Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретические проблемы изучения этнополитического конфликта на территории непризнанного государства 18
1.1. Понятие “этнополитический конфликт” и его анализ с помощью единой теории конфликта 18
1.2. Конструктивистский подход к проблеме непризнанных государств: независимость как общее знание 36
1.3. Взаимодействие между акторами в системе этнополитического конфликта 54
Глава 2. Проблемы сбора эмпирических данных по случаям этнополитического конфликта на территории непризнанных государств 70
2.1. Сравнительный анализ проектов по сбору данных о международных и внутренних конфликтах 70
2.2. Принципы и процедура формирования эмпирической базы исследования .89
2.3. Динамика развития этнополитического конфликта на территории непризнанного государства 104
Глава 3. Паттерны взаимодействия акторов на выборке случаев кавказского и балканского регионов 124
3.1. Региональный контекст в «глобальном» анализе случаев .124
3.2. Распад сепаратистов и этнополитический конфликт на территории непризнанного государства 132
3.3. Вооруженное столкновение и вмешательство третьей стороны в конфликт...146
Заключение .160
Список литературы
- Конструктивистский подход к проблеме непризнанных государств: независимость как общее знание
- Взаимодействие между акторами в системе этнополитического конфликта
- Принципы и процедура формирования эмпирической базы исследования
- Распад сепаратистов и этнополитический конфликт на территории непризнанного государства
Конструктивистский подход к проблеме непризнанных государств: независимость как общее знание
Разработка теории конфликта в рамках социологии конфликта как отдельной субдисциплины началась с работы Л. Козера «Функции социального конфликта». С данной работы начинается «первое измерение конфликта», которое можно определить через академический спор о роли конфликта в обществе.
Работая в рамках структурно-функциональной парадигмы, Козер выявляет позитивные функции конфликта, тем самым вступает в противоречие со многими функционалистами того времени, которые следуя за основными положениями Т. Парсонса, рассматривали конфликт как дисфункциональное и разрушительное явление20. Взяв за основу своей работы эссе Георга Зиммеля «Конфликт», Козер показал, что конфликт играет созидающую роль. «Вслед за Г. Зиммелем он рассматривает конфликт как одну из форм социального взаимодействия, как процесс, который при определенных условиях может иметь для “социального организма” не только деструктивные, но и конструктивные (интегративные) последствия. Основное его внимание направлено на выявление причин, при которых
Оценивая роль конфликта в обществе, ученые закономерно оперируют характеристиками «позитивный/негативный». Но необходимо иметь в виду, что исследователь рискует присоединить к той социальной реальности, которую он обозначает термином «конфликт», свою внешнюю оценку, основанную на морально-этических установках, которые являются лишь личным (или общественно обусловленным) суждением о природе конфликта, но не отражением реальности феномена.
В.А. Семенов в своей работе «Конфликтология: история, теория, методология»22 разбирает статью З.Я. Рахматуллиной, в которой находит неоправданным следующее разграничение конфликтов: «если конфликт разрешается цивилизованными способами и в конечном итоге одерживает верх “правая” сторона или (в идеальном варианте) в выигрыше, с минимальными потерями, остаются все субъекты и участники, то такое противоборство будет конструктивным, в противном случае деструктивным» 23.
И действительно, что такое цивилизованный способ разрешения конфликта или «правая» сторона? Кто определяет, что есть цивилизованный, а что есть нецивилизованный способ разрешения конфликтов? Не определяет ли цивилизованные способы разрешения конфликта «правая» сторона путем дискурсивного навязывания, а затем использует их для легитимации себя в качестве «правой» стороны?
Поставленные таким образом вопросы указывают на риск смещения внимания исследователя с безоценочного анализа социального феномена (в нашем случае конфликт) на точку зрения «правой» стороны с последующим ее принятием или неприятием. Исследователь в таком случае пытается анализировать точку зрения «правой стороны» через ее идеологию и слова, иногда безапелляционно следуя за
Не всегда обоснованно выглядит и выявление историко-культурных корней этнополитических кризисов. Например, Р.Ф. Туровский в статье «Балканский разлом» 24 заявляет, что «очень важно понять сущностные черты сербского мироощущения» (С.76), которое «отличается глубоким восприятием православных традиций, восточнохристианским менталитетом со свойственной ему освященностью действий и объектов. Сербам свойственна сакрализация родной земли, ее сердца Косова, возможная потеря которого ассоциируется с утратой нацией части души» (С. 76). В статье мы можем наблюдать необоснованное обобщение «сербам свойственно», которое уравнивает в себе любую научную социологическую стратификацию общества, проживающего на территории государства Сербия.
По сути, здесь мы сталкиваемся с частным случаем проблемы Гэлтона, которая давно известна антропологам и заставляет «принимать в расчет тот факт, что принятые ими наименования этнических феноменов (часто без раздумий), в качестве базовых в научной литературе, также часто являются произвольными или, что еще хуже, неточно установленными»25. Видится, что концептуализации подобного рода, должны представляться как минимум в виде гипотез, а еще лучше проверяться путем полевых затмевают или наоборот помогают пониманию социального феномена в том или ином научном тексте для читателя. Представленные далее примеры сербского и чечено-ингушского случаев, в отличие от работы Р.Ф. Туровского, не только обосновываются на полевом материале, но выдвигаются в виде гипотез или, используя слова Хиршмана, «стимулируют любознательность и воображение читателя». Представленные ниже примеры, конечно, являются ограниченными в силу небольшого числа собранного материала, но в тоже время являются «предложением» для продолжения исследования. Так опираясь на полевой материал аналитики из неправительственной организации «International Crisis Group» (ICG) в докладе «Косово: на пути к окончательному статусу» отмечают неоднородность представлений сербов по отношению друг к другу. Например, «косовские сербы жалуются, что жители Сербии смотрят на них свысока, и они ощущают себя людьми второго сорта в окраинном районе Сербии Шумадии»27. А в одном интервью житель Косово, серб по национальности, даже заявил: «…по своему менталитету мы ближе к албанцам, чем к сербам»28.
Другое интересное полевое исследование принадлежит отечественному исследователю Е. Сокирянской, которая, находясь непосредственно в Ингушетии и Чеченской республике, изучила остро обсуждаемый (в т.ч. в СМИ и обыденной жизни) феномен «тейп». Автор полевого исследования делает нетривиальный вывод о том, что «тейп, в своем традиционном значении родовой сущности (tribal entity), имеет небольшое политическое и социальное значение. Он имеет символическое, стереотипное и историческое значение, которое не оказывает влияние на социальный выбор чеченцев и ингушей…»29. И как бы идеологи тех или иных течений не пытались убедить в обратном, однако, полученные исследователем данные говорят о том, что «современные тейпы в Чечне и Ингушетии не функционируют в качестве социальных организаций, и ни один из механизмов воспроизведения тейпа как социальной организации в современных условиях не работает в полной мере»30.
Взаимодействие между акторами в системе этнополитического конфликта
Этапы конфликта в идеальном случае должны быть эмпирически наблюдаемыми, однако, так происходит не всегда. Например, чем отличается кризис от глубокого кризиса, в том смысле, что являются ли эти фазы категориями, которые имеют значение для акторов конфликта или являются лишь теоретическими конструктами исследователей? Определения конфликта, войны, глубокого кризиса, кризиса и латентного конфликта181, однако, не несут строгой операциональной составляющей, которая наблюдается в проекте UCDP или COW. В результате по продолжительным конфликтам база-данных нечувствительна к заявленным этапам: случай Россия (Чечня) начинается в 1991 году и заканчивается в 1999 году, а все восемь лет отмечаются в качестве войны, тогда как выше на основе данных UCDP мы отметили трехлетний перерыв (19961999) в военных действиях. Схожая ситуация наблюдается и с другими конфликтами.
Обобщая недостатки многих баз данных, А. Остин напоминает что «исследователь сам решает, где провести линию» и предостерегает о том, что «уровень чувствительности к недовольствам у каждого человека разный и его невозможно обнаружить эмпирически, это возможно только концептуально».
Однако концептуализация поведения акторов конфликта становится второй неизбежной проблемой. В основе проекте «Minorities at Risk»182 (MaR) Теда Гарра, в котором за единицы наблюдения взяты общинной группы (communal groups), разделенные на пять типов (этнокласс, этнонациональность, коренные жители, утверждение о субъектности общинной группы183 накладывается на априорное же предположение о поведении этих групп: «конфликтная динамика будет общей фактически для всех политически ущемленных групп, в тоже время многие другие [динамики конфликта] будут отличаться по отдельным типам или категориям групп»184. Рассмотрим подробнее модель проекта MaR, состоящую из следующих понятий185: восстание (rebellion) насильственные действия против государства со стороны организации, заявляющей, что отражает интересы этнической группы; репрессии (repression) действия со стороны государства направленные на этническую группу; мобилизация способность организации, представляющей этническую группу вовлечь ее членов в поддержку коллективных действий; недовольство (grievances) широко распространенная неудовлетворенность среди
C нашей точки зрения предположение о субъектности общинной группы в проекте MaR сталкивается с проблемой Гэлтона, описанной нами в начале диссертации. Обнаруживается противоречие между определением коммунальной группы и критериями их операционализации. Общинная группа определяется в качестве «группы, чьи ключевые члены (core members) разделяют отличающую их и постоянно существующую коллективную идентичность, построенную вокруг культурных и отличительных особенностей, которые являются важными для них и тех других с кем они взаимодействуют» (
Исходом (outcome) или зависимой переменной является восстание (рис. 2.1.3), риск его появления зависит напрямую от силы мобилизации и недовольства среди населения этнической группы. Появление восстания организации, представляющей интересы этнической группы, приводит к репрессиям со стороны государства. Здесь, важно заметить, что связь между репрессиями и мобилизацией логически может иметь две позиции:
Связь между четырьмя базовыми понятиями проекта Minorities at Risk во-первых, репрессии оказывают негативное влияние на мобилизацию, т.к. повышают издержки коллективного действия или более конкретно, когда репрессии направленные прямо на группу, использующую насилие, одновременно совмещены с возможностью для переговоров (accommodation); во-вторых, репрессии оказывают положительное влияние на мобилизации, когда репрессии производятся без разбора и без возможностей для переговоров186.
Альтернативы выделяются логически, но они также подкрепляются эмпирически наблюдаемыми данными, но главное случаи, относящиеся к первому или второму случаю имеют различные контексты, передаваемые через особенности отношений между участниками конфликта. Авторы проекта наоборот имеют дело не с реальными случаями, а с вторичными результатами исследования Лихбаха М.И., Реальные случаи, когда репрессии оказывают негативное воздействие на проведение этнической группой насильственных действий, становятся исключениями из правила, перед которыми исследователи кажутся весьма беспомощными, указывая лишь, что «даже в ситуации высокого риска, государства и их этнополитические конкуренты не сцепляются друг с другом в неизбежном водовороте насилия: компромисс и соглашения зачастую возможны»187.
В результатах исследования в качестве одного из вывода мы находим практически повторение первого (неучтенного) тезиса: «соглашение (или перспективы будущих реформ) одновременно снижают шансы на восстание и укрепляют коллективное решение положиться на протес». Однако замечание касается лишь ситуации, когда соглашение достигнуто, но какая модель приводит к нему? Только ли лишь снижение различного рода диспропорций или здесь могут быть замешаны другие переменные?
Произвольному обращению с понятиями в теоретической части сопутствует, с нашей точки зрения, некорректная операционализация, приводящая к тем же самым ошибкам, которые описывает Дж. Сартори в случае с «котопсами». Понятие «недовольство» измеряется с помощью переменных культурной, политической и экономической дифференциации. Однако не учитывается, что в одних обществах дифференциация может быть осмыслена, в других же наоборот этой разнице не придается значение.
Анализируя ситуацию перед вооруженными столкновениями в кавказском регионе, К. Цурхер отмечает, что с экономической точки зрения «Советский Кавказ трудно назвать неразвитым регионом»188, а также «такие индикаторы как урбанизация и образование указывают на относительно небольшое различие между группами кавказского региона» (c. 48). Интересно, что этот же автор отмечает:
Преобладающий в проекте MaR дедуктивный подход резко критикуется российским антропологом В. Тишковым за «обезоруживающую простоту» вплоть до получения заранее ожидаемых и/или политически ангажированных ответов189. Действительно, политические организации могут использовать данные проекта в качестве подтверждения своей точки зрения о наличии «действительно» существующих экономических и политических проблем региона. Главными ограничениями проекта с нашей точки зрения являются: во-первых, ограниченность модели, которая включает «меньшинства в опасности», но вместе с тем исключает «меньшинства в безопасности», т.е. те случаи, в которых меньшинства и этническое большинство существуют в мирные периоды. (Отметим, что исключение происходит без обоснования причин и оценки надежности данных, полученных после этого исключения); во-вторых, проект не чувствителен к контексту реальных случаев, а о реальных практиках субъектов конфликта судит на основе вторичных данных, результатов исследований.
Принципы и процедура формирования эмпирической базы исследования
Противоположное отношение участников конфликта государства (Г) и сепаратистов (С) к независимости (Н) указывает на наличие отрицательной обратной связи в системе, что является главным показателем конфликтности с точки зрения ЕТК. Но обратим внимание, 1) на положительное отношение между государством и сепаратистами, 2) государство (как видно на рис.2.3.1. б)) находится в противоречивом положении, т.е. противоположным образом относится к сепаратистам и независимости.
Положительное отношение между государством и сепаратистами не является очевидным, поэтому выдвинем следующую гипотезу: Гипотеза 1. На первом этапе образования непризнанного государства в этнополитическом конфликте наблюдается положительное отношение между сепаратистами и государством. Каким образом можно объяснить положительное отношение государства к сепаратистам и наоборот? Со стороны государства, вероятно, это связано с тем, что ему необходимо некоторое время, чтобы разобраться в ситуации и принять «окончательное» решение о военном способе разрешения конфликта. Со стороны сепаратистов это может быть связано с тем, что этнополитические лидеры в самом начале образования сепаратистских настроений являются умеренными и заинтересованы в мирном разрешении конфликта. Причин для этого несколько:
1. Для конструирования национальной идентичности и что самое главное обоснования идеи сепаратизма необходима интеллигенция. Образованные интеллектуалы должны на своем родном языке и используя символы, понятные для любого члена этнической общности, обосновать необходимость сплочения и отделения.
2. Ряд национальных лидеров могут быть включены во властные структуры государственного аппарата от самых верхних эшелонов власти до местных структур. Такое положение вещей психологически заставляет национальных лидеров вести себя сдержано. При этом большую роль также играют и общие ценности с центром.
3. Военное разрешение конфликта воспринимается более затратным, чем политические способы разрешения конфликта.
Этот этап является наиболее важным в разрешении конфликта. Это связано с тем, что ситуация неопределенна и каждый игрок ведет еще себя осторожно. А также еще не появились радикально настроенные лидеры, которые могут качнуть маятник в сторону насилия. Именно в этот период и государство, и национальные лидеры могут применять политические методы и предлагать наибольшее число способов разрешения конфликта.
Первый способ разрешения конфликта носит мирный синергетический характер, в этом случае государство признает право сепаратистов на независимость. Остальные три типа носят антагонистический характер. При этом существование четвертого типа возможно логически, но исключен на практике (в этой модели складывается ситуация, когда государство стремиться отделить сепаратистов против их воли237).
Невозможность существования «на практике» данного исхода, тем не менее, также обосновывается скорее логически (нежели эмпирически) через значение слова «сепаратист», которое не может одновременно означать стремление к независимости и стремление остаться
Второй и третий тип хотя и являются антагонистическими вариантами, но кардинально отличны друг от друга. Второй вариант предполагает мирное разрешение конфликта, когда сепаратисты меняют отношение к независимости на отрицательное. Такая ситуация может сложиться, когда государство эффективно использует политические методы разрешения конфликта (в том числе силовые методы запугивания, шантажа и т.п), сепаратисты не идут по пути обострения отношений, а пытаются выторговать себе максимально возможные (удовлетворяющие и лидеров, и этническую общность в целом) варианты автономии или федерализации. В любом случае основным предметом спора является распределение властных полномочий между центром и территорией, населенной сепаратистски настроенной общностью.
Третий вариант в соответствии с указанным ранее принципом носит характер нарастания антагонизма между субъектами конфликта и приводит, в конце концов, к войне различной интенсивности. Этот вид разрешения конфликта является наименее предпочтительным (но скорее с точки зрения современных моральных ценностей), но тем не военный способ разрешения конфликта государство имеет в арсенале своих действий и сегодня. против воли государства. Однако в случае с Канадой, А.В. Сидоренко ссылаясь на работу Д. Беркюсона и Б. Купера «Деконфедерализация. Канада без Квебека» (Bercuson D., Cooper B. Deconfederation. Canada without Quebec. Toronto, 1991. P. 56) пишет, что «национальная политика федерального правительства привела к уникальному для современного мира явлению, когда согласно проведенным опросам многие англоканадцы не только не выступали в защиту территориального единства Канады, но и заявляли, что «с облегчением» позволят Квебеку уйти, если его население выскажется в пользу независимости» (Сидоренко А.В. Федерализм в мультиэтническом обществе: проблемы и перспективы. СПб., 2008. С. 53). Сюда же можно привести пример лозунгов за отделение Кавказа у различных оппозиционных движений России, придерживающихся националистической идеологии.
Невозможность включения в анализ этого исхода также кроется в том, что в указанных случаях высказывания принадлежат тем, кто не может принимать решение в сфере политики и в текущей системе международных отношений, т.к. затрагивает не находящиеся у власти группы или даже область «общественного мнения» и «народа», чья правосубъектность является скорее риторической фигурой, нежели реальным основанием для действия. Все вышесказанное не исключает, что в действительности политический словарь может быть дополнен необходимыми словами и субъектом политики, получившим право принимать решение об отделении «ненужных» территорий.
Распад сепаратистов и этнополитический конфликт на территории непризнанного государства
В других случаях указанная последовательность может считаться миротворческой операцией в противовес прямому вооруженному вмешательству третьей стороны. К примеру, в случае Карабах_1989 (Азербайджан) отсутствует система 3.3.3 в), т.е. Армения не разъединяет враждующие стороны, но с первых же месяцев начала вооруженного столкновения вмешивается в конфликт на стороне Нагорного Карабаха. Отсюда, несмотря на то, что система была стабилизирована (и до сих пор существует в конфликтной форме), Нагорный Карабах стал развиваться в качестве стабильного и независимого политического образования, Азербайджан смог в послевоенный период исключить Нагорный Карабах из переговорного процесса, представив военные действия в качестве внешнеполитического конфликта исключительно между Азербайджаном и Арменией.
Случай Косово_1991-2008 (Сербия), вероятно, является наиболее хрестоматийным примером миротворческой операции. НАТО при поддержке Резолюции ООН №1244 ввела свои войска (KFOR) для поддержания порядка в крае, тем самым заморозив конфликт и создав условия для дальнейшего мирного урегулирования вопроса о статусе края. Отношение безразличия к статусу (независимости) было закреплено в Резолюции №1244 в виде стремления сохранить status-quo, но не последнюю роль в этом положении Запада играла Россия, которая в любой момент могла использовать свое право вето в Совбезе ООН и блокировать инициативы Запада.
На практике Запад поддерживал сепаратистки настроенный Косово, что позволило в 2002 г. тогдашнему руководителю МООНК Михелю Штейнеру предложить концепцию «стандарты перед статусом», которая исчерпала себя примерно к 2006 г, но позволила выиграть время в дипломатической борьбе с Россией и заодно подготовить будущую независимость. Западные страны к 2006 году фактически признали право Косово на независимость, но поставили следующие условия277: 1) Косово должно принять на себя обязательство (и отразить это в своей Конституции и соответствующих документах) не объединятся с Албанией, или с какими-либо соседствующими государствами, не иначе, как только в контексте интеграции в ЕС. Это могло бы «запрограммировать» процесс на продвижение к ценностям ЕС и в конце концов на полное присоединение к Союзу. 2) включение в состав косовских судов высших инстанций, наряду с местными судьями, судей, назначенных международными структурами. Предоставление этим судьям на рассмотрение вопросов, касающихся прав меньшинств. 3) сохранение присутствия в Косово не неопределенный период международной Контрольной миссии, имеющей возможность не только обращаться в местные суды с исками, но и сообщать о происходящем широкой международной аудитории и рекомендовать применение соответствующих мер.
В любом случае подчеркивается неоднократно, что косовские албанцы должны «заслужить» независимость, а для этого они должны, прежде всего, выполнять предписанные международным сообществом стандарты.
Случай Южная Осетия_1988-2008 также может быть признан соответствующим предложенной схеме, однако, с некоторыми важными нюансами. Учитывая наличие официально размещенных миротворческих сил на территории Южной Осетии, данный случай перед «пятидневной войной» в августе 2008 года находились на третьей стадии развития отношений. Принимая во внимание характер связей в этой системе (миротворческие силы разъединяют государство и этническое меньшинство), то пятидневную войну можно интерпретировать как агрессию государства (Грузии) против миротворческих сил, несмотря на то, что в качестве объекта атаки было выбрано осетинское этническое меньшинство. Россия, в
Рассмотрев конкретные случаи вмешательства третьей стороны в этнополитический конфликт на территории непризнанного государства, мы должны также упомянуть и о символическом значении такого вмешательства. наиболее ярко это выражается в случае Абхазия_1990-2008 (Грузия) в котором Россия признала независимость Абхазии, связав этот случай с событиями августа 2008 года в Южной Осетии. мир в Нагорном Карабахе, несмотря на значительное увеличение военных расходов в Азербайджане и постоянные угрозы применения силы в разрешении конфликта, держится на поддержке изолированной Армении со стороны России (в частности здесь (г. Гюмри) располагается военная база России, а сама страна входит в ОДКБ). в том же Нагорном Карабахе большую популярность имеет формула руководителя МООНК в Косово Михеля Штейнера, выдвинутая им и поддержанная международным сообществом в 2002 году «стандарты перед статусом». Ориентируясь на решения миротворческих сил в Косово, лидеры непризнанной НКР считают своим долгом подчеркнуть, что они далеко продвинулись в создании институтов демократического общества.
Рассмотрев выше две гипотезы, в заключении, мы можем определить структурный паттерн в котором смена структурно-конфликтной системы на структурно-бесконфликтную происходит в результате антагонистического способа разрешения ситуации в ходе инициации государством военных действий. При этом инициация государством военных действий и наступление военного эпизода в большинстве случаев приводит к вмешательству третьих сил, которые, в начале, замораживают конфликт, а затем изменяют систему, что приводит к наступлению очередного эпизода с включением в систему третьей стороны. В большинстве случаев эпизод с третьей силой смещает баланс сил в пользу сепаратистов. Наиболее яркие примеры: Косово_1991-1998 (Сербия), как поддержка со стороны сил НАТО; Абхазия_1990-2008 (Грузия) и Южная Осетия_1988-2008 (Грузия), как поддержка со стороны России, а также Карабах_1989 (Азербайджан), как поддержка со стороны Армении. В первых трех случаях структурный паттерн может быть обозначен в качестве паттерна миротворческой операции, однако, в таком случае важной проблемой становится определения критериев, по которым принимается решение о вмешательстве вооруженных сил третьей стороны в этнополитический конфликт. В этом случае необходимо исследовать аспекты восприятия лидерами третьих стран информации о действиях акторов во внутреннем этнополитическом конфликте. Безусловно, другим важным аспектом является исследование того, как каналы коммуникации искажают информацию об этих действиях.
