Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Этнокультура мордовского народа и журналистика россии XIX - начала XX столетия 30
1.1. Столичная журнальная печать как мордовский этнокультурный источник 30
1.2. Историко-этнографическое значение газетной периодики мордовского края 47
Глава II. Русские публицисты - этнографы и мордовский край (В. А. Ауновский. И. И. Дубасов. В. Н. Майнов. Г. П. Петерсон. И. Н. Смирнов) 81
Глава III. «Модель поведения» мордовского народа в зеркале газет и журналов россии XIX - начала XX века 131
Глава IV. Взаимодействие языков - взаимодействие народов. (Проблемы мокшанского и эрзянского языков в печати России XIX-XX столетия) 149
4.1. Периодика - язык - явления этнокультуры (расселение, быт и культура народа) 149
4.2. Мордовская религиозно - мифологическая терминология на страницах периодики 166
4.3. Периодическая печать о взаимоотношениях русского и мордовских языков 182
Глава V. Журналистика и мордовский историко - литературный процесс 208
5.1. Роль периодической печати в зарождении собственно литературного творчества мордовского народа 208
5.2. Литературно - публицистическое творчество СВ. Аникина и В. В. Бажанова - первых национальных литераторов-журналистов. 221
5.3. Место русских писателей и публицистов в контексте мордовского историко-литературного процесса (В. В. Берви- Флеровский, П. И. Мельников-Печерский) 233
Глава VI. Литературный процесс и периодика мордовии первых десятилетий xx столетия: взаимодействие и взаимовлияние 267
6.1. Становление системы национальной периодической печати и развитие литературного процесса 267
6.2. Литературный язык и издательское дело как важные факторы эволюции литературного процесса 295
Заключение 320
Литература и источники
- Историко-этнографическое значение газетной периодики мордовского края
- Мордовская религиозно - мифологическая терминология на страницах периодики
- Литературно - публицистическое творчество СВ. Аникина и В. В. Бажанова - первых национальных литераторов-журналистов.
- Литературный язык и издательское дело как важные факторы эволюции литературного процесса
Историко-этнографическое значение газетной периодики мордовского края
Причин, способствовавших рождению этого издания, было несколько. Они изложены во вступительной статье редактора к первому номеру «Живой старины». В ней подчеркивалась насущная потребность в специальном органе, в котором могли бы печататься материалы по антропологии, исторической географии, этнологии, этнографии. Главной же задачей редактор считал необходимость совершенствования организации работы сотрудников Отделения этнографии в различных губерниях и особенно в уездах. Предполагалось расширить их круг, осуществлять более интенсивный обмен информацией, совершенствовать методику записи данных. Журнал должен был стать органом общения научных сил столицы и собирателей из провинции .
Исходя из понимания этнографии начала века как «народоведения», «Живая старина» публиковала материалы по диалектологии, истории языка, собственно фольклорные записи, данные по современному обычному праву, антропологические описания и др. Многие статьи иллюстрировались рисунками, фотографиями, картами и схемами.
К подобным публикациям относится «Мордовская свадьба», увидевшая свет на страницах «Живой старины» в 1892 г.48. Автором был просветитель и педагог мордовского народа, ученый-энциклопедист Макар Евсевьевич Евсевьев. Менее чем через год журнал опубликовал еще одну работу ученого — «Остатки языческой религии мордвы Пензенской губернии»49. За эти публикации автору были присуждены серебряная, а затем малая золотая медали РГО. В 1914 г. на страницах «Живой старины» появилась его крупная историко-этнографическая публикация «Братчины и другие религиозные обряды мордвы Пензенской губернии» .В 1910 М. Е. Евсевьев был избран членом Финно-угорского общества, а в 1912 г. он становится членом Русского географического общества. Все это явилось несомненным признанием его заслуг в науке.
Журнал «Живая старина» издавался свыше четверти века (последний выпуск вышел в свет в 1916 г.) и сыграл огромную роль в развитии отечественной этнографии и фольклористики.
В ряду наиболее богатых историко-литературными краеведческими материалами местных периодических изданий стоят «памятные книжки» — особый тип журнальной периодики, появившийся на рубеже 50-60-х гг. XIX в. в ряде губерний России . «Памятные книжки» выпускались как большой по объему ежегодник, насыщенный справочными и статистическими сведениями, публикациями на этнокультурную тему. Готовились они губернскими статистическими комитетами и печатались в основном под редакцией их секретарей, которые, сменяясь в этой должности, передавали J своим последователям заботы о ежегоднике. Конкретные названия их были разными, но чаще всего они именовались «памятными книжками», «календарями», «адресами-календарями».
Особая ценность «памятных книжек» для историков и краеведов заключается в том, что они позволяют во всех подробностях воссоздать картину повседневной жизни губернии или области, отдельного населенного пункта или местности на ее территории; получить «из первых рук» не искаженные позднейшими поправками сведения о составе и занятиях жителей, состоянии природы, экономики, культуры, быта; наблюдать за изменениями, происходившими в губерниях год за годом, на протяжении более 60 лет (с середины XIX в. до 1917 г. включительно). Во многих губерниях «памятные книжки» становились первыми и затем на долгие годы наиболее стабильными и значительными местными органами периодики. Издаваемые сравнительно небольшими тиражами и распространяемые преимущественно в пределах губернии, «памятные книжки» очень быстро становились библиографической редкостью. Обычными путями их распространения была продажа в пределах губернии, распределение по сети местных учреждений и обмен изданиями между статистическими комитетами. Цензуровались они чаще всего губернским начальством.
При всем разнообразии оформления и содержания «памятные книжки» составляют единую систему с общими задачами, характерными чертами и тенденциями развития, особенно заметными при сравнении с аналогичными неофициальными изданиями. Как правило, на них работал довольно мощный аппарат губернских статистических комитетов, ученых архивных комиссий и т.д.
«Памятные книжки» быстро завоевали популярность. Краеведческий характер основных материалов оставался постоянным. В частности, «Памятная книжка для Тамбовской губернии на 1861 год», выпускавшаяся губернским статистическим комитетом, состояла из трех разделов: 1) справочные сведения; 2) сведения исторические; 3) сведения филологические. Она содержала полезный справочный материал о «расстояниях городов Тамбовской губернии по почтовым трактам», «Правила для поступающих в учебные заведения, находящиеся в г. Тамбове», «О детском приюте в г. Тамбове» и др. В разделе «Сведения исторические» публиковались хронологические данные о «замечательных событиях в Тамбовской губернии», здесь были приведены историко-краеведческие сведения начиная с XII в. Первая дата — 1198 г. — сообщала о завоевании князем Ширинским знаменитой Мещеры. Последние упоминаемые в «Памятной книжке...» события относятся к 1851 г. В разделе «Сведения филологические» сообщалось о «селениях Тамбовской губернии, названия коих — мордовского происхождения». «Заметные следы господства этого народа, — подчеркивалось на страницах издания, — с незапамятных времен в Тамбовской губернии остались, бесспорно, в названиях... рек, селений, и урочищ» . В целом анализируются 104 мордовско-финских названия, собранные «членом-сотрудником Императорского Русского географического общества Т. Молиным». Конечно, не все объяснения бесспорны, но для лингвистов и историков материал представляет несомненный интерес.
Богатством материалов на мордовскую этнокультурную тематику отличаются пензенские и симбирские ежегодники. Интересные сведения из этнической истории мордвы можно почерпнуть, в частности, из работы действительного члена Пензенсконо губернского статистического комитета М.С. Киевского «Краткий исторический, географический и статистический очерк Пензенской губернии», опубликованной в «Памятной книжке Пензенской губернии на 1864 г.». Характеризуя национальный состав населения губернии, автор отмечает, что из общего его количества жителей в 1 231 326 человек русских насчитывается 1 058 237, мордвы - 113 320, татар - 44 530, мещеры 15 111 человек . То есть «в этнографическом отношении население губернии представляет три племени: русское, финское и татарское. К финскому племени принадлежат коренные жители здешней губернии из поколения мокши.. .»54.
Активными авторами пензенского ежегодника были А. Ф, Селиванов — один из создателей Пензенского статистического комитета и сотрудник Петербургского археологического института, В. X. Хохряков директор Пензенской учительской семинарии, краеведы Г. П. Петерсон и А. И Масловский, преподаватели духовной семинарии Д. И. Троицкий, А. Е. Попов, С. В. Ильминский и др. В «Памятной книжке Пензенской губернии на 1889 г.» целый раздел заняли «Биографии уроженцев Пензенской губернии», собранные и дополненные А. Ф. Селивановым. Среди представленных имен были: автор «Летописи русского театра» П. Н. Арапов, живший в ельниковском селе Стародевичье; переводчица древнерусской литературы
М.А. Викторова, родившаяся в Краснослободском уезде; уроженец Саранска Н. А. Демчинский, выпустивший несколько томов военных рассказов; историк В. О. Ключевский; академики В. М. и Д. М. Перевощиковы, чья родина — рузаевское село Шишкеево; автор исторических трудов профессор Н. И. Хлебников, живший в Саранске; дочь владельца рузаевской типографии М. Н. Струйская, занимавшаяся переводами. Благодаря скрупулезной поисковой работе А. Ф. Селиванова, считавшего, что «знание своей родины обязательно каждому», сохранились сведения об академике Ф. И. Буслаеве, историке Н. И. Костомарове, мемуаристе Ф. Ф. Вигеле, романисте М. Н. Загоскине.
В «Памятную книжку...» А. Ф. Селиванов включил биографию Н. П. Огарева, по его мнению, «одного из талантливейших современных поэтов». Он отметил, что Николай Платонович провел детство в «пензенском имении своего отца, богатого тамошнего помещика, и до четырнадцати лет оставался в деревне под надзором гувернера». Рассказывая об учении в Московском университете, краевед сообщал, что там будущий литератор «познакомился и сошелся со своим дальним родственником, молодым Герценом», очень осторожно, намеками писал о его ссылке, дальнейшей жизни. «...Судьбе неугодно было, — говорилось в биографии, — чтобы он окончил курс... в 1834 г. он должен был уехать к отцу в пензенскую деревню, где прожил пять лет безвыездно... Прожив около десяти лет в России, частью в Москве и Петербурге, частью в пензенской своей деревне, он снова уехал за границу, где и умер...». А. Ф. Селиванов сетовал, что «материалов для биографии Н. П. Огарева, одного из наших лучших поэтов, довольно много, но они не собраны... Еще не настало время для полной биографии Н. П. Огарева, и, помещая краткую его биографию, мы хотели напомнить о нем, так как его начали забывать» 3.
Мордовская религиозно - мифологическая терминология на страницах периодики
Исторические судьбы мордовского народа с древнейших времен связаны с русским народом. Это содружество во многом определило пути развития культуры мокшан и эрзян. У ее истоков стояли лучшие люди России, прогрессивные деятели русской науки и общественной мысли. Они не только проявляли научный интерес к самобытной истории, верованиям, обрядности, быту мордовского народа, но и выступали в роли активных пропагандистов его культуры. К этой благородной деятельности оказались причастны ученые-этнографы, историки, педагоги и даже врачи-краеведы, творческие биографии которых представлены в настоящей главе работы. Они опубликовали на страницах газет и журналов XIX - начала XX столетия многочисленные статьи, очерки, заметки о разных сторонах жизни мордовского народа. Подобные публикации получили цену документа. Представленные в главе очерки добавляют новые значимые штрихи к творческим портретам тех, кто активно «служил пером на пользу края.. .»\ Владимир Александрович Ауновский (1835-1875) В 1862 г. газета «Пензенские губернские ведомости» опубликовала статью под названием «Краткий этнографический очерк Мещеры», а через несколько лет на страницах «Памятной книжки Симбирской губернии» появилась работа «Этнографический очерк мордвы-мокши» . Автором публикаций, в которых описывались культура, быт, нравы, обычаи мордвы, был Владимир Александрович Ауновский — педагог, этнограф, публицист, член статистических комитетов нескольких губерний.
Свою творческую деятельность В. А. Ауновский начал в стенах Пензенского дворянского института, куда был зачислен после окончания в 1858 г. физико-математического факультета Петербургского главного педагогического института. До 1862 г. он проработал здесь учителем естественных наук, придавая большое значение и научной работе.
Важным видом научной деятельности В. А. Ауновского были этнографические исследования жизни мордовского народа, в которых автор совершенно по-новому осветил бытовую и духовную жизнь мордвы, высказав восхищение его самобытной культурой и нравами.
В статье «Краткий этнографический очерк Мещеры» публицист обращает внимание на особую способность мордовского народа к поэтической импровизации, отмечает широкое распространение песен, на связь их с трудовыми процессами и отдыхом. В длинные зимние вечера, как сообщает В. А. Ауновский, мордва устраивала посиделки. Молодые женщины и девушки пряли лен и посконь, парни играли на балалайках и гармониях, работа и песни часто сменялись плясками. В большие праздники наряженная мордва составляла, по свидетельству ученого, «обширные, довольно замысловатые хороводы», оглашая окрестность звуками «доморощенных инструментов» .
Назвав свою первую работу о мордве очерком Мещеры, В. А. Ауновский тем самым разделял мнение некоторых исследователей, относивших мордву и мещеру к одному племени, жившему в бассейнах Мокши и Оки.
Из Пензы В. А, Ауновский был переведен в Нижний Новгород, затем служил инспектором Симбирской гимназии, одновременно исполняя обязанности секретаря Симбирского статистического комитета, редактировал «Симбирский сборник», издававшийся вышеназванным комитетом. На его страницах исследователь опубликовал статью «Инородческие населенные места Симбирской губернии». Описывая семейный быт мордвы Симбирской губернии 70-гг. XIX в. публицист отмечал, что «нередко можно встретить семьи из 20 и более человек, живущих нераздельно, в мире и согласии, и только по крайней тесноте, помещающихся в разных избах, но на одном дворе, под управлением деда или прадеда, которому все члены семьи оказывают полное послушание»4.
В. А. Ауновский, глубоко изучая историю мордвы, занимался не только этнографией, но и археологией. В «Памятной книжке Симбирской губернии на 1869 г.» он дал описание могильника близ села Рыбкина Краснослободского уезда5. В «Этнографическом очерке мордвы-мокши», материал для которого, суда по тексту публикации, собирался в основном в Краснослободском и Наровчатском уездах Пензенской губернии, на основании раскопок и вещественных археологических данных, он сделал важные выводы в определении условий быта, о культуре и истории мордовского народа. Уцелевшие в мордовских населенных пунктах остатки укреплений, домашняя утварь, оружие, по словам этнографа, дают основания утверждать, что здесь жил сильный, оседлый народ.
В. А. Ауновский, как и многие другие исследователи, отмечал природную смекалку, тонкий ум, сообразительность мордвы. «...Мордва наделена от природы хорошими умственными способностями, имеет острую память», — писал он в «Этнографическом очерке мордвы-мокши» .
Автор указывает на «миролюбивый характер» народа, который, обитая в лесных местностях, изрезанных реками, с незапамятных времен занимался земледелием, лесными промыслами, звериной охотой и рыбной ловлей. Однако мирные занятия нередко нарушались опустошительными набегами соседей: с северо-запада — русских, с юга-востока — татар. «Мокшане, — подчеркивал этнограф, — крепко отстаивали свою независимость, и только после сильных поражений уступали силе, покорялись то русским, то татарам, платили дань произведениями земли или звериными шкурами и усыпляя таким образом противника, снова принимались за свои любимые занятия»7.
Публицист-этнограф отмечает, что мордва богата старинными обрядами, обычаями, приметами и поверьями для различных случаев семейной и общественной жизни. Описывая мордовский обычай наречения имени новорожденному, он сообщает, что оно дается при полном сборе родных и знакомых, «приходящих с хлебом солью». При совершении обряда хозяин или хозяйка берет большой обрядовый хлеб и отправляется с ним под кожух просить бога о ниспослании здоровья и счастья младенцу, потом разрезает каравай на ломти и раздает посетителям. Брачные узы мордвы, по сообщению исследователя, весьма крепки и чисты. Особенно высокой нравственностью отличаются девушки.
В. А. Ауновский обстоятельно излагает погребальные и поминальные обычаи народа, моления, в которых отражаются древние языческие представления. Вот так он описал поминки у мордвы: «Покуда готовится обед дорогому гостю (т.е. умершему), один из родных, обыкновенно сверстник умершего и даже похожий на него, уходит на кладбище. Но вот уже и избного дыма не стало видно в деревне, печки истопились, провизия готова; пришла пора поминок, и потащились, наконец, отовсюду, с приличной ношей съестного, старики и старухи по направлению к давно желанному жилью. Сошлись: подняли плач и причитывали о заслугах поминаемого. По окончании плачевной беседы сын или близкий родственник покойного подносит всем присутствующим по стакану пива или вина и уговаривает их сходить на кладбище за самим умершим.
Литературно - публицистическое творчество СВ. Аникина и В. В. Бажанова - первых национальных литераторов-журналистов.
Веске использовал «Словарь областного архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении, собранный на месте и составленный Александром Подвысоцким» (издание второго отделения Императорской академии наук с предисловием и под редакцией академика Я. К. Грота) и «Словарь живого великорусского языка» В. Даля. Кроме того, использовалась работа Ф. Миклошича «Etymologisches Worterbuch der Slavischen Sprachen», изданная в Вене в 1866 г. Из статьи Веске проанализируем те примеры финно-угорских заимствований в русском языке, которые имеют прямые параллели и в мордовских языках. 1. У А. Подвысоцкого исследователь находит слово макса -— «молоки рыбы налима; печень морского зверя белухи — главный добываемый из нее продукт, из которого вытапливают жир». У Даля - макса, максо - «рыбий потрох, рыбья печень, которую в Сибири едят сырою; молоки; печень налимья, щучья и др. - Максовая похлебка, максистый налим, с большою печенью». Этому слову, как подчеркивает Веске, тождественны финское макса, эстонское макс, вотское махса, эрзя-мордовское максо, мокша-мордовское макса, черемисское мокш, мокс - «печень»1 8. 2. Жижка, жишка - «поросенок, пороса. - Скликают поросят жуга, жугюшка» (Даль). По мнению Веске, это слово «действительно происходит от эстонского сига и финского сика «свинья». В слове жуга, приведенном Далем, сохранился древний гласный у, который встречается в мордовском туво - «свинья». В языковедении доказано, что согласный т нередко переходит в западнофинских наречиях в с, например: мордовское толга «перо птичье» - финское сулка169. 188 3. Шира - «мышь» (Даль). В финских языках это слово используется в значении, приведенном Далем: зырянское шыр, шир - «мышь, крыса», вотяцкое шир, мокша-мордовское шеер, финское хиири - «мышь»170. 4. Кута -— «изба, хата, лачуга; клеть» (Даль). Мокша-мордовское куд -«комната, дом, родина», кудня - «маленькая комната, хижина»; эрзя-мордовское кудо - «дом, жилище», кудов - «домой», кудосо - «дома»; черемисское куды, кудо - «шалаш, хижина, летняя кухня». Это слово, как считает Веске, может быть «общим для финнов и индоевропейцев, но в том виде и в том значении, в каком оно существует (по утверждению Даля) в
Курской губернии, оно может быть только финским» .
Кетоватъ - «давать, подавать что руками...» (Даль). Это слово, по Веске, генетически связано с финским катэ - «рука» (им. пад. каси вместо кати, род. пад. кадэн или казн), которое встречается у всех финно-угорских племен (мордовское кядъ, черемисское кит и т. д.). В прибалтийско-финских наречиях от этого слова образовались глаголы, подобно тому как от слова «рука» - в русском языка (заручиться, поручить и т. п.). Автор статьи делает важное замечание о том, что в прибалтийско-финских языках звук т(д) переходит в с, если за ним следует гласный и: финское каситтаа (вместо кадитаа) - «брать рукой, схватывать, крепко взять в руки», катэуттаа -«дать в руки, передать, поручить, вручить», катэута - «попасть в руки, быть врученным»172 и т. д.
Котычить - «щекотать» (Подвысоцкий). Эрзя-мордовское кудстямс -«щекотать»; мокша-мордовское котъфтян - «я щекочу»; финское кутиа, кутита - «чувствовать щекотание», кутиттаа, куткуттаа - «щекотать»; эстонское кыди (коди), кыдистус - «щекотка, щекотание» и т. д. Это слово Веске находит и в чувашском языке: кыдык - «щекотка», кыдыкла -«щекотливый»х 73.
Лытатъ, лыскать, лындать - «уклоняться от дела, шляться, шататься, скитаться, бегать без дела, проводить время праздно и вне дома. - Латушник -ница, шатун, бродяга» (Даль). Лытать - «быть праздным, лениться, лодырничать; лытенъ - лентяй, лодырь» (Подвысоцкий). В доказательство финского происхождения этого слова Веске приводит примеры из финского и эстонского языков: финское лотка, лотко - «свободный, непривязанный, сонный»; эстонское лоду - «мягкость, вялость, сонливость»174. Добавим, что в мокша-мордовском языке есть слово лытамс в значении, практически тождественном тому, что приводит Даль.
Дополнить Веске можно и примером кобарка, кобра - «пригоршня, горсть. - На всю-то семью кобарку муки дал» (Подвысоцкий). Финское коура (вместо копра) - «горсть, пригоршня»; эстонское кобра-лэхэ или кобра-лэхт (лэхт - «лист») - «растения с желобовидными листьями, встречающиеся на влажном месте» . На наш взгляд, достаточно убедительное соответствие данному примеру имеется и в мордовских языках: комър, курмъзъ -«горсть».
Дополнительные примеры из мордовских языков еще раз наглядно подтверждают выводы ученого.
Исследуя далее примеры из прибалтийско-финских, приволжско-финских, прикамско-финских языков, Веске выясняет условия перехода звука г в звук в или й, а именно если г следует за твердым гласным звуком, то этот г изменяется в в, а если за мягким, то он переходит в й. В качестве примера приводятся мокша-мордовское лувомс, эрзя-мордовское ловномс -«считать» (из древней основы луга-), а наряду с этим мокша-мордовское няемс, эрзя-мордовское неемс - «видеть» (древняя основа нагэ); мокша-мордовское нуван, финское нукун - «дремлю», а рядом - эрзя-мордовское теемс, мокша-мордовское тиемс - «делать».
В эрзянском языке иногда и после мягких гласных встречается согласный в вместо древнего г, между тем как в мокшанском в этих случаях присутствует й. Например, эрзя-мордовское чеверъ (Веске уточняет, что эту форму ему удалось услышать в Ардатовском уезде Симбирской губернии и
Арзамасском уезде Нижегородской губернии), мокша-мордовское шэйэр -«мышь» из тэгэр (ср. вогульское тангэр); эрзя-мордовское пэв, мокша-мордовское пэй - «зуб» из пэгэ (ср. вогульское панг). Аналогичные примеры имеются, как видно из материалов Веске, и в финском языке176.
Вторая часть исследования М. П. Веске посвящена славянским, русским и литовским словам в финских языках. Известно, что финские народы заимствовали много слов у германцев и русских. В связи с этим Веске задается вопросом, были ли заимствованы финнами еще в доисторическое время славянские слова и имели ли они отношение к древним славянам.
Автору удалось открыть «звуковые законы», позволяющие доказать наличие в финских языках значительного количества славянских слов, заимствованных в то время, когда финские племена составляли один народ. Поскольку славяне никогда не жили на севере России, о мордве этого также нельзя предположить, следовательно, нужно принять, что предки прибалтийских финнов когда-то должны были жить к юго-востоку от теперешнего их местообитания, так что они, с одной стороны, могли быть соседями нынешних приволжских финнов, а с другой - соседями славян и литовцев. Центром прародины этих прибалтийских финских племен были, по предположению Веске, Валдайская возвышенность, особенно ее южные склоны, откуда они распространялись по рекам, берущим здесь начало . Сам топоним Валдай, как считает Веске, несомненно, финского происхождения. В его состав входит валда вместо прежнего валгда, валгэда. Доказательством этому служит то, что в ливонском наречии есть валда и валд - «белый, светлый»; в мордовском валда - «белый, светлый, чистый» -оба из прежнего валгда, валгэда». Производить слово от финского заимствованного валта - «сила, могущество, господство» Веске не считает оправданным
Литературный язык и издательское дело как важные факторы эволюции литературного процесса
В своих воспоминаниях супруга С. В. Аникина Э. Э. Аникина рассказывает о том, что он свободно говорил на родном языке до конца своей жизни, в 1905 -1906 гг. выступал на митингах и собраниях с речами на мордовском языке, если это происходило в селах, где жила мордва. После роспуска первой Государственной думы С. В. Аникина неоднократно арестовывали, за ним было установлено постоянное наблюдение, он подвергался преследованиям полиции. В течении пяти лет он вынужден был скрываться в Швейцарии, где, как рассказывает Э. Э. Аникина, он часто разговаривал по-мордовски со своим товарищем, также депутатом думы, мордвином по национальности Г. К. Ульяновым. С. В. Аникин, по свидетельству его супруги, «хорошо знал не только историю Руси, но и историю мордовского народа, которая «интересовала его чрезвычайно»52.
Характеризуя отечественную журналистику конца XIX и начала XX в., исследователь русской журналистики Б. И. Есин писал, что в это время «ежедневную печать затрагивает процесс известной демократизации. Отдельные выходцы из народа оказываются причастными к журналистике. Во главе некоторых газет, главным образом, провинциальных, появляются люди из крестьянского сословия... Крестьянин Н. В. Верховой издавал в 1902 г. ежедневный листок справок и объявлений под названием «Московский посредник», а крестьянин Мысовский издавал в том же году газету «Минский край»... Сам факт участия в печати лиц крестьянского происхождения характерен»53.
Эта характеристика вполне приложима и к пионеру мордовской журналистики - саранской газете «Мужик» и ее редактору и издателю крестьянину-мордвину В. В. Бажанову . Он родился 15 июля 1868 г. в селе Курилове Саранского уезда (ныне Ромодановского района Республики
Мордовия) в крестьянской эрзя-мордовской семье, учился в Чуфаровской начальной школе, после нескольких лет самостоятельных занятий экстерном выдержал экзамен в Симбирской губернской гимназии на звание учителя. Но работать учителем ему почти не пришлось. Помощник писаря в Чуфаровском волостном правлении, конторский служащий на винокуренных заводах Чуфарова и Мокшалея, приказчик лесного склада в Инзе, адвокат в Саранске - таково было начало трудового пути журналиста, редактора и издателя первой газеты Мордовии.
Первые литературные опыты В. В. Бажанов предпринял еще в конце XIX - начале XX в., сотрудничая в губернских и столичных изданиях: «Симбирском вестнике», петербургском журнале «Воскресение»55. В последнем при посредничестве писателя А. Е. Зарина - редактора журнала и его издателя Н. К. Тхоржевской только за один 1904 г. было напечатано пять произведений В. В. Бажанова: рассказы «В сельской лавочке», «Волостной суд», «Сельский сход», очерк «Серый и белый», картинка с натуры «Старшина», написанных живым, сочным, остроумным языком56. Сюжеты его произведений, как правило, несложны, но увлекательны. По своему идейному направлению и творческой манере они создавались в русле традиций А. П. Чехова, разоблачившего бездушный провинциальный тип чиновника тогдашней российской действительности. Антон Павлович, как пишет И. Д. Воронин, ссылаясь на воспоминания самого В. В. Бажанова, также одобрительно относился к творчеству мордовского писателя37.
В рассказе «Волостной суд» показывается низшее звено чиновничества Российской империи в лице председателя волостного суда и писаря. Пристрастность их «правосудия» неприкрыта: богатого обеляют, бедного очерняют. Автор рисует образ батрака Кузьмы Марфуткина, которого избил палкой «крез всей волости» Федор Панкратович Ломов, а продажные члены волостного суда Кузьму же и посадили в кутузку: «Вот так клюква! -заговорили в толпе, выходя из «правления» обратно в сени, - Кузьку
В картинке с натуры «Старшина» изображен только что выбранный начальник волости. Он весь во власти чувств, размечтался о том, «как он будет иметь дела с деревенской «знатью»: с учителем, псаломщиком и даже с Павлом Терентичем - самим лавочником»59. Его внутренний мир удачно характеризуют внешние штрихи: на нем валенки с красными крапинками, у него тяжелая солидная походка. Автор сумел дать хорошую концовку. Старшина посылает своего сына за водкой с тем, чтобы угостить выборщиков. Возвышенное чувство исчезает.
Реалистические картины деревенской жизни показаны и в рассказе «В сельской лавочке». Произведение пронизано острой сатирой на лавочницу Марию Павловну, которая читает романы, считает себя интеллигентной, гуманной. Но икру продает по «35 копеек за фунт, а покупает по 17»60. В конце рассказа вывод: показная вежливость, культура уживаются в этой лавочке с обманной наживой.
В подобной стилевой манере написаны и другие произведения В. В. Бажанова. В каждом из них раскрывается своеобразная картина сельской жизни. Автор отличается самобытностью в построении сюжета, в выборе нужного слова, в изображении чувств и переживаний героев.
В 1906 г., когда революционные события докатились до провинции, а иллюзии свобод, обещанных правительством, еще не развеялись, В. В. Бажанов обратился к пензенскому губернатору с ходатайством о разрешении издания газеты «Мужик». 10 сентября 1906 г. он получил следующий документ: «На основании пункта 4-го статьи 7-й Высочайшего указа правительствующему Сенату от 24 ноября 1905 г. мною разрешено крестьянину деревни Старые Куриловки Саранского уезда В. В. Бажанову, проживающему при станции Инза Московско-Казанской железной дороги Карсунского уезда Симбирской губернии издавать под его ответственностью в городе Саранске Пензенской губернии народную, политическую и литературную газету под заглавием «Мужик». Программа газеты: 1) известия о деятельности Государственной думы; 2) новости из телеграмм; 3) важные сообщения из иностранных и русских газет; 4) местная и иногородняя хроника; 5) статьи по сельскому хозяйству и педагогике; 6) рассказы и стихотворения; 7) письма в редакцию; 8) почтовый ящик; 9) объявления»61.
Характеризуя обстоятельства создания газеты, супруга журналиста Е. Е. Бажанова свидетельствовала, что из-за отсутствия средств Владимир Васильевич обратился к одному из совладельцев Саранской типографии Н. А. Сыромятникову с просьбой напечатать 2-3 номера газеты в долг, на что тот ответил уклончиво. Другой саранский печатник Г. И. Кожевников согласился выпустить несколько номеров в кредит62.
Первый номер газеты вышел в ноябре 1906 г. Материально ее поддерживали рабочие, приказчики, купцы и даже некоторые землевладельцы . Столь разнородный социальный состав почитателей «Мужика» объясняется тем, что в революции 1905-1907 гг. многие социальные группы России в той или иной мере противостояли самодержавию и его военно-бюрократическому аппарату64. Тем не менее столичный историк печати Г. С. Лапшина приходит к выводу, что «народная, политическая и литературная» газета «Мужик» прежде всего выражала интересы местного крестьянства. Тираж газеты, временами доходивший до 9 600 экземпляров, был слишком велик для Саранска и реализовывался в основном в среде сельского населения уезда65. Газета выходила в свет 2 раза в неделю. Ее материалы, по замыслу редактора, должны были носить «политический и популяризаторский характер одновременно». Ряд публикаций имел чисто агитационную направленность, поэтому не случайно пензенский губернатор И. Ф. Кошко писал о «митинговом красноречии» В. В. Бажанова66.
Похожие диссертации на Журналистика и взаимодействие этнокультур в информационном пространстве : Мордовско-русские этнокультурные контакты, XIX - первые десятилетия XX вв.
