Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Фольклорно-языковая картина мира в текстах nursery rhymes и ее компоненты 14
1.1 Фольклорная картина мира nursery rhymes как разновидность концептуальной картины мира англичан 14
1.2 Понятие фольклорно-языковой картины мира nursery rhymes .26
1.3 Пространство и время в художественном тексте и в фольклорно-языковой картине мира 33
1.4 Кумулятивное поле как фрагмент фольклорно-языковой картины мира nursery rhymes .39
Выводы по I главе 49
Глава II. Время в фольклорно-языковой картине мира nursery rhymes .51
2.1 Образ времени .51
2.1.1. Элементы циклического времени 54
2.1.2. Сочетание элементов циклического и линейного времени 61
2.1.3. Элементы линейного времени .81
2.2 Состав и структура фольклорной периферии
кумулятивного поля «time» 91
Выводы по II главе 106
Глава III. Пространство в фольклорно-языковой картине мира nursery rhymes 108 3.1 Образ пространства 108
3.1.1. Измерение и структурирование пространства по горизонтали..108
3.1.2. Измерение и структурирование пространства по вертикали 113
3.1.3. Описание пространства с помощью топонимов 118
3.1.4. Описание размера предметов в пространстве .125
а) Способы репрезентации «маленьких» предметов .127
б) Способы репрезентации «больших» предметов 151
в) Квантификация размера предметов на основании сравнения с эталоном .159
3.2 Состав и структура фольклорной периферии кумулятивного поля «space» 160
Выводы по III главе 182
Заключение .184
Список литературы
- Понятие фольклорно-языковой картины мира nursery rhymes
- Пространство и время в художественном тексте и в фольклорно-языковой картине мира
- Сочетание элементов циклического и линейного времени
- Измерение и структурирование пространства по вертикали
Понятие фольклорно-языковой картины мира nursery rhymes
Вопрос взаимосвязи языка, культуры и этноса чрезвычайно актуален в современной науке, о чем свидетельствуют многочисленные исследования в области этнолингвистики, лингвокультурологии, лингвофольклористики, психолингвистики, когнитивной лингвистики и других наук.
В круг интересов перечисленных дисциплин входит, в частности, построение или моделирование картины мира – сложной структуры, «лежащей в основе мировидения этноса, репрезентирующей сущностные свойства мира в понимании ее носителей и являющейся результатом всей духовной активности народа» (Постовалова, цит. по Черванева, Артеменко 2004:5). Важно также, что процесс отражения реальности в коллективном или индивидуальном сознании имеет двуединый характер, так как объединяет в себе логическое и чувственное познание. Эта особенность делает построение картины мира творческим, преобразующим и интерпретирующим процессом, а саму картину мира «логико-понятийным конструктом» (Брутян 1991:294). В рамках теории, разработанной М.Я. Блохом, картина мира определяется как "метафорически обозначенное отражение мира сознанием" (Блох 2007:101).
Углубленное и всестороннее изучение данного феномена привело к необходимости разграничения видов картин мира. Ряд выдающихся ученых – психолингвистов, лингвокогнитологов и лингвокультурологов – поддерживают подобный подход. «Эта точка зрения, между прочим, высказана А.А.Леонтьевым еще в 1993 году, считавшим, что термины «образ мира», «языковая картина мира» и, наконец, «когнитивная картина мира» (то есть научная) именуют специфические образования в сознании человека, которые надо различать» (Кубрякова 2006:4). Так, анализ способов познания окружающей действительности, а также составных частей картины мира и их природы показал неоднородность элементов этого образования. Следствием детального рассмотрения компонентов картины мира явилось противопоставление когнитивной модели наивной, концептуальной картины мира – языковой, современного мировидения – архаическому (Блох 2007, Корнилов 2003, Кубрякова 2006, Попова, Стернин 2002 и др.).
М.Я. Блох, в частности, утверждает, что "в современном лингвофилософском знании выделяются две взаимосвязанные, но различные картины мира, а именно, концептуальная, понятийная картина мира, опосредованная языком, и языковая картина мира, содержащаяся внутри самой системы языка" (2007:101).
Известно, что процесс жизнедеятельности отдельного человека и всего социума связан с созерцанием, познанием окружающей действительности, в результате чего накапливаются знания, на основе которых вырабатываются убеждения, идеалы, правила и нормы, система взглядов на окружающий мир. Таким образом, с помощью знаний жизнь человека упорядочивается, а само знание является «базисной формой когнитивной организации культуры» (Алефиренко 2001:3), «фундаментом культуры» (Токарев 2003:17). При этом знание одновременно выступает и как элемент культуры этноса, и как продукт культуры, так как знания в форме стереотипов, норм и правил усваиваются человеком путем включения их в реальную историческую практику людей – членов этнокультурного сообщества. Особый мир, образованный знанием в этнокультурном сознании, «всецело принадлежит культуре, более того, служит ее системообразующим фактором, содержательной (когнитивной) базой особого лингвокультурного пространства». Само же это пространство организуется языком (Алефиренко 2001:6). Именно средствами поэтического языка новые «кванты знания» вводятся в концептуально-логический контекст уже существующей системы знаний.
Мир знания, в свою очередь, строится на основе особых критериев, выработанных исторически сложившейся ценностно-смысловой системой (архаической, религиозной, научной, обыденной и пр.), в структуре которой на первый план выходят некие категориально-семантические доминанты, высшие ориентиры поведения, именуемые ценностями. Необходимо подчеркнуть, что ценности, структурируясь в этноязыковом сознании, предопределяют его целостность. В рамках уже сложившейся системы знаний новые ее элементы преломляются сквозь призму ценностей и даже способны изменить ценностный статус уже имеющихся знаний. В итоге, на первый план выходит культурное аксиологически релевантное для данной лингвокультурной общности или социума знание. «Каждая культурно историческая система предлагает человечеству свои категориально семантические доминанты (мировоззренческие, нравственные, образные стереотипы), благодаря которым знания превращаются в феномен культуры. Такие доминанты определяют своеобразие мировосприятия, типы осознания реальности, способы интерпретации событий (Алефиренко 2001:7). Все описанные выше операции составляют сущность процесса концептуализации – процесса образования концептов, концептуальных структур и концептосферы. Концептуализацию культурного знания можно считать ключом к разработке как картины мира в целом, так и отдельных её фрагментов (Красных 2003, Токарев 2003).
Смена эпох, замена в этой связи одних ценностных ориентиров другими обусловливает изменчивость и динамичный характер концептуальной картины мира этноса. В отличие от нее язык, благодаря своей кумулятивной функции и консерватизму, способен сохранить в своем семантическом пространстве «следы исчезнувших представлений» (Черванева, Артеменко 2004:7). Ученые отводят представлениям ключевую роль в процессе концептуализации и в формировании наивной картины мира, то есть системы донаучных, обыденных, отчасти национально детерминированных знаний (Апресян 1995, Токарев 2003), а, как известно, именно наивный образ действительности запечатлен в языковой картине мира (Апресян 1995, Урысон 1998:3, Яковлева 1994:12). Помимо донаучного характера представлений их особое положение объясняется тем, что они способны суммировать результаты процессов ощущения и восприятия и выразить это в виде образа, они не объясняют происходящее, но выделяют наиболее важный для членов лингвокультурной общности признак реалии. Кроме всего прочего, представления носят идиоэтничный характер. Наконец, в результате упорядочивания и структурирования содержания представлений образуются обыденные понятия, культурные установки, идеологемы и стереотипы, также называемые в числе атрибутов наивной картины мира (Токарев 2003:29-33). Немаловажным мыслится и тот факт, что из двух типов представлений – индивидуальных и коллективных – последние оказываются более важными для адекватного общения людей и ориентации в социальном и материальном мире (Красных 2003:54). Похожую точку зрения высказывает С.Е. Никитина. По ее мнению, коллективные представления создавали, сохраняли и укрепляли зависимость личности от социума. А коллективные тексты, в форме которых существовали данные представления, вносили элемент стабильности и порядка в жизнь людей: «участвовали в организации жизненного и годового циклов, давали людям веками отработанные формы и способы регулирования поведения человека во время тяжелых эмоциональных потрясений» (Никитина 1993:12).
Пространство и время в художественном тексте и в фольклорно-языковой картине мира
Проведенный анализ историко-культурных и религиозных предпосылок соотнесения ритуала охоты на вьюрка с датой 26 декабря (днем св. Стефана) позволяет сделать следующий вывод: сам сюжет данной NR, а также соседство в тексте таких лексических единиц, как выражение «the king of all birds» и название праздника St Stephen s day, есть результат наслоения более поздних, сформировавшихся после христианизации Британии взглядов на дохристианские, в которых доминирует идея цикличности (умирание живой природы зимой и ее последующее возрождение). Таким образом, хотя время совершения ритуальных действий и указано в тексте абсолютно точно, их связь с днем св. Стефана не прямая, а, скорее, опосредованная.
В ряду календарных праздников, не имеющих отношение к религии, особое место занимают два весенних праздника: May Day и April fool s day, а также знаменательные национально-исторические даты: Oakapple Day и The fifth of November.
Хотя ранние упоминания праздников и содержат весьма неоднозначные сведения, учеными установлено, что обе эти даты были некими вехами, служившими для обозначения начала чего-то нового, возобновления некоего цикла. Так, в старину 1 апреля (как известно, именно в этот день отмечается April fool s day) было последним днем новогоднего праздника, а сам год начинался с 25 марта (ЛС 2003:337). Что касается May Day, то с ним связывали приход теплого времени года и пробуждение природы. Обычай собирать в полях и лесах цветы и зеленые ветки, а после украшать ими дома и общественные здания получил название «going a-maying» или «bringing in the may» (ODEF 2003:226). Как следует из различных источников, данная традиция широко соблюдалась в период с середины 13 до начала 19 веков, однако позже ему на смену пришла практикуемая в южной и центральной Англии церемония: группы детей ходили по домам соседей, демонстрировали им украшенные цветочными гирляндами шесты, пели праздничные песни и просили за это деньги. Считается, что два упомянутых выше события имеют генетическую связь (там же: 227). Порядок и время проведения данной церемонии закрепились в следующей NR:
Данный текст вновь иллюстрирует типичное для фольклора в целом явление – способность аккумулировать различные символические элементы в одном контексте. Помимо календарной даты проведения обряда (the first of May) в данном произведении также обнаруживаем упоминание обладающего особыми магическими свойствами предрассветного времени (at break of day). Подобная точность в указании времени есть, на наш взгляд, показатель популярности самого праздника и высокой степени веры людей в целительную силу майской росы, собранной с боярышника – символичного для британцев растения. В целом, на основании устойчивых ассоциативных связей даты the first of May с такими словами и выражениями, как a branch of May, to smell my garland, dew from hawthorn tree представляется возможным утверждать, что современное восприятие праздника носителями национальной фольклорной традиции обусловлено древними языческими верованиями, ядро которых составляют цикличность и культ священных растений.
Отмечаемый 1 апреля April fool s day в текстах NR имеет следующие обозначения: Fool, fool, April fool и April-fool time. Первая из названных номинаций – это распространенная дразнилка, во втором же выражении содержится важная национально-культурная информация: April-fool time s past and gone, You re the fool and I m none. (MGR 1988:315) Фраза April-fool time подразумевает не только отсылку непосредственно к дате, 1 апреля, но также и ко времени суток, когда проводятся все традиционные мероприятия, типичные для этого праздника. В Англии это первая половина дня, попытка же разыграть людей по истечении этого периода расценивается британцами как нелепая и неуместная, о чем и говорится в процитированной NR.
Такие национальные праздники, как Oakapple Day и The fifth of November (известный также как Guy Fawkes Night или Bonfire Night) составляют неотъемлемую часть английского традиционного календарного цикла. Однако их уникальность состоит в том, что они имеют исключительно историческую первооснову, никак не связанную с религиозными или мифопоэтическими представлениями. Следовательно, своей популяризацией они обязаны, с одной стороны, историческому мышлению народа – носителя национально-культурной традиции, а с другой стороны, почтению англичан к имеющим многовековую историю институтам монархии и парламента в Великобритании. В этой связи отметим, что выбор самих праздников весьма символичен, поскольку оба они прославляют возрождение или сохранение монархии в государстве. Например, как известно, The fifth of November – это день раскрытия Порохового заговора католического меньшинства с Гаем Фоксом во главе, которое готовило в 1605 году взрыв парламента с целью убить короля Якова I, а Oakapple Day отмечается 29 мая, то есть в день рождения короля Карла II Стюарта и его возвращения в Лондон, за которым последовала реставрация монархии в Англии в 1660 году. Способ двойной номинации данных национально-исторических событий с помощью комбинации числительного и имени собственного («The 29th of May is Oakapple Day» и «The fifth of November, Gunpowder treason and plot») убедительно доказывает, насколько важны эти даты для британцев, а также то, насколько прочно они осели в исторической памяти народа. Заключительные же строки анализируемых NR содержат прямой или завуалированный призыв регулярно отмечать эти праздники. Таким образом, идея преемственности и стабильности присутствует и в традиционном возгласе «God save the King!» (MGR 1988:318), и в строфе
Небезынтересно также отметить, что само название праздника Oakapple Day наглядно иллюстрирует кумулятивную функцию языка и фольклора: призванный сохранить память о реставрации династии Стюартов, данный праздник лишь частично связан с упомянутым выше событием. В основном же, номинацию Oakapple Day можно считать следствием другого исторического факта: после поражения в битве с армией Кромвеля под Вустером 3 сентября 1651 года король Карл II спрятался в дубе возле Боскобел Хауса в Шропшире (Демурова 1988:631, ODEF 2003:302). Очевидно, сближение в сознании англичан мотивов спасения короля и восстановления правящей династии оказалось достаточным условием для отождествления двух указанных событий, а также даты 29 мая и праздника Oakapple Day.
Сочетание элементов циклического и линейного времени
Особого внимания заслуживает частотность упоминания в текстах NR топонимов – репрезентантов строений культа: церквей и соборов, а также мест их расположения. Подобная популярность данных объектов имеет вполне логичное объяснение. С архитектурной точки зрения, церковные сооружения всегда были наиболее заметными строениями в городах, превосходившими по высоте остальные здания. С другой стороны, стоит учитывать и особую социокультурную роль, которая издревле отводилась религиозным центрам. Совокупность всех вышеупомянутых причин в итоге предопределила способы описания местностей и особенности употребления топонимов. Так, данные лексические единицы могут соотноситься непосредственно с религиозными обрядами, например, венчанием:
Oh, madam, I will give you the keys of Canterbury, To set all the bells ringing when we shall be merry,...(MGR 1988:300) В процитированном фрагменте топоним Canterbury отождествляется с Кентерберийским собором (Canterbury Cathedral), одной из главных церквей Англии. При этом значимость и известность данного сооружения в истории и культуре Великобритании, а также устойчивые параллели в сознании англичан между собором и его местонахождением позволяют не прибегать к дополнительным объяснениям. Аналогичная ситуация наблюдается и в следующем отрывке: Merrily sang the Monks of Ely, As King Canute came rowing by. (MGR 1988:292)
Ely (Или) – это небольшой город в графстве Кембриджшир, где находится один из самых важных соборов в Англии, следовательно, как и в предыдущем примере, здесь название города выступает в качестве номинации центрального в данной местности объекта. Процесс образования топонима (названия города) от названия расположенного в соответствующей местности прихода также можно проиллюстрировать фрагментом NR: Old Mother Niddity Nod swore by the pudding-bag, She would go to Stoken Church fair. (MGR 1988:169) 124 Согласно сопроводительному комментарию, Stokenchurch – это местность, по-видимому, деревня или городок на границе графств Оксфордшир и Бакингемшир (Opie 1996:322). Значит, доминирующая над данной территорией церковь дала название близлежащему поселению. Что касается лексической единицы Stoken Church fair, то её возникновение представляется уместным толковать, памятуя о том, что площади перед соборами и церквями всегда были весьма оживлённым местом, средоточием не только религиозной, но и торговой активности населения.
Характеристика самих церквей в текстах NR чаще всего сводится к упоминанию колокольни собора (Upon Paul s steeple stands a tree / As full of apples as may be;) или же его колоколов (вариант: колокольного звона) (Oranges and lemons / Say the bells of St. Clement s; ... St. Martin s, Old Bailey, Shoreditch, Stepney, Bow), что опять-таки связано с особенностями визуального и слухового восприятия пространства. Заметим, что появление в произведениях NR всех вышеупомянутых названий лондонских соборов и церквей имеет фактическую основу. Так, яблоня вполне могла бы вырасти на крыше Собора Св. Павла после того, как в июне 1561 года колокольня данного собора была разрушена молнией. А традиция проводить приговорённых к казни по улицам под похоронный звон колоколов позже закрепилась в известной NR «Oranges and lemons».
Подобно тому, как время структурируется событиями, пространство наполняется предметами в самом широком смысле этого слова, поэтому при описании пространства в фольклорно-языковой картине мира NR необходимо учитывать, каким образом представлен размер предметов, в нем находящихся. Тщательный анализ текстов NR позволил выявить достаточно широкий круг существительных, называющих предметы и объекты, размер которых каким-либо образом описывается. Было установлено, что по величине данные предметы могут быть охарактеризованы как, условно 125 говоря, «большие» или «маленькие», а также тождественные / не тождественные другим предметам. Последующее рассмотрение и систематизация отобранного лексического материала помогли отметить следующие особенности параметрического изображения объектов: во-первых, анализ не выявил лексических единиц, называющих средний размер, норму, стандарт. Во-вторых, спектр параметрических прилагательных, определяющих предметы как «большие», значительно богаче (шире), чем набор прилагательных, характеризующих «маленькие» предметы и объекты. Так, лексемам great, big, long, giant, tall, deep, high, broad, fat, stout, large, thick, wide, bouncing, общим числом 14, противостоят 6 прилагательных, выражающих смысл «маленький», а именно, little, small, short, narrow, tiny, lean. Наконец, в-третьих, в количественном отношении в текстах NR преобладают характеристики, репрезентирующие маленький размер, за счёт высокой частотности употребления лексемы little в разных грамматических категориях (т. е. в качестве прилагательного, существительного и наречия).
Возвращаясь к первой из вышеназванных особенностей, следует констатировать, что отсутствие репрезентации среднего (нормального) размера в текстах NR вполне закономерно, и обосновано как общеязыковыми явлениями, так и требованиями фольклорной эстетики. В частности, общепризнанным является тот факт, что в попытке выделить предметы и объекты из класса подобных язык стремится зафиксировать аномалию, а не норму (Арутюнова 1987:11). Внимание же к необычному, по мнению учёных, роднит язык и фольклор (Пропп 1976, Черванева, Артеменко 2004).
Измерение и структурирование пространства по вертикали
Пространство наряду с временем в общефилософском понимании является базовой формой бытия и познания, «коренной формой существования материи» (Алексеев, Панин 2005:448). Кроме того, как уже отмечалось, пространство, как и время, число, причина, судьба, причисляется к «базовым концептам, наиболее существенным конструктам модели мира» (Степанов (2004:6), Топоров (2004 (1983):43).
Для обозначения пространства в современном английском языке используется слово space, заимствованное из латыни (spatium) через древнефранцузский (espace) вместе с латино-христианской культурной парадигмой (Брунова 2007:65). Столь длительный период бытования и употребления данной лексемы доказывает, что одноименное понятие сложилось в сознании англичан как обыденное. Следует также принять во внимание тот факт, что пространственнее представления присутствовали в архаическую эпоху и до появления гипертермина space, о чем свидетельствуют фрагменты памятников англосаксонской литературы, а именно поэмы «Беовульф» и «Гимна Кэдмона», в которых описывается сотворение мира. В частности, в данных отрывках упоминаются такие элементы пространства, как земля (eore, wang), вода, определяющая и очерчивающая границы земли (wter, bebuge), Солнце (sunne), Луна (mona). В более поздних источниках, таких как «Книга Бытия» Эльфрика и поэма «Книга Бытия» неизвестного автора, приблизительно датируемых IX-X вв., дается уже более развернутая картина сотворения мира и описывается более детальное членение пространства на составляющие (напомним, что «англ. space, франц. espace, лат. spatium «пространство» восходит к индоевропейским корням pat- «расщепление, расщепленное пространство» и spe(i)- «простираться, быть успешным» (Маковский 2000:346-347) Цит. по Брунова 2007:67). «Благоприятное, свое пространство представляется в виде просторных земель (rume land, side and wide), прекрасной равнины (wlitebeorhtne wang), покрытой зеленой травой и полной лучистого света (leoht, sciman). Упорядоченные широкие угодья (widlond) соединяются удобными дорогами (wegas nytte). Земля представляется уютным домом для будущего человека, который находится под защитой небесной тверди, крыши народов (folca hrofes). ... Чужое, враждебное пространство – это морская стихия (holm, lago, yum, flode), где человека подстерегает опасность утонуть в темной бездне (nywelnysse bradnysse, deop and dim) среди темных теней (heolstersceado deorc gesweorc), где нет ориентиров и/или их не видно. ... C другой стороны, море для жителей острова – это путь в другие земли, если у моря есть границы, и оно идет своим законным путем (onrihtne ryne), предопределяя место назначения (stowe gestenfnde). ... Солнце и Луна представляются предметами, служащими для освещения большого человеческого дома. Кроме того, это ориентиры во времени, необходимые для определения знамений (tacnum англ. token «знак, ярлык»), дней, времен и годов (dagum, tidum, gearum). Однако восприятие пространственных объектов как живых существ еще не утрачено: небосвод именуется чудесным жилищем неба (hyhtlic heofontiber) а земля – жилищем срединного мира (timber middangeardes)» (Брунова 2007:75-76).
Пространственные представления в фольклоре значительно отличаются и от архаических, и от тех свойств, которыми традиционно характеризуется пространство в научной и философской литературе. Согласно научной концепции, пространство протяженно, трехмерно, однородно и изотропно. Следовательно, предметы и тела способны существовать рядом друг с другом, их местоположение возможно определить с помощью трех независимых величин, кроме того, в пространстве нет выделенных точек и каждое из направлений равноценно остальным (Алексеев, Панин 2000:448-449). Фольклорное же пространство – это чрезвычайно разнородная сущность. Подобный способ восприятия пространства в фольклоре является наследием мифопоэтической картины мира и обусловлен пониманием пространства как вторичного образования по отношению к заполняющим его объектам (Черванева, Артеменко 2004:28, Яковлева 1994:20-21). Более того, все эти объекты обладают различной степенью ценности, то есть пространство аксиологически неоднородно, что позволяет описывать его в системе бинарных семиотических оппозиций, в частности, «свой / чужой», «верх / низ» и др.
Пространство не только заполнено объектами и состоит из них, оно также имеет центро-периферийную структуру и вертикальное и горизонтальное членение, причем приоритетным из них является именно вертикальное. Этот факт, с одной стороны, объясняется тем, что из трех типов пространственных моделей – гидроцентрической (в центре Вселенной находится мировая река), дендроцентрической (центр мироздания – это мировое древо) и орологической (центральный элемент пространства – мировая гора) (Маковский 1992) – два ориентированы на вертикальные объекты. С другой стороны, доказано, что мир фольклора тяготеет к вертикальной организации (Никитина 1993:102).
Подобно самому фольклорному пространству, направление движения героя в нем также имеет особое значение, а путь, который проделывает герой, связывает «чужое» и «свое» пространства. И если в рамках архаической модели мира главной целью перемещения человека в пространстве было превращение «чужого» пространства в «свое» (Топоров 2004 (1983):258), то для членов фольклорного сообщества движение в пространстве суть его познание и измерение (Пропп 1976, 1998; Черванева, Артеменко 2004:29-31).
Все вышеназванные положения явились критериями отбора единиц для формирования фольклорной периферии кумулятивного поля «space».
Бесспорно, space – это всеобъемлющее понятие, которое складывается из того, где, в каком именно месте находится герой, откуда и куда, в каком направлении он движется, каков его пункт назначения, какие элементы пространства он минует, пересекает и преодолевает на своем пути, а также какого размера эти элементы пространства. Данная информация весьма разнопланова, поэтому учет и дальнейшая классификация отобранного языкового материала требует особо тщательного определения идентификаторов, ориентирующих единицы на обыденное понятие «space». Так, на наш взгляд, в число идентификаторов следует, прежде всего, включить компоненты heaven, earth и sea, поскольку именно они фигурируют в описании акта сотворения мира и их номинация приписывается Богу. Более того, они «сохранились в английском языке, не претерпев значительных семантических изменений, ... что свидетельствует о наличии в лексико семантической системе устойчивого базиса, вязанного с пространственно временными ориентирами» (Брунова 2007:109). Компоненты sun и moon также следует признать идентификаторами, поскольку они фигурируют в ранних источниках наравне с другими первичными элементами пространства.
