Содержание к диссертации
Введение
1 Дефляция и инфляция метафизики в ранней аналитической философии 16
1.1 Философия логического анализа 16
1.1.1 Атомизм Б. Рассела и Дж.Э. Мура: через логику и язык к реальности 16
1.1.2 «Логико-философский трактат»: метафизика против метафизики 40
1.1.3 Венский кружок: отождествление осмысленного и верифицируемого 49
1.1.4 Учение Р. Карнапа о «внешних» экзистенциальных вопросах: факты не задействованы 57
1.1.5 Теория референции У.В.О. Куайна: онтологическая относительность 66
1.2 Философия обыденного языка 78
1.2.1 Дж.Э. Мур: метафизика здравого смысла 81
1.2.2 Л. Витгенштейн: возвращение слов от метафизического к повседневному употреблению 96
2 Программа дескриптивной метафизики П.Ф. Стросона 117
2.1 Образ исследования. особенности аналитической процедуры... 117
2.2 Реконструкция проекта метафизики 132
2.2.1 Идентификация нартнкулприй 133
2.2.2 Базовые партикулярнії 142
2.2.3 Альтернативные концептуальные схемы 150
2.2.4 П.Ф. Стросоп и И. Кант 156
2.3. Единицы мира и единицы языка. референция и предикация 162
2.3.1 Введение партикулярий в суждение. «Неполнота» предикатных выражений.
Теория пресуппозиций 162
2.3.2.Онтология и единичные термины 172
2,3.3 П.Ф. Стросон и Д. Дэвидсон: два способа анализа предложений о событиях 178
Заключение 186
Литература 189
- Философия логического анализа
- Дж.Э. Мур: метафизика здравого смысла
- Реконструкция проекта метафизики
- Единицы мира и единицы языка. референция и предикация
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Актуальность выбранной нами темы непосредственно связана с более общей задачей историко-философского осмысления «аналитической философии» в целом, как феномена интеллектуальной жизни Европы и Америки. В силу относительной «молодости» названного тренда, а также в силу известного равнодушия большинства его лидеров к обычаю работы над идеями признанных классиков философии, процесс исторической саморефлексии аналитической философии начался не так давно. Среди исследователей еще не достигнуто согласие по многим важным вопросам. Существует не одна точка зрения на то, когда именно возникла аналитическая философия, кто был «первым» философом-аналитиком. Предложено несколько периодизаций развития аналитической традиции. Наконец, поражает воображение диапазон имеющихся определений «аналитической философии». Критериев того, какую же философию считать аналитической, выдвинуто действительно много: от самых узких и строгих до крайне широких и неопределенных. Разброс мнений, на наш взгляд, свидетельствует о незавершенности дескрипции феномена, о том, что адекватная интерпретативная схема еще не найдена. Сущность и значение аналитической философии остаются для нас скрытыми.
Вместе с тем мы не можем не отметить широкой распространенности - особенно в отечественной литературе - совершенно определенного канона рассмотрения аналитической философии. Редкий обзор современных дискуссий обходится без упоминания имен Б. Рассела, Л. Витгенштейна, У.В.О. Куайна. Любой учебник современной философии более или менее внятно сообщает о «логическом позитивизме», «ранней и поздней философии Л. Витгенштейна», «лингвистическом повороте». Уверенно утверждается, что перечисленным направлениям свойственны сциентизм, антипсихологизм, аисторичность, антиметафизическая установка, опора на метод логико-лингвистического анализа и проч. Такая точка зрения является результатом анализа и генерализации большого количества материалов. Однако, это, по сути, только частный результат, описывающий один из ключевых этапов в истории аналитической философии. К сожалению, он часто становится шаблоном для оценки всей аналитической философии, что способно существенно исказить картину ее развития, привести к противоречиям между интерпретативной схемой и фактами. Поэтому для успеха историко-философской работы необходимо значительное расширение области поиска, понимание, что аналитическое движение, очевидно, не сковано рамками трех указанных таксонов. При этом важными представляются не только попытки фикса-
пий магистральных путей развития аналитической философии, но и выявление достаточно нетрадиционных, оригинальных ходов мысли. Тот факт, что аналитическая философия и сегодня не является завершенным проектом, добавляет значимости последнему направлению исследования как потенциальному ресурсу прогнозирования ее будущего развития. Этому направлению принадлежит и объявленная нами тема. Она призвана заполнить некоторый пробел в отечественной историографии и, несомненно, является перспективной областью исследования.
Фигура оксфордского философа Питера Фредерика Стросона (Strawson, 1919-2006) выбрана нами по двум причинам. Во-первых, мы считаем его одним из ключевых мыслителей, открывающих очередную волну аналитического движения. Предложенная им программа «дескриптивной метафизики» обыденного языка является первой в череде попыток ассимиляции ранее трансцендентных для аналитической парадигмы подходов. Интригующее сочетание метафизической и традиционной лингво-аналитической установок, на наш взгляд, требует более подробного разъяснения, чем было где-либо дано до сих пор. Во-вторых, несмотря на то, что П.Ф. Стросон, в отличие, скажем, от Л. Витгенштейна или У.В.О. Куайна, никогда не был «модным» философом, знакомство с его идеями является необходимым условием серьезного изучения работ признанных «классиков» аналитической философии. Наблюдатель и участник современных дискуссий вокруг «трансцендентальной аргументации», философии сознания, логики обнаружит, что зачастую они строятся как ответ на стросоновское видение соответствующих проблем.
Постановка проблемы исследования. Наше исследование нацелено на экспликацию программы «дескриптивной метафизики», систематически изложенной П.Ф. Стросоном в его книге «Индивиды» (1959). Экспликация должна отдавать должное факту, что П.Ф. Стросон со всей очевидностью является представителем аналитической традиции. Если принять во внимание славу аналитической философии как критики метафизического мышления, возникает закономерный вопрос о возможности какого бы то ни было проекта метафизики, исполненного в аналитическом жанре. Как возможна реабилитация метафизической проблематики вопреки всей критике? Реабилитирует ли П.Ф. Стросон метафизику в том же самом смысле, в каком она была отвергнута большинством его предшественников? Или же в стросоновском употреблении этого слова больше риторики, чем желания вернуть когнитивную значимость философствованию в аналитическом стиле?
Цель исследования. Проблема сформулирована нами в самом общем виде. Для ее надлежащего понимания необходимо четче определить основные компоненты коллизии. В ее корнях мы обнаруживаем древнюю головоломку, эмблемой которой можно считать вопрос «о том, что есть» (существует). Как известно, философская теория дает нам как минимум два способа обращения с вопросом. Ответить на него можно с позиций онтологии и/или с позиций метафизики. При этом выбор подхода связан с решением метафилософских задач, а именно с определением предметной области (компетенции) философии как отдельной дисциплины, которое осуществляется исходя из тех или иных представлений о рациональном, осмысленном. Внутри аналитической философии рассматриваемого периода можно наблюдать пестроту этих представлений, вследствие чего можно выявить и нарастание антиметафизического пафоса, и утрату интереса даже к онтологическому исследованию, и - как у П.Ф. Стросона - неожиданный всплеск интереса к метафизическому подходу. Акцентирование этой внутренней концептуальной неоднородности аналитической философии влечет за собой признание недостаточности простого антитетического противопоставления проектов «преодоления метафизики» и «реабилитации метафизики».
Поэтому целью своего исследования мы полагаем абрис этих колебаний (процессов дефляции/инфляции метафизической и онтологической проблематики, сменяющих друг друга) и лоцирование на этой «синусоиде» доктрины П.Ф. Стросона. Таким образом, раскрытие сопряжения проекта П.Ф. Стросона с наиболее известными онтологическими концепциями ранних аналитиков должно выглядеть у нас как сравнение координат неких точек-экстремумов, принадлежащих единому графику.
Задачи исследования. Достичь намеченной цели мы планируем посредством решения трех основных задач.
Во-первых, необходимо показать, как происходила дефляция онтологии в рамках ранней аналитической философии; какие теоретические предпосылки побудили аналитиков принять негативный идеал анализа, решив отрицательно вопрос об онтологическом «доверии» к языку (т.е. о допустимости вывода от результатов исследования концептуальных средств языка к необходимым структурам мира).
Во-вторых, следует выяснить, какой смысл вкладывали приверженцы дефляционного подхода в понятие «метафизика». Среди участников антиметафизического движения мы находим представителей школ, которые часто позициониру-
ют себя как альтернативы друг другу и даже отрицают друг друга. Возможно, и объект «преодоления метафизики» всякий раз был иным.
В-третьих, надлежит выяснить и смысл «метафизического» у П.Ф. Стросона, реконструировав его проект, реабилитирующий идею универсальной логической грамматики языка, и продемонстрировав его приемлемость для решения ряда логико-философских затруднений, связанных с анализом референциальной функции языка. Тем самым будут выявлены методологические и доктринальные новации философа, значимые для расширения потенциала аналитического метода как такового, способные преобразовать аналитическую традицию или вывести данную парадигму на новый уровень развития.
Степень теоретической разработанности проблемы. История аналитического движения не является совсем новым предметом изучения. Попытки конципировать его развитие, классифицировать и оценить его достижения предпринимались многими исследователями, зарубежными и российскими. Имеется даже некоторый фонд классических сочинений, без обращения к которому не обходится ни одна работа, соответствующая данной тематике. Непревзойденной остается монография Т.И. Хилла, посвященная обзору современных эпистемологических воззрений и во многом определяющая образ аналитической философии для русского читателя. Популярны также книги Дж. Пассмора, отличающиеся широтой охвата материала и живостью повествования. Среди отечественных авторов назовем А.Ф. Грязнова и М.С. Козлову, которым удалось не только ввести в наш научный оборот идеи крупнейших западных аналитиков, но и составить собственную четкую историко-философскую концепцию. В этой связи нельзя не упомянуть И.С. Нарского и А.С. Богомолова, советских исследователей, стоящих на позициях марксизма.
Однако более плодотворным и успешным жанром историко-философских исследований остаются специализированные штудии отдельных мыслителей или отдельных трендов, возникших в рамках аналитической философии. Работы В. Крафта (история неопозитивизма), X. Хохберга (логический атомизм Б. Рассела), П.М.С. Хаккера, Г.П. Бейкера, С.А. Крипке, А.Ф. Грязнова, З.А. Сокулер, В.А. Суровцева (философия Л. Витгенштейна), Х.-Й. Глока, П. Хилтона (прагматистски ориентированные течения (Р. Карнап, У.В.О. Куайн)), А.Ф. Грязнова, Дж. Греко, П. Рысьева (философия здравого смысла, философия Дж.Э. Мура)) послужили нам весомым подспорьем для решения поставленных задач.
Еще один подход к изучению наследия аналитической философии - это реконструкция истории той или иной проблемы, отслеживание изменений в предлагаемых методах ее решения. Образцами подобных исследований могут служить работы Г. Кюнга, Ф.А. Тильмана, Дж. Корнмана, P.M. Мартина и др. Для наших собственных целей особенно важными являются работы, содержащие рассуждения о судьбах метафизики в аналитической философии (Б. Страуд, П.М.С. Хаккер и Г.П. Бейкер, Е.А. Берт, Д.А. МакДугалл, М. Чарльзворт, Р. Прайс) и конципирующие трансцендентальные мотивы в современной философии (С. Кернер, Б. Страуд, Я. Хинтикка, Р. Рорти, В. Вонг, К. Кассам, А.Л. Брюкнер, Дж. Беннет).
Отдельно следует указать корпус исследований, центрирующихся на том или ином фрагменте самой теории П.Ф. Стросона. Активно обсуждались стросонов-ский концепт «личности» (П.М.С. Хаккер, Р.И. Джоунз, С.К. Коваль, Д.С. Кларк, С. Прист, Г.П. Григорян), проблемы идентификации партикулярий и возможность выделения категории «базовых» партикулярий (Ф.И. Дрецке, Б.А. Броуди, Д. Браунштейн, Ф. МакБрайд), некоторые логические аспекты программы (С. Нил, Ф.Х. Доннел, Р. Гринберг, Т. Смайли, Дж. Джарвис, П.Т. Гич, X. Хохберг), стросоновская интерпретация трансцендентализма И. Канта (Б. Страуд, К. Кассам, Г. Берд, В.А. Чалый, О. О'Нейлл, Дж. Беннетт). Известен также ряд статей, содержащих краткий аналитический отчет о программе П.Ф. Стросона в целом (М. Глуберман, Т.Н. Панченко, П.М.С. Хаккер).
Наконец, к обзору современного состояния исследований вопросов, релевантных нашей цели, необходимо добавить следующее. Поскольку переводов программных монографий П.Ф. Стросона на русский язык нет, и знакомство русскоязычного читателя с этим философом ограничивается несколькими статьями и, возможно, ссылками на его идеи в изданных у нас работах других авторов (см., напр., У.В.О. Куайн, «Слово и объект», М.: 2000), мы отмечаем крайне незначительное количество осмысленных работ российских философов, посвященных теории британского аналитика (Т.Н. Панченко, Г.П. Григорян, В.А. Чалый). Иногда имя П.Ф. Стросона появляется на страницах сводных монографий или учебников («Аналитическая философия» под редакцией М.В. Лебедева, «Английская философия XX века» СВ. Никоненко). Масштабных работ, центрирующихся на дескриптивной метафизике П.Ф. Стросона, нет. Насколько мы можем судить, ни одна из поставленных нами задач не была решена в полном объеме, однако имеется достаточный теоретический базис для осуществления планируемого нами исследования.
Объект исследования. Ориентируясь на состояние дел в соответствующей области историко-философского знания, в качестве объекта, требующего изучения, мы выделяем изменения в оценке, которую философы-аналитики давали идее построения систематической онтологии или метафизики. Как было отмечено, по отношению к вопросу о возможности метафизики и онтологии обнаруживаются весьма разнообразные, в том числе и противоположные, точки зрения, которые маркируют процессы дефляции и инфляции (то есть исключения и включения в область теоретических интересов) данной проблематики.
Предмет исследования. В соответствии с объявленной темой, на передний план исследования мы выдвигаем стросоновский проект «дескриптивной метафизики» - в качестве примера инфляции интереса к построению онтологии обыденного языка и ее теоретического оправдания.
Методологическая основа исследования. Для достижения цели исследования мы прибегаем к стандартному методологическому оснащению. Будут использоваться, в основном, метод сравнения, метод реконструкции, некоторые герменевтические приемы. Но в своем исследовании мы дополняем этот инструментарий, адаптируя методы к изучаемому предмету, к специфике аналитической философии. И для этого, прежде всего, мы нуждаемся в неком рабочем определении данной философской традиции, от которого можно было бы оттолкнуться при рассмотрении идей П.Ф. Стросона.
В поисках спецификации аналитического стиля мышления полезно обратиться к известному «методологическому критерию».
Этот критерий можно понимать по-разному. Так, причастность к аналитической философии могла бы определяться приверженностью идее отыскания и разработки универсальной процедуры, следование которой позволит философии достигнуть чего-то похожего на статус науки. Обычно в качестве такой процедуры предъявляется логический анализ языка. Однако, как бы ни был специфицирован данный метод, никакая сумма конкретных характеристик не составит «символ веры», признаваемый каждым, кто считает себя аналитическим философом.
Дело здесь не только в том, что метод, возможно, эволюционировал на протяжении истории аналитической парадигмы, постоянно принимая новые формы. И не в том, что метод - понятие само по себе крайне индивидуализированное, поскольку сущность метода в его аппликации, а последняя - прерогатива отдельно взятой философствующей личности. На наш взгляд, причина трудностей
применения методологического критерия кроется в том, что данный критерий взят как чисто методологический.
Поэтому мы модифицируем критерий: указание на парадигмальные черты аналитической философии должно осуществляться не только посредством описания некоторого метода, но и через отсылку к определенным образцам его применения, инкорпорирующим (помимо собственно реализации техник) содержательные допущения, установки целеполагания и проч.
Что касается списка классических паттернов философии анализа. Во-первых, такой список, несомненно, должен быть. Во-вторых, изменчивость списка от автора к автору вполне естественна и не должна нас смущать, поскольку это как раз тот тип вариативности, который является залогом возможности успешной историко-философской работы. В-третьих, обоснованием включения в список того или иного имени можно считать наличие выдающегося количества философских контроверз, с этим именем связанных.
Итак, для нас аналитический философ - тот, кто находит так или иначе релевантными своему творчеству методологические приемы и концепции, изложенные в работах Дж.Э. Мура, Б. Рассела и Л. Витгенштейна. Здесь мы можем прервать перечень авторов, сославшись на относительно частный характер интересующей нас проблемы. Оставляя список незавершенным, мы воздаем должное и популярной витгенштейнианской метафоре «семейного сходства». Если сравнивать аналитическую философию с «большой философской семьей», то, разумеется, это не патриархальная семья. Аналитическая философия не имела и не имеет единственного центра (ни в географическом, ни в идейном плане). «Схватить» ее родовую сущность можно лишь отчасти, путем отслеживания определенных «генеалогических» линий.
Таким образом, рабочее определение аналитической философии уже задает определенный подход, к которому мы намерены прибегнуть: продвижение в анализе интересующего нас процесса, по возможности, не должно нарушать индивидуального единства содержательных пресуппозиций и методологических установок, присущих тому или иному мыслителю, подпадающему под рассмотрение.
Решение опираться на данную максиму сообщает традиционным методам историко-философского и компаративного анализа некоторую определенность. Ясно, что отслеживание процессов дефляции и инфляции онтологической проблематики в стратегиях философов-аналитиков будет проводиться не иначе как путем фиксации изменений в характере постановки исследовательских задач и в методологиче-
ских идеалах того или иного корпуса учений. Точно определить доктринальную сторону стросоновской программы, ее регулирующую цель и особенности процедуры, в русле которой, по мысли автора, эта цель должна реализовываться, позволит, конечно, прием реконструкции. Причем контекст, на фоне которого совершается реконструкция, составляют идеи небольшого круга авторов. Этот набор был составлен и корректировался нами по мере изучения самой доктрины П.Ф. Стросона; то есть работы по решению всех поставленных задач, по структурированию контекста и реконструкции дескриптивной метафизики велись одновременно, как и положено при герменевтическом толковании.
Научная новизна исследования. Мы хотим представить отрезок истории аналитической философии, фиксируя возрастание или спад интереса к вопросам метафизики и онтологии у разных ее представителей. Это стремление является новацией, поскольку обыкновенно предлагается смотреть на историю аналитического движения через призму классификаций по видам аналитических процедур, по «школам» анализа. Мы тоже ссылаемся на «логический эмпиризм», «философию обыденного языка» и другие знакомые лейблы. Тем не менее, мы никогда не делаем их опорой исследования; мы не считаем своей основной задачей определение принадлежности П.Ф. Стросона какой-либо из известных «школ».
Помимо подхода, новым является и выбор предмета исследования. Как уже было отмечено, примеры реконструкций метафизического проекта П.Ф. Стросона с учетом тенденций развития аналитической философии нам не известны. В процессе реконструкции программы впервые дан подробный анализ особенностей категориального аппарата П.Ф. Стросона (основания дистинкции «ревизирующей» и «дескриптивной» метафизик, критерий различения «нашей» и «альтернативных» концептуальных схем, концепт «личности» и т.д.).
Наконец, специфический способ расстановки методологических акцентов привел нас к ряду результатов, которые помогут несколько скорректировать сложившийся образ аналитической философии, показать ее разнообразие и неоднозначность.
Положения, выносимые на защиту. 1. Аналитическая философия не является полностью свободной от метафизики. Проект дефляции онтологии и метафизики, действительно, влиятелен и силен. Однако, как показывает исследование, для ранней аналитической мысли существует два источника возможного возрождения метафизики, один из которых - внутренний: это переосмысление наследия логического атомизма и философии здравомыслия. Этот вывод подкрепляет нашу уверенность, что исследовательская цель должна быть связана с поиском экспликации процессов дефляции или инфляции метафизического под-
хода, а не описания аналитической философии как антиметафизической парадигмы tout court.
2. Через корреляцию смыслов, вкладываемых разными авторами (Б. Рассел,
Дж.Э. Мур, М. Шлик, Р. Карнап, Л. Витгенштейн У.В.О. Куайн, П.Ф. Стросон) в поня
тие «метафизика» (онтология) показано, что доктрина дескриптивной метафизики, бу
дучи исследованием концептуальной схемы обьщенного языка, не является объектом
«преодоления метафизики», затеянного Венским кружком, однако должна противо
стоять вызовам, исходящим от прагматистски ориентированных течений философии
языка. В течение рассматриваемого периода «границы смысла» (и вместе с ними
сущность метафизического) неоднократно переопределялись. Поэтому нельзя
говорить, что П.Ф. Стросон «реабилитировал метафизику», отвергнутую логиче
ским эмпиризмом.
3. Дескриптивная метафизика П.Ф. Стросона - не что иное как еще одна по
пытка по-новому определить «границы осмысленного», а вся новизна стросо-
новского подхода заключается в переориентации исследования на поиск нижних
пределов смысла, то есть в указании на ограничение, которое стремление соста
вить представление о возможном опыте познающего существа налагает на ана
литический метод, каким бы «онтологически экономным» он ни был.
Теоретическое и практическое значение исследования. Теоретическое значение работы заключается в предложенном комплексе методологических основ для исследования аналитической философии вообще и творчества отдельных ее представителей в частности. То есть мы полагаем возможным продолжением своей работы экстраполяцию использованных в ней приемов в иные проблемные области современной историографии аналитической философии.
Результаты исследования могут служить материалом для подготовки учебных курсов по истории современной философии, аналитической философии, проблемам метафизики.
Апробация материалов исследования. Идеи, положенные в основу настоящей работы, были представлены в виде докладов на конференциях различного уровня (V Региональная межвузовская конференция молодых ученых «Актуальные проблемы социальных наук» (Томск, 2003), XLII Международная научная студенческая конференция «Студент и научно-технический прогресс» (Новосибирск, 2004), Всероссийский семинар молодых ученых «Дефиниции культуры» (Томск, 2004), Международная научная конференция «Философия И. Канта и современность» (Минск, 2004), I Всероссийская научно-практическая конференция «Актуальные проблемы социальной философии» (Томск, 2005)), обсужда-
лись на IX Летней философской школе (Новосибирск, 2005) и на Аспирантском семинаре философского факультета ТГУ (2007).
Структура исследования. Работа состоит из вводной и заключительной частей, списка литературы (167 источников) и двух глав. В первой мы выявляем тенденции к дефляции и инфляции онтологии в мышлении ряда аналитиков (Б. Рассел, Дж.Э. Мур, Л. Витгенштейн, Р. Карнап, У.В.О. Куайн). Вторая глава содержит реконструкцию процесса построения картины метафизики обыденного языка у П.Ф. Стросона. Объем диссертации составляет 201 страницу.
Философия логического анализа
Обращение к доктринам логического атомизма регулируется следующими соображениями.
Во Введении мы условились считать Дж.Э. Мура, Б. Рассела и Л. Витгенштейна родоначальниками аналитической философии (в нашем ее понимании). В их ранних работах задается определенный образец философского творчества: новый стиль мышления не предвосхищен, а уже открыто манифестирует себя. При характеризации этого стиля прежде всего, конечно, нас должно интересовать изобретение нового философского метода — «логического анализа языка».
Понятно, что этот метод не был традирован в неизмененном виде: впоследствии в руках приверженцев строгого, аналитического философствования он стал предметом более или менее глубоких трансформаций. Одна из таких метаморфоз заслуживает особого внимания. Речь идет о телеологии применения аналитических процедур. На протяжении четырех десятков лет ни один аналитик не использовал анализ языка для построения системы философии. Почему расселовское стремление к системосозиданию не было воспринято? Почему аналитики первой волны, заимствовав концепцию логики, формальный аппарат и техники анализа, не взяли за образец метафизику логического атомизма?
Попытки построения системы метафизики языка возобновились лишь в 50е годы XX века, что в 1986 г. дало Б. Страуду повод сказать: «Аналитическая философия сегодня в некоторых важных отношениях ближе к своим источникам первого десятилетия нашего века, чем это было тридцать, сорок или даже пятьдесят лет назад» [52. С. 159]. Взгляды Б. Рассела на природу и возможности философской теории были, наконец, поддержаны. Можно ли считать и дескриптивную метафизику П.Ф. Стросона продуктом такой реставрации? Насколько выражена связь (и выражена ли вообще, есть ли такая связь) между проектом П.Ф. Стросона и программой логического атомизма? В настоящем параграфе мы реконструируем «канонический» вариант метода логического анализа я зыка и характеризуем то предназначение, которое ему приписывали Дж.Э. Мур и Б. Рассел. Это послужит материалом, на который мы будем опираться в дальнейшем при исследовании поставленных выше вопросов.
По большому счету, философская карьера Дж.Э. Мура (1883-1958) и Б.Рассела (1872-1970) началась с наступления на идеализм, который вовсю процветал на острове в последней четверти XIX в. Целое поколение британских философов (самые значительные из них: Э. Кэрд, Т.Х. Грин, Б. Бозанкет, Дж.Э. МакТаггарт и, конечно, Ф.Г. Брэдли) пребывало в уверенности, что в Гегеле все-таки «что-то есть», и на этой основе пыталось выработать идейную платформу, которая выдерживала бы все усиливающиеся атаки атеизма и материализма. Эта третья за всю историю английской философии [см. 38. С. 39] волна идеализма принесла специфический способ мировидения, особый набор концептов и идей.
«Хотя в этом мире идей философия и религия официально разделены, философский спор здесь по-прежнему ведется вокруг религиозных проблем. В отличие от представителей философских школ последнего времени, философы здесь без тени робости подходят к метафизическим терминам и вопросам; они не только обсуждают такие понятия, как «сущность», «реальность», «личность», «объект», «мир», «вселенная» и даже «абсолют», но и часто пишут их с заглавной буквы, рассматривают их как самостоятельные сущности и вообще обращаются с ними крайне самоуверенно. В кругу этих философов еще не проявилась свойственная позднейшему времени оппозиция «психологизму»; их философия еще не поднялась до уровня новой логистики и современных требования строгой логичности суждений и ясности значений; их мысль течет слишком легко и вольно. В этом мире идей наука еще не стала играть ведущей роли и даже не имеет равных прав с другими формами познания; здесь видное место занимают чувство и интуиция, а разум рассматривается не просто как определяющий фактор поведения, а как орган проникновения в природу вещей. Этим философам еще в значительной мере неведома строгая дихотомия аналитического и эмпирического, господствующая в философии последнего времени; здесь по-прежнему бережно лелеют метафизический идеал познания фактов действительности путем чистого логического мышления...»
Из этого пассажа, взятого из классической книги известного гносеолога Т.И. Хилла [60. С. 36], кроме собственно общего представления об английском идеализме того времени, мы должны вынести следующее. Ясно, что свое описание Т. Хилл конструирует из указаний на те черты идеалистической традиции, которые затрудняют ее восприятие современным читателем. В свете современных умонастроений мышление Ф.Г. Брэдли и его соратников кажется не слишком строгим, нелогичным, а их концепции — недостаточно «скромными» в онтологическом и эпистемологическом плане. В идеалистических системах что-то «еще не проявилось», «еще неведомо», должный уровень «еще не достигнут». Т. Хилл воспроизводит популярный образ идеализма как квази- или недофилософии. Таким выглядит идеализм спустя полвека после его расцвета: не спасительным средством от бездушного позитивистко-механистического мировоззрения, не оплотом религиозной морали, а философским архаизмом. Молодое поколение философов воспитано в новом ключе; для них слово «неогегельянство» уже стало ругательным; они ориентируются как раз на ясность, даруемую новой логикой, пауку и опыт - на то, чему идеализм отказывает в особой значимости. И ответственность за этот оценочный сдвиг лежит прежде всего на Дж.Э. Муре и Б. Расселе, затем - на Р. Карнапе и Л. Витгенштейне.
Дж.Э. Мур: метафизика здравого смысла
При экспликации позиции, характерной для раннего этапа творчества Б. Рассела и Дж.Э. Мура мы упомянули об особой достоверности здравого смысла, которую Дж.Э. Мур приписывает обыденным утверждениям. Теперь мы остановимся на этом понятии подробнее, рассмотрев, как оно помогает Дж.Э. Муру разделаться с одной из великих эпистемологических загадок.
Доказательство внешнего мира, представленное Дж.Э. Муром на заседании Британской академии, а затем - в одноименной статье (1939), настолько оригинально и эпатажно, что только заслуженная репутация хранит Дж.Э. Мура от обвинений в идиотизме. Дело в том, что с точки зрения Дж.Э. Мура, «доказать существование внешних объектов проще простого» [30. С. 83]. Сделать это можно, к примеру, так: «Я показываю две мои руки и говорю, жестикулируя правой: "Вот - одна рука" и, жестикулируя левой рукой, добавляю: "А вот - другая". Если я ipso facto доказал существование внешних вещей, то понятно, что возможны и многие другие доказательства: нет нужды умножать примеры» [30. С. 81].
Дж.Э. Мур убежден, что его доказательство удовлетворяет всем условиям, предъявляемым к доказательствам (посылка отличается от заключения; заключение действительно следует из посылки; в истинности посылки Дж.Э. Мур не просто уверен, но достоверно знает о ее истинности), а потому является абсолютно строгим. Более того, в обыденной жизни мы считаем такие доказательства убедительными (ведь чтобы доказать наличие опечатки в книге, нам достаточно просто указать на нее) [см. 30. С. 81-82]. Однако рассуждения Дж.Э. Мура адресованы именно философам; недаром в его статье очень много места отведено анализу философской (в основном -кантовской) терминологии, используемой при постановке проблемы о внешнем мире. И Дж.Э. Мур предвидит неудовлетворенность многих своих коллег его способом доказательства и их требование отдельно доказать и суждения-посылки. Но он не считает возможным сделать это как-то иначе, чем сказав, что он безусловно знает эти посылки.
«Среди аналитических философов бытует один — очень британский по духу - способ пошутить, а именно предоставить буквально то, о чем их просят, прекрасно зная, что хотят от них вовсе не этого» [99. С. 546]. Данное наблюдение, принадлежащее одному из комментаторов философии Дж.Э. Мура, вкупе с милосердием, которое мы обязаны проявлять при толковании работ респектабельного автора, заставляют думать, что смысл муровского выступления внеположен собственно доказательству внешнего мира; что его настоящая цель - спровоцировать рефлексию философской публики над адекватностью самой поставленной задачи. Поэтому мы не удивились бы, обнаружив, что сам Дж.Э. Мур не считает свой вариант доказательства долгожданным или сенсационным открытием.
Базовый прием муровского доказательства состоит в намеренной игнорации принятых канонов философского рассуждения. Взамен предлагается другой канон, который не кажется иррациональным, но, несмотря на простоту, способен сбить с толку. В итоге мы явно обнаруживаем свою склонность считать неприемлемым для философии то, что работает в любой повседневной ситуации человеческого общения. Именно против этой склонности восстает Дж.Э. Мур. Посылки его доказательства и способ демонстрации характерны для обыденного дискурса, а заключение утверждает существование внешних вещей точно в том смысле, какой затребован философами. При такой комбинации «обыденного» и «философского» разоблачается странная особенность идеи доказательства внешнего мира: это доказательство никому и никуда не годится. Не только философ, но и непрофессионал (обычный человек) сочтут его (в данной его форме) профанацией. Для целей Дж.Э. Мура принципиально важны основания последнего (т.е. обычного человека), которые он мог бы привести в поддержку нелестной оценки идеи доказательства. И основания этих оснований способны пересилить многие из допущений, на-которых философы привыкли строить свои системы.
Такова, на наш взгляд, суть послания, заключенного в «доказательстве» Дж.Э. Мура. Далее мы попытаемся представить его более содержательно, развернув исследование природы суждений-посылок по линиям, намеченным самим Дж.Э. Муром. В данном отношении статья «Доказательство внешнего мира» мало информативна, но необходимые сведения можно почерпнуть из других работ философа.
Итак, «Вот — одна рука, а вот — другая». Ряд параметров объединяет этот пример с классом суждений, которые, по мнению Дж.Э. Мура, отражают «мировоззрение здравого смысла», то есть часто неотрефлексированный, но совершенно определенный взгляд на вещи естественного человека, каковым, в конце концов, является каждый из нас, независимо от национальной, религиозной, культурной, профессиональной принадлежности. Кластер суждений, сходных с нашей посылкой, Дж.Э. Мур приводит в лекции «Достоверность»: «Как вы можете видеть, в данный момент я нахожусь в комнате, а не на открытом воздухе; я стою, а не сижу или лежу; я одет, а не абсолютно голый; я говорю достаточно громким голосом, а не пою, шепчу или сохраняю молчание; я держу в руках несколько листов исписанной бумаги; в комнате, в которой нахожусь я, находится большое количество других людей; на этой стене есть окна, а на той -дверь» [31. С. 41].
Реконструкция проекта метафизики
Настало время обратиться непосредственно к доктрине дескриптивной метафизики. В этом параграфе мы проследим аргументацию П.Ф. Стросона, останавливаясь на самых ключевых ее моментах, пытаясь определить точку, где концептуальный анализ перерастает в анализ.трансцендентальный, выходит на уровень метафизического обобщения. Мы рассмотрим, каким образом процедура дескрипции онтологических обязательств, которыми нас связывает общепринятая концептуальная схема, позволяет П.Ф. Стросону подняться до утверждения необходимых черт любой возможной схемы. То, что здесь реконструкция философской системы выбрана в качестве основной исследовательской задачи, разумеется, не запрещает нам высказывать сомнения в оправданности того или иного довода. Кроме того, мы обязаны установить, насколько П.Ф. Стросону удается следовать собственным методологическим декларациям, которые мы обсуждали ранее. Поэтому наша реконструкция не будет чистой, будет перемежаться сопоставлениями и замечаниями критического характера.
«Мы думаем, что мир содержит отдельные вещи, некоторые из которых не зависят от нас самих; мы считаем, что история мира состоит из отдельных эпизодов, в которых мы можем принимать или не принимать участие; и мы считаем, что эти вещи и события включены в число тем нашего обыденного дискурса, что это вещи, о которых можно поговорить друг с другом. Таковы замечания о способе нашего мышления о мире, замечания о нашей концептуальной схеме. Более философским, хотя менее ясным, способом выразить их было бы сказать, что в нашей онтологии содержатся объективные партикулярий» [149. С. 15].
Этими словами, открывающими исследование, П.Ф. Стросон обращает наше внимание на факт, оспаривать очевидность которого мало кому может прийти в голову: вне зависимости от наших представлений о мире (считаем ли мы его объективно существующим или всего лишь плодом воображения; доверяем ли мы своим сенсорным возбуждениям или помним о «злом гении») мы привыкли думать о нем и о жизни - в том числе и - в терминах «отдельных вещей».
Один аналитик, обсуждая проблему корректности языка философии, почти саркастически заметил: «Если человеку приятно постоянно заменять выражение "Я вижу свою жену" на выражение "Я вижу чувственные данные своей жены", то он вправе таким образом самовыражаться, пусть только заранее об этом предупредит» [29. С. 93]. П.Ф. Стросону же никого предупреждать не нужно: поскольку дескриптивная метафизика не стремится к открытию новых категорий, наш философ начинает расследовать то, что, как ему кажется, первым приходит на ум обычному человеку, когда тот вступает в разговор - то, ради чего, собственно, беседа и затевается. Причем, даже в перспективе эти «повседневные» сущности не мыслятся досадно лишними, или «ненаучными», или легко устранимыми. Пусть все остается так, как есть.
Итак, П.Ф. Стросон указывает основной предмет рассмотрения: единицы уже наличествующей структуры, вовлеченной в исполнение коммуникативных целей. Интересно, что он не дает строгой дефиниции «партикулярии», ограничиваясь несколькими примерами и ремаркой, что способ, каким он употребляет этот термин «отнюдь не экстравагантен»: «у меня, как и у большинства известных философов, исторические события, материальные объекты, люди и их тени считаются партикуляриями, тогда как качества и свойства, числа и виды - нет» [149. С. 15]. Выражаясь грамматически, отдельные вещи представлены в языке собственными именами, указательными местоимениями, определенными дескрипциями.
Далее становится ясно, что П.Ф. Стросоп исходит из посылки, что в речи мы идентифицируем отдельные вещи. Наши когнитивные способности и способность к осмысленной речи характеризуются этой функцией идентификации, позволяющей улавливать тождественность вещи, проводить сравнение, классифицировать предметы. По всей видимости, это черта, от которой нельзя избавиться, не потеряв умения ориентироваться в мировом пространстве, не расставшись со всеми видами знаковой деятельности вообще. Язык несет в себе идею тождества. Для него принципиальна и возможность ре-идентификации, вновь-опознавания объектов, хотя бы потому, что язык явно обладает свойством устойчивости во времени и требует того же от номинированных индивидуалий.
Отметим, однако, что П.Ф. Стросон усматривает различие между рассуждениями о тождественности вещи и рассмотрением процесса идентификации предмета разговора. В одной из статей на главный онтологический вопрос «Что же есть?» он отвечает так: «Нет ничего, о чем вы способны осмысленно говорить, не зная - хотя бы в принципе, - как это можно идентифицировать» [148. С. 22]. Там же философ призывает к соблюдению осторожности при использовании понятия «критерий тождества» в определении того, что является реальной сущностью. Самая популярная формулировка определения - «нет ничего, что не принадлежало бы некоторому виду, такому, что для всех вещей этого вида есть общий критерий тождества» [148. С. 21] - достаточно туманна для того, чтобы маскировать плохо мотивированное желание разделаться с универсалиями, отказать общим сортам в существовании. Ведь относительно большинства универсалий и до любых онтологических тестов известно, что они имеют не общий, а свой индивидуальный принцип тождественности; именно индивидуальный принцип тождественности схватывается при изучении имени универсалии. А вот принцип тождества отдельной, партикулярной, вещи не доставляется изучением ее имени, но черпается из смысла сортового понятия, под которое -наряду с другими такими Dice вещами - подпадает данная вещь. Стало быть, попытка минимизировать наши онтологические привязанности посредством формулы «нет сущности без общего критерия тождества» является решением вопроса не больше, чем догматичное объявление, что существовать могут только отдельные вещи [см. 159. С. Универсалии, с.55-58].
Единицы мира и единицы языка. референция и предикация
Считая выделенное положение материальных тел и личностей в идентифицирующей схеме языка в целом доказанным, П.Ф. Стросон несколько меняет горизонт и направление своего исследования. Во второй части «Индивидов» он обращается уже не к классификации собственно партикулярий, а к фундаментальной философской оппозиции отдельного и общего (партикулярий и универсалий) и к традиционно связываемому с ней логическому различению субъекта и предиката суждения. Две линии аргументации, соответствующие двум частям книги, не зависимы друг от друга. Но П.Ф. Стросон сомневается, «можно ли понять основные темы одной из частей, не принимая во внимание основных тем другой» [149. С. 12]. Нам кажется разумным рассматривать вторую часть как аппликацию выводов первой, как пример приложения достигнутых результатов в сфере построения оригинальной теории референции и предикации. Прямым отражением метафизических изысканий П.Ф. Стросона в плоскости логики, очевидно, является его доктрина о пресуппозициях, использованная в характеризации «полноты», завершенности (completeness) субъектных выражений -центральной ноции стросоновской логики.
Изложение своей позиции П.Ф. Стросон начинает с замечания о нейтральности понятия введения термина в суждение. Как партикулярные, так и универсальные термины вводятся в суждения посредством определенных выражений, являются конституентами суждения. Отдельно взятое суждение имеет свой субъектный термин и предикатный термин. Однако анализ одного конкретного суждения ничего не способен сказать о характере отношений партикулярий и универсалий к различению субъект-предикат, поскольку бывает так, что один и тот же термин в разных суждениях может кочевать из одной позиции в другую.
В качестве первого шага к требуемой спецификации категорий партикулярного и универсального П.Ф. Стросон предлагает объединить термины (как не-лингвистические единицы) с фиксированными лингвистическими частями предложения, однозначно различимыми во всяком предложении и поэтому коррелирующими с идеей суждения вообще. Объединяя термин и грамматическую роль вводящего термин выражения в одно, П.Ф. Стросон получает не-лингвистический дубликат дистинкции подлежащего (отсылающего выражения) и сказуемого (приписывающего выражения), а именно - различение объекта и понятия. Поскольку ни одно отсылающее выражение не может использоваться для предицирования, то ни один объект нельзя предицировать; поскольку ни одно приписывающее выражение само по себе не может использоваться как отсылающее выражение, то ни одно понятие не может быть объектом.
Исходя из этого, П.Ф. Стросон выдвигает «грамматический» критерий различения субъект-предикат, где понятие введения термина лишается своей первоначальной индифферентности, благодаря рассмотрению разницы в стиле, манере введения термина. Стиль введения терминов - это то, о чем мы узнаем из грамматических справочников отдельных языков. Здесь нас интересует разница между субстантивным (noun-like) и глагольным (verb-like) стилями.
Зачастую в способе введения существительного не содержится указания на вид всей ремарки (эта трудность особенно заметна, если мы рассматриваем нефлективные языки. Например, форма слова "Socrates" в предложении "Slay Socrates!" ничем не отличается от формы в "Socrates is wise". Но и в случае с флективными зыками могут встречаться подобные сложности). Однако по-другому дело обстоит с глагольным стилем: здесь всегда присутствует утвердительность, некая пропозициональная черта, предполагающая возможность истинностной оценки суждения. Именно эта черта разделяет субъект и предикат, запрещает свободный переход выражений из одной позиции в другую.
Конечно, выделенный грамматический критерий не объясняет фундаментального различия отдельных вещей и универсалий: он вообще ничего не говорит о типах терминов, видах объектов. Он устанавливает лишь необходимые условия того, чтобы выражение было субъектным или предикатным. Следовательно, грамматического критерия не достаточно; он должен быть дополнен квалификациями иного толка, которые не зависели бы от строя конкретного языка и обеспечили бы обоснование сих грамматических классификаций выражений.
Поэтому П.Ф. Стросон прибегает к другому критерию, исходящему не из стилевых свойств выражений, а из категориальных различий в терминах. На наш взгляд, этот ход подсказан не только внутренней логикой исследования. Детали дальнейшей аргументации зачастую содержат прямой ответ Ф.П. Рамсею, который скептически относился к принципиальности выделения субъекта и предиката суждения и в особенности - к связыванию этого различения с различением видов объектов. Зафиксируем основные моменты рамсеевской критики, чтобы лучше уяснить мотивы, движущие П.Ф. Стросоном.
