Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Формирование базы научной археологии в Урало-Поволжье (XIX - первая половина XX в.) с. 23-74
Глава II. Археологические изыскания в Урало-Поволжье во второй половине XX столетия с. 75-112
Глава III. Концепция древней истории Урало-Поволжья в археологических исследованиях с. 113-157
Глава IV. Формирование концепции этнической истории Урало-Поволжья в эпоху раннего железного века с. 158-210
Глава V. Узловые проблемы Урало-Поволжской археологии эпохи средневековья с. 211-282
Заключение с. 283-290
Список источников и литературы с. 291-332
Список сокращений с. 333-334
- Формирование базы научной археологии в Урало-Поволжье (XIX - первая половина XX в.)
- Археологические изыскания в Урало-Поволжье во второй половине XX столетия
- Формирование концепции этнической истории Урало-Поволжья в эпоху раннего железного века
- Узловые проблемы Урало-Поволжской археологии эпохи средневековья
Формирование базы научной археологии в Урало-Поволжье (XIX - первая половина XX в.)
Первые проявления научного интереса к археологическим памятникам в Волго-Уралье относятся к XVIII в. Так, в 1712 г. в связи с постройкой монастыря на месте городища в Казанской губернии был открыт и описан важный памятник средневековой археологии — Болгарское городище . Первые сведения об археологических памятниках Оренбургской губернии были собраны экспедицией 1734 г. под руководством выдающегося русского географа И.К.Кириллова, при участии первого члена-корреспондента императорской Академии наук П.И.Рычкова и экспедицией 1768 г., возглавляемой И.И.Лепехиным и П.С.Палласом.
Начало выявления и формирования археологических памятников на Урале также относится к XVIII в. и связано с именем В.Н.Татищева, составившего одну из первых инструкций по сбору сведений об археологических объектах.
Но это было время хаотичного, случайного накопления материала и знаний.
Важным этапом в развитии археологических знаний в России в целом и в Волго-Уральском регионе в частности явился XIX в. С этого времени начинается непрерывный процесс археологического изучения региона, формируется более высокая степень краеведческого интереса к древностям и как итог постепенное оформление самостоятельного характера археологической науки в некоторых центрах региона.
Становление археологических исследований в это время находилось как в прямой связи с развитием самой исторической науки в России, так и с созданием государственных учреждений, которым вменялось в круг задач и обязанностей - сбор, сохранение и изучение древностей. До революции существовало несколько организационных форм этой деятельности: демократические археологические общества с периодически созываемыми археологическими съездами, инициированными деятельностью ученых, краеведов-любителей истории; государственная, представленная Императорской археологической комиссией; а также вспомогательные, среди которых археологическая деятельность была одним из направлений -губернские статистические комитеты, губернские земства, губернские ученые архивные комиссии и образовавшиеся при них музеи. Именно они были предшественниками, заложившими фундамент подлинно научно-исследовательских учреждений, занявшихся развитием археологической науки в последующее время (карта № 1).
Конечно же, этот процесс был не единовременным по всему Волго-Уральскому региону и находился в прямой зависимости от интереса центра к конкретной территории региона, наличия кадров, способных проводить археологические изыскания.
В отличие от Сибири, где интерес к памятникам древности начинает свой путь с 20-х гг. XVIII столетия, в Среднем Поволжье и Приуралье серьезно он намечается лишь ближе к 70-м гг. XVIII века и связан с академическими экспедициями И.И.Лепехина и П.С.Палласа. Итогом первой академической экспедиции явилось написание П.И.Рычковым трудов, не потерявших своей научной значимости и сегодня — «История Оренбургской губернии», «Топография Оренбургской губернии». Вторая комплексная научная экспедиция, организованная по велению Екатерины И, наряду с изучением природных ресурсов, исследовала и описала многие археологические объекты: курганы, городища, рудники, что явилось первым централизованным обзором об археологических памятниках Оренбургской губернии. После этого, вплоть до 60-х гг. XIX в., никаких академических археологических исследований на большей части региона не проводилось.
Ключевыми учреждениями, занимавшимися археологическими исследованиями, были комиссии и научно-исторические общества. Заметный вклад в становление региональной археологии внесло Московское археологическое общество (МАО-1864 г.) и прежде всего в организацию и проведение археологических съездов, которые способствовали концентрации и активизации усилий всех учреждений, занимавшихся археологическими изысканиями, подготовке и постановке исследований на соответствующий научный уровень в российской провинции.
В начале XX столетия характер и направленность археологических изысканий в губерниях Урало-Поволжского региона в значительной степени были обусловлены деятельностью различных научных обществ и комиссий, возникших в городах региона во второй половине - конце XIX века. Лидирующую роль среди этих организаций, безусловно, играло Общество археологии, истории и этнографии, образованное при Императорском Казанском университете в 1878 году (ОАИЭ). Достаточно сказать, что из 40 членов-учредителей ОАИЭ 31 являлись преподавателями Университета, среди которых больше половины (17 человек) составляли профессоры А.Ф.Лихачев, Л.А.Штукенберг, С.М.Шпилевский, Н.А.Толмачев, Н.А.Фирсов, П.А.Пономарев и другие.
Стимулятором и своеобразным «запалом» к образованию и деятельности Казанского ОАИЭ послужил IV Археологический съезд (АС), состоявшийся в Казани в 1877 году. Именно в его решениях были оформлены программные положения, способствовавшие активизации археологических изысканий на местах, собиранию сведений об археологических памятниках, созданию первых археологических карт и обобщающих работ.
Руководствуясь решениями IV АС и исходя из того обстоятельства, что во главе Казанского ОАИЭ с первых лет его существования стояли, главным образом, археологи и историки, сотрудники Общества за четверть века его деятельности, к началу 1900-х годов, проделали большую изыскательскую работу по выявлению и осмыслению археологических древностей Казанской губернии. Результаты этой работы нашли свое отражение в Известиях ОАИЭ, первый том которых увидел свет уже в год основания Общества. Весьма показателен тот факт, что из 193 статей по археологии, опубликованных в Известиях ОАИЭ за период с 1878 по 1892 гг., 164 статьи были посвящены археологии Волго-Камья и Приуралья. Первые тома Известий содержали статьи преимущественно публикационного, описательного характера, посвященные отдельным находкам, сборам, памятникам или уездам Казанской губернии и заметно отличались друг от друга полнотой и точностью информации, содержанием полевой сопроводительной документации, приверженностью их авторов к ссылкам на местные предания и легенды относительно того или иного археологического объекта.
Правда, тематические статьи в первых томах Известий ОАИЭ охватывали практически все эпохи и периоды по археологической периодизации, начиная от каменного века (А.Ф.Лихачев) до эпохи средневековья (В.А.Казаринов, В.Г.Соловьев) .
Статьи теоретического, постановочно-методологического плана, определяющих цели и задачи, место археологических изыска в изучении древней истории - были единичны4.
Знакомство с археологическими материалами других регионов России, стран позволило некоторым авторам использовать метод сравнительного анализа для культурного и хронологического определения археологических находок. Так, в статье П.Д.Шестакова «Несколько слов о могильнике, находящемся близ д.Ананьинской в 4-хверстах от Елабуги» проводится линия на сходство вещевого комплекса Ананьинского могильника с сибирскими древностями 5. А.Ф.Лихачев в статье «Скифский след на Билярской почве» проводит сравнительный анализ зеркал, пытаясь проследить их пути проникновения в Приуралье б.
Но постепенно по мере ознакомления с материалами по изучению конкретных эпох, прослеживаются попытки критически осмыслить полноту, точность предшествующих информации, полевой документации, описание вещей . Уже первые попытки критического осмысления имеющейся археологической информации позволили наиболее динамично мыслящим исследователям поставить проблему совершенствования методического обеспечения археологических изысканий и выдвинуть на повестку дня необходимость активного применения методов естественных наук в археологии8. С этой целью сотрудниками ОАИЭ предпринимаются попытки создать обучающие программы для познания и изучения исторических процессов. Так, А.Ф.Лихачев предложил «Программу археологических занятий отдела антропологии и этнографии Общества естествоиспытателей при Императорском Казанском университете», Н.А.Фирсов - «Программу» этнографических занятий, К.И.Воробьев - «Программу для собирания сведений о духах-хозяевах у казанских татар и мишарей» и др. 9. Наиболее интересная для нас «Программа» археологических занятий, разработанная А.Ф.Лихачевым, имела целью систематизацию сбора «сведений и предметов об археологических объектах». Несмотря на общий характер положений «Программы», она обращает внимание на очень важные моменты в процессе поиска и изучения археологических объектов: «точное определение места объектов и находок» и возможной их привязки «к геологическому строению почвы». В «Программе» также акцентируется внимание исследователей на необходимости «производства правильных раскопок» и «выработки инструкции для исследователя». Но при этом допускается различный подход в отчетности по произведенным работам: «каждый из членов отдела, заявивший желание, или командированный отделом и получивший от него инструкции для производства раскопок, обязан, по окончании своих работ, представить отделу сообщение, или подробный отчет о произведенных работах. Сообщения могут делать только лица, выразившие отделу желание производить раскопки и исследования за свой счет; лица же, командированные отделом для производства раскопок и получившие на этот предмет от отдела денежные средства, обязаны представлять отделу подробный отчет о произведенных работах, а также и все добытые при раскопках предметы древнего быта» 10.
Археологические изыскания в Урало-Поволжье во второй половине XX столетия
Как это ни парадоксально, но годы Великой Отечественной войны явились временем, с которого профессиональная научная археология началась и прочно закрепилась в Урало-Поволжском регионе. Конечно, война в целом приостановила начатые мероприятия по развитию академической сети в республиках Урало-Поволжья: работы большинства существующих НИИ были приостановлены, а все полевые изыскания оказались фактически свернутыми. Но именно на этом фоне в первой половине 40-х годов на научной карте региона в дополнение к старому археологическому центру в Казани появились еще два новых — Уфа и Пермь.
Объективно этому способствовали вынужденные миграции ученых-археологов с запада, охваченной войной, на Урал. В 1941 году в Уфу была эвакуирована Украинская Академия наук, в составе которой находился Институт общественных наук, сотрудники которого занимались в том числе и археологическими изысканиями. Не имея возможности в эвакуации проводить полевые изыскания и будучи оторванными от своих источниковых баз, сотрудники этого Института обратились к изучению местных археологических материалов. Результатом этой работы явились две кандидатские диссертации, защищенные в 1943 г.: Е.Ф.Лагодовской на тему «Археологические памятники Башкирии от древнейших времен до начала нашей эры» и Д.Н.Блифельда «Археологические памятники Башкирии с середины I тыс. до н.э.» Диссертация Е.Ф.Лагодовской по сути своей явилась первым обобщением археологических материалов с территории Башкирии от эпохи камня до начала нашей эры. Отмечая пограничное положение Башкирии между Европой и Азией, исследовательница подчеркивала смешанный характер многих памятников. Источниковой базой для работы послужили материалы Башкирского Центрального краеведческого музея (В.В.Гольмстен, А.В.Шмидта и М.И.Касьянова) \ Не менее ценным представляется составленный исследовательницей в эти же годы библиографический указатель по археологии Башкирии, состоящий из 170 наименований .Что касается кандидатской диссертации Д.Н.Блифельда, то автору этих строк о ней ничего не известно, кроме нескольких упоминаний в историографической литературе 3.
В годы Великой Отечественной войны археологические разведки продолжались только на некоторых территориях региона. Так, в 1942 г. Н.Ф.Калинин, перешедший на работу в ИЯЛИ из краеведческого музея, проводит поиск археолого-этнографических памятников в Татарской и Чувашской АССР. В это же время совместно с эвакуированным в Казань академиком Б.Д.Грековым он издает первую сводную историю Волжской Булгарии и осуществляет подборку материалов для первого тома «Истории Татарской АССР» 4.
Третьим центром, где в годы войны продолжала теплиться археологическая жизнь, был Средний Урал, куда в начале 40-х гг. был выслан О.Н.Бадер — старший научный сотрудник Московского отделения ГАИМК. До 1946 г. он работал директором Тагильского музея, а с 1946 г. — доцентом и заведующим кабинетом археологии Пермского университета5.
Координирующую роль в возрождении археологической науки в центре и на местах сыграло Всесоюзное археологическое совещание 1945 г. Решение о его проведении было принято Президиумом Академиии Наук СССР летом 1944г. в связи с 25-летием ИИМК. Был создан организационный комитет Совещания во главе с академиками В.П.Волгиным и Б.Д.Грековым, в который вошли 17 наиболее авторитетных историков и археологов, в том числе С.П.Толстов, Б.А.Рыбаков, М.И.Артамонов, В.И.Равдоникас, В.Д.Блаватский, Б.Д.Граков и др. К открытию совещания был выпущен специальный сборник материалов программного характера под названием «Материалы к Всесоюзному археологическому совещанию. Итоги и перспективы развития советской археологии». В качестве основных задач, стоящих перед советскими археологами на вторую половину 40-х годов, были выдвинуты: 1 -углубленное изучение имеющихся материалов; 2 - поиск и раскопки новых памятников; 3 - своевременная публикация материалов.
Совещание окончательно определило и организационную структуру археологических учреждений в центре и на местах. Московский ИИМК утверждался в качестве головного археологического учреждения страны, призванного координировать все археологические изыскания, филиалы АН СССР, секторам и институты археологии союзных АН, археологические отделы крупных музеев.
В Москву переводился Отдел полевых исследований (полевой комитет), выдававший открытые листы на право проведения раскопок, архив и хранилище полевых отчетов, редакции основных археологических изданий — МИА и КСИИМК. Москва становилась местом проведения ежегодных всесоюзных сессий археологов СССР. «Одним словом, первое Всесоюзное археологическое совещание 1945 г., подведя итоги археологических исследований в стране более чем за четверть века и наметив первоочередные задачи на ближайшее пятилетие, в значительной мере предопределило стратегию развития советской археологии на многие годы вперед» б.
Первыми, кто активно включился в работу по реализации решений Всесоюзного археологического совещания 1945 г., были археологи Казани. Начиная с 1945 г., систематическое обследование территории ТАССР проводит Казанский филиал АН СССР. За период с 1945 по 1952 гг. экспедициями, возглавляемыми А.П.Смирновым, Н.Ф.Калининым и младшим научным сотрудником КФ АН СССР А.Х.Халиковым (с 1948 г.) были выявлены и обследованы 447 памятников, из них памятников каменного века — 1; эпохи бронзы — 105; эпохи железа — 10; булгарского времени — 280; средневековых мордовских — 4; татарских — 29; марийских — 28; русских — 9 . В экспедициях этих лет принимали участие научные сотрудники Госмузея ТАССР А.М.Ефимова, О.С.Хованская, старший научный сотрудник Ленинградского ИИМК Л.Я.Крижевская, аспирант Г.В.Юсупов и старший научный сотрудник КФ АН СССР З.А.Акчурина.
Важное значение для определения стратегии организации археологических исследований в Среднем Поволжье имела сессия Отделения истории и философии АН СССР, организованная совместно с Институтом языка, литературы и истории КФ АН СССР в апреле 1946 г. в Москве и посвященная проблеме происхождения казанских татар. Эта сессия являлась ответом АН СССР на знаменитое постановление ЦК ВКП(б) от 9 августа 1944 г. «О состоянии и мерах улучшения массово-политической и идеологической работы в Татарской партийной организации», в котором, кроме критики концепций историков в области истории Татарии, было дано задание Институту языка, литературы и истории КФ АН СССР разработать новую концепцию истории Татарской АССР. Ключевым моментом этой новой истории должен был стать вопрос об этногенезе казанских татар.
Вследствие малочисленности местных научных кадров тон на сессии задавали доклады и выступления московских ученых: А.П.Смирнова, Т.А.Трофимовой, М.Н.Тихомирова, А.Ю.Якубовского, С.П.Толстова, С.Е.Малова и др. Основной пафос докладов, прочитанных на сессии археологами и антропологами, сводился к тому, что этногенез казанских татар — явление чрезвычайно сложное и длительное. Начало его относится, как минимум, к концу эпохи раннего железа и в нем, в той или иной степени, принимали участие самые различные племена и народы: от местных финнов — потомков, носителей ананьинской и городецкой культур, до сарматов, славян и половцев, приходивших в регион, соответственно, в пьяноборскую эпоху и в эпоху становления Булгарского государства на Волге. Что касается золотоордынской эпохи, то ее роль в формировании татарского этноса и культуры однозначно сводилась до минимума .
Формирование концепции этнической истории Урало-Поволжья в эпоху раннего железного века
В соответствие с установившемся для эпохи бронзового века зонально-ландшафтным подходом к анализу и интерпретации археологического материала, аналогичный подход сразу же обозначился и в изучении памятников и культур Урало-Поволжского региона эпохи раннего железного века. Тематически здесь доминирующими выделились три проблемы: происхождение и локальные варианты ананьинскои культуры и её генетических производных — для лесной полосы региона; городецкая культура во всем комплексе её проявления — для средневолжской лесостепи; этнокультурная история ранних кочевников Урало-Волжских степей.
Поскольку в понимании современных исследователей эпоха раннего железного века — это время формирования этнических основ финно-пермских и финно-угорских народов Поволжья и Приуралья, генезис и этническое содержание ананьинскои культуры привлекали внимание исследователей едва ли не с первых лет выявления и изучения ананьинских древностей Волго-Камья.
Первые попытки их исторической и этнической интерпретации, относятся ко второй половине XIX — началу XX вв. и связаны с деятельностью члена Уфимского губернского статистического комитета Р.Г.Игнатьева, члена Императорского археологического общества Ф.Д.Нефёдова и основоположника отечественной археологии А.А.Спицына.
Занимаясь по поручению Московского археологического общества описанием «доисторических древностей Уфимской губернии», Р.Г.Игнатьев не только лично посетил и описал ряд памятников в том числе — Чортово городище под Уфой и Кара-Абыз у с.Благовещенское , но и, на основании бытовавших у местного населения легенд и преданий, связанных с этими памятниками, попытался интерпретировать их, разделяя на чудские, татарские и ногайские. К последним он относил и упомянутые выше городища.
Первые небольшие раскопки на Чортовом, Кара-Абызском и Новомедведевском (Петер-Тау в устье р.Сюнь) городищах были произведены Ф.Д.Нефёдовым, в 1893 и 1894 гг. по поручению Императорского археологического общества посетившего Прикамье. Его работы ограничивались закладкой шурфов и траншей на площадках городищ, стратиграфической фиксации материала не производилось. На исследуемых памятниках исследователем были собраны коллекции керамики: «сосуды с округлым и плоским дном, среди которых имелись с волнистым орнаментом на Ново-Медведевском городище», кремневые, бронзовые и железные наконечники стрел, пронизки и бляшки на городище Кара-Абыз, «несколько костищ» на Чертовом 2.
В 1898 году во время поездки по Уралу и Прикамью А.А.Спицын, описывая памятники Бирского уезда, на двух из них — городищах Бирском и «Дертюлевском» (Дюртюлинском) выделяет коллекции сосудов раннего железного века «типа костеносных городищ (крепкие, серые с раковинною примесью и шнуровыми орнаментами)» . Итогом обследования А.А.Спицыным археологических памятников Прикамья явилось выделение четырех сменяющих друг друга эпох — ананьинской, пьяноборской, ломоватовскои и позднечудской — и первая историческая интерпретация городищ ананьинской эпохи, как «укреплённых складов пушных товаров, которые заготовлялись промысловыми охотниками для вывоза в далекие земли», и родовых гнезд, «где сосредоточивалось все руководство коллективной жизнью. Каждое крупное городище принадлежало отдельному роду» 4. Выдвинутые автором тезисы фактически были первым шагом в исторической интерпретации прикамских древностей.
Дореволюционные период в изучении памятников раннего железного века в Приуралье завершается работами В.В.Гольмстен, в 1910-1912 гг. совместно с Д.Н.фон Эдингом, производившей раскопки Чортова городища и находящегося рядом с ним могильника (Уфимского).
Всего за три года работы на могильнике было обнаружено 28 погребений, из которых самид автором были опубликованы только исследованные в 1911 году. На вскрытой площади в 1056 кв. аршин (ок. 750 кв.м.) было исследовано 14 погребений, из которых половина — мужские. В.В.Гольмстен зафиксировала глубину могил (от 10 вершков до 1,5 аршина или от 50 см до їм), в двух случаях — отметить обкладку костяков плоскими камнями, установить положение костяков вытянуто на спине и преобладание северо-западной и южной ориентировки погребенных при полном отсутствии восточной .
Обнаруженные в погребениях бронзовые предметы (особенно две бляхи с изображениями животных и трехгранные наконечники стрел скифских типов) позволили исследовательнице отнести Уфимский могильник к кругу культур восточных губерний России, испытавших на себе влияние культуры Западной Сибири .
Одновременно В.В.Гольмстен пыталась выяснить место данного памятника среди могильников Прикамья и Приуралья: Ананьинского, Котловского, Пьяноборского и др., а также «финских могильников» Поволжья: Кошибеевского, Лядинского, Томниковского. По мнениию исследовательницы, Уфимский могильник «слишком далеко стоит по времени от первых и по характеру культуры — от вторых. Хотя он и обнаруживает определенное сходство с Пьяноборским могильником, но все же их нельзя считать тождественными. По-видимому, Уфимский могильник должен принадлежать культуре, если не совершенно новой, то, по меньшей мере, малоизвестной».
Определяя дату могильника, Б.Б.Гольмстен опирается, с одной стороны, на дату Ананьинского могильника (IV-III вв. до н.э.), а с другой — на исчезновение к III в. н.э. трехгранных наконечников стрел скифского типа, и датирует, таким образом, Уфимский могильник I-III вв. н.э.7.
Своей попыткой определить культурную принадлежность Уфимского могильника В.В.Гольмстен фактически выдвинула на повестку дня проблему выделения в бассейне р.Белой новой археологической культуры ананьинско-пьяноборского времени. Дальнейшая разработка этой проблемы связана уже с деятельностью Башкирской экспедиции Академии наук СССР под общим руководством С.И.Руденко. Возглавляемый А.В.Шмидтом археологический отряд Башкирской экспедиции занимался исследованиями археологических памятников бассейна рек Белой и Уфы, уделяя значительное внимание памятникам эпохи раннего железного века с целью выяснения «в какой мере ананьинская культура распространялась на р.Белую?» . Основным памятником ананьинской эпохи, исследованным указанной экспедицией являлось городище Кара-Абыз, где был осуществлен разрез внутреннего и внешнего валов, а также собрана богатая (1540 фрагментов) коллекция керамики, из которой удалось выделить 535 сосудов, по форме разделенных исследователем на четыре типа: 1 - «чашки» с совпадающими диаметрами венчика и тулова (131 шт.); 2 - «горшки» с диаметром венчика, меньшим, нежели диаметр тулова (42 шт.); 3- сосуды с прямыми, плавно переходящими в тулово шейками (101 шт.); 4- глубокие «чашки» с узким горлом (79 шт.). Далее исследователем отмечено, что для нижних слоев городища характерны сосуды самых разнообразных форм, «подчас — даже вычурных» .
Полученные А.В.Шмидтом на городище Кара-Абыз материалы позволили ему сделать ряд чрезвычайно интересных выводов. Прежде всего, на основании находок трехгранных наконечников стрел скифского типа, серповидного железного ножа, железного чекана, бронзового кельта и бронзовой секиры исследователь предложил считать культуру городища Кара-Абыз синхронной ананьинской. Затем, проведя параллель между материалами указанного памятника и исследованными В.В.Гольмстен Чертовым городищем и Уфимским могильником, А.В.Шмидт уточняет предложенную В.В.Гольмстен датировку этих памятников и также относит их к ананьинскому времени. И, наконец, подчеркивая очевидное своеобразие материальной культуры памятников р. Белой и Уфы, исследователь предложил выделить их в особую «уфимскую» культуру, хотя и родственную ананьинскои, но являющуюся довольно обособленной провинцией единой камской культурой области конца эпохи бронзы и начала железа. Одним из факторов, обусловивших это своеобразие, явились, по мнению А.В.Шмидта, культурные и этнические связи носителей «уфимской культуры» с кочевниками степного юга 10.
Полученные к концу 30-х годов материалы по ананьинскои культуре определили круг проблем, ставших предметом основных исследований археологов региона. Это — проблема генезиса ананьинскои культуры и морфология ее локальных вариантов. Собственно говоря, к решению вопроса о происхождении ананьинскои культуры исследователи изначально подходили с «автохтонистских» позиций, рассматривая её как результат дальнейшей эволюции волго-камских культур позднего бронзового века. Различия во взглядах заключались, главным образом, в определении ареала формирования ананьинскои культуры (ее этнической территории) внутри Волго-Камского региона.
Узловые проблемы Урало-Поволжской археологии эпохи средневековья
Этническая история Урало-Поволжья в эпоху средневековья — бесспорно одна из ключевых тем во всей истории региона. Обусловлено это тем обстоятельством, что именно в этот период, складываются этно- и социально-политические предпосылки для формирования этнической карты Южного Урала и Приуралья в ее современном содержании. Естественно, также, что данное обстоятельство определило и определяет постоянный и глубокий интерес исследователей к средневековой истории населения региона, о чем свидетельствует достаточно обширная историография проблемы, фактически сформировавшаяся за последние неполных полвека.
Даже самое беглое знакомство с имеющейся литературой по теме показывает, что она всегда была и остается предметом острых дискуссий между исследователями и каждый новый этап в её изучении, кроме новых материалов, приносит новые, подчас взаимоисключающие этноисторические построения и выводы. Сейчас, в самом начале ХХ1-го столетия, в условиях деидеологизации отечественной исторической науки, мы наблюдаем (как это ни парадоксально) взрыв субъективизма в освещении ключевых моментов этнической истории народов России и этническая история народов Урало-Поволжья в этом отношении не только не составляет исключения, но и является своеобразным эталоном.
В этнической истории населения Поволжья, Южного Урала и Приуралья за многие десятилетия её изучения обозначилось несколько ключевых проблем, вокруг которых и разворачиваются дискуссии: 1 — содержание и динамика этнокультурной карты региона в I - первой половине II тыс. н.э.; 2 — вытекающая из первой проблема времени и масштабов тюркизации региона; 3 — проблема локализации и археологического содержания раннесредневековых государств на территории Урало-Поволжья, их места и роли в этно- и культурогенезе народов региона (выделено мною — Г.О.).
По каждой из них существуют совершенно различные точки зрения, хотя, круг и качество источников, которыми пользовались различные авторы, менялись постепенно и «революционные взрывы» в обновлении источниковой базы, если и происходили, то крайне редко.
Характерная (хотя и не оригинальная) черта рассматриваемого региона — это крайне слабая освещенность его этнокультурного состояния эпохи средневековья в письменных, источниках. Тем не менее, реконструкция этнической карты Волго-Камья и Приуралья на её начальных этапах строилась преимущественно на ограниченно-поверхностных, компиллятивных, а подчас и откровенно тенденциозных сведениях средневековых авторов . В этих условиях первые исследователи — в известной степени вынужденно — этническую карту Урало-Поволжья набрасывали довольно широкими мазками, зачастую напрямую следуя за источником. Так, В.В.Бартольд, опираясь на сочнинения географов X в. (аль-Истахри, аль-Масуди, Ибн-Хаукаль, «Худуд ал-Алем») помещал в Приуралье в это время племена огузов и кимаков, границу между которыми он проводил по р.Итиль в её верхнем течении, т.е. — по низовьям Камы . Уточняя данные Махмуда Кашгарского с помощью «Мешхедской рукописи» в переводе З.Валиди, далеко к югу от этих народов, южнее р.Эмбы, в том же X в. названный автор помещал древних башкир, ссылаясь при этом на якобы имевшую место именно на этих территориях встречу Ибн-Фадлана с башкирами . Действительно, в прочтении З.Валиди этот эпизод выглядит так: «... Двинувшись оттуда мы пришли к реке Ч ган, через которую переправились на плотах, и здесь встретили передовые части башкир» (курсив мой — Г.О.).
Однако, существует перевод этого же текста А.П.Ковалевского, в котором данный сюжет выглядит иначе и там речь идет только о необходимости выслать во время переправы через р.Чаган (у подножия Сев.Чинка) «отряд бойцов, имеющих оружие, чтобы они служили авангардом для людей. Это из боязни башкир, что они нападут врасплох на людей, когда они будут переправляться» 4 (курсив мой — Г.О.). Похожую, но в ряде существенных деталей отличающуюся картину этнического состава населения степного Приуралья в IX в. набросал в одной из своих статей А.Ю.Якубовский, который, в отличие от В.В.Бартольда, но опираясь на тех же самых средневековых авторов, территорию расселения огузов помещал в бассейне Сырдарьи и в степях между Эмбой и Яиком 5. К аналогичным выводам относительно этнического состава средневековых кочевников Приуралья пригшли Н.Д.Мец и А.Х.Маргулан, использовавшие для этого те же самые документы, что и названные выше исследователи б.
Но уже в середине - второй половине 50-х годов появилась возможность корреляции данных письменных источников о кочевых племенах Евразийских степей эпохи средневековья с данными археологии. И, в частности, С.А.Плетнева, выделив в качестве этнографического признака удила без перегиба, очертила ареал их распространения в лесостепном Заволжье и Приуралье и, привлекая сведения средневековых авторов (Константин Багрянородный, Ибн-Фадлан, Гардизи), отождествляет этот ареал с территорией расселения печенегов. Северную границу печенежских кочевий в Волго-Уральском регионе исследовательница доводит до широты Жигулей .
Что касается территории собственно Южного Приуралья, то за отсутствием систематических археологических изысканий материал по рассматриваемой эпохе поступал спонтанно и интерпретировался главным образом через поиск аналогий на других, более изученных археологами территориях. Соответственно, этнокультурные реконструкции, предложенные для тех территорий, переносились в Приуралье. Так, на археологической карте Южного Приуралья, был обозначен Стерлитамакский (Левашовский) могильник, который П.Ф.Ищериков и Р.Б.Ахмеров, на основании аналогий с погребальным обрядом и вещевым инвентарем Салтовского и других могильников Нижнего Дона, интерпретировали как аланский 8.
Из археологов данную этнокультурную интерпретацию Стерлитамакского могильника на первых порах поддержали С.И.Руденко и А.П.Смирнов 9.
Вместе с тем, материал указанного памятника получил и другую этнокультурную интерпретацию, не связанную ни с тюркскими, ни с аланскими племенами. Так, Н.Я.Мерперт, соотнеся материал Стерлитамакского могильника с данными письменных источников ХІІ-ХІП вв. о пребывании в Приуралье древних венгров, высказал предположение о том, что этот памятник наглядно подтверждает сведения средневековых авторов об образовании у венгров в середине IX в. больших и воинственных племенных союзов, благодаря которым они смогли сохранить себя как этнос и обрести свою новую родину на Дунае 10.
Косвенно идею о древневенгерской принадлежности Стерлитамакского могильника поддержал Р.Г.Кузеев, объяснявший уход древневенгерских (мадьярских) племен из Приуралья появлением здесь ранних башкир (племена бурзян, усерган, тангаур), пришедших в Южноуральские степи в IX в. в составе печенежско-огузского союза племен .
Этнокультурные интерпретации археологических памятников эпохи средневековья, предложенные исследователями в первой половине 50-х годов XX века, естественно, нашли свое отражение в определении и идентификации новых археологических памятников, открытых и изученных в ходе планомерных исследований, начавшихся на территории Башкортостана в середине 50-х годов. В 1957-1958 гг. Н.А.Мажитов проводит раскопки Ново-Турбаслинского курганного могильника и находящегося рядом с ним поселения в окрестностях г.Уфы и определяет их как «типично аланские», а материал бахмутинской культуры, памятники которой названный исследователь начинает активно изучать в это же время, он, вслед за А.В.Шмидтом, предположительно связывает с «древними предками современного венгерского народа», т.е. — с уграми . Одновременно М.Х.Садыкова как тюркские трактовала материалы Старо-Мусинского курганного могильника в Центральной Башкирии, исследованного ею в те же годы, и объясняла его появление расселением на территории Южной Башкирии одного из тюркоязычных кочевых племен, «которые в IX-X вв. заняли территорию между реками Волгой и Уралом и, в частности, территорию Южной Башкирии» 13.
