преступный мир глазами «честных» горожан: отличия «своего» мира от мира преступного 132
4. Воровское арго как знак принадлежности к преступному сообществу 151
5. Воровские притоны как структурообразующий элемент преступного мира 156
- Обстоятельства возникновения дел Л.-Д. Картуша и И.О. Каина
- Механизмы формирования преступной среды в Париже периода Регентства
- Организация профессиональных преступников с целью совершения преступлений
Введение к работе
Актуальность исследования. В истории России заметный рост городской профессиональной преступности, потребовавший выработки новых стратегий борьбы с ней, приходится на первую половину XVIII в. В это время страна переживала уникальный эксперимент по модернизации (или европеизации1) всех сфер жизни государства и общества, который привел к резкому изменению социальной структуры и механизмов межличностных отношений, а также оказал заметное влияние на трансформацию маргинальных групп населения и криминогенной обстановки в стране. Представляется важным изучить, повлияла ли европеизация России первой четверти XVIII в. на развитие профессиональной преступности и преступного мира в стране по западноевропейской модели? Сравнительно-историческое исследование городской преступной среды в России и на Западе Европы в первой половине XVIII в. является, таким образом, актуальной задачей, связанной с уточнением особенностей социального развития России постпетровского периода.
Ее решение может быть осуществлено в рамках сравнительно-исторических исследований, учитывающих значительный опыт изучения криминального мира и истории маргинальных групп в странах Западной Европы. История маргиналов, возникшая в рамках социальной истории, является одним из активно развивающихся направлений западноевпропейской исторической науки. Начиная с 70-х гг. XX в. оно получило особенно плодотворное развитие в рамках антропологически ориентированной историографии, представители которой убедительно доказали, что для полноценного понимания прошлого необходимо постижение всего многообразия форм социального бытия, в том числе и жизни маргинальных групп2.
1 Об этой терминологии: Каменский А.Б. От Петра I до Павла I: Реформы в России XVIII в. М., 1999.
С. 39-41.,
2 Schmitt J.-C. L'histoire des marginaux II La Nouvelle histoire. Paris, 1978. P. 344 - 369.
5 Изучение истории маргиналов в странах Западной Европы привело исследователей к переосмыслению ряда важных исторических проблем . В частности, историками западноевропейской преступности в настоящее время активно обсуждается тезис о постепенной «модернизации» форм криминального поведения при переходе от Средневековья к Новому времени . Многие ученые для объяснения этого процесса используют концепцию «violence-to-thief>>, согласно которой вместе с развитием частной собственности, накоплением богатства, ростом промышленности, урбанизацией, а также параллельно с «процессом цивилизации» нравов, происходит постепенная эволюция форм преступлений против собственности — от насильственных, обычно ассоциируемых с нападением разбойных банд, к более квалифицированным и изощренным кражам без использования насилия против
3 Например, процессы маргинализации и демаргинализации оказываются тесно связанными с ментальными
изменениями в обществе, в частности, в эволюции отношения к нищим (Depauw J. Pauvres, pauvres mendiants,
mendiants valides ou vagabonds ? Les hesitations de la legislation royale II Revue d'Histoire Moderne et
Contemporaine. 1974. P. 401-418; Geremek B. L'image des pauvres et des vagabonds dans la litterature europeenne du
XVe au XVIIIe siecle. Paris, 1991) и безумцам (Фуко M. История безумия в классическую эпоху. Спб., 1997).
Изучение биографий отдельных личностей, находящихся на маргиналиях общества, приводит к выявлению
социальных механизмов интеграции и дезинтеграции (См., например: Geremek В. Les marginaux parisiens aux
XlVe et XVe siecles. Paris, 1976 (redd. 1999). P. 131 - 132; 363 - 364; Egmond F. Underworlds: organized crime in
the Netherlands, 1650-1800. Cambridge, 1993; Kilmer С Menschen auf der Strasse: vagierende Unterschichten in
Bayern, Franken und Schwaben in der zweiten hiilfte des 18. Jahrhunderts. Gottingen, 1983). Исследования в области
конкретных форм девиантного поведения привели к выявлению процессов криминализации и
декриминализаііии, например, внебрачных сексуальных отношений, магических практик, аборта и детоубийства
и т.д., также связанных с глубинными культурными трансформациями общества (например: Muchembled R.
L'Invention de l'homme moderne: Culture et sensibilites en France du XVe au XVIIIe siecle. Paris, 1988 [reed. 1994].
Ch. III. « La criminalisation de l'homme moderne, XVIe - XVIIIe siecles»; Soman A. Decriminalizing Witchcraft:
Does the French Experience Furnish a European Model? II Criminal Justice History. 1989. 10. P. 1-22; Hoffer P. C,
Hull E. H. Murdering Mothers: Infanticide in England and New England, 1558-1803. New York, 1981 ; Soman A.
Anatomy of an Infanticide Trial: The case of Mary-Jeanne Bartonnet (1742) II Changing identitities in early modern
France. London, 1997. P. 249 - 272). Наконец, изучение пенитенциарных практик позволило выдающемуся
французскому мыслителю Мишелю Фуко совершить настоящий прорыв в области понимания природы власти
и ее трансформации при переходе от Средневековья и Новому времени (Фуко М. Надзирать и наказывать:
рождение тюрьмы. М., 1999). Концепция М. Фуко нашла многих последователей, которые подкрепляют его
идеи эмпирическим материалом (Ignatieff М. A Just Measure of Pain: The Penitentiary in the Industrial Revolution
1750-1850. London, 1978; L'impossible prison. Recherche sur le systeme pdnitentiaire au XIXe siecle I Sous la red. de
M. Perrot. Paris, 1980; The Oxford History of the Prison: The Practice of Punishment in Western Society I Ed. by N.
Morris, D. Rothman. Oxford, 1995). Как мы видим, эти достижения касаются осмысления фундаментальных
изменений западноевропейского общества, происходящих при переходе от Средневековья к Новому времени.
Итак, трудно не признать правоту Ж.-К. Шмита, который еще в 1978 г., у истоков развития этого направления,
написал, что «через дискурсы и практики маргинальности и исключения проявляются самые глубинные
трансформации экономических, социальных и идеологических структур» (Schmitt J.-C. L'histoire des marginaux
...P. 369).
4 Например: Sharpe J. A. Crime in England: Long-Term Trends and the Problem of Modernization II The Civilization
of Crime: Violence in Town and Country since the Middle Ages. Chicago, 1996. P. 19; Weisser M. R. Crime and
Punishment in Early Modern Europe. Hassocks, 1979.
личности, практикуемых профессиональными карманниками и взломщиками больших городов5.
Значение этих выводов исследователей истории преступности для осмысления специфики социального и культурного развития стран Западной Европы ставит вопрос о возможности и необходимости сравнительно исторического изучения аналогичных процессов в России. Несомненно, это позволит приблизиться к лучшему пониманию социальных и ментальных трансформаций, происходивших в Западной Европе и России при переходе от Средневековья к Новому времени. В этой связи сравнительно-историческое изучение городской преступной среды6 в России и Западной Европе представляется актуальной и своевременной задачей.
Степень изученности темы. Городская преступная среда в Западной Европе Нового времени изучалась несравнимо меньше, нежели другие сюжеты истории маргиналов. Хотя исследования П. Певери, Ф. Игмонд, К. Дюбье7 и др. обнаруживают существование общих черт в структуре воровского мира различных городов Западной Европы Нового времени, сравнительные исследования этого феномена никогда не предпринимались. Так, из
5 Эта трансформация форм преступного поведения эмпирически подтверждается некоторыми исследованиями, в частности, на примере Женевы [Dubied С. «La lie de la canaille» Larrons, brigands et filous de profession: la repression du banditisme a Geneve (1682-1792) II Crime, histoire & societes. 2001. № 2. V. 5. P. 107-131] и некоторых городов Франции [Gegot J. С. Etude par sondage de la criminalite dans le bailliage de Falaise (XVIIe-XVIIIe siecle). Criminalite diffuse ou societe criminelle? II Annales de Normandie. 1966. № 2. P. 103-164; Boutelet B. Etude par sondage de la criminalite du bailliage de Pont-de-1'Arche (XVII-XVIIIe siecle). De la violence au vol. En marche vers l'escroquerie II Annales de Normandie. 1962. № 4. P. 235 - 262]. Впрочем, не все историки преступности разделяют концепцию «Violence-to-theft», многих смущает ее упрощенность (Johnson Е. А., Monkkonen Е. Н. Introduction // The Civilization of Crime: Violence in Town and Country since the Middle Ages. Chicago, 1996. P. 7. См. также в этом сборнике статьи Дж. А. Шарпа, Е. Остерберг, Б. Вейнбергера и др.). Однако даже противники этой концепции признают тот факт, что формы преступности в Новое время постепенно меняются в сторону уменьшения доли использования насилия. Для объяснения этого явления некоторые ученые предпочитают использовать концепцию Н. Элиаса о «процессе цивилизации». См., например: Johnson Е. A., Monkkonen Е. Н. Introduction ... Р. 4-6, 16.
Под городской преступной средой мы, вслед за Брониславом Геремеком, понимаем совокупность профессиональных преступников того или иного города (Geremek В. Les marginaux parisiens aux XlVe et XVe siecles. Paris, 1976 [reed. 1999]. P. 7). При этом в центре нашего внимания оказываются не только отдельные личности профессиональных преступников, но и взаимосвязи между ними, а также те, кто «обеспечивал инфраструктуру организованной преступности» (торговцы краденым и содержатели притонов) - Egmond F. Underworlds: organized crime in the Netherlands, 1650-1800. Cambridge, 1993. P. 40. Выражения «преступная среда», «воровской мир» и «преступное сообщество» в работе как употребляются синонимы. 7 Peveri P. Techniques et pratiques du vol dans la pegre du Paris de la Regence d'apres les archives du proces de Louis-Dominique Cartouche et ses complices. Contribution a l'histoire des milieux criminels urbains de la France d'Ancien regime. These de doctorat v. Paris: EHESS, 1994; Egmond F. Underworlds: organized crime in the Netherlands, 1650-1800. Cambridge, 1993; Dubied C. «La lie de la canaille» Larrons, brigands et filous de profession: la repression du banditisme a Geneve (1682-1792)//Crime, histoire & societes. 2001. №2. V. 5. P. 107-131.
7 историографического обзора к сборнику статей «Сравнительно-исторические исследования преступления» следует, что компаративные исследования в области истории преступления и наказания касаются, в основном, пенитенциарной практики западноевропейских стран. Что касается профессиональной преступности, были упомянуты лишь труды Эрика Хобсбаума8. Однако этот английский историк-марксист интересовался только теми формами организованной преступности, которые являлись выражением социального протеста. При этом он рассматривал лишь те банды, которые занимались преступной деятельностью в сельской местности, тогда как городская преступная среда оставалась за рамками его исследований9.
Российская наука имеет свои традиции изучения преступности, маргинальных групп и пенитенциарных практик. Значительный вклад здесь принадлежит, прежде всего, правоведческой школе, представленной трудами Н.П.Загоскина, В.И.Сергеевича, И.Я.Фойницкого, М.Ф.Владимирского-Буданова, В.Н.Латкина, Н.С.Таганцева и др.10. Однако изучение исторического развития права, блестяще проведенное в их работах, опиралось лишь на анализ законодательных памятников. При этом конкретно-историческая практика применения правовых норм в рамках этого направления исторической мысли почти не рассматривалась.
В рамках русской криминологической школы (М.Н.Гернет, Д.А.Дриль, А.А.Герцензон и др.11) изучались законы развития преступности в России. Но поскольку в работах этого направления основным источником служит статистика, в криминологических исследованиях, как правило, отсутствуют
Godfrey В. S., Emsley С. Graeme Dunstall G.. Introduction: do you have plane-spotters in New Zealand? Issues in comparative crime history at the turn of modernity II Comparative Histories of Crime I Edited by Barry S. Godfrey, Clive Emsley, Graeme Dunstall. Cullompton: Willan Publishing, 2003. P. 16-25.
9 Hobsbawm E. J. Primitive Rebels: Studies in Archaic Forms of Social Movement in the 19th and 20th Centuries.
Manchester, 1959; Hobsbawm E. J. Les bandits, Paris, 1972.
10 Загоскин H. П. Очерк истории смертной казни в России. Казань, 1892; Сергеевич В.И. История русского
права. СПб., 1866; Фойницкий И.Я. Русское уголовное судопроизводство: Предмет и движение уголовного
разбирательства. СПб., 1893; Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. Пг,; Киев, 1915;
Латкин В Н. Учебник истории русского права периода империи (XVIII и XIX столетия). СПб., 1909; Таганцев
Н.С. Русское уголовное право. СПб., 1902.
11 Подробнее: Девиантность и социальный контроль в России (XIX — XX вв.): тенденции и социологическое
осмысление. Спб., 2000.
8 сведения о конкретных преступниках и преступных группах, а хронологические рамки этих работ не выходят за пределы XIX в.
История маргинальных групп мало интересовала дореволюционных историков, за исключением И.Г.Прыжова, Н.Я.Аристова, Г.В.Есипова, Н.М.Ядринцева и С.В.Максимова12. В советский же период эта тема затрагивалась преимущественно в рамках изучения «классового протеста» (Е.И.Заозерская, Т.С.Мамсик и др. ), что отражалось на выборе источников и определяло выводы исследователей.
В последнее десятилетие, в контексте развития социальной истории, интерес к исследованию маргинальных групп и преступности в России XVIII в., безусловно, возрос. Вышли в свет работы, посвященные изучению преступлений в религиозной сфере (А.С.Лавров, Е.Б.Смилянская14), преступности и девиантного поведения в российской глубинке (А.Б.Каменский15), нищенства (Н.В.Козлова, М.Б.Лавринович16) и проституции (И.А. Ролдугина ). Однако исследование городской преступной среды в России остается одним из наименее развитых, но перспективных направлений изучения отечественной истории этого периода.
Прыжов И.Г. Нищие на святой Руси. М, 1962; Аристов Н. Я. Разбойники и беглые времен Петра Великого (1682 - 1725). Москва, 1868; Есипов Г. В. Ванька-Каин (из подлинных бумаг Сыскного Приказа) // Осьмнадцатый век. Исторический сборник, издаваемый П. Бартеневым. Кн. 3. М., 1869. Р. 280-335; Ядринцев Н.М. Исторический очерк русской ссылки в связи с развитием преступления // Дело. 1870. № 10; Максимов СВ. Сибирь и каторга. Т. 1 -3. Спб., 1871.
13 Заозерская Е.И. Рабочая сила и классовая борьба на текстильных мануфактурах России в 20-60 гг. XVIII в.
М., 1960; Мамсик Т.С. Побеги как социальное явление. Приписная деревня Западной Сибири в 40 - 90-е гг.
XVIII в. Новосибирск, 1978.
14 Лавров А.С. Колдовство и религия в России 1700 - 1740 гг. М., 2000; Смилянская Е.Б. Волшебники.
Богохульники. Еретики. Народная религиозность и "духовные преступления" в России XVIII в. М., 2003; Она
же. Поругание святых и святынь в России первой половины XVIII в. (по материалам судебно-следственных
дел) // Одиссей. Человек в истории. 1999. М., 1999. С. 123 - 138; Она же. Смилянская, Е.Б. Скандал в
благородном семействе Салтыковых: пагубные страсти и «суеверия» в середине XVIII в. // Россия в XVIII
столетии. М., 2002. С. 74 - 96 и др.
15 Каменский А.Б. Повседневность русских городских обывателей. Исторические анекдоты из провинциальной
жизни XVIII века. М., 2006; Каменский А. Б. Девиантное поведение в русской городе XVIII в. // Одиссей.
Человек в истории. 2005. Р. 367-392.
16 Козлова Н.В. Богадельные нищие приходских церквей Замоскворецкого сорока Москвы во второй половине
XVIII века // Е.Р.Дашкова. Портрет в контексте истории. М., 2004; Козлова Н. В. Нетрудоспособное население
Москвы и его социальное обеспечение в XVIII в. (К постановке проблемы) // Вестник Московского
университета. Серия 8, История. 2004. № 4.
17 Ролдугина И.А. Опыт исследования в области социального дисциплинирования: Калинкинская комиссия и
Калинкинский дом // Новый взгляд. 2007. С. 24-29.
Регион исследования. В настоящем диссертационном исследовании в центре внимания оказываются два крупных города Восточной и Западной Европы - Москва и Париж.
Москва в первой половине XVIII в., утратив прежнее политическое
значение, продолжала оставаться экономической (торговой, промышленной)
столицей страны, находилась в самом центре происходивших в России
«модернизационных» процессов (урбанизации, развития промышленности,
модификации социальной структуры и системы межличностных отношений и
т.д.). Москва XVTII в. являлась также центром миграции различных
маргинальных групп, стекавшихся сюда изо всех уголков обширной
Российской империи Наконец, именно в Москве в 40-х годах XVIII в. возникло
такое значительное следственное дело, специально направленное против
городской преступной среды, как «дело Ваньки Каина» (1741 - 1756). В
результате этого следствия возник крупнейший комплекс документов о
воровском мире (подробнее об этом речь пойдет в первой главе настоящего
исследования). '
Выбор для сравнительного анализа Парижа основывается на двух принципах. Первый принцип — конкретно-исторический: был выбран западноевропейский город, по криминогенным факторам сопоставимый с Москвой. Так же, как и Москва в Российской империи, Париж XVIII в) -экономический (промышленный и торговый) и миграционный центр королевства Франции. Оба города по праву можно считать центральными мегаполисами этих двух крупнейших государств Западной и Восточной Европы, для которых были характерны такие явления, как перенаселенность, постоянный приток и отток сезонных мигрантов, резкий контраст богатства и бедности и т.д.18
О Париже XVIII века см., прежде всего, замечательное вступление к книге: Andrew Р. М. Law, magistracy and crime in Old Regime Paris, 1735 - 1789. Cambridge, 1994. Кроме этого, см., например: Furet F. Structures et relations sociales a Paris au milieu de XVIIIe siecle. Paris, 1961; Bergeron L. Croissance urbaine et societe a Paris au 18e siecle II La ville au 18e siecle. Aix-en-Provence, 1974; Roche D. Le peuple de Paris: Essai sur la culture populaire au XVIIIe siecle. Paris, 1981; Milliot V. Saisir l'espace urbain: mobility de commissaires et contole de quartiers de police a Paris au XVIIIe siecle II Revue d'Histoire moderne et contemporaine. 2003. N 1 (50). P. 54-80.
10 Второй принцип - источниковедческий: именно в Париже первой половины XVIII в., также как и в Москве, возникло крупное следственное дело против воровского мира (процесс «Луи-Доминик Картуша и его сообщников», 1721 - 1728 гг.), материалы которого могут быть использованы для изучения городской преступной среды как совокупности профессиональных преступников19 (подробнее об этом см. в первой главе настоящего исследования). О существовании подобных процессов в других городах
Восточной и Западной Европы в первой половине XVIII в. ничего не известно .
Объектом диссертационного исследования стали документы двух крупнейших следственных дел против профессиональных преступников России и Франции первой половины XVIII в. («дело Ваньки Каина» 1741 - 1756 гг., и процесс «Л.Д. Картуша и его сообщников» 1721 - 1728 гг.).
Предметом исследования являются социальные отношения, порождающие городскую преступную среду, а также обеспечивающие ее существование и функционирование в России и Франции первой половины XVIII в. (отношения внутри преступного сообщества, также как отношения представителей преступного мира с горожанами и носителями власти).
Отметим, что полномасштабный анализ материалов архива Шатле (учреждения, которому в 1674 г. была передана вся полнота судебной власти в Париже) за вторую половину XVIII в., привел к выводу, что в нем содержится очень мало сведений о профессиональных ворах. В основном, в Шатле попадали одиночные авторы незначительных краж. Это обстоятельство было связано с тем, что комиссары, на которых зиждилась структура Шатле, обычно не отличались служебным рвением, проявляя интерес только к доходным делам (Petrovitch Р. Recherches sur la criminalite a Paris dans la seconde moitie du XVIIIe siecle II Crime et criminalite" en France sous 1'Ancien Regime 17-e - 18-e siecles. Paris, 1979. P. 221 -226, 244-248, 257-258; Peveri P. Les pickpockets a Paris au XVIIIe siecle II Revue d'Histoire Moderne et Contemporaine. 1982. N I. P. 3-35; Farge A. Vivre dans la rue a Paris au XVIIIe siecle. P., 1979. P. 214 - 217). Видимо, отсутствие сведений о преступном мире в фонде Шатле и определило незначительный интерес исследователей к проблеме парижского преступного мира XVIII в. (Peveri P. Techniques et pratiques du vol dans la pegre du Paris de la Regence d'apres les archives du proces de Louis-Dominique Cartouche et ses complices. Contribution a l'histoire des milieux criminels urbains de la France d'Ancien regime. These de doctorat. Paris: EHESS, 1994. P. 3). Исключение составляют работы Пеатрис Певери, основанные на материалах процесса Картуша, о которых речь пойдет ниже.
20 См., например, следующие историографические и библиографические обзоры: Bande annate, banditi, banditismo e repressione di giustizia negli stati europei di antico regime. Atti del Convegno. Venezia 3-5 Novembre 1985. Roma, 1986. P. 543 - 564 ; Garnot B. L'historiographie de la criminalite en histoire moderne II Histoire et criminalite de l'Antiquite au XXe siecle. Nouvelles approches. Dijon, 1992. P. 25 - 30; Rousseaux X. Existe-t-il une criminalite d'Ancien Regime (XIII - XVIIIe s.)? Reflexions sur l'histoire de la criminalite en Europe II Histoire et criminalitd de l'Antiquite au XXe siecle. Nouvelles approches. Dijon, 1992. P. 121-165 ; Idem. The historiography of crime and criminal justice: new wine in old flasks II Crime, histoire & socictes. 1997. N 1. P. 87-122; См., также библиографическую базу данных по истории преступности, уголовного права и пенитенциарных практик, составленную Национальным центром научных исследований Франции (CNRS) и включающую 65068 наименований: .
Цель данного диссертационного исследования - выявление общего и особенного в механизмах организации и функционирования преступной среды, а также в стратегиях борьбы с ней на Востоке и Западе Европы в первой половине XVIII в. на примерах Парижа и Москвы.
Для достижения цели диссертационного исследования предполагается решить три основные задачи: 1) Проанализировать сходство и различия механизмов формирования преступной среды Москвы и Парижа 20-40-х годов XVIII в. 2) Исследовать внутреннюю структуру преступных сообществ этих двух городов 3) Сравнить опыт борьбы с профессиональным преступным миром в Москве и Париже в первой половине XVIII в.
Источниковая база. Для исследования процесса «Картуша и его сообщников» были привлечены, прежде всего, рукописные материалы, хранящиеся в различных архивах Парижа (Национальный архив, рукописные отделы Национальной библиотеки и Библиотеки Арсенала), а также опубликованные свидетельства главных мемуаристов эпохи (Э.-Ж. Барбие, М. Марэ, Ж. Бюва ) и литературные произведения о Картуше, созданные в 20-е гг. XVIII в.22
В отличие от материалов процесса Картуша, документы «дела Ваньки Каина» никогда не выделялись в отдельный комплекс. Поэтому в рамках исследования была осуществлена работа по выявлению документов следствия на основе сплошного просмотра описи дел и протокольных книг Сыскного приказа Российского государственного архива древних актов (РГАДА, фонд 372) . В результате был выявлен комплекс документов, связанных с именем
21 Barbier Е. J. Chronique de la Regence et du Regne de Louis XV (1718-1763) ou Journal de Barbier, avocat au
parlement de Paris. Premiere serie (1718 - 1726). P., 1857; Buvat J. Journal de la Regence, 1715 - 1723 I Publie par E.
Campardon. P., 1865. V. 2; Marais M. Journal et Memoires de Mathieu Marais, avocat au Parlement de Paris, sur la la
Regence et le Regne de Louis XV (1715 - 1737) / Ed. par M. de Lescure. Paris, 1864. V. 2.
22 L'Arrivee de Cartouche aux Enfers ou Son Entretien avec M. d'Argenson aux Champs Elisees. Paris, 1722; Grandva],
Nicolas Ragot de. Le vice puni, ou Cartouche : poeme. Anvers, 1725; Histoire de la vie et du proces de Louis-
Dominique Cartouche et de plusieurs de ses complices. Bruxelles, 1722.
23 О Сыскном приказе см.: Северный Н.Е. Описание документов Сыскного приказа 1730 - 1763 г. Отделение
первое. Устройство, состав и делопроизводство Сыскного приказа // Описание документов и бумаг, хранящихся
в Московском архиве министерства юстиции. Спб., 1872. Кн. 2; Голубев А.А. Сыскной приказ 1730 - 1763 г.
Отделение второе. Содержание документов Сыскного приказа // Описание документов и бумаг, хранящихся в
Московском архиве министерства юстиции. М., 1884. Кн. 4.
12 Ивана Каина (187 дел, относящихся к 1741 — 1756 гг.). Большинство документов «дела Ваньки Каина» впервые вводится в научный оборот.
Кроме неопубликованных документов фонда Сыскного приказа РГАДА, в работе используются и литературные произведения: так называемая «Автобиография...» Каина - описание его приключений, якобы написанное им самим на галерах, которое сначала распространялось в рукописных списках, а в 1782 г. впервые было опубликовано; и сочинение Матвея Комарова о Ваньке Каине, изданное в 1779 г.24
Методологическая основа исследования. Поставленные задачи потребовали использования междисциплинарных исследовательских методик, обращения к современному опыту не только исторических, но также историко-антропологических и криминологических исследований.
При изучении городской преступной среды, для выявления социальных причин, ее порождающих, и национальной специфики криминального мира, в работе используется компаративный метод . Сравнительное исследование оказалось возможным благодаря выбору для анализа сопоставимых объектов, а именно документов процесса «Луи-Доминик Картуша и его сообщников» и «дела Ваньки Каина». Сопоставимость этих документальных комплексов доказывается в ходе их источниковедческого анализа (глава I), процедура которого основывается на представлении о двусоставной природе исторического источника (его «онтологической» и «гносеологической» составляющих) .
История славного вора, разбойника и бывшаго Московского сыщика Ваньки Каина, со всеми его обстоятельствами, разными любимыми песнями и портретом, писанная им самим при Балтийском порте в 1764 году. М., 1782; Жизнь и похождение российского Картуша, именуемого Каина, известного мошенника и того ремесла сыщика людей за раскаянье в злодействе получившаго от казни свободу; но за обращение в прежний промысел сосланнаго вечно на каторжную работу прежде в Рогервик, а потом в Сибирь писанная им самим при Балтийском порте в 1764 году, Санкт-Петербург, 1786; Комаров M. Обстоятельное и верное описание добрых и злых дел российского мошенника, вора, разбойника и бывшего московского сыщика Ваньки Каина, всей его жизни и странных похождений, сочиненное M. К. в Москве 1775 года // Комаров M. История мошенника Ваньки Каина. Милорд Георг. Спб., 2000. С. 3 - 128.
25 О компаративистике как методе познания в социальных науках: Vigour С. La comparaison dans les sciences
sociales. Pratiques et methodes. Paris, 2005.
26 Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории: Учеб. пособие /
И.Н.Данилевский, В.В.Кабанов, О.М.Медушевская, М.Ф.Румянцева. М., 1998. С. 124-144.
Для более полного раскрытия информационного потенциала документов, в программе Excel была создана база данных, представленная в виде таблиц. В первой паре таблиц объединились биографические сведения о профессиональных преступниках Москвы и Парижа. При их создании использовался опыт персональной истории, современного направления исторической науки, возникшего в рамках микроистории . Несмотря на все разнообразие подходов28 историков, работающих в русле этого направления, объединяет стремление «сделать биографию инструментом исторического знания»29. По словам Л.П. Репиной, автора ряда программных статей этого направления, его отличие состоит в том, что «в нем личная жизнь и судьбы отдельных исторических индивидов... выступают одновременно как стратегическая цель исследования и как адекватное средство познания включающего их и творимого ими исторического социума и, таким образом,
См., например: История через личность Историческая биография сегодня / Под. Ред. Л.П. Репиной. М., 2006; Леви Дж. Биография и история // Современные методы преподавания новейшей истории. М., 1996. С. 191 -206; Прошлое - крупным планом: современные исследования по микроистории. Спб., 2003; Ревель Ж. Биография как историографическая проблема / Пер. с фр. Ю.В.Ткаченко. М., 2002. 57 с; Репина Л.П. Историческая биография и "новая биографическая история" // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. № 5. М., 2001. С. 5 - 12; Репина Л.П. "Новая историческая наука" и социальная история. М., 1998; Репина Л.П. "Персональная история": биография как средство исторического познания // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1999 / Под ред. Ю.Л. Бессмертного и М.А. Бойцова. М.,1999. С. 77 - 100.
28 Итальянский историк Дж. Леви в известной программной статье разделил подходы новой биографии на
четыре типа: 1) "модальная биография", в которой "биографии отдельных людей служат лишь иллюстрацией
типических форм поведения или социального статуса"; этот тип биографии используется историками
ментальностей; 2) в контекстуальной биографии жизнь индивида рассматривается в ее специфике, но при этом
для ее понимания привлекается исторической контекст ("эпоха, среда, окружение"), в котором разворачиваются
события. Другими словами, частный случай вписывается в общие рамки существовавшей культурной практики.
Дж. Леви ссылается на книгу Н.З. Дэвис о Мартине Герре как на пример такого рода исследований; 3)
"биография и пограничные случаи" предполагает изучение необычного с целью исследовать "границы свободы
и выбора", которые имели индивиды в рамках той или иной культуры и общества, и тем самым глубже понять
данный исторический контекст. Автор в качестве примера приводит известное исследование К. Гинзбурга "Сыр
и черви. Картина мира одного мельника, жившего в XVI в."; 4) "биография и герменевтика" (Леви Дж.
Биография и история. С. 197-201).
29 Там же. С. 202. Микроисторический подход и «персональная история» уже были успешно апробированы
исследователями России XVIII в., в частности при изучении проблем формирования первого поколения
петербургских жителей в работах О.Е. Кошелевой [Один из Иванов в эпоху Петра (опыт персональной
истории) // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2002. М., 2002. С.305-325; Люди Санкт-
Петербургского острова Петровского времени. М., 2004], отражения процесса модернизации в жизни русского
провинциального города в работах А.Б. Каменского (Повседневность русских городских обывателей:
исторические анекдоты из провинциальной жизни. М., 2006), религиозности в работах Е.Б. Смилянской
(Волшебники. Богохульники. Еретики. Народная религиозность и "духовные преступления" в России XVIII в.
М., 2003). Что касается изучения городской преступной среды, в этой сфере биографический метод впервые
был применен Б. Геремек в исследовании о парижских маргиналах XIV - XV вв. По его словам, «социальная
история должна научиться совмещать коллективный уровень и индивидуальные судьбы», совмещать «большую
историю и микроисторию». Применяя биографический метод, историк рассчитывал на то, что «знание серии ...
индивидуальных судеб позволит начертить профиль и характер нашего коллективного героя и ..., в результате,
понять его роль в исторической эволюции» (Geremek В. Les marginaux parisiens aux XlVe et XVe siecles... P.
120)
14 используются для прояснения социального контекста, а не наоборот, как это практикуется в традиционных исторических биографиях» .
При составлении биографической базы данных, особое внимание обращалось на пути «маргинализации» профессиональных преступников (причины утраты прежнего социального статуса и обстоятельства вовлечения в преступный мир). Выявление биографических сведений об отдельных профессиональных преступниках, а затем сведение их в базе данных, учитывающей как уникальные, так и повторяющиеся черты судеб, привело к выделению «вариантов жизненных путей»31, и, в конечном итоге, к осмыслению социальных механизмов формирования городской преступной среды.
Во второй паре таблиц объединялись сведения об отношениях между профессиональными преступниками (образование преступных групп, повседневная жизнь воровского мира, элементы идентичности профессионального преступника), а также их отношения с горожанами. Эта база данных о структуре воровского сообщества позволила проанализировать городскую преступную среду как единый социум.
Наконец, третья пара таблиц включила в себя сведения о взаимоотношениях профессиональных преступников с представителями властей. Она позволила выявить и подвергнуть сравнительному анализу опыт установления контроля над городской преступной средой со стороны государств в России и Франции в первой половине XVIII в.
Научная новизна данного диссертационного исследования определяется рядом аспектов.
Во-первых, в работе впервые предпринято изучение преступного мира в России первой половины XVIII в., которое позволило выявить связь между последствиями петровских социально-экономических преобразований и развитием профессиональной преступности в крупном городе.
Репина Л.П. "Персональная история": биография как средство исторического познания. С. 78. 31 Там же. С. 84.
Во-вторых, впервые выявлен, проанализирован и частично опубликован в приложении к диссертации обширный комплекс следственных материалов, связанных с личностью доносителя из воров И.О. Каина, представляющий исключительный интерес для изучения профессиональной преступности и борьбы с ней в Москве 40-х гг. XVIII в.
В-третьих, впервые предпринято сравнительно-историческое исследование городской преступной среды в России (на примере Москвы) и Франции (на примере Парижа) первой половины XVIII в. на основе анализа документов двух крупных следственных дел против городской преступной среды (процесс Л.-Д. Картуша 1721 - 1728 гг. в Париже и дело Каина 1741 — 1756 гг. в Москве). Это впервые позволило доказать сходство структуры воровского мира двух крупнейших городов России и Франции (самосознания, организации преступных групп, повседневной жизни), а также выявить влияние «модернизационных» процессов на развитие городской преступной среды и формирование методов контроля над ней в Париже и Москве первой половины XVIII в.
В-четвертых, впервые с целью исследования механизмов «десоциализации» и «маргинализации» профессиональных преступников была создана биографическая база данных, при организации которой были учтены современные теоретические и методологические разработки в области «микроистории» и «персональной истории».
Практическое значение исследования. Полученные в результате исследования выводы о городской преступной среде в России XVIII в. дают возможность по-новому осмыслить проблему социальных последствий петровской модернизации и проверить гипотезу, разработанную специалистами по истории преступности стран Западной Европы, об изменении форм преступности под влиянием процесса модернизации.
Введенный в научный оборот комплекс неопубликованных архивных документов проливает свет на малоизвестную ученым историю преступности и борьбы с ней в России и Франции достатистического периода.
Выводы диссертации могут быть использованы как при создании обобщающих трудов, учебных пособий и лекционных курсов по социальной истории, истории преступности и социального контроля в России, так и для разработки общеевропейской модели развития организованной преступности и борьбы с ней в Средневековье и Новое время.
Структура исследования следует логике последовательного решения поставленных в рамках данного диссертационного исследования задач. В первой главе осуществляется сравнительный анализ источниковой базы исследования, а именно материалов процесса Картуша и дела Каина, а также истории их изучения. Особое внимание в этой главе уделяется проблеме сопоставимости документальных комплексов, выбранных для сравнительного анализа. Во второй главе исследуются общие и особенные механизмы формирования преступной среды в Париже и Москве первой половины XVIII в. В третей главе осуществляется сравнительный анализ внутренней структуры преступного мира двух городов. Наконец, четвертая глава посвящена сравнению опыта борьбы с городской преступностью в Москве и Париже первой половине XVIII в.
Обстоятельства возникновения дел Л.-Д. Картуша и И.О. Каина
Процесс, который в официальных документах назывался «Картуш и его сообщники», являлся уникальной операцией французского монархического государства против преступной среды Парижа. Ни в XVIII в., ни раньше Париж не видел ничего подобного: за год с осени 1721 г. по осень 1722 г. (наиболее активная стадия процесса) на Гревской площади было публично казнено пятьдесят четыре человека (более четырех казней в месяц). Мемуаристы эпохи посвятили не одну страницу своих сочинений описанию казней33. «В Париже только и говорят о колесованных и повешенных; дело Картуша не останавливается ни на день» - написал в своем журнале 2 июля 1722 г. Е. Ж. Барбье, адвокат Парижского парламента, свидетельствуя о необычайном резонансе этого дела в обществе34.
Почему именно в двадцатых годах XVIII в. разразился такой процесс? В литературе распространено мнение, что эта операция являлась реакцией на резкое повышение уровня преступности в период Регентства. Считается, что в 1715 - 1720 гг. речь уже шла не о совершении отдельных злодеяний не связанными друг с другом преступниками, но о действии огромной очень сплоченной и организованной банды численностью несколько тысяч человек во главе с Картушем. Возникновение и успех этой банды были возможны благодаря социально-экономическому кризису, поразившему Францию в годы после войны за Испанское наследство, а также финансовым экспериментам Дж. Ло34.
Однако более пристальный анализ документов позволил значительно откорректировать это представление . В действительности, нет никаких серьезных доказательств в пользу того, что в Париже на самом деле существовала некая многотысячная и строго организованная «банда» (об этом подробнее в главе III). Л.-Д. Картуш являлся одним из авторитетных и известных воров Парижа, который с начала 1721 г., после ловкого побега из тюрьмы Фор Л Евэк (Fort l Eveque) в декабре 1720 г., получил широкую известность в парижском обществе . В мае его имя попадает на страницы королевских указов , а начиная с июня 1721 г. о нем начинают писать мемуаристы . Постепенно Картуш становится мифологическим героем, которому приписывают все мыслимые злодеяния . Итак, зачатки мифологемы об организованной и вездесущей банде Картуша возникли спонтанно весной-летом 1721 г. Однако после ареста Картуша 14 октября 1721 г. и во время процесса этот миф стал навязываться сверху в ходе мощной пропагандистской операции через массовые публичные казни преступников и распространяемые листовки, их комментирующие .
Погодное-изучение журнала Жана Бюва42 (его автор, простой копиист королевской библиотеки, фиксировал распространявшиеся по Парижу новости и слухи) позволило французской исследовательнице Пеатрис Певери выявить резкое повышение интереса к теме преступности в 1720 г. Причем изменяется сам характер восприятия преступности. Если в 1716 - 1719 гг. тема преступности появляется в журнале, то это связано с казнью преступника, когда зло оказывалось наказанным (по мнению исследовательницы, эти новости исходили «сверху» и составляли часть официальной идеологии). Однако, начиная с 1720 г. общественное мнение вышло из-под контроля власти: внимание парижан оказалось сосредоточенным исключительно на не раскрытых преступлениях, авторы которых не известны и не наказаны. Причем несколько запоминающихся своей жестокостью убийств с целью завладеть акциями или билетами Банка (среди них известное убийство 20 марта 1720 г. торгового посредника, совершенное графом Орн и графом Де Мили, с целью завладеть акциями на 160000 ливров) определили компрометирующий власть вектор восприятия нераскрытых преступлений. Общественное мнение инкриминировало все реальные и мифические преступления системе Дж. Ло, через которую тень этих преступлений падала на самого Регента, покровительствующего английскому финансисту. Причем ответственность за преступления, с точки зрения общества, несла не столько преступная среда Парижа, сколько новая генерации преступников, выходцев из элиты, жаждущих воспользоваться системой Дж. Ло для обогащения.
Механизмы формирования преступной среды в Париже периода Регентства
В этом разделе речь пойдет о биографиях 91 обвиняемого по делу Картуша, чье участие в систематическом совершении преступлений было доказано на следствии. Из них 56 человек были казнены, 17 приговорены к галерам, 13 к тюремному заключению, 5 к изгнанию, а один человек сбежал из тюрьмы до вынесения приговора.
Основные данные о социальном происхождении этих представителей преступного мира Парижа были сведены в следующие три таблицы: Через эти данные просматриваются некоторые основные факторы формирования преступной среды Парижа:
1) в качестве важного криминогенного локуса выступает французская армия;
2) многие профессиональные воры были вовлечены в преступный мир на улицах Парижа;
3) выявляется присутствие в Париже ряда преступников, сформировавшихся в качестве таковых в других .городах Франции и пришедших в Париж в 1719 - 1721 гг. Рассмотрим эти факторы подробнее. Армия — преступная среда.
По нашим подсчетам, из 54 человек, биографию и преступную деятельность которых удалось восстановить, 28 (более половины) в тот или иной период жизни прошли через служение в армии или парижской гвардии. Из них 18 человек были вовлечены в преступную деятельность именно в армии, что следует из их же показаний.
Рассмотрим биографию опытного 35-летнего карманника Жана-Франсуа Нотари Дюбургуэ (Notary Dubourguet Jean Francois), арестованного 6 сентября 1721 г. в Орлеане в гостинице в компании с другими бежавшими из Парижа преступниками благодаря информации одного их сообщника . На допросах он отрицал свою вину вплоть до 5 июня 1722 г., когда ему был провозглашен смертный приговор. Перед казнью Ж.-Ф. Нотари признался в совершении многочисленных карманных краж и назвал имена многих сообщников. Если обобщить все материалы его биографии, выстраивается следующая картина. Родился Ж.-Ф. Нотари около 1687 г. в городе Эр-сюр-Адур (Aire-sur-Adour). О его родителях никаких сведений нет, зато на одном из допросов Ж.-Ф. Нотари упоминает своего младшего брата, который работал в Париже в качестве помощника хирурга (garcon-chirurgien), а затем вернулся в родной город, женился и стал работать хирургом168. Важно отметить, что Ж.-Ф. Нотари был грамотным, подписывал все свои допросы, а на одном из допросов заявил, что он учился в своем родном городе Эр169. Из предсмертного допроса 5 июня 1722 г. следует, что Жан-Франсуа именно в армии освоил профессию вора и изучил воровское арго. Его обучил некий Жано де ля Саль (Jannot de la Salle), который ко времени следствия перестал воровать, женился и обосновался в городе Сансэр . Скорее всего, Ж.-Ф. Нотари был демобилизован после Утрехтского мирного договора 11 апреля 1713 г.
Организация профессиональных преступников с целью совершения преступлений
Диссертационное исследование П. Певери , специально посвященное изучению техники и практики воровства профессиональных преступников, вовлеченных в процесс Картуша, избавляет нас от необходимости специально исследовать проблему профессиональной деятельности преступников (численности их преступных групп, методов различных преступлений, географии и т.д.). Сосредоточимся на вопросах, которые специально в этой диссертации не рассматриваются, однако представляют большой интерес для понимания феномена городской преступной среды как социального организма. А именно: существовала ли субординация внутри преступного мира при организации преступных групп? Насколько преступники были свободны при выборе сообщников и сферы преступной деятельности? Наконец, насколько постоянны были преступные группы?
Исследование материалов процесса Картуша приводит к выводу о том, что представления о строго иерархичной организации «банды Картуша», состоящей из нескольких сот и даже тысяч человек, относятся к мифологии эпохи. Те авторы, которые склонны разделять эту мифологию , скорее всего, изучали не столько показания самих преступников, сколько литературные произведения о Картуше. Действительно, исследование показаний самих преступников, вовлеченных в процесс Картуша, заставляет задуматься о разнице между мифическими представлениями о «банде Картуша» и реальной организацией преступного мира
Если основываться исключительно на заявлениях самих преступников, то можно сделать вывод о локальном характере «банды Картуша» в узком смысле этого слова. Так, во время предсмертных показаний Пьер Дантранг перечислил всех членов компании Картуша. В его перечень вошли 26 имен . В другом месте его показаний читаем, что «Ферран по прозвищу Патапон покупал разного вида краденое, и для этого каждое утро приходил в кабаре на улице Сен Мартен, где была встреча всех членов банды Картуша»36 .
Однако в данном случае, видимо, речь идет о дружественном сообществе воров, которые вместе проводили время. При этом для совершения преступлений они могли объединяться в самые разнообразные по составу, но всегда малочисленные группы (их численность состояла от двух до семи человек в зависимости от характера преступления).
