Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Границы жанров пословичных паремий 20
1 Проблемы выделения жанров паремий 20
2 Пословица и фразеологизм 31
3 Пословица, поговорка и жанры, близкие к пословице ... 39
4 Пословица, афоризм и новообразование 51
5 Стяжения 16
6 Выводы 83
III. Глава II. Вариативность пословиц 84
1 Инвариантная структура пословицы и неоднозначность жанровых идентификаций текста в речевой ситуации 84
2 Изучение видоизмененных пословиц 100
3 Группы пословиц по устойчивости-изменчивости 106
4 Видоизмененные пословицы и квазипословицы 116
5 Классификация пословичных видоизменений 126
5.1 Гиперактуализация 129
5.2 Сращение 130
5.3 Усечение 132
5.4 Актуализация 135
5.5 Надстройка 138
6 Сложные формы видоизменений пословиц 146
7 Выводы 148
IV. Глава III. Полифункциональность пословиц в ситуациях произнесения
1 Исследование функций пословиц в контекстах произнесения
2 Речевой акт, дискурсивная ситуация, фрейм 160
3 Характер оценки событий пословицами 185
3 Характер оценки событий пословицами 185
4 Выводы 190
V. Заключение 191
VI. Список сокращений 195
VII. Список использованной литературы 197
VIII. Приложение кГлаве 1 227
IX. Приложение кГлавеП 246
X. Приложение к Главе III 251
- Проблемы выделения жанров паремий
- Пословица, поговорка и жанры, близкие к пословице
- Инвариантная структура пословицы и неоднозначность жанровых идентификаций текста в речевой ситуации
- Исследование функций пословиц в контекстах произнесения
Введение к работе
1. Постановка проблемы и общая характеристика исследования
Изучение паремий и, в частности, пословиц не относится к числу наиболее разработанных областей фольклористики. Обсуждаемые в ней проблемы можно сгруппировать следующим образом:
1) жанровая терминология, отражающая разнообразие паремий;
2) образная природа пословиц;
3) структура и типология паремиологических текстов;
4) синтаксическая структура пословиц;
5) изменчивость пословичных текстов в речевых ситуациях. Представленная диссертация посвящена рассмотрению именно последней проблемы.
Исходным в паремиологии считается тезис о том, что пословица обладает замкнутой формой клише, т.е. не изменяется и не дополняется в речи [Пермяков 1970]. Большое количество ученых взяло в качестве исходного положения при изучении пословиц это утверждение [Барли 1984; Пазяк 1993 б; Тарланов 1999 и др.].
В новейших определениях пословицы во главу угла ставится выделение структурных особенностей текста. Ю.И. Левин писал о том, что значение пословицы - это логическая формула, в ее природе содержащаяся, а смысл вытекает из ситуативного употребления [1984: 109-110]. Эта логическая формула определяет и значение, и внешнее выражение текста. Многие называют пословицей только традиционные паремии, привычные для широкого круга людей [Аничков 1964: 39]. Значение всеобщности -определяющий признак текста этого жанра [Крикманн 1984: 153-154].
В более ранних работах исследователи сначала определяли критерии жанра, а потом анализировали тексты, соответствующие сформулированным признакам. В связи с этим из поля изучения были неправомерно исключены многие переходные случаи, когда паремия сочетала в себе структурные, функциональные и источниковые признаки разных жанров. В настоящее время все чаще внимание исследователей стало фиксироваться на паремиях с жанровыми отклонениями: описываются механизмы и средства преобразования текстов, предлагаются различные группировки видоизмененных паремий. Чрезвычайно важным на данном этапе исследовательского поиска видится изучение паремий в контекстах современного бытования для попытки исчисления мотиваций текстового преобразования и уяснения системности межжанровых переходов.
Определение замкнутых и незамкнутых клише оказалось весьма продуктивным: без осознания замкнутости пословичного клише невозможно было бы описать закономерности видоизменений текста. Материал, однако, дает основание для внесения существенных корректив в это положение. Уже исследователи, определяющие поговорку как часть пословицы, тем самым, в сущности, предполагают наличие жанровой переходности: если пословица разложима на поговорки, то значит, что и из поговорок может быть синтезирована пословица. Выявление десемантизаций архаических паремий свидетельствует о факте смысловой трансформации пословиц.
Наблюдения показывают, что пословицы в ситуациях могут спонтанно конструироваться на базе распространенных структурных моделей. З.К. Тарланов [1999: 232-233] приходит к выводу, что у группы пословиц, выраженных сложными предложениями, части которых относятся друг к другу как условие к обусловленному, состав компонентов и порядок их расположения фиксирован. Этот тезис иллюстрируется следующими примерами: Был бы лес, а топор сыщем; Было бы болото, а черти будут; Были бы бобры, а ловцы будут; Была бы собака, а палку найдем; Были бы кости, а на костях мясо будет; Было бы кому драть, а слушать станут. Действительно, взаиморасположение определяющей и зависимой позиций здесь остается неизменным. Кроме, того, рассмотрение таких синтаксических паремий показывает, что пословица - это далеко не всегда традиционный узнаваемый текст, но живая, продуктивная синтаксическая форма [Тарланов 1999: 48]. Подобные суждения можно свободно конструировать, достаточно только установить логическую взаимосвязь субъектов, объектов или обстоятельств, соответствующую второму высшему логико-семиотическому инварианту (по теории Г.Л. Пермякова): «если одна вещь связана с другой вещью, то если есть одна вещь, то есть (будет) другая». Так, в частности, нами зафиксировано большое количество текстов, выстроенных по модели первого инварианта, еще ни разу не зарегистрированных словарями, например: Много бумажек - мало дела (СБПТ-27), Навязчивый сервис - хуже смерти (СБПТ-6), Хороший левак укрепляет брак (СБПТ-26).
В последние десятилетия паремиологами в полной мере осознано такое свойство пословичного клише, как его пластичность. Если раньше исследователи сначала определяли отличительные признаки жанра, а затем подбирали оптимально соответствующий им материал, то теперь все чаще в фокусе внимания ученых оказываются тексты с жанровыми отклонениями. Специалистами предложены различные способы группировки материала в соответствии с типами структурных трансформаций пословиц, однако все они не приводят материал к научной классификации. В этих работах описывается только разный объем возможностей текстовых изменений, а выявленные при этом трансформации пословиц просто перечисляются; исследователи описывают такие формы преобразования пословицы, как сокращение или расширение компонентного состава, актуализацию и контаминацию суждений [Козырева 1983; Саввина 1984; Беликов 1994; Благова 2000; Береговская 2001; Санников 2002; Гнедаш 2005; Гусейнова 2004; Вальтер, Мокиенко 2005; Вьеллар 2005; Вельмезова 2006; Бровкина 2006; Птушко 2006; Федорова 2006]. Исключение, пожалуй, представляет собой работа П.А. Клубкова [2003], попытавшегося сгруппировать возможные формы преобразования текста на основании изменения значения пословицы. Он выделил три способа нарушения традиционной структуры и привычного значения клише:
1) таутосемантическое преобразование - когда видоизмененный текст сохраняет исходное значение;
2) реинтерпретация клише - когда паремия в речи утрачивает внутреннюю форму и теряет связь с мотивировкой;
3) «размыкание» клише (парадигматическая развертка) - случаи видоизменения клише, касающиеся как его формы, так и значения.
В представленной диссертации впервые проводится исследование возможностей жанровых трактовок паремий в контекстах произнесения. Хотя рассмотрением речевых ситуаций для изучения стереотипов общения занимались, в частности, такие лингвисты, как Т.М.Николаева [1990] и Е.А. Земская [2004], исследование пословиц в контексте их произнесения до настоящего времени не проводилось, хотя подобный подход к материалу совершенно очевиден и закономерен. Если смысл слова обнаруживается лишь в контексте какого-либо социального действия [Адоньева 2004: 28], то и пословица обретает свой истинный смысл только в ситуации произнесения, тогда как паремии, зафиксированные в сборниках, как это заметил А. Крикманн (в личном письме автору диссертации от сент. 2005), являются своего рода «фотографиями вариантов». Изучение паремий в контекстах их живого бытования необходимо для выявления их реальных структурно-семиотических признаков.
При рассмотрении паремии, изъятой из контекста употребления, исследователь не всегда может определить все ее возможные смысловые репрезентации. Истинный лик текст имеет только в момент его произнесения во всей совокупности обстоятельств, спровоцировавших его воспроизведение [Гирц 2004]. Т.Б. Дианова считает одной из важнейших мотиваций записи фольклорных произведений в контекстах острое ощущение «уходящей натуры» [2005: 12]. Изъятый текст в наиболее устоявшейся форме может структурно соответствовать жанру пословицы, но значение фольклорной единицы в ситуации может представить ее в иной жанровой ипостаси.
Целью данного диссертационного исследования является анализ пластичности пословичного клише и многофункциональности пословиц в конкретных ситуациях их произнесения.
В работе исследуются примеры типичных и уникальных значений пословиц в контекстах произнесения; доказывается, что квазипословицы и видоизмененные пословицы в речевых ситуациях могут иметь специфические функции, не характерные для обычного употребления пословиц.
Как уже было сказано, к настоящему времени в науке закрепилась традиция акцентировать такой жанровый признак пословицы, как замкнутая форма клише. Это положение было сформулировано Г.Л. Пермяковым [1970], однако он же в более поздней своей работе отмечал, что наличие искажений традиционных вариантов лишний раз подчеркивает устойчивость пословиц, так как видоизменение возможно только тогда, когда есть понимание текстовой нормы [2001]. В последние годы активно ведется исследование модификаций и трансформаций пословиц, но до сих пор не был достаточно четко сформулирован корректирующий тезис о том, что замкнутость пословичного клише - относительна. Поскольку данная условность не была оговорена, создалось ощущение, что изучение традиционных и видоизмененных паремий производилось как исследование текстов разных, хотя и генетически связанных жанров. Мода последнего десятилетия на намеренное искажение традиционных пословиц и формирование новых суждений возводила производную и новообразованную по старой модели паремию на несколько иной уровень: вторичным текстам стали приписываться такие качества, как «паремиологическое сопротивление», «стёб» [Вальтер, Мокиенко 2005: 5].
Специально создаваемые видоизмененные пословицы действительно обладают нетрадиционной структурой и специфическим набором функций, значительно отличающимся от тех, которые принято ассоциировать с привычным текстом. Адекватным видится изучение традиционного и новейшего паремиологического фонда в неразрывном единстве, в системе, чтобы отразить истинную картину современного бытования пословиц. Зафиксированные речевые ситуации дают понимание того, что традиции воспроизведения классических и новейших вариантов соприсутствуют, а потому их разделение неправомерно.
Задачи исследования суть следующие:
1) рассмотреть ситуации, в которых жанровая специфика паремии корректируется контекстом;
2) создать классификацию пословичных видоизменений, проанализировав случаи узуальных и окказиональных преобразований текстов;
3) установить контекстуальные значения суждений, по формальным и семантическим признакам соответствующих критериям жанра пословицы, и в соответствии с этим определить возможности образования окказиональных паремий, а также обосновать тезис о полифункциональности паремиологических текстов.
Для решения первой задачи в Главе I мы проанализировали случаи ситуативных переходов пословицы в велеризм, поговорку, ламентацию, когда пословица позиционируется как афоризм, а афоризм теряет соотношение с автором и воспринимается как народная паремия, когда в картине разговора спонтанно формируются суждения, по структурно-семантическим признакам аналогичные пословицам.
В Главе II на основе тезиса о том, что пословица обладает лишь относительно замкнутой формой клише, приводится классификация возможных видоизменений текста.
Глава III посвящена решению третьей задачи: в ней исследуются примеры типичных и уникальных значений пословиц в контекстах произнесения; доказывается, что квазипословицы и видоизмененные пословицы в речевых ситуациях могут иметь специфические функции, не характерные для обычного употребления пословиц; делается попытка соотнести частотность пословичных видоизменений с тем, какое событие во временном плане паремии оценивают.
Решение задач, поставленных в диссертационной работе, потребовало разных методов. При рассмотрении синтетических текстов (например, когда в состав велеризма входит пословица или в состав пословицы -фразеологизм) был использован метод компонентного анализа.
Для выяснения происхождения различных пословичных вариантов был использован сопоставительный метод, применяемый всеми учеными, исследующими видоизменения паремий.
Для того чтобы адекватно определить истинный жанр паремии, был использован контекстный анализ. Этот же метод позволяет определить мотивации окказионального преобразования пословицы.
При анализе разновидностей пословичных видоизменений были использованы приемы классификации и систематики.
Основной методологической установкой исследования является понимание того, что свою истинную форму и значение паремия принимает лишь в контексте произнесения, а пословицы, фиксируемые словарями, -лишь отражения наиболее устоявшихся вариантов. Пословица нами понимается не как единичный текст, зафиксированный или услышанный однократно, а как некоторый комплекс возможных выражений и функциональных проявлений в ситуациях определенной структурно-семантической модели, соответствующей критериям жанра.
В представленной диссертации впервые проводится исследование возможностей жанровых трактовок паремий в контекстах произнесения. Как показывает анализ, многие текстовые модификации обусловлены конкретными обстоятельствами произнесения пословицы. С целью приблизить значение оценивающей формулы к отражению оцениваемого события могут, в частности, заменяться отдельные лексемы. Нами зафиксированы также случаи опущения некоторых традиционных элементов традиционных текстов, что можно объяснить принципом экономии языковых средств. В ряде контекстов к пословице присоединялись возникающие прямо в ходе разговора уточняющие конструкции, также отображающие сущность оцениваемого обстоятельства. При этом подобные замены и надстройки могут быть как окказиональными, принятыми в отдельной малой группе, так и входящими в более широкую культурную традицию. Однако все эти формы выражения традиционных вариантов не дают оснований для разделения текстов на пословицы и антипословицы (фольклор и антифольклор).
2. Источниковая база исследования
Опубликованные источники
Для выявления наиболее устоявшихся форм пословиц мы использовали данные 33 опубликованных классических и современных сборников пословиц. Цепь вариантов пословицы, составляемая из ее фиксаций в сборниках XIX, XX и начала XXI вв., дает немаловажное представление о неизменности или пластичности текста. Существуют две традиции собирания пословиц: одна ориентирована на норму, а другая концентрирует внимание на нетрадиционных формах текстов, причем эта вторая возобладала только в конце XX - начале XXI вв. Таким образом, если мы будем искать соответствия паремии в ранее опубликованных сборниках, то велика вероятность того, что все они будут отражать наиболее устоявшиеся варианты текста. Впрочем, устная традиция порою оказывается сильнее консерватизма традиции составления сборников, и в ряде случаев в них все же попадают видоизмененные пословицы. Например, паремия Не рой яму другому, сам в нее попадешь (ввалишься)! фиксируется абсолютным большинством словарей от И.М. Снегирева и В.И. Даля до современности [Прокофьев 1957: 63; Кутейников 1974: 669; Ткаченко 1999: 70; Жуков 2004: 219; Зимин 2005: 297; Берков 2005: 319; Мошкин 2005: 1323; Шейко 2006: 216 и мн. др.]. Сборники же последних лет отражают ее видоизмененные формы: Не рой другому яму вручную, на это механизмы есть [Зимин 2005:
297]; Не рой ямб другому [Вальтер, Мокиенко 2005: 145]; Не рой яму другому, пусть роет ее сам [Фоменко] и т.д. Создается ощущение, что до начала XXI в. эта пословица бытовала в неизменной форме и лишь в самое недавнее время стала модифицироваться. Однако в паремиологическом словаре под редакцией А.А. Прокофьева в разделе, посвященном пословицам эпохи Великой Отечественной войны, мы находим следующие видоизмененные варианты: Какую яму фашист копал - туда и попал [1957: 185]; Фашисты нам яму рыли, да сами в нее угодили [там же: 184]. Естественно, подобные случаи не единичны, они свидетельствуют о том, что пластичность пословичного клише - не приобретение языка постсоветской эпохи, а закономерное проявление живого бытования паремий во все времена.
Интернетные источники
Для иллюстраций возможных форм пословиц нами также использовались некоторые Паремиологические фонды из Интернета и данные ряда форумов, где можно было усмотреть отражения вариативности пословиц, а также представления пользователей сети об источниках афоризмов.
Неопубликованные источники
За последние четыре года нами было проанализировано шесть частных рукописных собраний паремий.
1. Собрание Нины Николаевны Жигариной. Фонд предоставлен нам в 2006 г.
2. Собрание Алексея Яковлевича Мошкина. Фонд был предоставлен нам в 2005 г. научным сотрудником Государственного окружного «Музея Природы и Человека» г. Хантымансийска О.Р. Николаевым и научным сотрудником Института высших гуманитарных исследований РГГУ А.П. Минаевой. По свидетельству О.Р. Николаева, сборник жителя с. Алтай Кондинского района Хантымансийского автономного округа А.Я. Мошкина сложился как следствие попытки вести писательский дневник. Поначалу он делал зарисовки-описания наблюдаемых им ситуаций человеческого общения, а впоследствии пришел к выводу о самоценности собранных таким образом речений и сформировал несколько тетрадей, в которых нашли отражение и многочисленные паремии.
3. Собрание Анны Антоновны Поспеловой было предоставлено нам Е.Б. Чекменевой в 2004 г. В связи с тем, что в тетради записаны медицинские показания (данные артериального давления) за 1975-1980 гг., будем считать, что дневник относится к этим годам.
4. Собрание Нины Степановны и Николая Федоровича Сорокиных. Материал фиксировался и предоставлялся нам частями с 2002 по 2006 гг.
5. Собрание Евгения Степановича Козловского. Фонд собран и предоставлен нам в 2005 г.
6. Собрание Петра Николаевича Кутейникова - есаула лейб-гвардии Казачьего полка, долгое время прожившего в Швейцарии. Он собирал паремии для сохранения чувства русского языка в условиях иноязычной культуры. Благодарим за предоставление этого материала востоковеда В.В. Белякова, которому этот сборник в свою очередь передала внучка собирателя Татьяна Николаевна Монти. Когда этот фонд был составлен, неизвестно; условно датируем его 1974 г. - годом кончины П.Н. Кутейникова. Вторичной обработке этот материал подвергла Т.Н. Монти, переписавшая все пословицы в одну тетрадь в алфавитном порядке. Сборник передан нам в 2006 г.
Материалы этих фондов в определенной мере отражают современное состояние паремиологического фонда. В частности, в них зафиксированы уже вошедшие в традицию видоизменения текстов.
Например: Дураку закон не писан (а если писан, то не прочитан, а если прочитан, то неправильно понят)1 [Мошкин 2005: 556]; С миру по нитке - Гитлеру веревка [там же: 1758]; Рожденный ползать на голову не нагадит [Жигарина Н.Н. 2006: 605]; Обещанного три года ждут, а в России - 12 лет [Сорокины 2002-2006: 334]; По работничку и колбаса, а может быть - и ножки Буша [там же: 366] и др.
Наконец, в этих коллекциях наряду с чисто фольклорными паремиями встречаются также и афоризмы. В большинстве случаев собиратели тут же указывают и источник - истинный или предполагаемый, например: Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему (Л.Н. Толстой) [Поспелова 1975-1980: 146]; Кому бублик, а кому дырка от бублика (Маяковский) [Мошкин 2005: 842]; Не валяй дурака, голосуй за земляка (реклама перед выборами в думу) [Сорокины 2002-2006: 292].
Материал в словарях пословиц организуется различным образом в соответствии с разными прагматическими целями, причем опубликованные словари могут выстраиваться согласно определенным научным принципам. Описывая подобные принципы, Г.Л. Пермяков [2001: 10-11] перечислил следующие используемые при этом классификации пословиц: алфавитная; по опорным словам; монографическая; генетическая; тематическая.
Иное дело - рукописное собрание паремий. Мотивации для его составления сугубо индивидуальны, чаще всего они бывают следующими.
1. Фиксация суждений, лично значимых для автора. Так, в собрании А.А. Поспеловой часто встречаются собственные новообразования, выстроенные по пословичной модели, например: Мать - беспокойство и хлопоты до конца дней своих [58]; Мать - неблагодарность: она с первых шагов поучает и наставляет, одергивает и предупреждает, а это никогда никому не нравится [59]. Аналогов данным текстам ни в одном из доступных нам сборников обнаружено не было. Можно усмотреть в фиксации такого рода суждений некоторый аналог дневниковым записям.
В сборнике А.А. Поспеловой зафиксированы следующие нетрадиционные варианты пословиц: Человек с возу - кобыле легче [54], На чужой каравай рот не разевай, а пораньше вставай и свой приобретай [32]. Мы не можем достоверно утверждать, что данные видоизмененные пословицы были записаны собирателем со слуха и что они не являются личными трансформациями А.А. Поспеловой.
2. Фиксация клише ради самих этих клише, с мнемоническими целями. Таков сборник П.Н. Кутейникова: по словам В.В. Белякова [2000: 152], пословицы собирались с целью не забыть родной язык, сохранить в памяти его паремиологические и фразеологические конструкции. Т.Н. Монти в интервью упомянула, что для нее русский язык закончился, когда умерли все русскоязычные родственники.
3. Фиксация с научными целями. Жители Ульяновска и Ульяновской области Е.С. Козловский, Н.Н. Жигарина, Н.С, и Н.Ф. Сорокины составляли свои сборники, зная, что их материалы будут использованы в нашем исследовании, поэтому, собиратели не фиксировали личные новообразования и видоизмененные тексты.
Наблюдения за составлением фондов ульяновских собирателей дают нам более четкое представление о том, как велись записи. В начале 2006 г. Н.Н. Жигарина переслала нам часть сборника Н.С. и Н.Ф. Сорокиных, в которой среди прочих обнаружился такой паремиологический текст: Сын -отрезанный ломоть [464]. Сам по себе фразеологизм отрезанный ломоть имеет следующее значение: человек, ставший самостоятельным, отделившись от семьи; человек, оставивший свою среду, порвавший с прежним образом жизни [Федоров 2001:334], он может использоваться для конструирования пословиц: Отрезанный ломоть к хлебу не приставишь [Даль 2000: 400; Русские пословицы и поговорки]; Солдат - отрезанный ломоть (т.е. от семьи) [Даль 2000: 446]. После просмотра части пересылаемого фонда Н.Н. Жигарина сообщила нам, что вариант Сын -отрезанный ломоть неверен, поскольку сама она слышала только пословицу Дочь - отрезанный ломоть [Жигарина Н.Н. 2006: 177]. Это корректирующее сообщение является доказательством установки собирателя на фиксацию только известных ему текстов.
Чрезвычайно важно, что тексты в рассмотренных нами рукописных сборниках не копировались из опубликованных изданий (косвенное свидетельство этого - наличие многочисленных орфографических и синтаксических ошибок). Признаком того, что тексты записывались именно со слуха, является и то, что в некоторых случаях собиратели делали специальные пометки об условиях записи. Например: Как здоровье? - На колесах. Глотаем помаленьку (разговор у медпункта) [Сорокины 2002-2006: 14]; Не сесть не встать, мусор кругом (остановка автобуса) [Козловский 2005: 379]. Как свидетельство устной записи следует расценивать также наличие пояснений собирателя рядом с зафиксированными паремиями, например: Пустой как барабан (нет денег) [Козловский 2005: 500]; А малину-то надо вовремя рвать (т.е. выходить замуж вовремя) [Сорокины 2002-2006: 19]; Сначала с кумиром, а потом со всем миром (о современной легкой любви) [там же: 447]; Деньги - крыша (деньгам все повинуется) [Мошкин 2005: 466]; подобные пояснения, в принципе, встречаются и в печатных сборниках, но трудно предположить, что собиратель стал бы списывать текст вместе с пояснением. О том же свидетельствует наличие в частных собраниях паремий нетрадиционных вариантов текстов, ранее редко попадавших в другие сборники или вообще не фиксируемых.
Однако в сборнике П.Н. Кутейникова отразились случайные модификации текста, связанные с тем, что сборник формировался и обрабатывался людьми, оторванными от своей естественной языковой среды. Например, вариант № 552 На Года надейся, а сам не плошай поначалу нами трактовался следующим образом: «Жизненный опыт - позитивный фактор, но проблема решается личной активностью именно текущего момента», где слово «года» мы понимали как форму мн. ч., вин. пад. от слова «год». Однако настораживало то, что слово написано с заглавной буквы; соответственно, скорее всего, здесь имеет место искаженный вариант пословицы На Бога надейся, а сам не плошай [Даль 2000: 19; Иллюстров 1910: 6; Жуков 2004: 180; Танчук 1986: 90; Ткаченко 1999: 66; Луговая 2004: 96; Берсеньева 2005: 37; Козловский 2005: 52; Шейко 2006: 22; ЖигаринаН.Н. 2006: 374; Русские пословицы и поговорки; ИНТРИГА]. Мы предполагаем, что слово Года здесь представляет собой английское God, употребленное в русской словоизменительной парадигме (вин. пад. ед. ч.).
Полевые записи
Для уяснения специфики функций пословиц и мотиваций видоизменений были исследованы зафиксированные нами речевые ситуации, в которых воспроизводились традиционные и видоизмененные пословичные тексты, а также квазипословицы (т.е. такие паремии, которые по структурным и функциональным признакам уже не являются пословицами, но образованы от текстов этого жанра).
В течение восьми лет (1998-2006) нами записывались речевые ситуации (картины разговоров)1, в которых произносились паремии. Данные этих записей использованы в исследовании. Метод сбора материала - включенное наблюдение.
М.Л. Макаров указывал на парадокс наблюдателя: если информанты знают или подозревают, что за ними наблюдают, то их поведение становится более скованным, происходит сдвиг в сторону формального стиля общения [1998: 200]. Чтобы избежать подобных искажений, мы в ряде случаев использовали скрытую аудиотехнику; однако большей частью картина разговора записывалась вручную, сразу после завершения беседы или какой либо ее фазы, если записи производились среди знакомых нам людей, сам факт записи нами не скрывался. Чтобы обойти проблемы этического свойства, при записи речевых ситуаций мы обозначали только социальный статус участников общения, пол (М - мужчины, Ж - женщины) и возраст.
Всего было записано около 3000 ситуаций, в которых воспроизводились паремии разных жанров. Часть из них, где употреблены пословичные и околопословичные суждения, мы использовали в нашем исследовании : Результаты анализа 900 картин разговора отражены в нашей базе данных, где устанавливается соотношение фактов видоизменения пословиц с тем, какое событие во временном плане - настоящее, прошедшее или будущее - оценивается паремией.
Комплексное исследование совокупности вариантов одной пословицы в различных словарях и в зафиксированных контекстах разговоров позволяет определить меру пластичности паремии. Так, одни тексты в самых различных фондах XIX-XXI вв. регистрируются в единообразной форме, тогда как другие существуют в виде значительно различающихся вариантов.
В нашей работе последовательно доказывается, что паремия в зависимости от обстоятельств может реализовываться в разных жанровых обличьях. Преобразованные тексты, потерявшие структурно-семантические признаки суждения исходного жанра, мы назвали квазипословицами. Паремии же, в которых не теряется общее значения пословицы, мы обозначили как видоизмененные пословицы.
Отдельные положения диссертации были представлены в виде 9 докладов, обсуждавшихся на научных форумах Института высших гуманитарных исследований, Центра типологии и семиотики фольклора РГГУ (2003-2006), Амстердамского университета, Государственного республиканского центра русского фольклора, Института языкознания РАН (2006).
По материалам этого исследования были прочитаны лекции и проведены практические занятия со студентами 4-го курса историко-филологического факультета РГГУ в 2005 и 2006 гг. (в рамках курса «Общая фольклористика» доктора филол. наук, проф. СЮ. Неклюдова).
Основные положения диссертации нашли отражение в 6 публикациях по теме (общим объемом около 2 а.л.); введено в научный оборот 7 новых источников (6,7 а.л.). Одной из важных составляющих частей представленной диссертации является база данных, в которой представлен анализ конкретных случаев употребления паремий. Эта часть работы представлена на научном портале Центра типологии и семиотики фольклора РГГУ (http://www.ruthenia.ru/ folklore/zhigarina4.htm) (26,3 а.л.).
Проблемы выделения жанров паремий
Основная проблема, затрудняющая определение провербиальных жанров, - это размытые границы между группами паремий, выделяемых в соответствии со своими структурными схемами и со специфическим набором функций; препятствует подобному определению и наличие множества переходных случаев. Т.С. Садова [2003: 70] точно заметила, что фольклорный текст - это «динамический процесс», «некая устойчиво изменяющаяся субстанция», константность которой обусловлена традицией и порождающими свойствами модели. Текст в различных формах своего употребления, значительно изменяясь или получая нехарактерные для традиционного использования функциональные значения, может принимать разные жанровые обличья, не переставая, тем не менее, идентифицироваться с исходной единицей.
Еще В.И.Даль [2000: 11] в «Напутном» писал, что первая часть пословицы без воспроизведения второй части является поговоркой. Однако и в усеченном виде, когда представлена только первая часть, пословичное суждение чаще все же не перестает ассоциироваться с традиционным вариантом, и участники диалога в состоянии мысленно воспроизвести текст целиком, хотя по форме выражения он, действительно, представляет собой поговорку. Кроме того, многие исследователи обращали внимание на то, что при особого рода текстовом добавлении пословица превращается в велеризм [Быкова 1984; Бровкина 2006].
Проблему семантического обособления понятий усложняет также то обстоятельство, что некоторые термины паремиологии, как справедливо пишет Л.Б. Савенкова [2002: 75], возникли на базе лексики общеязыкового употребления и в силу этого имеют целый шлейф ассоциаций, что обусловливает колебания в их значении и отражается на понимании соответствующих современных научных понятий.
Обычно работы, посвященные проблемам жанровой терминологии, имеют выделительный характер: описывается теория жанра без изучения периферийных или смежных форм. В.Я.Пропп [1964: 154] отмечал, что в паремиологии разбивка жанров производится «по исключающим друг друга признакам». Соответственно, единую концепцию, описывающую такие жанры, как фразеологизм, поговорка и пословица, в дифференцирующем смысле можно составить только путем соположения разных аспектов их изучения.
Существует несколько оснований для описания паремиологических жанров и жанровых разновидностей. I. Текст идентифицируется как единица, соответствующая той или иной жанровой модели по наличию у него определенных структурно-семиотических признаков.
На этом основании различаются велеризм [Тейлор; Быкова 1984], а также пословица и поговорка [Пермяков 1970; Дандис 1978; Левин 1984; Тарланов 1999 и др.].
Такой жанр, как велеризм, выделяется в первую очередь по структурным критериям. При описании его текстовых признаков обычно упоминаются элементы, составляющие паремию: высказывание в форме прямой речи («спич»), обозначение говорящего лица («спикера») и указания на условия или обстоятельства высказывания («ситуацию») [Быкова 1984: 274]. Даже если велеризм построен на базе текстов других жанров, по-другому его не называют, хотя он может сочетать в себе самые различные вторичные жанровые признаки.
«Лучше поздно, чем никогда!» - сказал Ельцин, кладя голову на рельсы, глядя вслед уходящему поезду (П.В. Захарчев. 24.07.1999.) [ЕЕЖ]. По структурным критериям этот текст является велеризмом, в составе «спича» он содержит пословицу, а текстовая ситуация соотносит событие текста с историческим событием, т.е. налицо также афористический компонент происхождения текста. Ср.: Лечь на рельсы - обещание президента Б. Ельцина, данное им в 1992 г. на случай неблагоприятного для малоимущих граждан развития реформ: лягу на рельсы [Гусейнов 2003: 272]. Наконец, в определенной ситуации данная паремия может быть произнесена как анекдот, поскольку содержит в себе пародийный элемент. См., например: ЦТСФ РГГУ. Разговор сотрудников. Ж (24): Мне сейчас Мингалиев прислал анкету, ворвавшись в мое сознание пословицей: лучше поздно, чем никогда - это он мне в «теме» написал. М (28): ... - сказал Рабинович, положив голову на рельсы, глядя вслед уходящему поезду. (НБ-І-8; 19.01.2005; г. Москва)
В обозначенной ситуации отражено конструирование велеризма в ходе диалога. Пословица воспроизведена женщиной 24-х лет (Ж 24) в качестве текста, соответствующего традиционной жанровой модели, а мужчина 28-х лет (М 28) достраивает текст так, что он видоизменяется, обретая признаки другого жанра. При указании «спикера» и текстовой ситуации (сказал Рабинович, положив голову на рельсы, глядя вслед уходящему поезду) текст идентифицируется обоими участниками диалога уже как велеризм.
Структурный уровень учитывается исследователями как совокупность внутренних дифференциальных признаков значения текста, а функциональный уровень - как его внешние значения [Дандис 1978: 15]; в паремиологии под первым имеется в виду формула отношений между вещами, отраженная текстом при элиминировании его знаковой субстанции [Черкасский 1978: 35]. Таким образом, в соответствии с этим направлением исследований текстов структура пословицы составляет ее внутреннее значение, а семантика в контексте произнесения реализует ее смысл.
Пословица, поговорка и жанры, близкие к пословице
В классическом языкознании сложилось понятие языковой системы. Исследователи представляют язык в виде нескольких уровней, каждый из которых опирается на предыдущий. Эта концепция предполагает иерархичность языковой организации: сложные и объемные единицы языка строятся из более простых и элементарных. Принято выделять уровень фонем, морфем, лексем и т.д. В сфере клишированных единиц также можно выделить несколько уровней: фразеологизм, поговорка, пословица и близкие к пословице тексты. Отношения между ними иные, этот ряд уровней нельзя назвать системой в полном смысле слова. Пословица в некоторых формах воспроизведения может представлять собой поговорку, фразеологизм или поговорка могут выступать в качестве строительного материала в образовании пословичного текста, но эти отношения не подчиняются четкой закономерности.
Поговорка в паремиологии описана весьма скудно. Большинство исследователей, придерживающихся широкого понимания фразеологии, относят поговорку к фразеологическим выражениям. Паремиологи середины XX века, заложившие основы структурного исследования в этой области фольклористики, сконцентрировали свое внимание на изучении пословиц как единиц, в наибольшей степени поддающихся описанию. Под поговорками эти ученые понимали некий конгломерат текстов, располагающийся между фразеологизмами и пословицами.
В абсолютном большинстве паремийных сборников, обозначенных как сборники пословиц, наряду с собственно пословицами представлены тексты самых различных жанров: от фразеологизмов до анекдотов. Есть сборники, которые по заглавию обращены на представление только фразеологизмов (например, «Жгучий глагол» В. Кузьміча), где статистически наиболее частотны именно пословицы. Мотивацию для появления сборников второго типа объяснить проще: авторы могли придерживаться широкого фразеологического подхода. Появление первых сборников, скорее всего, можно объяснить тем, что, как отмечал М.М. Пазяк, термин «пословица» употребляется в двух значениях: как родовое понятие жанра и как видовое -собственно пословица [1993 б]. Таким образом, термин «пословица» в одной из возможностей употребления может быть эквивалентен терминам «паремия» и «фразеологизм» (в широком понимании) - т.е. это некий текст, который по значению и структуре шире слова, но уже анекдота. Впрочем, в единичных случаях «сборники фразеологизмов» включают и тексты, которые хоть и можно квалифицировать как малые жанры, но определить их как паремии и уж тем более как фразеологизмы - нельзя1.
Для четкого разграничения жанров паремий рассмотрим сначала признаки поговорки, а также возможности их синтаксического выражения.
Во многих определениях этой жанровой разновидности фольклора малых форм указывается, что поговорки являются элементами суждения [Пазяк 1993 а] или характеризуются синтаксической незаконченностью [Ахманова 2004 б: 328]. Однако это не очерчивает всего возможного спектра выражений поговорочных текстов.
Поговорки могут быть представлены следующими формами синтаксических конструкций.
1. Приименные и приглагольные присловья. Присловьями Г.Л. Пермяков называет поговорки, выраженные «разными сравнительными оборотами ... , состоящими при каком-нибудь слове» с прямой мотивировкой общего значения [1970: 12]. Например: попал, как кур во щи [Прокофьев 1957: 166]; противен, как сивуха пьянице [Багриновский 2005: 5], болтаться, как г...о в проруби (быть в неопределенной ситуации, чувствовать себя неприкаянным) [Кузьміч 2000: 16], врет, как сивый мерин [ИНТРИГА].
2. Элементы суждения, образно оценивающие объекты / субъекты / обстоятельства / действия. Подобные тексты обладают переносным БИБЛИОТЕК тт значением, они метафорически оценивают обстоятельства. Например: Биться фэйсом об тэйбл (говорится при характеристике сильного аффективного состояния) (Н.Ю. Ферапонтова 2000) [БЕЖ]; Делить шкуру не убитого медведя [Козловский 2005: 131]. М (73) и Ж (73) (муж и жена) спорят. Ж: Дед! Да был там Женька! Был! Сказала ведь! Хоть караул кричи - что за человек! Пошел ты! (СБП-У-56; 18.09.1999; г. Ульяновск) Ульяновская областная научная библиотека «Дворец книги». Библиотекарь ушла за книгами для Ж 1 (19). Ж 2 (19) обращается к Ж 1: - Ее уже, наверное, минут пятнадцать нет! Ж 3 (19): Ленка! Ты ее за смертью послала? (СБП-У-248; 03.10.1999; г. Ульяновск)
Эта группа поговорок очень схожа с фразеологизмами. Но если фразеологизм скорее именует понятие, то поговорки этого типа, напротив, в большей степени оценивают обстоятельства.
3. Неполное предложение с эллипсисом или заменой недостающих компонентов, с образной и прямой мотивировкой образного значения. Тексты этой формы - наиболее типичные поговорки [Пермяков 1970: 11]. Например: За мой счет - за твои деньги [Кузьміч 2000: 72]; История об этом умалчивает [там же: 82]; Как Бог на душу положит [Соловьева 2001: 8]; Брюхо заболело: чужого захотело [Прокофьев 1957: 123]; В доме-то у них, словно Мамай воевал [Волкова 2005: 12]; Все накрывается медным всадником (sms-сообщение В.В. Иванцова от 12.06.2006) [ЕЕЖ].
В первых двух случаях «переменными» являются местоименные позиции, которые в ситуациях произнесения текстов могут быть заменены любыми формами соответствующих дополнительных членов предложения. В приведенной ситуации СБП-М-236 переменной является и позиция подлежащего.
4. Полные предложения с замкнутой формой клише. Эти поговорки могут соответствовать самым разным функциональным жанрам: приветствия, тосты, проклятия и т.п. Главным признаком поговорок как жанра является то, что все эти тексты образно оценивают единичное обстоятельство, в отличие от пословицы они не обозначают никаких закономерных взаимоотношений между обстоятельствами.
Особым жанром является группа паремий, которые можно обозначить термином «ламентация». О феномене особого рода «пассажей в разговоре, в которых говорящий хотел бы сформулировать ряд жалоб, обид или тревог относительно своих проблем, печалей, болезней, несчастий или потерь» в русском дискурсе писала Нэнси Рис [Ries 1997: 84]. О существовании подобного жанра упоминал также В.И. Жельвис в публицистическом эссе «Эти странные русские» [2002: 5]. Функционально-семиотическим признаком текстов этого жанра является выражение вздоха-сетования. При наличии признаков значения частного суждения все-таки сложно однозначно утверждать, что всякий раз текстом в разных речевых ситуациях оцениваются конкретные обстоятельства.
Инвариантная структура пословицы и неоднозначность жанровых идентификаций текста в речевой ситуации
Во вступлении к книге «Пословицы и поговорки народов Востока» Г.Л. Пермяков описал пять типов классификаций пословичных изречений: алфавитную, по опорным словам, монографическую, генетическую и тематическую. Сам исследователь составил словарь, основываясь на разделение паремий по логико-семиотическим инвариантам. Подразумевая четкое соотношение пословицы с ее инвариантной структурой, исследователь тем самым исходил из положения о том, что текст неизменен и всегда занимает определенную нишу в паремиологической системе. Хотя автор отмечал, что вариативность - неотъемлемое свойство пословицы, он все же настаивал на том, что тексты данного жанра обладают строго замкнутой структурой, доказывая это тем, что наличие видоизменений привычного текста лишь подчеркивает представление носителя традиции о какой-то устойчивой формы паремии, вокруг которой организуется вся совокупность ее вариантов [2001: 13].
Соответствие логико-тематическим группам, а зачастую и логико-семиотическим инвариантам пословиц, судя по тому же сборнику Г.Л. Пермякова, видится величиной относительной: синонимичные пословицы, явные варианты одной и той же паремии или даже совершенно идентичные тексты включены в разные разделы книги. На это указывал, в частности, Матти Кууси, который критиковал классификацию Г.Л. Пермякова, называя ее манипуляционной [1978: 79]. В одном и том же тексте - на это обращает внимание Матти Кууси - можно усмотреть разные типы отношений между вещами [там же: 78]; он указал, что Г.Л. Пермяков в своем анализе основывался лишь на поверхностной структуре пословицы, не учитывая возможных семантических разночтений одних и тех же грамматических форм [там же: 80]. В принципе, и сам Г.Л. Пермяков не отрицал существования этой проблемы: в различных разделах его работ, опубликованных в книге «Основы структурной паремиологии», встречаются упоминания о необходимости дискурсивного анализа паремий [1988: 79], о том, что паремии могут переходить из жанра в жанр в зависимости от наделения их в разных ситуациях различными комплексами прагматических функций» [там же: 211]. «Погрешность» в группировке материала, на которую указал Кууси Матти, он признавал при перечислении проблем, возникших после построения смысловой классификации: «использование одних и тех же изречений (одной и той же модели) в разных жизненных контекстах (широта модели и актуальное членение)» [там же: 220].
Рассмотрим, как происходит варьирование пословицы Голь на выдумку хитра в ее современном бытовании. Голь на выдумку хитра [Жигарина Н.Н. 2006: 133; Козловский 2005: 112; ИНТРИГА; Русские пословицы и поговорки; Зимин 2005: 137], Голь хитра на выдумки [Снегирев 1999: 83]. Разговор матери и дочери. Ж 1 (46): Лен! Тебе, наверное, надо на ремешок для часов копить, раз тот порвался... Ж 2 (19): Ни! Смотри: я тут скрепкой соединила большой! Всё держится хорошо! Ж 1: Голь на выдумку богата! (СБП-У-702; 10.11.1999.; г. Ульяновск) Родник «Царевна-лебедь» в Петровско-Стрешневском парке. Очередь. М (55) набрал воду, погрузил 2-х и 5-литровые бутылки в коляску. К колесикам коляски прикреплены маленькие лыжи около 20-30 см. Ж (50): Смотрите, как здорово! М (55): Каждый с ума сходит по-своему! Ж (50): Голь на выдумку хитра! (СБП-М-277; 07.03.2004; г. Москва)
С одной стороны, в представленных ситуациях реализуется значение, сформулированное, в частности, В.И. Зиминым: бедные люди всегда изобретательны [2005: 137]. Однако, с другой стороны, в этих ситуациях, по нашему мнению, также можно усмотреть и иной характер отношений между оцениваемыми обстоятельствами, соответствующий второму инварианту I р: есть нужда - будет и выдумка.
Паремия Женский ум лучше всяких дум [ИНТРИГА; Даль 2000: 269], естественно, отражает отношения четвертого высшего логико-семиотического инварианта, но в разных ситуациях может реализовываться как суждение, соответствующее разным его конструктивным типам. Обозначенная пословица может выражать как простое преимущество «женского ума» над «думами» ([(Р х) Л (Q -)] (Р Q)) (II а), так и отношения, при которых констатируется необязательность наличия одного качества в случае его недостаточности: ((Р Q) [Е (Р) - Е (Q)]) [Пермяков 1970: 22], т.е. реализуется смысл: Если есть качество, называемое женским умом, то можно не думать (II (3).
Разговор отца и дочери по телефону. Ж (25) дозвонилась в надежде услышать мать. М (57) (отец) поднял трубку телефона. Ж: А мать где? М: Ушла. Ж: Куда? М: Матрас какой-то покупать, Ж: А он как - ее не перевесит? Она думала чем-нибудь? М: Ну! Девочка! Женский ум - лучше всяких дум! Она мне знаешь что сказала? И без сопливых обойдусь! (СБПТ-48; 03.02.2006; Москва-Ульяновск) Жанровые модификации одного и того же паремиологического текста можно проиллюстрировать на материале классических сборников, например: Клин клином выживай! Клин клином выбивается [Даль 2000: 129]; Клин клином выживается, вор вором губится. Кол колом выбивай [там же: 322]; Клин клином выколачивают. Кол колом выбивай [там же: 396]; Клин клином выживай [там же: 522]; Клин клином выбивают [Снегирев 1999: 133]; Кол колом выбивай [там же: 401]; Клин клином выбивают (или: «выбивается») [Иллюстров 1910: 441].
Надо отметить, что если одна группа паремий представляет собой собственно пословицы, то другая - это формулы, предписывающие определенное поведение.
В главе I мы уже рассматривали возможность части этой пословицы обозначать понятие: концовочная часть паремии Куда ни кинь - везде клин (Везде клин!!.) воспроизводится со значением «всюду сложности». Представленные пословицы различаются своей модальностью: 1. необходимость действия - предложения со сказуемым, выраженным глаголом в повелительном наклонении, 2. обыкновение действовать определенным образом - сказуемое в обобщенно-личной форме.
При изменении модальности предиката у паремии может измениться не только жанровая структура, но и жанровая функция. Так, паремию Клин клином вышибать следует считать поговоркой - она характеризует лишь отдельное событие. Ср.: Клин клином вышибать (выгонять) (разг.) -избавляться от чего-нибудь (плохого, тяжелого), действуя так, будто этого нет, или прибегая именно к тому, чем это было вызвано. Пословицу связывают с колкой дров, при которой поленья раскалывают, забивая клин в сделанную топором щель. Если клин застрянет в древесине, не расколов ее, то выбить его (а вместе с этим и расколоть полено) можно лишь вторым, более толстым клином [Справочник по фразеологии. Грамота.ру].
Исследование функций пословиц в контекстах произнесения
В последнее время в науке стал вестись поиск адекватного обозначения нетрадиционных форм пословиц. Стало понятно, что пословица и ее видоизменения по структурным признакам могут относиться к разным жанрам, но разводить первичные и вторичные тексты на разные уровни неадекватно. В паремиологии предпринимались многочисленные попытки назвать видоизмененные паремии общим термином. Исследования последних десятилетий содержат следующие обозначения этого явления.
В 1984 г. Е.Н. Саввина анализирует возможные видоизменения паремий в речи, называя их термином «трансформации». Тем не менее она оговаривает, что термин этот в работе условен, потому что не охватывает всех возможных разновидностей текстоизменений [1984: 202].
В 1994 году В.И. Беликовым был предложен термин «кукизм». Он произведен по аналогии с термином «велеризм» (от имени Сэма Уэллера из произведения Ч. Диккенса) - от имени одного из второстепенных персонажей романа «Угрюм-река» В.Я. Шишкова - инженера мистера Кука, «большого любителя русских пословиц», который «всегда их жестоко перевирал» [Беликов 1994: 255-256]. Это научное обозначение явления в паремиологии не прижилось.
В 2001 г. Э.М. Береговская ввела термин «квазипословицы» для обозначения исследуемой группы текстов. В 1996 г. в статье, посвященной исследованию трансформаций авторских афоризмов в заголовках современных газет, Е.А. Земская для обозначения переиначенных текстов вводит термин «квазшщтация» [1996: 157]. Латинская приставка quasi-, соответствующая по значению понятиям «мнимый», «похожий, но ненастоящий», - верно передает сущность некоторой группы видоизмененных пословиц, потому что отражает и приблизительность функциональных значений исходных текстов, и необязательное соответствие исходным структурно-семантическим признакам (эти тексты формально могут быть уже поговорками (частный характер, выраженность неполными предложениями или когда в составе частного суждения в качестве номинаций понятий используются элементы пословиц): Не плевала бы ты, мать, в колодец! [БО-73]; Любишь кататься - ну, и катись! (СВ. Липатова окт. 2003) [ЕЕЖ].
В 2005 г. в Санкт-Петербурге вышел сборник видоизмененных пословиц, составленный X. Вальтером и В.М. Мокиенко под названием «Антипословицы русского народа». Термин, выведенный в заглавие -«антипословицы», - составители объясняют как кальку с термина, введенного в науку В. Мидером «Antisprichworter». Греческая приставка anti-обозначает некую противоположность, направленность против того, что выражено в слове, к которому приставка прибавляется. Думаем, что обозначать видоизмененные тексты этим словом несколько некорректно: вторичные тексты и новообразования не противостоят традиционным ни в структурном, ни, в большинстве случаев, в содержательном смысле. Эти тексты действительно являются «носителями» новых смыслов, но эти смыслы являются, скорее, не противопоставлениями значению наиболее устоявшихся вариантов, а семантической надстройкой к нему. «Старые», исконные значения учитываются, видоизменяются, но не отрицаются. Единственное «анти», которое можно усмотреть в этой группе текстов - это то, что большинство из зафиксированных в данном словаре паремий носят юмористический характер, что, тем не менее, н& лишает их статуса пословиц. X. Вальтер и В.М. Мокиенко с этим не согласны. В личном письме к нам они обозначили: «Антипословицы противостоят пословицам - да еще как! Вот лишь несколько наугад взятых из нашего словаря примеров: Не в деньгах счастье - Не в деньгах счастье, а в их количестве; Друг познается в беде -Друг познается в еде; Чем дальше в лес, тем больше дров - Чем дальше в лес, тем больше дровосеков; Цыплят по асени считают - Цыплят по осени стреляют» (апрель 2006). Таким образом, по концепции этих ученых, критерий выделения жанра «антипословиц» - чисто семантический: единственным критерием соотнесенности пратекста и пост-текста они видят
в их разнозначимости. По нашим наблюдениям, основной критерий выделения жанров в паремиологии - структурный. Выделяя тот или иной жанр, мы подразумеваем скорее структурную общность текстов. Так, если мы назовем критическую статью о романе антироманом, то без развернутого объяснения употребления этого слова мы вряд ли сможем надеяться на адекватную оценку структурной специфики работы. Употребление термина «антипословицы», однако, активно поддерживается современной санкт-петербургской паремиологической школой1 (см. например: «Грани слова: Сборник научных статей к 65-летию В.М. Мокиенко» 2005 г. и «Слово в словаре и дискурсе: Сборник научных статей к 50-летию Харри Вальтера» 2006 г.).
В 2005 г. Е.В. Вельмезова вводит термин «новые русские пословицы». По нашим наблюдениям, за пределы работ этого исследователя данный термин пока не вышел. Вероятно, это связано с тем, что видоизмененные пословицы в полной мере нельзя назвать «новыми»: как подчеркивает сама Е.В. Вельмезова, «именно опора на старое и возможная при этом вариативность обеспечивают продуктивность этого нового жанра» [2006: 38].
В 2005 г. СИ. Гнедаш в диссертационном исследовании, посвященном видоизмененным пословицам в функциональном стиле прессы и публицистики, основной объект своей работы именует термином «провербиальные трансформанты», который поясняет следующим образом: это «видоизмененное структурно-семантическое образование, сохраняющее связь со своим прототипом» [4].
