Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Формирование основных принципов философии истории российского консерватизма (первая треть XIX в.) 35-117
1. Становление консерватизма в России как течения общественной мысли 35-66
2. Философия русской истории Н.М. Карамзина и историко культурные концепции С.С. Уварова 66-113
Выводы 113-117
Глава 2. Философско-историческая проблематика в научном и публицистическом наследии общественно-политических деятелей (середина - вторая половина XIX в.) 118-198
1. Трансформация идей немецкой классической философии в философии истории М.Н. Каткова и Д.И. Иловайского 118-158
2. Синтез идей европейской социальной мысли Нового времени и традиций православной историософии в творчестве К.П. Победоносцева 158-194
Выводы 194-198
Глава 3. Философия истории К.Н. Леонтьева 1870-х — начала 1890-х гг. (проблемно-дискуссионные вопросы) 199-284
1. Понятийно-теоретические и методологические основы философско-исторических построений 199-226
2. Соотношение этических и эстетических категорий в осмыслении исторического процесса 226-246
3. Направленность и периодизация мировой и российской истории 246-282
Выводы 282-284
Глава 4. Усиление пессимизма и эсхатологизма в историософии консерватизма начала XX в. (Л.А. Тихомиров) 285-360
1. Мировоззренческие основания философско-исторических взглядов 285-309
2. Картина всемирной истории человечества 309-331
3. Философский анализ политической истории России 331-358
Выводы 358-360
Заключение 361-366
Источники и литература 367-390
- Становление консерватизма в России как течения общественной мысли
- Трансформация идей немецкой классической философии в философии истории М.Н. Каткова и Д.И. Иловайского
- Соотношение этических и эстетических категорий в осмыслении исторического процесса
- Философский анализ политической истории России
Введение к работе
Актуальность исследования. Социально-философское наследие российского консерватизма в настоящее время стало одной из популярных тем историко-философских исследований. Причины данного интереса определяются особенностями политической эволюции современной России (сложности в реализации демократической модели, исчерпание потенциала либеральных программ при одновременном кризисе социалистической идеологии, консервативное отклонение маятника современной российской политики и т.д.), а также богатством и глубиной консервативной мысли. Однако обращение лишь к статике социального бытия не исчерпывает проблемы конструирования консервативной теории общества. Достижение полноты исследования невозможно без выявления представлений консервативных мыслителей об историческом процессе, тем более что в составе печатных трудов российских консерваторов огромное место занимает осмысление исторического опыта России и человечества. Для консерватизма, с его поиском социального идеала в прошлом, вообще характерно тяготение не столько к исторической науке, сколько именно к философии истории, где можно обратиться к вневременным, метафизическим основам общественно-исторического процесса. Одновременно в российской консервативной мысли ярко проявилось типичное, по мнению Ю.В. Перова, для отечественной интеллектуальной традиции стремление превратить всякие рассуждения о всечеловеческой истории в способ обретения национального исторического самосознания.
Консерватизм является сложным, многомерным и непрерывно меняющимся социальным феноменом, представленным в нескольких аспектах. Во-первых, его можно рассматривать как совокупность психических качеств индивида. Во-вторых, этим понятием обозначают культурные течения, опирающиеся на идею преемственности в социальной и культурной жизни; В-третьих, консерватизм понимается как теоретически оформленное общественно-политическое движение, сознательно выступающее против революционных изменений общественно-политического устройства, недоверчиво относящееся к народным движениям и при этом стремящееся к философскому осмыслению социальных процессов. Данное понятийное разнообразие отражает как сложность, многомерность феномена консерватизма, так и социальный динамизм, вызывающий необходимость адаптации консерватизма к определенным социально-политическим реалиям. Консерватизм – это сложный сплав, соединяющий не только общие, но и национально-специфические и свойственные его отдельным направлениям признаки. Он формируется под влиянием исторической ситуации, социально-экономических факторов, присущих какой-либо стране, каждый раз выступая конкретным срезом общественного сознания, в т.ч. исторического. Указанное обстоятельство актуализирует изучение конкретных разновидностей консерватизма, что крайне значимо в современной России, переживающей серьезный и достаточно затяжной кризис идентичности. По мнению Ю.Н. Солонина, консерватизм есть «выражение необходимости сдвига к более адекватному строю всего уклада жизни, культурному образу и духовному самочувствию России».
В рамках сложившейся в последние годы традиции научного определения национальных признаков консерватизма автор диссертации выделяет следующие сущностные черты российского политического консерватизма:
традиционализм, особенно в политической сфере, что выражается в убеждении о необходимости сохранения самодержавно-монархического строя, при допущении крайне ограниченных политических реформ, способствующих его оздоровлению и укреплению, но не изменению. При этом для консерватизма в России характерно противопоставление самодержавия абсолютизму, а также убеждение в том, что культурное влияние Западной цивилизации в Новое время представляет основную угрозу для всех сторон российской самобытности;
приверженность, исходя из объективно-идеалистической трактовки вопроса о субстанции, концепции сверхъестественного происхождения высшей государственной власти и убеждению в ограниченности, прерывности материального и духовного социально-антропологического прогресса;
восприятие социального бытия как одного из проявлений установленного свыше порядка Вселенной, соединившего, с одной стороны, единство и целостность, с другой, – многообразие и противоречивость, в категориях религиозной диалектики (добро и зло, порок и добродетель), что стало следствием сохранения связи с метафизикой русского православия;
социальный органицизм, особенность которого состоит в осознании специфики духовной составляющей социального бытия и трактовке социально-биологических законов в рамках принципов креационизма и провиденциализма;
приверженность ортодоксальному православию как учению и как необходимой, но производной от государства, общественно-политической силе; неприятие, как отмечает А.Ф. Замалеев, политики секуляризма применительно к российской монархии ни в какой форме;
соединение принципов социального иерархизма и корпоративности на основе трактуемых в качестве общих, надсословных идеалов и ценностей, а также не противостоящей самобытности национальной идеи;
неприятие либеральной и, в несколько меньшей степени, социалистической теории и практики;
признание религиозно-национальной исключительности русского народа, когда критическое восприятие практики распространения ценностей других культур в российской социальной системе соединяется с положительным отношением к проникновению русской культуры в среду других народов.
Исходя из вышеуказанного, объектом данного исследования становятся те теоретики российского консерватизма, относящиеся к разным периодам его эволюции, печатное и архивное наследие которых позволяет говорить о наличии в составе их мировоззрения достаточно стройных и полных представлений философского уровня о мировой и российской истории. К их числу отнесены Н.М. Карамзин, С.С. Уваров, М.Н. Катков, Д.И. Иловайский, К.П. Победоносцев, К.Н. Леонтьев, Л.А. Тихомиров (впрочем, в связи с необходимостью определения истоков формирования и эволюции философии истории российского консерватизма имеют место отдельные обращения к фигурам и наследию ряда других консервативных деятелей).
Цель исследования состоит в реконструкции взглядов основных теоретиков консерватизма в России на ход общественно-исторического процесса и определении характерных особенностей «модели истории» российского консерватизма.
Хронологическими рамками исследования являются XIX – начало ХХ в. Указанные временные границы выбраны по следующим соображениям. Нижняя временная граница обусловлена тем, что именно к началу XIX в. формируются основные положения социально-философской доктрины российского консерватизма, в составе которой начинает развиваться философско-историческая составляющая. Верхняя граница, по существу – 1917 г., определяется тем, что такие обстоятельства, как крах самодержавной монархии, радикальное изменение политического строя и социальной среды (Советская Россия или эмиграция) не могли не оказать существенного влияния на все основные положения консервативного учения об обществе, способствуя их переосмыслению.
Достижение поставленной цели видится через решение следующих вопросов:
выявление теоретических истоков, внутренних и внешних детерминаций философско-исторического учения российского консерватизма;
определение сущности трактовки российскими консерваторами основных вопросов философии истории путем реконструкции и изложения отдельных концепций, а затем обнаружения их общих черт;
выделение аксиологических характеристик философии истории российского консерватизма;
раскрытие связи философии истории с другими элементами консервативного учения о бытии, человеке и обществе, значения философско-исторической составляющей в составе консервативной социальной доктрины;
рассмотрение эволюции философско-исторического учения российского консерватизма через сопоставление отдельных концепций, относящихся к разным этапам его существования, и учет их связи с внешней материальной и духовной реальностью;
осмысление сходства и специфики философии истории российского консерватизма в соотношении с философско-историческими построениями западноевропейского консерватизма, а также основных направлений отечественной мысли.
Теоретико-методологическим основанием работы является диалектико-исторический подход. Диссертация выстраивается на основе генетического и концептуального анализа работ отечественных и зарубежных консервативных мыслителей. Использован значительный объем источников и опубликованных трудов из области мировой и отечественной философии, а также социально-гуманитарных наук, принадлежащих к различным научным школам и направлениям, концепциям и мировоззрениям. Сложность и многоаспектность анализа консерватизма как философско-исторического учения обусловили применение системного подхода и метода философской реконструкции и интерпретации. Анализ философско-исторических идей отдельных представителей российского консерватизма осуществлен на основе компаративистского подхода.
Состояние исследования проблемы. При всей обширности литературы, обращенной к теме консерватизма, основная ее часть связана с рассмотрением его политической практики. В части же работ, направленных на исследование консервативной теории, явно превалируют публикации, посвященные собственно идеологическим вопросам, но не философско-мировоззренческим сторонам консервативного идейного наследия.
В силу того, что в монархической России охранительный консерватизм был основной частью официальной идеологии, исследования его с научно-философской точки зрения были затруднительны. Впрочем, уже в тот период выделились два основных подхода к данному феномену: апологетический (например, Н.К. Шильдер) и либерально-критический (А.Н. Пыпин, А.А. Корнилов).
Традиционной чертой советской библиографии на протяжении предшествующих «перестройке» лет было однозначно негативное отношение к консерватизму. Внешние по отношению к общественным дисциплинам факторы препятствовали не только объективности, но и достижению глубины, детальности исследования, так что в течение длительного времени проблема консервативного идейного наследия развивалась в рамках более широких тем (внутренней политики самодержавия, развития отечественной литературы и др.). Лишь с 1960–70-х гг. (во многом как реакция на исследование российского консерватизма на Западе) появляются работы П.А. Зайончковского, Ю.Б. Соловьева, В.А. Китаева, Л.Г. Захаровой, В.А. Твардовской, посвященных исследованию деятельности и, отчасти, взглядов отдельных представителей российского консерватизма, но не рассмотрению консерватизма в России как теоретического направления в целом. Почти отсутствовала связь между исследованием российского и зарубежного консерватизма.
Ситуация существенно изменилась в связи со сменой идеологических и научных приоритетов. С рубежа 1980-х – 90-х гг. стала стремительно реализовываться естественная потребность научного сообщества в преодолении очевидной диспропорции в изучении общественно-политической мысли, что усиливалось отторжением коммунистической идеологии и сломом советской системы. Следствием стало появление множества работ, посвященных исследованию мирового консерватизма, определению его сущности и типологизации. На этой основе стал более глубоко осмысливаться феномен консерватизма российского. Впрочем, говоря об академических исследованиях последних полутора десятилетий, приходится признать, что в этом потоке по-прежнему преобладают труды, посвященные конкретным персоналиям, ключевым фигурам консерватизма, хотя на основе их судеб некоторыми исследователями (А.Ю. Полуновым, Е.В. Тимошиной, Н.И. Павленко, М.Н. Лукьяновым) делаются попытки очертить контуры феномена отечественного консерватизма на всем пути его исторического развития. Посвященные российским консерваторам работы очень неоднородны по своим академическим достоинствам, степени проработки источников и знанию библиографии проблемы; они созданы в рамках совершенно разных идеологических парадигм и в большей степени посвящены анализу консерватизма конца XIX – начала ХХ в., в то время как взгляды российских консерваторов ранних поколений оказываются несколько расплывчаты. В целом, как пишет А.Ю. Минаков, с фактической стороны общая картина эволюции консерватизма в России от М.М. Щербатова до правых монархистов начала ХХ в. в основном воссоздана, и «наступил момент, когда назрел переход от создания «исторических портретов» на уровень обобщений».
В этом направлении в последние годы сделан ряд существенных шагов.
Так, освоение трудов видных западных исследователей (К. Манхейма, С. Хантингтона, Д. Ливена, К. Гирца и др.) дало возможность определить характерные черты консерватизма, отделить понятия консерватизма и традиционализма (под которым понимается нерефлексивная составляющая консерватизма, тенденция к сохранению старых образцов, вегетативных способов жизни). Проведение ряда дискуссий и «круглых столов» позволило уточнить причины возникновения консерватизма в России, выявить специфику его отдельных направлений. Этой же цели служит деятельность ряда центров и сообществ по изучению консерватизма: Центра по изучению консерватизма при факультете философии и политологии Санкт-Петербургского государственного университета (руководитель – Ю.Н. Солонин), Центра исследований по консерватизму при Пермском государственном университете (руководитель – П.Ю. Рахшмир), исследовательских центров государственных университетов Самары, Воронежа, Ростова-на-Дону, результаты которой нашли отражение во множестве публикаций.
В числе отдельных исследований, так или иначе ставящих проблему российского консерватизма в теоретико-философской плоскости, прежде всего, необходимо отметить работы О.В. Кишенковой, В.А. Гусева, Л.П. Костыри, С.Т. Кармизовой, А.Н. Мочкина, С.Н. Архипова, С.М. Сергеева, Г.П. Монастырских и, в особенности, Г.И. Мусихина, А.В. Репникова, Э.А. Попова. Некоторыми исследователями были определены философские истоки консерватизма в русской мысли Средневековья и начала Нового времени. Важной темой стало формирование консервативной картины мира и социума в борьбе различных течений складывающегося российского консерватизма – от православно-монархического до масонско-космополитического, а также ее дальнейшая эволюция.
Важным явлением стал выход ряда работ, главной целью которых выступает рассмотрение тех моментов социальной теории российского консерватизма, которые оказывают влияние на восприятие исторического процесса. Исследователей особенно привлекает проблема методологии социального познания, где главным сюжетом выступает феномен консервативного антирационализма (работы А.В. Деникина, С.Н. Малявина), в меньшей степени трактовка консервативными теоретиками вопроса о месте и роли личности в обществе (Н.В. Честнейшин) и связанная с философской проблемой смысла истории тема социальной аксиологии консерватизма, в т.ч. консервативное толкование национальной идеи (А.С. Карцов, Н.А. Чиркова, Ю.И. Сохряков, Д.В. Ермашов, А.А. Ширинянц и др.). Однако у названных авторов имеет место лишь косвенное рассмотрение проблематики философии истории. Исключением является работа С.Н. Пушкина, наиболее ценной стороной которой можно считать выявление и анализ проблемы соединения линейного и циклического подходов в понимании консервативными теоретиками направления исторического процесса. Однако подбор персоналий «консерваторов» вызывает серьезные сомнения, а заключительные выводы по характеристике консервативной историософии смешиваются с перечислением черт социально-политической доктрины консерватизма.
Следствием такого состояния библиографии стало то, что тема философско-исторических воззрений консерваторов (исключая конкретно-историографическое рассмотрение работ Н.М. Карамзина) оказалась мало затронута в обобщающих работах по теории и философии истории в России вплоть до настоящего времени. Впрочем, рассмотрение истоков отечественной консервативной традиции либо тех проблем русской философско-исторической мысли, которые представляют значимость для консервативного мировоззрения, в разное время было осуществлено Л.Н. Хмылевым, В.С. Никоненко, М.С. Вершининым, С.Н. Малявиным, А.В. Малиновым, А.М. Песковым, особенно, Л.И. Новиковой и И.Н. Сиземской. Немаловажное значение также имеют работы Ю.В. Перова, Г.Ф. Сунягина, К.С. Пигрова, Е.М. Сергейчик, в которых в контексте общих вопросов философско-исторического познания рассматривается проблема исторических и национально-культурных характеристик философии истории, ее функциональной значимости как аспекта национального самосознания.
Не представляется возможным утверждать, что общие очертания философии истории российского консерватизма складываются из совокупности работ, посвященных его отдельным представителям. По степени разработанности интересующей проблематики мыслителей, фигурирующих в качестве основных персоналий настоящего исследования, можно разбить на три группы.
К первой группе можно отнести мыслителей, чьи идеи, связанные с кругом традиционных вопросов философии истории, затрагивались в исследованиях достаточно часто.
Осмысление исторического мировоззрения Н.М. Карамзина стало возможным благодаря тому, что еще в XIX в. оформилась традиция здоровой критики его концепции, признания ее цельности и философской глубины. Выход в 1980-е гг. трудов Н.Я. Эйдельмана, Е.И. Осетрова, В.Э Вацуро, Ю.М. Лотмана, сборника, посвященного проблемам историзма в русской литературе рубежа веков (со статьями Н.Д. Кочетковой, Л.Н. Лузяниной, Г.П. Макогоненко и др.), имел основным результатом определение соотношения концепции Карамзина и философии истории немецкого и французского Просвещения, в частности, темы диалектической связи национального и общечеловеческого в историческом развитии отдельных народов. Анализ современных оценок карамзинского наследия позволяет прийти к выводу о столкновении двух точек зрения, первая из которых состоит в констатации противоречивости позиции Карамзина как историка и мыслителя, мифологичности его концепции (В.К. Кантор, Б.Н. Бессонов, Ю.С. Пивоваров), а вторая – в убеждении о цельности его мировоззрения и вкладе в формирование Русской идеи (А.В. Гулыга, А.В. Баклова, А.Н. Сахаров, отчасти И.З. Серман, Ю.А. Филатова).
Успешная реконструкция философско-исторических воззрений К.Н. Леонтьева (хотя по-прежнему требуют обращения такие вопросы, как периодизация общественно-исторического процесса, методология исследования, аксиологические основы концепции) изначально была обусловлена критическим интересом к его идеям со стороны философии «нового религиозного сознания», а позже некоторых зарубежных авторов, изображавших Леонтьева крупной фигурой самобытной философско-исторической мысли. В среде отечественных исследователей явный поворот в сторону рассмотрения Леонтьева как мыслителя, обладавшего способностью исторического предвидения, наметился к началу 1990-х гг. Публикации К.М Долгова, А.М. Салмина, С.И. Бажова, А.И. Абрамова, Д.М. Володихина характеризуются признанием актуальности творчества Леонтьева, особенно по проблеме цивилизационного развития России. Влиянию на Леонтьева социально-философских идей представителей различных направлений мировой и отечественной мысли посвящены исследования И.А. Немцева, Е.С. Гревцовой, Е.Н. Базуриной, С.В. Хатунцева. В работе Н.В. Дамье показан законченный диалектизм леонтьевской философии истории, представляющей развитие общества как результат борьбы «божественных» и «демонических» сил. Рассмотрение социального органицизма и воинствующего антилиберализма в качестве методологических основ трактовки Леонтьевым хода исторического развития нашло выражение в работах С.Н. Пушкина, Б.А. Кольцова, И.Г. Шестаковой. Благодаря А.А. Коковкиной, Д.А. Филину и, особенно, М.Б. Воскресенской на новую ступень вышло исследование этико-эстетических основ его философско-исторической концепции.
Вторую группу составляют консервативные теоретики, в исследовании философско-исторического наследия которых сделаны лишь первые шаги.
Поверхностность и фрагментарность обращения к философско-историческим взглядам С.С. Уварова, а также почти полное отсутствие вычленения его исторических взглядов из политических заставляет обратиться к проблеме сущности и эволюции такой основы философско-исторических воззрений мыслителя, как представления об идеале общественного устройства. Сформулированную А.Н. Пыпиным и А.А. Корниловым точку зрения, состоящую в утверждении о переходе Уварова на позиции официального консерватизма из карьерных соображений и отсутствии у него выраженного понимания хода общественного развития в советское время принимали А.Г. Дементьев, О.В. Орлик, Я.А. Гордин. Мнение об «изначальной консервативности» социального мировоззрения Уварова получило обоснование в работах С.Н. Дурылина, В.В. Пугачева. Ряд обзоров теоретико-исторических взглядов Уварова, осуществленный М.А. Алпатовым, Н. Рязановским, Ц.Х. Виттекер, Н.А. Зверевой, позволил осветить такие вопросы, как представления мыслителя о формах исторического развития, этапах и направленности общественно-исторического процесса, наконец, его влиянии на историческую концепцию славянофилов. Анализ истоков исторических взглядов Уварова во французской и германской консервативной мысли осуществлен М.И. Дегтяревой и А.Л. Зориным. Вопрос о значении уваровской доктрины для философии российской истории затронут О.А. Ивановым, Т.А. Володиной.
Недостаточное внимание к философским аспектам наследия Д.И. Иловайского вызвано не только его основным статусом как ученого и автора многочисленных учебников, но и тем обстоятельством, что внимание исследователей было сосредоточено исключительно на его представлениях об отечественной истории вне контекста мировой. Кроме того, изначально резкий характер полемики вокруг его сочинений затруднял их объективную оценку. В советской науке концепция Д.И. Иловайского обычно представлялась как механическая компиляция идей официальной народности Н.Г. Устрялова, Н.М. Карамзина, М.П. Погодина, государственной школы и славянофилов. Впрочем, Э.В. Колосовой был дан достаточно систематизированный обзор представлений Иловайского по ряду концептуально-теоретических аспектов его исторического понимания. Работы последнего времени представляют собой отказ от крайностей предшествовавшей традиции, однако абсолютная концептуальная отсталость наследия Иловайского сомнению в них, как правило, не подвергается, хотя встречаются и примеры противоположного отношения (например, статьи А.Н. Шаханова), опирающегося на непосредственный анализ его философско-исторической публицистики. Самой же значительной работой оказывается монография Л.В. Чекурина, в которой дана характеристика концепции Иловайского как объективно-идеалистической и эволюционистской, подмечена противоречивость его трактовки проблемы закономерностей исторического процесса.
Многие концептуальные идеи философии истории Л.А. Тихомирова не рассмотрены глубоко, поскольку долгое время предметом исследования являлись лишь его политические взгляды. В последние годы А.В. Проблудниковым, К.Ф. Шацилло, М.Ю. Понежиным обоснованы глубина, научность и оригинальность социальной философии Тихомирова. Проблема идейного воздействия на Тихомирова предшественников по консервативному лагерю, особенно К.Н. Леонтьева и К.П. Победоносцева, затрагивалась О.А. Милевским, Ю.Ю. Булычевым, М.В. Хлебниковым, А.Р. Ефименко. Е.А. Тимохова рассмотрела точку зрения Тихомирова по вопросам о закономерностях общественно-исторического развития, роли личности в истории, значении революций. М.Ю. Лачаева осуществила попытку теоретического анализа концепции российской истории Тихомирова на основе выделения философских оснований его учения об обществе. Наконец, рассмотрение философии истории Л.А. Тихомирова в значении философии культуры стало одним из вопросов работы С.В. Посадского, который вычленил основную идею философско-исторической концепции Тихомирова, состоящую в том, что исторический универсум образован раскрытием двух антагонистических религиозно-философских миросозерцаний.
Третью группу составляют те представители российской консервативной мысли, чьи философско-исторические идеи напрямую вообще не подвергались исследованию.
В случае с М.Н. Катковым исходной проблемой является отсутствие его восприятия как мыслителя, основы мировоззрения которого сохранялись почти в неизменности на протяжении всей его жизни. Так, нигилистический подход к наследию Каткова в среде либеральной критики рубежа XIX – ХХ вв. (Р.И. Сементковский, К.К. Арсеньев и др.) сохранился в редких работах советского времени, напрямую затрагивавших его социальное мировоззрение. По-настоящему философская сторона мировоззрения Каткова впервые стала объектом исследования зарубежных авторов: Б. Яковенко, М. Катца. Последние годы характеризуются возрастанием интереса к социально-философским взглядам Каткова таких исследователей, как Н.В. Полякова, Г.Н. Лебедева, А.Л. Брутян, Е.В. Маркелов, А.В. Новиков, Е.В. Деревягина, А.А. Ширинянц. Важнейшими результатами можно считать выявление влияния на Каткова западноевропейской и, отчасти, российской консервативной мысли, а также анализ его теории социального прогресса как истории национальных государств. Однако реконструкция и осмысление философско-исторической концепции Каткова отсутствуют, несмотря на то, что его обширная публицистика дает богатый материал для подобной работы.
Неразработанность темы философии истории К.П. Победоносцева объясняется тем, что до середины XX в. работы о нем являлись по большей части не исследованиями, а апологетическими сочинениями или, напротив, памфлетами. Советские историки вообще не ставили целью исследовать истоки и сущность мировоззрения Победоносцева. Среди зарубежных исследований выделяются работы Р. Бирнса, довольно тщательно рассмотревшего различные аспекты социального миропонимания обер-прокурора, а также Э. Тадена, который отметил главенство в мировоззрении Победоносцева принципа историчности. В последние годы А.Ю. Полунов, И.А. Иванников, Е.В. Тимошина, Ю.Г. Степанов, А.Л. Соловьев, Н.Е. Исхакова, В.А. Гусев рассмотрели широкий спектр вопросов, связанных с мировоззрением Победоносцева. Следует также выделить работу А.И. Пешкова, в которой рассмотрена проблема репрезентативности произведений Победоносцева как источника исследования его мировоззрения, а также охарактеризованы отдельные аспекты его методологических представлений.
Таким образом, можно прийти к выводу о незначительной исследованности философско-исторических идей российского консерватизма XIX – начала ХХ в., крайней неоднородности в обращении к его отдельным представителям, недостаточности компаративизма, и как следствие, отсутствии системного анализа философско-исторического наследия консерватизма в России. Вместе с тем вполне удовлетворительно исследованы многие стороны мировоззрения консервативных теоретиков (например, общественные идеалы и ценности, место человека в обществе, методология социального познания), которые оказывают существенное воздействие на характер и содержание их философско-исторических представлений. Используя эти достижения, автор надеется достичь поставленных исследовательских целей.
Источниковая база исследования. В связи с недостаточной разработанностью темы, при подготовке диссертации были широко привлечены материалы первоисточников. Кроме изданных сочинений представителей консервативной мысли в работе использованы как опубликованные, так и рукописные (хранящиеся в фондах Государственного архива Российской Федерации, Государственного литературного музея, Российского государственного архива литературы и искусства, отдела письменных источников Государственного исторического музея, отдела рукописей Российской государственной библиотеки) источники двух видов: черновики сочинений и частная переписка. Некоторые публикации и документы впервые введены в научный оборот.
Научная новизна диссертации состоит в следующем:
впервые осуществлены реконструкция и концептуальный анализ содержания и эволюции философии истории российского консерватизма на протяжении XIX – начала XX в. на основе точного определения черт российского консерватизма как философско-политического течения;
в круг исследования вовлечены новые фигуры, ранее практически никогда не рассматривавшиеся в качестве представителей философско-исторической мысли;
расширена источниковая база изучения российской философско-исторической мысли консервативной ориентации;
выявлены идейно-теоретические и социокультурные основания философии истории российского консерватизма;
исследованы основные идеи философии истории российского консерватизма в их связи с другими сторонами консервативного теоретического мировоззрения;
осуществлен сравнительный анализ философско-исторических построений европейского и российского консерватизма;
предпринята характеристика философии истории российского консерватизма как одного из течений отечественной философско-исторической мысли, дана оценка востребованности ее идей в современной философии.
Практическая значимость диссертации. Материалы и выводы диссертации могут быть использованы в исследовательской работе, а также в учебно-педагогической практике, при составлении учебников и пособий, для чтения лекций и проведения семинарских занятий по курсам истории философской и политической мысли.
Положения, выносимые на защиту:
философско-исторические построения российского консерватизма XIX – начала ХХ в. обладают некоторыми признаками самостоятельного течения философии истории: предметом (эволюция государственности и национального самосознания), методологией (синтез принципов научной и вненаучной рациональности), традицией (несколько поколений мыслителей, в учениях которых обнаруживается очевидная преемственность);
появление философско-исторической проблематики в составе социальной доктрины российского консерватизма стало результатом переплетения процессов осмысления консервативными теоретиками политической и духовной эволюции человечества и складывания в России рефлексивного исторического самосознания;
философия истории российского консерватизма представляет собой разновидность историософии в рамках системы объективного идеализма; в ней осуществлен синтез наследия западноевропейской (преимущественно консервативной и романтической) философии с социальными теориями средневековой Руси, а также различными, главным образом идеалистическими, течениями отечественной мысли Нового времени;
философско-исторические воззрения российских консерваторов напрямую связаны с их нравственными и политическими идеалами, однако не сводятся исключительно к оправданию современного им социального устройства;
ключевым элементом схемы общественно-исторического процесса, представленной российским консерватизмом, является идея единства глобальной линейности и локальной цикличности исторического движения;
эволюция трактовки смысла истории в консервативной мысли происходила в направлении перехода от сдержанного оптимизма в оценке будущего к эсхатологическому пессимизму;
в осмыслении российскими консерваторами общественно-исторического процесса имело место систематическое использование диалектической методологии, кроме случаев ее прямого противоречия консервативной политической доктрине;
в рамках философско-исторических построений российского консерватизма внесен вклад в формирование Русской идеи и выделение националистического направления в ее истолковании;
неотъемлемыми чертами философско-исторического дискурса российского консерватизма являются использование мифологем, утопичность исторического идеала и недопонимание специфики социальной организации в техногенную эпоху;
фундаментальные идеи философии истории российского консерватизма, связанные с исследованием духовных факторов общественно-исторического процесса, представляют определенную ценность для современного философско-исторического познания.
Апробация работы. Идеи и результаты работы излагались на следующих научных форумах: II, III и V Всероссийские научно-технические конференции «Вузовская наука – региону» (Вологда, 2004, 2005, 2007), I Международная научно-практическая конференция «Науковий потенцiал свиту ‘2004» (Днепропетровск, 2004), III Всероссийская научная конференция «Гуманитарные и социально-экономические науки в начале XXI века» (Нижний Новгород, 2004), II Международная научно-практическая конференция «Нравственность и религия» (Пенза, 2005), II Чтения по теории, методологии и философии истории (Санкт-Петербург, 2005), IV Российский философский конгресс (Москва, 2005), I и II Международные научные конференции «Философия права в России: теоретические принципы и нравственные основания» (Санкт-Петербург, 2007, 2008), I и II Ежегодные смотры-сессии аспирантов и молодых ученых по отраслям наук (Вологда, 2007, 2008), Межрегиональная научная конференция «Русский Север: вариативность развития в контексте исторического и социально-философского осмысления», Научно-теоретическая конференция «Нил Сорский: наследие и традиция (к 500-летию со дня смерти)» (Санкт-Петербург, 2008). По заявленной проблематике были опубликованы монография (объем 20,7 п.л.), а также несколько десятков статей. Материалы исследования включены в учебные пособия «История русской философии». – Вологда: Изд-во ВоГТУ, 2006 (совм. с Н.А. Бушуевой) и «Введение в проблематику российского консерватизма» / под ред. Ю.Н. Солонина, Н.В. Поляковой. – СПб.: Изд. дом СПбГУ, 2007.
Диссертация обсуждена на заседании кафедры истории русской философии Санкт-Петербургского государственного университета и рекомендована к защите.
Структура диссертации определена поставленными задачами исследования. Работа состоит из введения, четырех глав, заключения, списка использованных источников и литературы на русском и иностранных языках.
Становление консерватизма в России как течения общественной мысли
Осуществленная в ходе реформ Петра I социокультурная модернизация России (в первую очередь, распространение новых форм знания — науки, философии) привела к началу длительного процесса перехода российского общества к новому — нетрадиционному — типу общественного сознания, характеризующемуся наличием самосознания. Одним из естественных следствий этого стало появление рационального исторического самосознания, поскольку, как отмечает А.Л. Андреев, самосознание и его форма - историческое самосознание — соотносятся как род и вид1.
Историческое самосознание представляет собой рефлективное отношение к определенным взглядам на историческое прошлое и соотносит себя с каким-либо универсальным субъектом. Только в этом случае оно выходит за пределы эмпирического многообразия истории. В процессе выделения общих социальных критериев человека происходит соответствующее общественным требованиям формирование исторического самосознания. Для возникновения исторического самосознания необходима объективная предпосылка, а именно появление общественной потребности в таком субъекте, который выделяется, отличается от остальных индивидов специфическими качествами, формирующимися в процессе исторического развития. Эти созданные нравственные и социальные качества могут считаться эталоном, через который субъект (человек, социальная группа или народ) оценивает направленность своей исторической деятельности и формирует себя определенным образом. Историческое самосознание — это отношение субъекта к самому себе, которое возникает лишь в определенных исторических условиях, когда реальные обстоятельства подталкивают его к «выходу» за собственные пределы, к самооценке с некоторой «иной исторической» позиции, которая принимается за истину, за критерий его общественного положения и социальных качеств1.
При определенных исторических условиях такое идеальное отношение становится массовым, а не случайным, не частным явлением, что хорошо заметно при обращении к российской истории Нового времени. Начиная с 1760-х гг., в России, где к тому времени выделился общественно активный слой людей с европейским образованием, наблюдался явный рост интереса к исторической проблематике. Это выразилось в целом комплексе явлений культуры (детальный анализ которых, впрочем, нецелесообразен, ибо не соответствует задачам данного диссертационного исследования): массовом переводе произведений античных писателей, выходе учебной и специальной литературы (от издания в 1766 г. «Истории России» М.В. Ломоносова до публикации в 1818 г. первых восьми томов «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина и в 1824-25 гг. 1 — 5 частей «Всеобщей истории древних просвещенных народов от основания царств до летоисчисления христианского» И.Д. Ертова), а также исторической периодики (к примеру, «Ежемесячные сочинения»); совершенствовании качества исторических знаний (соответствие запросам практики и одновременно научность, развитие источниковедения); увеличении числа профессиональных историков и центров разработки исторических знаний; введении исторической литературы в круг привычного чтения, распространении исторической тематики в художественной литературе и искусстве.
Актуализация проблемы «древней» и «новой» России (так что даже сатирик Н.И. Новиков обратился к публикациям исторических материалов в «Древней российской вивлиофике», а другой сатирик, Д.И. Фонвизин, задал издателям «Собеседника любителей российского слова» вопрос: «В чем состоит наш национальный характер?») свидетельствует о подспудном движении русского культурного сознания к поиску начал собственной национальной стихии.
Закономерным следствием всего перечисленного стало осознание ограниченности сугубо эмпирического знания, необходимости философских обобщений в социально-исторических исследованиях, так сказать теоретического отношения к истории. Примечательно, что, как писал С.Л. Пештич, в России второй половины ХУШ в. теория истории, или философия ее, опережала фактически изучение предмета истории1. Причина — распространение идей популярной в середине XVIH в. просветительской гносеологии. Как отмечает А.В. Малинов, в трудах некоторых западноевропейских просветителей, например, X. Вольфа, историческое познание рассматривалось как начальная ступень познания вообще, за которой следует познание философское (высшая ступень -математическое); эту традицию в России продолжил Г.Н. Теплов2. Согласно данной гносеологической концепции, историческое познание есть познание эмпирическое, опытное, единичное, познание фактов или того, что есть и совершается как в материальных, так и в имматериальных субстанциях. Философское познание представляет собой знание разумного основания. Теплов разделяет историческое познание на два вида: «простое» и «осмотрительное». Первый вид познания довольствуется только фиксацией чувственных восприятий, второй - использует для обработки данных чувств разум и с необходимостью приходит к следующим ступеням познания3. Таким образом, познание истории не ограничивается только «историческим познанием». История может быть исследована философски.
Показательным примером может служить сопоставление двух точек зрения, разделяемых несколькими десятилетиями — В.Н. Татищева, высказавшего мнение о том, что философия и социология являются посторонними для историка4 (хотя фактически он произвел философскую периодизацию истории, основанной на идее «всемирного умопросвячения»), и П.В. Завадовского, утверждавшего: «По моему мнению, история только та приятна и полезна, которую или философы или политики писали»5.
Другим ярким примером являются рассуждения о роли философии для историка М.В. Ломоносова. Высказывая в 1764 г. мнение об истории как науке, ученый писал: «Сочинение российской истории полной... есть дело, не всякому историку посильное,... ибо для того требуется сильное знание в философии...»1.
Исторические труды вышеназванных авторов содержали в себе проблески новой, «концепционнои» истории, включающей представления о законах и этапах общественно-исторического процесса.
Кроме вышеуказанной причины эволюции общественного сознания, выступающей в качестве общей закономерности цивилизационного развития любого народа, на складывание традиции рационального исторического самосознания в России повлиял ряд специфических факторов.
Во-первых, наследие средневековых религиозно-исторических концепций, обусловивших затем, по причине сохранения юридической и политической связи православной церкви и государства, консервативную традицию отечественной философии истории. Кроме собственно библейского наследия и трудов «отцов церкви», становившихся все более общедоступными, к числу главных концепций, составивших философию «православного консерватизма», следует отнести религиозно-политическую доктрину «Москва — Третий Рим» и политическую теорию Московской монархии. Как пишет Л.К. Рябова, в истории России допетровского времени осталось немало свидетельств вполне состоявшейся и оформившейся идентификации нации, той «самодостаточности» русского государства, на которой строились ее отношения с внешним миром2.
Трансформация идей немецкой классической философии в философии истории М.Н. Каткова и Д.И. Иловайского
Общественная и теоретическая деятельность Михаила Никифоровича Каткова (1817(или 18) — 1887) началась в годы обучения на словесном отделении философского факультета Московского университета, когда он оказался в кружке Н.В. Станкевича. Молодые гегельянцы с уважением отнеслись к обладавшему солидными познаниями в области философии Каткову (так что заявления ряда его критиков о слабом понимании Катковым философских проблем совершенно не состоятельны). Некоторое время Катков даже сотрудничает в журнале В.Г. t Белинского «Московский наблюдатель», но надо иметь в виду, что в тот период Белинский в своей идейной эволюции находился на стадии «примирения с действительностью». В 1839 г. Катков переезжает в Петербург, где публикует ряд статей в «Отечественных записках». Однако критика им славянофильства на страницах данного журнала сводилась исключительно к оценке реформ Петра I. Охлаждение отношений со старшими товарищами нельзя сводить только к обстоятельствам лично-бытового характера. Гораздо большее значение имело увлечение философией Шеллинга — «идейного отца» славянофилов.
По возвращении из-за границы в 1843 г. Катков совершенно расходится со старыми друзьями и сближается с А.С. Хомяковым. Отказавшись от довольно выгодного в финансовом и карьерном плане места в министерстве внутренних дел, он выбирает путь преподавателя и ученого, явно желая в первую очередь не богатства (о чем твердили его критики), а влиять на состояние умов, формировать общественное мнение. По этой же причине спустя несколько лет он занимает место редактора университетской газеты «Московские ведомости», а затем и журнала «Русский вестник». «Либерализм» журнала на рубеже 1850 - 60-х гг. заключался лишь в апологии английского общественно-политического строя, поскольку в тогдашней Великобритании уважение к политическим традициям совмещалось с экономическим и интеллектуальным прогрессом, что отвечало «социально-диалектическим» запросам Каткова.
В этот период философское мировоззрение Каткова формируется окончательно. Говоря об его источниках, кроме немецкой классической философии, можно еще предполагать серьезное теоретическое воздействие, в т.ч. в период жизни за границей, со стороны западноевропейского консерватизма. Так, Н.В. Полякова отмечает значительное влияние на Каткова идей Ж. де Местра1. В первую очередь, это касается обоснования Катковым (в связи с деградацией национального инстинкта в значительной части российского общества) идеологии национализма, поскольку он использовал при рассуждениях о характере отечественной истории местровскую теорию национального разума, т.е. учение о подавлении индивидуальных догм и господство догм национальных.
Упущением предыдущих исследований является то, что в них не было произведено сопоставление взглядов Каткова с идеями Ф.-Э. Бенеке, курс психологии которого он излагал в годы работы в университете. Неверно основываться на суждении Б.Н. Чичерина, заявившего, что приверженность Каткова одновременно мистической философии Шеллинга и реалистической психологии Бенеке показывает «туман» в его голове и отсутствие «философского смысла»2. Психология и философия Бенеке, принадлежащего к группе «полукантианцев», характеризуются двойственностью, а именно стремлением соединить элементы учения Канта с сенсуализмом и эмпиризмом английской и французской философии. Хотя Бенеке и считал, что психология должна развиваться исключительно на основе опыта, но источником всякого опыта, по его мнению, является самонаблюдение, в котором явление и бытие тождественны и душа непосредственно познает свою собственную сущность . Такая позиция близка философии зрелого Шеллинга, влияние которого на собственное мировоззрение Катков признавал приоритетным.
Принадлежность Каткова к лагерю политического консерватизма проявилась ярче всего в событиях середины 1860-х гг.: польском восстании 1863 г., в отношении которого он занял «прогосударственную» позицию, а также конфликте с либерально настроенным министром внутренних дел П.А. Валуевым. Не боялся Катков подвергать резкой критике сановников и позднее, добиваясь даже их отставки, как, например, министра юстиции Д.Н. Набокова. Он был защитником общего курса Александра III, но защитником очень неудобным. Чего стоит хотя бы критика внешней политики самодержавия в конце 1870-х - 1880-х гг., вызвавшая гнев императора и опалу Каткова. Смена же позиции по вопросу о главном союзнике для России (Германии или Франции), а также о принципе внешней экономической политики (открытость или протекционизм), что, по мнению критиков, например Р.И. Сементковского, свидетельствует о бессистемности взглядов Каткова , говорит, скорее, о твердой приверженности к защите национальных интересов. Устойчивость мировоззрения Каткова проявляются и в разработанных им проектах (конечно, небесспорных), будь то классическое среднее образование, антинигилистический роман, поощрение крестьянского переселения в Сибирь, введение покровительственного таможенного тарифа и т.д. Везде очевидно стремление их автора к совмещению политического традиционализма с технико-экономическим прогрессом.
В лице М.Н. Каткова необходимо видеть мыслителя (пусть и не оставившего систематизированного «академического» наследия), основы мировоззрения которого сохранялись в неизменности на протяжении практически всей сознательной жизни. Примечателен тот факт, что еще в 1839 г. он писал в «Отечественных записках»: «Если нам дорога слава нашей России, то мы без замедления, чистосердечно и искренне, должны избрать своим лозунгом те три великие слова: православие, самодержавие и народность (курсив авт. дис), которые изрекло правительство во благо нам и во благо народа и которые должны быть запечатлены в сердце каждого истинно русского» .
Принадлежность Каткова к лагерю политического консерватизма проявилась ярче всего в событиях середины 1860-х гг.: польском восстании 1863 г., в отношении которого он занял «прогосударственную» позицию, а также конфликте с либерально настроенным министром внутренних дел П.А. Валуевым. Не боялся Катков подвергать резкой критике сановников и позднее, добиваясь даже их отставки, как, например, министра юстиции Д.Н. Набокова. Он был защитником общего курса Александра III, но защитником очень неудобным. Чего стоит хотя бы критика внешней политики самодержавия в конце 1870-х - 1880-х гг., вызвавшая гнев императора и опалу Каткова. Смена же позиции по вопросу о главном союзнике для России (Германии или Франции), а также о принципе внешней экономической политики (открытость или протекционизм), что, по мнению критиков, например Р.И. Сементковского, свидетельствует о бессистемности взглядов Каткова1, говорит, скорее, о твердой приверженности к защите национальных интересов. Устойчивость мировоззрения Каткова проявляются и в разработанных им проектах (конечно, небесспорных), будь то классическое среднее образование, антинигилистический роман, поощрение крестьянского переселения в Сибирь, введение покровительственного таможенного тарифа и т.д. Везде очевидно стремление их автора к совмещению политического традиционализма с технико-экономическим прогрессом.
В лице М.Н. Каткова необходимо видеть мыслителя (пусть и не оставившего систематизированного «академического» наследия), основы мировоззрения которого сохранялись в неизменности на протяжении практически всей сознательной жизни. Примечателен тот факт, что еще в 1839 г. он писал в «Отечественных записках»: «Если нам дорога слава нашей России, то мы без замедления, чистосердечно и искренне, должны избрать своим лозунгом те три великие слова: православие, самодержавие и народность (курсив авт. дис), которые изрекло правительство во благо нам и во благо народа и которые должны быть запечатлены в сердце каждого истинно русского»2. Твердые мировоззренческие основы удерживали Каткова в рамках одного политического и философского направления, не позволяя мыслителю, при всей его природной страстности, надолго «заноситься в стороны». Уместно привести мнение К.П. Победоносцева, в конце жизни Каткова называвшего его человеком «чутким к истинным русским интересам и к охранительным началам» .
Соотношение этических и эстетических категорий в осмыслении исторического процесса
Хотя, как ранее отмечалось, для .российского консерватизма было характерно огромное внимание к аксиологической проблематике, К.Н. Леонтьев остротой собственных взглядов о сущности морали, нравственности, красоты и их соотношении в духовном бытии человека и общества выделяется даже среди прочих его представителей. Очевидно, что при столь огромной значимости этических и эстетических идей в составе философской системы Леонтьева данные ее компоненты не могли не оказать существенного влияния на его концепцию исторического процесса. При этом вопрос о соотношении этических и эстетических ценностей в учении Леонтьева об обществе принадлежит к числу наиболее спорных в исследовательской литературе.
Автор диссертации, с определенными оговорками, принимает довольно распространенную теорию двух периодов мировоззренческой эволюции К.Н. Леонтьева - чисто эстетического и эстетическо-религиозного. Эстетизм Леонтьева как отношение к миру с точки зрения красоты, «под знаком художественного наслаждения», достигает своей кульминации в конце 60-х гг. В дальнейшем Леонтьев, твердо вставший на консервативные политические позиции, постепенно приходит к разочарованию в возможности достижения счастья в красоте, и «эстетик-пантеист» становится «православным христианином». Собственно говоря, именно второй период мировоззренческой эволюции Леонтьева, в рамках которого и была сформирована его философско-историческая концепция, станет в данном случае предметом разбирательств.
Хотя эстетизм преодолевается в личном мироощущении Леонтьева-консерватора, значение эстетического аспекта в его социально-теоретических построениях представляется неоспоримым. При всей эволюции мировоззрения Леонтьева взгляд на сущность красоты и ее роль в развитии мира остается практически неизменным. Красота, прекрасное в философской системе Леонтьева обрели онтологический характер. Мыслитель придерживался мнения о том, что красота является духовной стороной материи. Как отмечает М.Б. Воскресенская, для него эстетика как критерий приложима не только к явлениям неорганического мира и живой природы, но и к сфере духовной жизни человека, к историческим и общественным процессам, где вместе с политическими и моральными оценками возможна еще и эстетическая1. Для философа «эстетическое мерило» верно в силу своей универсальности. Так, с точки зрения определенной религии можно судить только об единоверцах. С позиций этики можно судить о человечестве, но мерило моральное несовершенно, ибо «придется предать проклятию большинство полководцев, царей, политиков и даже художников»2. Эстетика же является мерилом, наилучшим для истории и жизни (курсив авт. дис), ибо она приложима ко всем векам и ко всем местностям3.
М.М. Цицерман пишет, что еще для Н.М. Карамзина патриотическое содержание исторического события было лишь частью его эстетического смысла, наряду с его общечеловеческим началом в виде нравственного и душевного самосовершенствования, и Леонтьев продолжил творческое исследование исторического процесса как эстетического феномена в данном направлении1. Кроме того, нельзя забывать, что русская культура XIX в. рисовала картину мира в свете идей жизненного артистизма и искусства жизни. В частности, Н.Ф. Федоров воспринимал жизнь как «акт эстетического творчества», не говоря уже о А.С. Пушкине, создававшем рисунок собственной жизни как самостоятельное художественное произведение. Леонтьев, таким образом, «следовал в русле» не только консервативной историософии, но и художественно-философской классики, описывая и воспринимая прошлое в терминах эстетики.
Основой мировоззрения Леонтьева на протяжении всей жизни оставалось чувство прекрасного, красота у него есть высшее проявление жизни, «идея жизни, для которой мир явлений служит только смутным символом», истина, придающая смысл предмету. При этом, чем более совершенное из проявлений мировой жизни взять в качестве объекта, тем сложнее его истина и непонятнее красота, но тем сильнее и могущественнее действует она на развитого, культурного человека. Основной и общий закон красоты, по Леонтьеву, есть уже обозначенное ранее «разнообразие в единстве». Применительно к эстетике это означает следующее: «Высшее развитие, по-нашему (то есть по фактам естествоведения),, состоит из наибольшей сложности с наибольшим единством. (Замечательно, что этому определению идеи развития в природе вещественной соответствует и основная мысль эстетики: единство в разнообразии, так называемая гармония, в сущности, не только не исключающая антитез и борьбы, и страданий, но даже требующая их)»2. Философ убежден, что гармония как борьба противоположностей, как единство в многообразии присуща всему объективному миру вещей, в. т.ч. обществу, поскольку «без разнородности и антитез нет ни организации, ни движения, ни жизни вообще» . Категория гармонии как разнообразия в единстве является ключевой в теоретических построениях Леонтьева и имеет характер основополагающего принципа. Само же понятие гармонии у мыслителя, утверждающего необходимость того, чтобы «составные части цельного исторического явления были изящны и могучи — тогда будет и то, что называется высшей гармонией», содержательно совпадает с понятием красоты.
Поэтому нарушение закона красоты отождествляется Леонтьевым с пренебрежением самим естественным ходом вещей, которое имеет последствием расстройство и гибель предмета. Например, выступая против «всего этого физико-химического умственного разврата» индустриальной цивилизации, против разрушения органической жизни орудиями труда неорганического, он подчеркивает, что последствием этого разрушения будет не только гибель этого растительного и животного разнообразия, то есть красоты живой природы, данной свыше Богом, но и разрушение самого человеческого общества, долженствующего быть сложной организацией наподобие организованных тел природы1. Но, несмотря на все внешние изменения и переходы, мир продолжает существовать в своей красоте. Это существование имеет динамику, в мире все умирает и возрождается вновь, одновременно идет и разрушение и возрождение, но неизменной остается идея красоты, которая открывается в различных видах и формах. При этом красота не только вечна, но еще и «растет по мере отдаления во времени, прибавляя к самобытной силе своей еще общеобязательную мысль о погибших формах иной, горячей и полной жизни» . Из-за такого принципиального значения красоты каждому человеку необходимо дорожить самим фактом ее существования, а также насаждать ее вокруг себя. Прекрасному и изящному человек должен благоволить не в силу каких-то узких целей, а ради самой идеи красоты. При этом для Леонтьева неважно, будет ли красота достигнута на добровольной основе или принудительной. В любом случае разнообразие в единстве как закон красоты обуславливает существование мира.
Все ценности, в большей или меньшей степени, Леонтьев меряет на «эстетический аршин». Идея добра у него теряет абсолютно самостоятельное значение. Для мыслителя добрая нравственность и самоотвержение ценны только как одно из проявлений прекрасного, как свободное творчество добра. Леонтьев неоднократно признавался в том, что ему дороже в жизни не «трезвые, хорошие люди» - доброжелательные посредственности, а люди выразительные, хотя и часто безнравственные, вроде Юлия Цезаря, Нерона или генерала М. Скобелева. Даже когда у Леонтьева произошел жизненный надлом и он из полуязычника стал православным де-факто, то остался эстетом и в одежде монаха испытывал удовольствие и восхищение перед всем великолепным, изящным и прекрасным. В монастыре он тосковал по шумной жизни и напряженной борьбе, однообразие и безличность вызывали у него нестерпимую скуку и отвращение. В период своего монашества он продолжал считать красоту выше всего остального и считал ее универсальной ценностью, приложимой ко всем векам и цивилизациям.
Философский анализ политической истории России
Прошлое, настоящее и будущее России волновали Тихомирова всю жизнь более других проблем. Сущность отечественной цивилизации, национальное самосознание русского общества, истоки глубочайшего кризиса России в начале XX в. - постоянные темы произведений Тихомирова-консерватора. Так, еще в статье 1897 г. «Что такое Россия?», полемизируя с Вл. Соловьевым, мыслитель пишет: «Вопрос о сущности страны, очевидно, есть далеко не празден. Наилучшая жизнь для страны, очевидно, есть такая, какая наилучше соответствует ее внутреннему строению и вытекающим отсюда потребностям; само же внутреннее строение не может не определяться, хотя до некоторой степени, психологией племени или племен, вошедших в состав страны, и т.д. Понять это внутреннее существо составляет для каждой страны вопрос величайшей важности. Для России он едва ли не важнее, чем для большинства других стран (курсив авт. дис), уже хотя бы потому, что он у нас постоянно возникает, а стало быть, доселе остается неясным, спорным, нерешенным для русского национального самосознания»1. Тем не менее, в «Религиозно-философских основах истории» Россия лишь вскользь упоминается несколько раз. Основным источником для исследования представлений Тихомирова о прошлом России является третья часть кн. «Монархическая государственность», называющаяся «Русская государственность», а также ряд статей разных лет, посвященных отдельным проблемам развития России. Обращение к данному материалу при решении поставленных исследовательских задач является совершенно уместным, поскольку, как отмечает Ю.Ю. Булычев, «Тихомиров представляет малораспространенный на Руси тип политического философа, для которого религиозные, нравственные, национально-культурные особенности российской цивилизации раскрываются под углом зрения их политических функций»2. Действительно, для Тихомирова (как и для других отечественных консерваторов) история России - это в первую очередь история формирования самодержавной монархии и вытеснения иных форм правления. Он указывает на важное практическое значение данного вопроса: «Постоянные же колебания русского правящего слоя в понимании того, что такое Россия, приводят к таким же колебаниям в направлении политики... Напротив, твердое решение вопроса, что такое Россия, сразу открывало бы перед нами ясную и постоянную линию внешнего и внутреннего действия, систематического, сегодня осуществляющего то, что подготовлялось нами вчера, и закладывающего заранее предусмотренные цели на завтра и послезавтра»3.
Сам мыслитель в начале предисловия к «Русской государственности» заявляет, что «задачей нижеследующего очерка... является рассмотрение ее развития на сложном фоне исторических условий, которыми обуславливалось возникновение и действие Верховной власти, выработанной русской нацией»1, чуть ниже подчеркивает, что «рассмотрение современного момента русской государственности, собственно говоря, не входит в план моей работы» . Уже в первых строках данного раздела он утверждает следующее: «Россия представляет страну с особо благоприятными условиями для, выработки монархической Верховной власти. В" Древней Руси, среди племен, образовавших собственно русскую землю, и до начала государственности и в эпоху ее организации, существовали зародыши всех форм власти: демократической, аристократической и монархической. Оба первые начала местами имели тенденцию вырасти в значение Верховной власти, но общая совокупность условий дала решительную победу царской идее... Русская, монархия своими первоначальными корнями связана с наиболее передовым родовым языческим строем, а косвенными условиями возникновения - с империей Римской; могущественными и прямыми, влияниями она связана с христианством и византийским самодержавием; а окончательно сложилась в эпоху огромного внешнего влияния на нас монгольского Востока, а затем в борьбе с аристократически польским строем. По завершении же эволюции в этих сложных условиях, наша монархия подверглась всей силе влияния западноевропейских идей, как монархических, так и демократических, одновременно с чем получила своей задачей устроение огромной империи»3.
Далее Тихомиров пытается подкрепить свои утверждения обзором конкретного материала. Для этого он обращается к трудам крупных историков XIX - начала XX вв.: СМ. Соловьева, Д.И. Иловайского, А.И. Пономарева, И.М. Ивакина, И.Д. Беляева, С.Ф. Платонова и др. Так, единение народного идеала с царским Тихомиров осветил по материалам В .И. Даля и С.Ф. Платонова; «правильный- рост государственных учреждений» показал, используя, труд И.Д. Беляева «Крестьяне на Руси»; общение царя и народа в-управлении, институты Боярской думьг и- Земских соборов - на основании работ Д.И. Иловайского, С.Ф. Платонова. Но несомненный приоритет среди перечисленных имен принадлежит СМ: Соловьеву. И дело здесь не только в чрезвычайно большом количестве фактических ссылок на соловьевскую «Историю России». Важней то, что в «Российской государственности» налицо обилие трактовок Соловьева. Впрочем, говоря: о влиянии на Тихомирова исторических построений Соловьева, следует подчеркнуть что речь идет ни в коем случае не. о восприятии его концепции русской истории в целом, а только о заимствовании отдельных моментов и сюжетов (объяснение происхождения того или иного социального института, определение последствий какого-либо исторического события;и т.п.)..Вообще,.как ив рассмотрении всемирной истории, Тихомиров, используя: результаты, трудов отечественных историков . «переплавил» их в собственную концепцию Тихомиров отмечает, что, обладая- в. древности1 относительной этнической, однородностью, Русь, показывала такую же социальную и культурную однородность, (родовой- строй, языческие представления), что способствовало политическому объединению страны. В связи с событиями 862 г. происходит, как было принято считать, в «государственной школе»,- добровольный; «отказ. демократии от государственной власти, и передача.ее князю»;, «передача высшего государственного управления и притом: в то время,, когда государство ; не было. даже организовано, так что княжеской власти поручена была: работа учредительная»1. Полностью доверяя-«Повести временных лет», не воспринимая ее как плод литературного творчества киевских летописцев, обслуживающих идеологические: интересы: княжеской власти (хотя обосновывающая данное положение работа А. А. Шахматова «О призвании варягов» ко времени написания «Монархической государственности» уже увидела свет), Тихомиров; пишет: «Любопытную черту призвания князей, составляет то, что власть получил целый; род. Родовой быт создал Верховную власть по своей собственной идее, т.е. сделал ее достоянием как бы специализированного для этой цели дома Рюрика. Ни за кем, кроме членов этого дома, не признается- такого права. «Вы не князья, вы не княжеского рода, - говорит, по преданию, Олег Аскольду и Диру и; на этом основании их низвергает» . Мыслитель делает вывод, что «династичностъ государственной власти являлась сама собою. Но о ее единоличии не было мысли. Управительная власть каждого князя была единолична. Но Верховная власть принадлежала всей их совокупности, целому роду»" .
Период феодальной раздробленности представлен Тихомировым как время острой борьбы трех форм власти, монархической, аристократической и демократической, каждая из которых имела объективные основания в русской общественно-исторической жизни.
