Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретические аспекты экспортно-сырьевой экономики 12
1.1. Понятие и экономическая сущность экспортно-сырьевой экономики 12
1.2. Экономические и институциональные характеристики стран-экспортеров сырьевых ресурсов 20
Глава 2. Роль сырьевых секторов экономики в инновационном развитии 39
2.1 Влияние государственного участия в добывающих отраслях экономики, диверсификация и государственные инвестиции 39
2.2. Роль инноваций в добывающих отраслях экономики 56
Глава 3. Инновационное развитие в странах с экспортно- сырьевой экономикой 75
3.1. Становление и развитие инноваций в зарубежных странах-экспортерах сырьевых ресурсов 75
3.2. Социально-экономические препятствия в инновационном развитии российской экономики 90
3.3. Взаимодействие государства, научного и предпринимательского секторов в инновационном развитии отечественной экономики 104
Заключение 115
Библиографический список 124
Приложение 1 140
Приложение 2 145
- Экономические и институциональные характеристики стран-экспортеров сырьевых ресурсов
- Влияние государственного участия в добывающих отраслях экономики, диверсификация и государственные инвестиции
- Роль инноваций в добывающих отраслях экономики
- Социально-экономические препятствия в инновационном развитии российской экономики
Экономические и институциональные характеристики стран-экспортеров сырьевых ресурсов
В конце 1950-х годов в Нидерландах были открыты несколько крупных морских месторождений природного газа. Экспорт газа произвел сильный экономический эффект, вызвав удорожание голландского гульдена и сокращение производства в несырьевых отраслях. Этот эффект получил название «голландская болезнь», придуманное журналом «Экономист» в 1977 году. Экономические изменения в Голландии были первым тщательно изученным проявлением этого экономического феномена [112, 113, 128, 163]. Следует также уточнить: воздействие «голландской болезни» на экономику происходит посредством не одного, а нескольких взаимосвязанных эффектов.
Влияние нефтяного или газового бума на экономику в целом можно разделить на три основных эффекта: эффект движения ресурсов, эффект роста расходов - оба были впервые выявлены Корденом и Нири [113] - и воздействие на валютный курс. Предположим, что есть небольшая страна с открытой экономикой с тремя основными секторами: производственный сектор, сектор услуг (не связанного с международной торговлей) и сырьевой сектор, который быстро образовался по средствам, скажем, открытия значительных месторождений нефти, вызвавшего бум нефтяного экспорта. Эффект движения ресурсов заключается в перетекании труда и капитала в сырьевую отрасль из других секторов экономики, вызванном ростом прибылей и зарплат в сырьевом секторе. Эффект роста расходов происходит в том случае, когда в результате непредвиденной прибыли в сырьевом секторе повышается спрос на импортные и иные товары. Тем не менее, влияние на расходы различается по секторам. В секторе услуг, не связанном с внешней торговлей, рост спроса на услуги удовлетворяется по средствам роста предложения, в итоге растут и цены на эти услуги, и зарплаты в данном секторе. В то же время возросший спрос на внешнеторговые товары удовлетворяется не за счет увеличения предложения изделий отечественной обрабатывающей промышленности, а за счет роста импорта. Проявляется воздействие на валютный курс. Оно становится итогом повышения притока иностранной валюты (в случае с нефтяным экспортом – американских долларов), по средствам чего, курс национальной валюты возрастает. Рост реального обменного курса национальной валюты оборачивается для обрабатывающего сектора двойным эффектом: он сдерживает спрос на отечественные промышленные товары, поскольку импортные изделия становятся дешевле, и уменьшает экспорт промышленной продукции, поскольку из-за роста курса национальной валюты она становится менее конкурентоспособной на международном рынке.
«Голландская болезнь» – явление, хорошо изученное и подтвержденное фактами. Практически все экономисты, изучающие это явление, считают, что данное понятие реально и существуют определенные механизмы, по средствам которых воздействует на экономику страны – экспортера природных ресурсов. Гораздо меньше ясности с тем, имеет ли он существенное негативное влияние на экономический рост в целом, с одной стороны, и на социальное развития – с другой. Если такой негативный эффект в каждой из этих сфер существует, необходимо определить, каким образом его ослабить за счет конкретных практических мер. Стоит начать с прояснения одного основного аспекта данной дискуссии: существует путаница между двумя совершенно различными вопросами. Из всего, что известно о «голландской болезни», ответ на этот вопрос может быть положительным. Хотя может показаться многим людям, что «голландская болезнь» замедляет экономический рост, и, следовательно, следует считать однозначно негативным явлением, анализ, основанный на здравом смысле, ставит под сомнение эту распространенную точку зрения.
В сущности, «голландская болезнь» является приспособлением к новой экономической ситуации, которая возникает в результате увеличения экспорта сырьевых товаров. Такие экономические коррективы происходят во всех странах с открытой экономикой, не только в ресурсных экономиках, как реакция на более высокую прибыль на труд и капитала в конкретных отраслях. Сокращение в производственном секторе является свидетельством более высокой доходности в других отраслях (добывающем и сфере услуг). Такие сдвиги в экономическом равновесии происходят постоянно в связи с техническим прогрессом и глобальной конкуренцией. Крупные технологии и / или технологические инновации могут сместить баланс труда и распределения капитала. Если экономика получает повышение от разработки новой экспортной продукции, например, высокотехнологичный продукт, который соответствует определенному тренду в глобальном технологическом развитии и таким образом быстро увеличивает международный спрос на него (мобильные телефоны «Нокиа», в Финляндии приходят на ум в качестве примера). Мало кто будет рассматривать это как негативное развитие. Тем не менее, когда бум происходит в секторе природных ресурсов, он получает смесь тревоги и подозрения. Есть эмпирические данные, которые указывают на случаи экономического и институционального сбоя в сырьевых странах. И «голландская болезнь» может усугубить состояние такой экономики через каналы, описанных выше. Но это отличается от того понимания, что «голландская болезнь» является причиной таких несчастий, в первую очередь. В конечном итоге, с макроэкономической точки зрения, увеличение доходов за счет продажи природных ресурсов влечет за собой соответствующий рост ВВП. Хотя потенциально он может сопровождаться сокращением производства в несырьевом секторе, это не означает, что подобное перераспределение источников дохода обязательно негативно отразится на росте ВВП. Наиболее вероятно, что его темпы, напротив, увеличатся. Кроме того, аргумент о том, что «голландская болезнь» представляет собой источник стагнации, подрывается тем фактом, что во многих сырьевых странах ее влияние очень ограниченно, потому что там нет промышленного сектора или он очень мал, а значит, никакого перераспределения вообще произойти не может. Тем не менее, страны, где имеются лишь сырьевой сектор и сектор услуг, испытали на себе замедление роста и даже спад (см. рисунок 1) [168]. Для того, чтобы понять причины стагнации в некоторых сырьевых экономиках, необходимо найти другое объяснение.
Составлено автором по материалам [168] Ряд экономистов, после изучения вопроса, пришли к выводу, что последствия «голландской болезни» не были основным фактором, определяющим траекторию роста, богатых природными ресурсами стран. Например, Майкселл [147] проанализировал производительность группы стран, экспортирующих ресурсы, и пришел к выводу, что для большинства из них «голландская болезнь» не имела никакого влияния на темпы роста. МакМэхон [144] приходит к аналогичным выводам в своем исследовании. Торвик [170] утверждает, что производительность труда может либо увеличиваться, лили уменьшаться в зависимости от структурных и институциональных характеристик экономики. Открытая рыночная экономика с низкими барьерами входа и минимальными препятствиями для бизнеса будет адаптироваться к «эффекту движения ресурсов» и «эффекту расходов», увеличивая экспорт на сырьевые товары, как и на любые другие изменения в структуре экспорта.
Таким образом, существуют разные способы рассмотрения вопроса «голландской болезни». В узком смысле речь идет о перераспределении ресурсов между разными секторами. Рассматривать это как «болезнь» - проблему саму по себе - значит применить то или иное ценностное суждение и отдать предпочтение определенному способу получения доходов, т.е. производственному сектору, связанному с внешней торговлей. В этом случае вопрос по сути превращается в политический из экономического. И это действительно то, что на самом деле произошло во многих сырьевых странах. Правительства этих стран, пытаясь «спасти» производственный сектор, где производство падает, создают субсидируемые зависимые отрасли, которые приводят к стагнации всей экономики. Таким образом, то, что первоначально позиционируется как лекарство от «голландской болезни», зачастую само становится источником экономических проблем.
Влияние государственного участия в добывающих отраслях экономики, диверсификация и государственные инвестиции
Эволюция участия государства в экономике в двадцатом веке изучалась рядом экономистов, в частности сотрудником Международного валютного фонда Вито Танци [165], экономическим обозревателем газеты «Файнэншел-таймс» Мартином Вулфом [177], профессором Института Катона Дэниелом Дж. Митчеллом [148], а исследователями из Института Фрейзера Джеймсом Гуортни [125, 126] и его коллегами. На основе данных работ, предлагается выделить различия в следующих трех общих видах государственной деятельности, представляющие собой каналы, через которые эта деятельность влияет на развитие.
Регулирование. Эта область деятельности государственного управления имеет особенно сильное влияние. Некоторые области деятельности государственных структур - например, независимые суды и правоохранительные органы - имеют важное значение для эффективного функционирования институциональной системы. При этом чем сильнее та или иная сфера регулирования удалена от главных функций государства, тем больше вероятность ее отрицательного влияния на экономический рост. Регулирование обладает эффектом мультипликатора как положительного, так и отрицательного действия: эффективное регулирование, укрепление законодательства, может повысить экономическое развитие, но при этом даже небольшие государственные регулирующие органы могут замедлить развитие за счет бюрократической волокиты, создания барьеров и искажения рыночных механизмов. Перераспределение. Процесс налогообложения физических и юридических лиц и расходования полученных средств через различные государственные программы связан с различными видами издержек. Среди таких издержек, перечисленных Дэниелом Дж. Митчеллом [148], следует выделить: a) издержки замещения: правительство не может тратить деньги, предварительно не получив их от кого-то, а поэтому государственные инвестиции подменяют собой деятельность в частном секторе; b) поведенческие издержки субсидий: государство субсидирует экономически нежелательное поведение людей - например, высокие пособия по безработице стимулируют некоторых людей оставаться без работы; c) стагнационные издержки: субсидии зачастую препятствуют инновациям, ограничивая шумпетеровское «созидательное разрушение», так как в государственных программах отсутствует гибкость из-за централизации и бюрократизма.
Собственность. Это тот случай, когда государство владеет определенными предприятиями, либо эти предприятия становятся монополистами по средствам участия государства, либо конкурируют с частными компаниями. Неэффективность государственных предприятий может сказаться на экономике в целом несколькими способами: за счет меньшей эффективности, по сравнению с частным сектором, вытеснения частных инвестиций и монополизации определенных секторов.
Как было рассмотрено ранее, ресурсная экономика особенно склонна к чрезмерному вмешательству государства. Это происходит через все три канала: регулирование, перераспределение и государственную собственность. Канал регулирования имеет сильный мультипликативный эффект. В сырьевой экономике эффект мультипликатора как положительный (повышение законности), так и отрицательный (присвоение ренты), как правило, особенно заметен. Остальные два канала - под руководством правительства перераспределение и государственная собственность - также очень влиятельны в сырьевой экономике. Теперь стоит посмотреть на то, как различные структуры собственности в добывающих отраслях (частные, государственные или смешанных) и различные механизмы, связанные с перераспределением (например, стабилизационные фонды и государственные инвестиции), могут повлиять на общий экономический рост и развитие в ресурсной экономике.
Организация стран-экспортеров нефти (ОПЕК) была основана в 1960 году. Она превратилась в клуб стран с преимущественно государственным участием в нефтяном секторе. С тех пор мир нефтяной и газовой промышленности прошел через глубокую эволюцию собственности. Во многих развивающихся странах, на долю которых приходится большая часть мирового производства углеводородов, правительства взяли под свой контроль их нефтяной и газовый сектора посредством экспроприации, национализации, либо перезаключения договоров с международными компаниями. Это привело промышленность к тому, что не только запасы в земле находятся в собственности правительства, но и большая часть корпораций, добывающих нефть и газ, приписывается к государству. Последние зачастую называют национальными нефтяными компаниями (ННК), в то время как крупные частные транснациональные корпорации называют МНК (международные нефтяные компании). Существуют различные причины для господства ННК в отрасли. Они часто полагаются на сильные политические и эмоциональные мотивы, такие как ресурсный национализм. Для целей настоящей работы, представляют интерес относительные экономические показатели нефтедобывающих стран, которые приняли различные модели собственности и организации сектора. Таким образом, делается попытка отделить вопрос о полной эффективности управления от политических настроений. Торвальдур Гюльфасон из Университета Исландии утверждал, что:
«Для экономического роста имеет значение не обилие природных ресурсов как таковых, а качество их управления, и управление экономикой и институтами в целом» [127].
Именно поэтому было принято решение сравнить экономические показатели в экспортирующих странах нефть, которые были организованы в четыре группы по их структуре собственности нефтяной промышленности. Была измерена собственность на сумму нефтегазового комбинированного производства, приписываемого либо частным, либо государственным компаниям. Рисунок 5. ВВП на душу населения в 2012 г. в нефтегазовых экономиках5 Составлено автором по материалам [105] Были взяты для сравнения некоторые из наиболее значимых нефтедобывающих стран, которые являются нетто-экспортерами нефти, и таким образом квалифицируются как «нефтяные экономики». Четыре группы: «В основном частные» (более 80% добычи углеводородов находится в частной собственности; семь стран); «Смешанная структура» (от 20% до 80% находится в частной собственности; 10 стран, включая Россию); «В основном государственные» (более 80% принадлежит государственным компаниям; семь стран); «Модель залива», для шести стран Совета сотрудничества стран Залива (ССЗ). Полный список стран можно найти в Приложении. Анализ показывает, что существует сильная тенденция к увеличению дохода на душу населения (и других показателей развития) в странах, которые имеют частные нефтяные компании, а также более низкий уровень реального ВВП на душу населения в странах с государственным контролем (см. рис. 5-11) [105, 115, 168, 172].
Роль инноваций в добывающих отраслях экономики
«Сланцевая революция» началась с экономического успеха «Барнетт Шейл» в Техасе в 1997 году. В 2000 году на сланцевый газ приходился только 1% от добычи природного газа Соединенных Штатов; к 2012 году он достиг более четверти. Управление энергетической информации США прогнозирует, что к 2035 году 46% поставок природного газа в США будет поступать из сланцевого газа. Кроме того, к 2017 году, в связи с ростом добычи сланцевого газа, США ожидает стать нетто-экспортером природного газа. Успех сланцевой углеводородной технологии простирается за пределы Соединенных Штатов. Инновации в сланцевый газ сопровождались прорывом в производстве сланцевых залежей, в частности, в Канаде. В результате, в 2012 году на США и Канаду приходилось 25% мирового производства природного газа и 14% добычи нефти.
Другие страны догоняют тоже. Китай, по оценкам, имеет крупнейшие запасы сланцевого газа в мире, и как ожидается, будет мировым центром развития сланцевого газа за пределами Северной Америки. К 2030 году она может составить 20% от общего объема производства китайской газа. И есть заметный прогресс в развитии других нетрадиционных углеводородов, таких как угольного метана. Международное энергетическое агентство (МЭА) ожидает, что Австралия, одна из наиболее быстро растущих производителей угольного метана, сможет обогнать Катар.
Прорывы в газовых и нефтяных сланцевых технологий создали сильное влияние на глобальный энергетический ландшафт. Во-первых, формула цены на газ все чаще отделена от цены на нефть. Это важное изменение на газовом рынке, что отражает растущий запас нетрадиционного газа. Во-вторых, она имеет сильное влияние на геополитику мировой энергетики, а баланс добычи углеводородов смещается в сторону стран, которые в течение длительного времени рассматривались как зависящие от иностранной нефти и газа. Появление новых центров производства, таких, как США, Канада, Австралия и потенциально Китай, подрывает влияние ОПЕК в качестве глобального нефтяного картеля, в то время как традиционные импортеры становятся все более зависимыми от энергии (Международное энергетическое агентство ожидает, что США сократит свой импорт нефти в два раза к 2020 г.). Вес ОПЕК в мировой энергетики дополнительно подрывается растущей значимостью газа в качестве глобального топлива. Международное энергетическое агентство прогнозирует в своем докладе
«Золотой век газа», что к 2030 году четверть мировой энергетики будет производиться из газа – столько же, как из нефти. Последствия этих событий выходят за рамки энергетической отрасли. Увеличение доли газа в потреблении топлива оказывает глубокое влияние на экологические дебаты. При сжигании газа в атмосферу выбрасывается вдвое меньше парниковых газов, чем при использовании угля, и на 30 % меньше, чем при использовании нефти. Для тех политиков и активистов неправительственных организаций (НПО), которые выступают в пользу сокращения выбросов парниковых газов, природный газ может сильно изменить правила игры. Характерно, что в результате частичной замены других видов топлива газом объем выбросов углекислого газа в США (не подписавших Киотский) в 2012 году упал до самого низкого уровня за последние 20 лет. В то же время европейские страны, присоединившиеся к протоколу, не в состоянии выполнить свои обязательства по сокращению выбросов. В результате все большее число экологов корректируют свою позицию: если прежде они выступали против использования всех видов природного топлива, то теперь поддерживают использование природного газа.
В соответствии с докладом компании «Би-Пи» «Перспективы энергетического рынка до 2030 года», в мире, по оценкам, имеется 200 триллионов кубометров технически пригодного к извлечению сланцевого газа и 240 миллиардов баррелей сланцевой нефти. К 2030 году на развитие этих запасов будет приходиться более 20 % углеводородов на мировом рынке. На техническом уровне оно стало возможным благодаря прорывам в трех ключевых технологиях – горизонтальное бурение, технология гидравлического разрыва пластов, а также сбор сейсмической информации и ее цифровая интерпретация. Сланцевый газ отличается от традиционного только характером залегания: он не сосредоточен в изолированных пустотах, а рассеян по порам внутри пласта. Горизонтальное бурение необходимо, чтобы идентифицировать концентрацию сланцевого газа; затем породу нужно разбить водой, чтобы газ вышел на поверхность. Достаточные успехи в развитии технологий были достигнуты для того, чтобы обеспечить коммерческое производство сланцевого газа. Большинство месторождений сланцевого газа было обнаружено задолго до того, как их развитие стало экономически целесообразным. Технологический прогресс позволил компаниям поставить данные ресурсы на баланс в качестве коммерческих промышленных запасов и начать их производство (см. иллюстрацию роста добычи по отдельным странам на рисунке 2). Существует один аспект «сланцевой революции», который получает гораздо меньше внимания в средствах массовой информации, чем геополитические или экологические проблем. Это не совпадение, что прорыв в нетрадиционных углеводородах состоялся в странах, которые находятся в верхней части рейтинга экономической свободы в мире, таких как Канада, США и Австралии. Были также другие благоприятные условия, такие как, высокие цены на газ в 2000-х годах. Но институциональная составляющая была решающим фактором. Это сочетание надежных прав собственности, благоприятного налогового режима, прозрачного и эффективного регулирования и минимальной волокиты. Важно также отметить, что все три страны имеют добывающие секторы с несколькими частными компаниями, начиная от небольших геологоразведочных фирм до вертикально интегрированных транснациональных корпораций. Это не была не одна корпорация, а несколько, таких как «Шеврон корпорейшн», «Шелл», «Девон», «Талисман Энерджи», «Чизапик» и «Рэндж Рисорсиз», которые разработали технологии для коммерческой добычи сланцевого газа. Все они были в жесткой конкуренции за ограниченный капитал и человеческие ресурсы, которые заставили их сосредоточиться на наиболее эффективных технологиях. Это не удивительно, что, несмотря на крупнейшие мировые запасы сланцевого газа, бум сланцевого газа начался не в Китае, в котором преобладают государственные нефтяные и газовые компании. Институциональные условия, которые позволили «сланцевой революции» произойти, должны быть тщательно изучены политиками в другими странами, особенно в сырьевых странах. Важным внешним последствием сланцевого бума является то, что он помог подорвать общее предубеждение о недостаточной инновационности сырьевого сектора. Идея о модернизации экономики, необходимости отхода от добычи полезных ископаемых часто повторяется политиками, желающими прослыть прогрессивными. Пора признать данное отношение устаревшим. Сланцевая революция, по сути, является технологическим прорывом на самом высоком уровне.
Современные технологии извлечения углеводородов из новых типов новых месторождений являются одним из важнейших условий перевода потенциальных ресурсов в запасы, т.е. экономические активы, которые могут не только обеспечить возврат вложенных средств, но также и обеспечить получение определенной прибыли.
Наша принципиальная точка зрения состоит в том, что перевод ресурсов в запасы связан не только с технологией, но также и с наличием определенной институциональной среды и условий (не говоря уже о ценах и условиях, лежащих на стороне спроса).
Не менее важны, чем технологии, опыт и навыки применения данных технологий. Значительных экономических результатов добиваются те компании, которые не только имеют доступ к технологиям, но и находятся «на острие» создания и применения самых передовых технологий. Важна триада «самые передовые технологии – опыт и навыки работы в нестандартных условиях – институциональная среда».
Социально-экономические препятствия в инновационном развитии российской экономики
До сих пор Россия так и не восприняла в полной мере современную концепцию, в соответствии с которой прибыль от технологических инноваций — занятие почетное, порядочное и достойное уважения. В девятнадцатом веке, после в советское время и, наконец, сегодня бизнес часто воспринимается россиянами как нечто постыдное. Это особенно верно в отношении людей интеллектуального труда, представителей интеллигенции, которые считали (и часто все еще верят), что делать бизнес – это занятие ниже своего достоинства. В последние постсоветские годы коррупционные связи успешных бизнесменов, в первую очередь олигархов, только повысили уровень недоверия к бизнесу и предпринимателям. О том, что российская молодежь связывает шансы на личный успех не с производственной деятельностью и предпринимательством в традиционном смысле, а с близостью к государственным и другим каналам борьбы за ренту, указывают результаты исследований о жизненных планах и предпочтениях в выборе карьеры. По данным Фонда «Общественное мнение», в списке «работодателей мечты» у молодых людей в возрасте от 18 до 26 лет, верхние позиции занимает служба в органах государственной власти, крупные государственные корпорации, осваивающие природные ресурсы, а также контролируемые государством банки и естественные монополии. Такие приоритеты четко контрастируют с результатом аналогичного опроса студентов в странах Европейского союза, проведенного в 2013 г. международной консалтинговой компанией «Universum», где первые два места прочно освоили компании высокотехнологичного сектора «Эппл» и «Гугл», а в первую десятку приоритетов неизменно попадает создание собственного бизнеса.
В качестве примера приводится информация об уровне заработной платы работников в РФ в 2013 г. (см. табл. 8) [77]. Таблица 8. Среднемесячная номинальная начисленная заработная плата по видам экономической деятельности в РФ 2013 г. [77] Вид экономической деятельности рублей % Вся экономика 29 960 100% Сельское хозяйство, охота и лесное хозяйство 15 637 52% Рыболовство, рыбоводство 32 308 108% Добыча полезных ископаемых 54 324 181% Обрабатывающие производства 26 997 90% Производство и распределение электроэнергии, газа и воды 32 220 108% Строительство 27 675 92% Оптовая и розничная торговля; ремонт автотранспортных средств, мотоциклов, бытовых изделий и предметов личного пользования 24 073 80% Гостиницы и рестораны 18 426 62% Транспорт и связь 34 555 115% Финансовая деятельность 63 506 212% Операции с недвижимым имуществом, аренда и предоставление услуг 34 291 114% Государственное управление и обеспечение военной безопасности; социальное страхование 40 391 135% Образование 23 421 78% Здравоохранение и предоставление социальных услуг 24 564 82% Предоставление прочих коммунальных, социальных и персональных услуг 24 788 83% До заката Российской империи значимость монархии, дворянства и церкви превышала значимость буржуазии. Престиж был связан с властью, социальным статусом купцов и предпринимателей был низким. Протестантизм на территории православной России не распространился [102], а капитализм, который пришел сюда в конце девятнадцатого века в значительно сокращенной, с точки зрения Запада, форме, вызвал не мало вопросов у многих критиков: и тем, кто еще был подвержен романтическим идеям крестьянского идеализма, так и тем, кто оказался под влиянием марксистских идей, пришедших из Западной Европы [153]. К концу девятнадцатого века в России образовалось небольшое эффективное научное сообщество, но большинство ученых занимались «чистой наукой» и были слабо связаны с практической деятельностью (за редким исключением, каким был, например, выдающийся химик Дмитрий Менделеев) [120]. Таким образом был сформирован мощный российский математический базис (например, в области неевклидовой геометрии), а также в области теоретической физики и химии (но не в промышленности, основанной на этих областях знаний).
На образ мысли, преобладавший в России в последние десятилетия царского режима, накладывался поток радикальных идей, наиболее критичных по отношению к капитализму, конкуренции и частной инициативе. Революционеры-марксисты, которые пришли к власти в России в 1917 году, были, определенно, модернизаторами. Но главным двигателем модернизации, по их мнению, было государство, система государственного планирования, а не деятельность индивидуальных предпринимателей. Таким образом, понятие инноватора, получающего деньги за реализацию своих идей, распространение которой в царской России уже отставало по сравнению с большинством стран Европы, в советской России окончательно сдала свои позиции и стала почти безнравственно.
Для российских ученых, работающих за счет государственной поддержки в государственных научно-исследовательских институтах, в том числе и в институтах Академии наук Российской Федерации, советская идеология, осуждавшая частное предпринимательство, не настолько неприемлема. Это дает им статус, несколько похожий на положение церкви в «добуржуазной» Европе: они жили в мире идей, и если их награда была из-за интеллектуальной деятельности, то, как и в случае с церковью, у нее не было ничего общего с практической реализацией этих идей.
Даже если некоторые ученые критически относились к политическому контролю, существовавшему в Советском Союзе, те из них, кто достиг высших должностей в своих исследовательских институтах, глубоко ценили особый статус, предоставленный им системой, включая доступ к магазинам спецобслуживания, больницам, санаториям, возможность выезда за границу. И сегодня некоторые пожилые ученые с ностальгией вспоминают о своем положении в советское время. Они не хотят оказаться в мире экономической конкуренции.
В последнее время в России наблюдаются некоторые признаки изменения отношения к коммерциализации технологий. В российских бизнес-школах, на экономических факультетах университетов, в правительственных речах все больше говорится о «коммерциализации технологий»; появляются стартапы, бизнес-инкубаторы, научные и технические парки, «кластеры» для развития инноваций. Эта тенденция несколько слабее проявляется в научном сообществе, она пока не характерна для Российской академии наук, университетских факультетов точных наук. Но и там она постепенно начинает набирать обороты.
Слабым местом всех этих усилий является то, что они не предполагают социальных реформ, необходимых для обеспечения устойчивого технологического развития. Как отмечал Егор Гайдар, премьер-министр российского правительства во время президентства Б. Н. Ельцина: «Российская политическая элита хотела позаимствовать военные и производственные технологии, а не европейские институты, которые были основой достижений Западной Европы» [29]. Политические препятствия Цари, руководители партии, а теперь и лидеры постсоветской «суверенной демократии» формировали и формируют политику, приводящую к технологическому развитию страны, часто, не обращая внимание, на законы рынка и лучшие международные практики, которые, по крайней мере, во многом определили развитие технологий по всему миру. Конечно, Россия не единственная страна, которая следовала неправильным курсом в области развития технологий. Примеры плохих политических решений можно найти в истории всех промышленно развитых стран: Германии, США, Японии. Тем не менее, Россия выделяется из их ряда частотой неудачных решений, а также глубиной их последствий. Политические факторы значительно препятствовали внедрению инноваций на протяжении всей истории России. Русский пионер в области электроэнергетики Павел Яблочков впервые осветил центральные улицы Парижа, долго жил в этом городе и подружился с российскими политическими эмигрантами, которые поселились там, в том числе переводчика на русский язык книги Карла Маркса «Капитал». Этой связи было достаточно, чтобы подозревать царской полицией Яблочкова, после возвращения домой за ним было установлено наблюдение. Подобные примеры влияния политических факторов на инновации в изобилии можно найти в советское время. Авиаконструктор Игорь Сикорский, спасаясь от репрессий, эмигрировал в США, где основал собственную компанию, ставшую очень успешным бизнесом. Один из создателей телевидения Владимир Зворыкин в 1919 году, во время Гражданской войны, уехал из России в США и работал на Вестингауза и корпорацию «RCA». Инженер-химик Владимир Ипатьев был выдворен из Советского Союза и эмигрировал в США, где, работая в компании «Сан Ойл Компани», разработал методы очистки нефти. Сегодня Россия продолжает страдать от утечки мозгов: ученые и инвесторы уезжают за границу в поисках лучших условий труда. Преподавательский штат многих западноевропейских и американских университетов (особенно их математических и физических факультетов) включает в себя бывших российских граждан, которые покинули свою родину по той или иной причине. Процесс индустриализации в Советском Союзе был серьезно искажен политическими соображениями. Под лозунгом «покорение природы» в отдаленных районах, в суровых климатических условиях построили огромные города и заводы, неэффективные с точки зрения энергетики и транспорта. В результате сегодня Россия стоит перед невероятно трудной задачей: реорганизация и перемещение значительной части своей промышленной инфраструктуры, если она надеется стать конкурентоспособной на мировых рынках, где часто определяющим фактором является экономическая целесообразность.
