Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Единицы речевой коммуникации в их историческом развитии 10
1.1. Направления изучения речевой коммуникации в диахронии 10
1.1.1. Предпосылки возникновения диахронических подходов в исследованиях речевой коммуникации 10
1.1.2. Прагматическая история языка 16
1.1.3. Историческая прагмалингвистика 21
1.1.3.1. Диахроническое изучение речевых актов 23
1.1.3.2. Диахроническое изучение дискурса 29
1.1.3.3. Диахроническое изучение текстов 39
1.1.4. Выводы 42
1.2. Материал исследования и некоторые методологические проблемы исторической прагмалингвистики 44
1.2.1. Особенности материала исследования 44
1.2.2. Проблема фикциональных текстов как источников изучения речевой коммуникации в диахронии 46
1.2.3. Выводы 50
1.3. Единицы анализа в исторической прагмалингвистике 51
1.3.1. Речевой акт как основная единица анализа в исторической прагмалингвистике 51
1.3.2. Классификация речевых актов в историко-прагматических исследованиях 55
1.3.3. Речевой акт на уровне диалогического дискурса 57
1.3.4. Выводы 62
Глава 2. Директивные речевые акты в средневерхненемецком языке 64
2.1. Совет в памятниках средневерхненемецкого языка 64
2.1.1. Совет как суггестивный речевой акт 64
2.1.2. Коммуникативная ситуация совета 66
2.1.3. Прямые речевые тактики совета 67
2.1.4. Косвенные речевые тактики совета 78
2.1.5. Сочетания тактик совета 87
2.1.6. Дополнительные элементы РА совета 91
2.1.7. Совет как составной речевой акт 94
2.1.8. Реакция на совет 100
2.1.9. Выводы 104
2.2. Просьба в памятниках средневерхненемецкого языка 106
2.2.1. Просьба как реквестивный речевой акт 106
2.2.2. Коммуникативная ситуация просьбы 108
2.2.3. Прямые речевые тактики просьбы 109
2.2.4. Косвенные речевые тактики просьбы 125
2.2.5. Сочетания тактик просьбы 132
2.2.6. Дополнительные элементы РА просьбы 135
2.2.7. Просьба как составной речевой акт 137
2.2.8. Реакция на просьбу 143
2.2.9. Выводы 147
2.3. Требование в памятниках средневерхненемецкого языка 149
2.3.1. Требование как прескриптивный речевой акт 149
2.3.2. Коммуникативная ситуация требования 150
2.3.3. Прямые речевые тактики требования 152
2.3.4. Косвенные речевые тактики требования 157
2.3.5. Сочетания тактик требования 163
2.3.6. Дополнительные элементы РА требования 165
2.3.7. Требование как составной речевой акт 166
2.3.8. Реакция на требование 170
2.3.9. Выводы 171
2.4. Вызов на поединок в памятниках средневерхненемецкого языка 173
2.4.1. Вызов на поединок как исторический речевой акт 173
2.4.2. Коммуникативная ситуация вызова на поединок 174
2.4.3. Прямые речевые тактики вызова на поединок 176
2.4.4. Косвенные речевые тактики вызова на поединок 179
2.4.5. Угроза как косвенный речевой акт вызова на поединок 181
2.4.6. Дополнительные элементы РА вызова на поединок 184
2.4.7. Вызов на поединок как ритуальная последовательность РА 187
2.4.8. Реакция на вызов 189
2.4.9. Выводы 191
Заключение 193
Литература 199
Словари 218
Источники 219
Приложение 220
- Предпосылки возникновения диахронических подходов в исследованиях речевой коммуникации
- Материал исследования и некоторые методологические проблемы исторической прагмалингвистики
- Просьба в памятниках средневерхненемецкого языка
- Вызов на поединок в памятниках средневерхненемецкого языка
Введение к работе
Последние десятилетия ознаменовались в языкознании развитием ряда направлений в рамках коммуникативно-функциональной парадигмы, среди которых, пожалуй, ведущее место занимает прагмалингвистика, изучающая язык в действии. Объектом исследования прагмалингвистики является прежде всего диалог. Диалог понимается сегодня широко: это не только последовательность содержательно связанных реплик, но и обмен информацией, мыслями и эмоциями между коммуникантами. Диалог - это коммуникативный и социокультурный феномен. Именно в диалоге осуществляется взаимодействие людей. Диалогическое взаимодействие характеризуется высокой сложностью организации, так как язык выступает в диалоге во всем многообразии своего строения. В диалоге обнаруживаются конвенции и ритуалы речевого поведения человека в обществе, его социальные и индивидуальные особенности, весь его экстралингвистический мир. Антропоцентризм как основной принцип прагмалингвистики, как, впрочем, и других пограничных дисциплин, требует учета всего комплекса факторов, влияющих на процесс диалогического взаимодействия.
Идея деятельностного и динамического характера диалогического общения находит отражение в работах многих современных отечественных и зарубежных лингвистов: Н.Д.Арутюновой, В.В.Богданова, К.Бринкера, А.Вежбицкой, Д.Вундерлиха, Т.А. ван Дейка, П.В.Зернецкого, А.Г.Поспеловой, Г.Г.Почепцова, Г.Г.Почепцова мл., О.Г.Почепцова, Х.Ребока, А.А.Романова, И.Свиталлы, И.П.Сусова, Х.Хартманна, Х.Хенне, Ф.Хундснуршера, Л.П.Чахоян и мн. др. В этих исследованиях на материале современных языков изучаются отдельные речевые акты и способы их реализации, структурные особенности диалогического дискурса, принципы и стратегии речевого общения, т. е. все единицы речевой коммуникации в динамике употребления и в совокупности их парадигматических и синтагматических характеристик.
В последнее время некоторые работы посвящаются сопоставительному анализу определенных аспектов диалогического общения в разных культурах. Антропоцентрический принцип при исследовании конкретного речевого материала приводит ученых к мысли, что этнокультурные особенности говорящего отражаются на процессе коммуникации.
Дальнейшее развитие антропологического подхода в лингвистике закономерно вызвало интерес к исследованию не только современных культур, но и культур отдаленных эпох. Культура изменяется во времени, язык будучи важнейшей частью культуры народа чутко реагирует на ее изменения. Истоки языковых изменений заложены в речи. Исторически изменчивы социальные, прагматические, этические и другие компоненты речевой коммуникации. В качестве важнейшего источника изучения речевых изменений в диахронии рассматривается диалог. Диалог и его составляющие в исторической перспективе получил освещение в трудах таких лингвистов, как М.Бакс, Л.Р.Безуглая, А.Беттен, Е.В.Вохрышева, З.Гроссе, В.И.Карабан, П. фон Поленц, Ш.Зондереггер, Г.Фритц, Х.Хенне, Л.П.Чахоян, А.Шварц, И.С.Шевченко, Б.Шлибен-Ланге и др. Изучение прагматики речи в диахронии, выявление переменных и постоянных характеристик речевого акта и дискурса вошло в предметную область исторической прагмалингвистики. Исследования подобного рода ведутся сегодня на материале различных языков. Однако в целом проблематика исторических изменений вербальной коммуникации остается еще крайне неразработанной.
Предметом исследования являются директивные речевые акты и особенности их реализации в средневерхненемецких памятниках.
Объект исследования - диалогические взаимодействия в средневерхненемецких памятниках. Корпус проанализированных диалогических взаимодействий, включающих реплику с директивным речевым актом, составляет 493 текстового фрагмента из трех памятников общим объемом 1625 страниц.
Директивные речевые акты в теории речевых актов рассматриваются
как акты побуждения слушающего к действию и таким образом воздействия
на положение дел в действительности. На материале современных языков
достаточно хорошо изучены отдельные типы директивов, способы и средства
их выражения, их семантическая структура и прагматические
характеристики. Директивы активно исследуются в имеющих большую
практическую значимость работах по речевому этикету и вежливости.
Проблемы директивных речевых актов освещаются в трудах
Е.Е.Анисимовой, Е.А.Беляевой, А.Д.Гарцова, Н.Ф.Гладуш, А.В.Дорошенко,
О.С.Иссерс, М.Ф.Косиловой, А.А.Романова, Л.Л.Федоровой,
Н.И.Формановской, Г.Хинделанга, В.С.Храковского и А.П.Володина, Х.Я.Ыйма и других ученых. Однако директивы в исторической перспективе на материале немецкого языка еще не были предметом специального исследования. Существуют отдельные исследования директивов в новоанглийском языке (Верба, Карабан, Алексеенко 1989).
Актуальность исследования определяется необходимостью изучения директивных речевых актов в диахроническом аспекте в связи с неразработанностью проблематики исторических изменений единиц речи вообще и директивных речевых актов в частности.
Научная новизна исследования состоит в том, что директивные речевые акты, будучи достаточно изученными в синхроническом измерении, исследуются нами в диахронии, на историческом материале немецкого языка.
Цель исследования заключается в выявлении специфики реализации директивных речевых актов в средневерхненемецком языке и в описании способов их выражения в определенных коммуникативных контекстах.
Поставленная цель предполагает последовательное решение следующих исследовательских задач:
1) описать прямые / косвенные речевые тактики реализации
директивных речевых актов и их языковые средства в средневерхненемецких
памятниках;
2) установить синтагматические особенности директивного речевого
акта на уровне речевого хода и выявить дискурсивные функции
сопутствующих директиву речевых актов;
3) определить особенности реагирования на директивный речевой акт.
Методы исследования. Выявлению специфики директивных речевых
актов в исторически удаленном дискурсе послужили лингвистические методы интерпретативного анализа, анализа словарных дефиниций, а также элементы сопоставительного метода. Материал анализировался с учетом факторов, характеризующих обстановку речевого акта, социальные и межличностные отношения коммуникантов. Использование количественного подсчета позволило получить данные о соотношении различных способов выражения директивных речевых актов.
Материалом исследования послужили три стихотворных памятника средневерхненемецкого языка, записанных примерно в одно время: «Песнь о Нибелунгах» (около 1200 г.), «Парцифаль» Вольфрама фон Эшенбаха (1205-1210 гг.) и «Тристан» Готфрида Страсбургского (1210 г.). Использовались следующие издания: Das Nibelungenlied. Mhd. I Nhd. Nach dem Text von Karl Bartsch und Helmut de Boor, ins Neuhochdeutsche ubers. und komm. von Siegfried Grosse. - Stuttgart: Reclam, 2001.; Wolfram von Eschenbach. Parzival. Mhd. / Nhd. Nach der Ausgabe von Karl Lachmann. Ubers. und Nachw. von Wolfgang Spiewok. 2 Bde. - Stuttgart: Reclam, 2000; Gottfried von StraBburg. Tristan. Mhd. I Nhd. Nach dem Text von Friedrich Ranke neu hrsg., ins Neuhochdeutsche ubers., mit einem Stellenkomm. und einem Nachw. von Riidiger Krohn. 3 Bde. - Stuttgart: Reclam, 2001.
Выбор этих памятников обусловлен причинами
экстралингвистического и лингвистического характера. Рубеж 12-13 вв. (эпоха Штауфенов в истории Германии) - период наивысшего подъема
средневековой культуры, который ознаменовался расцветом светской, а именно рыцарской, или куртуазной, литературы. Развитие новой литературы было обусловлено появлением нового сословия - рыцарства, которое выработало свой собственный кодекс поведения, свою многогранную систему представлений о чести, любви, верности, свободе и многих других понятиях, а также свои этикетные и ритуальные формы. Это время становления новых жанров - рыцарского романа и любовной лирики. Древний германский эпос во многом трансформируется под влиянием рыцарской культуры и литературы, постепенно превращаясь в рыцарский эпос. Как пишет М.М.Бахтин, средневековый рыцарский роман и эпос близки по многим моментам: в первую очередь, их объединяет момент подвига героя и момент славы, прославления героя или его сюзерена (Бахтин 2000: 82). Выбранные памятники, отобразившие ценности средневекового общества, его картину мира, репрезентативны для средневековой рыцарской литературы и культуры в целом в эпоху ее расцвета.
С лингвистической точки зрения памятники представляют интерес, так как в них обнаруживаются элементы, свидетельствующие как об устной, так и о письменной традиции. В наибольшей степени это касается «Песни о Нибелунгах». Считается, что она долгое время передавалась устно, многократно пересказывалась певцами, прежде чем быть записанной неизвестным автором, о чем свидетельствует ее монументальная метрическая форма (т. н. «нибелунгова строфа») и особенности структуры, а также сам архаичный материал эпоса (Витке 1986: 614; Masser 1981: 30Iff.). Материал для других двух произведений - рыцарских романов «Парцифаля» и «Тристана» - был заимствован из французских романов Кретьена де Труа и Тома, которые, в свою очередь, опирались на более древние источники, легенды и предания кельтского происхождения. Рыцарские романы писали, как правило, образованные авторы по заказу меценатов, например, королей, князей, при их же дворах (Wenzel 1980: 341-343). Они исполнялись вслух, что находит отражение в особенностях композиционного членения
(«авентюры» в «Песне о Нибелунгах» или «книги» в «Парцифале» как отдельные фрагменты, предназначенные для рецитации), в прологах, где происходил разговор с публикой, в различных отступлениях, шутках, риторических вопросах, намеках и т. п. (Витке 1986: 706-725). По-видимому, традицией устного пересказа или чтения объясняется также множество диалоговых и полилоговых фрагментов в памятниках, запечатлевших особенности речи представителей средневекового общества, как самого автора, так и его аудитории. С этих позиций данные источники представляются интересным материалом для нашего исследования.
Теоретическая значимость исследования заключается в комплексном речеактовом и конверсационном анализе директивных речевых актов в диахронии и в получении знаний о культурно-исторических особенностях их функционирования в речи. Результаты исследования конкретизируют и подтверждают положение исторической прагмалингвистики о наличии как постоянных, так и переменных элементов в речевой коммуникации, об изменчивости характеристик речевого акта и дискурса, обусловленных динамикой развития культуры и общества.
Практическая значимость исследования видится в возможности использования полученных выводов в курсе истории немецкого языка, исторической социолингвистики, исторической культурологии. Данные фактического материала могут послужить иллюстрациями к теоретическим курсам, связанным с вопросами взаимосвязи языка и культуры. Методика исследования может применяться в диахроническом изучении директивных речевых актов на материале других языков, в том числе в сопоставительном аспекте.
Предпосылки возникновения диахронических подходов в исследованиях речевой коммуникации
Предметом исторической прагмалингвистики, как было показано выше, являются единицы речевой коммуникации – РА и дискурс, – а также их прагматические характеристики в исторической перспективе. Отсюда следует, что необходимо отбирать такой материал для исследования, который наиболее адекватно отражает состояние устной речевой коммуникации. Помимо памятников, представляющих собой тексты с яркими проявлениями разговорного языка (в частности, полуустные тексты – проповеди, листовки и пр.), разнообразный и интересный материал содержится в литературных текстах, а именно в частях, включающих диалоги / полилоги. Следует отметить, что литературные диалоги исторических произведений изучены еще недостаточно, тем более с привлечением речеактового и конверсационного методов. Вместе с тем интересующие нас поэтические памятники средневековья, в особенности эпос, содержат огромное множество диалоговых и полилоговых фрагментов, на что не раз обращали внимание исследователи (Bax 1983: 2; Jackson 1971: 204-205) В одной только «Песне о Нибелунгах» насчитывается более 300 речей (Schwartzkopff 1909: 36). Здесь можно говорить об особом типе речевой партитуры текста: информация, которую возможно передать через «персонажные» каналы, через них и осуществляется, при этом персонажная речь преимущественно прямая, а не косвенная (Гронская 1998: 130). Ученые предлагают различные толкования этого феномена, но, по-видимому, надо особо учесть два из них: 1) преобладание прямой речи создает ощущение правдоподобия, достоверности, аутентичности высказываний (Grosse 1972: 654); 2) эпические поэмы предназначались, прежде всего, для исполнения вслух, прямая речь позволяла рассказчику активно использовать мимику, жесты, интонацию, т. е. помогала «вживаться в роль», тогда как косвенная речь побуждала к отчужденности, нейтральности говорящего (Сабанеева 2001: 169; Schwartzkopff 1909: 111).
В работе мы обращаемся к диалоговым фрагментам трех памятников светской литературы, а именно: «Песнь о Нибелунгах» (около 1200 г.), «Парцифаль» Вольфрама фон Эшенбаха (1205-1210 гг.) и «Тристан» Готфрида Страсбургского (1210 г.). Памятники имеют разную жанровую направленность. Представляющая героический эпос «Песнь о Нибелунгах», как предполагают, долгое время существовавшая в устной традиции, вобравшая в себя массу архаичных элементов, была впервые записана лишь к началу 13 в., т. е. в эпоху расцвета куртуазной культуры и литературы, что, безусловно, оказало на нее влияние. Другие два памятника – это переложения французских рыцарских романов, соответственно, «Персеваля» Кретьена де Труа и «Тристана и Изольды» Тома. Существенно, что оба романа не являются только лишь переводами или переделками французских оригинальных текстов, «наоборот, они отличались [ ] стилистической оригинальностью и острой, углубленной разработкой нравственно-религиозной проблематики, часто в более спекулятивной, отвлеченной манере художественного мышления» (Мелетинский 1983: 138). Оба автора увеличили объем текста, внесли некоторые изменения в основной сюжет; указывается также на усиление эффекта правдоподобия (там же: 148). Кроме того, известно, что в эпоху Штауфенов как сами авторы поэм, так и переписчики избегали в своей речи региональных проявлений устного языка и стремились к единообразию (Grosse 1985: 1187). Таким образом, используя в качестве материала исследования три записанных примерно в одно время памятника, относящихся к различным жанрам (героический эпос и куртуазный, рыцарский эпос), учитывая при этом, что «Песнь» во многом переработана в духе рыцарской культуры, можно предполагать, что они репрезентативны для историко-прагматического анализа речевой коммуникации данного периода времени.
Материал исследования и некоторые методологические проблемы исторической прагмалингвистики
В настоящее время в лингвистической литературе описано большое количество классификаций РА, которые строятся на различных основаниях, хотя иногда эти основания в явном виде не указываются. В них выделяется разное количество классов РА, которым присваиваются различные наименования. В целом все существующие таксономии РА можно свести к обобщающим (Дж.Остин, Дж.Серль и др.) и дробящим (Ю.Д.Апресян, Т.Балмер и В.Бренненштуль и др.) Для диахронических исследований речевой коммуникации важным представляется вычленение основных классов РА, тогда как их детализация не имеет существенного значения. Как пишет Д.Херубим, для нужд историко-прагматического анализа достаточно предположить наличие неких общих РА на более ранних стадиях развития языка (Cherubim 1980: 13). Так, в нашем анализе материала к трем большим подклассам директивов мы будем относить РА с различными оттенками прагматического характера (например, суггестивы – это и собственно совет, и наставление, и предупреждение и т. п.). Наиболее распространенной и известной является пятичленная классификация РА Дж.Серля. В ее основу положен критерий иллокутивной цели (Серль 1986а: 180 и след.).
Это следующие типы РА: 1) ассертивы – говорящий принимает на себя обязательство сообщать истинное положение дел; 2) директивы – говорящий заставляет слушающего сделать что-либо (сюда относятся как побуждения к невербальному действию, так и побуждения к вербальному действию, т. е. вопросы); 3) комиссивы – говорящий берет на себя определенные обязательства по отношению к слушающему; 4) декларативы – цель высказываний этого типа заключается в создании нового положения дел в экстралингвистической действительности; 5) экспрессивы – говорящий выражает психологическое отношение к некоторому положению дел. Согласно данной классификации к директивам относятся в том числе и вопросы. Некоторые ученые отводят вопросам место в отдельном классе РА – интеррогативы, или вопросы (Богданов 1990б: 55-57; Иванова, Бурлакова, Почепцов 1981: 277; Leech 1983: 206). Вообще соотношение директивных и вопросительных РА составляет проблему. Дж.Серль относил вопрос к директивам на том основании, что он служит побуждением к речевому действию. Как полагают Д.Гордон и Дж.Лакофф, логическая формула вопроса должна быть не «Я спрашиваю тебя », а «Я прошу, чтобы ты сообщил мне » (Гордон, Лакофф 1985: 280), т. е. постулируется императивный компонент в семантической структуре вопроса. Однако, вслед за другими учеными (Вежбицка 1985: 260; Беляева 1992: 8; Wunderlich 1979: 286-287), мы полагаем, что вопрос представляет собой иной, самостоятельный РА, цель которого заключается в стремлении к «заполнению информационной лакуны» (Почепцов 1979: 18). Можно согласиться с А.Вежбицкой, что «главный компонент вопроса выражает «желание» знать, а не «желание» повлиять на кого-либо таким образом, чтобы заставить его сделать так, чтобы мы знали» (Вежбицка 1985: 261). Таким образом, в своей работе мы будем опираться на обобщающую классификацию Дж.Серля с учетом поправок относительно выделяемого им класса директивов. Принятый за основу вариант классификации состоит из шести крупных классов: ассертивы, вопросы, директивы, комиссивы, декларативы, экспрессивы.
Просьба в памятниках средневерхненемецкого языка
Требование входит в состав такого подкласса директивов, как прескриптивы, т. е. предписывающих РА, спецификой которых является облигаторность каузируемого действия для адресата. Обязательность выполнения действия обусловлена авторитетной позицией говорящего, основанной прежде всего на его более высоком социальном статусе, и возможностью применения санкций к адресату в случае неповиновения (Гладуш 1985: 15; Дорошенко 1986: 7). Адресат – исполнитель действия – находится в неприоритетной позиции и потому, по мнению говорящего, не вправе принимать решение о выполнении / невыполнении действия. Таким образом, прагматический контекст прескриптивов составляют такие признаки, как обязательность выполнения действия для адресата и приоритетность говорящего. В зависимости от основания приоритетности говорящего, отношения адресата к каузируемому действию выделяют несколько вариантов прескриптивов: требование, приказ, запрещение, предписание, инструкция и др. По-видимому, в подклассе прескриптивных РА едва ли можно вычленить какой-то один ядерный РА, подобно РА совета в суггестивах или РА просьбы в реквестивах. Однако, описывая прескриптивные ситуации в материале исследования, мы будем в основном говорить о РА требования, условно подразумевая под ним некий универсальный предписывающий акт, приобретающий в контексте ситуации оттенки других возможных вариантов прескриптивов: собственно требование, требование-повеление, требование-запрещение, требование-поручение и пр. Под собственно требованием иногда понимают РА, для которого характерна пресуппозиция нежелания адресата выполнить действие (Беляева 1992: 18). В данной же работе используется более широкое понимание требования как вообще всякого побуждения к действию, основанного на праве: говорящий убежден, что он имеет право настаивать на выполнении адресатом определенного действия (Апресян 1969: 22; Вежбицка 1985: 264; Ыйм 1983: 26). Это отличает требование от просьбы, выполнение которой всегда зависит от воли и желаний адресата; требование не допускает отказа, оно более категорично, чем просьба. РА требования может входить в состав не только инициирующей, но и реагирующей реплики: например, ответом на изъявление адресатом желания совершить некоторое действие, неугодное говорящему, может стать требование-запрещение.
Коммуникативная ситуация требования В материале исследования было выделено и проанализировано 96 коммуникативных ситуаций требования. Отметим признаки ситуации общения, имеющие здесь свою языковую специфику: 1) эксплицитные перформативы в речи говорящего, сигнализирующие о его намерении потребовать, запретить и т. п. (глаголы heizen, muoten, verbieten и др.); 2) индикаторы прескриптивной ситуации в речи адресата, к примеру, в ответной реплике на повеление: Wir tuon, swaz ir gebietet (Nib. 1413, 1) Мы исполним, что вы велите ; 3) предваряющий или завершающий прямую речь героев авторский комментарий, указывающий на ситуацию требования: er hiez den marschalc rten ze Jflanze f den pln (Parz. 667, 12 - 13) он приказал маршалу скакать на поле Иофланца ; D si diu swert gewunnen, als diu maget gebt, der vil kene Dancwart von vrudn wart rt (Nib. 448, 1 - 2) когда им вернули мечи, как велела дева (Брюнхильда), отважный Данкварт покраснел от радости .
РА требования преимущественно находит отражение в асимметричной коммуникации, где инициатором требования выступает занимающий более высокое социальное положение коммуникант. Как показал анализ материала, из 96 ситуаций требования в 67 говорящим является вышестоящий, в 23 – равный и в 6 – нижестоящий. Вышестоящими коммуникантами в памятниках являются различные представители аристократии – короли, князья, рыцари, знатные дамы и пр. – по отношению к послам, пажам, камердинерам, слугам и пр. В данных случаях требование говорящего правомочно, поскольку он имеет позицию авторитета в институциональной организации общества. Требование же равного или нижестоящего коммуниканта, следовательно, не может быть мотивировано более высоким статусом или сильной позицией: оно основано на некотором праве, конвенции. Так, в исследуемом материале требование равных и нижестоящих героев привязано к немногочисленным, как правило, имеющим ритуальный характер ситуациям общения. Равный может, например, требовать каких-либо действий от адресата в ситуации поединка (победитель – побежденный) или в ситуации служения даме (дама – рыцарь). В первом случае говорящим всегда является мужчина; согласно ритуалу поединка побежденный рыцарь должен был торжественно обещать победителю сдаться и служить ему (т. н. sicherheit или fanze) (Bumke 1986: 231), что и давало право последнему приказывать. Во втором случае говорящим является женщина; как известно, служение знатной даме (minnedienst) считалось одной из основных добродетелей и занимало важное место в жизни рыцарства (Ehrismann 1995: 41ff.; Hoffmann 1963: 957). В такой ситуации повеление дамы можно также рассматривать как правомерное. Кроме того, как равный, так и нижестоящий коммуникант может требовать на основании данного адресатом обещания выполнить определенные действия в отношении первого.
Вызов на поединок в памятниках средневерхненемецкого языка
Материал нашего исследования позволяет выявить еще один тип директивного РА, имеющего свою специфику, – вызов на поединок. Данный РА являет собой пример исторически обусловленного акта-действия (Schlieben-Lange 1976: 114) и на сегодняшний день – по меньшей мере, в европейской культуре – воспринимается как тип обсолетного, т. е. вышедшего из употребления речевого действия (Верба, Карабан, Алексеенко 1989: 13). Вызов на поединок может рассматриваться и как тип РА, и как соответствующий тип дискурса, представляющий собой один из наиболее древних мотивов в истории эпической литературы и имеющий традиционную обрядность. В германском эпосе герои перед боем спрашивают друг друга о роде-племени, стараясь запугать похвальбой, превознося свои воинские качества и высмеивая врага (Жирмунский 1962: 31). Говоря о сагах и былинах, Д.С.Лихачев отмечает, что часто перед убийством происходит диалог с убиваемым «с целью переложить вину в смерти на самого убиваемого», видимо, для того, чтобы избавиться от мести рода или духов рода (Лихачев 1947: 138). Эти «подзадоривающие» речи героев (Reizreden) М.Бакс рассматривает как особое, имеющее скорее культурную, чем языковую специфику речевое событие – т. н. «словесное состязание» (verbaler Wettstreit / verbales Duell, Streitgesprch, Kampfgesprch) (Bax 1983: 4; 1991: 202). Разговор воинов перед поединком отмечен высокой степенью ритуализованности и конвенционализованности.
Это строгая последовательность речевых действий, условия искренности (истинности) которых нарушены: как вопросы об имени не требуют обязательного ответа, так и угрозы не имеют своей целью предупреждение сражения. Здесь ритуал имеет иное функциональное назначение – не спасти жизнь, а спасти честь, т. е. вызвать сражение (Bax 1983: 8). Вызов на поединок как РА относится к директивам, поскольку говорящий побуждает адресата к совершению действия, в данном случае – к вступлению в поединок. Можно предположить, что по своим прагматическим признакам вызов на поединок будет входить в состав предписывающих РА, т. е. прескриптивов. Но в отличие от некоторых подвидов прескриптивов (приказов, повелений и пр.), в которых приоритетная позиция говорящего обусловлена его более высоким социальным статусом, в РА вызова говорящий сам присваивает себе приоритет, действуя с «позиции силы» и считая, что он имеет право настаивать на поединке (например, при оскорблении говорящего или третьих лиц). В сущности, вызов на поединок – это одна из разновидностей требования, в котором каузируемое действие конкретизировано. Вызов всегда имеет своим перлокутивным эффектом невербальное действие, а именно состязание. Культурно-историческая специфика данного РА заключается также в том, что говорящий, как, впрочем, и адресат, относится к одной социальной группе – рыцарству. На бой могут вызывать и представители нерыцарского сословия – разбойники, великаны, карлики и пр., – которые, однако, не соблюдают рыцарский ритуал поединка и пользуются «нецивилизованными» формами вызова (ibid.). В большинстве же случаев говорящий и адресат являются равностатусными коммуникантами (рыцари).
