Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Положение незаконнорожденных детей в Российской империи во второй половине XIX – начале XX веков 37 – 72
1.1. Незаконнорожденные дети в российском обществе .37 – 55
1.2. Понятие «незаконнорожденные дети» в российском законодательстве 56 – 70
Выводы по главе 1 .71 – 72
Глава 2. Призрение незаконнорожденных детей государственными и общественными организациями 73 – 125
2.1. Столичные Воспитательные Дома 73 – 95
2.2. Призрение незаконнорожденных детей российскими земствами 96 – 112
2.3. Призрение незаконнорожденных детей в начале XX века 113 – 123
Выводы по главе 2 124 – 125
Глава 3. Узаконение и усыновление детей как способы приема в семью незаконнорожденных детей 126 – 165
3.1.Узаконение детей 126 – 142
3.2. Усыновление детей .143 – 163
Выводы по главе 3 164 – 165
Заключение 166 – 170
Список источников и литературы .
- Понятие «незаконнорожденные дети» в российском законодательстве
- Призрение незаконнорожденных детей российскими земствами
- Призрение незаконнорожденных детей в начале XX века
- Усыновление детей
Понятие «незаконнорожденные дети» в российском законодательстве
В целом же дореволюционная историография представлена работами преимущественно описательного характера, их главная ценность состоит в отображении различных компонентов системы общественного призрения в России.
Советский период характеризовался отсутствием работ по вопросам призрения детства в дореволюционный период, поскольку основное внимание исследователи уделяли изучению истории классовой борьбы и революционных социальных групп. Тем не менее, в обществе дискуссии о семье, фактических и регистрированных браках, статусе женщины происходили и в первые годы советской власти, но рассматривалась идея новой семьи революционной эпохи2. Отдельные аспекты брачно-семейных правовых институтов были отражены в сравнении дореволюционной и советской России, других стран мира3. Среди немногих изданий 1950–1970-х годов, относящихся к данной тематике, необходимо отметить монографию А.Г. Рашина4, посвященную состоянию населения России в период с 1811 по 1913 гг., а также А.Г. Харчева5. В последней работе на основании переписей 1897, 1923 и 1926 гг. показаны изменения в добрачных и семейных отношениях. Однако исследования, посвященные семье, в данный период касались, прежде всего, изменений демографической ситуации в СССР в сравнении с предыдущими периодами истории6. В 1980-е гг. появилось много работ, посвященных семье и семейному воспитанию, но внимание, в основном, уделялось развитию семейных отношений в XX столетии и прежде всего на современном исследователям этапе. Так, в работе Г.М. Хамидовой1 рассматривается семья в советский период, в том числе работа съезда деятелей по охране детства в 1919 г. и законодательные документы декреты по вопросам защиты несовершеннолетних. В этнографическом исследовании «Семейный быт народов СССР»2 дана общая характеристика русской крестьянской семьи в дореволюционной России, а также внебрачных отношений в Украине, Прибалтике и Молдавии. Также получили распространение работы, посвященные истории и развитию семьи в других государствах: странах Восточной Европы3, капиталистических странах4.
В 1990-е годы возобновляется интерес к социальной истории. В этот период исследователи затрагивали различные аспекты организации основ социальной защиты населения, в том числе занимались изучением истории социальной работы и благотворительности в России5. Авторы особое внимание уделяли характеристике общественного призрения детей, их положения в условиях изменяющегося российского общества. Обобщающим трудом по истории социальной работы в России является монография М.В. Фирсова6, в которой раскрывается теория, история и практика вопроса. Во многом изучение данных аспектов стало возможно в связи с появлением специальности «Социальная работа» как нового вида профессиональной деятельности в России.
Важным аспектом в рамках данного направления является изучение истории и развития социальной помощи детству с психолого-педагогических позиций. Так, A.M. Нечаева7 рассмотрела различные аспекты истории социального и правового положения ребенка, при этом обратив особое внимание на условия принятия того или иного законодательного акта, а также на его содержание.
В середине 1990-х гг. тема благотворительности и общественного призрения в России получила развитие в кандидатских диссертациях Т.Н. Болотиной, Е.Ю. Горбуновой, Т.Б. Кононовой, Г.Н. Ульяновой, Н.В. Чернецова1, в которых отражены основные этапы развития благотворительности и общественного призрения в России, при этом отмечена роль православной церкви, государства, общества, влияние благотворительности на общественно-культурную жизнь страны.
В последние годы появилось большое количество работ в рамках гендерной истории. По вопросам истории женского движения, повседневности, семьи активно созываются конференции, издаются сборники и альманахи, в которых принимают участие специалисты разных направлений: историки, социологи, психологи, юристы2. Различные аспекты история призрения благотворительности в России также стали темой многих научно-практических конференций, семинаров, симпозиумов, материалы которых являются составной частью современной историографии проблемы.
Самой известной работой обобщающего характера на данный момент является исследование Б.Н. Миронова1, в котором предпринята попытка дать обзор социальной истории, в частности, развития русской семьи за более чем двухсотлетний период. Автор раскрывает демографические процессы в Российской империи, в том числе приводит данные о численности детей, о динамике их рождаемости и смертности, исследует институты усыновления и узаконения детей, факты детоубийства. В исследовании И.И. Апариной и В.М. Попова2 акцент ставится на изучении основных форм проявления общественного и частного призрения в сопоставлении с решением проблемы беспризорных детей и детей, нуждающихся в заботе со стороны государства в современной России. В 2004 г. появилось исследование Р.Е. Азизбаевой «Призрение сирот и незаконнорожденных в России в XVIII веке»3; в нем автор рассматривает особенности государственной политики в области детского призрения, европейское влияние на решение указанных вопросов, зарождение и функционирование Воспитательных Домов и других учреждений по призрению незаконных детей. К.А. Аверьянов отмечает, что в действительности положение незаконнорожденных детей заметно отличалось от письменных юридических норм XIX столетия, а В.В. Алексеев
Призрение незаконнорожденных детей российскими земствами
В категории рожденных вне брака могли оказаться и законнорожденные дети, один или оба родителя которых от них отказались. Однако лишение прав законного ребенка могло осуществиться лишь в ходе судебного разбирательства после предоставления соответствующих доказательств незаконности рождения, в том числе в результате прелюбодеяния. Так, личный почетный гражданин З. предъявил иск своей жене о признании незаконнорожденным ее сына Алексея, который в метрическом свидетельстве был записан под его именем. Однако окружной суд, помимо признания ответчицы о незаконности рождения ребенка, потребовал от истца доказательств того, что он находился в разлуке со своей женой в течение всего времени, к которому можно было отнести зачатие ребенка. Кроме словесных объяснений, истец других доказательств представить не смог, в результате суд в рассмотрении иска отказал1. Следует отметить, что не всегда обвинение в незаконности рождения и яркое проявление правдивости данного предположения приводили к аналогичному решению суда. Свидетельством этого был случай из судебной практики московского окружного суда 60-х годов XIX века: Александр Заботин, воспитывавшийся с четырех лет в московском ремесленном училище, считался незаконнорожденным сыном помещика, отставного генерал-майора Степана Ширая и, соответственно, был лишен законных прав. Однако, предоставив необходимые свидетельства, Александр Заботин смог доказать, что его положение было вызвано лишь личной неприязнью (и даже нескрываемой ненавистью) его отца к матери, а не являлось следствием прелюбодейной связи или какой-либо другой причины. Пройдя многочисленные судебные инстанции, вплоть до Правительственного Сената, дело Александра Заботина было решено в его пользу1.
Следует отметить, что отсутствовали четкие границы между различными категориями незаконных детей. Так, были близки в юридическом плане дети, рожденные вне брака, и дети, рожденные по прошествии более трехсот шести дней после смерти мужа матери или расторжения брака. Подобное ограничение в 306 дней связано со средней продолжительностью беременности; поэтому, если ребенок родился по истечении этого срока, он, по мнению законодателей, был зачат уже после прекращения брака и, следовательно, вне брака.
В отдельную группу на протяжении всей второй половины XIX века выделялись дети, рожденные в браке, признанном впоследствии недействительным. Эти дети лишь в период существования данного брака обладали всеми правами законных детей; затем они лишались не только возможных преимуществ своего происхождения, они теряли и родственные связи с семьей, восстановить которые было невозможно. Остальные категории незаконных детей (кроме детей, произошедших от прелюбодеяния) находились в этом отношении в гораздо более благоприятном положении: по закону от 12 марта 1891 года они могли быть узаконены своими родителями, вступившими впоследствии в брак; судьба детей от недействительных браков зависела от воли монарха при рассмотрении каждого конкретного случая. Тем не менее, законодатели признавали, что из всех групп незаконнорожденных дети, произошедшие от браков, признанных недействительными, ближе всех стоят к законным детям, поскольку с самого рождения ребенка присутствовала прочная связь между ним и его родителями2.
Вопрос о возможности предоставления детям этой категории прав законных детей столкнулся со следующим обстоятельством: несмотря на то, что такое уравнение казалось гуманным и справедливым, законодатели отмечали угрозу ослабления действия церковных и светских правил, запрещавших брак под страхом недействительности. Очевидно, что лица, опасавшиеся последствий вступления в такой брак, могли решиться на этот шаг, зная, что их дети в любом случае будут признаны законными1. Кроме того, распространение наследственных прав на детей от недействительных браков могло ущемлять интересы законных сыновей и дочерей от других браков.
Таким образом, по брачному положению матери выделялись две основные группы незаконнорожденных детей. К первой группе относились дети, при рождении которых мать не состояла в браке (исключение составляли дети вдов и разведенных, родившиеся ранее срока в 306 дней после смерти мужа или развода). Изменение статуса таких детей могло произойти только при удовлетворении судебного иска о законности рождения, поскольку даже последующий брак родителей в данном случае не имел значения. Ко второй группе относились дети, рожденные женщиной в состоянии брака. Получение статуса незаконнорожденных такими детьми происходило в результате светского или церковного разбирательства2.
В 1880-е годы проблема незаконнорожденных детей буквально взбудоражила передовую общественность страны, что в немалой степени было связано со слухами о подготовке нового законопроекта об улучшении положения незаконных детей. Предложения по разрешению данной проблемы постоянно выдвигались и обсуждались на заседаниях юридических обществ, на страницах не только сугубо юридической прессы (например, «Юридического вестника», «Журнала Министерства Юстиции» и др.), но и многочисленных ежедневных изданий (например, «Голос», «Новое Время» и др.), а также «толстых» журналов, таких, как «Вестник Европы».
Призрение незаконнорожденных детей в начале XX века
Призрение незаконнорожденных детей в Российской империи осуществлялось не только в столицах, где существовали Воспитательные Дома, но и в губерниях. История участия местных органов управления в заботе о детях берет свое начало со второй половины XVIII в., когда по распоряжению Екатерины II стали появляться воспитательные дома, по аналогии со столицами, и в других городах империи. В частности, для родившихся в губерниях детей предполагалось создавать местные пристанища, откуда питомцы двух– пятилетнего возраста отправлялись в Московский Воспитательный Дом для «совершенного воспитания и обучения»1. Однако деятельность данных учреждений в провинциях, по мнению министерства внутренних дел, не приносила пользы: недостаток помещения, кормилиц и присмотра приводил к высокой смертности. Тем самым задача сохранения жизни брошенных младенцев не выполнялась, а работа домов приводила к обратному результату.
Начиная с 1821 г., Приказы Общественного Призрения, в ведении которых находились открытые учреждения, получили предписание «под благовидными предлогами» затруднять прием детей в воспитательные заведения, чтобы в конечном итоге его прекратить, приюты – закрыть, а детей передать на воспитание благотворителям. В результате в 1828 г. было принято Высочайше утвержденное положение Комитета Министров «О недозволении вновь учреждать воспитательные заведения под ведомством Приказа Общественного Призрения». Для Тульского, Воронежского и Калужского Приказов
Общественного Призрения было сделано исключение: «по совершенной невозможности продолжать содержание Воспитательных Домов» этим Приказам было разрешено некоторое число детей присылать в Московский Воспитательный Дом2. Еще большее ужесточение мер последовало в 1837 г. По Высочайшему . указу предписывалось отправлять всех детей из приютов на воспитание в деревни, а доступ для питомцев губернских учреждений в учебные заведения Воспитательных Домов Москвы и Санкт-Петербурга был закрыт1. Тем самым юридически проводилась ликвидация всех воспитательных учреждений в провинции, которые на практике продолжали свою деятельность. Так, по данным на 1861 год существовало 7 Воспитательных домов и 14 отделений того же значения2.
В 1864 г. в ходе осуществления земской реформы обязанности по призрению детей были переданы из Приказов Общественного Призрения губернским земствам3. Вместе с обязанностями новым органам власти перешли и учреждения Приказов, если таковые имелись (богадельни, приюты, воспитательные дома и др.). Следует отметить, что земские органы власти были введены не на всей территории Российской империи, были сохранены и Приказы Общественного Призрения. Однако, как отмечали современники, в последующие годы в неземских губерниях количество учреждений по призрению детей значительно сократилось4. Таким образом, хотя действующим законодательством и запрещалось создание новых воспитательных учреждений для детей, местные органы власти должны были осуществлять свою деятельность, учитывая особенности организации призрения детей в данной местности.
В рассматриваемый период (вторая половина XIX в. – начало XX в.), в отличие от Санкт-Петербургской губернии, земства практиковали различные способы призрения детей: воспитание в богоугодных заведениях, отправка детей в столичные Воспитательные Дома, раздача детей в крестьянские и/или городские семьи с дополнительной платой или без нее, передача дела призрения детей благотворительным обществам и организациям и др. 1 Засецкий Н.А. Указ. соч. – С. 14. 2 Устройство общественного призрения в России. – СПб., 1862. – С. 39. 3 Временные правила для земских учреждений, по делам о земских повинностях, народном продовольствии и общественном призрении. – [СПб., 187?]. – С.15. 4 ОР РНБ. Ф. 1029. Д. 24. – Л. 165. Как же осуществлялись на практике указанные способы призрения? Богоугодные заведения в той или иной степени были переданы Приказами большей части земств, такими учреждениями были богадельни, родильные или родовспомогательные отделения, приюты, сиротские дома, отделения для подкидышей и др. Однако, как утверждал Б.Б. Веселовский, земства Санкт-Петербургской губернии не получили от приказа общественного призрения ни сиротских домов ни богаделен1. Тем не менее, в данных заведениях незаконнорожденные дети проводили свои первые дни жизни, а в ряде учреждений – несколько лет жизни. При этом прием был тайный: «без всяких документов и без расспросов»2. Считалось, что у матери незаконнорожденного ребенка, не желавшей разглашения своей тайны, существовало два варианта: либо ребенка подкинуть, отдать куда-либо, не показывая своего лица и не называя имени, либо убить его. Бесспорно, первый вариант казался лучшим, поскольку «если дать матери легкую возможность без всякого вреда для ребенка, и притом тайно, отдать его на воспитание … то ребенок останется жив и мать не совершит смертного греха»3. Однако уже к середине XIX века проявились негативные черты такого способа приема: детей приносили в огромном количестве; недостаток воздуха в помещении, кормилиц, присмотра за детьми приводили к высокой смертности: почти все дети умирали в младенческом возрасте, но, при соблюдении всех церковных обрядов (в отличие от случаев детоубийства)4. Кроме того, тайный прием приводил к вероятности приноса законных детей и превращения их тем самым в незаконнорожденных, лишенных гражданских и наследственных прав5. В результате постепенно земства отказывались от тайного приема и вводили явный прием с представлением сведений о ребенке и его матери и, соответственно, убирали специальные устройства у дверей и окон
Введение явного приема сопровождалось оповещением населения о новом способе приема. В качестве примера можно привести следующий текст: «Нижегородская губернская земская управа доводит до всеобщего сведения, что на основании постановления 45 очередного губернского земского собрания с 1 июля 1910 г. в детском приюте губернского земства вводится явный прием детей. Младенцы грудного возраста могут быть приносимы матерями, при матери должно быть удостоверение личности. Мать принимается для вскармливания своего ребенка бесплатно с полным содержанием от земства. Постороннее лицо, приносящее ребенка в приют, по поручению матери, должно иметь при себе узаконенный вид на жительство и метрическую выпись ребенка. Младенцы, привезенные из других губерний, безусловно не принимаются»3
Усыновление детей
На протяжении второй половины XIX – начала ХХ веков существовало несколько способов введения незаконных детей в семью: узаконение, усыновление, сопричтение детей к законным по особым Высочайшим указам. Усыновление детей, законных и незаконных (но не своих собственных), было предоставлено всем сословиям, но в разной степени: если в среде городских и сельских обывателей процесс усыновления протекал относительно легко, то для потомственных дворян существовали серьезные ограничения (в частности, право усыновления только законных ближайших родственников). Именно поэтому дворяне обращали особое внимание на институт узаконения как средство введения в семью собственных незаконнорожденных детей, тогда как представители других сословий не придавали ему исключительную важность.
Долгое время в обществе и российском законодательстве существовало смешение двух терминов: «узаконение» и «усыновление», и лишь в 1879 году была проведена грань между этими двумя понятиями. В результате под узаконением в среде российских юристов стало пониматься введение в состав семьи данных лиц их собственных незаконнорожденных детей с предоставлением последним прав законных детей.
Немногочисленные попытки введения подобного института в России не имели успеха, и лишь в конце XVIII в. появились случаи предоставления прав законных детей рожденным вне брака с Высочайшего соизволения, посредством сепаратных указов1. Благодаря монаршей милости, оказанной отдельным просителям, появилось огромное число прошений со стороны лиц, находившихся в схожем положении. Ко времени вступления на престол Александра I число ходатайств об узаконении и усыновлении детей оказалось столь значительным, что император в первые же месяцы своего правления обратил на данный вопрос особое внимание. Результатом этого стало высказанное Государственным Советом 13 июня 1801 г. мнение, в котором оговаривалась невозможность выработать в отношении узаконения общие правила во избежание «повода к соблазну и пагубного влияния на нравы». Предполагалось разрешать этот вопрос в зависимости от монаршей милости и только «в знак уважения к службе и отличиям просителя», людям же, не имевших особых заслуг, в просьбе было велено отказывать1.
Со смертью Александра I наступила перемена во взглядах законодательства на целесообразность введения института узаконения детей, рожденных до брака. В начале 1827 г. последовало повеление Николая I приостановить разрешение всеподданнейших прошений об узаконении детей, прижитых до брака, до издания общего закона по этому вопросу2, а 2 января 1829 г. появилось запрещение узаконять и усыновлять незаконнорожденных, что нашло отражение в примечании к статье 144 Свода законов Российской империи.
Вновь рассмотрение данного вопроса началось в период правления Александра II, и уже в 1858 г. были утверждены Правила о принятии и рассмотрении ходатайств об узаконении детей. Согласно этим Правилам, закон 2 января 1829 г. не отменялся, но из него, «по особым, достойным уважения обстоятельствам, могли быть допускаемы изъятия для детей», родители которых впоследствии вступили в законный брак, при условии наличия особых заслуг просителя и удостоверения в происхождении детей от этих родителей и не в результате прелюбодеяния3. Таким образом, узаконение было возможно лишь для некоторых лиц, и их судьба целиком зависела от монаршей милости4.
О предоставлении права узаконения всем желающим не могло быть и речи: в качестве главной причины, останавливавшей законодателей в этом вопросе,
Таким образом, отрицание узаконения считалось необходимым средством устрашения и давления на лиц, вступавших в незаконную связь и тем самым обрекавших на бесправное положение своих будущих детей от этой связи. Однако уже современники замечали, что в большинстве случаев подобное утверждение приводило к обратному результату, поскольку угроза закона часто затрагивала не самих участников безнравственного поступка, а третье лицо – ребенка, неповинного в преступлении своих родителей, о возможности рождения которого вступившие в незаконную связь часто не задумывались. Кроме того, отсутствие института узаконения и права на него приводили к раздорам в семье. Например, предоставляя часть наследства незаконнорожденному, в ущерб законным детям, родители объясняли это большей возможностью законных детей обеспечить свое существование, нежели незаконных. Отнятая у родителей возможность узаконить детей, прижитых до брака, приводила и к серьезным нравственным последствиям, ухудшению отношений между родителями и детьми. Незаконные действия родителей являлись причиной разрыва связи с ребенком и примером поведения: «…тем именно, что разъединяет семейные связи в самом начале возникающего семейства, ибо, родители, скрывая от посторонних детей своих, запрещают им называть себя отцом или матерью. При вступлении в юношеский возраст им открывается тайна их рождения; они теряют уважение к родителям, и от них получают, так сказать, первый пример и урок греха»2.
