Деятельность тамбовского губернатора Н.П. Муратова в контексте борьбы консервативной и либеральной региональных политических элит Канищев Владимир Валерьевич

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Социальный облик и связи политической элиты Тамбовской губернии в начале XX в 45-116

1.1. Губернатор Н.П. Муратов и бюрократическая региональная элита 45-71

1.2. Социальный облик губернской и уездной общественно-политической элиты 71-92

1.3. Сетевые связи представителей бюрократической и общественно-политических элит Тамбовской губернии 93-116

Глава 2. Политическая борьба консервативных и либеральных кругов региона в период губернаторства Н.П. Муратова 117-215

2.1. Политическая и идеологическая направленность деятельности губернатора Н.П. Муратова 117-157

2.2. Взаимодействие бюрократической и общественно-политической элит Тамбовской губернии 158-184

2.3. Региональная элита в общественном мнении 185-215

Заключение 216-220

Примечания 221-242

Список источников и литературы 243-279

Приложения 279-322

• Губернатор Н.П. Муратов и бюрократическая региональная элита
• Социальный облик губернской и уездной общественно-политической элиты
• Политическая и идеологическая направленность деятельности губернатора Н.П. Муратова

Введение к работе

Актуальность. В 1990-2000-е годы в российской науке и обществе существенно вырос интерес к проблеме элит, что связано со сменой советской элиты элитой постсоветской или посткоммунистической.

В самое последнее время проблемы истории политических элит приобрели особое значение в связи с новом законом о формировании губернаторского корпуса с учетом мнения местных представительных органов. Хотя в России начала XX в. назначение губернатора не предполагало формального утверждения каким-либо местным органом, Император и Министр внутренних дел должны были учитывать общественное мнение региональной политической элиты, главным образом лидеров дворянского сообщества. В таком контексте проблема взаимодействия губернаторов позднеимперского периода с представителями региональной бюрократических и общественно-политических элит имеет не только историческое значение.

Аналогия между началом прошлого и началом нынешнего столетий просматривается и в том, что после первой российской революции и после бурных реформ конца 1980-х - 1990-х гг. происходили и происходят поиски принципиально нового политического устройства. Л.Г. Протасов вслед за некоторыми коллегами говорит о возрождении в настоящее время сложившейся в 1910-е гг. конструкции власти, которую можно назвать «Русской системой» с чертами умеренного, цивилизованного авторитаризма и своеобразного бонапартизма. Более того, он, как и многие другие авторы, пишет о приемлемости для современной России столыпинской формулы о 20-летнем покое, необходимом для проведения реформ [1]. В связи с этим представляют интерес и те деятели, которые должны были практически

обеспечивать общественное спокойствие, в частности столыпинские губернаторы.

В советское время дореволюционная «правящая верхушка» с классовых позиций оценивалась однозначно отрицательно, считалась сугубо реакционной, особенно в период 1907-1912 гг. В настоящий период возрос интерес к консервативным и либеральным течениям в истории России, в том числе к их представителям в правящих кругах страны периода «столыпинской реакции». Однако чаще всего объектом этого интереса становятся идеологические и программные установки соответствующих партий в целом, деятельность их высших органов и общероссийских лидеров. Изучение конкретных проявлений политического консерватизма и либерализма на локальном и персональном уровнях осуществляется значительно меньше. Но именно на этих уровнях происходило непосредственное взаимодействие представителей рассматриваемых течений с обществом и, тем самым, проверялась реалистичность их политики.

Изучение взаимодействий конкретных губернаторов, высших губернских и уездных бюрократов, представителей региональной и субрегиональной общественно-политической элит консервативного и либерального направлений начала XX в. позволяет увидеть становление цивилизованных форм политической борьбы в России, во всяком случае, явный отказ от радикальных методов противоборства.

Используя сугубо политологические подходы, современные ученые сконцентрировались вокруг немалого числа научных проблем, в том числе -историко-политических. Наиболее продуктивны для нас, по крайней мере, четыре сюжетные линии - гипотетическое поле для сопоставления.

Сетевая организация. Исследователи современных политических процессов пишут о России как о сетевом обществе. Сетевой подход при изучении политики и управления стал одним из ключевых в отечественной политологии [2].

Современными российскими политологами уже достаточно глубоко разработана тема клиентелизма как одной из доминирующих форм отправления политики. Авторы говорят о том, что механизм принятия ответственных политических решений скрыт от общества, выведен за кулисы, находится в зоне монопольного владения клиентелы, остается нормой «обычного права», средством обоснования политики и энергичного воздействия на нее [3].

Для нашей темы важен поднятый политологами вопрос о губернаторской фронде. Волны регионализации российской политики, захлестнувшие страну в 1990-е гг., сделали губернаторов мощными акторами российской политики. Губернаторы в президентство Б.Н. Ельцина были влиятельными персонами во власти, прекрасно ориентирующимися в ее лабиринтах и хитросплетениях. В соревновании с Центром они нередко оказывались победителями. Исследователи определяли процесс регионализации как революцию регионов. Современный порядок формирования губернаторского корпуса радикально изменил взаимоотношения Центра и региональных руководителей и, как мы уже отметили, отчасти напомнил традиции имперской России [4].

С середины 1990 гг. стали появляться работы, связанные с изучением окружения губернаторов. Проблема особенно актуализировалась чередой губернаторских выборов. Вместе с тем, предпринималось и системное изучение позиций губернаторов, их административно-политических команд

[5].

Персонифицированный подход к изучению взаимных оценок противоборствующих групп местной политической элиты дает возможность понять, что конкретный ход борьбы в значительной мере определялись личными симпатиями и антипатиями непосредственных участников событий, нежели «железными» законами истории, которые, скорее, формировали лишь некие широкие политические альтернативы на общенациональном уровне.

Актуальным является вопрос о роли прессы в условиях становления свободы печати, в частности, о формировании у руководителей регионов столыпинского периода, с одной стороны, умения избежать соблазна поддержать «удобные» газеты, с другой стороны, навыка держать критические удары оппозиционной прессы.

Объект диссертационного исследования: бюрократическая и общественно-политическая региональные элиты одной губерний России, деятельность конкретного тамбовского губернатора - Н.П. Муратова в контексте политической борьбы внутри этих элит.

Предметом исследования является борьба консервативных и либеральных элит, понимаемая не в терминах жестокого классово-партийного противоборства, а как сравнительно законопослушное, часто закулисное соперничество, фрондерство местной общественности в отношении государственной власти, проталкивание парцеллярных, корпоративных, узкогрупповых интересов, реализация сетевых связей, игра личных амбиций. В современной политологии такая борьба часто характеризуется как конкуренция элит [6].

Хронологические рамки работы определяются не только сроком губернаторства Н.П. Муратова, но и качественными особенностями периода 1906-1912 гг., как начального этапа формирования конституционной монархии в России. Для понимания корней и последствий изучаемых процессов привлекался материал из предыдущего и последующего отрезков истории.

Территориальные рамки исследования объясняются значимостью Тамбовской губернии как одной из крупнейших по населению губерний России, широкими связями тамбовских политических элит с высшими российскими правящими кругами и тем самым возможностями для историка показать особенности локальных политических процессов на общероссийском фоне.

Историография. Специальные работы, посвященные бюрократической и общественно-политическим элитам (как высшим, так провинциальным) периода «третьиюньской монархии» только начали появляться в отечественной исторической науке. Однако существует немало работ, посвященных отдельным аспектам темы.

В дооктябрьский период сложилась довольно обширная, хотя и не равнозначная по своей научной ценности литература. Подавляющее большинство работ носило публицистический характер, не ставило перед собой исследовательских задач, а характеризовалось попытками осмысления происходивших событий, поисками подходов к решению назревшей в стране ситуации.

Определяющую роль в складывании отечественной историографии вопроса сыграли работы крупнейших политических деятелей страны рассматриваемой эпохи: брошюры, статьи, политические декларации П.А. Столыпина, Л.А. Тихомирова, П.Н. Милюкова, В.И. Ленина и др. Независимо от политических позиций авторов в этих работах формулировалась проблематика вопроса: соотношение монархии и парламентризма в рамках третьеиюньской системы, причины политических реформ и их направленность, социальная база «столыпинского» режима, возможности революционной и реформистской перспектив развития России. Тексты выступлений П.А. Столыпина в качестве председателя правительства в Государственной Думе и Государственном Совете помимо практически-политического значения имеют и научный характер как попытка осмысления возможностей и механизма осуществления реформ в конкретно-исторических условиях России 1906-1911 гг. [7].

Идеологи национал-консерватизма осуждали разрушительные последствия первой революции выступали за необходимость сохранения исконных монархических начал русской государственности, резко критиковали своих противников из либерального и революционного лагерей,

высоко оценивали государственных деятелей, занимавших

традиционалистские позиции [8].

Своего рода консервативным историографом крестьянского вопроса выступил и один из акторов тамбовского политического процесса, будущий вице-губернатор Н.Ю. Шильднер-Шульднер [9].

В трудах кадетских теоретиков в качестве основных ставились проблемы борьбы либералов с правительством, защиты программы своей партии [10]. В этих работах содержится богатый фактический материал, позволяющий в числе прочих вопросов понять взаимоотношения кадетов с властями и политическими противниками, в т.ч. и на местах.

Яркими работами того периода стали книги близкого к кадетам либерального публициста и историка В.П. Обнинского «Новый строй» и «Последний самодержец», в которых осуждались репрессии царского правительства, особенно чрезвычайных органов и местных властей против участников первой революции. С другой стороны, высоко оценивались демократические завоевания первой революции, в частности деятельность либералов в Государственных Думах, их противодействие представителям реакционной бюрократии [11].

В целом работы консервативных и либеральных публицистов и деятелей сохраняют историографическую ценность в том смысле, что они позволяют представить идеологию этих течений «из первых уст», содержат важный фактический материал о соперничестве лидеров, о взаимоотношениях общественно-политической и бюрократической элит, в т.ч. на региональном уровне. В частности, в работах руководителей тамбовских национальных организаций восхвалялась деятельность Н.П. Муратова как выразителя правых настроений [12].

Социал-демократические авторы пытались анализировать политическую ситуацию в России с марксистско-классовых позиций.

В.И. Ленин сохранял после 1907 г. определенные надежды на продолжение революции и отрицательно оценивал существующий политический строй. Он внимательно следил за думской деятельностью, давал оценки либеральных и консервативных политических партий и групп. Много внимания Ленин уделял П.А. Столыпину, считая его крупным государственным деятелем, но делал упор на показ ограниченности столыпинских реформ, невозможности предотвратить революцию.

Применительно к столыпинскому режиму Ленин ввел понятие бонапартизм как «лавирование монархии, потерявшей свою старую, патриархальную или феодальную, простую и сплошную, опору, монархии, которая принуждена эквилибрировать, чтобы не упасть, - заигрывать, чтобы управлять, - подкупать, чтобы нравиться, - брататься с подонками общества, с прямыми ворами и жуликами, чтобы держаться не только на штыке» [13].

Очень существенное влияние на советскую историографию оказали ленинские оценки губернаторской власти конца XIX - начала XX в. В 1901 году он писал: «...До сих пор губернатор в русской провинции был настоящим сатрапом, от милости которого зависело существование любого учреждения и даже любого лица во вверенной ему губернии» [14]. Менее категоричную оценку Ленин давал бюрократии в целом, указывая, что, с одной стороны, она является крепостнической, ведет традиции от дореформенного поместного и служилого дворянства, с другой стороны, приступает к решению задач буржуазного развития страны [15]. Такие оценки нацеливали историков на сугубо классовый подход, отвлекали от изучения политических противоречий внутри правящих слоев.

«Черносотенство» В.И. Ленин определял как особый тип идеологии людей, желающих «сохранения и формального восстановления самодержавия» [16], как защитников интересов помещиков-крепостников [17]. Для нашей темы особо интересна ленинская оценка различий между «националистами» и правыми: «Одни погрубее, другие потоньше делают

одно и то же. Да и правительству выгодно, чтобы «крайние» правые, способные на всяческий скандал, погром, убийство Герценштейнов, Иоллосов, Караваевых, стояли немного в стороне, как будто бы они «критиковали» правительство справа» [18].

Примерно в том же ключе высказывались и другие социал-демократические теоретики. Ю.О. Мартов прямо называл всех «правых» реакционерами, которые действуют в интересах высшего чиновничества, духовенства, помещиков и «полицейски-жандармской армии» [19]. В. Левицкий (В. О. Цедербаум) проследил историю возникновения консервативных организаций, обратив особое внимание на то, что «обманом и подкупом они вовлекли в свои ряды наиболее отсталые и некультурные элементы народной массы, в том числе из среды рабочих». Вместе с тем он признавал определенную самостоятельность правых организаций в отношениях с правительством [20]. В. Меч (В.Д. Мачинский) оценивал идеологию Союза русского народа как «мелкобуржуазный вульгарно-демократический национализм, глубоко реакционный» [21].

Ленинские и другие марксистские оценки консерваторов и либералов начала XX в., их отношений между собой и с властями легли в основу будущей советской историографии темы.

Первые попытки изучения бюрократической верхушки предреволюционной России были предприняты вскоре после Революции 1917 г. В работах А.А. Блока, С.С. Петропавловского, В.Н. Сторожева и других авторов рассматривалось состояние царской власти, ее взаимоотношения с партиями, думскими фракциями и общественностью буквально накануне и в дни Февральской революции [22]. Работы эти носили описательный характер, мало затрагивали период до Первой мировой войны, практически не касались правящих кругов в провинции. Их ценность в том, что в них впервые стали изучаться вертикально-властные отношения в российском обществе.

Однако такой подход вскоре сменился сосредоточением внимания советских историков на изучение горизонтальных «классовых противоречий». В 1920-1930-е гг. в советской историографии преобладали примитивно-критические оценки государственного строя третьеиюньской монархии, как обреченного на недолгое существование ввиду защиты им интересов помещиков и буржуазии, что делало неизбежной социалистическую революцию. Наиболее яркое выражение такая оценка получила в «Кратком курсе» и просуществовала до хрущевской «оттепели» [23].

Характерной для этого периода была книга Г. Барандова. По мнению автора, либералы сбрасывали с себя «демократическую» маску и выступали защитниками царизма. Следовательно, ни о какой борьбе между ними и консерваторами не могло быть речи, была общая борьба реакционеров против революционеров [24].

В 1950-1960-е гг. стали возможны робкие попытки определить возможности эволюционного развития русского самодержавия после первой революции.

Наиболее интенсивной разработке подвергся первый этап существования третьеиюньской монархии. Во второй половине 1950-х - 1960-е гг. с циклом работ выступил А.Я.Аврех, который утверждал, что царизм в союзе с верхами буржуазии пытался решить объективные задачи буржуазной революции сверху, «бисмарковским» путем. Однако созданная для реализации этого замысла «третьеиюньская система» не оправдала надежд царизма: его реформистские устремления, выразителем которых был Столыпин, увязли в различных звеньях «третьеиюньской системы», так как господствовавшие в ней правые боялись идти на реформы, а кадеты и другие либералы эволюционировали от «друзей» революции в сторону правительственной партии [25].

Картина кризиса «третьеиюньской монархии» вызывала критическое отношение со стороны специалистов. Е. Д. Черменский указывал, что утверждение А.Я. Авреха о безраздельном господстве правых в III Думе, означавшее, что «механизм двух большинств, в сущности, бездействовал», находится в противоречии с одобрением III Думой ряда либеральных законопроектов, прошедших октябристско-кадетским большинством [26].

B.C. Дякин показал, что позиция царизма в отношении реформ, определявшаяся соотношением сил политических группировок, образующих правительственный лагерь, не оставалась неизменной. Важный вывод B.C. Дякина заключался в том, что сопротивление правых столыпинской программе реформ было обусловлено не боязнью революции, а желанием «защитить сиюминутные классовые интересы поместного дворянства». Столкновение бонапартистской и легитимистской группировок, как утверждал В. С. Дякин, лежало в основе борьбы в верхах в 1907-1914 гг. [27].

Благодаря исследованиям Ю.Б. Соловьева была отчасти освещена проблема взаимоотношений самодержавия и дворянства [28]. Для нашей темы важен его тезис о том, что в революционную эпоху отношения власти и ближайшей к ней социальной среды осложнились, т.к. дворянство не выступало как единое целое. И у правящих верхов, и у консервативного дворянства, по мнению Ю.Б. Соловьева, не было четкого представления о путях стабилизации режима, программа П.А. Столыпина вошла в противоречие с настроениями верховной власти и интересами дворянских консервативно-реакционных кругов. Интересны для нас замечания историка о неспособности высшего сословия консолидироваться и стать во главе консервативных сил.

А.П. Бородин специально исследовал роль Объединенного дворянства в проведении столыпинских реформ. Он пришел к выводу, что в целом дворянские организации, члены Государственных Дум и Госсовета выступали с позиций сохранения своего сословия и господствующего

положения и в итоге заблокировали реформистский вариант развития страны [29].

Важным направлением советской историографии всегда являлось изучение политических партий. По известным причинам наибольшее внимание уделялось истории КПСС. Так называемые непролетарские партии, включая консервативные и либеральные, долгое время специально не исследовались, оставались объектами сугубо идеологической критики, берущей свое начало еще с ленинских оценок.

В литературе 1920-1930-х гг. давались самые упрощенные оценки российского консерватизма начала XX в. вплоть до проведения аналогий с национал-социализмом [30].

Сталинистские оценки черносотенцев как контрреволюционных «бандитских полицейских организаций», состоявших из «злейших врагов» трудящихся «реакционных помещиков, купцов, попов и полууголовных элементы из босяков», выступавших за неограниченную царскую власть были закреплены «Кратком курсе».

Изучение либеральных партий в 1920-30-е гг. происходило главным образом в свете классового противостояния буржуазии и пролетариата. Вопросы их соперничества с консерваторами и отношений с правящей элитой затрагивались мало [31].

В 1920-е гг. начала появляться литература о периоде Первой российской революции и последующей реакции в провинции. В числе прочих были и работы по Тамбовской губернии, в которых затрагивалась деятельность властей по подавлению революционного движения, приводились отдельные факты из истории консервативных и либеральных организаций региона [32].

Серьезное изучение внутренней истории правых и либеральных партий началось в 1960-е гг. по инициативе В.В. Комина и продолжилось на нескольких конференциях в Калинине и Орле в 1970-80-е гг. [33].

Л.М. Спирин в книге «Крушение помещичьих и буржуазных партий в России» проследил начальную историю «контрреволюционных партий», которая как бы заранее подготовила их крах [34].

Сравнительной новизной для своего времени отличалась коллективная монография о «непролетарских партиях» России, в которой излагалась обобщенная история этих партий, отношений между ними с момента возникновения и до исчезновения с политической арены. В работе, в частности, раскрывались процессы эволюции и банкротства «буржуазного» либерализма и вместе с тем отмечалось, что либеральная буржуазия не нашла «общего языка» с правительственно-черносотенным лагерем, предпочитавшим действовать военно-полицейскими методами [35].

В большинстве работ 1970-1980-х гг. история правых и либеральных партий, в основном, рассматривалась под углом борьбы с ними большевиков [36].

Подводя определенный итог истории изучения партий и организаций в годы реакции и нового революционного подъема в 1970-1980-е гг., О.В. Волобуев, М.И. Леонов, А.И. Уткин, В.В. Шелохаев отметили некоторые успехи, достигнутые в изучении программ и внутреннего развития «буржуазных» партий, известный сдвиг в изучении черносотенных партий и организаций. Вместе с тем авторы историографического обзора констатировали, что «непролетарские партии» по традиции изучались изолированно, вне взаимодействия друг с другом, в основном как носительницы определенной концепции, но не как действующие организации, «обезличено» [37].

Деятельность местных властей периода «третьеиюньской монархии» в историографии советского периода лишь немного затрагивалась в работах более широкого содержания.

До настоящего времени сохраняет научное значение книга Н.П. Ерошкина по истории государственных учреждений дореволюционной

России [38]. В работе содержится систематическое изложение структуры и функций государственных учреждений в России, особенно подробно для периода XIX - начала XX вв.

П.А. Зайончковский исследовал изменения в сословном составе губернской администрации в пореформенный период. Он показал, что эти изменения оказались незначительными и среди верхов губернской администрации вплоть до начала XX в. продолжали преобладать дворяне. Наиболее ценным для нашего исследования представляется анализ П.А. Зайончковским социального состава российских губернаторов и вице-губернаторов на 1903 г. [39].

Вопросы дворянского самоуправления, деятельности губернских и особенно уездных предводителей дворянства рассматривались в монографии А.П. Корелина. В соответствии с советскими идеологическими установками историк делал упор на показ снижения роли дворян в местной политической жизни [40].

Немалую ценность для изучения нашей темы представляет статья П.П. Зырянова о местном управлении России второй половины XIX - начала XX вв., в которой показана суть противоречий местной бюрократии и дворянской общественности, раскрыты особенности либеральной и консервативной позиций в местном самоуправлении, особенно на уездном уровне. Однако классовый подход привел историка к некоторым упрощенным оценкам, в частности, к утверждению, что дворянские предводители реально решали только те вопросы, которые затрагивали их корпоративные интересы [41].

Конкретные представители губернской политической элиты «третьеиюньского» периода в советской историографии изучались очень мало и главным образом в негативном контексте.

А.Я. Аврех относил тамбовского губернатора Н.П. Муратова к наиболее жестоким местным управителям послереволюционного периода

[42]. Ю.Б. Соловьев назвал Н.П. Муратова «человеком реконкисты», «губернатором николаевских времен» [43]. Односторонне - упрощенные оценки периода губернаторства Н.П. Муратова в Тамбовской губернии содержались в краеведческой литературе. Так, в книге СВ. Евгенова и И.С. Стракашовой отмечалось: «Безрадостную картину представлял Тамбов ...после 1905 г., когда царские сатрапы старались подавить малейшее движение живой человеческой мысли... общественная инициатива глушилась погромщиками из «Союза русских людей», гнусным злобным улюлюканьем со страниц газетки «Тамбовский край» [44].

Примером более объективного подхода являются высказывания Г.А. Герасименко, который обратил внимание на высокую активность тамбовского губернатора и его администрации в проведении столыпинской аграрной реформы в губернии [45].

A.M. Анфимов в написанной до «перестройки», но опубликованной только в начале 2000-х гг. монографии об аграрной политике П.А. Столыпина также отмечал, что разрушение общины шло путем нараставшего административного давления сверху, проводниками которого на местах служили губернаторы. [46].

Из западных исследователей 1980-х гг., пожалуй, только Г. Янси убедительно показал, что правительство Столыпина пыталось добиться социальных изменений административными методами [47].

Деятельность отдельных представителей провинциальной земско-либеральной элиты нашла отражение в монографиях Н.М. Пирумовой и К.Ф. Шацилло [48]. В этих работах есть сведения о таких тамбовских либералах, как Темниковский уездный предводитель дворянства и председатель земской управы И.П. Демидов, Тамбовский уездный предводитель дворянства В.М. Петрово-Соловово и Темниковский уездный предводитель дворянства Ю.А. Новосильцев. Правда, говорится о них больше, как общественных деятелях российского масштаба, чем представителях тамбовской региональной элиты.

Только в середине 1980-е гг. внимание исследователей постепенно переключается с изучения межклассовых противоречий позднеимперской России на изучение противоречий внутри самой власти.

В 1984 г. вышла коллективная монография ленинградских историков, освещающая состояние самодержавия в царствование Николая II. Помимо традиционного для советской историографии положения о кризисе правящей элиты конца XIX - начала XX вв. в монографии затронуты вопросы борьбы консерваторов и либералов в земствах, противодействия правых кругов реформе местного управления и др. [49].

Вновь к этой теме обратился А.Я.Аврех, который начал отходить от своего прежнего подхода в освещении предреволюционных правящих круг, заменяя его некоторыми подходами эмигрантской историографии [50].

В историографии темы последних лет XX - первых лет XXI вв. появляются принципиально новые подходы, связанными с теориями цивилизации, «гражданского общества», политической элитологии и т.п.

В книге А.А. Искандерова проводится идея противостояния истинного либерализма российскому консервативно-монархическому началу. Постоянные поражения либералов в борьбе с консерваторами разных мастей объясняются отсутствием общественной силы, способной противостоять как левому, так и правому экстремизму, что, в сущности, и объясняет закат империи. В монографии подчеркнуто, что российские реформаторы начала XX в., пытались проводить либеральные реформы «вне демократии и без демократии». По мнению автора, серьезное отрицательное воздействие на судьбы российской государственности оказало превращение бюрократии в самодовлеющую и направляющую силу, способную противостоять либералам и реформам [51].

Одним из первых на высшие политические круги предреволюционной России сквозь призму элитистской парадигмы взглянул петербургский историк СВ. Куликов. Посвятив свою книгу бюрократической элите

Российской империи 1914-1917 гг., автор уделил немалое внимание и политическому противоборству консерваторов и либералов в предыдущие годы. Для нашей темы в книге СВ. Куликова наиболее интересным является выяснение отношений между основными «подразделениями» правящей элиты предреволюционного периода. Суть этой борьбы автор увидел в конфликте между двумя течениями правительственного либерализма. «Парламентаристы», представители «нового» буржуазного (в отличие от дворянского) либерализма признавали факт ограничения самодержавия Основными законами не только в законодательстве, но и в управлении. «Дуалисты», сановники, составлявшие консервативное крыло правительственного либерализма, защищали принципы конституционно-дуалистической системы и признавали ограничение самодержавия только в законодательстве. Автор относит Н.П. Муратова к «дуалистам», а общественный либерализм (в нашем случае дворянские и земские местные деятели) считает менее либеральным, чем правительственный [52].

В коллективной работе, посвященной эволюции института губернатора в России, представляет интерес раздел об изменениях полномочий губернаторов во второй половине XIX - начале XX вв. [53].

Крупным исследованием, также посвященным институту губернаторства в истории России, явилась монография Л.М. Лысенко. Применительно к началу XX в. автор пишет о том, что объективно губернаторы все больше становились консервативными и даже реакционными, поскольку оставались в жесткой зависимости от самодержавия, неспособного к саморазвитию. Неудача столыпинских реформ, по мнению исследовательницы, окончательно сделала губернаторов архаичным институтом, неспособным решать насущные проблемы [54].

Определенное значение для разработки избранных нами сюжетов имеют современные работы о чиновниках предреволюционной Росси. Вс втором томе фундаментальной монографии Б.Н. Миронова «Социальная

история России» заметное внимание уделяется изучению русского чиновничества. Так, автор пытается выяснить отличие русского чиновника от идеального чиновника, приводит примеры непрофессионализма чиновничества царской России. Историк рассматривает динамику численности чиновников, изменения в составе и организации бюрократии в России на разных уровнях, в т.ч. региональном [55].

Некоторый интерес для нашей темы представляет книга Л.Е. Шепелева, которая дает общее представление о чиновничьем мире имперской России [56].

Из работ по провинциальному чиновничеству можно выделить диссертацию Т.И. Любиной, основанную на тверских материалах. Автор провела интересный анализ формулярных списков уездных чиновников. Однако, к сожалению, в ее работе, судя по автореферату, не был поставлен вопрос об уездных исправниках как субрегиональной элите [57].

В определенной мере интересными для понимания механизма действия сетевых связей являются подходы, предложенные Н.Г. Карнишиной для изучения взаимодействия центра и регионов России во второй половине XIX в. и связанные с исследованием групп интересов в составе столичного и провинциального чиновничества, каналов трансляции политического опыта, информационной среды политики [58].

В постсоветский период для историографии характерен больший интерес к конкретным персоналиям из российской политической элиты начала XX в. Для нашей темы наиболее значимой является литература о П. А. Столыпине, чьим ставленником и искренним приверженцем был Н.П. Муратов. В 1990-е гг. вышел целый ряд крупных работ о П.А. Столыпине, лишенных публицистической предвзятости.

Одним из первых против активного распространения советской прессой времен перестройки легенды о Столыпине, который «хотел отдать землю крестьянам», учредить демократические институты и тем самым

спасти Россию от бед и несчастий революции, выступил А.Я. Аврех. По его справедливому замечанию, П.А. Столыпин должен был учитывать, что без «конституционного прикрытия» царизм не сможет выжить. Вместе с тем историк отметил, что органический порок курса Столыпина, обрекавший его на поражение, состоял в намерении осуществить реформы вне демократии [59].

СЮ. Рыбас, Л.В. Тараканова называют Столыпина сыном своего времени, дворянином, который руководствовался понятиями «российской пользы», «российского величия», но не нашел достаточной поддержки в политической элите России периода своего премьерства [60].

Казарезов В.В. в книге «О Петре Аркадьевиче Столыпине» пишет, что Столыпин-реформатор был востребован страной в критический момент ее развития, но был обречен - сильна оказалась созданная вокруг него атмосфера ненависти и насилия. Целью своей он ставил создать обновленную, реформированную страну. Ему приходилось принимать непопулярные решения, совершать ошибки, прибегать к насилию [61].

П.Н.Зырянов попытался выйти за рамки биографического жанра, оценить Столыпина с позиций социокультурного развития страны, широко охватить «столыпинскую» проблематику [62].

Японский историк Д. Мэйси, рассматривая феномен Столыпина в контексте земельной реформы и политических перемен, приходит к выводу, что с точки зрения широкой политической перспективы столыпинская программа реформ не удалась [63].

Одним из наиболее серьезных новейших зарубежных исследований о Столыпине является книга профессора Нью-Йоркского университета А. Ашера, подчеркивающего, что главные задачи, которые пытался решить Столыпин - достижение политической стабильности и устойчиво развивающаяся экономика. По мнению А. Ашера, Столыпин отрицательно отнесся к изданию манифеста 17 октября 1905 г., но как глава правительства

он вынужден был стать сторонником конституционализма непарламентского типа (ограниченное законом монархическое правление) [64].

Единственное специальное исследование политической биографии Н.П. Муратова принадлежит А, С. Тумановой [65]. Автор относит тамбовского губернатора к числу государственных деятелей среднего звена, постоянно испытывавших на себе неприязнь либеральной общественности, называет его чиновником авторитарного склада. В период после Первой российской революции безусловное отрицание общественных сил, демонстрировавшееся прежней губернской бюрократией в России, заменялось известным их признанием, но с допущением лишь на второстепенные роли. В этом и состояла, на взгляд А.С. Тумановой, новизна социальной политики власти на местах.

В других работах А.С. Тумановой обстоятельно изучены стиль и методы административной деятельности Н.П. Муратова, прежде всего в отношении общественных организаций, немало внимания уделено его мировоззрению и политическим взглядам. Автор справедливо указывает на то, что во главу угла Муратов ставил государственный интерес в противовес общественному, что приводило его в столкновение со всеми общественными силами. Вместе с тем мы считаем, что А.С. Туманова не определила достаточно четко политическую ориентацию Н.П. Муратова, называя его человеком реакционных воззрений, противником всяких конституционных реформ, убежденным сторонником авторитарной власти и вместе с тем консерватором новой волны [66].

Различные стороны деятельности Н.П. Муратова основательно рассмотрены в ряде статей Н.В. Токарева. В частности, он показал, как губернские власти пытались административными методами подстегнуть ход аграрной реформы [67].

Для определения особенностей деятельности Н.П. Муратова представляют ценность работы о других губернаторах-современниках [68].

Среди зарубежных работ по истории региональной элиты позднеимперской России следует отметить монографию и ряд статей американского историка Р. Роббинса о российских губернаторах конца XIX -начала XX в. Губернаторов, по его мнению, нельзя однозначно называть ни «сатрапами», ни «вице-королями». У них в руках находилась достаточно сильная власть, чтобы держать в подчинении вверенную губернию. Однако те средства, которыми губернатор должен был обеспечивать порядок, зачастую оказывались не в его компетенции. Ценно замечание Р. Роббинса о том, что деятельность губернаторов определялась характером связей с центром, с местной администрацией и губернским обществом [69].

Намного меньшее внимание в исследовательской литературе уделяется общественно-политическим деятелям, особенно регионального уровня.

Определенное исключение составляет сборник очерков о российских либералах, в которых предпринята попытка создания «персонифицированной истории» либеральной идеи и либерального движения на общероссийском уровне [70].

В последние годы вышло несколько крупных изданий справочно-энциклопедического характера о бюрократической и политической элите России конца XIX - начала XX вв., в которых есть упоминания и о представителях тамбовской элиты [71].

Все эти энциклопедические материалы ценны биографическими данными для составления коллективного портрета местных представителей административной и общественно-политической элит. Но они не позволяют в силу своей жанровой специфики изучать процессы борьбы внутри этих элит.

С конца 1980-х гг. в самостоятельное научное направление превращается история «непролетарских партий». При этом наряду с работами по истории отдельных партий появляются исследования о консерватизме и либерализме как широких политических течениях.

В частности, современные историки отказались от примитивных оценок русских национальных организаций как «наемников правительства», делают упор на изучение сложности и неоднозначности их отношений с властями как на общероссийском, так и на локальном уровнях.

В книге С.А. Степанова впервые сделана попытка проследить историю черносотенных союзов от зарождения до 1914 г. В монографии утверждается, что черносотенцы вобрали в свои программы ряд доктрин и учений XIX в., вступили в спор о месте России в мировой истории со славянофильских позиций и оказались большими монархистами, чем сам монарх. Для нашей работы особо интересна оценка С.А. Степановым отношения «черной сотни» к деятельности П.А.Столыпина и его ставленников на местах (Н.П. Муратов считался одним из наиболее близких националистам региональных лидеров) [72].

В 2000 г. на страницах журнала «Отечественная история» прошел круглый стол: «Русский консерватизм: проблемы, подходы, мнения». Суммируя высказывания его участников о консерватизме начале XX в., можно выделить следующие положения:

- консерватизм являлся защитной реакцией традиционалистских слоев российского общества, особенно крестьянства на разрушительные модернизационные воздействия, выступал в качестве гаранта устойчивого социально-культурного развития (Д.М. Володихин, В.В. Зверев, С.В.Тютюкин);

«новый» консерватизм как противовес революционному движению, выступал и противником реформ, чем загонял внутрь «болезнь» российского общества (А.В Репников, СВ. Тютюкин);

политическое поражение консерватизма явилось следствием отторжения любой нетрадиционной концепции царской властью, которая опиралась на бюрократов-охранителей, но игнорировала консервативных интеллектуалов (А.В Репников);

- общественное развитие выявило недостаточно глубокое понимание интеллектуальной элитой крестьянского менталитета, противоречия между идейным и «народным» консерватизмом (А.Н. Боханов, В.В. Зверев) [73].

Крупное место в новейшей историографии правых партий заняла монография Ю.И. Кирьянова, который определил эти организации как всесословные по составу. Он считал, что правых нельзя назвать ретроградами, т.к. в принципе они не отвергали идеи прогресса. Для нашей темы интересны выводы автора о том, что важными причинами недостаточных успехов правых партий были сокращение поддержки со стороны официальных властей, сдержанное отношение правых к блокированию с другими партийными силами даже монархического толка [74].

В предисловии к сборнику документов правых партий наряду с типичными для современной историографии сюжетами о неприемлемости для этих партий принципа конституционного монархизма, о поисках врагов среди всех радикальных и либеральных партий, о пресечении властями активности местных правых организаций высказаны некоторые оригинальные суждения о разумности отдельных положений программ этих партий [75].

В частности отмечается, что наиболее опасными, реально
действующими врагами неограниченного самодержавия они считали
«либералов», «конституционалистов», имевших деньги, «умственные силы»
интеллигенции, печать, значительное число думских депутатских мест,
усиливающиеся позиции в общественных организациях и соответственно
возможность влиять на общественное мнение. Прямыми причинами

сокращения численности и влияния правых в массах называются исчезновение после 1907 г. главного объекта борьбы правых в виде революционных и оппозиционных уличных выступлений, неэффективность

деятельности их местных организаций, бессилие в решении обычных, злободневных вопросов, ведшие к утрате «практического интереса» к ним простого населения.

В последние годы появилось немало исследований, которые характеризуют отдельные аспекты взаимодействия национальных организаций и властей в «третьеиюньский период» [76].

В конце 1990-х - начале 2000-х гг. вышел целый ряд работ, в которых непосредственно или в контексте изучения других проблем рассматривается деятельность русских национальных объединений в Центральном Черноземье, в том числе и в Тамбовской губернии [77].

Во многих из этих работ звучит мысль о том, что правящая элита избегала партнерства с крайне правыми организация.

В частности, С.А. Ильин отмечает, что центральные и местные тамбовские власти, проявляя по отношению к русским национальным союзам внешнюю благосклонность, не давали им никаких привилегий и сковывали их деятельность различными бюрократическими ограничениями [78].

В зарубежной историографии русское национальное движение рассматривается в основном с позиций западной либеральной демократии, упор делается на их примитивный традиционализм, погромные действия, хотя, как и у российских авторов, признаются и конструктивные пункты программ [79].

Плодотворно разрабатываются проблемы российского либерализма. Так, в монографиях В.В Шелохаева показан процесс выработки и реализации политических программ этих партий, рассмотрена их повседневная борьба с оппонентами справа, «самозащита» от правительственных преследований, систематизированы сведения о местных партийных организациях. Особенно важен общий вывод этих работ о том, что российские либералы не смогли найти оптимального выхода из экстремальной ситуации, сложившейся в

России. Хотя история региональных либеральных организаций и деятелей представлена в них на уровне отдельных примеров (в т.ч. по Тамбовской губернии), они заложили солидную основу для изучения борьбы либералов с консерваторами и бюрократической элитой на локальном уровне, в русле [80].

В 1990-2000-е гг. произошел значительный рост числа исследований по истории местных структур кадетской партии. В то же время недостаточно исследовано взаимодействие кадетов с местными властями и организациями правых партий. Эти вопросы затронуты только в единичных статьях и диссертациях [81]. Особо отметим диссертацию воронежского историка О.Ю. Михалева, в которой целая глава посвящена противодействию губернских властей деятельности кадетов в 1906-1907 гг., доказано, что именно преследования администрации стали одной из главных причин кризиса местной кадетской организации [82].

Среди зарубежных авторов оригинальную трактовку социально-политического облика кадетов предложил израильский историк ПІ. Галай. В отличие от советских историков он не считает программу кадетов «буржуазной», отмечая их непохожесть на либеральные партии западноевропейского типа, близость к интеллигентским группам, известных под названием «социальных реформаторов» [83].

Э. Вишневски считает, что либералы хотели мирного преобразования России в конституционную монархию, а тем временем самодержавие толкало страну на путь революции [84].

Единственной попыткой комплексного рассмотрения проблем, связанных с борьбой партий в начале XX в. в Центральном Черноземье, является коллективная работа курских историков. К сожалению, важные для нашей темы вопросы раскрыты в ней в очень сжатом виде [85].

На тамбовском материале эти сюжеты применительно к 1906-1912 гг. специально не разрабатывались.

В диссертации О.П.Пеньковой, в частности, предпринята попытка по-новому взглянуть на роль и значение дворянства в общественно-политической жизни пореформенной России на региональном уровне Тамбовской губернии. Хотя верхние хронологические рамки работы ограничены 1904 г., для нашей темы представляют интерес сюжеты, связанные с деятельностью предводителей дворянства, чей политический вес и после 1905 г. оставался высоким, о противоборстве консерваторов о либералов в дворянском сообществе начала XX в., политические портреты губернского и уездных предводителей [86].

В работах А.С. Тумановой впервые поставлен вопрос об отношениях власти и общественных организаций России, как на центральном, так и на региональном уровне. В них справедливо утверждается, что в начале XX в. существовали предпосылки для преодоления отчуждения власти и общественности и установления между ними взаимопонимания и сотрудничества. Однако ценности гражданских свобод не были укоренены в сознании правящей элиты страны, в особенности бюрократии «среднего звена», в чью компетенцию входило осуществление взаимодействия с общественными организациями. По предположению А.С. Тумановой, только последовательная конституционная модернизация политического режима страны могла снять это противоречие [87].

Очень редким сюжетом в исторических исследованиях по периоду «третьеиюньскои монархии» являются взаимоотношения административной и общественно-политической элиты с прессой. На тамбовском материале этого периода подготовлены небольшие работы П.Е. Старостина и Н.В. Токарева [88].

В целом комплексных исследований тамбовской региональной и субрегиональной политических элит позднеимперского периода пока нет. На наш взгляд, во многих современных работах, по-прежнему, прослеживается инерция подходов советской историографии. Материал подается с точки

зрения перспектив революции, которая представляется неизбежной. Серьезной историографической проблемой остается исследование эволюции местных органов власти в рассматриваемый период.

Состояние историографии предопределило цели диссертационного исследования - выявление особенностей политических процессов на локальном уровне в условиях становления правового государства после Первой российской революции в контексте борьбы консервативных и либеральных кругов в бюрократической и общественно-политической элитах одного из крупных регионов России.

Цели определили задачи работы:

выявление возможностей применения современных концепций политической элитологии в исследовании региональных и субрегиональных политических элит России начала XX в.;

создание и обработка электронной базы данных, характеризующей социально-политический облик и сетевые связи руководителей бюрократических и общественно-политических институтов Тамбовской губернии 1906-1912 гг. как ведущих акторов локальных политических процессов;

изучение содержания и политическая оценка повседневной деятельности губернатора Н.П. Муратова;

наполнение конкретным содержанием понятия «борьба либералов и консерваторов» на уровне локальных политических процессов и во взаимных оценках представителей соперничавших сторон.

Источниковая база диссертации включает в себя опубликованные документы, материалы различных фондов двух местных и двух центральных архивов, а также газетные публикации.

Определенную ценность для нашей темы представляют справочные издания как дореволюционные, так и современные.

Основой для формирования выборки конкретных представителей тамбовских элит послужили Адрес-календари и Справочные книги служащих Тамбовской губернии. В начале XX вв. подобные справочные издания губернии были изданы в губернии в 1903, 1910, 1912 гг. [89].

Эти издания, в частности, содержат основные данные о высших должностных лицах государственных и общественных учреждений и организаций: фамилия, имя, отчество, чин, название организации, занимаемая должность, место проживания.

Однако объем информации в этих справочниках сравнительно ограниченный. В них практически невозможно найти факты, относящиеся к социальному происхождению, имущественному положению, карьере, положению в обществе того или иного представителя местной элиты.

В Адрес-календарях часто помещены только инициалы или сокращенные имена, отчества внесенных в него лиц. Поэтому исследователю приходится прибегать к сопоставлению Адрес-календарей за ряд близких лет, сравнивать их с другими источниками.

Отдельные высшие должностные лица при записи в качестве непременных членов нескольких присутствий, комитетов, обществ упоминались не по фамилии, имени, отчеству, а по основной должности. Это вынуждает исследователя постоянно возвращаться к полным сведениям о таких высших чиновниках и общественных деятелях, «подталкивает» исследователя к привлечению ЭВМ для поиска, объединения и сопоставления информации об отдельных лицах.

В целом искажений и недочетов в Адрес-календарях немного. Для их исправления требуется кропотливая работа непосредственно с фондами соответствующих учреждений, обращение к спискам должностных лиц, личным делам, формулярным спискам или делам о представлении к очередным чинам и наградам.

Широко использованы различные справочно-биографические и энциклопедические издания [90].

Такие издания, как энциклопедия Брокгауза и Эфрона и исторические энциклопедии позволили достаточно четко определить должностные обязанности, полномочия и место в общественно-политической жизни губернаторов, уездных исправников, предводителей дворянства, председателей губернской и уездных земских управ. Ценность некоторых современных справочно-биографических изданий состоит в том, что в них помимо обычных справок о жизненном пути включены описательные оценки конкретных деятелей современниками.

Среди опубликованных документальных сборников использованы публикации по истории Первой российской революции, в которых в частности, представлены около двух десятков документов, отразивших непосредственное участие Н.П. Муратова и уездных исправников в подавлении революционных выступлений в губернии в конце 1906 - 1907 гг., а также реакцию некоторых представителей общественно-политической элиты Тамбовской губернии на крестьянские волнения, в том числе на погромы их собственных имений [91].

Ясно, что материалы для этих типично советских сборников отбирались предвзято. Но для нашей темы как раз важной оказалась публикация немалого числа источников, зафиксировавших механизм преследования властями участников революционного движения.

Опубликованные документы кадетской, октябристской, правых партий, дворянских организаций позволяют выяснить позиции представителей тамбовской общественно-политической элиты периода 1906-1912 гг., участвовавших в работе высших органов этих партий [92].

В отличие от партийных протоколов стенограммы заседаний 2-й и особенно 3-й Государственных Дум содержат полные записи выступлений думских депутатов. Члены Госдум от Тамбовской губернии выступали

сравнительно редко (за исключением товарища председателя 3-й Думы В.М. Волконского). Но и этих выступлений достаточно для определения их политических позиций. Кроме того, по думским стенограммам нами изучались выступления П.А. Столыпина, некоторых депутатов, которые позволяют представить общероссийские политические процессы 1906-1912 гг. [93].

Существенную часть документальной базы диссертационного исследования составили архивные материалы, часть которых впервые вводится в научный оборот. Нами были изучены фонды, Государственного архива Российской Федерации (далее ГА РФ), Российского государственного архива литературы и искусства (далее РГАЛИ), Государственного архива Тамбовской области (ГАТО), Центра документации новейшей истории Тамбовской области (ЦДНИТО). Всего в ходе работы были рассмотрены более 150 дел из 19 архивных фондов.

В ГАРФ особо изучались документы особого отдела Департамента Полиции Министерства Внутренних Дел (Ф. 102.ОО), содержащие, в частности, отчеты и донесения тамбовского губернатора, губернских учреждений о политическом положении в губернии, о контроле над газетами и распространением литературы и т.д.

К ним примыкают делопроизводственных документы, отложившиеся в фондах канцелярии губернатора, губернского правления, губернского по делам об обществах присутствия и некоторых других фондах ГАТО: текущая распорядительная документация (приказы, циркуляры и т.п.), деловая переписка губернских учреждений с вышестоящими органами и уездными учреждениями. По этой документации можно проследить взаимоотношения между представителями элиты, мотивы их назначения или отстранения от каких-то должностей, допущения или запрещения тех или иных видов общественной деятельности и др.

Среди материалов, отложившихся в ГАТО, весьма важными для нашей работы являются формулярные списки и подобные им документы, извлеченные из фондов Тамбовского губернского правления (Ф.2), Тамбовского губернского дворянского собрания (Ф.161), губернской и ряда уездных земских управ (Ф.143, 145, 149, 152).

Стандартный формулярный список представляет таблицу из 14 граф, которые содержат сведения о фамилии, имени, отчестве, звании, занимаемой должности, возрасте, вероисповедании, знаках отличия, жаловании, сословном происхождении, имущественном положении самого должностного лица и его жены, образовании, о служебной карьере и наградах, участии в военных походах, об отпусках, отставках, семейном положении (сословном происхождении жены, вероисповедании жены и детей, их местонахождении в момент заполнения документа).

«Личные дела» имелись двух видов: 1) обширные, включавшие все документы, связанные с деятельностью конкретного человека в данном учреждении или обществе (формулярный список, представления о чинах, утверждения в должностях, справки с уточнениями формулярного списка и т.д.); 2) сокращенные формулярные списки с краткими сведениями о карьере.

Служебные аттестаты обычно повторяли сведения формулярных списков, записанные в виде характеристики без разделения на графы. К ним прилагалась копия свидетельства о браке, что позволяет получить более полную в сравнении с формулярным списком информацию о семейном положении должностного лица или деятеля. Для нашей темы эта информация важна для выявления семейных связей представителей тамбовской элиты.

Формулярные списки и связанные с ними документы являются одним из наиболее достоверных источников при изучении должностных лиц любого уровня, особенно высших. Сознательное искажение сведений в этих документах практически было недопустимо. Однако в силу разных второстепенных обстоятельств в них появлялись некоторые описки,

неполнота сведений по ряду разделов. Для устранения этих недостатков источника приходилось обращаться к формулярным спискам одного и того же человека, сохранившимся в других учреждениях, а также к спискам, заполненным в разные годы, к Адрес-календарям, Окладным книгам земельных и других недвижимых имуществ, метрическим книгам и пр.

В 1910-е гг. в черновых списках избирателей и избранных гласных стали помещаться сведения об их «политических пристрастиях».

Для изучения конкретных проявлений политической активности представителей региональной общественно-политической элиты определенное значение имеют журналы заседаний губернского Дворянского Собрания, губернского и уездного земских собраний. Политические пристрастия изучаемых нами дворянских предводителей и председателей земских управ проявлялись, как правило, косвенно, при обсуждении злободневных вопросов социально-экономического и культурного развития региона. Более четко политические позиции представителей региональной и субрегиональной общественно-политической элит просматривались при обсуждении «спущенных» сверху законодательных инициатив правительства.

Аналогичный характер носят документы Тамбовского губернского дворянского собрания. Но в отличие от земских в них больше отразилось политическое противостояние либералов и консерваторов, особенно губернского предводителя дворянства Н.Н. Чолокаева и губернатора Н.П. Муратова.

Очень важными источниками являются мемуары высших государственных деятелей, губернаторов, предводителей дворянства, земских деятелей, знавших их современников.

В воспоминаниях дочери П.А. Столыпина М.П. Бок для нас представляют некоторый интерес материалы, связанные с его деятельностью

по объединению административного аппарата, поиску политических единомышленников [94].

В нашей работе наиболее широко использованы воспоминания Н.П. Муратова, рукопись которых сохранилась в РГАЛИ. Мемуарист обстоятельно описывает период деятельности в Тамбове, подробно вспоминает свой жизненный путь, дает сведения о карьере и социальном облике других представителей местной политической элиты и, что особенно ценно, приводит весьма конкретный и, как нам представляется, в целом искренний материал о своих связях в высших российских и тамбовских правящих кругах и в обществе, своем отношении к окружавшим его людям и* общественности, отношении в обществе к нему [95].

Как всякие мемуары, воспоминания Н.П. Муратова субъективны. Очень заметна его консервативная, а в чем-то примитивно националистическая политическая позиция. Но при этом информация об этих пристрастиях ценна тем, что объясняет мотивы отношений Н.П. Муратова с конкретными людьми.

Более детально отдельные источниковедческие сюжеты, связанные с воспоминаниями тамбовского губернатора, будут рассмотрены в основных главах диссертации.

Также широко мы использовали своеобразные по форме мемуарные материалы представителя знатного тамбовского дворянского рода А.В. Давыдова [96].

В сравнении с воспоминаниями Н.П. Муратова пояснительные записи к давыдовским фото интересны тем, что их автор выступает с либеральных позиций, характерных для его тамбовских родственников. Это позволяет несколько по-иному взглянуть на тамбовскую губернскую и моршанскую уездную политическую элиту начала XX в.

Особый интерес представляют автобиографические материалы крупного тамбовского дворянского и земского деятеля, члена Госсовета от

Тамбовской губернии В.М. Андреевского, в которых отразилась эволюция политических взглядов автора и ряда других дворянских деятелей губернии от умеренного («октябристского») либерализма к крайне правым убеждениям под влиянием Первой российской революции [97].

«Сторонние» оценки личных, деловых и политических качеств отдельных представителей тамбовской политической элиты муратовского периода содержаться в мемуарах так или иначе знавших их государственных, общественных, партийных деятелей: СЮ. Витте, СМ. Волконского, В.И. Гурко, В.Ф. Джунковского, К.Д. Кафафова, А.А. Половцова, В.М. Чернова и ДР- [98].

Отрывочные сведения об отношениях революционных кругов к местным правящим кругам можно найти в воспоминания тамбовских революционеров. Сравнительно развернутая характеристика Н.П. Муратова содержится только в мемуарах советского общественного деятеля и ученого-экономиста К.В. ОстроЕитянов, который в начале XX в. учился в Тамбовской духовной семинарии. Эти воспоминания отличаются крайне негативным отношением к царским губернским властям, но по-своему уравновешивают другие, особенно хвалебные, точки зрения [99].

В ЦДНИТО изучались документы Тамбовского истпарта (Ф. 382) и подборка воспоминаний участников революционных событий в Тамбовской губернии начала XX в. (Ф. 9019), в которых были выявлены оценки представителей тамбовской политической элиты 1906-1912 гг. революционерами-современниками. Приходилось учитывать, что эти воспоминания целенаправленно собирались партийными органами советского периода, в силу чего в них отразились идеологические установки своего времени.

Политические взгляды отдельных представителей тамбовской бюрократической и общественной элит отразились в их выступлениях и публицистических статьях [100].

На «стыке» публицистики и научно-популярной литературы находятся доклад и брошюра Н.П. Муратова, посвященные войне 1812 г. Они достаточно точно отразили консервативно-патриотические взгляды тамбовского губернатора, выраженные через исторический материал [101].

Весьма яркое отражение политическое противоборство консервативных и либеральных кругов Тамбовской губернии нашло в газетах различных политических направлений. Наиболее похвальные оценки деятельности Н.П. Муратова содержались в таких правых газетах, как «Земщина», «Народная Нива», «Русское знамя», «Тамбовский край». Как «противовес» их мнению использовалось московское либеральное издание «Русское слово», чаще и резче других критиковавшее деятельность тамбовского губернатора. Политически не ангажированные «Тамбовские губернские ведомости» и «Тамбовский листок объявлений» дали нам дополнительные сведения к архивным делопроизводственным материалам губернских учреждений и организаций.

В целом можно сказать, что изученный комплекс документов позволяет полно и с достаточной степенью достоверности исследовать деятельность губернатора Н.П. Муратова во взаимодействии с политической элитой Тамбовской губернии 1906-1912 гг.

Методологическую основу диссертации составили основные принципы и методы исторической науки.

Принцип объективности в работе реализован через стремление отвлечься от неизбежного субъективизма в самооценках и взаимных оценках непосредственных акторов политических процессов и их современников.

Использование принципа историзма предполагает изучение деятельности представителей бюрократической и общественно-политической региональной и субрегиональной элит с учетом конкретно исторических условий начала XX в. в России в целом и Тамбовской губернии в частности.

Использование системно-структурного метода позволило представить бюрократическую и общественно-политическую ветви региональной и субрегиональной политических элит как взаимосвязанную целостность и определить место в ней каждого из акторов политического процесса.

Историко-генетический метод использован для определения исторических корней деятельности и предшествующих этапов карьеры высших бюрократов и общественно-политических лидеров Тамбовской губернии 1906-1912 гг.

Применение сравнительно-исторического метода дало возможность сопоставить деятельность тамбовского губернатора Н.П. Муратова с работой других губернаторов того времени.

Учитывались современные концепции социальной истории для определения особенностей повседневной жизни и деятельности конкретных индивидов.

В работе использовались подходы исторической антропологии, которые позволили представить акторов региональных политических процессов как «живые» личности в совокупности внешних практических проявлений и внутренних мотивов их деятельности.

Микроисторический метод оказался весьма полезным для определения особенностей социально-политического облика, личных связей и индивидуальной политической деятельности каждого актора рассматриваемых политических процессов. Сочетание микроанализа с общероссийским фоном позволило выявить место представителей тамбовской политической элиты в политической борьбе в России 190-1912 гг.

Особенно обстоятельно нами изучены различные теории политической элитологии и возможности их конкретного применения к российской политической элите начала XX в.

В работе учтены воззрения классиков «макиавеллистской школы» (В. Парето, Г.Моска, Р.Михельс), исходящих из признания:

элитарности любого общества;

корпоративного характера элиты;

легитимности элиты;

смены элит в ходе борьбы за власть.

В настоящей работе мы также ориентировались на подходы, предлагаемые В.В. Радаевым и О.И. Шкаратаном, которые считают, что любое конкретное общество состоит из комбинаций различных стратификационных систем и множества их переходных форм [102].

Знакомство с работами теоретиков российского элитаризма (М.М. Сперанский, Б. Н. Чичерин, П. А. Сорокин, И. А. Ильин и др.) и историей политико-административных элит России разных периодов позволяет выяснить главные черты деятельностных стереотипов и ценностных ориентации российских элит. К ним относятся патернализм и «полицеизм», чиновный корпоративизм и авторитаризм, «указно-порученческое» право и государственная целесообразность, высокомерно-сервильный комплекс, утопизм и социальное нетерпение, патриотизм, толерантность к другим культурам, самоотверженность в отстаивании национальных интересов и ценностей.

Следует выделить несколько основных факторов, оказавших воздействие на формирование государственного управления и государственной службы в России, ее административно-политической элиты. Вплоть до Октябрьской революции чрезвычайно сильным было влияние сословно-традиционалистского подхода. Обладая своими глубокими основаниями, он тормозил развитие российской государственности. Ощутимым оказывалось воздействие и либерально-буржуазных идей и концепций, часть которых в своеобразном откорректированном виде находила свою реализацию. Мощное влияние альтернативных

эгалитаристско-демократических подходов. Нежелание властей считаться с ними привело к острым социальным конфликтам и, в конечном итоге, к выбору революционных методов реализации.

Современные специалисты по политической элитологии обращают особое внимание на значимость таких параметров в формировании элит, как социальная принадлежность членов элиты и система рекрутирования элит [103].

Мы учитывали положения работ современных российских элитологов применительно к типам развития общества - мобилизационному и инновационному. В условиях инновационного типа развития экономически доминирующие группы формируют состав политической элиты. В условиях мобилизационной модели политическая элита формируется по принципу «привилегии за службу», что констатирует в качестве правящего слоя высший эшелон служилого класса.

Как известно, в России в силу целого ряда причин сложился мобилизационный тип развития. Доминирование мобилизационной модели предопределило роль служилого класса в качестве политической элиты российского общества. Конкретный облик этого класса менялся на протяжении различных этапов российской истории.

Крупные изменения в политической системе России произошли под влиянием революции 1905 - 1907 гг. Возникшая новая плюралистическая выборная политическая элита оказалась в конфликте с самодержавной властью и бюрократией. Сопоставимый конфликт сложился и на местах, где консервативную позицию занимали назначаемые сверху губернаторы и, как правило, поддерживавшие их предводители дворянства, а оппозицию им составляли выборные руководители земств, относившиеся к либеральным кругам. Сопоставление политологической схемы с конкретным историческим материалом, характеризующим политическое поведение региональных и

субрегиональных элит, позволяет детализировать политические процессы в России начала XX в.

При определении конкретных представителей тамбовской региональной элиты 1906-1912 гг. мы основывались на том, что в современной политологии используются главным образом три метода определения субъектов политической власти: позиционный, репутационный и проблемный (решенческий).

Позиционный метод в качестве субъекта власти рассматривает индивида или группу людей, занимающих конкретные статусные позиции в формальной политической иерархии, однако, не позволяет учесть неформальные ресурсы и личные связи акторов политических процессов.

Репутационный метод определяет субъектов политической власти на основе их репутации, субъективного мнения респондентов (экспертов) об их возможностях влиять на политические процессы в общности. Исследователь работает с «вторичным материалом» и вынужден «доверять» респондентам, их знаниям и интуиции. Репутацию можно рассматривать как объективный (эмпирически фиксируемый) фактор, характеризующий властные возможности субъекта.

Проблемный (решенческий) метод относит к субъектам политической власти тех людей, которые оказывают наибольшее влияние на процесс принятия политических решений. В отличие от позиционного и репутационного методов этот метод определяет субъектов власти по реальному участию в процесс осуществления власти.

В целом каждый из методов определения субъектов власти по-разному очерчивает границы предмета исследования и не лишен недостатков. Поэтому разумно их комплексное применение [104].

Использование ЭВМ и современных информационных технологий оказалось важным для определения количественно четкого социально-

российская

госудлрсттиА*

иіблиотДіі

политического облика представителей политических элит Тамбовской губернии 1906-1912 гг., для выявления их разнообразных сетевых связей.

На платформе СУБД «Access» нами была сформирована и обработана электронная база данных (БД) «Элита». Поля БД построены в соответствии с графами формулярных списков чиновников и общественных деятелей. В базу включены сведения о 87 представителях Тамбовской региональной (губернской) и субрегиональной (уездных) политических элит.

Экранный вид формы базы данных

База данных представляет собой релятивную систему, состоящую из основной таблицы (поля: годы сведений, фамилия, имя, отчество, сословное происхождение), а также подчиненных таблиц, построенных по принципу один ко многим: работа (поля: год данных, место работы, учреждение, должность, чин), имущество (поля: вид имущества, характер владения, размер имущества, единица измерения имущества), образование (поля: тип учебного заведения, место, год окончания), вероисповедание (поля: вероисповедание, год фиксации), семейное положение (поля: год данных, семейное положение, имя, отчество, фамилия, возраст, местонахождение супруги, сословие отца супруги), дети (поля: пол, возраст, имя,

местонахождения, место учебы), кампании (поля: сражения, год), награды (поля: год, название, примечание), примечания, источники.

Помимо количественных обсчетов социального облика представителей тамбовской элиты база данных позволила рассмотреть «сетевые связи» между представителями региональной и субрегиональной элит. Конечно, выявление только фактов соседского проживания или службы в одном учреждении и в одно время недостаточно для изучения содержания связей. Для этого приходилось использовать различные нарративные источники.

Для изучения текстов газет, воспоминаний и научно-популярных сочинений Н.П. Муратова применялся социологический метод контент-анализа, позволивший выяснить частоту использования отдельных слов и словоформ, выстроить хотя бы примерную их количественную иерархию. Это позволило, в частности, более или менее четко определить соотношение оценок Н.П. Муратова в газетах консервативного и либерального направления, ключевых моментов его высказываний о личных, деловых и политических качествах нескольких десятков представителей тамбовской бюрократии и общественно-политических деятелей и т.д.

Научная новизна диссертации состоит в том, что впервые на основе
конкретного исторического материала с использованием

междисциплинарных исторических, политологических, социологических подходов и компьютерных технологий показана деятельность одного из российских губернаторов начала XX в. в контексте борьбы консервативных и либеральных региональных политических элит.

Практическая значимость работы состоит в том, что ее материалы можно использовать при разработке и чтении общеисторических и специальных курсов по отечественной истории и политологии в высшей и средней школе, в практике работы местных органов управления, политических партий и движений.

Апробация работы. Основные выводы и положения диссертации опубликованы в 7 работах автора и представлены научной общественности на всероссийской конференции Ассоциации «История и компьютер» (Москва, 2004), трех межрегиональных конференциях в Тамбове и Шацке (2003 и 2004 гг.), ежегодных научных конференциях ТГУ - «Державинские чтения» (2004 и 2005 гг.).

Губернатор Н.П. Муратов и бюрократическая региональная элита

Как уже отмечалось, в современной политологии используются главным образом три метода определения субъектов политической власти: позиционный, репутационный и проблемный (решенческий).

В конкретных исторических исследованиях чаще всего используется позиционный метод. Так, П.А. Зайончковский помимо губернаторов и вице-губернаторов относил к высшей губернской администрации председателей казенных палат и управляющих акцизных управлений [1]. СВ. Куликов включает в региональную бюрократическую элиту губернаторов, вице-губернаторов, управляющих казенными палатами и акцизными сборами, председателей судебных палат и окружных судов [2].

По нашему мнению, региональная бюрократическая элита, взятая по позиционному признаку, несколько шире. В нее можно включить руководителей важнейших губернских учреждений: губернатора, вице губернатора, начальника губернского жандармского управления, полицмейстера губернского города, председателя окружного суда, губернского прокурора, управляющих губернской контрольной палатой, казенной палатой, губернским отделением Госбанка, губернским акцизным управлением, начальника управления почтово-телеграфного округа, начальника губернского управления земледелия и государственных имуществ. По нашим подсчетам, в тамбовскую региональную бюрократическую элиту в 1906-1912 гг. входило 22 человек (См. приложение, табл.1).

Многие историки обращают внимание на то, что в России вплоть до начала XX в. наряду с должностью очень важное значение сохранял и чин. К бюрократической элите историки относят, главным образом, чиновников I-IV классов - «статских генералов». При этом делается оговорка, что доступ к высоким должностям получали чиновники и более низших рангов, в частности, на должность губернаторов иногда назначались статские советники [3].

Вместе с тем, как справедливо пишет А.В. Островский, по своему статусу к бюрократический элите принадлежали далеко не все чиновники первых четырех классов, поскольку среди них было много профессоров, директоров гимназий, инспекторов народных училищ, лиц, занимавшихся благотворительностью, не находившихся на высших должностях в государственном управлении [4], следовательно, не относимые к элите по позиционному методу.

СВ. Куликов также говорит о том, что формально бюрократическую элиту составляли чиновники, занимавшие должности первых четырех классов. Но с точки зрения политической элитологии важны, по его словам, те среди них, кто принимал политические решения [5].

По нашим подсчетам, в 1906-1912 гг. в Тамбове проживало 32 действительных статских советника, 1 генерал-майор и 1 тайный советник. (См. приложение, табл.2). Из них по должности к региональной бюрократической элите можно отнести только 12 человек. Остальные являлись товарищами председателя и членами окружного суда - 6 человек, руководителями образовательных учреждений - 4, руководителями медицинских учреждений и врачами - 3, членом губернского присутствия -1, общественными деятелями - 3, не имевшими должности (бывшими крупными чиновниками, ныне пенсионерами) - 5.

В соответствии с решенческим подходом в совокупности с позиционным (без учета чина) непосредственно к бюрократической элите, которая в той или иной мере имела отношение к решению политических вопросов регионального уровня, можно отнести только тех лиц, чей формальный статус соответствовал реальной управленческой роли: губернатора, вице-губернатора, начальника губернского жандармского управления и полицмейстера губернского города (в Тамбове в изучаемый период - 8 человек). Руководителей других важнейших губернских учреждений мы предлагаем отнести к ведомственной региональной бюрократической элите, которая непосредственно не участвовала в принятии политических решений.

Тот же проблемный подход позволяет отнести к бюрократической политической элите лиц, не занимавших высоких должностей и не имевших высших чинов, но прямо участвовавших в выработке политических решений регионального уровня: управляющего канцелярией губернатора, чиновников по особым поручениям канцелярии губернатора и советников губернского правления.

В своих воспоминаниях Н.П. Муратов дал развернутую характеристику губернаторской канцелярии: «Канцелярия губернатора среди губернских учреждений занимает первое место (конечно, неофициально) по тому значению, которая она играет в жизни губернии. Все исходящее из Канцелярии исходит как бы от самого губернатора - это его ум, способности, характер, темперамент, одним словом, вся его личность. Все сношения с местами и лицами, имеющие распорядительный характер, вся переписка с дворянством, земством и министерствами, своими и чужими, вся политика во всех ее многообразных разветвлениях и, наконец, интимная и секретная часть сосредоточены в Канцелярии и, конечно, вокруг ее управителя. Естественно поэтому, что должность последняя, числившаяся официально значительно ниже вице-губернатора, непременных членов разных присутствий и советников губернаторского правления, являлась по своему значению первенствующей...» [6].

Социальный облик губернской и уездной общественно-политической элиты

В соответствии с концепциями плюрализма элит, многие политологи предлагают делить элиту на правящую и неправящую. Применительно к России начала XX в. историки выделяют новую политическую элиту, относя к ней парламентскую элиту, включившую в себя членов Государственного Совета и Государственной Думы, а также партийную элиту - функционеров, которые более или менее регулярно участвовали в различных партийных съездах, конференциях, совещаниях [1].

Необходимо учитывать, что члены Государственного Совета, думские и партийные деятели начала XX в. не только формально представляли свои регионы в высших законосовещательных и партийных органах, но и сохраняли повседневные житейские, родственные связи в провинции и, будучи главным образом дворянами, продолжали непосредственно работать в различных органах местного самоуправления, прежде всего дворянского и земского. Четверо думцев были, к тому же, предводителями дворянства отдельных уездов Тамбовской губернии, почти все остальные члены Госдумы из дворян также принимали участие в руководстве местным самоуправлением и общественными организациями губернии в качестве дворянских депутатов, земских гласных, председателей и членов правлений различных обществ.

Часть представителей тамбовской общественности входило в общероссийскую партийную элиту. Ю.А. Новосильцев был одним из создателей партии кадетов, И.П. Демидов входил в ЦК кадетской партии, в составе руководства партии октябристов находился В.М. Петрово-Соловово, В.М. Волконский некоторое время был одним из лидеров «Союза русского народа». Все эти партийные лидеры в Тамбовской губернии занимали посты уездных предводителей дворянства [2]. Главные должностные лица дворянского самоуправления - губернский и уездные предводители - в начале XX в. оставались во многом ключевыми фигурами в управлении своими территориями. Каждый из них возглавлял или являлся членом до 20 различных губернских и уездных присутствий, комиссий, комитетов в уездах и тем самым непосредственно влиял на решение всех важнейших вопросов местной жизни. После первой российской революции сфера деятельности предводителей дворянства еще более расширилась. Они вошли в состав губернских и уездных по делам о думских выборах комиссий, стали председателями губернских и уездных съездов уполномоченных крестьянских обществ и съездов уполномоченных от землевладельцев по выборам членов Государственной Думы, а с 1906 г. -руководителями землеустроительных комиссий.

С другой стороны, новые законы конца XIX в. лишали губернских предводителей права самим принимать на службу чиновников в свои канцелярии, усиливался контроль со стороны губернаторов над предводителями. С введением в 1899 г. института земских начальников уездные предводители перестали быть единоличными хозяевами уездов. Но они по-прежнему стояли во главе коллегиальных учреждений. Все это создавало объективные условия для противостояния бюрократической и общественно-политической региональных элит [3].

Политическая и идеологическая направленность деятельности губернатора Н.П. Муратова

Губернатор по действовавшему в начале XX в. законодательству являлся начальником вверенной ему губернии в качестве блюстителя неприкосновенности прав верховной власти, польз государства и повсеместного, точного исполнения законов, уставов, Высочайших повелений, указов правительствующего сената и предписаний начальства [1]. Судебные уставы 1860-х гг. устраняли губернатора от участия в отправлении правосудия. Земское положение 1864 г. предоставляло губернатору надзор за земским самоуправлением; земское положение 1890 г. присоединило к надзору значительную долю вмешательства в земские дела. Но оба положения устраняли губернатора от роли непосредственного хозяина, которой он был облечен в неземских губерниях. Положение о земских участковых начальниках 1889 г., увеличивая влияние губернатора на уездное управление, предоставляло ему роль судьи в качестве председателя губернского присутствия. Власть губернатора была значительно усилена тремя законоположениями:

1) Положение комитета министров 22 июля 1866 г. предоставило губернатору право общей внезапной ревизии во всех административных местах гражданского ведомства (кроме изъятых от сего особыми правилами); право изъявлять несогласие на определение на службу, перемещение или перевод чиновников гражданского ведомства, если он признавал их неблагонадежными, а также аттестовать их при представлении к наградам; право приглашать и вызывать всех служащих в губернию, несмотря на сравнительное их, по классу должности или чину, старшинство; право прекращения всеми мерами чего-либо противного общественному порядку (закрытие клубов, собраний, артелей и т. п.);

2) Положение комитета министров 13 июля 1876 г. дало губернатору право издавать, в пределах своего ведомства, так называемые обязательные постановления, в видах правильного и успешного исполнения, сообразно с местными условиями, узаконений об общественном благочинии, порядке и безопасности;

3) Положение 1881 г. об усиленной охране облекло губернатора обширной карательной властью. С другой стороны, правила 27 марта и 11 мая 1890 г. о взаимных отношениях гражданских и военных властей ставили губернатора значительно ниже начальника дивизии. Даже бригадный командир, если он старше губернатора в чине, не представлялся ему, а лишь делал визит.

Губернатор являлся председателем ряда местных установлений: губернского правления, губернского статистического комитета, губернского по крестьянским делам присутствия, губернских присутствий по земским и городским дедам, питейным делам, фабричным делам, воинской повинности. Он председательствовал в губернских распорядительном и лесоохранительном комитетах.

С 1904 г. губернаторы являлись председателями губернских «особых совещаний» (в состав «совещания» входили начальник губернского жандармского управления и прокурор окружного суда). Совещание руководило производством дознаний по государственным преступлениям и могло прекратить дело или дать ему ход.

В начале XX в. несоответствие «архаичного» института губернаторства потребностям модернизации российского общества становилось все более острым и нетерпимым [2].

Последняя попытка реформирования института губернаторства в дореволюционной России относилась к 1906-1908 гг. Целью этой столыпинской реформы было усиление губернаторской власти путем наделения губернаторов координирующей функцией по подобию екатерининских генерал-губернаторов. Губернатор должен был объединять «векторы направленности" политики правительства и губернии. Реформа не была претворена в жизнь, главным образом и из-за убийства её главного идеолога П. А. Столыпина. Можно предположить, что и при продолжении деятельности П.А. Столыпина эта реформа, как и многие другие, вряд ли дала исторически необходимый результат, поскольку губернаторы по-прежнему назначались бы сверху без учета мнения местного сообщества, т.е. недемократично.

Отметим, что и по «столыпинскому замыслу» губернатор не становился полным «хозяином губернии». На ограниченность власти губернаторов обращали внимание еще современники, хотя и с разных позиций.

Похожие диссертации на Деятельность тамбовского губернатора Н.П. Муратова в контексте борьбы консервативной и либеральной региональных политических элит

Формирование милиции Кубани и Черноморья и ее деятельность по борьбе с преступностью и охране общественного порядка в 1920-е гг. Нечепуренко Виктор Викторович

Деятельность милиции по борьбе с преступностью и охране общественного порядка в 1945 - 1953 гг. : на материалах Нижнего ПоволжьяФедин Сергей Альбертович

Деятельность государственных органов по борьбе с преступностью в Северной Осетии в условиях нэпа : исторический аспектДжиникаева, Диана Олеговна

Деятельность чрезвычайных государственных органов борьбы с детской беспризорностью в Украинской ССР : (1919-1932 гг. )Диптан, Ирина Ивановна

Деятельность государственных органов по борьбе с экономической преступностью в условиях "военного коммунизма" и НЭПАТошева Милена Стефчовна

Деятельность милиции Алтайского края по борьбе с преступностью и охране общественного порядка в 1945-1953 гг.Чибурова, Елена Адольфовна

Деятельность органов государственной власти Российской империи по борьбе с правонарушениями подданных азиатских стран в дальневосточном регионе (1858-1917 гг.)Решетнев Игорь Александрович

Организация деятельности милиции по охране общественного порядка и борьбе с преступностью на территории Чувашии : 1917-1930 гг.Надикова, Ольга Анатольевна

Деятельность государственных учреждений и общественных организаций Северной Осетии по борьбе с детской беспризорностью: 1920-е гг.Кесаева, Жанна Казбековна

Деятельность Рабочей партии Курдистана /РПК/ и ее роль в вооруженной борьбе турецких курдов (1973-1999)Демиденко Сергей Владимирович