Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Взаимодействие бизнеса и власти как предмет социологического исследования
1.1. Соотношение бизнеса и власти в контексте экономической социологии: постановка проблемы 13
1.2. Власть и популяция в россии: особенности установления социального контракта 26
1.3.Теоретические основания исследования экономического поведения во властном пространстве россии 38
Глава 2. Развитие политико-экономического пространства стратегии власти в региональном контексте
2.1. Этапы становление постсоветской экономической политики 49
2.2. Бизнес-стратегии в постсоветском властном пространстве региона 73
2.3. Поиск новых принципов взаимодействия бизнеса и власти 115
Заключение
- Соотношение бизнеса и власти в контексте экономической социологии: постановка проблемы
- Власть и популяция в россии: особенности установления социального контракта
- Этапы становление постсоветской экономической политики
- Бизнес-стратегии в постсоветском властном пространстве региона
Введение к работе
Актуальность темы исследования определяется потребностью в позитивном описании социально-экономического транзита, переживаемого сегодня Россией.
Изменение общества и приход к власти новых социальных групп ставит принципиально новые, ещё неисследованные проблемы перед социальной наукой. Они находятся на стыке широкого спектра социально-гуманитарных проблем и стремятся ухватить процесс становления новых социально-экономических отношений. Одним из существенных элементов этих отношений является формирование основы взаимодействия власти и бизнеса.
Складывающиеся за десятилетия реформ социальные практики, чаще реализовались за пределами легальной институциональной структуры общества. Они все более оформлялись в особые неформальные институты, не фиксируемые в ходе опросов общественного мнения или изучения официальной статистики, но существенно влияющие на сам ход преобразований общественной структуры. Особенно остро эта проблема вставала в отдаленном от центра Дальневосточном регионе. Здесь на процесс трансформации распределительной экономики в рыночную систему хозяйства оказывали существеннейшее влияние неформальные отношения, сложившиеся в кругах элитных экономических и политических социальных групп.
Грандиозная перетасовка кадров высшего и, отчасти, среднего звена, практиковавшаяся в 30-е - 50-е годы препятствовала образованию устойчивых социальных контактов в рамках местной элиты. Первое лицо в Крае или области был всегда проводником центральной политики на местах. Вместе с ним, как правило, У прибывала «команда» - люди столь же мало связанные с местными интересами и местными социальными группами.
По мере того, как срок пребывания в должности увеличивался, приближаясь к 20-ти годам в последние годы советской власти, начинается взаимопроникновение местных лидеров и партийно-хозяйственной номенклатуры территории. Первое лицо из представителя центральной власти превращается в лидера местной элиты. Прорастает в социальную структуру территории и его команда. Формируются устойчивые социально-политические и экономические связи, основанные на механизмах взаимной поддержки и взаимного доверия, представляющие собой сетевую социально-политическую структуру.
Социальные трансформации последнего десятилетия привели к t изменению в персональном составе властной сети, в позициях, занимаемых конкретным агентом, но не отменили саму сеть. Она сохранила и свой главный смысл - способствовать перераспределению центральных (федеральных) ресурсных, финансовых и иных потоков в интересах участников сети. Более того, многие события социально-экономической жизни Дальнего Востока, особенно Хабаровского края, невозможно ни понять, ни оценить без учета наличия этой сети. Такая сеть выполняла функции поставщика ресурсов, гаранта осуществления и безопасности экономического взаимодействия, основы для консолидации ресурсов.
Сегодня все более очевидным становится демонтаж сложившейся системы, формирование новых оснований социального контракта между бизнесом и властью. Каковы причины формирования и демонтажа прежней системы? Какие варианты нового контракта возможны сегодня и, в каких условиях они могут реализоваться?
На эти вопросы мы и попытаемся ответить в настоящей работе.
Степень разработанности проблемы.
Проблема, сформулированная в настоящем исследовании, разрабатывалась в рамках нескольких направлений экономической социологии. Во-первых, это направление, связанное с анализом неформальной экономики. Именно здесь отношения бизнеса и власти выступают наиболее явно и открыто. Существенный вклад в развитии данной проблематики внесли А. Журавлев, Т. Заславская, И. Лисиненко, В. Поздняков, В. Радаев, Р. Рывкина, О. Леденева, О. Ромашов, В. Халипов, Э. Фетисов, В. Червяков, В. Чередниченко, Ю. Чепуренко, С. Барсукова, В. Шапиро, С. Шаталин, Н. Шмелев, Э. Панеях, В. Волков и многие другие 1.
Однако в этих работах, особенно Ю. Чепуренко, В. Радаева, А. Темкиной, А. Журавлевой изучались не столько социальные аспекты взаимодействия бизнеса и власти, сколько проводился целенаправленный поиск «среднего класса» как будущей основы стабильного развития. В них выводилась, как правило, дедуктивная модель будущего среднего класса, основу которого составляли представители малого бизнеса. Во второй половине 90-х годов в работах Т. Заславской, Е. Здравомысловой, Т. Шанина, В. Радаева, Л. Тимофеева, Ю. Латова, Э. Панеях, Л. Бляхера, центр тяжести в исследованиях бизнеса был перенесен на анализ конкретных экономических практик, определяемых в терминах «неформальная экономика».
Проблема неформальной экономики как основы взаимодействия бизнеса и власти разрабатывается в социологической науке уже более 30-ти лет. Впервые к этой теме обратились Н. Смелзер, М. Грановеттер и некоторые другие исследователи.2 Круг реалий, рассматривающихся в рамках данного направления, постепенно расширялся. Первые исследования ориентировались исключительно на экономику отсталых стран Юго-Восточной Азии и Африки. Несколько позже в сферу неформальной экономики была включена проблематика, связанная с крестьянскими хозяйствами (домохозяйствами) стран Европы и США.3
В России исследования неформальной экономики развиваются в течение последнего десятилетия. Теме социальных процессов в сфере неформальной экономики посвящали свои работы В. Радаев, А. Леденева, С. Барсукова, И. Клямкин, Л. Тимофеев, В. Исправников, Э. Панеях, Л. Бляхер, А. Карпов, В. Волков, В. Гельман и многие другие. В рамках этих - отечественных и зарубежных - исследований оформилось особое направление по исследованию, неформальной экономики.4 Согласно ему, неформальная экономика - особая сфера, обладающая иными закономерностями развития и протекания социальных процессов, нежели официально-легальная сфера. Однако господствующей в конкретных исследованиях до сих пор остается точка зрения, что неформальная экономика есть деформированная -часть «нормальных» социально-экономических отношений.5 В полемике с данной точкой зрения формировалась наша собственная концепция исследования.
Другими материалами, на которые опирается настоящая работа, стали исследования социальных сетей.6 Подобные исследования предпринимались в отечественной социологии. Интересное исследование социальных сетей в научном сообществе предпринято Г. Батыгиным и Г. Градосельской.7 Социальные сети сельского сообщества анализируют Е. Ковалев и И. Штейнберг.8 В несколько ином (политологическом) плане проблема социальных сетей поднимается в работах А. Кузьмина и В. Сергеева. В целом же исследования социальных сетей в России пока еще не стали распространенными. Не менее важно, что подобные исследования слабо связаны с анализом социальных процессов в сфере неформального экономического взаимодействия. Это совмещение происходит в достаточно ограниченном количестве работ.9
Другой традицией, повлиявшей на нашу работу, стала концепция мир-системы И. Валлерстайна и ее продолжения в работах отечественных мыслителей Д. Драгунского, Б. Межуева, Е. Замятина, В. Цымбурского и другие10. Здесь тема бизнес и власть, смысл государственной власти для бизнеса и российская специфика этих проблем выходит на первых план. Однако, эти работы писались применительно к условиям возникновения государств Нового времени. Мы же попытаемся рассмотреть, как этот процесс протекает сегодня в конкретной стране и в конкретном регионе.
Объектом исследования является процесс взаимодействия бизнеса и власти в дальневосточном регионе.
Предметом исследования выступают социально-экономические практики, формирующиеся в процессе взаимодействия бизнеса и власти в дальневосточном регионе.
Эмпирическую базу исследования составили:
• Неформализованное интервью с 120 представителями малого бизнеса (тип выборки «типичные случаи»);
• 10 экспертных неформализованных интервью с представителями властных структур регионального и муниципального уровней;
• вторичный анализ результатов выборочного социологического опроса населения и предпринимателей Российской Федерации в 13 субъектах Российской Федерации, проведенный Российской академией государственной службы и Дальневосточной академией государственной службы в 2001 году;
• вторичный анализ материалов социологических исследований по программам: "Изменение поведения экономически активного населения в условиях кризиса", "Конкуренция за налогоплательщика: региональные варианты фискальной мифологии" (руководитель Бляхер Л.Е., 1999-2001 гг.);
• аналитические статьи и результаты социологических исследований, опубликованные в журналах "Социологические исследования", "Регион: экономика и социология", информационном бюллетене «Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения» (1991-2003 гг.), Журнале «Политические исследования» (1998 - 2003гг) и др.;
• данные Госкомстата России, статистические отчеты по изучаемой проблеме органов государственной власти и муниципального управления Дальневосточного федерального округа.
Методом обработки эмпирического материала выступали дискурсивные аналитические техники.
В работе использованы приемы фрейм-анализа, анализа (Т. Ван Дейк), «категоризации социального взаимодействия» (X. Сакс), приемы «понимающей социологии» (А. Щюц). Основным методом анализа выступает анализ «категоризации взаимодействия». Анализ категоризации взаимодействия опирается на принципы социального конструктивизма, который исходит из того, что речь - есть слепок социальной реальности. В связи с этим, методика предполагает следование двум правилам. Во-первых, исследователь предполагает, что данная категория принадлежит к некоторому общему родовому классу категорий. Во-вторых, исследователь исходит из правила «консистентности» категорий. Суть этого правила заключается в том, что в рамках данного типа дискурса респондент сохраняет некоторую логику изложения и объединяет категории в рамках одного смыслового блока.
Целью исследования выступает выявление закономерностей построения и функционирования и трансформации социального контракта между бизнесом и властью в России и его роли при осуществлении взаимодействия в процессе социально-экономического развития региона.
Исходя из цели работы, определяется круг задач, выступающих этапами исследования:
- обобщить закономерности становления и развития социального контракта между государством и бизнесом в Новое и Новейшее время;
- определить основные этапы становления предпринимательства в России после развала Советского Союза;
- выявить и описать устойчивые социальные представления, связанные с бизнесом в общественном мнении и их влияние на структуру властных решений;
- определить социально-экономические параметры взаимодействия государства и общества с предпринимательством на современном этапе;
- эксплицировать смысл изменения отношения государства к предпринимательству в первые годы XXI века;
- выявить наиболее эффективные стратегии поведения представителей бизнеса в современных условиях;
- обосновать рекомендации, направленные на создание действенной системы социального партнерства бизнеса и власти, адекватные специфике региона.
Целью и задачами исследования, а так же характером эмпирической базы предопределяется применяемая в нем методология.
Методологическим основанием нашего исследования является фискальная концепция, высказанная В. Волковым и изучение «теневых экономических практик», предпринятое В. Радаевым.11
Согласно концепции В. Волкова уплата налога есть сделка по приобретению совершенно уникального «товара» - гражданства. В структуру «товара» входят права на получение достаточно широкого спектра услуг: право на личную безопасность, право на социальное обеспечение, право на «пользование» государственным аппаратом и т.д. Невыполнение государством своих обязательств, связанных с «правом гражданства» и вызывает стремление найти альтернативный источник получения необходимых услуг. Этот подход и дает возможность описать основания «социального контракта» между властью и бизнесом.
Научная новизна работы подтверждается актуальностью эмпирических и методологических задач исследования.
- Впервые в отечественной литературе выделены и описаны этапы взаимодействия формальной и неформальной экономики в период с начала 90-х годов XX века до настоящего времени.
- Определены институциональные последствия экономического кризиса 1998 года для формирования социального контракта между бизнесом и властью.
- Осуществлено моделирование сценариев трансформации социального контракта между бизнесом и властью в современных условиях.
На защиту выносятся следующие положения:
• В период становления модернистских обществ (Новое время) основным гарантом осуществления социального взаимодействия в экономической сфере выступает государство, осуществляющее массированную социальную интервенцию в обществе.
• В ситуации социального транзита (перехода от тоталитарного к демократическому режиму и от плановой экономики к рыночной) система социальных гарантий терпит ущерб.
• Одним из основных следствий распада системы социальных гарантий является кризис доверия в отношении государства, затруднение осуществления экономических трансакций. Для воссоздания системы гарантий участник социального взаимодействия в экономической сфере вступает в неформальные отношения, позволяющие получить услуги (гарантии) „. декларируемые, но не предоставляемые государством.
• Выделяются два этапа становления российской экономики в период 90-х годов. На первом этапе (первая половина 90-х годов до 1998 года) формальная и неформальная экономика существуют раздельно и регулируются различными принципами и различными силовыми операторами. На втором этапе (1998 - 2002 годы) формальные и неформальные правила совмещаются в единую систему социально-экономического взаимодействия, позволяющую осуществлять эффективные трансакции.
• Формальная государственная власть в этих условиях лишается возможности реально влиять на экономические процессы. В условиях, когда возникает острая потребность в скорейшей ч модернизации экономики, существовавшей все эти годы на «советском запасе», у государства не оказывается материальных и властных средств для ее осуществления.
• С целью обеспечить властные и материальные средства осуществления модернизации государством предпринимается «одностороннее» изменение контракта с бизнесом. В работе анализируется «оптимистический», «нейтральный» и «пессимистический» варианты развития событий, проигрывающие ситуации от ускоренной модернизации региональной экономики за счет средств, полученных в результате изменения властного контракта, до нового передела собственности в стране и регионе, порождающего эскалацию социально-экономических рисков. Теоретическая значимость работы состоит в расширении наших представлений о структуре и механизмах социального взаимодействия в нестабильных социальных условиях. Результаты работы позволяют полнее осознать отличия между формальной и неформальной социальной сферой, выработать механизмы их сосуществования.
Практическая значимость исследования заключается в возможности выработать социологически обоснованный подход к разработке программ поддержки и развития бизнеса в регионе. Результаты исследования могут быть применены в педагогической практике для разработки спецкурса «Социальные сети в нестабильных социальных условиях», при чтении курсов «Экономическая социология», «Социология».
Апробация работы была проведена в ходе 2-х региональных научно-практических конференций (Хабаровск, 2003,2004). Основные результаты исследования опубликованы в 3-х научных работах. Диссертация обсуждена на заседании кафедры социологии, социальной работы и права Хабаровского государственного технического университета
Соотношение бизнеса и власти в контексте экономической социологии: постановка проблемы
Одной из наиболее сложных проблем современной науки об обществе стала проблема выявления основания диалога бизнеса (экономического пространства) и власти (силового пространства). Эта. проблема становится тем более острой, поскольку сегодня все более очевидным становится кризис традиционных типов контракта «власть/бизнес». Вместе с тем, все более понятной становится связь между политическими действиями силовых акторов и экономическими интересами крупнейших субъектов мирового хозяйства. Для того, чтобы определить контекст, в рамках которого выстраивается (или не выстраивается) контракт между властью и бизнесом в России и в дальневосточном регионе, необходимо проследить этапы формирования этого контракта в мировом масштабе. Собственно, установление взаимодействия этих пространств и стало началом Нового времени в Европе и началом триумфального шествия европейской культуры в мире. И. Валлерстайн обозначил этот тип общества как мир-систему/33/. По его мнению, разделяемому сегодня большей частью исследователей, мир-система возникает в Европе 16 века в ситуации острейшего кризиса политического класса - рыцарства. Средневековые рыцари выступали как «военная сила, захватившая власть над локальным экономическим сообществом» (В. Цымбурский/122/). Сама же экономическая сфера не выделялась как отдельная, автономная сфера общественной жизни. Она была растворена в основной (религиозной) ипостаси, распредмечена на отдельные элементы, включенные в различные социальные подсистемы. Не случайно К. Полани/89/ трактовал средневекового человека как «человека доэкономического».
Крестовые походы, «черная смерть», затяжные войны между возникающими национальными государствами привели к физическому ослаблению рыцарства. Постепенно «молящиеся» и «воюющие» люди лишаются монополии на символическое и физическое насилие. Возникновение и расцвет наемничества, появление профессии кондотьера - профессионального главы наемной дружины -проявление утраты этой монополии. Традиционно подобная ситуация разрешалась в ходе интервенции. Можно вспомнить тюркское нашествие в Малой Азии, монгольское нашествие в Китае и т.д. У господствующего (политического) класса в этих случаях просто оказывался несколько иной разрез глаз или цвет волос, а система правления сохранялась. В Европе такое решение проблемы оказалось невозможным. Ни один реальный захватчик не смог перевалить через Балканы или Карпаты. В результате вакуум силы сохраняется почти на два столетия.
Не менее важным было и то, что параллельно стали возникать «новые сильные» - горожане. Одним из неявных следствий крестовых походов становится появление регулярной торговли и нового сословия, связанного с этой торговлей, (см. А.Я. Гуревич/45/).. Начавшись как эсхатологическое действо, последняя битва Добра и Зла в преддверие второго Пришествия, крестовые походы в течение 12-13 веков превратились в предпринимательские предприятия по получению экзотической продукции Востока.
Невозможность прямого захвата привела к необходимости обмена. Но, как отмечают многие историки экономики, во взаимодействии с Востоком баланс Европы был пассивным. Европейцы постоянно были вынуждены доплачивать благородными металлами. Эта ситуация вызвала появление промышленности, принципиально отличной от средневекового ремесла и новых людей -горожан. Не случайно, Л.Е. Бляхер трактует эпоху Возрождения, прежде всего, как «городскую революцию»/31/. В период «длинного 16-го века» (термин И. Валлерстайна) новые слои населения обретают легитимность своего существования, вторгаются во властное пространство.
Будучи абсолютно незащищенными от властных вторжений прежнего политического класса (владельца феода, в котором располагался город), новые люди создают свои силовые структуры: ополчение, отряды наемников и т.д. Первоначальный смысл этих структур крайне прост - ограничить аппетиты ослабевшего, но еще достаточно сильного рыцаря, барона. Однако с течением времени смысл силовой структуры меняется. Новые рыцари, кондотьеры-наемники вытесняют прежних владык или, по крайней мере, существенно теснят их. В новых условиях они оказываются более эффективными, нежели прежние силовые структуры. В. Волков в книге «Силовое предпринимательство» пишет: «Имея неформальный статус, эта совокупность правил и способов принуждения к их исполнению (кондотьеры - Б.Ч.) была далека от идеальных правовых систем: по своей четкости и экономической эффективности. Тем не менее, она была более понятной, легко адаптируемой, а главное -более жестко контролируемой, чем находившаяся в зачаточном состоянии государственная система» /39, с. 89/. Постепенно эта система легализуется.
Формы ее легализации различны. Если во Франции в качестве новой силовой структуры, обеспечивающей существование буржуазии, становится сам король, то в Италии кондотьеры приходят к власти и становятся обладателями княжеских титулов (Сфорца в Милане, Медичи во Флоренции и другие «новые итальянцы»). Однако принципиально важным здесь представляется не то, кто именно стал носителем новой власти, а то, как изменяется сама власть.
Для того, чтобы понять это, целесообразно использовать концепцию М. Оссовской, представленную в работе «Рыцарь и буржуа»/82/. По ее мнению, специфика рыцарского этоса -совокупности социально-ценностных установок — в его принципиальной не утилитарности. Наличие практической пользы есть то, что унижает рыцаря и требует ответных силовых действий.
Конечно, современный исследователь, вглядываясь в феодальные отношения эпохи Средневековья, может усмотреть там обмен услугами между рыцарем и подвластными крестьянами. Но этого обмена не усматривал сам рыцарь. С его точки зрения, «право на насилие» связано с его сакральным статусом, с благородством, являющимся несомненным атрибутом его персоны. Именно с этим атрибутом связано право на владение землей и крестьянами, право на получение дани, право контроля над локальным сообществом экономических субъектов. Никаких встречных гарантий и прав это взимание дани не предоставляет. В свою очередь, рыцарь является источником моральных норм, организующих социальное пространство на подвластной территории, санкционирующим само существование подданных. Не случайно, В. Волков усматривает сходство между словами «дань», «дано» и «подданный» не только в русском, но и в ряде европейских языков. Дан, т.е. существует, только тот, кто находится «под данью», является подданным. Его власть трансцендентальна, т.е. ее источник находится за пределами данного социума. Она (власть) не подлежит обсуждению в категориях эффективности или целесообразности/31/.
Власть и популяция в россии: особенности установления социального контракта
Анализируя основания заключения социального контракта между властью и экономически активным населением в России, мы предполагаем оттолкнуться от концепции «Русской системы», выдвинутой Ю.С. Пивоваровым /86/. Смысл ее в особой функции и особом хронотопе власти, который сложился в России. Эту особенность российской государственности (власти) подчеркивал и В. Волков. По его мнению, государство в контексте западноевропейских стран всегда есть эпифеномен, производное от общественного договора. Патриотизм распространяется здесь на нацию, народ, персонифицированного владыку (Наполеон, Муссолини, Гитлер), но не на государство как таковое. В России государство есть избранный социальный институт. Не случайно, именно в русском языке слова страна и государство часто выступают как синонимы.
По мнению Ю.С. Пивоварова, одной из особенностей нашей страны является то, что контрактная форма есть не конечная, а начальная стадия развития российской государственности. Это связано со спецификой хозяйствования восточнославянских племен Древней Руси. Здесь присутствовал хозяйственный дуализм. Существовало сельское хозяйство подсечного типа (см. А. Рыбаков) и посредническая торговля, сопоставимая с ним по объему. Путь «из варяг в греки» был не менее значим, чем производство сельскохозяйственной продукции. Одним из доказательств этой значимости были многочисленные «серебряные клады», обнаруженные археологами на всем протяжении великого пути от Константинополя до северных гордов, притом, что серебро было обнаружено на территории Российской империи только в 17 веке /приводится по 47/.
Подобный дуализм проявлялся и во властной сфере. Селом (миром) управляли волхвы, а охрану торгового пути осуществляли наемные княжеские дружины. Тем самым, русское «полюдье» отнюдь не было данью, но оплатой совершенно конкретных услуг, оказываемых князем общине. Однако, по мере роста экономической значимости транзитной торговли князья смогли поставить под контроль (правда, не везде) сельскохозяйственные общины. Сказание о мести княгини Ольги древлянам можно рассмотреть и как свидетельство активного этапа этой борьбы. Русь превращается в «Гардарику» - страну гордов - княжеских ставок. При этом характер контрактных отношений продолжал сохраняться до самого окончания древнерусского этапа. Новый этап становления государственности начинается в эпоху после монгольского нашествия.
Власть становится в совершенно особое положение по отношению к социуму. Князь получал ярлык на княжение в Орде, за пределами социума («популяции» в терминологии Ю.С. Пивоварова). Успешность или не успешность его правления, выполнение/ не выполнение им условий договора с социумом оказывались несущественными при внешней легитимации власти. Наличие такой легитимации (через ярлык, полученный в Сарае) делало власть дистанцированной от общества, абсолютной власти. Ни у одного из «абсолютных» европейских монархов не было и десятой доли той власти над его народом, какой обладал русский князь, получивший ярлык на княжение. Основой его власти был не контракт с обществом, а «контракт» с боевыми монгольскими отрядами, к которым и могли предъявлять претензии желающие. Так же как подданный существует постольку, поскольку находится «под данью», так и сама власть (дань) «дана». Она составляет объективные условия существования и обсуждению не подлежит. Свержение монгольского ига не привело к изменению типа власти. Изменился лишь источник ее легитимации.
В одной из самых ярких политических доктрин средневековой Европы «Москва - третий Рим» легитимация власти «от монгольского хана» превращается в легитимацию власти от Бога. Согласно этой концепции, Господь создал «три Рима» - столицы истинной веры. Первая христианская столица - Рим - властвовал над миром, нес свет истинной веры. Но Рим впал в грех католичества, изменил божественным установлениям, за что и был низвергнут. Над миром воцарил «второй Рим» - Константинополь. Однако и второй Рим не смог удержать веру на необходимой высоте. Его «измена» (по всей вероятности, Флорентийская уния) привела к гибели Византии. В мире остается одна столица истиной веры - Москва. Она и есть «третий Рим», а четвертому не бывать. Эта концепция имела явные и неявные следствия. К явным следствиям можно отнести мессианство как необходимый элемент русской власти. Проявлением мессианства и становится империя. Второе - превращение православия в русскую веру. Вера любого иного народа не является православной, поскольку именно Москва - источник представлений о правильности. К неявным следствиям можно отнести превращение монарха - светского владыки - во владыку сакрального, главного судью не только по мирским, но и по духовным вопросам.
Поскольку власть легитимируется в трансценденции, в Боге, то и обсуждению она не подлежит. Она изначально получает санкцию на любое деяние. Любой приближенный, вне зависимости от значимости и объема полномочий, ничто в сравнении с монархом. Он велик, говоря словами императора Павла 1, тогда, когда с ним говорит монарх. Власть распространяется сверху вниз и не имеет «обратной связи».
Если власть европейских монархов имела четкие пространственные границы (только публичная сфера), а власть восточных деспотов ритуальные и моральные ограничители (религия, обычаи), то русская власть была действительно абсолютной, не имея ни пространственных, ни моральных границ.
Пожалуй, наиболее ярко это проявляется при анализе концепта «подчинение» (власть). Одним из важнейших оснований европейской политической традиции выступало четкое разделение публичного и приватного пространства. Здесь и классическое противопоставление Geselschaft/ Gemeinschaft, которое может быть трактуемо как противопоставление сферы структурированной государственности и неформализованное общество. К тому же типу противопоставлений можно отнести оппозицию морального и физического человека у Ф. Шиллера и многие другие. Сам термин «подчинение» в варианте Subordnung (Subordination) предполагает совершенно четкие границы подчинения (Ordnung). Вне публичной сферы «подчинение» присутствует как моральное качество, зависящее от индивидуальных особенностей человека. Причем, если в первом случае подчинение порядку выступает как, безусловно, положительное качество, то во втором оно является отрицательной моральной характеристикой. Термин Unterwurfigkeit («подчинение»- «покорность») оказывается семантически связано в текстах Ф.Шиллера, немецких романтиков, Ф.Ницше с терминами Kreiherei (раболепство), Speichelleckerei (подхалимство) и близкими с ними по смыслу.
Этапы становление постсоветской экономической политики
Эмпирическим основанием нашего анализа в настоящей главе является 2 серии неформализованных интервью с представителями бизнеса, 10 экспертных интервью с представителями власти. Теоретическим основанием выступает концепция «русской системы», предложенная Ю.С. Пивоваровым и концепция «презумпции виновности», выдвинутая Л.Е. Бляхером/31/. Эти концепции непосредственно не рассматривают процесс взаимодействия бизнеса и власти, но задают контекст, позволяющий описать действия властных субъектов по отношению к субъектам экономическим.
Одним из основных тезисов «Русской системы» Ю. Пивоварова является тезис о принципиальной дистанцированности Русской власти от общества («популяции» в терминах этих авторов). Легитимация власти протекает за пределами данного общества, в трансценденции. В союзе с некоторой (не принципиально какой) внешней силой власть оказывается сильнее общества. Она (власть) принимается извне как единое, целостное явление и не является предметом обсуждения в рамках данного общества. В силу трансцендентальной природы власти ее основания и принципы не являются предметом обсуждения и переговоров, т.е. не являются демократическими, исходя из принятого определения. Дистанцированная от общества власть представляет собой «объективные условия», в рамках которых должен жить и действовать социальный субъект. Это не предмет для переговоров, а контекст, позволяющий договориться о чем-либо.
Политическим же субъектом выступает только власть (государство, зачастую, персонифицированное). Остальные элементы общества являются восприемниками ее воздействия (политическими объектами). На месте граждан оказываются подданные, те, кто под Властью. В рамках этой парадигмы сложились основные политические практики в России. С одной стороны, политический субъект пронизывал своими интенциями есе, в том числе неполитические институты, с другой, - отдельного «центра управления» (по М. Веберу) просто не существовало. Символически общество выступало гомогенным политическим образованием. Гомогенная власть, импортированная из трансцендентной области, принимается и отвергается целиком. Вопрос о том, что какие-то институты этой власти могут быть трансформированы, чаще всего, просто не обсуждался. Не случайно, столь маргинальной выглядела в России фигура М.С. Горбачева, пытавшегося построить «социализм с человеческим лицом».
Подобный характер имело и принятие демократических институтов в России: они в 90-е годы были импортированы из заграницы, из-за предела, из трансценденции. В исторически кратчайшие сроки была заимствована система демократических органов управления, введен институт альтернативных выборов, законодательно установлен принцип разделения властей.
Но демократическая процедура наделения властью вступила в острое противоречие с ее трансцендентальной природой, составлявшей основу российской политической культуры. Исходя из национальной политической традиции и формы принятия демократических институтов власти, последние не подпадают под социальную рефлексию. Однако процедурная сторона демократии в ее либеральном варианте предполагает выборы, делегирование полномочий и всеобщее (для граждан) избирательное право. Это ставило и власть, и граждан в России в достаточно сложное положение. Возникала ситуация, когда переговоры велись о предмете, обсуждению не подлежащему /26, 37/.
Если власть выбирают, если ей реально делегируют полномочия, которые можно и отнять, то она лишается дистанцированности, трансцендентальной природы, перестает быть Русской Властью. Она перестает соответствовать политическим практикам, которые уже многие столетия функционировали в России. По справедливому мнению Ю. Левады, власти в России противостоит не общество как система страт, классов, групп, а индивид, обретающий целостность, субъектность только в идентификации с государством /109/. Государство же выступает единым пространством абсолютной власти, которая распространяется иерархически на всех нижестоящих и исчезает при контакте с любым вышестоящим. Наделение объемом властных полномочий идет с высших ярусов иерархии к низшим. Переговоры здесь возможны, но только в невидимом для общества, квази приватном пространстве. Это приватность не частного лица, обличенного властными полномочиями, а приватность власти, ее изнанка. Здесь переговоры ведутся, борьба за власть разворачивается во всей полноте, но публично она никак не выражается. На публичном уровне мы можем наблюдать готовое политическое решение и его публичное обоснование. Такой тип организации властного пространства, действительно, имеет мало общего с «народовластием» в классическом понимании термина. Тем не менее, за весь период реформ в России ни разу не были поставлены под сомнение сами демократические институты.
Если власть отказывается от демократических процедур, то она лишается «внешней», трансцендентальной легитимации, ее не признает как демократию «мировое сообщество», современный вариант «власти от Бога» или от монгольского хана. И в первом, и во втором случае власти грозит утрата легитимности. Неустойчивость положения властных институтов российской демократии порождает двойственность ее поведения особенно показательно воплотившихся в фигуре первого Президента Новой России. Он одновременно вынужден был быть главой нескольких, несовместимых институциональных систем.
В не менее сложном положении оказался и электорат, который должен совершить осознанный выбор, утвердив власть и делегировав ей полномочия. Власть трансцендентальна. Трансценденция не может быть объектом рефлексии. Следовательно, я - избиратель - выбираю из того, что по определению находится за пределами моего понимания. Такой выбор неизбежно случаен. Потому-то не оправдываются на выборах прогнозы даже наиболее талантливых отечественных политологов /41/.
Бизнес-стратегии в постсоветском властном пространстве региона
К настоящему моменту августовский кризис 1998г. уже стал предметом экономической, социологической, политологической истории. Имеющийся на сегодня корпус текстов достаточно явно распадается на два блока: работы, анализирующие причины, породившие кризис, и работы, рассматривающие последствия резкого скачка доллара по отношению к рублю в самых разных сферах общественного бытия. При этом, сам кризис как предмет анализа затрагивается лишь вскользь. Он подразумевается, но не исследуется. Вместе с тем, именно в момент кризиса и в ближайшие к нему промежутки времени происходит мобилизация всех наличных социальных связей и способов действия, делаются попытки выработать новые принципы и стратегии организации интеракции в экономической сфере /32/.
В следующий - стабильный - период все они уйдут «в тень», станут ежедневной рутиной, фоном, на котором осуществляется действие. Лишь в момент кризиса эти связи становятся «видны» и доступны позитивному исследованию. Подобное исследование мы и попытались представить профессиональному сообществу.
Многие индивидуальные стратегии, которые казались еще в 1997 году наиболее успешными, потерпели крах, мы можем видеть, как приспосабливаются к новой ситуации люди, одновременно потерявшие и возможность действовать по-старому, и представление о «модельных», «правильных» индивидуальных экономических стратегиях.
От того, насколько значительными окажутся региональные различия в этом разрезе, во многом зависит целостность России, во всяком случае, экономическая.
Региональный характер исследования позволяет увидеть, какое влияние оказывает на экономические стратегии характер региона проживания (экономическое положение в регионе, политика местных властей, криминальная обстановка).
Предметом исследования в настоящем параграфе выступают экономические стратегии мелких предпринимателей и самозанятых, актуализирующиеся в условиях кризиса. Такой предмет анализа позволяет провести экономико-социологический анализ в плане заявленной проблематики. Дело в том, что более крупные предприятия (например, КНААПО) обладают значительным запасом прочности, связанным с политической и социальной их значимостью /134, 135/. Многие из них напрямую завязаны на государственные структуры регионального и федерального уровней, напрямую зависят от экономической политики государства. Они, как правило, занимают привилегированное положение в отношении налогообложения. В результате их социальные стратегии «отстают от ситуации», порой весьма значительно. Для малого бизнеса оперативность реакции на экономические или властные трансформации выступает важнейшим условием выживания.
При этом крайне важным для корректного проведения сопоставления является четкое и однозначное понимание самого термина «мелкий предприниматель». Как показало исследование, юридический критерий («малое предприятие»), не может дать основания для сравнения. Так в современном понимании термина (по числу работающих) в один кластер попадают экономические субъекты с самым разным типом менеджмента. Столь же размытую картину давала ориентация на уровень потребления /43/. На практике, люди, с соотносимым уровнем потребления, проживающие в разных городах, крайне резко различались по социальному статусу и стратегиям поведения. Для преодоления подобной проблемы было предложено следующее понимание термина:
Мелкий предприниматель обладает, в основном, оборотным капиталом. Его деятельность полностью детерминируется условиями рынка. Главным стратегическим ресурсом является смена сферы деятельности или радикальная смена рынка.
Информационную базу исследования составили 80 биографических (неформализованных) интервью (по 40 в каждой серии - 1997, 1999), 3 экспертных интервью с работниками фискальных служб (юридических консультаций), одно фокусированное групповое интервью (фокус-группа), а так же статистические материалы, связанные с социально-экономической ситуацией в представленных городах (материалы местной прессы, статистические обзоры, информация статистических управлений территорий).
В беседах с информантами (по путеводителю для интервьюера) акцент делался, в первую очередь, на их собственной экономической биографии (время и условия вхождения в дело, причины смены сферы деятельности, влияние кризиса на экономическую деятельность и т.д.). В ходе интервью затрагивались причины выбора самостоятельной деятельности, взаимоотношения с властными и теневыми силовыми структурами, отношение к фискальной и социальной политике государства, взаимоотношения с партнерами. Интервьюеру предлагалось также выяснить: в какой степени оказываются задействованными в экономической деятельности социальные сети, в которые включен респондент. Однако схема, предлагаемая в путеводителе, служила лишь как ориентир социолога, беседующего с информантом. Время и последовательность разговора ограничены не были, респондент сам, по собственному усмотрению излагал свою «экономическую биографию». В случае, когда разговор касался тем налогообложения, взаимодействия с государственными и теневыми структурами, рекомендовалось переводить разговор на то, «как у других происходят такие контакты?», «как это принято?», «как лучше сделать?».
