Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Культурная среда русского города 52
1. Социокультурные факторы образования горожан
2. Роль ведомственных и публичных библиотек в развитии городской культуры
3. Театр и зритель
4. Вклад клубов и благородных собраний в городскую культуру
Глава 2. Культура политического: представления о власти и практики самоуправления 237
1. Отношение горожан к верховной власти
2. Конфигурация власти в провинциальном городе
3. Выборы и престиж общественных служб
4. Избирательные практики в старом русском городе
Глава 3. Чувства и представления русских горожан 371
1. Социальный статус и проблемы самоидентификации
2. «Труд» и «богатство» в картине мира русских купцов
3. Репрезентации «счастья»
Глава 4. Мода и власть: проблемы идентичности русских горожан 475
1. «Немецкая» мода и городская идентичность
2. Регламентация властью городского костюма
3. Мода как средство обретения новой идентичности
4. Социокультурная трансформация традиции в русском обществе XIX в.: борода и мода
Заключение 571
Список источников и литературы 590
- Социокультурные факторы образования горожан
- Отношение горожан к верховной власти
- Социальный статус и проблемы самоидентификации
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Конец XVIII — первая половина XIX в. - особое время для русской культуры. На рубеже XVIII - XIX вв. сформировался современный литературный русский язык, тот язык, на котором мы говорим и пишем сегодня. Отечественная война 1812 г. послужила мощным стимулом к росту национального самосознания и дала серьезный импульс к осмыслению обществом насущных социальных проблем России. Первая половина XIX в. вошла в историю как время расцвета русской классической культуры (литературы, театра, музыки, архитектуры, живописи), создателем которой и ее основным потребителем был узкий слой дворянства. Все эти положения давно признаны в науке и хорошо известны каждому читателю, интересующемуся русской культурой и российской историей. Фундаментально исследовано творчество выдающихся деятелей русской культуры, а также культурная среда Петербурга и Москвы, в которой они, как правило, и действовали.
Значительно скромнее мы представляем роль провинции в формировании национальной культуры. И уж совсем минимальны наши знания о культуре рядовых горожан того времени - купцов, мещан, мелких чиновников и разночинцев. Для того, чтобы новая светская культура, зародившаяся при дворе, укоренившаяся в столицах и отдельных помещичьих усадьбах, стала национальной необходимо было ее освоение в провинциальной России. Успех или неудача трансляции культурных достижений и культурных стандартов, выработанных в столицах и предлагаемых элитой обществу, зависел от их рецепции в провинции: в городе и дворянской усадьбе. Городской аспект этой проблемы сложен вдвойне: транслируемая культура была не только содержательно и
направленно не традиционной, а новой (модернизированной) для большинства горожан культурой, но и «чужой» - дворянской и европеизированной. Внедрение этой светской — ранней урбанистической культуры в провинции происходило не на пустом месте. Здесь существовали свои локальные культурные среды, местные элиты и рядовые горожане, обладавшие собственным мировидением, отличающимся от столичного. Примут ли провинциалы новые культурные формы и образцы, транслируемые имперским центром, или же окажут им стойкое сопротивление? Для современной постсоветской России с разноуровневым развитием составляющих ее регионов, с высокой концентрацией институтов культуры в крупнейших городах, с все еще слабыми культурными и политическими связями между отдельными регионами, проблемы культурного трансферта и влияния провинции на общероссийские социокультурные процессы остаются такими же актуальными, как и в XIX в.
Трансляция и рецепция новой культуры протекали в неоднородной культурной среде города, где новые культурные институты соседствовали с традиционными, иногда мирно сосуществуя, но чаще вступая в конфликт, который порой принимал характер конфронтации.
Цель диссертации - исследование социокультурных практик горожан провинции в условиях формирования русской национальной культуры. Определение «национальная» больше отражает суть этого этапа, чем «общенациональная», поскольку в первой половине XIX в. крестьянство, составлявшее подавляющее большинство населения Российской империи, в этом процессе почти не участвовало.
Цель диссертации предполагает решение следующих задач:
- реконструировать культурную среду русского города;
исследовать роль институтов (школ, ведомственных и публичных библиотек, театров и благородных собраний) и агентов новой светской культуры в трансляции форм и ценностей формирующейся национальной культуры;
выявить основные каналы проникновения явлений новой светской культуры из столиц Российской империи в русский провинциальный город и механизмы ее рецепции и адаптации;
изучить социокультурные представления горожан о монархе, местной власти, городском самоуправлении;
рассмотреть способы коммуникации граждан с центральной властью и избирательные практики в провинциальных городах;
исследовать средства формирования и способы выражения самоидентификации горожан;
изучить жизненные ценности провинциалов и столичных жителей.
Объектом исследования является русская провинциальная городская культура. В диссертации культура рассматривается как коммуникативное пространство, которое формируется культурной средой города, с одной стороны, и социальными практиками горожан, с другой. Культурная среда провинциальных городов не была единой и одномерной. В провинции одновременно бытовали различные синхронные и диахронные пласты традиционной и модернизированной культуры. Городской социум не был единым ни в правовом, ни в культурном аспектах. Культура чиновников и дворян существенно отличалась от культуры купцов и мещан, которая в свою очередь разнилась от крестьянской культуры. Духовенство, являвшееся во многом закрытым сословием, обладало иным
мировидением и специфическим бытовым укладом. Ситуация осложнялась наличием в городах среди русского населения двух конфессий: прихожан официальной церкви и старообрядцев, расколотых, в свою очередь, на несколько толков и согласий. Наконец, в некоторых регионах русские горожане испытывали культурное влияние других народов России, а в Сибири также влияние иностранцев, попавших сюда в ссылку или приехавших по доброй воле на службу.
Предмет исследования - социокультурные практики русских провинциальных горожан, обеспечивавшие коммуникации внутри городского социума, а также между столичной и провинциальной культурой в процессе формирования русской национальной культуры.
При исследовании комплекса этих проблем представляется важным выявить роль конкретных лиц в учреждении и функционировании новых заведений культуры. Выяснение вопроса об инициаторах культурных новаций, социальном составе учащихся, актеров-любителей или читателей библиотек позволяет понять соотношение импульсов идущих из правительства и исходящих от самих горожан. Еще более важная задача - попытаться выяснить мотивацию инициаторов и активных участников местной культурной жизни. Поэтому в центре диссертации не история появления и развития учреждений культуры в провинции, хотя этим вопросам уделяется пристальное внимание, но культура горожан, их социокультурные представления: о «себе» и «других», о государственной власти и самоуправлении, о городском социуме и сословном строе, о труде и богатстве, о счастье и других жизненных ценностях. Важная роль отводится также изучению практик самоидентификации и формированию новой городской идентичности, проявлявшихся как в письменных текстах, адресованных власти или
предназначавшихся близким людям, а иногда и самому автору, так и утверждавшихся посредством невербальных средств: в городском костюме и во всем внешнем облике горожан. Эти представления и поиски собственной идентичности рассматриваются в связи с практиками участия в управлении делами города.
Поскольку тема провинциальной культуры является весьма обширной, ее представление в диссертации ограничивается светской культурой русского населения, основными носителями которой были купцы, мещане и чиновники. За пределами исследования остались такие важные аспекты темы как конфессиональные практики горожан, роль и место православной церкви в развитии провинциальной культуры, культура старообрядцев. Отказ от обращения к вышеназванным сюжетам определился стремлением рассмотреть, прежде всего, социокультурные институты и социокультурные практики в контексте процессов секуляризации личности и общества, которые были ядром новой культуры. Другим фактором, повлиявшим на отказ от анализа вышеназванных проблем, стало появление в последние годы работ, посвященных различным аспектам истории официальной православной и старообрядческих конфессий.1
Хронологические границы исследования: вторая половина 1780-х гг. - начало 1860-х. Нижняя грань изучения берет свой отчет с момента реализации Городового положения 1785 г. и начала осуществления школьной реформы, призванной создать единую систему общеобразовательной школы. Верхняя грань - начало эпохи Великих реформ, к числу которых, наряду с освобождением крестьян, судебной реформой и военной реформой, относится и городская
1 Керов В.В. «Се человек и дело его...»: Конфессионально-этические факторы старообрядческого предпринимательства в России. М., 2004; Мальцев А.И Старообрядческие беспоповские согласия в XVIII - начале XIX в. Проблема взаимоотношений. Новосибирск, 2006; Религия и церковь в Сибири: Сб. научных статей и документальных материалов. Вып.8. Тюмень, 1995; Ряжев А.С. «Просвещенный абсолютизм» и старообрядцы: вторая половина XVIII - начало XIX в. 4.1 — 2. Тольятти, 2006 и др.
реформа 1870 г., которая в ряде городов (в том числе в Тобольске и Томске) стала осуществляться раньше. В это же время происходило и реформирование системы школьного образования, сопровождавшееся расширением сети мужских и женских учебных заведений.
Территориальные рамки исследования охватывают два российских региона: Нечерноземный Центр (Московская и Тверская губернии) и Западная Сибирь (Тобольская и Томская губернии). Социокультурные процессы в Москве не были предметом анализа, исходя из статуса Москвы как столичного города. Однако жизненные ценности и социокультурные представления москвичей' рассматривались в диссертации в контексте сопоставления с мировосприятием провинциалов.
Чем интересно рассмотрение социокультурных процессов в указанных регионах? Каждый из них имел свое природно-климатическое «лицо», свои особенности исторического освоения и хозяйственного уклада, национального, конфессионального и социального состава населения. Если на территории Подмосковья и Верхневолжья многие города ведут свою родословную с XII - XIII вв., то города Западной Сибири возникли на территории, осваиваемой русскими лишь с конца XVI в. Более того, в Сибири становление городов («острогов» и крепостей) предшествовало формированию сельских поселений русского населения. В Западной Сибири вокруг первых городов проживало аборигенное население, имевшее собственные культуры. Начиная с XVII в. территория региона использовалась как место ссылки, в том числе и военнопленных, а с конца следующего столетия сюда в массовом порядке высылали поляков, литовцев и представителей других этносов, боровшихся за национальные интересы. Таким образом, в некоторых городах Западной Сибири в конце XVIII - первой половине XIX в. существовали довольно заметные «колонии» иностранцев и
нерусских поданных Российской империи. Это обстоятельство привело и к определенной конфессиональной неоднородности городского населения. Впрочем, главная напряженность по конфессиональной линии была связана не с наличием католиков, протестантов, иудеев и мусульман, а русских старообрядцев. Последнее обстоятельство, разумеется, не составляло сибирскую специфику. В отдельных городах Центра (Ржев, Торжок) также существовали значительные общины старообрядцев разных согласий. Существенной особенностью западносибирского региона было отсутствие помещичьего землевладения и незначительное число крепостных крестьян. Эти обстоятельства не могли не сказываться на ментальности населения Западной Сибири. В Центре, напротив, существовали многочисленные помещичьи «гнезда», в которых развивалась усадебная культура, составлявшая определенную конкуренцию городской культуре.
Отмеченные исторические особенности исторического развития Центра и Западной Сибири делают названные регионы интересными для сравнения, которое позволит, во-первых, сопоставить внутрирегиональные социокультурные процессы в границах соседних губерний; во-вторых, сравнить межрегиональные данные. Поэтому выборка вышеуказанных регионов представляется достаточно представительной для характеристики состояния городской провинциальной культуры. Разумеется, такой подход не претендует на то, чтобы достигнутые в ходе исследования результаты были экстраполированы на всю Россию. Однако полученные данные (с некоторыми оговорками) отражают основные социокультурные тенденции в регионах, где русские составляли большинство населения.
Сопоставление социокультурных процессов в городах двух соседних губерний — Московской (без Москвы) и Тверской —
представляет особый интерес для выявления фактора близости столицы на культуру разных страт городского населения. Для понимания синхронности или асинхронности протекания социокультурных процессов важно сравнение городов этих губерний с западносибирскими городами, расположенными, как считали современники, на одной из окраин Российской империи. Не менее существенен для анализа и тот факт, что генезис исследуемых городов имеет значительную временную протяженность. Наряду с древнерусскими городами и городами, возникшими на рубеже 16 — 17 вв., в регионах были и населенные пункты, получившие городской статус лишь в конце XVIII - начале XIX в. Данное обстоятельство позволяет проследить не только процесс формирования городского самосознания, но стадиальные отличия (если таковые имеются) мировосприятия горожан старых и новых городов.
Методология исследования базировалась на использовании, научных принципов познания: историзм, объективность, системность и комплексность. Основополагающим методом изучения проблемы является междисциплинарный подход к историческому исследованию. Мой подход базируется на сочетании методов и приемов, используемых в историко-культурных и историко-антропологических исследованиях. Изучение такого сложного явления как культура горожан требует применения различных подходов и способов исследования. Поэтому в диссертации сочетается исследование структур городской культуры (публичных библиотек, театров, учебных заведений, клубов и благородных собраний) и социокультурных практик, ментальносте, жизненных ценностей и представлений горожан. Исследование социокультурных практик горожан, опирающееся лишь на реконструкцию «картин» мира и стереотипов восприятия, распространенных в городской среде, без выяснения истории возникновения и развития институтов
культуры рискует превратиться в увлекательный процесс конструирования и интерпретации смыслов, кодов социального поведения и норм их прочтения, что является все же более специфическим предметом исследований интерпретативной антропологии или семиотики, чем истории. Равно как и традиционное институциональное изучение культуры оставляет вне поля исследовательского внимания подавляющее большинство городского населения. А между тем именно позиция этого «молчаливого большинства», его восприятие традиционных и новых институтов, реализуемое в повседневной практике, и определяют судьбу социокультурных процессов.
Как добиться исторического синтеза при исследовании таких принципиально разных предметов изучения как институты культуры и социокультурные практики? Следует заметить, что проблема исторического синтеза является одним из самых сложных вопросов исторического познания, который был предметом самого пристального внимания в мировой историографии конца XX в. Эта проблема привлекла внимание и ряда ведущих российских историков: А.Я.Гуревича, Л.П.Репиной и др." Мировой опыт поисков исторического синтеза послужил компасом для моей попытки соединить в исследовании институциональное и социокультурное изучение городской культуры. В диссертации социокультурные практики горожан исследуются в различных социальных контекстах, в общественной и частной жизни. Представляется, что тем самым во многом преодолевается познавательное противоречие между разными предметами изучения и подходами (генерализирующим и индивидуализируемым) к их исследованию. Но до конца это противоречие не может быть устранено по своей природе. Здесь
2 Гуревич А.Я. Исторический синтез и Школа «Анналов». М., 1993; Репина Л.П. «Новая историческая наука» и социальная история. М., 1998.
уместно прибегнуть к аналогии о соотнесении макро и микроистории. Как удачно отметил Ю.Л.Бессмертный, они сочетаются между собой по принципу дополнительности, что предполагает их нераздельность и их неслиянность.
Важную роль в исследовании играет межрегиональный подход, предполагающий использование компаративных методов для изучения социокультурных процессов в разных регионах. Компаративная часть исследования позволит установить доминирующие факторы, которые влияли на темпы социокультурных процессов, выявить соотношение локальных, региональных и общероссийских факторов, уточнить роль власти и общества, а также разных социальных групп в культурной жизни. В этой связи»' межрегиональный подход социокультурного изучения культуры русской провинции представляется весьма действенным инструментом познания прошлого.
Степень изученности проблемы. Городская культура первой половины XIX в. имеет обширную историографию, которая может претендовать на специальное монографическое исследование. Моя задача в связи с целью диссертации носит иной характер. Во-первых, очертить основные подходы к данной теме. Во-вторых, проанализировать достижения и имеющиеся проблемы в изучении культуры горожан конца XVIII - первой половины XIX в.
Культура провинциальных горожан рассматриваемого времени в ее локальном преломлении стала изучаться еще современниками -краеведами, этнографами-любителями (Н.А.Абрамов, Е.А.Авдеева, С.И.Гуляев, П.А.Золотов, Н.Рубцов и др.), которые обращали первостепенное внимание на развитие просвещения, театральной и музыкальной культуры в провинции, а также на повседневность
3 Бессмертный Ю.Л. Проблема интеграции микро и макроподходов // Историк в поиске. М., 1999. С.291-301.
«необразованных» городских слоев. Собранные ими данные, среди которых заметное место занимают непосредственные этнографические наблюдения, и сегодня сохраняют свою ценность для историографии темы.
Основы научного познания русского города как социокультурного феномена были заложены в 1920-х гг. в работах Н.П.Анциферова и И.М.Гревса4 - исследователей, по традиции именуемых краеведами. Думается, что скорее они были культурологами, втиснутыми в рамки краеведения господствующей идеологией. В их работах был сформулирован подход к городской среде как целостной системе. Пожалуй, наиболее четко это положение было сформулировано И.М.Гревсом: «Надо изучать все стороны культуры не только в отдельности, но и вместе, в сосуществовании и взаимодействии. Целостная культура! <...> такое обозначение единства культуры встречается еще недоумевающим взором, потому что недостаточно чувствуется его бытие. Между тем это объективно достоверный факт и существенная задача». Разумеется, в конце 1920-х гг. в эпоху господства ленинского учения «о двух» культурах в классовом обществе такие мысли о «единстве» и «целостности» культуры не могли получить одобрения и распространения.
Методологически к ним был близок и Н.К.Пиксанов, который первым поставил проблему роли провинции («культурных гнезд») в русской культуре.6 Он справедливо поднял вопрос о «перестройке изложения истории русской культуры», в которой провинция наряду со столицами должна быть равноправным субъектом
4 Анциферов Н.П. Пути изучения города как социального организма. Л., 1926; Анциферовы Н. и
Т. Книга о городе. Т.1. Город как выразитель сменяющихся культур. Т.З. Жизнь города. Л., 1926;
Гревс И.М. Монументальный город и исторические экскурсии // Экскурсионное дело. 1921. №1;
Экскурсия в культуру. Сб. под ред. И.М. Гревса. М., 1925.
5 Гревс И.М. Развитие культуры в краеведческом исследовании // Анциферовские чтения. Л.,
1989. С.Зб.
6 Пиксанов Н.К. Областные культурные гнезда. М., 1928.
«общероссийского культурного процесса». Это направление по идеологическим причинам было насильственно уничтожено и не получило в дальнейшем развития.
В отечественной историографии советского периода отказ от подхода к культуре как целостному явлению и от поисков исторического синтеза неизбежно привел к тому, что возобладали исследования культуры по отраслевому принципу (архитектура, живопись, театр, музыка, библиотечное дело и т.д.). В этом отношении показательны многотомные «Очерки русской культуры», издававшиеся МГУ с 1970 г. В жанре очерков появлялись и первые региональные исследования по истории культуры.8
Наряду с господством отраслевого подхода в исследовании культуры и доминированием позитивистского видения истории в 1960-х гг. произошел всплеск интереса к исторической психологии, реализованный в книге Б.Ф.Поршнева и нескольких сборниках статей.9 Однако уже в начале 70-х гг. это направление было фактически свернуто. Единственное исключение составило изучение семиотики русской культуры, связанное, прежде всего, с именами Ю.М.Лотмана и Б.А.Успенского.10
Повседневная жизнь, быт, традиционные обряды и праздники -эти и подобные аспекты жизнедеятельности горожан стали в 70-е -80-е гг. XX в. предметом изучения этнографов.11 Большинство работ историко-этнографического характера, посвященных русскому городу, хронологически начиналось с конца XIX в. В этой связи для темы диссертации из этого ряда необходимо выделить исследования
7 Там же. С.4,20.
8 См. например: Копылов А.Н. Очерки культурной жизни Сибири. Новосибирск, 1974.
9 Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. М., 1966; История и психология. М., 1971; и
др.
10 Лотмана Ю.М. Избранные статьи. В 3-х тт. Таллинн, 1992; Он же. Беседы о русской культуре:
Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начала XIX века). СПб., 1994; Успенский Б.А.
Избранные труды. Т.1.—2. М., 1996.
11 Анохина Н.А., Шмелева М.Н. Быт городского населения средней полосы РСФСР в прошлом и
настоящем. М., 1977; Старый Петербург: Историко-этнографические исследования. Л., 1982;
Будина О.Р., Шмелева М.Н. Город и народные традиции русских. М., 1989; и др.
1 о
М.Г.Рабиновича," рассматривающие городской быт с момента возникновения городов на Руси. К сожалению, материалы по первой половине XIX в. были привлечены автором лишь в небольшом объеме, а главное внимание уделено средневековому периоду.
Последние 15 лет в российской историографии характеризуются внедрением новых подходов и методов исследования. Не осталось в стороне от этих веяний и изучение истории русской культуры. В новой культурной истории центральное место занимает не изучение институтов и структур культур прошлого; а антропологически ориентированная история, в центре которой находятся люди, повседневно творящие культуру и живущие в ней.
Вместе с тем, по-прежнему главным изъяном в изучении истории русской культуры является то обстоятельство, что, анализ историко-культурных процессов за редким исключением проводится на материалах Москвы и Петербурга, которые экстраполируются на всю Россию. А для иллюстрации тенденций развития культуры используются отдельные факты из жизни провинции. Тот факт, что именно в Москве и Петербурге происходила кристаллизация всех явлений культурной жизни не является основанием для игнорирования социокультурных процессов в провинции. Наряду с таким подходом, который я назвал бы «иллюстративной генерализацией», с начала 1990-х годов в отечественной историографии ощутимо возрос интерес к истории российской провинции. Он затронул и исследования по истории культуры. В частности, наметился поворот от изучения «новых, прогрессивных, светских» тенденций к анализу всей совокупности историко-культурных процессов. При этом обнаружилось смещение фокуса исследований с истории социальных институтов культуры на
12 Рабинович М.Г. Очерки этнографии русского феодального города: горожане, их общественный и домашний быт. М., 1978; Он же. Очерки материальной культуры русского феодального города. М., 1988.
социокультурные процессы, протекавшие в разных социальных
средах и в отдельных регионах.13 Об этом же писала и Л.В.Кошман,
отметив, что приоритетным становится рассмотрение культуры «не
как суммы ее отдельных отраслей, а как функционирующей системы,
через выработанный механизм ее распространения — школу, книгу,
культурно-просветительные учреждения, информационную
коммуникацию и.т.д.».14 Это наблюдение справедливо и для научного пути самой Л.В.Кошман. Еще в большей степени это прослеживается на' материалах многотомных «Очерков русской культуры», издаваемых МГУ. Если в томах, охватывающих XVIII в. традиционно превалировал отраслевой подход изложения материала,15 то в «Очерках русской культуры XIX в.» отраслевой, подход сочетается с попытками рассмотреть культуру как целостность, использовать системно-функциональный подход.
Заметный вклад в изучение провинциальной культуры XIX в. вносят работы историко-этнографической направленности. Среди монографий и очерков, вышедших в последние годы, выделяется книга А.Н. Зорина, 6 во многом обобщившая более ранние труды
этого автора. Ее характеризует глубина охвата материала (с момента формирования сети русских городов в Поволжье до начала XX в. включительно), широта аспектов городской истории (от вопросов сословной структуры до планировки городов, от проблем городского самоуправления до деталей освещения и отопления жилищ). Это исследование удачно продолжило традиции отечественной этнографии 1970-х - 1980-х гг. Вместе с тем, упомянутая работа
13 Провинциальная культура: миф или реальность? // Alma Mater. 1994. №2. С.З - 7; Российская
провинция XVIII — XX вв: Реалии культурной жизни. Пенза, 1995; и др.
14 Кошман Л.В. Русский город в XIX веке: социокультурный аспект исследования. Автореферат
диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук. М., 2001. С.З -4.
15 Очерки русской культуры XVIII века. 4.1 -4. М., 1985 - 1990.
16 Зорин А.Н. Города и посады дореволюционного Поволжья. Казань, 2001.
17 Зорин А.Н. Уездные города Казанского Поволжья. Опыт историко-этнографического изучения
планировки. Казань, 1989; Он же. Застройка и экология малых городов. Опыт регионального
историко-этнографического исследования. Казань, 1990; Он же. Горожане Среднего Поволжья во
второй половине XVI - начале XX вв. Историко-этнографический очерк. Казань, 1992.
обнаружила и главные недостатки российского историко-
этнографического исследования города: преобладание
описательности над анализом, в какой-то степени доминирование статики над динамикой при исследовании социальных и культурных процессов, первостепенное внимание к этнически маркированным элементам, в ущерб прочим. Как справедливо пишет А.Н.Зорин: «Даже специалисты порой подсознательно отождествляют этнографию с изучением «национальных особенностей».18
Ни в коей мере не отрицая продуктивность и дальнейшие возможности традиционного изучения «общественного быта горожан» и «истории бытовой культуры», не могу не отметить, два принципиальных момента. Во-первых, в литературе уже не раз отмечалось, что между этнографическим исследованием быта и историей повседневности существует серьезная разница. В частности, А.Л.Ястребицкая, анализируя современное состояние вопроса, пишет, что история повседневности была осмыслена в европейской историографии (особенно среди медиевистов и историков раннего Нового времени) «как интегративный метод познания человека в истории».1 Н.Л.Пушкарева также отмечает интегративность подхода историков повседневности к предмету исследования и подчеркивает, что историков повседневности «интересует все: и история быта, и событийная история (влияние тех или иных событий на повседневный быт людей), и история ментальностей и ментальных стереотипов, т.е. историческая психология, а вместе с ней и история личных переживаний человека»." Во-вторых, современным российским этнографам города не удается отгородиться «китайской стеной» от
18 Зорин А.Н. Этнография города как научное направление //Очерки городского быта
дореволюционного Поволжья. Ульяновск, 2000. С.8.
19 Ястребицкая АЛ. О культур-диалогической природе историографического // Выбор метода:
изучение культуры в России 1990-х годов. М., 2001. С.44.
20 Пушкарева Н.Л. Частная жизнь и проблема повседневности глазами историка // Города
Европейской России конца XV - первой половины XIX века. Материалы международной научно-
практической конференции 25 -28 апреля 2002 года. Часть I. Тверь, 2002. С.52.
влияния социальной, культуральной, истории повседневности, истории частной жизни или микроистории. Показательно, что в «Очерках городского быта дореволюционного Поволжья», в авторском коллективе, которым руководил А.Н.Зорин, не было достигнуто единства подходов. В «Очерках» рядом с историко-этнографическими главами по истории семьи и семейного быта, праздников, досуга и развлечений соседствуют разделы о мещанской общине (А.П.Каплуновского), о клубах и общественных ассоциациях в Казани (немецкого историка Л.Хэфнера), выполненных в традициях социальной истории и микроистории.
Российские исследователи проблем городской повседневности в последние время нередко отождествляют себя с «антропологически ориентированной историей». Среди ряда работ по истории повседневности, вышедших в самое последнее время, обращают на себя внимание монография Н.А.Миненко, Е.Ю.Апкаримовой и С.В.Голиковой «Повседневная жизнь уральского города в XVIII -начале XX века» и книга А.Б.Каменского «Повседневность русских городских обывателей: Исторические анекдоты из провинциальной жизни XVIII века». Эти работы отличаются выбором сюжетов, масштабом исследования и степенью хронологического охвата материала. Наконец, авторы коллективной монографии декларируют свою приверженность к истории повседневности, а А.Б.Каменский, напротив, намеренно отказывается идентифицировать свое исследование с каким-либо направлением историографии и декларировать верность определенным подходам. Но объединяет эти труды не только внимание к человеческому измерению историю, но и принципиальная ориентация на источники, которые становятся отправной точкой построения исследований. Как пишет во «Введении» к книге Н.А.Миненко: «при определении круга
Очерки городского быта дореволюционного Поволжья. Ульяновск, 2000.
конкретных исследовательских задач историк повседневности, исходит прежде всего из информационных возможностей потенциальной источниковой базы. Именно этим главным образом обусловлена структура предлагаемой монографии»." Об этом же, но еще в более заостренной форме (эксперимент) говорит и А.Б.Каменский, поставивший задачу «сквозного» просмотра материалов местных учреждений г.Бежецка и включивший в книгу только те элементы городской повседневности, которые реконструируемы «по имеющимся источникам».23
Особое место в историографии темы занимают труды историко-культурологического характера, призванные осмыслить, пользуясь формулировкой Ф.Броделя, структуры «большой длительности» в российской истории. К числу таких работ, претендующих на обоснование новой глобальной теории, призванной объяснить особенности истории России и обнаружить «законы» ее развития, относятся исследования А.С.Ахиезера,~ Н.А.Хренова и К.Б.Соколова."" При всей оригинальности и интеллектуальной привлекательности работ этих авторов они не получили признания в среде историков. Для этого есть немало причин, в том числе, отказ от рассмотрения существовавшей социальной структуры, взамен которой объектом анализа становятся сконструированные авторами (К.Б.Соколов и Н.А.Хренов) субъекты исторического процесса, или упорные поиски «законов» исторического развития, когда в противовес К.Марксу А.С. Ахиезер настаивает на «социокультурной» детерминации развития России. Ограниченный круг источников, используемых культурологами, недостаточно хорошее знание
22 Миненко Н.А., Апкаримова Е.Ю., Голикова СВ. Повседневная жизнь уральского города в
XVIII - начале XX века. М., 2006. С.9.
23 Каменский Л.Б. Повседневность русских городских обывателей: Исторические анекдоты из
провинциальной жизни XVIII века. М, 2006. С.21.
24 Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта (Социокультурная динамика России). T.1 -
2. 2-е изд. Новосибирск, 1998.
25 Хренов Н.А., Соколов К.Б. Художественная жизнь императорской России (субкультуры,
картины мира, ментальность). СПб., 2001.
XX - XXI вв. оказалось изучение культуры классов и сословий. Наиболее популярной оказалась тема «купечество и культура» (М.В.Брянцев, Н.В.Козлова, О.Е.Нилова, А.В.Семенова и др.). Среди работ, посвященных культуре купечества можно выделить монографию М.В.Брянцева «Культура русского купечества. Воспитание и образование» (Брянск: Курсив, 1999), в которой на богатом фактическом материале исследуются отношение купеческого сословия к воспитанию и образованию (домашнему, коммерческому, общему), его литературные вкусы и пристрастия, а также место и роль театра в купеческой среде. Несомненным достоинством работы является также рассмотрение проблем воспитания и образования в контексте социального положения купечества в сословной иерархии общества. Вместе с тем, автор недостаточно учел неоднородность купечества как сословия, в котором многие, по образному выражению современника, «никогда не отпирали лавки», а платила гильдейский сбор ради избежания рекрутской повинности и в целях поддержания достойного социального статуса.
Одним из новейших направлений исторического городоведения в последние 10 лет стало изучение ментальности горожан. Впрочем, некоторые авторы предпочитают оперировать другими более традиционными понятиями - «психология» и «социальная психология».31 Изучение ментальности, внутреннего мира купечества не исчерпывается этими подходами. В книге О.Н.Судаковой внимание сосредоточено на ценностных ориентациях, ценностном мире русского купечества.32 К сожалению, приходится констатировать отсутствие научной этики у этой исследовательницы. Так, одна из глав книги О.Н.Судаковой на 75% состоит из
31 Федоркова И.Р. Психология российского купечества дореволюционного периода. М., 2005.
32 Судакова О.Н. Ценностный мир русского купечества нового времени (культурологический
анализ). Улан-Удэ, 2001.
рассмотрения. Более того, имеется единственное исследование, в
центре которого стоит проблема формирования русской
национальной культуре. Речь идет о книге В.В. Познанского,
вышедшей в 1975 г. Автор попытался в жанре очерка осмыслить
место первой половины XIX в. в процессе формирования русской
национальной культуры. Под термином «национальная культура» он
понимал культуру нации, «как общности людей, складывающейся в
ходе возникновения, формирования и утверждения
капиталистического уклада, общности связанной буржуазными, а не феодальными отношениями»." Реально В.В.Познанский смог проследить не «становление национального самосознания русского народа», как говорилось в аннотации к книге, а, пользуясь фразой этого же источника, «отражение этого процесса в творчестве передовых деятелей культуры».2 Автор связывал процесс формирования национальной культуры с дворянским этапом освободительного движения в России. Такое понимание взаимосвязи общественно-политических и культурных процессов привело его к логическому шагу: «при рассмотрении вопроса о формировании русской нации» сосредоточить свое внимание на дворянстве и крестьянстве, прежде всего тех их элементах, «которые были связаны так или иначе с распространением новых, буржуазных отношений в недрах феодального общества», а также на духовенстве. Таким образом, он фактически утверждал, что к формированию буржуазной нации и национальной культуры городское гражданство (купечество и мещанство) никакого отношения не имеет.
Отдельные стороны провинциальной культуры и вопросы ее взаимодействия со столичной культурой получили должное освещение в литературе. Востребованным в историографии на рубеже
28 Познанский В.В. Очерк формирования русской национальной культуры. Первая половина XIX
века. М., 1975. С.5.
29 Там же. См. аннотацию. [С.224].
30 Там же. С. 13.
XX - XXI вв. оказалось изучение культуры классов и сословий. Наиболее популярной оказалась тема «купечество и культура» (М.В.Брянцев, Н.В.Козлова, О.Е.Нилова, А.В.Семенова и др.). Среди работ, посвященных культуре купечества можно выделить монографию М.В.Брянцева «Культура русского купечества. Воспитание и образование» (Брянск: Курсив, 1999), в которой на богатом фактическом материале исследуются отношение купеческого сословия к воспитанию и образованию (домашнему, коммерческому, общему), его литературные вкусы и пристрастия, а также место и роль театра в купеческой среде. Несомненным достоинством работы является также рассмотрение проблем воспитания и образования в контексте социального положения купечества в сословной иерархии общества. Вместе с тем, автор недостаточно учел неоднородность купечества как сословия, в котором многие, по образному выражению современника, «никогда не отпирали лавки», а платила гильдейский сбор ради избежания рекрутской повинности и в целях поддержания достойного социального статуса.
Одним из новейших направлений исторического городоведения в последние 10 лет стало изучение ментальности горожан. Впрочем, некоторые авторы предпочитают оперировать другими более традиционными понятиями - «психология» и «социальная психология».31 Изучение ментальности, внутреннего мира купечества не исчерпывается этими подходами. В книге О.Н.Судаковой внимание сосредоточено на ценностных ориентациях, ценностном мире русского купечества.32 К сожалению, приходится констатировать отсутствие научной этики у этой исследовательницы. Так, одна из глав книги О.Н.Судаковой на 75% состоит из
31 Федоркова И.Р. Психология российского купечества дореволюционного периода. М., 2005.
32 Судакова О.Н. Ценностный мир русского купечества нового времени (культурологический
анализ). Улан-Удэ, 2001.
перепечатки статьи А.И.Куприянова. Иной ракурс в исследовании А.В.Быкова, который обратился к «образу жизни» сибирского купечества. Среди историков, поставивших проблемы ментальности в центр исследования, можно назвать С.К.Лямина, который обратился к изучению ментальности торгово-промышленных слоев населения Тамбова 1860 - 1870-х гг. В центре «внимания автора находится эволюция базовых социально-экономических и правовых категорий мышления под воздействием таких факторов, как преобладание в городе традиционных слоев населения и деятельность, модернизационных общественно-политических институтов (органов общественного самоуправления и общественных организаций)». Работу С.К.Лямина отличает стремление увязать социально трансформацию традиционного сознания горожан с реформами 60-х -70-х гг. XIX в. Принципиальное возражение вызывает лишь попытка проследить изменения в городской ментальности на столь кратком хронологическом отрезке.
Социокультурные факторы образования горожан
Что представляли собой города рассматриваемых регионов, сколько их было, какова была численность городского населения? Без ответов на эти вопросы трудно понять город как культурную среду.
В 1811 г. в 28 городах Московской (без Москвы) и Тверской губерний проживало 105667 человек. В самой малонаселенной группе (до 1 тыс. чел.) было 4 города с населением 3,2% от общего числа городских жителей двух губерний. В 9 городах с населением от 1 до 2 тыс. человек проживало 12,5 % горожан. В 8 городах, имевших от 2 до 5 тыс. населения жил каждый четвертый (24,3%) городской обитатель. В Серпухове, Вышнем Волочке, Осташкове, Коломне и Ржеве насчитывалось более 5 и менее 10 тыс. жителей - 33,5%. Границу 10 тыс. человек превысили лишь два города — Торжок и Тверь, где было сконцентрировано 26,4% всех горожан Центра.
В 1858 г. в городское население Центра увеличилось почти вдвое, достигнув 205152 человек. «Карликовые» города перешли в следующие группы: Богородск составил компанию Звенигороду и Красному холму, (население от 1 до 2 тыс.); Корчева, Подольск, Воскресенск, к которым добавилось и новое городское поселение -Павловский посад, поднялись на ступень выше, попав в ранг городов с численностью от 2 до 5 тыс. чел. Эта группа городов оказалась самой распространенной - 13 поселений, но не самой людной - 21,2% всех горожан. Количество городов, насчитывавших от 5 до 10 тыс. человек изменилось незначительно - с 5 до 6, но все города, входившие в нее в 1811 г., за исключением Осташкова, переместились в следующую группу из 6 городов (население больше 10 тыс. чел.), в которую вошел также Сергиев посад. Вместе с Тверью, которая попала в 1858 г. в разряд крупных поселений (больше 25 тыс. чел.), в этих городах проживало 55,5% всего городского населения. Среднестатистический город вырос по сравнению с 1811 г. в 1,9 раза и составил 7074 человек.
В 15 городах Западной Сибири (без учета жителей Барнаула, которых более 5 тыс.) в 1811 г. проживало 61910 человек. Средний размер западносибирского города оказался выше, чем центрально-нечерноземного 4127 против 3736.
В группе «карликов» (жителей меньше 1 тыс.) находились 3 города (Каинск, Березов и Курган) с населением 3,9%. Малонаселенных городов (1-2 тыс. чел.) было также 3 - 7,1%). В 5-х малых городах (2-5 тыс. чел.) проживало 36,3% жителей региона. В следующей группе (5 - 10 тыс. чел.) состояло 3 города (Петропавловск, Тюмень и губернский Томск) - 37,6%. И лишь в губернском Тобольске насчитывалось около 17 тыс. человек - 28,4% всех горожан Западной Сибири.
Отношение горожан к верховной власти
Политическая история в российской историографии всегда была, пользуясь метафорой Жака Ле Гоффа, «становым хребтом истории». Что, впрочем, не мешало ей благополучно существовать преимущественно в «тривиальной форме», когда все внимание уделялось событийной истории и жизнеописаниям великих людей. Цитируемая статья «Является ли все же политическая история становым хребтом истории?» видного французского историка послужила серьезным интеллектуальным стимулом для развития во многих странах, включая и Россию, «новой политической истории»", в центре внимания которой оказались феномен власти и социокультурные представления о власти.
Что именно относится к этим представлениям?-—- Ю.Л.Бессмертный, анализируя тенденции мировой историографии, включил в число важнейших социокультурных представлений о власти: «своеобразие восприятия отдельными индивидами или группами тех или иных властных институтов, оценка этих институтов в сознании отдельных субъектов и групп (включая «политические мифы», присущие массовому сознанию); престиж власти, как выражение меры согласия современников на подчинение ей; признанные теми или иными современниками и самой властью средства и формы обеспечения ее престижа; принятые (и не принятые) формы взаимоотношений между властью и разными группами подвластного населения. Все это так или иначе перекликается с господствующими в обществе топосами».
Для традиционной картины мира, свойственной в дореформенную эпоху подавляющему большинству русских, оставался незыблемым политический постулат: «Несть власти, аще не от Бога». Однако этот краеугольный камень, лежащий в основе восприятия власти, всегда таил в себе и потенциальную угрозу для ее конкретных носителей, ибо мудрых правителей Бог дает народу милуя, а плохих - наказывая за грехи. Однако монарх и народ это-единое целое. О наличии глубоко эмоционально пережитого восприятия этого единства свидетельствуют зафиксированные в жандармских отчетах слухи о событиях, связанных с жизнью императорского дома. Начальник московского округа корпуса жандармов, донося А.Х. Бенкендорфу о верноподданнических чувствах москвичей, в апреле 1839 г. писал, что они «с детскою горячею любовию и благоговением привержены к нашему Великому государю императору и всему августейшему дому его. Москву... можно уподобить величавой глубокой реке чистой, весьма чистой, ясно отражающей в себе образ Великого Светила».4 Об откликах горожан на официальное сообщение о том, что из-за нездоровья императрица не будет присутствовать на маневрах, в секретном жандармском обзоре настроения умов москвичей, говорилось в таком же самом тоне. Казалось бы, отсутствие императрицы на маневрах -не самое крупное событие публичной жизни, но все официальные сообщения о жизни царствующей фамилии - это предмет внимания «общества». Следовательно, на взгляд жандармов, подобные отклики подданных заслуживают внимания и анализа.
Социальный статус и проблемы самоидентификации
А что же думали Иван Мартос и император Александр I по поводу «гражданина» Минина? Попробуем реконструировать их представления, основываясь на данных филологии. А.А. Алексеев, исследовавший употребление слова «гражданин», писал, что в начале XVII века слово «гражданин» употреблялось как дословная калька с греческого и означало «горожанин». Ни в делопроизводственной документации, ни в публицистике того времени оно не использовалось. Со второй половины XVIII в. «в связи с представлениями о долге гражданина перед обществом в понятие о гражданине вкладывается некоторая этическая содержательность» и к концу 18 в. «за словом гражданин прочно закрепляется значение «член гражданского общества». В законодательстве того времени это слово имело значение «житель города, горожанин».4 «Этическая содержательность» «гражданина», появившаяся в эпоху классицизма и коннотирующаяся с событиями Великой французской революции, вызвала недовольство императора Павла, запретившего опасное слово. Однако после его смерти слово «гражданин» обрело право на гражданство и быстро вошло в повседневный лексикон в начале XIX в.
Был ли для скульптора Мартоса и императора Александра I «гражданин» всего лишь «городской житель, обитатель», как трактует это слово «Словарь Академии Российской» 1806 г.?5 В таком случае, в самом названии памятника содержался анахронизм, который они не могли не увидеть, будучи высокообразованными людьми. Очевидно, что надпись на памятнике, выполненного в лучших традициях классицизма, удачно объединила разные значения слова «гражданин».
Несомненно, князь Пожарский был и горожанином, и образом гражданских добродетелей. Но памятник Минину и Пожарскому был не просто данью признательности этим историческим личностям, но имел и символическое значение: фигуры Минина и Пожарского олицетворяли две социальные силы, объединение которых и привело к восстановлению российской государственности. Для скульптора Мартоса и, весьма вероятно, императора Александра I решающую роль в освобождении России в 1612 г., сыграл народ, отсюда: и композиция памятника, и, несомненно, само название памятника. Такая трактовка не устраивала многих дворян, вероятно, большинство. Среди них оказался и Пушкин, который в своей заметке, оставшейся неопубликованной, глубоко символично переименовал памятник: «Примечание о памятнике князю Пожарскому и гражданину Минину». Пушкинская инверсия надписи вполне соответствовала представлениям русского дворянства о роли сословий в истории России.
