Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. УСТАНОВЛЕНИЕ ДИПЛОМАТИЧЕСКОГО КОНТАКТА МЕЖДУ РОССИЙСКИМ И БРАНДЕНБУРГСКО-ПРУССКИМ ГОСУДАРСТВАМИ 39
1. Предыстория 40
2. Знания и представления сторон друг о друге 43
3. Формирование дипломатического протокола 46
4. Титулатура 54
5. Проблема русско-прусского соседства 57
ГЛАВА 2. ОТНОШЕНИЯ РОССИИ И БРАНДЕНБУРГА ВО ВРЕМЯ РУССКО-ПОЛЬСКОЙ ВОЙНЫ (1654 - 1655 ГГ.) 66
1. Миссия Ф. Ф. Порошина 66
2. Посольство Л. Кит Гельмана 71
ГЛАВА 3. ОТНОШЕНИЯ РОССИИ И БРАНДЕНБУРГА В ПЕРИОД НАЗРЕВАНИЯ РУССКО- ШВЕДСКОЙ ВОЙНЫ (КОНЕЦ 1655- ВЕСНА 1656 Г.) 84
1. Международная ситуация 84
2. Известия о положении Бранденбурга в русских источниках и подготовка посольства Д. Е. Мышецкого 88
3. Переговоры д. Е. Мышецкого 97
4. Результаты и оценки миссии Мышецкого 106
ГЛАВА 4. ОТНОШЕНИЯ РОССИИ И БРАНДЕНБУРГА ВО ВРЕМЯ РУССКО-ШВЕДСКОЙ
ВОЙНЫ (ДО НАЧАЛА 1657 Г.) 109
1. Международная обстановка летом-осенью 1656 г 109
2. Миссия а. Шуберта 111
3. Посольство г. К. Богданова 112
4. Посольство и. К. Фон эйленбурга и заключение русско-бранденбургского договора под
Ригой 127
5. Посольство и. А. Францбекова И М.Львова 149
ГЛАВА 5. ОТНОШЕНИЯ РОССИИ И БРАНДЕНБУРГА В ПЕРИОД РУССКО-ПОЛЬСКОГО СБЛИЖЕНИЯ (КОНЕЦ 1656 Г. - НАЧАЛО ЛЕТА 1657 Г.) 155
1. Международная ситуация. Виленское соглашение россии и речи посполитой 155
2. Миссия ф. П. Обернибесова в пруссию в январе -мае 1657 года 162
3. Прусский вопрос на русско-польских переговорах 174
4. Результаты посольства обернибесова. К вопросу о роли российской политики в польско- бранденбургском сближении летом-осенью 1657 года 182
ГЛАВА 6. РОССИЯ И БРАНДЕНБУРГ ВО ВРЕМЯ УХУДШЕНИЯ РУССКО-ПОЛЬСКИХ
ОТНОШЕНИЙ (СЕРЕДИНА 1657 - 1658 Г.) 186
1. Международная обстановка и переход бранденбурга со шведской на польскую сторону 186
2. Миссия Ф. и. Фон Борнтина. её задачи 190
3. Переговоры борнтина 195
4. Результаты посольства 203
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 210
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ 217
ИСТОЧНИКИ 217
ЛИТЕРАТУРА 221
Введение к работе
Со второй половины 1630-х до начала 1650-х гг. во внешней политике России продолжалось относительное затишье. После заключения в 1634 г. Поляновского мира с Речью Посполитой московское правительство ограничило контакты с европейскими странами и поддерживало отношения почти исключительно с ближайшими соседями. Но в 1650-е годы Россия активизирует свои дипломатические усилия и вновь становится на путь участия в европейской большой политике. После перехода в 1654 г. Украины в российское подданство началась война с Польшей. За 1654 и 1655 гг. была занята почти вся территория Великого княжества Литовского. Взяв Вильну, Ковно и Гродно, российские войска оказались у границ Восточной Пруссии. С осени 1655 г. в военных действиях наступила пауза, а весь 1656 г. был отмечен мирными переговорами, завершившимися в октябре подписанием перемирия в Вильне1. Летом 1655 г. войну с Польшей, продолжавшуюся до 1660 г., начала Швеция. В первые месяцы шведам удалось захватить почти всю территорию Польши и часть Литвы. В конце 1655 г., однако, началось народное восстание против интервентов, и шведы были отброшены к побережью Балтийского моря. Там они закрепились, и все оставшееся время война шла с переменным успехом". Московское правительство, обеспокоенное шведскими успехами в Польше, взяло в первые месяцы 1656 г. курс на войну со Швецией и начало ее в мае, а летом - осенью провело наступление в Ливонии, захватив ряд городов, но не сумев овладеть Ригой. В 1657 г. русским войскам еще удалось добиться небольших успехов, а в конце 1658 г., с заключением Валиесарского перемирия, война была прекращена1. В 1657 г. в войну на стороне Польши вступила Австрия. В том же году войну Швеции объявила Дания. Несколько позже к антишведской коалиции присоединились Нидерланды и Бранденбург. В противовес этой коалиции шведов дипломатическими методами и финансово поддерживали Англия и Франция, давление которых на переговорах привело к заключению Оливского и Копенгагенского мирных трактатов (в 1660 г.), сравнительно благоприятных для Швеции, несмотря на ее военные неудачи2.
Эти конфликты, обобщённо иногда называемые Первой северной войной3, были проявлением масштабного международного кризиса, охватившего в 1650-е гг. Восточную Европу и ставшего важным этапом вовлечения России в европейскую систему международных отношений. Война оказалось тяжелой для всех ее участников, состав которых постепенно расширялся (в 1656 г. против Швеции выступило Крымское ханство, в 1657 г. - Австрия, Дания и Нидерланды; против Польши в 1657 г. -Трансильвания). Наибольшие затраты пришлись на долю основных соперников -Польши, Швеции и России. В этот период государства, не обладавшие ни экономически, ни политически большой силой, что было следствием кризисных явлений, характеризовавших XVII в. (т. н. «всеобщий кризис XVII в.» 4), нуждались в тщательном дипломатическом обеспечении таких дорогостоящих предприятий, как войны, и не имели достаточных средств, чтобы вести их самостоятельно в течение долгого времени3. Борьба за союзников в ряде случаев оказывалась не менее упорной, чем столкновения на театре военных действий. С одной стороны, это повышало ценность нейтральных и колеблющихся государств, а с другой — нередко ставило их в достаточно трудное положение, ибо приводило, часто против их желания, к их вовлечению в военные действия. Постепенно вокруг Швеции и Польши образовались довольно, впрочем, нестабильные подобия коалиций. Россия формально не входила в их состав, хотя фактически одно время содействовала антишведскому фронту.
Одним из нейтральных государств, которые все хотели видеть своим союзником1, было курфюршество Бранденбург; его государь был одновременно герцогом Восточной Пруссии, а значит вассалом польского короля, ибо герцогство Пруссия имело статус польского лена . Бранденбург оказался желанным союзником, поскольку при правившем тогда курфюрсте Фридрихе Вильгельме («великий курфюрст», 1640 - 1688 гг.) произошло усиление его княжества и его выход на европейскую политическую сцену. Фридрих Вильгельм создал боеспособную армию, расширил свои владения и заложил основу прусского могущества в последующие века3 . Во время Первой северной войны Бранденбург оказался зажат между тремя государствами: Польшей, Швецией и Россией, - каждое из которых воевало с двумя другими и ожидало от него поддержки. Существовала опасность, что, присоединившись к кому-либо одному, курфюрст сделался бы врагом всех остальных. Поэтому он так долго, как только возможно, стремился сохранять политику вооружённого нейтралитета. Только в начале 1656 г., находясь на пике своих успехов, шведский король Карл X Густав (1654 - 1660 гг.) принудил Фридриха Вильгельма к союзу против Польши, на что курфюрст, впрочем, пошел довольно легко, так как сформулировал к этому времени две главные цели: добиться суверенитета Пруссии и добиться территориальных приращений за счет Польши. В 1656 и начале 1657 г. бранденбургские войска участвовали вместе со шведской армией в военных действиях на польском фронте. Но положение Швеции постепенно ухудшалось, и когда польский король Ян Казимир (1648 - 1668 гг.) согласился предоставить Пруссии независимость, Фридрих Вильгельм перешел в стан противников Швеции (осень 1657 г.), где и оставался до конца войны.
В первые годы войны Россия и Бранденбург все время оказывались в разных лагерях. Когда Россия воевала с Речью Посполитой, Бранденбург оставался нейтральным. Когда русско-польские военные действия прекратились и начались мирные переговоры, курфюрст вступил в войну с Польшей. Когда Россия начала войну со Швецией, у курфюрста был заключен с той договор о союзе1. К середине 1657 г., когда курфюрст стал отдаляться от Швеции и сближаться с Польшей, напряжение несколько спало; но переход Фридриха Вильгельма на польскую сторону совпал с охлаждением русско-польских отношений. Вследствие такого несовпадения позиций в России и в Бранденбурге постоянно испытывали недоверие друг к другу; действия одного государства почти неизбежно вызывали опасения у партнера. На протяжении почти трех лет они пытались снять это недоверие и эти опасения путем переговоров, пока, наконец, осенью 1656 г. не был заключен между ними договор о нейтралитете, не устранивший всех вопросов, но ставший важной вехой в дальнейшем развитии отношений двух стран. Структура этих отношений определялась участием обеих стран в Первой северной войне и прежде всего - русско-польской и русско-шведской войнами. Контакты с Бранденбургом являлись одним из элементов участия России в международном кризисе в Восточной Европе.
Если в 1640-е - начало 1650-х гг. внешняя политика России была нацелена, в основном, на контакт с непосредственными соседями (например, переговоры с польским правительством об антикрымском союзе в середине 1640-х гг.), то с середины 1650-х годов приобретают больший размах и связи со странами, положение которых по отношению к России было дистантным, но которые не принадлежали к таким ее традиционным партнерам, как, например, Нидерланды. В 1654 г. возобновились, после перерыва в несколько десятилетий, сношения с Австрией ; в том же году была направлена миссия во Францию3 . Середина 50-х гг. отмечена и расширением отношений с такими некрупными центрально- и восточноевропейскими государствами как Трансильвания, Курляндия и Бранденбург (с Молдавией и Валахией активные контакты происходили и ранее в связи с отношениями с Османской империей).
К началу войны с Польшей во внешней политике России существовало два основных вопроса. Один был связан с возвращением утраченного в ходе Смутного времени на западном рубеже, а в перспективе - и с борьбой за древнерусское наследие; успешный ход военных действий против Речи Посполитой поставил в порядок дня присоединение всего Великого княжества Литовского к России. Другой проблемой было отсутствие выхода к Балтийскому морю, ставившее Россию в невыгодное положение и в экономическом, и в политическом отношении. Война с Польшей развязывалась для решения первого вопроса. Война со Швецией должна была помочь разрешению обоих вопросов, поскольку Швеция не только отрезала России выход к морю, но и выдвигала притязания на польские и литовские территории. Однако к 1656 г. цели России в отношении Польско-литовского государства подверглись серьезной модификации. Воспользовавшись потребностью Речи Посполитой в помощи против Швеции, московское правительство предложило проект избрания царя на польский престол, и тем самым был установлен курс на подчинение всей Речи Посполитой. В то же время польские представители на мирных переговорах добивались помощи против Швеции и ее союзников, используя стремление русских дипломатов обеспечить избрание царя и сохранение присоединённых территорий. В Виленском договоре 1656 г. царю было обещано избрание, и обе стороны условились не заключать сепаратного мира. В 1657 - 1658 гг., однако, в русско-польских отношениях стала вновь расти напряжённость, вылившаяся осенью 1658 г. в открытые военные действия. Эта вторая русско-польская война продолжалась до заключения в 1667 г. Андрусовского перемирия.
Швеция начинала борьбу, руководствуясь своим давним проектом господства на Балтийском море (dominium maris Baltici), т.е. над балтийской торговлей1. В результате Тридцатилетней войны она получила устье Одера и другие территории на германском побережье. Теперь её интересовало устье Вислы и другие прибрежные территории, такие, как Курляндия или Литва, но более всего - прусские порты с их таможенными пошлинами. Хотя в период своих успехов Карл Густав думал и о получении польской короны, основным императивом шведской политики оставалось все же приобретение балтийских портов. Война с Польшей должна была увенчаться захватом центров Западной Пруссии (той части бывшего Немецкого, или Тевтонского ордена, которая в 1466 г. была передана Польше) - Гданьска, Эльбинга (Эльблонга) и Мариенбурга (Мальборка). Гавани Восточной (герцогской) Пруссии требовали, однако, особого подхода.
Герцогство Пруссия располагалось на территории восточной части Немецкого ордена, оставшейся у него после поражения от Польши в 1466 г. В 1525 г. верховный магистр Альбрехт провел секуляризацию, изгнал Ордец из Пруссии, а саму ее превратил в светское герцогство и признал ленную зависимость от польского короля (Краковский договор). В 1618 году герцогство было унаследовано бранденбургским курфюршеским домом . Поэтому курфюрст Фридрих Вильгельм являлся вассалом польского короля. Это определяло один и основных вопросов его внешней политики. Целью курфюрста было добиться независимых прав в Пруссии, и для ее достижения он предполагал воспользоваться польско-шведскими противоречиями, а затем и войной. Дело осложнялось, однако, глубоким недоверием к Швеции, питаемым территориальными противоречиями в Померании и претензиями северной державы на восточнопрусские порты Мемель и Пиллау. Итак, противоречия с Польшей заключались в вопросе о прусском суверенитете, а противоречия со Швецией - в вопросе о прусских гаванях. В силу этих обстоятельств Бранденбург, не имевший средств вести самостоятельную политику, был затруднен выбором: присоединяться ли к Польше или к Швеции в предстоящем конфликте или постараться сохранить нейтралитет. Перед началом войны Польша не соглашалась на ликвидацию вассальной зависимости, а Швеция продолжала выдвигать притязания на порты. Поэтому на начальном этапе войны Бранденбург пытался оставаться нейтральным. Затем, однако, Швеция принудила его к союзу, направленному против Польши (и оформленному как вассалитет - январь 1656 г.), на что курфюрст пошел довольно легко, так как сформулировал к этому времени две главные цели: добиться суверенитета Пруссии и добиться территориальных приращений за счет Польши. Швеция давала возможность получить второе. В течение 1656 г. курфюрст добился признания прусской независимости у шведского короля, воспользовавшись его трудным положением в борьбе с Польшей. После того как эта независимость была санкционирована польским королем, курфюрст разорвал союз со Швецией и вступил в антишведскую коалицию (правда, от земельных приобретений в Польше пришлось отказаться).
Экономические ресурсы России в XVII веке, а значит, и возможности царского правительства были довольно ограниченными; при подобном положении дел проведение активной внешней политики - а цели она ставила перед собой весьма амбициозные - требовало от страны исключительных усилий. Войны с Польшей и Швецией в середине века потребовали напряжения всех сил народа и государства. Так, нехватка средств на войну побудила правительство ввести в 1656 г. медные деньги вместо серебряных, что в конечном счете привело к Медному бунту 1662 г.1
Естественно было бы ожидать, что в таких условиях дипломатические пути во внешней политике государства должны были если не выйти на первый план, то по крайней мере играть существенную роль. В идеале задача дипломатии состоит в том, чтобы искать наиболее удобные пути приложения для ограниченных государственных сил, добиваться того, чтобы с растратой возможно меньшего количества ресурсов государство достигало поставленных целей; предотвращать такое развитие событий, которое потребовало бы распылять силы; и отыскивать в международных отношениях такие контакты, при помощи которых можно было бы переложить часть груза войны на плечи союзника.
Позволяла ли московская дипломатическая практика решать подобные задачи? Возможности российской дипломатии XVII в., в сравнении с современной ей западноевропейской, выглядят достаточно ограниченными. Россия в середине столетия не поддерживала постоянного дипломатического представительства ни в одной европейской державе и, следовательно, не могла вести при иностранных дворах планомерной, повседневной дипломатической работы. В контактах России с её внешнеполитическими партнёрами преобладали чрезвычайные миссии2 , что не позволяло в полной мере воздействовать на курс их политики. Ограниченность связей с внешним миром, впрочем, понемногу преодолевавшаяся во второй половине 1650-х годов, приводила и к дефициту информации о положении за границей. Возможно, малая информированность приводила к формированию стереотипов в восприятии международных отношений, что, должно быть, порой мешало российскому правительству адекватно ситуации определять свою политическую позицию и несомненно затрудняло для него возможность прогнозирования; этот вопрос, однако, ещё стоит на очереди в исследовательской литературе.,
Проблема эффективности российской государственной машины, а именно её дипломатического подразделения, в решении внешнеполитических вопросов, таким образом, должна стоять в центре исследований, имеющих дело с международными контактами России. Применительно к русско-бранденбургским отношениям эта проблема предполагает ответ на вопрос, какие возможности для улучшения своего внешнего положения предоставлял Московскому государству контакт с Бранденбургом и как эти возможности использовались российским правительством.
Для ответа на поставленный вопрос необходимо рассматривать связи двух стран в контексте той системы международных отношений, какая формировалась и развивалась в продолжение международного кризиса в Восточной Европе. Изучение этого вопроса может иметь много параметров.
Системность международных отношений в Европе XVII века проявлялась в растущей взаимозависимости внешних политик разных государств; складывавшаяся на этой основе расстановка сил оказывала решающее воздействие на взаимосвязи всех государств. Таким образом, перед исследованием русско-бранденбургских отношений стоит задача их анализа в свете влияния на них политической обстановки, поскольку зависимость от нее предполагается фазой развития международных отношений, характерной для данного периода.
С другой стороны, единая система складывалась из отношений отдельных стран. Каждый из их контактов вносил свой вклад в развитие общей ситуации. Следовательно, возможен подход к рассмотрению русско-бранденбургских отношений как к фактору международной политики.
Наконец, каждое государство, имея внешнеполитическую программу, представляет собой более или менее активно действующее лицо на международной сцене и стремится сформировать такую систему внешних связей, какая более всего отвечала бы поставленным им перед собою целям. Своеобразие этих индивидуальных систем в рассматриваемый период заключалось в том, что они пока еще не пришли в прочное соответствие друг с другом, не «притерлись» друг к другу. Выражением этого свойства являлись, например, факты того, что еще не пришло время коалиций как долговременных и прочных объединений с постоянным составом и преследующих цели в долгосрочной перспективе1: во время международного кризиса середины 17 в. преобладали недолговечные союзы, заключённые «по случаю» при определенной расстановке сил и распадающиеся при ее изменении. И в политической практике, и в политической мысли того времени был широко распространен скепсис по отношению к прочности союзов и возможности доверять союзникам . Только антишведский фронт обладал относительной устойчивостью, длительностью существования и обширным, хотя и непостоянным, составом; но это была лишь реакция на шведский активизм. Невозможно пока еще говорить о том, что государства руководствовались в своей внешней политике принципом «равновесия сил»3. Правильнее будет определить политику того времени как в достаточной мере оппортунистическую. Отсюда следует, что в системе внешних связей каждого государства другие государства могли занимать в разные моменты разные места, а отношения с ними - служить разным целям. Поэтому важно выяснение вопроса о том, какую роль отводили Россия и Бранденбург друг другу в системах внешних связей, складывавшихся у этих государств на разных этапах их отношений и в зависимости от меняющейся политической обстановки.
Иначе говоря, необходимо реконструировать тот курс российской политики, который проявлялся в её отношениях с Бранденбургом, и ту политическую позицию, которая лежала в основе принятого курса. При этом под внешнеполитическим курсом государства мы понимаем систему иерархически соподчиненных общих и частных целей политического субъекта. Аналогичная реконструкция необходима и для российского направления политики курфюрста Фридриха Вильгельма, ибо без неё деятельность российской дипломатии в области контакта с ним не может быть вполне объяснена.
Основой для подобных реконструкций в предлагаемой работе стал анализ отдельных (хотя и рассматриваемых в тесной связи друг с другом) дипломатических акций России и Бранденбурга, имевших место в 1654 - 1658 годов. Выбор таких хронологических рамок был обусловлен как особенностями развития русско-бранденбургского контакта, так и изменениями международной ситуации в Восточной Европе, оказывавшими на него определяющее воздействие. В 1654 г., с началом русско-польской войны, впервые возникли условия для заинтересованности России и Бранденбурга друг в друге ввиду того, что польский вопрос занимал ведущее место во внешней политике обоих государств. Вслед за первой российской миссией в Берлин, порученной подьячему Ф. Ф. Порошину, последовал всё увеличивающийся поток посольств в обе стороны, достигший пика интенсивности в 1656 г., когда к пересечению интересов контрагентов в польском вопросе добавился, в связи с началом русско-шведской войны, и вопрос шведский. Обсуждение этих вопросов продолжалось довольно активно до 1658 г., когда возобновление русско-польской войны привело к почти полному прекращению русско-бранденбургского сообщения.
В своей методологии исследование исходит из того положения, что политика, как правило, представляет собой рациональную целесообразную деятельность; следовательно, за политическими акциями стоят определенные замыслы, ведущие к определенной цели. Таким образом, на основании данных о предпринимаемых политиками действиях можно восстановить их планы и намерения; при этом необходимо учитывать как характерные для данного времени и данной культуры дипломатические практики, так и особенности политического сознания и правосознания деятелей данной эпохи, насколько они известны и поддаются реконструкции на основании данных об их деятельности. Возникающая в этом случае ситуация логического круга может быть вполне успешно разрешена герменевтическим анализом релевантных текстов.
Автор стремился по возможности избегать наивной персонификации при изложении событий; ведь случаи, когда мы говорим, без подтверждающих документов на руках, «царь решил», «король опасался» и тому подобное, требуют каждый раз, в интересах научной корректности, вполне определённых оговорок, фактически, перевода в понятия политической истории. Нередко подобные обороты оказываются пронесёнными контрабандой обобщениями, когда исследователь на основании, возможно, лишь отрывочных данных заключает о реакции того или иного исторического субъекта (группы; например, «правительственные круги, формирующие курс внешней политики»), метонимически обозначая его через одного, пусть и самого яркого представителя, например, монарха. Поскольку в истории российской правящей элиты XVII века, в особенности в распределении ответственности за принимаемые решения, еще очень много неясного, часто у исследователя не остается иного выхода, как говорить о «царе» или «Посольском приказе», чтобы избежать частого повторения многословных формул, объясняющих, скажем, что «убедительно идентифицировать стоящие за той или иной акцией лица в правительстве (или их группировку) не представилось возможным».
При передаче иноязычных личных имен автор старался следовать установившимся в историографии традициям, а в случае их отсутствия — транслитерировать имена с учетом современной фонетики соответствующего литературного языка. Даты приводятся так, как они даны в источнике; при этом даты старого стиля снабжены переводом на григорианский календарь, но не наоборот.
Предыстория
Первый зафиксированный случай контакта между Московским государством и Пруссией, тогда ещё находившейся под властью Тевтонского (Немецкого) Ордена, относится в началу XVI в., ко времени русско-польской войны за Смоленск. Имея общего врага - Польшу, они пытались скоординировать совместные действия против неё, и даже достигли в 1517 г. договорённости об этом; но русско-польский конфликт уже шел на спад, когда орденская армия открыла в 1519 г. военные действия; а вскоре эта авантюрная война - Василий III заключил в 1520 г. перемирие с Сигизмундом-Августом - закончилась поражением Ордена и его подчинением Польше, что закрывало путь для дальнейших его контактов с Россией. Последовавшие затем в 1525 г. секуляризация Пруссии и превращение магистра Альбрехта в герцога - вассала польской короны лишали его государство былого международного значения; таким образом, оно переставало даже потенциально быть интересным для российской внешней политики1.
Герцог Альбрехт, вошедший теперь в польскую политическую систему, продолжал вплоть до своей смерти в 1569 г. следить за Россией, в особенности же за ходом русско-польских отношений, преследуя, впрочем, в большей степени экономические, чем политические цели и не стремясь активно вмешиваться в конфронтацию двух держав .
Бранденбургские курфюрсты сделали попытку вступить в контакт с Россией в начале XVII века, борясь за получение опекунских прав над Пруссией (ибо прусский герцог, их близкий родственник, страдал душевным расстройством). У курфюрста Иоахима Фридриха возникла в 1603 г. идея заключить династический союз с царем Борисом Годуновым с целью надавить на упорствовавшую в передаче опекунства Польшу, навеянная, по-видимому, активными поисками жениха для царевны Ксении в Европе: курфюрст собирался предложить в таком качестве своего сына Эрнста; похоже, впрочем, что дело здесь не пошло дальше зондирования, а начавшаяся в России Смута окончательно перечеркнула все проекты контакта.
Вновь отношения России с теперь уже объединённым Бранденбургско-Прусским государством завязались лишь в годы правления царя Алексея Михайловича.
Осенью 1649 г. курфюрст Фридрих Вильгельм отправил в Россию «комиссара» Генриха Райфа с предложением установить дипломатические отношения и с просьбой к царю о разрешении покупать в России по справедливой (billig) цене ежегодно в течение 4 или 6 лет по 2000 ластов (40 000 четввертей) ржи (по меркам внешней торговли России это было достаточно значительное количество). Просьба обосновывалась «хлебным оскудением», наступившим в результате «долгопротяжливой» войны (имеется в виду Тридцатилетняя война, в которой территория Бранденбурга подверглась серьезному разорению)3. Видимо, курфюрсту были известны выгоды, какие приносила торговля с Россией Швеции, Дании и Голландии, а особенно хлебные субсидии Швеции в годы Тридцатилетней войны4. В России просьбу встретили довольно доброжелательно, хотя кое-что вызывает подозрения. Так, посланник прибыл в Москву в конце марта 1650 г., приветственная аудиенция прошла 7 (17) апреля, а переговоры состоялись только 21 (31) мая, и через несколько дней Райфа отпустили в обратный путь. На конференции посланнику ответили, что во многих областях России случился недород, а кроме того, уже были получены заявки на покупку больших количеств хлеба от шведской королевы, датского короля и от нидерландских Генеральных Штатов, и поэтому царь может позволить курфюрсту купить только 5 000 четвертей ржи. Была предложена цена 4 ефимка (рейхсталера), т. е. 2 рубля за четверть, но по просьбе Райфа её снизили и сошлись на 3 ефимках. Эта цена сравнительно высока. Фактически, однако, Райф отказался от сделки, сказав, что в этом году (1650) все равно уже не успеть прислать корабли в Архангельск и предложив, чтобы соглашение оставалось в силе в течение нескольких лет . Похоже на то, что и в следующие годы оно не было реализовано. Думается, что после заключения в 1649 г. Стокгольмского договора с Швецией, по которому Россия обязывалась поставить большие объемы зерна, и вызванных его закупками (повлекшими вздорожание) восстаний в Пскове и Новгороде 2 российское правительство не торопилось отпускать хлеб за границу. Вероятно, позиция Москвы была истолкована в Бранденбурге как неблагоприятная, и зерно достали по каким-то другим каналам.
В следующий раз в России вспомнили о Бранденбурге в связи с делом самозванца беглого подьячего Тимофея Акиндинова, который в течение нескольких лет переезжал из одного государства в другое и, несмотря на все попытки российского правительства добиться его выдачи, уходил от преследования. Некоторое время он был принят в Швеции, но потом, как гласили пришедшие в Москву известия (апрель 1652 г.), объявился в Кенигсберге (Королевце), у бранденбургского курфюрста в Прусской земле. Тогда для ехавшего в Швецию для поимки Акиндинова новгородца гостя Петра Микляева3 была изготовлена царская грамота к курфюрсту (от 30 апреля /10 мая 1652 г.), в которой излагалась история самозванца и сообщалось, что теперь он находится в Прусской земле. Далее шла просьба помогать Микляеву схватить Акиндинова4. Грамота идентична другим грамотам, отправленным к тем государям, на чьей территории в Москве подозревали присутствие Акиндинова, например, герцогу Голштинскому или в ганзейские города5. В Голштинии самозванец и был пойман, и нет никаких сведений о том, чтобы пришлось предпринимать какие-то меры для его ареста в Пруссии или других владениях курфюрста.
Миссия Ф. Ф. Порошина
1. 16 (26) мая 1654 года, на следующий день после выступления царя в поход на Смоленск, в Бранденбург был послан гонец подьячий Федор Федорович Порошин1. Эта миссия находилась в ряду целой серии посольств, которые отправлялись в страны Западной Европы с октября 1653 г. по май 1654 г. для дипломатического обеспечения русско-польской войны. Посольство Ф.Ф. Порошина относилось к группе, снаряжённой позднее всего, когда русские и казацкие войска уже проводили сосредоточение на границах Речи Посполитой. Эти миссии должны были следовать еще в Австрию (посланники дворянин И.И. Баклановский и дьяк И. Михайлов) и в Курляндию (подьячий И. Старой).
По заключению Л. В. Заборовского, в отличие от государств, посольства в которые были направлены ранее (Швеция, Дания, Нидерланды, Франция) и от которых ожидалась достаточно благоприятная реакция (основанием для чего служило их участие в антигабсбургском блоке во время Тридцатилетней войны, тогда как Польша поддерживала Габсбургов), теперешняя группа государств была теснее связана с Польшей. В отличие от посольств первой группы, здесь московские политики не слишком рассчитывали на дружественную реакцию, но добивались только нейтрализации2.
2. Как гонец, Порошин не имел надобности даже знать содержание доставляемой им грамоты. Так, на возможный вопрос бранденбуржцев о русско-польских отношениях и О польских «неправдах», коим посвящена весьма объемная грамота, Порошину в наказе предписывалось ответить короткой ссылкой на царское послание3. В задачу подьячего не входило вступать в переговоры, кроме нескольких технических моментов, не входило и давать какие бы то ни было обоснования российской политике. Он должен был вручить курфюрсту грамоту и получить ответ; кроме того, он получил стандартное для российского дипломата поручение собрать новости о некоторых аспектах европейской политики: в первую очередь, о том, получает ли Польша помощь от других стран и занимается ли вербовкой войск за границей
О содержании его миссии царская грамота говорит едва ли не больше, чем наказ. Она представляет собой развернутую стандартную легитимацию (такие же обоснования были разосланы и по другим европейским государствам) имеющей начаться войны с Польшей; причинами её объявлялись многочисленные отступления от правильного титулования царя официальными лицами Речи Посполитой и ненаказание виновных в этом, а также издание книг со «злыми бесчестьями и укоризнами» в адрес Филарета Никитича, Михаила Федоровича и самого Алексея Михайловича5. Для подтверждения Порошину было дано с собой и несколько книг для предъявления курфюрсту или его думным людям. Царь, говорится в грамоте, твердо намерен воевать и просит курфюрста не давать польскому королю Яну Казимиру ратных людей и ни в чем не чинить ему помощи. В этом грамота дословно повторяет аналогичное послание к курляндскому герцогу, только имя герцога переправлено в сохранившемся черновике на имя курфюрста; но следующая просьба уникальна. Она вписана другим почерком между строк заготовки. Суть её в том, что курфюрсту поручается передать содержание царской грамоты и её требования в Прусскую землю. Упоминание Прусской земли ставит перед исследователем трудноразрешимые вопросы1; в первую очередь, какая Прусская земля имелась в виду, княжеская, королевская или обе вместе как некое целое? Возможно, что, зная о том, что «курфюрст в подданстве у польского короля по Прусской земле», в России считали его чем-то вроде уполномоченного на этой территории, не обладающего на ней суверенитетом; а значит, он должен был передать царские требования тем, кто находился в его ведении, но не являлся его подданным (иначе это было бы прямо оговорено).
Пожалуй, единственным сложным поручением Порошину было требование, которое ему следовало выдвинуть, об оформлении ответного послания. Он должен был настаивать на том, чтобы титул царя был написан так же, как он написан в грамоте царя: к этому времени туда были включены «украинские» дополнения («Малой России» и «Киевский»), что было явным посягательством на права Яна Казимира и оспаривало основания его власти над Украиной. Впрочем, и здесь гонцу не предписано было входить в объяснения; ему следовало только не принимать ответную грамоту в случае пропуска титулов. Таким образом, само поведение гонца должно было подчеркнуть требование царя об уважении к титулатуре. Значит, российское правительство давало понять, что считает величание царя с «новоприбылыми титлами» правомерным и необходимым и видит в этом непременное условие для общения с царем. В предписанных гонцу жестах нет намека на угрозу, но выраженная в них позиция Москвы делает очевидным, что включение спорных титулов станет для российского правительства дружественным знаком, тогда как их исключение - индикатором враждебности; тем самым задавались параметры дипломатического контакта. Кроме того, ответ Бранденбурга показал бы, каково его отношение к российским приобретениям за счёт Польши.
Общепринятой практикой в Европе того времени было восприятие титула как показателя владения или претензии на него (ср. споры о титулах польских и шведских Ваз); таким образом, в домогательствах Москвы можно видеть требование признать её территориальные приобретения владением царя.
Международная ситуация
В течение второй половины 1655 г. шведы добились впечатляющих успехов в войне против Польши. Были заняты Варшава и Краков, и практически все польские земли изъявили желание подчиниться Карлу Густаву, а Ян Казимир бежал в Силезию под защиту императора. Кроме того, 20 октября 1655 г. было заключено соглашение в Кейданах между шведскими представителями и литовским гетманом Я. Радзивиллом, согласно которому Литва переходила в подданство к шведскому королю, а тот принимал на себя обязательства вернуть Великому княжеству Литовскому земли, утраченные в войне с Москвой .
В ноябре шведский король повернул из южных районов Польши на север, намереваясь подчинить Западную Пруссню и принудить бранденбургского курфюрста к союзу. Оборонительный союз западнопрусских сословий с курфюрстом (заключённый в начале ноября) мало что значил, и в декабре шведские войска овладели значительной частью территории Королевской Пруссии и двинулись на восточнопрусские владения курфюрста. Когда они оказались уже у стен Кенигсберга, курфюрст согласился уступить ряду шведских требований и 7 (17) января 1656 г. был заключен Кёнигсбергский договор Швеции с Бранденбургом1, по которому курфюрст признавал над собой шведский сюзеренитет вместо польского и обещал свой дружественный нейтралитет, а также помощь против Польши. Шведский король, его подданные и армия получали право свободного прохода по территории Прусского герцогства, а торговые и военные корабли - свободного входа в прусские гавани; и напротив, курфюрст обещал лишить таких возможностей врагов своего нового сюзерена. Сборы с портовых таможен должны были поровну делиться между Швецией и Бранденбургом. Каждая из сторон давала согласие на вербовку партнером солдат на своей территории. Швеция обязывалась защищать прусский лен в случае опасности; курфюрст же - помогать Швеции в войне с Польшей, приводя 1500 человек войска. Курфюрст получал в ленное держание епископство Вармия (Эрмланд). Для Швеции этот договор означал укрепление своих позиций на Балтийском море и обеспечение тыла в войне с Польшей; курфюрсту договор был менее выгоден, поскольку служил усилению Швеции, преграждавшей Бранденбургу путь к морю, и не приближал прусской независимости. Но определённые преимущества Фридрих Вильгельм все же получал: принадлежащая ему территория расширялась за счет Польши (к нему отходила большая часть епископства Вармии).
В России с опасением следили за тем, что на ее западных границах появилось политическое образование, объединявшее Швецию и Польшу, и рассматривали его как угрозу тем результатам, которых Россия добилась в войне с Речью Посполитой. Опасения о возможной враждебности Швеции-Польши подтверждались для российского правительства известиями о Кейданском соглашении (поступили в январе 1656 г.) и недружественными дипломатическими акциями шведов, которые отказались признать новый титул царя, где фигурировали «Великое княжество Литовское» и «Белая Русь». Стремление не допустить полного подчинения Польши шведскому королю и поддержать остававшиеся очаги сопротивления шведам (в России еще не знали, что зимой 1656 г. в Польше началось массовое восстание против интервентов, а польский король вернулся в страну и возглавил организованный отпор шведам) побудили царское правительство в феврале 1656 г. принять решение о войне со Швецией . Срочно началась дипломатическая подготовка войны. В поисках союзников было снаряжено посольство стольника князя Данилы Ефимовича Мышецкого, имевшего ранг посланника в Курляндию, Бранденбург и Данию2.
С начала 1656 г. польско-шведская война стала приобретать все более неблагоприятный для шведского короля оборот. Народное восстание против шведской оккупации, возвращение Яна Казимира в Польшу, а тех польских войск, которые прежде присягнули Карлу Густаву, обратно под знамена польского короля - все это вновь сделало Речь Посполитую способной к сопротивлению и заставило немногочисленную шведскую армию отступить от границ Галиции к Балтийскому морю и обосноваться в Западной Пруссии. Если в конце 1655 г. большая часть польских воеводств признавала над собой власть шведского короля, то к весне 1656 г. у шведов в руках остался лишь ряд укреплённых пунктов (в основном, крупных городов, таких, как Варшава, Краков, Торунь и др., а в распоряжении - сравнительно скудные денежные и военные средства. В этих условиях велика оказывалась заинтересованность шведского короля в поддержке своего нового прусского вассала. Между тем в правительстве курфюрста был силен голос тех, кто ратовал за возвращение в польский стан, опасаясь польского вторжения и разорения; известно было, кроме того, о возможности крымской и австрийской помощи Яну Казимируl. Но присоединение к Польше не обещало Бранденбургу никаких преимуществ (и превращало Швецию в опасного противника), а поражение Швеции означало бы и конец надежд на них (территориальные приращения, суверенитет над Восточной Пруссией). Сам курфюрст склонялся к тому, чтобы считать самым приемлемым выходом начало польско-шведских мирных переговоров, пока позиции Швеции еще не оказались окончательно подорванными, и у нее в руках оставались сильные козыри. Однако обе воюющие стороны выказывали мало охоты мириться и вели дипломатическую борьбу за Бранденбург.
