Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Этимология как инструмент реконструкции архаичной концептуализации мира 16
1.1 Слово как носитель и источник знания об окружающем мире. Особенности когнитивного потенциала древнего слова 16
1.2 Семантическая составляющая этимологического анализа 28
1.3 Лексико-семантические универсалии 35
1.3.1 Различные подходы к языковым универсалиям 35
1.3.2 Особенности выделения универсалий в лексико-семантической системе языка 38
1.3.3 Универсальные семантические элементы и естественный семантический метаязык 41
1.3.4 Диахронические лексико-семантические универсалии как результат семантической реконструкции 56
1.4 Единичное и множественное в семантической эволюции слова 60
1.5 Выводы 74
Глава II. Культурные основы лексико-семантических изменений 79
2.1 Магический ритуал как древнейший сценарий. Место слова в магическом ритуале 79
2.2 Табу как моделирующий фактор языка и культуры 96
2.3 Понятие картины мира и модели мира. Сущность языковой модели мира 106
2.4 Антропоцентрический характер архаичной языковой модели мира. Зооморфизм как вариант антропоморфизма 117
2.5 Выводы 132
Глава III. Особенности архаичной пространственной ориентации и их отображение в языке 136
3.1 Космогонические представления. Пространство и Хаос 136
3.2 Вертикальное членение мира. Противоречивый характер
вертикальных уровней 157
3.2.1 Физиологические предпосылки 157
3.2.2 Представление об активной вертикали и пассивной горизонтали 158
3.2.3 Двучленная модель Небо + Земля = Целый Мир 159
3.2.4 Представление о Мире как Свете 162
3.2.5 Представление о Широкой Земле как опоре для Высокого Неба 164
3.2.6 Представление о Мировой Оси 165
3.2.7 Модель Верх «-» Гнуть «-» Низ = Целый Мир 168
3.2.8 Трехчленная модель: Небо, Срединный Мир, Подземный Мир 169
3.2.9 Противоречивая символика Земли 173
3.2.10 Противоречивая символика Потустороннего Мира 176
3.3. Горизонтальное членение мира 181
3.3.1. Физиологические и культурные предпосылки 181
3.3.2 Архаичная пространственная ориентация как часть ритуала 183
3.3.3 Представление о Центре и Сакральной Стороне 185
3.3.4 Представление о сторонах света: Крест, вписанный в Круг 187
3.3.5 Представление о Своей Земле: расширяющийся Центр 194
3.4 Архетип границы 205
3.4.1 Особая роль архетипа границы в конструировании языковой модели мира 205
3.4.2 Пространственная концептуализация изгнания и странничества 209
3.5 Архетип пути 212
3.5.1 Эмпирические предпосылки 212
3.5.2 Представление о пути мифического героя 213
3.5.3 Представление о Странничестве как о пути от земных ценностей к духовным 218
3.6 Выводы 220
Глава IV. Архаичная пространственная лексика как основа языковой модели мира 224
4.1 Особая роль пространственных представлений в языке и культуре 224
4.2 Представления о пространстве и представления о знании 229
4.2.1 Представления об услышанном знании 230
4.2.2 Представления об увиденном знании 234
4.2.3 Память в пространственно-временном аспекте 237
4.2.4 Тайна в пространственно-временном аспекте 239
4.2.5 Особенности операций со знаниями в дописьменную эпоху 243
4.3 Представления о пространстве и представления о времени 244
4.3.1 Архаичная нерасчлененность пространства и времени. Хронотоп 244
4.3.2 Противоречия в пространственных моделях времени 252
4.3.3 Пространственно-временной каркас представлений об успехе 257
4.3.4 Представления о вертикальной ориентации времени 260
5 4.3.5 Основные особенности пространственного восприятия времени 262
4.4 Представления о пространстве и представления о числе 264
4.4.1 Сакрализация числа и счета в архаичной модели мира 264
4.4.2 Числа первого десятка как элементы описания мира 265
4.4.3 Роль некоторых чисел за пределами первого десятка в построении описания мира 279
4.4.4 Число и счет как структурообразующий фактор 280
4.5 Представления о пространстве и представления о судьбе 281
4.5.1 Представления о судьбе в рамках метафоры
ЖИЗНЬ - это ПУТЕШЕСТВИЕ 281
4.5.2 Вещественные метафоры Судьбы 286
4.5.3 Изоморфизм представлений о судьбе и представлений о пространстве 287
4.6 Сущность распространения архаичных пространственных
представлений на другие сферы знания 289
4.7 Выводы 297
Заключение 300
Библиография
- Слово как носитель и источник знания об окружающем мире. Особенности когнитивного потенциала древнего слова
- Магический ритуал как древнейший сценарий. Место слова в магическом ритуале
- Космогонические представления. Пространство и Хаос
- Особая роль пространственных представлений в языке и культуре
Введение к работе
В современных естественных языках слова, обозначающие пространство и пространственные отношения, служат основой формирования новых значений в различных областях лексики. В философских, культурологических, лингвистических и психологических исследованиях пространства неоднократно отмечалась особая роль пространственных представлений для формирования языковой картины мира [Лотман, 2000; Маслова, 2001; Маляр, 2001; Петренко, 1988; Подосинов, 1999; Рябцева, 2005]. Процесс моделирования разнообразных отношений в пространственных терминах уходит своими истоками в глубокую древность. Многие пространственные метафорические модели сохраняют свой реликтовый характер, несмотря на существенные изменения в научной картине мира, поскольку язык фиксирует в своих базовых семантических категориях практическую (наивную, обыденную) картину мира, понятную его носителям независимо от уровня образования. Следовательно, истоки языковой концептуализации многообразной действительности в пространственных терминах нужно искать именно в архаичном (чувственном) восприятии пространства, что определяет актуальность данного исследования.
Диахронические исследования лексического состава языка традиционно опираются на достижения сравнительно-исторического языкознания, важнейшим из которых является открытие звуковых законов. Повышенное внимание к звуковой стороне слова определило развитие лингвистики на достаточно длительный период. Однако в процессе изучения обширного материала и углубления реконструкции возникали многочисленные феномены, которые не укладывались в рамки звуковых законов. Ссылаться на гипотетичность самих законов или отсутствие неких промежуточных звеньев (хотя в ряде случаев такие объяснения могут быть
7 правдоподобными) становится все более затруднительным. Исследование возникновения и развития слова как единства звучания и значения требует установления не только фонетических, но и лексико-семантических закономерностей.
В существующих работах, посвященных концептуализации пространства в древнеанглийском языке, рассматриваются отдельные пространственные мифологемы: мирового древа [Проскурин, 1990], неба и земли [Жакова, 2001; Карпова, 2002], жилища [Растворова, 1994, Финкелыптейн, 2002]. Пространственный аспект архаичной модели мира исследуется наряду с другими конструктами на материале германских языков (в том числе - древнеанглийского) в работах [Маляр, 2001, 2001а; Маковский, 1995, 1996; Топорова, 1994; Проскурин, 1999; Ehrich, 1982, Talmy, 1983], на материале славянских языков в работах [Булыгина, Шмелев, 1996; Кравченко, 1996; Степанов, 2004; Урысон, 1997; Цивьян, 1990; Шмелев и др., 2004; Яковлева, 1994] и в серии сборников статей «Логический анализ языка», особенно [Логический анализ языка. Языки пространств, 2000].
Научная новизна предлагаемого исследования состоит в том, что на основании комплексного анализа большого фактического материала исследуются моделирующие возможности архаичной пространственной лексики, выявляются предпосылки когнитивного потенциала пространственных концептов и определяются причины устойчивости реликтовых пространственных метафор.
Необходимость изучения мифопоэтических представлений о пространстве определила выбор объекта исследования, которым является концептуализация пространственных отношений как составная часть архаичной языковой модели мира. Предмет исследования - процессы формирования пространственных представлений в лексико-семантической системе древнеанглийского языка, рассматриваемые в диахронии.
Основной материал для исследования составили древнеанглийские лексемы, которые были определены методом сплошной выборки из «Англосаксонского словаря» Дж. Босворта и Т. Толлера [Bothworth, Toller, 1954] (всего - 297 лексем, из них 141 относятся непосредственно к пространственным объектам и пространственным отношениям). Функционирование данных лексем изучалось в 163 микроконтекстах поэтических памятников VIII-XII вв. Корпус текстов, подвергаемых анализу, включает около 6000 строк, в том числе поэму «Беовульф» (Codex Vitellius, 3182 строки); фрагмент перевода ветхозаветной Книги Бытия на древнеанглийский язык, выполненный Эльфриком (20 строк); часть поэмы «Книга Бытия» (Codex Junius, 11, 964 строки); поэму «Христос и Сатана» (Codex Junius, 11, 730 строк); элегии «Руины» (50 строк), «Морестранник» (125 строк) и «Скиталец» (115 строк); 12 заговоров (Metrical Charms, около 350 строк) и другие произведения. Выбор текстов обусловлен наличием описаний мироустройства и пространственных концептов, иллюстрирующих архаичную мифопоэтическую модель мира. Примеры, приводимые в тексте диссертации, сопровождаются построчным авторским переводом на русский язык, который позволяет наглядно представить функционирование древнего слова в контексте. Источники литературных переводов поэтических памятников приводятся в библиографии1.
Методологическую базу исследования составили:
труды В.Н. Топорова и М.М. Маковского, в которых была разработана концепция множественной этимологии (одно значение - несколько этимонов);
исследования в области возникновения и развития концептов А. Вежбицкой, В.В. Колесова, Ю.С. Степанова, С.Г. Проскурина, Дж. Лакоффа и М. Джонсона;
' См. полный перечень словарей, источников, литературных переводов и соответствующих сокращений в разделе «Библиография».
концепция парадигматики поэтических образов Н.В. Павлович;
исследования функционирования ритуала в языке и культуре В.Н. Топорова, В.И. Абаева, А.К. Байбурина и Ю.В. Монича.
В работе применяются следующие методы исследования: комплексный лексико-этимологический анализ с учетом принципа множественной этимологии и семасиологических параллелей, лингвокультуро логический метод и контекстный анализ. Этимология древнего слова позволяет преодолевать границу письменной фиксации слова в поэтических памятниках и получать доступ к дописьменной истории соответствующего концепта. Настоящее исследование, наряду с данными этимологических словарей, учитывает контекст подобных лексем и их роль в моделировании мира. Под контекстом понимается непосредственное окружение слова (контактный контекст), а также его связи в масштабах более крупных языковых единиц - строфы или целого текста (дистантный контекст). Важность контекста определяется не только несовершенством словарей древних языков, в которых толкование древнего слова часто представляет собой своего рода «перевод перевода», но и особенностями архаичных тропов - в отличие от художественной (авторской) метафоры, выражающей особое видение автора текста, архаичная метафора используется для прямого познания мира. Устойчивые ассоциации и типичные контексты, наряду с участием соответствующих концептов в формировании фразеологических оборотов, имеют принципиальное значение для восстановления внутренней формы слова.
Особое значение придается выявлению семасиологических параллелей, определяемых при изучении межъязыковой синонимии, когда синонимы исследуемого слова в родственных и даже в неродственных языках обнаруживают аналогичное семантическое развитие [см. Маковский, 2004: 7-8]. Для иллюстрации древнегерманских и индоевропейских параллелей привлекаются скандинавские, древнеиндийские, древнегреческие и другие
10 источники. Кроме того, мы считаем допустимым выявление семасиологических параллелей применительно к различным историческим периодам одного и того же языка (древнеанглийского и современного английского). Поэтому для исследования архаичной модели мира активно привлекаются данные фольклора и фразеологии современного английского языка, которые аккумулируют культурную память народа и содержат реликтовые пространственные метафоры, т.е. песни, стихи и рифмовки (Nursery Rhymes), пословицы и поговорки, а также фразеологизмы и устойчивые сочетания (collocations). В процессе лингвокультурологического анализа фразеологии мы уделяем особое внимание тем мифопоэтическим образам, которые лежат в основе анализируемых фразеологических единиц, и при необходимости приводим не только их русские эквиваленты, но и даем буквальный перевод, без которого невозможно проследить возникновение и развитие языковой образности.
Удаленность архаичного лингвистического материала от исследователя и его фрагментарность определяют необходимость привлечения косвенных свидетельств древней ментальности:
Изучение мировосприятия народов, находящихся на родоплеменной стадии развития [Фрэзер, 1986; Леви-Строс, 1985; Eliade, 1979 и др.];
Исследования в области детской психологии в рамках концепции о повторении психикой развивающегося индивидуума пути эволюции цивилизации [Деглин и др., 1983; Иванов, 1983; Семаго, 2000; Тульвисте, 1977, 1988; Линкер, 2004 (1994) и др.];
Лингвокультурологические исследования фольклора и фразеологии [Гуревич, 1972; Филоненко, 2004; Логический анализ языка, 1999; Лотман, Успенский, 1973; Мир звучащий и молчащий, 1999 и др.]. Целью диссертационного исследования является реконструкция
пространственных отношений в архаичной языковой модели мира и описание их реализации в лексико-семантической системе
древнеанглийского языка. В соответствии с намеченной общей целью в диссертации решаются следующие задачи:
выявить особенности архаичного слова как средства познания окружающего мира и определить сущность этимологии как инструмента реконструкции дописьменной истории концепта;
уточнить определение лексико-семантических универсалий и выявить их особенности по сравнению с языковыми универсалиями других типов;
исследовать отношения между единичным и множественным в семантической эволюции слова и обосновать полиэтимологичность древнего слова при первичных номинациях;
рассмотреть ритуал и табу как лингвокультурные явления и изучить их влияние на природу лексико-семантических изменений;
выявить лексико-семантические универсалии в области концептуализации пространства;
определить особенности реализации пространственных архетипов в англосаксонской языковой модели мира;
исследовать взаимоотношения семантической сферы пространства с другими существенными конструктами языковой модели мира (знание, время, число, судьба).
Выдвигаемая общая цель и частные задачи определили соответствующую структуру работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографии и приложений. Во введении обосновывается выбор темы, ее актуальность и научная новизна, теоретическая и практическая значимость, формулируется объект и предмет исследования, определяются его цели, задачи и методы. В первой главе рассматривается сущность этимологического анализа как инструмента
12 реконструкции дописьменной истории концепта и архаичной языковой картины мира, верифицируется гипотеза В.Н. Топорова и М.М. Маковского о множественной этимологии и анализируется соотношение единичного и множественного в лексико-семантической системе языка. Вторая глава рассматривает лингвокультурологические основы семантических изменений. В третьей главе анализируются внутренние связи пространственных представлений: описываются особенности концептуализации пространства и соответствующие универсальные семантические модели. Четвертая глава посвящена внешним связям пространственных представлений: исследованию взаимоотношений между семантической сферой пространства и другими существенными конструктами языковой модели мира. Каждая глава завершается соответствующими выводами.
В заключении подводятся итоги исследования. Библиография включает научные публикации, которые были использованы автором в процессе работы, перечень лексикографических источников, а также перечень анализируемых литературных памятников и их переводов. Приложения содержат список условных сокращений, корпус древнеанглийских лексем, связанных с представлениями о пространстве, и корпус древнеанглийских пространственных мифологем.
На защиту выносятся следующие положения:
В лексической системе любого языка имеется структурированное множество первичных семантических элементов, концептуальная основа которого носит универсальный характер. Пространственные отношения находят свое отражение в структуре данного метаязыка, что свидетельствует об их фундаментальной роли в конструировании языковой модели мира.
При формировании концепта, прежде чем в слове установится устойчивая связь между звучанием и значением, оно проходит
13 через ряд неустойчивых состояний с определенным соотношением единичности и множественности. Следствием этих неустойчивых состояний является полиэтимологичностъ древнего слова. В то же время множественность этимологии не означает ее произвольности, поскольку свобода выбора признака для номинации ограничивается определенным семантическим рядом.
Внутренняя семантическая реконструкция предусматривает выявление архетипов или системы архетипов на основании более поздних, функционирующих в одном и том же языке. Внешняя семантическая реконструкция представляет собой установление семасиологических соответствий в пределах близкородственных или неблизкородственных языков.
Пространственный аспект магического ритуала как универсального сценария, пронизывающего все сферы жизни архаичного коллектива, проявляется в жесткой регламентации положения его участников и непосредственно реализуется в культовых действиях по разграничению территории, а также в ритуалах перехода, сопровождающихся сменой кода поведения, в том числе - языкового.
Языковая модель мира, выражающая взаимодействие человека и окружающего мира с помощью языка, может быть исследована через представления о пространстве, являющемся одним из ее существенных конструктов. При этом значительную роль играет исследование внешних связей пространственной лексики, т.е. ее взаимоотношений с другими конструктами модели мира.
Отсутствие в древнеанглийском языке слов, обозначающих пространство per se, свидетельствует о дологическом характере пространственных представлений, фиксируемых языком. Эти
представления конституируются множеством мифопоэтических
образов конкретных объектов. Такая мифопоэтическая
избыточность (множественность выражения при едином плане
содержания) представляется необходимым условием для
сохранения и передачи информации от поколения к поколению в
дописьменном обществе.
7. Продуктивность пространственных метафорических моделей
определяется их близостью к непосредственному чувственному
восприятию, что обеспечивает постоянную и универсальную
эмпирическую основу для метафоризации.
Теоретическая значимость исследования. Этимология
рассматривается в диссертации как инструмент реконструкции архаичной
концептуализации мира и средство проникновения в дописьменную фазу
развития концепта. Исследование архаичной лексики производится в рамках
историко-культурной парадигмы и концептуального поля на основе
принципа множественной этимологии. В результате такого анализа
воссоздаются элементы языковой картины мира и реконструируется история
ментальности английского народа. Классификация лингвистических
универсалий и определение особенностей лексико-семантических
закономерностей по отношению к универсалиям в области фонологии,
морфологии и синтаксиса позволяют создать теоретическую базу для
внутренней и внешней реконструкции семантической эволюции слова.
Практическая значимость исследования. Результаты исследования могут быть использованы для дальнейших диахронических изысканий в области древних и современных языков, в том числе при составлении словарей. Работа имеет прикладное значение для вузовских курсов лингвокультурологии, истории английского языка, лексикологии и общего языкознания, при разработке спецкурсов лингвистического цикла,
15 посвященных проблемам этимологии и мифопоэтики, а также для практики преподавания английского языка.
Апробация исследования проводилась в виде докладов на международных и всероссийских научных конференциях в Московском педагогическом государственном университете (2004 г.), Тюменском государственном университете (2001, 2004, 2005 и 2006 гг.), Пермском государственном техническом университете (2006 г.) и Челябинском государственном университете (2007 г.), а также в рамках темы НИР кафедры иностранных языков естественных факультетов Тюменского государственного университета «Функциональный анализ лексических единиц английского, немецкого и французского языков» (2000-2005 гг.) и в виде научных докладов на заседаниях кафедры в 2001-2007 гг. Основные положения и результаты диссертационного исследования отражены в 20 научных публикациях общим объемом 23,1 п.л., в том числе в монографии (15,4 п.л.) и четырех статьях в изданиях, входящих в перечень ВАК.
Слово как носитель и источник знания об окружающем мире. Особенности когнитивного потенциала древнего слова
Представление о слове как об инструменте познания и хранилище человеческого опыта, о Логосе как Божественном Слове и олицетворении мудрости было отмечено еще у античных философов (Гераклит, Филон и др.) и основательно разработано в рамках раннего христианства (Иоанн Богослов). Познавательная природа слова находится в центре внимания такого раздела философии, как герменевтика, восходящего к искусству интерпретации древних текстов. Герменевтический подход к слову предполагает, что слово вмещает в себя некое общественное или индивидуальное знание, т.е. слово само по себе является источником знаний, а его усвоение означает усвоение информации, которая в нем заключается.
В лингвистической теории взаимоотношения слова и знания рассматриваются в рамках теории номинации и внутренней формы слова, большой вклад в развитие которой внесли В. фон Гумбольдт и А.А. Потебня. Называя слово «сгущением мысли», А.А. Потебня пишет: «Показать на деле участие слова в образовании последовательного ряда систем, обнимающих отношения личности к природе, есть основная задача истории языка; ... язык есть средство не выражать уже готовую мысль, а создавать ее. .. . Для понимания своей и внешней природы вовсе не безразлично, как представляется нам эта природа, посредством каких именно сравнений стали ощутительны для ума отдельные ее стихии, насколько истинны для нас сами эти сравнения, - одним словом, не безразличные для мысли первоначальное свойство и степень забвения внутренней формы слова» [Потебня, 1999 (1862): 151]1.
Кроме того, познавательная природа слова рассматривается в рамках когнитивной научной парадигмы, объединяющей в себе когнитивную лингвистику, когнитивную психологию, когнитивную социологию и культурологию. Основной единицей когнитивной научной парадигмы является концепт, «мысленное образование, которое заменяет в процессе мысли неопределенное множество предметов» [Лихачев, 1997: 281]; «основная ячейка культуры в ментальном мире человека» [Степанов, 2004: 43]. Главной функцией концепта признается «функция заместительства», например, концепт тысячеугольника является заместителем бесконечного разнообразия индивидуальных тысячеугольников [см. Аскольдов, 1997 (1925): 267-269; Зусман, 2003].
Концепт представляет собой многомерное образование, в котором исследователи выделяют несколько измерений: образное, понятийное, ценностное, культурно-фоновое и др. [см. Арутюнова, 1993; Воркачев, 2003; Карасик, 2001; Колесов, 1992; Степанов, 2004]. Так, Н.Д. Арутюнова трактует концепт как понятие практической (обыденной) философии, являющееся результатом взаимодействия таких факторов, как национальная традиция, фольклор, религия, идеология, жизненный опыт, образы искусства, ощущения и система ценностей. Концепты образуют «своего рода культурный слой, посредничающий между человеком и миром» [Арутюнова, 1993: 3]. Ю.С. Степанов отмечает, что «концепт - это как бы сгусток культуры в сознании человека; то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека. .. . Концепт - это то, посредством чего человек - рядовой, обычный человек, не "творец культурных ценностей" - сам входит в культуру, а в некоторых случаях и влияет на нее. ... Концепты не только мыслятся, они переживаются. Они - предмет эмоций - симпатий и антипатий, а иногда и столкновений» [Степанов, 2004: 43].
Исследователями концептов неоднократно подчеркивается, что в отличие от понятия, элемента научной модели мира, концепт может быть определен и для донаучного, мифопоэтического мировосприятия. Некоторые ученые рассматривают внутреннюю форму слова как один из слоев концепта, наряду с понятийной стороной, оценками и ассоциациями [см. Степанов, 2004: 43], другие приравнивают внутреннюю форму к концепту: «концепт не имеет формы, он сам и есть внутренняя форма слова, но вне материи» [Колесов, 2004: 19].
Способность естественного языка к порождению, сохранению и передаче информации об окружающем мире рассматривается в рамках концепции языкового знания, выдвинутой в начале XX в. И.А. Бодуэном де Куртенэ. По мнению ученого, языковое знание является продуктом языкового мышления наряду с теоретико-научным и интуитивно-артистическим знанием. В статье «Количественность в языковом мышлении» И.А. Бодуэн де Куртенэ пишет: «Из языкового мышления можно вывести целое своеобразное языковое знание, знание всех областей бытия и небытия, всех проявлений мира» [Бодуэн де Куртенэ, 1963 (1927): 312].
В современной науке знание определяется как негенетически передаваемая информация о мире [см. Брунер, 1977: 394]. Следовательно, языковое знание нецелесообразно рассматривать вне контекста культуры, как материальной, так и духовной, ср. определение культуры, данное Ю.С. Степановым: «культура - это совокупность концептов и отношений между ними, выражающиеся в различных рядах, ... нет ни чисто духовных, ни чисто материальных рядов: ... концептуализованные области, где соединяются, синонимизируются слова и вещи — одно из самых специфических проявлений этого свойства в духовной культуре» [Степанов, 2004: 40].
Э. Бенвенист подчеркивает образный характер языкового знания: «Язык создает воображаемую реальность, одушевляет неодушевленное, позволяет видеть то, что еще невозможно, восстанавливает то, что исчезло» [Бенвенист, 1974: 27].
Магический ритуал как древнейший сценарий. Место слова в магическом ритуале
Взаимоотношения мышления и языка неизменно находятся в центре внимания исследователей, отражая известную диаду МЫСЛЬ г СЛОВО. Однако данная диада на самом деле входит в более общий конструкт МЫСЛЬ - СЛОВО н ДЕЛО. Если в исследованиях древнего общества представлено большое количество работ, рассматривающих левую часть этой триады - взаимоотношения между мифом и языком, то ее правая часть, т.е. взаимоотношения между языком и ритуалом оставалась долгое время на периферии научной мысли, несмотря на то что фактического материала было накоплено достаточно [см. Топоров, 2004 (1988): 484-486]. Одной из причин такого невнимания послужило ограниченное представление о деятельности человека, сводившее ее только к деятельности производственной. Духовная деятельность древнего общества, выраженная в ритуале, определенное время считалась не более чем забавным пережитком.
Междисциплинарный термин ритуал восходит к лат. ritualis «обрядовый» ritus «религиозный обряд, торжественная церемония». Ритуал как культурный феномен является исторически сложившейся формой сложного символического поведения, кодифицированной системой действий (в том числе речевых), служащих для выражения определенных социальных и культурных взаимоотношений (признания каких-либо ценностей или авторитетов, поддержания социально-нормативной системы и т. п.).
Однако необходимо иметь в виду, что ритуал присущ не только человеку, но и высокоорганизованным животным. Ритуал как биологический феномен представляет собой стандартный сигнальный поведенческий акт, используемый животными при общении друг с другом (характерные телодвижения или действия, специфические звуки, выделение пахучих секретов и т.д.). Соответствующими ритуалами животные пользуются в ответственные моменты взаимодействия: при охране индивидуального участка от конкурента, первой встрече самца и самки, выборе убежища для гнезда, спаривании и пр. [см. Ритуал: 136].
Общим звеном в этих двух сторонах ритуала является его коммуникативная направленность и стереотипный характер поведения для обеспечения выживания и устойчивости (как в биологическом, так и в культурном отношении). Так, устойчивость культуры обусловлена теми ее структурами, которые обеспечивают ее единство и целостность, вырабатывают типовые правила поведения и сохраняют их в общей культурной памяти для передачи последующим поколениям. Семиотические системы дописьменных культур принципиально отличаются от более поздних, специально предназначенных для фиксации, хранения и передачи информации. Каждому элементу природного и культурного окружения человека придавался особый знаковый смысл, находящий свое отражение в мифах, фольклорных текстах и других явлениях культуры. «С помощью такой организации достигался эффект взаимовыводимости значений и сквозной метафоричности. Вместе с тем эта избыточность (множественность выражений при едином плане содержания) обеспечивала необходимый уровень помехоустойчивости: утрата каких-либо элементов не могла привести к забвению смысла, так как эти элементы дублировались другими и поэтому легко могли быть восстановлены» [Байбурин, 1993: 11].
С ходом времени некоторая утрата смысла все же происходила, и возникала потребность в реставрации деформированной структуры, основным инструментом в этом процессе выступал ритуал, представляющий собой «основную, наиболее яркую форму общественного бытия человека и главное воплощение человеческой способности к деятельности, потребности в ней» [Топоров, 2004 (1988): 494]. Чаще всего ритуал совершался в экстремальных условиях, при наличии существенной угрозы безопасности для жизни и мира. Эта угроза для культурного сообщества могла исходить от источников трех типов: враждебных сверхъестественных сил, другого человеческого коллектива и природной стихии. Архаичный ритуал предполагал защиту от всех этих типов угроз, обеспечивая стабильность «своей» религиозно-правовой сферы и регламентируя охрану от внешнего врага и производственно-экономическую деятельность, что вполне соответствует трем социальным функциям древнего социума, определяемым Ж. Дюмезилем (жрец, воин и труженик) [см. Dumezil, 1974 (1968)]. Таким образом, ритуал пронизывал все сферы жизни архаичного коллектива.
Исследователи выделяют ряд функций ритуала [см. Байбурин, 1993: 13-38; Маковский, 2005: 68-70; Топоров, 2004 (1988): 494-498]:
1) Адаптогенная: ритуал позволяет членам коллектива адаптироваться к внешней среде и зафиксировать образцы «успешного» поведения;
2) Регулирующая: ритуал устанавливает границы «своего» мира (линию обороны), дифференцирует социальные роли и ценности между «своими», а также различия между вещами, когда возникает опасность их смешения;
3) Коммуникативно-интегрирующая: ритуал служит проверкой неизменности парадигмы смыслов и целостности модели мира. Он необходим для осознания солидарности и взаимосвязанности всех членов «своего» коллектива и «своего» мира, включая предков, потомков и божеств. Ритуал обеспечивает связь времен от акта первотворения до конца света и связь пространственных уровней (божественного и земного);
Космогонические представления. Пространство и Хаос
С точки зрения культурологии, пространство, наряду со временем, причиной, судьбой, числом, относится к фундаментальным представлениям, «базовым концептам», число которых составляет около четырех-пяти десятков [Степанов, 2004: 6], «наиболее существенным конструктам модели мира» [Топоров, 2004 (1986): 43]. С точки зрения этимологии, пространственные термины чрезвычайно притягательны, но в то же время необычайно сложны для анализа. В.Н. Топоров сравнивает результаты таких этимологии с биологическим понятием клетки, имея в виду ее скрытые резервы и способность к дальнейшему развитию. Называя такие этимологии неоконченными, В.Н. Топоров отмечает: «Неравномерность словаря с точки зрения потенций этимологизации может быть сопоставлена со сходным явлением в философии, где именно ключевые понятия типа бытия или абсолюта оказываются вне определений, или в поэтике с установкой на метафоризацию наиболее емких образов, сложность которых на несколько порядков превосходит сложность «элементарных» образов» [Топоров, 2004 (1986): 43]. Сущность анализа эволюции пространственных отношений заключается не только в восстановлении предыстории соответствующих представлений и исследовании их структуры (внутренних связей), но и в исследовании их внешних связей - взаимодействий с другими базовыми концептами и операций с ними.
В современном английском языке пространство называется словом space, заимствованным из латыни (spatium) через старофранцузский (espace). В древнеанглийском подобного гипертермина не было, что является характерной особенностью древних языков, выражающих мифопоэтическую модель мира [см. Топоров, 2004 (1983): 58]. Однако это не означает, что древнеанглийский язык не зафиксировал представления о пространстве.
Согласно общей трактовке природы знака, принятой в языкознании, результатом отражения знака в человеческом сознании может быть восприятие, представление или понятие [см. Степанов, 1975: 10]. Восприятие трактуется как низшая ступень процесса познания; под представлением подразумевается «чувственно-наглядный образ предмета или явления, свободно сохраняемый или воспроизводимый в сознании без непосредственного ощущения и восприятия самого предмета или явления», а понятие «отражает наиболее общие и наиболее существенные признаки предмета или явления», будучи «высшей формой обобщения как со стороны объекта, так и со стороны субъекта» [Степанов, 1975: 11]. Если понятие вербализовано всегда, то представление может быть либо вербализовано, либо нет. Поскольку в древнеанглийском языке вербализация пространства еще не произошла, мы можем оперировать исключительно представлениями о пространстве, рассматривая их как допонятийный уровень развития соответствующего концепта.
Письменных свидетельств германского дохристианского периода, зафиксировавших описание основного мифа на древнеанглийском языке, почти не сохранилось. В нашем распоряжении имеются лишь фрагменты космологических описаний, одним из которых является небольшой отрывок из поэмы «Беовульф»1. Ниже приводится данный отрывок и его буквальный перевод (см. табл. 3.1) .
Данный фрагмент описывает создание земли (еогде, wang), вод {wceter), Солнца (sunne) и Луны (топа). Земля представляется уютным домом, построенным заботливым Создателем для всех тварей, которые живут и двигаются. Земля называется прекрасной равниной (wlitebeorhtne wang), ср. также др.-англ. neorxenawang «рай». Она освещена солнцем и луной, покрыта зеленью (leaf) и полна жизни (lif). Вокруг земли располагаются воды, определяющие ее границы (wceter bebuged). Фрагмент отражает языческие представления о мире, которых не затронула еще четкая категоризация христианства, здесь не говорится ни о разделении, ни о противопоставлении, Бог рассматривается только как Создатель, а не как Правитель, и ничего не говорится о том, что было до акта творения.
Косвенным свидетельством дохристианского характера данного фрагмента служит указание на арфиста-песносказителя, то есть на устные предания, с которыми настойчиво боролись христианские проповедники. В письме Алкуина епископу Линдисфарнскому говорится: «Во время трапезы пусть звучат слова Господа. В таких случаях более уместно внимать чтецу, а не арфисту, проповедям отцов, а не поэзии язычников. Что Ингельд может делать рядом с Христом? Этот дом узок, в нем нет места для обоих» [см. Добиаш-Рождественская, 1987: 34].
Для языческой картины мира характерен синкретизм и антропоморфизм, когда человек воспринимается в единстве с природой, что ясно просматривается в собирательном упоминании человека и других живых существ как тварей земнородных {land-buendum). Не последнюю роль в создании цельного образа мира играют аллитерационные цепочки (звукосмысловые ассоциации), ср. frumsceaft fira feorran гессап, где frumsceaft «первотворенье»,У?га «человек», feorran feor «далекий»+ an «из» = «издавна» и гессап «простираться», а также «наставлять, рассказывать»; leafum lif где leaf англ. /ш/«листва, зелень» и lif англ. life «жизнь».
Анализируя описание первотворения в «Беовульфе», нельзя не упомянуть о другом известном памятнике англосаксонской литературы -«Гимне Кэдмона» (приблизительно 680 г., см. табл. 3.2) .
Особая роль пространственных представлений в языке и культуре
Особая роль пространственных представлений в формировании языка и культуры неоднократно отмечалась философами, культурологами, психологами и лингвистами. «Вся культура может быть истолкована как деятельность по организации пространства», - пишет П.А. Флоренский [Флоренский, 1993: 55]. «Всякая модель культуры может быть описана в пространственных терминах», - указывает Ю.М. Лотман [Лотман, 2000: 484]. Д.И. Руденко называет пространство формообразующим началом и универсальным символом культуры [см. Руденко, Прокопенко, 1995: 131, см. также Руденко, 1994]. В.А. Маслова утверждает, что «культура соотнесена с языком через концепт пространства» [Маслова, 2001: 63]. Однако, как правило, такие справедливые утверждения не подкрепляются серьезной аргументацией, а выдвигаются как аксиомы.
Среди попыток прояснения истоков универсальной фундаментальности пространственных представлений следует отметить позицию М. Джонсона, выраженную в его монографии «The Body in the Mind» [Johnson, 1987], а также в его совместной работе с Дж. Лакоффом «Metaphors We Live By» [Лакофф, Джонсон 2004 (1980)]. Так, Дж. Лакофф и М. Джонсон отмечают, что «большинство наших фундаментальных концептов организованы с помощью одной или более пространственных метафор» [Лакофф, Джонсон, 2004 (1980): 41], причем такие метафоры являются системными. Аргументация авторов основана на эмпирических принципах: «Пространственные метафоры коренятся в нашем физическом и культурном опыте, а не устанавливаются произвольным образом. Метафора может служить средством понимания концепта только благодаря своей эмпирической природе» [Лакофф, Джонсон, 2004 (1980): 42]. Эмпирический подход дал основание некоторым критикам обвинять их в бихейвиоризме [см. Tsur, 2002]. Поддерживая в целом подход Дж. Лакоффа и М. Джонсона, мы хотели бы отметить, что они несколько преувеличивают роль физического опыта, только вскользь упоминая об опыте духовном (см. табл. 4.1).
Приведем некоторые из метафор и их основания по Дж. Лакоффу и М.Джонсону [см. Лакофф, Джонсон, 2004 (1980): 35-41] (мы намеренно опускаем здесь метафоры, связанные с представлением о времени, см. далее раздел «Представления о пространстве и представления о времени»).
Несмотря на то что авторы декларируют, что «социально мотивированные метафоры являются частью культуры» [Лакофф, Джонсон 2004 (1980): 41], в большинстве случаев они не сопровождают свои наблюдения лингвокультур о логическим анализом. Выявляя системные связи между пространственными метафорами, авторы отмечают особое положение модели More is up; less is down (больше ориентировано наверх; меньше — вниз) [Лакофф, Джонсон 2004 (1980): 43-44]. Мы можем согласиться с данным утверждением, но только на том основании, что в лингвокультурологическом отношении это единственная из пространственных метафор, которая не связана с человеческим телом.
Метафорическая модель Virtue is up; depravity is down (добродетели соответствует верх; порочности — низ) с точки зрения культуры может быть объяснена следующим образом: именно низ человеческого тела связан с пороками, с ним связано отрицательное восприятие «отходов» жизнедеятельности человеческого организма. В антропоморфной макрокосмической классификации Верх {Небо) является сакральной стороной, тогда как Низ {Земля) - символ мирского начала.
Классификация ориентационных метафор на культурно-эмпирических основаниях приобретет несколько иной вид, и при этом приведенные формулировки самих метафор нуждаются в уточнении: Up следует понимать не только как «верх», но и как upright «вертикальное положение», a down — соответственно, не только как «низ», но и как «горизонтальное положение», см. об особом статусе концепта стоять в [Топоров, 1996].
Как уже отмечалось выше, в языке пространство служит основой для формирования универсальных и продуктивных моделей номинации для непространственных сфер. Чтобы рассмотреть механизм переноса пространственных отношений на другие сферы сакрального и обыденного знания, необходимо в первую очередь исследовать пространственную основу самого знания как принадлежности внутреннего мира человека.
Пространственная основа знания отмечается в книге Дж. Лакоффа и М. Джонсона как базовая онтологическая метафора Разум — это Вместилище [см. Лакофф, Джонсон, 2004 (1980): 52-53]. Архаичное восприятие познания характеризуется пространственной маркированностью. Древнегерманская мифопоэтическая модель мира предусматривала путь к овладению мудростью богами, состоящий из трех этапов. Сначала верховный бог Один отдает свой глаз, чтобы получить доступ к источнику знаний Мимиру. Затем через самозаклание (повесившись на Мировом Древе и пронзив себя копьем) он постигает руны. И наконец, пройдя через ряд испытаний, Один выпивает мед мудрости [см. Топорова, 2000: 35].
Сущность операций со знаниями заключается в их обретении, сохранении и передаче другим людям в пространстве (современникам) или во времени (потомкам). Можно только догадываться, насколько сложно было осуществление этих операций в дописьменную эпоху, которая описывается в поэме «Беовульф», во всяком случае, в данном произведении не упоминается ни чтение, ни письмо. Поэтому вполне естественно, что процесс обретения сакрального знания включал в себя знания увиденные и знания услышанные [см. Калыгин, 2000]. В древнегерманских памятниках отражается эта дихотомия знания: в «Младшей Эдде» верховный бог Один описывается с двумя воронами на плечах, Хугином (букв, «думающий») и Мунином (букв, «помнящий»), которые летают по миру и затем шепчут Одину обо всем, что они слышали и видели [см. Младшая Эдда. Видения Гюльвы].
